Плененные страстью

Глава 15

Дом избавился от Эванджелины Мирабо задолго до подачи завтрака. Кто-то видел ее раннее отправление, но остальные не были осведомлены, кто это был. Складывалось впечатление, что, сыграв свою роль, она приняла мудрое решение уехать, чтобы не присутствовать при появлении людей Бланкеншипа. На лицах лордов читалось облегчение.

Завтрак проходил весело, и, несмотря на планы Эмили уехать, она воспользовалась возможностью провести эти последние несколько часов с друзьями. Потому что они стали именно друзьями. Она будет скучать по материнской опеке Эштона над остальными. По попыткам Люсьена спрятаться за газетой, при этом подначивая других. Она больше не станет рыбачить или охотиться с Седриком и слушать небылицы Чарльза.

А Годрик… Ей будет не хватать жизни с ним, но у нее нет выбора.

– Гренки, Эмили? – Чарльз предложил тарелку с гренками, прерывая ее темные мысли.

– О, спасибо, Чарльз, – ответила она.

– Пожалуйста. – Граф подмигнул и, когда она взяла гренку, передал тарелку Эштону прямо над ее головой.

– Что каждый планирует делать сегодня? – обратился барон к присутствующим за столом.

Чарльз раскачивался на двух ножках стула.

– Мне нужно разобраться с корреспонденцией.

– Да? Ты правда отвечаешь на письма? Неужели? – из-за газеты прокомментировал его слова Люсьен.

– Конечно, отвечаю. Если я никогда не отвечаю на письма твоей матери, это не означает, что не пишу остальным.

Люсьен сложил газету и строго посмотрел на Чарльза.

– Моя мать пишет тебе письма, а ты не отвечаешь на них?

– Постой… – перебил его Седрик. – Люсьен, твоя мать пишет Чарльзу?

Недобрый оскал Люсьена рассмешил Седрика.

– Продолжай, Чарльз. О чем она тебе пишет? – поощрил друга Годрик.

– Это по какому-то приватному делу?

– Для тебя не существует ничего приватного, Чарльз, поэтому можешь нам рассказать. – На губах Эштона появилось легкое подобие улыбки.

Чарльз рассердился.

– Вы хотите знать? Хорошо. Мама Люсьена убедила себя, что я идеальная партия для Лисандры.

– Моей сестры?! – выкрикнул Люсьен. – Отец Небесный! Дружище, лучше никогда не отвечай на эти письма…

– Расслабься! Лисандра не в моем вкусе, как вам всем прекрасно известно. – Чарльз обвел взглядом стол. – Кроме того, у нас есть правила, не так ли?

– Правила? – Эмили озадаченно покачала головой.

Эштон взглянул на нее.

– Даже так называемая Лига Бунтарей имеет правила, дорогая.

Они придерживались правил? Эта мысль рассмешила ее.

– Бунтарям тоже пристало где-то обозначать границы, – добавил он.

– И в данном случае ни один член Лиги не имеет права соблазнять сестру другого члена, – поведал Люсьен.

Чарльз кивнул.

– Правило восьмое, если быть точным.

– Меня все еще удивляет, что вы называете себя Лигой, – хихикнула Эмили. Она, конечно, слышала уже это название, которое шепотом передавалось замужними дамами, часто с возгласами ужаса.

Годрик злобно оскалился.

– Это занятное прозвище на самом деле присвоили нам в колонке Общества Леди «Квизинг-глаз газет». Они щедро потчуют общество рассказами о наших похождениях, вернее, о том, что, как они считают, мы делаем. Нередко они преувеличивают, но мы полагаем, это название нам подходит. Мы благоразумно приняли его и теперь используем – с огромным удовольствием, стоит добавить.

– Оно действительно придает какой-то шарм, – сказала Эмили.

Эштон снова перевел тему разговора на предстоящие события.

– Значит, Чарльз будет отвечать на письма. А ты, Седрик?

– Думал проехаться верхом.

Эмили расправила плечи. Может быть, ей прокатиться верхом, прежде чем воплотить план своего побега. Последнее хорошее воспоминание…

– А ты, Люсьен?

– У меня есть небольшое дело в Лондоне. Вернусь до наступления темноты.

От Эмили не ускользнуло, как он посмотрел в сторону Годрика. Наверняка тот не знал об этой поездке.

– Может, мне съездить с тобой за компанию? – предложил Эштон.

