Под крылом Дракона (СИ)

Глава 1 Назови мое имя

— … Верно, верно, верно! Да у тебя все верно! — Антон вернул мне листочек с черновой работой, широко улыбаясь.

— Да ты даже не смотрел что там! — вместо ответной улыбки я почти вырвала свои записи, злобно открыла учебник и начала сравнивать свою писанину с печатным текстом, нервно прокручивая карандаш между пальцев. — Да тут от силы половина правильно решена! Меня мама точно прибьёт!

— А при чем тут мама и… — Антон с любопытством изучил обложку книги и насмешливо рассмеялся. — Господи, «Отечественная история»! Ты издеваешься? Из-за этого-то ты гулять не пошла?

Надув губы от обиды, я показала парню язык. И актёрское мастерство не нужно было беспокоить — слёзы сами застлали глаза. Даже не шмыгнуть носом не получилось. Впрочем, этого хватило, чтобы сидящий рядом со мной старшеклассник насторожился.

— Ладно, ладно тебе! — он перестал ухмыляться и погладил по плечу, ласково клюнув в щеку.

— Да ты просто не представляешь что меня завтра на уроке ждёт! — я чуть отодвинулась от книги, чтобы не вылить весь поток текущих по лицу слёз на страницы. — Ле́вин меня без хлеба и соли завтра съест!

— Историк новый? — Антон крепко сжимал губы, но мне было заметно как уголки поднимаюся в усмешке. Стало обидно. — Нормальный мужик, может, строгий иногда. У нас весь урок подкалывал весь класс. Задал лишний параграф, но и спрашивал его вскользь.

— Повезло! — я вытерла слёзы ладошкой и подперла голову обеими руками. лежащий предо мной учебник не вызывал ничего, кроме чувства ненависти. — У нас так на первом уроке устроил такой разбор полетов, что даже Нинка с Лёшкой взвыли. Ботаны наши, олимпиадники, и те «четвёрки» получили, представляешь? Почти всем «трояки» раздал! А я с «парой» осталась! Если завтра повторный тест плохо напишу, всё, хана мне! В журнале будет! Первая в четверти оценка, в самом начале года, и — «двойка»!

— Не одна же ты с «парой» сидела? — Антон, спасибо его терпению, продолжал меня успокаивать, но и получил за это сполна.

— Пусть не одна, но тебе-то что не радоваться? Он же у тебя классный руководитель теперь! Вот и гладит вас всех по головке! — психанув, я лбом уткнулась в столешницу. — По мне — так это какое-то исчадие Ада, а не учитель!

— Блин, да что там, сложно выучить? — уже сам начал заводиться Антон. — Подумаешь, парочку дат, деятели эти там, полководцы…

— Думаешь, он тебя спросит как раз про деятелей и именно те даты, что ты зубрил? Наивный! Губозакатную машинку принести? — я невесело хохотнула и с раздражением сунула злосчастную книжку в рюкзак. — На тесте мне казалось, что я сочинение пишу! Какой это вообще тест?..

— Да напишешь ты всё! — Антон грустно взглянул на экранчик своего мобильника, пожевав губы. Вздохнув, он пожал плечами. — Мне уже давно пора домой.

— Так и не погуляли… — я ещё больше надула губы, окончательно скиснув.

— Послезавтра всей школой гулять будем! Потерпи немного! Всего денек! — Антон поцеловал меня в макушку, крепко прижав к себе одной рукой.

— А, да… День Здоровья, точно.

«Единственный денёк в году, не считая субботников, когда обе смены собираются вместе, за городом на пустыре рядом с лесополосой. Каждый класс ставит палатку с костром, а рядом с главным лагерем можно поиграть в волейбол, бадминтон или футбол. А на костре хлеб пожарить или сосиски! Красотища!» — думая об этом, я проглотила выступившую слюну и мечтательно вздохнула. Даже улыбнулась, представив себе простор пустыря, все ещё осеннее тёплое солнышко и общее веселье.

