Планы на осень

Глава 4

Сонливость накатывала волна за волной, и содержание чайной уже кружки не вызывало сомнения. Сонное зелье, маскировавшееся за слабостью после кровопотери, брало свое — веки стали тяжелыми, неподъемными, и закрыли глаза. Что-то жаркое и приятное охватило ноги, и все, чего хотелось — расположиться поудобнее и спать. Но жить все еще хотелось чуточку больше, и я отчаянно боролся с сонливостью.

Раздались мерные шаги подошедшей девушки, и из моей расслабленной ладони аккуратно забрали чашку, чтобы не пролил. Хотели забрать пиджак из рук, но я вцепился в него всей пятерней. Без него не выживу.

— Немножко подождем, — равнодушно констатировали надо мной.

Снова звук шагов — Вероника вернулась за стойку.

А я отчаянно шарил рукой, скрытой под тканью пиджака, во внутренних карманах. Как искал в дни голодные, пытаясь отыскать завалявшуюся мелочь на хлеб; в моменты опасные — изображал, будто в них есть камень или нож. Но в этот раз я знал, что ищу — и более того, оно в кармане пиджака точно было. Непослушной ладонью левой руки я нащупал «татушку» «Инты» во внутреннем кармане, сжал пальцами и потянул к изгибу правой — там, где прижатый пластырем должен был оставаться след от укола. Он уже зажил, но свежую ссадину можно расцарапать вновь.

Кровь — это то, что делает слова, тени, страхи реальными. Квинтэссенция жизни, наполняющая потустороннее связью с реальным миром — то, что есть мост, и плата, и сама душа, разлитая по всему телу. Мелкий бес, запечатанный кем-то в переносной пентаграмме «татушки», с жадностью вцепился в добровольно отданное ему. В обмен — будто холодный ветер снес всю сонливость, но я, наоборот, закрыл глаза и расслабился. Спокойствие и уверенность, данные бесом, потребовали разобраться, что здесь происходит.

— Отрубился? — Уточнили отсутствующим голосом медсестры. — Холодильник вызывать?

— Успеется. Иди ка ко мне, ласковая моя. — Медовым голосом попросила Вероника. — Ты не много ли кровушки откачала?

— Зато как спит хорошо. — Будто бы отступила та шажок.

Последовал хлесткий звук оплеухи.

— Если в этот раз не выйдет пяти литров, знаешь, что с нами сделают?

А вот и ответ, сколько нужно крови откачать, чтобы платить аренду…

Пока они отвлеклись, я вновь вернулся к изучению карманов — ключи я тоже переложил. Ключи, которые никуда не ведут, впрочем — «забыл» сдать в общежитии. Массу и жесткости удару добавят, если в кулаке сжать — хотя вариант против вампиров так себе. Но мне бы убежать, а не победить.

— Этот ведь молодой, здоровый, — обиженным голосом возражала Света. — А я не себе, я нам! — С жаром произнесла она.

— Не нам. Мне.

— Вероника, солнышко, мне хотя бы колбочку! — Заныла та. — Ты ведь такая красавица, а я старею. Я тоже хочу, как эти, с телевизора…

Еще одна оплеуха оборвала жаркую речь.

— Поговори мне. Все отдашь.

— Как скажете…

— Как скажу, так и будет. Думаешь, я не вижу, сколько уже растерла по себе? Обмануть решила?

А, так они кровь не пьют. Тогда шансы есть.

— Простите…

— Я знаю с кем ты спишь. — Выговаривала Вероника Свете. — И если посмеешь пожаловаться — вот тогда вешайся.

— Что вы, я никогда!.. — С жаром заверили администратора.

— Твоя доля — то, что в его карманах.

— Да они все нищие! — Искренне пожаловалась она.

— Зато искать никто не будет. — Примирительно произнесла администратор. — Пленку расстелила?

— Да…

— Готовь осушитель и топоры.

Еще и топоры. Понятно. Это что ж, я сегодня могу переночевать сразу в нескольких местах?..

— Девочки, — сипло выдохнул я и вцепился пальцами левой руки в ворот рубашки, пытаясь ее расстегнуть. — Вы что мне налили⁈ У меня же аллергия! — Посмотрел я жалобными глазами на двух женщин, ступором застывших в дверном проеме процедурного кабинета.