– Я не против.

Создавалось впечатление, что они говорили как-то зашифрованно. Эмили было интересно, что же задумали эти двое.

По окончании завтрака девушка вышла из комнаты вслед за Седриком, желая посмотреть, как он поедет верхом. Но Годрик схватил ее сзади за платье и заставил остановиться.

Игриво погладив девушку по шее, герцог сказал:

– Так, и куда мы направились?

Эмили вздохнула, наблюдая удаляющуюся спину виконта.

– Думала понаблюдать за ездой Седрика.

Герцог обнял ее сзади за талию. Его губы ласкали правое ухо девушки и целовали ее мочку. Она сдержала стон.

– Мы можем остаться здесь… – В каждом слове читался страстный призыв.

Так сложно было противостоять этому, но второй вырвавшийся у нее стон был грустным, и Годрик заметил это.

– Все хорошо, дорогая? – Он погладил большим пальцем ее подбородок.

Она уже готова была открыть ему правду о своих страхах и побеге, но сдержалась.

Он молча изучал ее.

– Тебе действительно хочется проехаться верхом?

Лицо Эмили немного прояснилось:

– Да, очень.

– Я разрешу тебе это… – Он сделал паузу, заметив, как зажглись надеждой ее глаза. – Если ты поскачешь вместе со мной.

– О Годрик, спасибо! – Она обвила руками его шею и осыпала поцелуями.

Когда они подошли, Седрик как раз рысью выезжал верхом из конюшни. Серой в яблоках кобыле, на которой он ехал, не терпелось пуститься в галоп, впрочем, как и наезднику.

Они прошли мимо него, и Седрик выкрикнул:

– Вас подождать?

– Да, если можешь, – попросила Эмили.

Годрик вошел внутрь, чтобы вывести своего мерина, пока девушка ждала.

Виконт опустил на нее глаза.

– Эмили, когда ты вернешься в Лондон, можно я познакомлю тебя с моими сестрами? Горация и Одри будут в восторге от тебя.

– Мне бы очень этого хотелось. Я знакома всего с несколькими людьми из общества. У нас были связи в основном за городом.

– Не волнуйся, котенок. Мои сестры обычно уравновешенные особы. Мне кажется, тебе больше по душе придется Горация. Она очень похожа на тебя. – Седрик улыбнулся, словно вспомнив какую-то секретную шутку. – Одри… скорее проказница. Вечно вляпается то в одно, то в другое.

– Они, как и ты, любят проводить время на улице?

Он кивнул.

– Горация любит ездить верхом почти так же сильно, как я. Одри нравится свежий воздух, хотя она и не в восторге от лошадей. Ее ударил довольно злобный пони, когда ей было восемь лет. Бедняжка так и не простила лошадиный род за это.

Эмили погладила темно-серую гриву его кобылы.

– Отец всегда говорил, что пони склонны брыкаться, поэтому мне повезло, что я не столкнулась с их нравом. Лошади совсем другое дело. У него была пара чистопородных лошадей, на которых он учил меня ездить верхом.

– Твой отец был умным человеком. – Виконт ласково похлопал кобылу по шее.

Тут вышел Годрик, ведя за собой великолепного черного мерина, одну руку герцог положил ему на шею, другой держал свободно свисающие поводья.

– Придержишь его, Седрик? – Герцог протянул ему поводья. Затем крепко взял Эмили за талию и посадил в седло, после чего сам сел сзади нее. Он обнял девушку и придвинул ближе к своим бедрам.

Они выехали из конюшни, виконт скакал верхом в нескольких шагах впереди. Лошади взяли привычный темп.

Примерно час они катались, когда Годрик решил, что высока вероятность попасть под ливень. Эмили внимательно посмотрела на небо, где собирались дождевые тучи. Прошлой ночью не выпало ни одной капли, но воздух был плотным и в нем чувствовались угрожающие, однако такие приятные и чистые грозовые нотки. Эмили была не против закончить поездку. Ей нужно в скором времени вернуться в поместье, чтобы проверить, насколько она готова к побегу.

Чарльз присоединился к Годрику, Седрику и Эмили за легким обедом часом спустя, но девушка почти не могла есть. Ее желудок лихорадило, поэтому она была немногословна.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – Герцог прикоснулся к ее лбу тыльной стороной своей ладони.

