Песочные часы

Лесная фея

Этот Жора, наш новый пионервожатый, с первого дня, как мы приехали в лагерь, объявил, что будем готовиться к военной игре, что все, и девочки и мальчики, должны учиться лазать по канату, подтягиваться на турнике, пользоваться компасом, ориентироваться на местности, ползать по-пластунски и еще чего-то там. Ничего этого я не умела, а уж ориентироваться на местности тем более. И позориться не хотела. Поэтому решила: ни в чем не буду принимать участия. Пусть думают, что умею, но не хочу. На самом деле, очень хотела, но боялась быть хуже других.

И оказалась сбоку припека. Читала, училась вышивать на пяльцах болгарским крестом и чувствовала себя такой одинокой, что иногда уходила к речке и там плакала, спрятавшись в ветвях старой ивы.

Мне казалось, лишь один человек во всем лагере несчастнее меня — четырехлетний Саша, сын поварихи Ильиничны. Рыженький, невзрачный, с редкими зубками. Вот только глаза особенные: большие, доверчивые, словно ждущие чего-то доброго.

Его никто особенно не обижал, просто его вроде как не считали за человека. Все были увлечены подготовкой к военной игре, прыганьем и беганьем, а он мешался, и его гнали. «Брысь!» — говорили ему, как кошке. Но его тянуло к обществу. Он выходил на беговую дорожку как раз в тот момент, когда бегуны изо всех сил боролись за первенство, или строил домики в песке, отведенном для прыжков. А когда его гнали, он бежал к своей маме, которая под навесом возле столовой чистила картошку или рубила капусту. Ей он тоже мешал, она кричала на него: «Уйди, наказание мое»!

Не знаю, завидовал ли он большим ребятам. Возможно, по малолетству еще не знал, что такое зависть.

А я — завидовала. Тем, кто хорошо подтягивается, ориентируется, играет в волейбол, поднимает флаг на мачту. Да, поднимать флаг — тоже не простое дело. Во время утренней и вечерней линейки самый торжественный момент — подъем и спуск флага. Все стоят по команде «смирно!», а Жора командует:

— Степанов! (или Субботина!) На флаг!

Тот, кого вызвали, отвечает:

— Есть на флаг! — выходит из рядов, строевым шагом идет к мачте, отвязывает веревочку и начинает эту веревочку тянуть вниз. При этом флаг поднимается вверх. Когда флаг достигает вершины, пионер вновь обвязывает веревочку вокруг мачты. Жора командует:

— Вольно! Стать в строй!

— Есть стать в строй! — отвечает пионер, отдает салют и занимает свое место в ряду.

Кажется, легко! А попробуй проделать все это быстро и четко под взглядами всего лагеря! Я каждый раз боялась, что меня вызовут «на флаг».

И однажды меня вызвали.

Я побрела к мачте — и уже когда шла, в строю раздались смешки, не знаю почему. Стала развязывать веревочку, а она не развязывается! Кто-то из предыдущих очень крепко затянул ее и запутал. Ну не зубами же мне ее развязывать! И так уже смеются вовсю. Жора подошел — одно ловкое движение, и узел развязался. Я стала тянуть. Флаг мелкими рывками не поплыл, поскакал вверх. Но до верха не доскакал. Застрял посередине. Что-то там заело. Я тяну, а он не идет.

— А-атставить! — зычно крикнул Жора. Не мне крикнул, а всей линейке, которая уже давно не стояла по команде «смирно!», а хохотала, колыхалась и чуть ли пальцами на меня не показывала. А мне Жора сказал тихо и сердито:

— Приспусти немного, а потом с силой дерни!

От стыда и ужаса я вовсе перестала соображать. Что приспустить?! Что дернуть?! Пока до меня доходило, линейка почти уже распалась. Наконец, так и не сообразив, про что говорил Жора, я конвульсивным движением дернула веревку — и флаг освободился. Я дотянула его до верху, кое-как обмотала веревку вокруг мачты и, вся взмыленная, отдала Жоре салют. Этот мой жест больше был похож на то, как если бы я прикрыла лицо рукой от стыда.