— Меня сейчас стошнит, ведро несите! — Простонал я, переваливаясь животом через валик кресла, и они наконец-то забегали.

— Света, живо! Михаил, потерпите секунду, — мягким голосом мне.

— Какая аллергия⁈ Медкарта чистая! — От волнения дрожал голос Светы, терзавшей ручку уборной — та не поддавалась.

— Снотворное неси, дура! Снотворное и пленку! — Подстегнула Вероника медсестра.

— Мы испортим кровь. — Забоялась та.

— Живо, я сказала!

— Таблетки, таблетки!.. В пиджаке, — прохрипел я уточнение, заметив, что Вероника повернулась к куртке.

— Где, в каком кармане? — Подбежала она ко мне, пока я сполз с кресла и неуклюже пытался встать.

— Вот тут, — сипя, повернул я к ней внутреннюю подкладку с карманами.

А как Веронике потянулась к нему и нагнулась вперед, резко встал, закидывая ей пиджак на голову, и сцепленными в замок руками сверху вниз ударил по затылку.

Кресло заглушило падение, ткань замаскировала бы вскрик, если бы не получилось.

Медсестра! — мелькнула тень позади, но из-за слабости я не успевал повернуться. Резкая боль пронзила левое плечо чуть ли не до кости, заставив заорать и дернуться всем телом.

Я с возмущением посмотрел на шприц с вдавленным до упора поршнем, пробивший рубашку и застрявший в мышце.

— Ой, — отпрыгнула от меня медсестра и с испугом посмотрела на валяющуюся в отрубе Веронику.

— Ой, — согласился я и пробил Светлане в челюсть.

Та кеглей упала подле подруги. Сверток с черным пакетом так и остался у двери в процедурный кабинет.

— Магия-магия… — Тяжело дышал я. — Ерунда ваша магия. — Взвесил я связку ключей в руке.

И тут же качнулся, чуть не упав к закадычным подругам. Не знаю, чем был наполнен шприц, но времени, судя по всему, у меня оставалось очень мало — «татушка» еле справлялась, не давая отрубиться.

Буквально бросив себя к стене за стойкой администратора, я умудрился зацепиться за нее — и несмотря слабость, качающую вокруг меня всю комнату, рухнул в кресло и уцепился за городской телефон.

Трубка молчала, будучи отключенной от сети.

— Что за день! — Чертыхнулся я, нашел на столе сотовый и отметил, что тот под паролем.

— О, распознавание лиц! — Узнав модель, обрадовался я, упал на пол и целеустремленно пополз к девушкам.

Попробовал разблокировать телефон по лицу Светы, повернув ее аккуратно за волосы — не работает. Перебрался к Веронике, скинул с ее головы пиджак — вуаля!

Хотя можно было просто палец приложить… Но пальцев — десять, а лицо — одно.

— Але? — Лежа на полу, набрал я по памяти телефон шефа.

— Ты почему не позвонил по номеру? — Обвинительным тоном начали отчитывать меня вместо «здрастье».

— Анна Викторовна…

— Тебя, понимаешь, ждут, а ты!..

— Анна Викторовна! — Уже жалобно промычал я, чувствую, что отрубаюсь.

— Что⁈

— Мне тут подпись поставить надо. Пятую.

— Что ж ты так себя не бережешь. Опять в метро избили?

— Не в метро, и не я. Но скорая — мне, — вывалился из ослабевшей руки телефон.

А сил хватило только чтобы продиктовать адрес перед тем, как потерять сознание.

Говорят, внешним видом человек дает послание в мир — одеждой, манерой поведения. Человек, вальяжно развалившийся на потрепанном деревянном стуле посреди комнаты, своим внешним видом показывал, что в этом мире он всего уже достиг, несите следующий.

Я таких видел только в кино, когда актер убедительно отыгрывает человека над системой — того самого, который дает героям задания, выкроив минутку между обедом и визитом к премьер-министру. Он же принимает победу, отмечая чужой героизм, как личное умение руководить.

Закинув нога на ногу на дешевом деревянном стуле, никак не вязавшимся с его образом, неизвестный мне господин терпеливо ждал, пока я проснусь — а я не подавал виду, разглядывая его сквозь ресницы, лежа на неудобной односпальной кровати: судя по железной решетке боковины перед глазами — больничной.