Эмили закрыла глаза, наслаждаясь теплом его руки. Это будет последний раз, когда он прикасается к ней. Боль разрывала ее сердце на две части. Она запомнит его таким: ласковым и беспокоящимся. Нежный бунтарь, прячущий от нее свою душу в боязни быть раненым. Но больше всех здесь пострадает она. Ведь он не любил ее, Годрику будет легче принять ее отъезд.

– Кажется, ты немного простужена. – В его голосе читалось беспокойство.

– Да, мне нехорошо. – Вот она, возможность, попросив прощения, уйти.

Годрик начал подниматься.

– Послать за доктором?

– Нет! Нет, не утруждай себя, пожалуйста. Я немного посплю. Это должно помочь. – Эмили, встав, положила руку на плечо герцога и мягко усадила его на место.

– Тогда я подойду через несколько часов и проверю, все ли с тобой в порядке, дорогая. – Он поцеловал ее ладонь, лежавшую на его плече. Сердце девушки обливалось кровью от осознания, что это его последний поцелуй. Он не мог быть последним… Не таким незначительным и скромным, как поцелуй руки…

Эмили, наклонившись, поцеловала его в губы. Она была не в состоянии дышать… не в состоянии думать. Существовал лишь этот последний, вечный и тем не менее короткий поцелуй. Это было ее заключительное воспоминание, то, которое она пронесет на протяжении всей своей одинокой жизни.

«Я отпускаю тебя, потому что люблю, и это единственная возможность спасти тебя». Мысленно девушка умоляла его понять ее. Сердце Эмили едва не раскололось надвое, когда он улыбнулся и провел рукой по ее щеке перед тем, как она ушла.

Что он подумает, когда войдет к ней в комнату, а ее там не окажется? Будет ли спрашивать себя, почему она покинула его? Не станет ли ее уход бóльшим ударом, чем плохое обращение его отца?

Когда-нибудь он поймет. Она найдет способ сказать ему правду, когда это будет безопасно. Но все равно Эмили сомневалась, что даже тогда Годрик простит ее. А до того дня она будет медленно умирать изнутри от истекающего кровью сердца.

Сама не зная, откуда у нее взялись силы, девушка подняла голову и с достоинством покинула столовую.

Оказавшись у себя в комнате, прислонилась спиной к двери. Ее грудь тяжело вздымалась и опускалась, пока она глотала безмолвные рыдания. Весь ее мир сузился до этого единственного мига утраты. Эмили попыталась проглотить ком в горле.

Она сползла по деревянной поверхности двери и прижала колени к подбородку, слезы струились по ее лицу. Она так глупо поступила, влюбившись, но больше не повторит этой ошибки. Ее сердце станет тверже, и она проживет одна, без Годрика и без любви. Она должна.

Через несколько лет будет где-то гулять, вспоминая этот последний день, этот последний час утраты своей первой и единственной любви. Такое воспоминание будет настигать ее, как вор в ночи, и оставлять чувствительную, болезненную рану в груди, такую же свежую, как сегодня. Слезы солеными потоками стекали по ее щекам, высекая на них следы, будто могучие реки на камне.

Это было правильное решение. Если она уедет, у Бланкеншипа не возникнет причин вредить остальным. Это важнее ее слез. Такая мысль укрепила девушку. Она вспомнила фразу отца, которую он любил повторять: «Страх силен настолько, насколько ты слаб».

Ее выбор был очевиден, всегда очевиден. В глубине души она ведь знала, что когда-то должна уйти. Чем скорее сможет принять это, тем быстрее получит возможность двигаться дальше.

Когда слёз уже больше не осталось, она овладела собой и вызвала Либбу в свою комнату.

Ожидая служанку, Эмили написала Годрику записку. Она не могла позволить себе открыть ему правду, но должна была что-то сказать.

Когда пришла Либба, то поразилась заплаканному лицу Эмили. Но прежде чем служанка успела вымолвить хоть слово, та решила ей довериться.

– Человек, которого ты видела с судьей, намерен вернуться с вооруженными людьми. Их будет слишком много. Они не пощадят никого на своем пути. Я вынуждена уехать. От этого зависит жизнь его светлости. Ты должна доверять мне. Можно мне одолжить у тебя рабочее платье? Я собираюсь с Джонатаном в Блэкбрай.

К удивлению Эмили, со стороны служанки не последовало никаких протестов, она лишь понимающе кивнула.