— Вольно! — сказал Жора с отвращением. — Стать в строй!

Больше меня «на флаг» не вызывали, и то хорошо.

На следующий день «на флаг» вызвали Наташку, и глядя, как быстро и хорошо все у нее выходит, я просто поражалась. В одну минуту она подняла флаг, и он, словно только и ждал этого, сразу забился под ветром. Наташа отдала салют, стала в ряд — и кто-то даже захлопал в ладоши. И как я могла после того случая с флагом выйти на волейбольную площадку или на беговую дорожку? Я только смотрела, как другие играют в волейбол, бегают и прыгают. Про меня кто-то сказал, что я странная. Ну и пусть.

Вот про Наташу никто не говорил, что она странная. Хотя, если разобраться, странной-то была как раз она, а не я. Однажды я увидела, что она прячет под лист лопуха конфету.

— Ты что делаешь? — удивилась я.

— Молчи, — сказала она. — Никому не говори. Ты не видела Сашу?

— Какого?

— Ну того, рыженького. Пойдем поищем.

Мы нашли Сашу возле кухни. Он сидел на земле и выковыривал мозг из большой кости. Видно было, что занятие это ему вовсе не нравится. Просто это единственное занятие, которое никому не мешает.

— Хочешь, я тебе тайну покажу? — спросила Наташа.

Саша сразу откинул кость.

— Какую тайну?

— Хорошую. Только руки вымой.

…Наташа взяла его за руку, и мы втроем пошли к тому месту, где была спрятана конфета.

— У меня есть знакомая белочка, — сказала Наташа. — Она живет на высоком дереве, в дупле. Она тебе принесла подарок.

— Мне!?

— Да.

— А какой?

— Вот увидишь.

Мы подошли к тому самому лопуху.

— Где-то здесь, — сказала Наташа. — Поищи как следует. Под листиками.

Саша сел на корточки и стал приподнимать листья. И вдруг вскрикнул.

— Нашел?

Саша встал. На ладони его лежала конфета. Обыкновенная яблочная карамель в обертке. Но как он на нее смотрел!

— Это она мне подарила?

— Тебе.

— Белочка?

— Да.

— А где она?

— Она пошла орехи собирать для своих бельчат.

— А я? Я ей что подарю?

— Ты? А что у тебя есть?

Саша задумался.

— Трамвайчик есть, только он без колес. Ракушка. Шишка.

— Ну, давай подарим ей шишку. Она ее в дупло к себе возьмет, чтобы бельчата играли.

— Давай!

Вот так началась у нас с Наташей и Сашей странная игра: играли-то мы с Наташей, а Саша не играл, он всему верил.

Белочка каждый день приносила Саше какой-нибудь подарок: то печенье, то яблоко от полдника, то ириску. Мы прятали белочкины подарки где-нибудь в лесу, подальше от тропинки, подвешивали на нитке к ветке или прилепляли к смолистому стволу толстой ели. И когда, нагнетая таинственность, мы вместе с Сашей крадучись подходили к этому месту, у меня невольно возникало ощущение, что это и правда белочка оставила на дереве маленький подарок.

Но Саша! Как он бывал изумлен каждый раз! Как ждал этих путешествий! Он подходил к Наташе, заглядывал ей в лицо и, хоть ни о чем вслух не просил, всем своим видом умолял: когда же мы пойдем к белочке?

И Наташа ни разу не сказала ему «Брысь!». Хотя она, не в пример мне, и бегала, и подтягивалась, и играла в волейбол. Не лучше всех, но и не хуже. Если била мимо мяча и раздавался смех — сама над собой смеялась. Я так не могла.

А потом мы с ней придумали про лесную фею.

Эту фею нельзя увидеть — она прозрачная. Но иногда она становится видимой на одну секунду. Кто успеет ее увидеть в эту секунду, тот станет счастливым на всю жизнь.

— А где эта фея живет? — спросил Саша.