Такой гость мог бы и разбудить, ценя собственное время выше чужого — но лакированный нос серого ботинка мерно покачивался, будто в такт его мыслям, а сам он не предпринимал никаких действий. Возможно, никуда не торопился. Такие люди, наверное, редко торопятся.

Я никогда не видел пошитый дорогим портным костюм — но уверен, на нем был именно такой: выкроенный и собранный ровно по мерке, без единой лишней складочки. Даже цвет — темно-коричневый в светлую полоску — не выглядел смешно или дешево. Наверное, цвет таких изделий уже начинает что-то символизировать, а не быть самим по себе. Коричневый — это мудрость, быть может? Незнакомец был немолод — хотя седину в висках наверняка оставил личный парикмахер, для солидности. Уж больно аккуратно прибрана прическа — волосок к волоску. Ногти рук, покоящихся на согнутом колене, тщательно ухожены. Да и сами руки выдавали, что хозяин их вряд ли когда занимался тяжелым трудом — тонкие, как у пианиста, изящные. Глаза у него — серые, брови черненые, густые, легкий загар и нос с горбинкой. Образ отчего-то заиграл колоритом юго-западного побережья Европы — там, где коррида, мулатки, конкистадоры и кровная месть.

Откуда он здесь — среди облупленных бежевых стен комнаты три на шесть метров, под беленым потолком с желтоватыми пластиковыми коробами ламп? Когда я очнулся, он тут уже был. И откуда здесь я?

Увидев все, что хотел, я поправил одеяло, подтягивая его к шее и приподнялся на локтях, будто впервые заметив гостя.

— Я вас иначе себя представлял. — Произнес я первым.

Гость выразительно поднял брови.

— Вы же апостол Петр? А я в чистилище?

— Вы в городской больнице.

— Было легко перепутать, — вежливо улыбнулся я, усаживаясь на кровати спиной к изголовью.

Неожиданно для себя под одеялом я оказался совершенно голым — разве что пластыри закрывали место, где крепилась «татушка» и гематому на месте укола медсестры Светы. Отдельный длинный и широкий пластырь стыдливо закрывал шрам на левой руке.

— И я — не апостол Петр. — С лёгким интересом посмотрел на меня незнакомец.

— Значит, вы директор того медицинского центра, и сейчас предложите мне кучу денег, чтобы все замять?

— Снова нет.

— Жаль, я бы согласился, — вздохнул я чуть грустно. — Но человек вы, сразу видно, не из простых.

— Как догадались? — Вежливо улыбнулся он.

— Вы в больнице без бахил.

— Ценное наблюдение. Часто бываете в больницах?

— Часто навещал там бабушку. Меня Михаил зовут. А вас? — Чуть поерзал я, пытаясь устроиться на странной пыточной конструкции, отчего-то прозванной больничной кроватью. Железная спинка кровати стояла с перекосом внутрь, ряды пружин продавливались в центре…

А незнакомец прервал молчание только секунд через пять.

— Я к вашим вчерашним приключениям, Михаил, имею весьма косвенное отношение. Можно сказать, они испортили мне отпуск.

— Мне следует извиниться? — Чуть расслабленно произнес я.

— Почему же? К вам — никаких претензий.

— Тогда не вижу причин, почему бы вам не представиться. Лучше сразу с должностью.

— Я не из ваших чиновников, — поморщился он. — Частное лицо, частный визит. Чтобы вам было проще, называйте меня «Поверенным в делах».

— Ни разу не проще. — Насторожился я.

— И тем не менее, вынужден этим ограничиться, — словно извиняясь, поднял он руки.

Но и сидеть вальяжно перестал, выпрямившись на стуле и поставив ноги прямо.

— Хотя бы чей вы поверенный?

Тот вновь ненадолго задумался и виновато улыбнулся.

— Забавная ситуация. Я вам не враг, но имена тут действительно будут лишними. Вы же молоды, кровь горит, душа жаждет истины. А ведь еще есть и другие — старые, желчные, недоверчивые, которые могут прийти по моим следам. Их эти имена взбесят.

— Кто-то же пропустил вас сюда без бахил и больничного халата, — указал я на очевидное.

— Никто не знает, что я здесь. — Отрицательно качнул он головой.

— Но вы же не возникли тут из воздуха?

— Возник. — Ответил он уверенно и без заминки.

— И где пентаграмма? — Демонстративно попытался я заглянуть под кровать.