– Когда тот человек увидел меня в вашей комнате, он на секунду принял меня за вас. Я знаю, как он смотрит на вас, мисс. – Либба опустила руки на свои юбки. – Я поищу платье.

– После моего ухода, сложи несколько подушек на кровати. Положи их так, будто я там сплю. Как только они обнаружат мое исчезновение, скажи, что ты видела меня на лугу, это поможет выиграть время. В любом случае не говори, что я уехала с Джонатаном. Пообещай, Либба. От твоего молчания зависит жизнь Годрика.

– Я обещаю. Но… Мисс… вы все равно хотите остаться здесь, правда?

Хотя Эмили казалось, что ее слезы иссякли, из груди девушки вырвалось рыдание.

– Некоторым людям не суждено получить то, чего они хотят, Либба.

Люсьен с Эштоном присели под открытым окном дома на Блумсбери-стрит как раз на выезде из Мейфэра. Парни обменялись беспокойными взглядами, подслушивая за окном разговор в кабинете.

Они приехали в Лондон час назад и направились прямо к дому Эванджелины, желая поговорить с ней. Она уехала на целый день, но соседская посудомойка сказала Люсьену, в каком направлении та отправилась, после того как он приложился к ее губам вовсе не целомудренным поцелуем и несколько раз провел рукой по ее телу. Бедняжка готова была рассказать ему все, если только он пообещает остаться и развлечь ее. Лишь вежливое покашливание Эштона напомнило Люсьену об их миссии.

По предположению барона, фальшивая записка Эванджелины доказывала, что женщина была не беспомощной пешкой, а скорее активным игроком в этой хитрой игре, и долг бунтарей – найти кукловода, чтобы защитить Эмили.

Люсьен полагал, что девушка являлась причиной появления Эванджелины, но, как всегда, только Эштон увидел за всем этим гораздо более серьезную игру. Он не верил в совпадения, и появление Эванджелины не имело никакого отношения к чему-то подобному.

Когда они проследили путь экипажа Эванджелины до этого конкретного адреса, подозрения Эштона подтвердились. Стоило им свернуть с перекрестка на улицу, Люсьен побледнел, а затем побагровел от ярости.

– Я знаю, куда она поехала, – прорычал он. – Неподалеку отсюда живет Бланкеншип.

Они нырнули на боковую улицу и присели под окном кабинета Бланкеншипа.

– Мисс Мирабо, вы так быстро вернулись в Лондон? – донесся до них голос пожилого мужчины.

Эштон приподнял голову над подоконником на несколько дюймов и увидел Эванджелину с Бланкеншипом. Она стояла к нему лицом, и ее глаза расширились, когда заметила барона. У него перехватило дыхание от страха, что она выдаст его.

Но Эванджелина не сделала этого. Она перевела взгляд на собеседника, словно ничего не произошло.

– Я справилась меньше чем за день, monsieur! Но поскольку вы заплатили мне, привезла интересующую вас информацию.

– И?

В комнате на миг воцарилась тишина.

– Ваша потерявшаяся овечка находится там, как вы и предполагали. Я встретила ее. Elle est très jolie![17] Вы не говорили мне этого, monsieur.

– Это имеет значение? – грубо фыркнул Бланкеншип.

– Pour moi[18] конечно. Эссекский слишком привязался к ней. Он следит за каждым ее движением.

Бланкеншип понизил голос:

– Она нетронута?

Эванджелина засмеялась.

– Эх, monsieur… Думаю, его светлость уже давно сорвал цветок с этой виноградной лозы. Она по уши в него влюблена.

– Ее любовь не имеет для меня никакого значения. Это в любовнице не важно.

Люсьен едва не зарычал, а Эштон сжал кулаки, но оба парня овладели собой.

– Очень хорошо. Вот дополнительная плата, как договаривались, мисс Мирабо. Здесь уже вступаю в дело я. – Бланкеншип исчез из поля зрения.

Эванджелина встретилась взглядом с Эштоном и едва заметно показала, что узнала его, затем продолжила:

– Вам следует знать, monsieur Бланкеншип, я убедила овечку бежать. Я сказала ей, что, если она не вернется в Лондон, вы убьете Годрика и его друзей.

– Какого черта вы это сделали? Последнее, что мне нужно, – это чтобы их предупредили.

– Я лишь хотела избавить вас от необходимости возвращать ее силой, как вы планировали.