— У нее в лесу есть зеленый дворец, — сочиняли мы. — Но к нему нельзя пробраться, потому что его стерегут гномы. В зеленом дворце у феи есть постелька из пуха одуванчиков и ковер из серебряного мха. Фея умеет превращать капли росы в хрустальные шарики. Этих шариков у нее полные лилии, она ими играет.

— А мы можем увидеть фею?

— Можем, но только тогда, когда созреют орехи.

Мы с Наташей играли, кажется, теперь уже больше для себя, чем для Саши. Он требовал все новых и новых рассказов про фею, и мы их придумывали.

— Посмотри! — говорили мы. — Здесь прошла фея. Видишь, ромашка опустила головку? Знаешь почему? Это она с феей здоровалась. Она ей поклонилась. Видишь, муравьи бегут по тропинке? Это они несут фее муравьиный сок.

— А мы? Мы что отнесем фее?

— Давай подарим ей букетик земляники. На пенек положим, она увидит и возьмет.

В августе созрели лесные орехи. Они стали чуть коричневыми у основания и легко вынимались из своих зеленых гнезд. Ядрышки еще не покрылись коричневой шкуркой, но уже были крупные, очень вкусные. Даже вкуснее, чем у более поздних, осенних орехов. Вокруг лагеря, особенно там, куда мы ежедневно ходили на прогулку, были целые заросли орешника, сплошь усыпанные орехами.

— Уже скоро теперь? — спрашивал Саша. — Скоро мы пойдем смотреть фею? Ведь орехи созрели!

— Завтра! — сказала Наташа. — После полдника.

— Завтра — это долго?

— Вот ты поспишь и наступит завтра.

…К фее нельзя идти обычной тропинкой. К ней можно только лететь по воздуху. Нас фея заколдовала — научила летать. Мы полетим, а Саша с нами, мы понесем его. Но он не должен ничего видеть во время полета, а то волшебство кончится, и мы упадем с высоты вниз и разобьемся.

Саша послушно подставил лицо, и Наташа обвязала ему глаза косынкой.

— Ничего не видишь?

— Ничего. Я даже глаза закрыл.

— Тогда садись, и покрепче нас обхватывай. Сейчас мы поднимемся.

Мы посадили Сашу на скрещенные руки — он оказался очень легким. Саша положил руки нам на плечи.

— Боишься?

— Нет!

— Тогда — раз, два, три! Полетели!

Мы раскачали Сашу и понесли его десной тропинкой по дороге к речке.

— Как высоко! — переговаривались мы с Наташей. — Какое все синее!

— Я дотронулась до облака!

— Я тоже! Какое оно теплое! Саша! Чувствуешь, какое облако теплое?

— Чувствую! Оно меня пощекотало.

— Правда, хорошо лететь?

— Очень! Очень!

— Снижаемся! Саша, крепче держись!

Мы «опустились» у реки и плавно опустили Сашу на землю возле старой ивы, расщепленной грозой. Это было могучее, ветвистое дерево с громадной шапкой зелени. Ствол лежал на земле, а ветви поднимались над водой и сквозь их гущину песчаный берег, и речка, и даже небо над ней казались серебристо-зелеными. Наташа взобралась на ствол и стояла, балансируя и держась за ветки. Со своими густыми волосами цвета спелой ржи, серыми глазами, большим ртом на худеньком лице, длинными тонкими ногами в белых носочках и сандалиях, она казалась полупрозрачной в столбе солнечного света, который пробивался из-за узкого облака.

— Ты в царстве феи! — сказала она. — Еще нельзя снимать повязку! Я скажу, когда можно. Сейчас… Сейчас… Еще немножко… Можно!

Саша сорвал с глаз косынку.

— Видел? Видел? — закричали мы.

Он поднял на нас доверчивые глаза.

— Видел… Она зеленая, да?

— Да! — в восторге ответили мы. — Правильно! Зеленая! Вернее, зеленоватая, нежная такая, полупрозрачная!..

— Да… И у нее на платьице сидела стрекозка.

— Молодец! — сказала Наташа. — Значит, ты успел. Теперь ты станешь счастливым на всю жизнь. Главное, ты в это верь!

— Ладно, — сказал Саша.