— Ну, вот так лучше! Ритуль, не грусти, поняла?

Я проводила Антона до дверей, чмокнула в щеку на прощанье и снова вернулась за уроки, мысленно порадовавшись, что у меня такой замечательный парень. Мог уйти с ребятами гулять, а пришёл ко мне! И чёрт с тобой, тест!.. — всё-таки я с сомнением взглянула на брошенный у стола рюкзак и торопливо достала «Отечественную историю».

Михаил Сергеевич как обычно неторопливо ходил по классу, зажав книгу пальцем на одной из страниц и спрятав её за спиной. Тёмно-синяя рубашка выглажена, брюки со стрелками отутюжены, ботинки начищены до блеска. Тонкие очки придавали ученый вид, в то время как без них мужчина выглядел достаточно молодым. Словно пару лет назад только закончил учебное заведение, что не скажешь о необыкновенном умении поставить ученика на место, при этом не оскорбив его и не подняв голос. Хотя многие одноклассницы только и слушали его, открыв рот — выговор у него всегда отличался четкостью, речь плавная. Аристократ долбанный!

Я записывала за всеми даты, стараясь делать ещё и для себя пометки. Надежда оставалась на личные конспекты, которые должны были как-то помочь исправить щедро выведенную пару на листочке. Помимо основного дела я следила за учителем в попытках понять с чего ради он кому-то вообще может понравиться.

Ладно, ладно, красавчик он тот ещё — для тех, кто обожает чёрные до смоли волосы и глубоко посаженые глаза. Статный, гибкий и в то же время… а, ну, хорошо, внешностью он победил! А характер? Как удав вечно спокойный, улыбчивый и вежливый до тошноты, если в классе вообще разрешается выворачиваться наизнанку. Ну, точно — аристократ, так его и эдак!

— Домашнее задание на доске… Всё убираем кроме ручек, двойных листков и собственной головы, — учитель после нескольких петель по классу вернулся к своему столу. Из ящика достал стопку печатных листов и, выравнивая стопку, постучал ей по столу.

— Но ведь… — попытались вякнуть с дальнего ряда, куда через секунду был устремлен взгляд тёмных глаз из-под очков.

— До конца урока пятнадцать минут и это ваш последний урок. Я знаю. Кто справится быстрее — того отпущу раньше, — однотонно всё с той же мягкой улыбкой сообщил Михаил Сергеевич, вновь двинувшись по рядам. Каждому он выбирал задание-листок, действуя так быстро, словно точно знал где находится лист для каждого, после чего уселся за стол. — Один вопрос и, — он взглянул на часы на запястье, — семь минут на ответ. Ровно на восьмую минуту я соберу ваши листы и проверю тут же. Приступайте. Ах, да. У всех индивидуальный вариант. Так что списать не у кого будет.

Недоверчиво покосившись на свой вопрос, мне в первую секунду показалось, что я сошла с ума. «Ваше общее мнение по поводу реформ Петра I» — я даже перевернула листок, ожидая второго вопроса-подвоха, но такового не оказалось.

«Мнение?» — я почесала лоб, взглянув теперь на учителя, изучающего что-то за окном. — «Что, ни дат тебе, ни каверзных вопросов? Просто мнение? Мнение⁉»

Какое может быть мнение? Тиран! Тиран, который, глядя на других, перекраивал уклады столетий, пытался видоизменить Империю ради «Величия». А чего добился? Да, Россию заметили! А смысл? После смерти все разворовали-раскупили, к власти иностранщина пришла пока совсем царский род не загнулся!

— Время! — я вздрогнула, когда у меня настойчиво, но осторожно забрали оба листка. Проверял учитель на ходу. — Кого назову — могут идти. Оценки выставлю на следующем уроке… Васильева — четыре. Попов… тоже «четыре». Насонов… поставил бы «шесть», так что — «отлично»…

Листы с ответами довольно быстро опускались на учительский стол, а я так и не услышала своей фамилии. Почти все уже убежали, но остались без оценки я и ещё трое моих одноклассников. И мы все дружно — если судить по непонимающим взглядам ребят — испытывали сильную обиду. Учитель же, оперевшись на первую парту среднего из рядов, покачал головой, посмотрев на нас.