Ее голос звучал вполне искренно, однако Эштон прекрасно знал настоящую цену подобного тона. Она говорила слишком громко, чтобы эти слова предназначались не только для Бланкеншипа.

– Вы ничего не знаете о моих планах. Тем не менее, возможно, мне не придется прикладывать столько усилий в случае согласия девчонки. – Бланкеншип хмыкнул, словно был доволен злыми нотками своего голоса.

– Не сомневаюсь, что она так и сделает, monsieur. Никаких сомнений.

Когда разговор стал тише, парни перешли улицу и взяли экипаж до дома Люсьена.

– Нам нужно немедленно вернуться к Годрику, – сказал Люсьен.

– Согласен. Эмили снова попытается бежать, и мне кажется, на сей раз у нее это может получиться. Годрик не потерпит еще одной попытки. Он будет в ярости.

– Знаю, и лучше нам оказаться там до того, как он ее накажет.

Эштон взглянул на него, затем посмотрел вдаль.

– Ты думаешь, он обидит ее?

– Ударит ее? Нет, но с его характером… Мы все знаем, как сложно ему бороться с этим. Меня беспокоит, что он может наговорить ей глупостей. Она не знает его так, как мы. Слова способны быть больнее, чем любой удар, а он может сказать то, что не имеет в виду, чтобы защитить свое сердце.

– Разве все мы не поступаем точно так же?

Люсьен вытащил из пиджака пистолет.

– Все тот же старый Люсьен, – затаив дыхание, произнес Эштон.

Маркиз ухмыльнулся.

– От старой привычки трудно избавиться.

Эштон рассмеялся. Старые привычки, действительно…

– Думаешь, мы успеем вернуться, чтобы остановить Эмили?

Барон наклонил голову.

– Сейчас меня больше волнуют люди Бланкеншипа, кем бы они ни были, и то, что он вместе с ними задумал. – Эштон наблюдал, как Люсьен проверяет пистолет. – Скоро это всем нам может понадобиться, дружище. Я никогда не был религиозным человеком, но мне кажется, настало время для молитвы.

Последние часы Эмили провела складывая немногие принадлежавшие ей вещи в маленькую сумку, которую Либба оставила под кроватью. Туда были сложены ее гребень с бабочкой и расческа, ночная рубашка и платье, чтобы позже переодеть форму Либбы. Самой сложной частью плана побега оказалась Пенелопа. Она не могла оставить щенка. Служанка возьмет собачку и принесет к карете. В скором времени Пенелопа будет единственной компаньонкой Эмили.

Либба, вернувшись, помогла Эмили облачиться в наряд прислуги. Та взяла в руки сумку с вещами, а служанка пока прикрепляла белый чепчик к ее волосам. Если она не станет поднимать голову, то, вероятно, и сможет убежать.

Либба выглянула за дверь, затем дала Эмили знак, что коридор пуст. Никого не было видно; в коридоре второго этажа поместья царила тишина. Девушка быстро прошла по нему, опустив голову и навострив уши на малейший шум.

Седрик с Годриком над чем-то смеялись в кабинете. Она задержалась на короткую мучительную секунду.

«Прощай, моя Лига Бунтарей!»

Эмили скользнула вниз по служебной лестнице и вышла в дверь, которая вела в конюшню. Желание оглянуться хотя бы раз было сильным, но она устояла. Она возьмет с собой лишь воспоминания. Холодными ночами погрузится в эти счастливые минуты и окажется здесь опять, даже если это все будет только в ее мечтах.

Джонатан нетерпеливо сидел в повозке, его лицо было мрачным. Когда он увидел ее, то бросил сердитый взгляд, как будто надеялся, что она не придет. Он махнул рукой, давая ей знак поторопиться. Возле него стояла корзина, в которой лежала сонная Пенелопа.

– Что с ней? – сердито прошептала Эмили, взобравшись на сиденье рядом с ним.

– Ничего. Когда Либба принесла собаку, я накормил ее теплыми сливками. Это позволит ей тихо доехать до деревни.

Эмили расслабилась. Но щенок был не просто сонным.

– Только теплыми сливками?

– Ну, может быть, там была щепотка чего-то более сильного, для пущей уверенности, что она не убежит. Цель оправдывает средства, как говорится.

Эмили слишком хорошо это знала.

Джонатан ударил длинными поводьями по спине гнедого коня, и повозка резко тронулась. Когда они выехали на дорогу, девушка облегченно, но грустно вздохнула.

