Петербург таинственный. История. Легенды. Предания

Слухи о Всемпсампсе Высочайшее повеление

26 апреля 1762 года по приказу Петра III в Петербурге появилась необычная команда. Она была сформирована из дворцовых егерей и даже имела свою специальную форму.

В императорском документе говорилось, что создана эта команда для «…наивозможно скорейшего истребления всех собак в Санкт-Петербурге».

В том же приказе столичной полиции предписывалось каждый день присылать к императорскому дворцу «особого фурманщика с телегой», чтобы вывозить на ней убитых собак.

Петр III даже порывался лично возглавить команду по уничтожению бродячих псов в Санкт-Петербурге. Но хорошо, нашелся царедворец, который разъяснил пьяному императору, что не царское это дело отлавливать и уничтожать бездомных собак.

Приближенные к государю знали, что он с детства ненавидел всех собак, разумеется, кроме своей охотничьей псовой своры. А началась такая нелюбовь еще в Гольштинии.

В учебной программе внука Петра I, сына царевны Анны Петровны и герцога Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского преобладали проведение военных парадов, охота, фехтование, танцы.

Современники отмечали, что будущий император любил скакать на коне по городу и рубить шпагой зазевавшихся бродячих собак. За то, наверное, и получил предостережение от одной местной гадалки, что в день его смерти в далеком городе будут голосить все бездомные псы. Вот только непонятно: от радости или от ужаса и тоски.

Неожиданно в 1742 году царственная тетушка Елизавета Петровна вызвала четырнадцатилетнего племянника из Гольштинии в Санкт-Петербург. Он был объявлен наследником русского престола, крещен в православие и назван Петром Федоровичем.

Прибыв в Северную столицу Российской империи, наследник престола в одной из своих поездок по городу решил ехать не в карете, а верхом на своем жеребце Бруке.

Толпа горожан с интересом наблюдала за выездом молодого царевича. Громко обмениваться мнениями остерегались. Лишь насмешливые, недобрые и презрительные взгляды петербуржцев выдавали их отношение к цесаревичу Петру Федоровичу.

Внезапно торжество выезда нарушила собачонка. Выскочила она откуда-то из толпы, да прямо под копыта жеребца, на котором гарцевал наследник престола! От неожиданности конь вздыбился, и всадник едва не вывалился из седла.

Завизжал Петр Федорович проклятия на немецком языке, выхватил шпагу и пустился за несчастной собачонкой. Следом, с обнаженными клинками, ринулась свита.

Под хохот, улюлюканье, крики и свист толпы царевич настиг собачонку и принялся кромсать ее шпагой. Через минуту от бедного животного остались лишь куски мяса.

А наследник престола с победным видом высоко поднял окровавленный клинок.

Он, очевидно, надеялся услышать одобрение петербуржцев, но в наступившем молчании прозвучал лишь один голос:

— Ужо начал, охотник за псами, свои порядки возводить на Руси!..

Толпа так и обмерла от такой дерзости. Крикуна тут же схватили. Им оказался одноглазый юродивый. И кто дергал его за язык? Сам себе погибель накричал…

Когда волокли юродивого на расправу, он дергался под ударами кнута, указывал на царевича пальцем и истошно орал:

— Вот завоют убиенные тобой псы!.. И явится на их зов Всемпсампес!.. И ляжет его серая, смертоносная тень на твои чертоги!..

Как расправились с одноглазым крикуном — никто из петербуржцев так и не узнал. Больше этот юродивый на улицах Северной столицы не появлялся.

А вот зловещий Всемпсампес начал рыскать по городу, собирая огромные стаи бездомных собак и наводя ужас на жителей Санкт-Петербурга.