— Вы учили. Это заметно. И это — ошибка. Мало кто запомнит хоть треть из того, что в свое время зубрил, — историк неопределенно показал на дверь, где уже не было видно ни одного из счастливчиков. — Вопросы были на умение логически думать. На умение думать самим, а не решать так же, как пишут в учебнике! — он снял очки, сложив одну дужку, а другой коснувшись губы. Руки как-то умело легли на грудь, перечеркнув возможность неестественности в задумчивой позе. Мужчина покачал головой. — Светлова, «четверка с минусом». Филиппенко и Кречетов — то же самое.

Оторвавшись от парты, учитель направился за стол, уже не обращая внимания на уходящих учеников. Я в замешательстве собрала вещи и молчаливо встала у учительского стола, упрямо глядя на ментора.

— Михаил Сергеевич, а как же моя оценка? — истерика уже начинала проклевываться, но гордость не позволяла разреветься из-за обиды на глазах у учителя.

— Соловьёва, тебе нужна «тройка»? — мне показалось, что в голосе Михаила Сергеевича проскользнул смешок. — Я тоже думаю, что нет.

— Почему «три»? — обратить всё в шутку и выторговать хотя бы «четверку с огромным минусом»! — Я хуже всех ответила?

— Ты думала меньше всех. Поверхностно, хотя у тебя большой потенциал к знаниям, — учитель пожал плечами, откладывая к листам школьников очки. — Поэтому я ничего не буду тебе ставить.

— Я вчера учила весь вечер, и — зря? — я глубоко вздохнула. Обида уже тарабанила в двери руками и ногами, и историк словно спешил ей открыть.

— Рита, почему ты думаешь, что в жизни тебе пригодится это?

Будь это жест кого-либо другого, то на меня показали указательным пальцем, словно в настояние. Но не Михаил Сергеевич, именно поэтому я опустила глаза на его ладонь. Средний палец прижат к указательному. Мизинец и безымянный чуть согнуты… Я мигнула, не без удивления заметив на руке учителя широкое кольцо. Там, где должно быть обручальное, красовался настоящий резной перстень вполовину у́же сустава самого пальца. Не золотое, но очень искусной работы. Моё созерцание побрякушки заняло бы, кажется, ещё кучу времени, если бы учитель не опустил руку.

— У тебя иная память, не для зубрежки. Учи с удовольствием. Тогда ты поймёшь что именно хотели до тебя донести.

Не желая перечить, я опустила голову и сжала зубы. Заодно вспоминала о кольце, которое до этого то ли не замечала, то ли просто не обращала внимания. Хотя с активной жестикуляцией учителя от его рук глаз было порой не отвести, несмотря на всю неприязнь.

— Ты тоже можешь идти, — с улыбкой кивнул мне Михаил Сергеевич, возвращаясь к листам учеников, чтобы минимум ещё раз перечитать каракули. Молчаливо кивнув, я закинула на плечи портфель и двинулась к выходу.

— … Учи с удовольствием и тогда поймешь! — я неумело передразнила учителя, идя вместе с Антоном в неровной колонне учеников. Мой милый хихикал под нос, таща за спиной свою гитару, а в одной руке тяжёлый пакет с провиантом для полевой кухни.

— Забей на это и всё, — пожала плечами Марина, моя соседка по парте и наша с Антоном общая знакомая. — Учитель только в школу пришёл и не знает на ком оторваться. Я бы не против поменяться с тобой ролями! Честно.

— Да, пожалуйста! — хмыкнула я, закатывая глаза. — Так и передам: Михаил Сергеевич, баста! Теперь пришла очередь Васильевой принимать всех ваших тараканов! Ковровая дорожка вычищена, ножницы дать ленточку перерезать? — оба мои спутника захрюкали от смеха. — Вот только обломись. Это чудовище урвало себе уже кого-то и женило на себе.