В Блэкбрай…

Дождь капал на лицо Эмили, промочил ее одежду. Она выругала себя за то, что не взяла шерстяной плащ с капюшоном.

– Далеко еще? – Ее окружал пьянящий аромат мокрой травы и шерсти. Она дрожала, ее кожа заледенела от дождя.

– Недалеко, – ответил Джонатан. – Нам нужно снять комнату на постоялом дворе. Вам не стоит путешествовать в такую погоду, а я не могу вернуться сегодня вечером. Как бы молоко не прокисло. – Его красивый рот изогнулся в неприятной усмешке.

Она вновь задрожала.

– Полагаю, ты прав.

Джонатан положил руку ей на плечи и притянул ближе. Он был таким же мокрым, но намного теплее.

– С-спасибо. – Ее зубы стучали, и она промерзла до костей.

– Не за что, мисс Парр. – Глаза парня глядели на дорогу, а не на нее.

Эмили немного расслабилась, а Пенелопа зашевелилась под черными юбками хозяйки. Девушка, опустив голову, взглянула на гончую, и та тревожно лизнула ей пальцы.

– Сейчас, сейчас, дорогая, – пробормотала она.

Оставшийся путь они проехали в тишине. Дорога в деревню заняла много времени, поскольку пролегала вокруг земель Годрика и озера.

Сама деревня казалась почти пустынной. Повозка скрипела и стонала, потому что ехала по грубым неровным камням главной улицы, эхом отзываясь посреди громыхания бури. Джонатан направил лошадь к высокому амбару возле постоялого двора под названием Пикерель.

– Занесите Пенелопу внутрь. Подождите меня возле бара. – Парень не стал ждать ее возражений.

Она, взяв гончую и сумку с одеждой, побежала по дождю к постоялому двору. На столах были зажжены лампы, а несколько жителей деревни собрались вокруг большого камина, грея руки. Они все обернулись, когда она вошла. Полная женщина, протиравшая тряпкой барную стойку, улыбнулась, затем пригляделась к ней, промокшей и дрожавшей, и сразу же забеспокоилась.

– Бедная овечка! – Она быстро обошла стойку, чтобы лучше посмотреть на девушку.

– М-можно мне подождать здесь? – У Эмили так сильно стучали зубы, что даже челюсть болела.

– Конечно, дорогая! – Женщина взяла свежее полотенце и вытерла Пенелопу. – Вас буря застала без надлежащей одежды? Вот, давайте я помогу вам.

– С-спасибо.

Вошел Джонатан, потряхивая светлыми волосами.

– Джонни, голубчик! – поприветствовала его женщина.

Тот помахал руками.

– Люси, ты с каждым разом, что я смотрю на тебя, все хорошеешь.

Женщина средних лет покраснела.

– Ох, замолчи, негодяй. – Она похлопала его по плечу.

– Можно нам взять комнату, Люси? – Джонатан повернул голову в сторону Эмили.

– Ага, значит, она твоя, да?

– Это не то, что ты думаешь, Люси.

– Вовсе нет, голубчик. Но всегда так и есть. – Женщина подмигнула, однако больше не проронила ни слова.

Она сняла с гвоздя на стене связку ключей, затем провела их вверх по узкой лестнице и по коридору между четырьмя комнатами. Выбрала последнюю справа и открыла ее для них. Внутри стояла узкая кровать, маленький стол и таз с водой, рядом лежало несколько полотенец.

Эмили опустила Пенелопу и свои сумки, пока Джонатан снимал промокший плащ и пиджак.

– Я скажу, чтобы вам принесли две порции супа. – Люси оставила их наедине.

Эмили на несколько секунд застыла в нерешительности, замерзшая и мокрая, с опаской наблюдая за Джонатаном.

– Стоит ли нам оставаться в одной комнате?

Красавец-дьявол лишь рассмеялся.

– Это моя цена… и одна комната дешевле, чем две.

– Но вы не озвучивали мне свою цену.

Джонатан, все еще не глядя на нее, снял белую батистовую рубашку и бросил на спинку единственного стула, стоявшего возле стола, чтобы она просохла. Натянутые золотистые мышцы очерчивали его широкую грудную клетку. Хотя Годрик был на дюйм выше, мускулы Джонатана казались больше, по-видимому, из-за долгих лет работы в поместье. Но она все равно была поражена их схожестью.