— На Мальдивах, на песке под пальмой, — чуть зажмурился тот от удовольствия.

И как-то поверилось, что не врет.

— Здорово вам. — Вздохнул я, забираясь обратно под одеяло. — А у нас зима скоро, и из окна дует.

— Перебирайтесь южнее.

— Учеба, — пожал я плечами, и одеяло чуть качнулось поверх них. — Так бы — конечно. Самолет вон застоялся, пилот названивает, стюардессы замучили пикантными фотографиями. — Закрыл я глаза.

— … Вы что, спите? — Возмутился Поверенный.

— Забористый был укол, — вздохнул я, подминая подушку под грудь. — И сны интересные.

— Вас ущипнуть?

— Не рекомендую, у меня реакция. Могу нос сломать.

— Хорошо. Чтобы не мешать вам спать, я постараюсь в двух словах обозначить цель своего визита.

— Бубни-бубни…

— Не ходите больше по частным клиникам. Сдавайте кровь только в государственных учреждениях.

— Я вам бизнес ломаю и сотрудников порчу?

— Да хоть всех их там поубивайте, — с досадой произнес Поверенный. — Это не мой бизнес и не мои сотрудники.

— А в государственных — будут ваши?

— У государственных клиник нет оборудования, чтобы заметить особенности вашей крови.

— И какое у меня количество медихлориан? — Приоткрыл я один глаз.

— Достаточное, чтобы захотеть сцедить вас целиком, — принял он шутку.

— Кто б им дал… Я, может, наоборот по всем медцентрам пройдусь. — Озвучил я задумку, появившуюся еще вчера.

Каждый месяц, раз по пять — подписи получать. Вычислю места, где непомерно высокая аренда, подготовлюсь и нанесу визит.

Куда лучше, чем мотаться по местам убийств. Да и личного в этом решении тоже много — вчера, в один момент, было слишком страшно, чтобы это все просто так забыть.

Хотелось наказания причастных. Хотелось в наказании поучаствовать.

— А вдруг в следующий раз вы не справитесь, и убьют вас?

— А вы поплачьте обо мне.

— Хамите?

— Самую малость, — вздохнул я тяжко. — С незнакомцами можно.

— Наоборот, с незнакомыми людьми надо быть гораздо осмотрительнее. — Наставительно заявил гость. — Особенно с теми, кто, в память о хорошем человеке, нарушил запрет и решил вам помочь.

— Его имя вы тоже не скажете, да?

— Имя вы знаете. Это была ваша мама. — С теплотой в голосе завершил гость.

— Вы были знакомы? — Убрал я напускное равнодушие и сел на кровати.

Холод коснулся пяток, но было как-то все равно.

— Мы дружили до ее смерти во время ваших родов.

В груди екнуло, а потом поднялась волна негодования.

— Быть может, вы ошиблись палатой. — Холодно сообщил я. — Родители умерли, когда мне было шесть.

— Насколько вы помните свое детство? — Вовсе не смутился Поверенный.

— Отлично помню.

— Если бы вы не учились в этом вашем ПТУ, я бы предложил договориться с демонами познания. Они, при определенных условиях, могут снять блокаду памяти.

— Мне и без этого есть что вспоминать, — заволновался я. — И почему ПТУ? У нас солидный университет.

— Вы, главное, после этого вашего «университета», — пренебрежительно произнес он, — ни в коем случае не вздумайте геройствовать. Заметили масштабный прорыв — сообщили, куда следует. Не более того. Приедут люди, все исправят. Ваша забота — латать всякую мелочь и гонять паразитов, шастающих через пентаграммы. Это сильный удар по самооценке, но я был бы рад, проживи вы подольше.

— Погодите… Мы вообще — единственные на всю страну! Кроме нас — никого! — Не совсем понял, про каких людей речь.

— Очень правильная установка! Обратите внимание, как она вас вдохновляет, — одобрительно кивнул он. — В шести университетах только по столице все только так и думают. А узнай они реальное положение дел, как бы повели себя? Вы сами-то пробовали решать мелкие бытовые проблемы? Сколько причин найдет исполнитель, чтобы не заниматься вашим потекшим краном? И надо ли вам вызывать вместо слесаря — бригаду спецназа? — Развел он руками.

— Мы — мировые сантехники? — Повторил я за ним безо всякого на то желания.