— Да ладно? — Маринка продолжала смеяться, поменяв руку, несущую несколько мелких пакетов.

— Ага. А ты у него кольца на пальце не видела? — я вытащила из кармана карамельки и поделилась с Антоном и Мариной.

— Мне вообще казалось, что он колец не носит… — задумчиво пробормотал Антон, перекатив конфету за щеку. — Это точно — наши девчонки, шепчась позади меня, тогда от восторга чуть его на сувенирчики не разобрали.

— Жаль, что не разобрали… — проворчала я, поправляя походный рюкзак.

— Я бы взяла себе один, — Маринка придурковато заулыбалась, вглядываясь в идущих впереди нас, явно молясь заметить смольный затылок. Мы с Антоном на этот комментарий лишний раз посмеялись.

Самое время было расслабиться — осеннее солнышко ярко светило, разгоняя редкие тучи. Ветер шумел где-то в вышине, а школа казалась таким далёким местом, что я с радостью позабыла обиду.

Через полчаса ходьбы мы с Мариной двинулись в сторону своего класса, а Антон ушёл к своим. Начались уже привычные приготовления лагеря и разделение обязанностей. Девчонок дружно отправили кухарить, да и никто особо не возмущался. Лишний раз посплетничать и посмеяться за работой. Мальчишки ставили палатку и размещали вещи, пока наша классная руководительница решала вопросы по поводу соревнований и подавала заявки команды-класса. Мы с девчонками готовили какую-то похлебку, посмеиваясь по поводу того, кто захватил с собой активированный уголь. Кто-то ждал конкурсную комиссию, рассказывая о планах «соперников» из параллели: один класс варил картошку и делал сосиски на решётке, по соседству дымили в попытках сварить уху. Мало-мальски как-то незаметно прошли спортивные конкурсы. Наш класс победил в перетягивании каната, но сдал позиции в волейболе и футболе. Когда площадки освободились, я решила вытащить Антона из цепких лапок его класса и немного поиграть в бадминтон или послушать как он играет на гитаре. Мой парень был старше меня на год, поэтому пришлось прилично пробежаться вдоль палаток, чтобы отыскать нужный класс и разобраться, куда всё-таки подевался мой милый.

Ну, народ бывалый, в отличие от наших, догадался принести с собой то ли подстилку, то ли какое-то старое одеяло. У большой палатки весело горел костерок, на огне которого, видимо, уже грели чай — за часы, проведенные на пустыре, некоторые уже несколько раз успели запечь картошку в углях. Старшеклассницы суетились, собирая в кучу посуду, а немного поодаль на куртке с гитарой сидел мой Антошка, перебирая струны. У меня аж зубы свело при виде того, как его ребячеству улыбается присевший невдалеке руководитель Антона.

— У тебя инструмент расстроен, — проговорил он, как только я шагнула поближе. Антон поднял на учителя искрящиеся глаза.

— Вы думаете? А настроить можете? — он быстро снял гитару, в ожидании, когда ту заберут. Мужчина смущённо — отчего я ощутила тошноту — пожал плечами.

— Не исключено, — Левин как-то с неохотой принял в руки семиструнную, нырнув под широкий ремень. Уселся поближе на небольшое бревнышко, довольно оглядывая гитару. Покрутил колки, пару раз перебрал струны, с видом знатока прислушиваясь к звучанию. Пальцы учителя снова пробежались по колкам, подтягивая струны или уменьшая натяжение…

…смуглые пальцы перебирают толстые медные струны, настраивая резную альра́т. Рисунки на боках инструмента радуют глаз, а прекрасные звуки — слух. В лучах щедрого на свет солнца блестят кольца на пальцах редкого музыканта. Но больше всех горит камень в фамильном перстне, отливая алым по черни.

— Разве сегодня день для слёз? — я удивляюсь, хотя даже грусть в исполнении альрат восхитительна.