Парень преодолел расстояние между ними и без единого слова сорвал глупый белый чепчик с ее головы. Ее волосы распустились.

– Так-то лучше. – Он протянул руку, чтобы прикоснуться к ней.

Эмили сделала шаг назад.

– Что вы делаете?

– Моя оплата, мисс Парр. Я беру ее сейчас. – Зеленые глаза парня пылали.

У Эмили уже началась паника, но тут их прервал стук в дверь. Джонатан открыл и взял две тарелки супа у Люси, а потом хлопнул дверью у нее перед носом.

– Садитесь, поешьте, после мы обсудим вознаграждение.

Похоже, ее страхи о методе оплаты имели основание. Суп значительно согрел ее, но из-за мокрой одежды все равно было холодно. «Я должна переодеться», – подумала Эмили, но ей не хотелось раздеваться, находясь в одной комнате с Джонатаном. Она дала Пенелопе вылизать свою тарелку и доесть краюшку хлеба. Все это время Джонатан наблюдал за ней.

– Мистер Хелприн, могу я задать довольно странный вопрос?

Парень взмахнул рукой в воздухе, поощряя ее продолжать.

– Вы состоите в родстве с Годриком?

Суп разбрызгался по столу. Джонатан замер, затем осторожно вытер рот салфеткой.

– Почему вы спрашиваете?

– Так состоите или нет? – надавила на него она.

– Конечно нет.

Эмили опустила ложку.

– Извините, что обидела вас. Просто… ну, вы так похожи. У вас даже повадки одинаковые.

Когда она подняла голову, Джонатан пристально смотрел на нее.

Он поставил локти на стол и подпер руками подбородок.

– Я не обиделся, вы всего лишь удивили меня. Никто не говорил этого раньше. – Парень выдержал паузу, глядя ей в лицо, однако трудно было прочесть его выражение. Через секунду он отодвинул стул назад, скрипя по деревянному полу. Вместо того чтобы подойти к ней, отошел в сторону, даже малейшее грациозное движение было таким же, как у его хозяина.

Когда он обернулся, ее поразила его фигура – длинноногий мускулистый юноша, который работал в штате прислуги, однако все равно в нем читалась благородная порода. Половине светского общества не хватало врожденных аристократических черт, от природы доставшихся Джонатану. В каждом его вдохе было что-то, отличавшее парня от соратников слуг.

– Вы так похожи на него, – полушепотом произнесла она. – То, как вы двигаетесь, говорите.

– Полагаю, это потому, что я рос и мечтал быть как он. Я родился и вырос в этом доме. Моя мать была горничной у леди, его матери. Мальчишкой я ходил за ним по пятам. Он на восемь лет старше меня.

Могло ли быть все так просто? Наверное, да, и она чувствовала себя нелепо, потому что считала иначе. Они не являлись родственниками. Он просто копировал своего хозяина, как любой человек подражает тому, кем восхищается. И тем не менее интуиция подсказывала ей, что это не так. Но она обязана удостовериться…

– У вашей матери были зеленые глаза?

– Нет.

– А у вашего отца?

– Я никогда не видел его. – Ответ, который по сути ответом не являлся, прямо как у Годрика.

Настало время сменить тему разговора:

– Что вы сделаете, после того как я уйду? Вернетесь в поместье?

Джонатан на секунду скривил губы.

– Если его светлость не догадался, что это я помог вам, тогда да, я вернусь.

– Либба пообещала никому не рассказывать, как я выбралась. Уверена, вас никто не заподозрит.

Джонатан засмеялся – смех был раскатистым, зловещим, опасным.

– Переживаете за меня?

– Я переживаю за всех нас. Бланкеншип не тот человек, которого можно не воспринимать всерьез. – Поднявшись на ноги, она осмотрела небольшую комнату. – Можете оставить меня одну, чтобы я переоделась?

Наверное, было безопаснее не раздеваться в его присутствии, но мокрая одежда девушки стала тяжелой и прилипала к телу.

– В этом нет необходимости, мисс Парр. Я буду счастлив помочь вам. – Он направился к ней.

Эмили отступила на шаг и уперлась спиной в деревянную стену.

– Мистер Хелприн, пожалуйста, не подходите ближе.