— Ну что вы! Районные. Максимум — городского значения.

— А как же Воронеж?

— Один спецназ повздорил с другим, — пожал тот плечами.

— Там же демон был… — не понимал я.

Не понимал и не верил. А как же Ковен и наша полусумасшедшая профессура?

— Демон был, разумеется. А как вы представляете конфликт двух структур с доступом к потустороннему? Им друг в друга стрелять? — Хмыкнул Поверенный. — Демона вызвали на чужой территории, хозяева не смогли справиться и потеряли город. Правитель стукнул кулаком по столу и приказал поставить под контроль. Пришлось открывать эти ваши университеты, чтобы у прорывов хотя бы свидетели были. Решение политическое, но не бесполезное — даже структуры признают. Они, в ваших масштабах, как промышленные трактора — и весьма неуклюжи, когда требуется труд дворников. На низовом уровне нужны исполнители, а на этот ваш Ковен и некоторые его эксперименты можно, до определенной степени, закрывать глаза.

— Правитель — президент?

— Михаил, давайте и дальше без имен, — поморщился он. — Я вам даю общую картину, весьма ценную, отмечу, для вашего личного выживания. А вы еще ни разу не сказали спасибо.

— Как вы подружились с мамой? Как умер отец? Что я должен вспомнить? Вот потом — «спасибо».

Незнакомец вежливо улыбнулся, всем видом показывая, что скажет ровно столько, сколько захочет.

— Как я говорил, ваша мама умерла родами. Отца вашего безутешным было не назвать — у него детей и без вас десяток. Личность очень занятая, он и на родах-то не присутствовал, да и после не сразу появился. Его поздравили и расстроили, он отдал распоряжение заняться вашим воспитанием — вот, пожалуй, все. Потом, в один день, вы применили семейный талант и прыгнули.

— Какой популярный талант, — съязвил я.

— «Прыжок» — это то, как я сюда попал. Только вашей семье пентаграмма не нужна. — С явным интересом наблюдал гость за мной.

— Так это что ж… Я избранный? Где вы прячете сову⁈

— Какую еще, к демонам, сову… — Не сдержал тот раздражения. — Впрочем… Нет, вы не избранный. И нет, вам не повезло. Вообще всем в этот день не повезло, потому что малыш при семи няньках взял и прыгнул в Бездну. Да, именно туда. Хоть одна нормальная реакция! — Проворчал он, озвучивая то, как у меня от удивления округлились глаза. — Понятно, что никто не знал, куда вы прыгнули — но малыш вернулся почти сразу, с обгоревшей одеждой, оплавившимися ботиночками, опаленными волосами…

— Это могла быть котельная. — Быстро вставил я слово. — Печь, костер…

— … и мелким бесом, дико верещавшим, потому что его схватили за хвост. — С удовлетворением завершил он.

— Вот тут — полное вранье. Чтобы я, да живое существо за хвост…

— Вы были маленьким, — скалился гость улыбкой. — Вам было простительно. Словом, крик был до небес.

— Ну, хоть глаз при таких няньках уцелел… — Нервно хохотнул я.

— Да вот не факт. — Веско отметил он.

— Что вы имеете ввиду?

— Проблема в том, что никто не может сказать достоверно, вы ли «прыгнули» из Бездны обратно.

— Чего? — Протянул я потерянно.

— Высшие демоны — хитроумны и коварны. — Наставительно покачал он указательным пальцем. — Они вполне могли подкинуть в семью одного из своих, терпеливо ожидая, когда тот вырастет, захватит власть и утопит структуру вашего отца в крови.

— Если вас интересует мое личное мнение, то я не планирую ничего такого ни на осень, ни далее. — Категорично заявил я.

— А это невозможно проверить, чего вы хотите на самом деле. — Пожал он плечами. — Демоническая сущность не исправляется никаким воспитанием. Более того, высшие демоны могут спрятать личину так, что ни один ритуал не покажет подмены.

— И меня отправили к деду с бабкой? В Челябинск? Какая, конечно, у меня семья богатая — жить впроголодь с алкашами…

— Вас не отправили. Вас официально похоронили. Слишком тяжелые могли быть последствия, если вас признать членом семьи. Огромные риски. — Отметил он. — Но убивать вас тоже не стали — вдруг шутка демонов как раз и состояла в том, чтобы заставить отца убить сына?..