— Мне нельзя радоваться? Или и радость мне непростительна? — в ответ улыбаются даже в голосе…

— Что ты там играл? «Осень»? Эх, всему вас учить надо! — учитель засмеялся, удобнее размещая гитару и подбирая аккорды.

Первая попытка донести мелодию… Струны на грифе не послушались. А после ритмичный и неторопливый звон полился, как ручей. Я мигнула, захлопнув открывшийся сам по себе рот. Настолько меня поразило это чопорное создание своим ребячеством.

— Вот как надо играть, молодежь! — мужчина повторно ударил по струнам, ускоряя темп исполнения, но от этого мелодия не стала веселее, а только глубже всадила крючок внимания. Короткий проигрыш. Улыбка, с которой оглядывают собравшуюся аудиторию.

— … Только зарево утра тронет леса,

Зазвучат голоса, что зовут в долгий путь…

Обернувшиеся на голос девчонки ахнули, а у ребят повытягивались лица. Антон сам от удивления покачал головой. У меня повторно отвалилась челюсть, но я поспешила её подобрать. И, кажется, я успела это сделать, когда…

Я сижу за книгами, разбирая рукописный текст при свете нескольких толстых свечей. Позади ходит мой дед, поясняя мне всё, что я пытаюсь и без того постичь сама.

— Есть три вида Пелетений — Словом, Жестом и Знаком. От Слова убежит только глухой, но Учителей и их Наследственную Силу не заглушит даже самый сильный гром. Если Слово вложено в стих, то и глухой расслышит его…

— …Расколов вдалеке пополам небеса,

Засверкает даль, что наполняет грудь тоской…

Я на миг снова увидела костёр, палатку и играющего рядом на гитаре учителя, когда перед глазами предстала окружённая с боков равнина густых трав. Вдали показались зубья высоченных скал. Утренние сумерки наведались сюда — по вершинам скал пробежался трепет света. Краешек солнца показался из-за острых гигантов, прорвав пелену мглы — меж зубьев словно пролилось приторно-сладкое персиковое вино, золотистое, блестящее, решившее растечься по чаше равнины и согреть всех его жителей, двинувшись дальше, — в лес, наведавшись туда игривым драгоценным туманом…

— Не простившись, уйду по студеной росе,

По родной траве, что с детства верной была…

Неторопливо от меня двинулся породистый жеребец со всадником. Грациозное животное уже успело собрать серебро росы с нетронутого зелёного ковра. Мои ноги тоже уже искупались в росе, но мне ничуть не холодно. Я бодра и радостна от красот, что вижу перед собой. Но спутник впереди меня, босой, как я, пятками подгоняет коня, уходя дальше, к зорьке…

— Вдаль от дома по ручьям, по холмам веди,

Проводи меня!

Освети зарницей путь, не забудь — вспоминай!..

Оба коня ушли далеко вперёд, разогнались, но ведущий впереди меня чуть приостанавливает своего, на ходу спрыгивает и продолжает уже сам бежать. Руки, словно их что-то тянет к земле, тяжело поднимаются. И — правда — тьма тянется с земли, прыгая на просторную рубаху, охватывая моего спутника, теперь похожего со спины на ворона.

А на ворона ли? — Нет! С рёвом в утреннее небо устремляется гигантский дракон, колыхнув порывом от раскрывшихся крыльев добрую часть поляны. Брошенная лошадь сначала в страхе кричит и пытается убежать, но, слыша мой смех, успокаивается и просто косится на небо, беспокойно топчась на месте…

— …Я буду рядом — знай…

Средь птичьих стай… Птичьих стай…

Я даже не выпрыгиваю из седла — пролетающее низко существо подает мне лапу — и вот я уже вместе с ним, перебравшись поближе к голове и греясь теплом крупной чешуи, взмываю к холодным облакам. Хлопки́ крыльев поднимают всё выше и выше…