– Мне знакома эта игра, мисс Парр. Не первый раз я исполняю драматическую роль для женщины. Так же, как и последняя любовница его светлости, вы порой хотите услады с более юным мужчиной. Эванджелине нравилось притворяться, будто ее похитили бунтари. Но вам не нужно придумывать уловки, чтобы заполучить меня. Я знаю, что на самом деле Годрик вне опасности. – Парень потянулся к верхним пуговицам ее платья.

Эмили вдруг отчетливо осознала огромный размер его рук, ширину плеч и силу мускулистого тела.

Она оскалила зубы, будто загнанное в угол животное. Если ей нужно будет бороться с ним, она это сделает.

– Отойдите от меня.

– Ч-ч-ч… Успокойтесь, мисс Парр. Вы получите удовольствие, уверяю вас. Я знаю, что именно поэтому вы попросили меня помочь вам. Это же очевидно, что вы здесь, чтобы быть со мной. Никто никогда не жаловался на меня… и после нам будет очень-очень тепло. – Его голос сочился как мед.

Уставшая и расстроенная, Эмили ударила парня по рукам и попыталась оттолкнуть его.

– Послушайте меня, ваш хозяин в опасности, и я убежала, чтобы спасти ему жизнь, а вы считаете это частью какой-то хитрой уловки с целью затащить вас в постель, да? Неужели у вас такой медный лоб, что вы не видите в этом отсутствие какой-либо логики? – Но вместо горьких обвинений, которые она поначалу планировала высказать, все закончилось тем, что Эмили не вовремя чихнула и у нее неожиданно разболелась голова.

На улице послышался топот лошадиных копыт.

– Слышите?! – воскликнул он. – Это люди Бланкеншипа. Мы окружены! Еще немного, и они нас схватят. Мы должны воспользоваться этими последними секундами, пока можем.

– Это не игра, мистер Хелприн!

Эмили покачнулась, у нее закружилась голова. Ее руки упали ему на плечи, когда она пыталась устоять.

Джонатан поднял девушку с пола и перенес на кровать.

– Просто закройте глаза. Уверен, что на ощупь я такой же, как мой хозяин.

Эмили изо всех сил старалась удержать парня на приличном расстоянии.

– Отойди от меня, болван! Поверить не могу, что ты такой пустоголовый кретин! Я не хочу тебя!

Но Джонатан проигнорировал ее протесты, потому что она снова чихнула.

Он придавил ее собственным телом к узкой кровати, втиснув свои бедра между ее ног.

– Точно такие же слова произносила Эванджелина, однако потом поцеловала меня и затащила к себе в постель. Она говорила, что любит играть в игры, что большинству женщин это по нраву. Вы же не отличаетесь от всех, мисс Парр.

Он наклонился к ее губам.

«Клянусь, как только появится возможность, я ударю его ногой прямо в пах», – поклялась она.

Эмили расцарапала ему грудь, но она была такой уставшей, а ее голова стала тяжелой и мутной, что это напугало ее. В уголках глаз девушки появились слезы.

Губы Джонатана переместились на ее шею, но, как только он освободил ее уста, из горла Эмили вырвалось горькое всхлипывание.

Она разрыдалась вовсю, и Джонатан замер. Пораженный, он отстранился.

– Боже мой. Вы действительно не хотите меня.

Его поистине шокированный вид вызвал у Эмили облегчение. Ее поведение, казалось, ужасно напугало его.

Девушка совсем ослабела, смогла лишь кивнуть, а затем снова чихнула.

– Прошу прощения, мисс Парр. Я думал… не важно. Я сделал вам больно? – Он слез с нее и сел рядом.

Эмили легла на бок, отвернувшись от него, и разревелась. Джонатан неловко похлопал ее по спине. Он не мог понять терзаний ее сердца и души, того, что разрывало девушку на тысячи мелких частиц. Она рыдала о жизни, которую оставила позади, о любви, которой уже никогда не будет.

– Тише, тише, – пытался успокоить ее он.

Она почти перестала плакать, только всхлипнула раз или два, немного дрожа.

– Кажется… мне нехорошо… – начала она.

Громкий стук в дверь оборвал ее речь.

– Мы заняты!

Стук перерос в яростные удары. Джонатан, ворча, поднялся и двинулся к двери, не надев рубашки.

Когда он открыл, на целых две секунды воцарилась тишина, прежде чем кто-то заорал и парень второпях начал умолять дать ему возможность все объяснить. Первый удар через открытую дверь попал камердинеру прямо в челюсть.