— То есть, дед и бабка — не мои? — Сделал я вывод.

И даже от сердца отлегло. Эта череда ненависти и конфликтов на пустом месте — главная причина, по которой я без раздумий согласился на переезд в столицу.

— Не ваши. Им предложили ежемесячную стипендию за ваше усыновление. Они согласились.

— Меня из-за них девушка бросила. — Хмыкнул я. — Говорит, я так же сопьюсь, как дед.

— У тебя все еще есть все шансы, — обаятельно улыбнулись мне.

— Пожалуй, откажусь, — поежился я. — Так что в крови-то моей?

— Да как у всех в твоей семье. Очень много целебных компонентов. Агрессивно-целебных.

— А те, в медцентре — адепты народной медицины, значит? С топорами и холодильником?

— Мы с этим боремся. — Неопределённо качнул он головой. — Хоть и достается им только восьмушка наследованной крови в лучшем случае, да и то от случайных людей…

— То есть, их выдаивать досуха можно? — Вопросительно поднял я брови.

— Никого нельзя, — поморщился Поверенный. — Наказание будет суровым. И не только для них, но и для потребителей товара. Следи за телевизором — возможно, кто-то из богемы пропадет.

— Вот уж что не смотрю…

Но чуть легче стало. Нельзя это все так оставлять.

Придется проследить за новостями. Я жесток, справедлив, мстителен — но достаточно ленив, и готов поручить месть кому-нибудь еще, если ее размер меня устроит.

— Надеюсь, нашей беседы было достаточно, чтобы ты начал принимать верные решения, — казалось, подытожил гость, поднимаясь со стула.

— А вот насчет этих прыжков… Если я умею и могу, то…

— … то представь, что узнал сейчас о великолепном мастерстве фигурного катания, которое в тебе есть от рождения. — Вновь обаятельно улыбнулся гость. — А в твоем городе даже коньки не продают.

— Кажется, я понимаю ваш намек.

— Это не намек. Просто смирись и забудь.

Я оголил левую руку и посмотрел на шрам:

— А это?

— Знаешь, что гусям подрезают крылья, чтобы не улетали осенью на юг?

Забавно как. Я думал — уродливое, но преимущество. Значит, и коньки бы не помогли инвалиду…

— Какие оптимистичные у вас примеры. — Грустно смотрел я на пульсирующую рану.

— Какие есть. Я старался быть с тобой честным.

— Ну… Рад, что хоть кто-то в моей семейке считает меня человеком, а не демоном. — Я криво улыбнулся.

— Разве я это сказал? Наоборот.

Внутри отчего-то похолодело.

— Если ты помрешь, демона уже ничего не сдержит, — внимательно смотрел он на меня. — Береги себя.

— В таком случае, только если ради вас. — Поднявшись и прикрывая наготу, я шутовски раскланялся.

— Не для меня. В память о матери. Всякая грязь, сотворенная тобой, ляжет на ее честное имя. В моих интересах этого не допустить. — Отставил от стул к стене. — Будем прощаться. — Констатировал он.

— Стойте!.. — Вспомнив, резко окликнул я незнакомца.

— Да?

— Ответьте хотя бы, я Валентинович?

— Нет.

— То есть, я всю жизнь врал людям… — Покачал я головой.

И мне врали. Но это привычная ерунда.

— Удачи. — От последнего его слова отчего-то повеяло теплом и соленым запахом моря.

— Привет Мальдивам! — Крикнул я напоследок, однако поверенный уже исчез.

Как в воздухе истаял — только ароматы и напоминают, что все это правда, а не содержимое вчерашнего шприца.

— Дела… — Сел я на кровати. — «Родила царица в ночь, не то сына, не то дичь…»

Ну, хоть не в корзинке по реке отправили…

Лег, снова сел. Снова лег. Успокоился.

Ну их в пень, эти сложные родственные связи. Без наследства — вообще без разницы.

Надо будет попросить, чтобы меня оставили в больнице на пару дней. Тут и кровать теплая, еще и кормить будут. Круто.

Я завозился на кровати. Не было у меня ничего. И нет сейчас. И не дадут — кроме того, что смогу взять сам. Так что я ерзаю-то?..

«Себе-то не ври».

Взгляд остановился на пульсирующем шраме. У других — он связывал миры. Меня, если верить Поверенному, пришивал к этому.