— …По любимой земле я уйду на рассвет

Меня больше нет, но моё Солнце со мной, мой свет…

Поднимаю глаза к бесконечной реке…

В звёздном молоке, что с детства поит дитя…

Я снова на той же поляне, ночью, когда небо, усыпанное звёездами, заставляет грудь вздыматься чаще. Лес шумит с сонным ветром, но от этого только теплее на душе — глядеть, как на залитой звёздным светом траве играют уже двое — мужчина и ребенок. Каждый из них время от времени поднимает голову к небу и дивится картиной тысяч душ наших далёких предков…

— … Помня нежность твою, я оставил свой след

Отыщи мой свет, что я зажег для тебя!*

Луч показавшейся луны высвечивает четкий символ на спине мужчины, прямо между лопаток, немного повыше к затылку — раскрывший крылья дракон, выполненный чернью. И я улыбаюсь, зная, что на спине любующегося ночным небом ребенка точно такой знак. Знаю, что у меня на том же месте тоже есть знак — saaluúr — лебедь, нежный и ласковый, разыгравшийся на воде и взметнувший водяные брызги. Знаю, что, появись рядом со мной ещё один ребенок, то у него тоже будет лебедь на спине. И это будет правильно!..

— Рит, алё! — Антон потряс перед моими глазами ладонью и легонько щелкнул по лбу. — «Восток», я «Земля»!

— Прости… — я поражённо смотрела впереди себя, снова глядя на сидящего у костра учителя. Он уже перестал петь и играть, а просто слушал разговоры своих учеников, иногда посмеиваясь. — Меня немного… того…

— Да вижу, — Антон оглянулся на своего руководителя, хихикнув. — И видел, как ты смотришь на «монстра». Мне что, вещички паковать? Хоть пенсионное удостоверение выпишешь?

— Чего? — я игриво потрепала парня по загривку. Антон только громче засмеялся.

— Ну, как это… «помидоры завяли», судя по открытому рту. Я комаров отгонял, но они внутрь просились! Правда-правда! — милый сам потряс меня, попытавшись поднять на руки.

— Размечтался! — я натянула Антону шапку на глаза, опустившись на пожухлую траву.

…Вспоминай!.. — донёс резкий порыв ветра, забрав с собой улыбку. Я вновь попыталась засмеяться, но на этот раз получилось уж точно наиграно.

*текст из песни гр. «Омела» — «След мой»

***

Поход закончился тем, что всё воскресенье я с туманом в голове провалялась на кровати. Прошёл ещё день, и другой, а моё «варёное» состояние прогрессировало только сильнее. Ну, я как обычно ходила на уроки, делала домашнее задание, гуляла с друзьями и подругами, встречалась с Антоном, но меня постоянно не покидало ощущение, что всёе, что я делаю, что меня окружает — всё пустое, ненужное, чуждое. Ничего не вызывало раздражения или слабости. Я практически страдала какой-то безвыходной тоской, хотя минут безделья, кажется, не выпадало. Тем не менее, стоило мне оказаться одной, как хотелось лезть на стену. И это заметно сказывалось на учебе — я, хоть и готовилась к урокам, но почти не могла слушать своих учителей. В самые невыносимые моменты мне хотелось рассмеяться им в лицо, зашвырнув учебники в самый дальний угол кабинета.

Домашние работы я сдавала четко и полностью выполненные, так что учителя относились к моим «снам» и «витаниям в облаках» во время занятий как к запоздалому переходному возрасту и, кажется, даже не особо огорчались этому — класс я никогда не тянула, забиякой не была, да и пофигизмом совсем не страдала.

Ох, если бы ещё наш историк Левин так же думал! Ага, держи карман и даже двумя руками, или даже тремя, если мутировать сможешь! Ну, а если всё-таки сможешь, то все равно машиночку для заката губ лучше будет держать в запасе и — желательно — при себе.

Как проклятие, первый урок истории был в среду, как раз когда я ещё не успела прийти в себя, но и вроде только начала привыкать к чувству «отвалите-от-меня-все». Во время одной из коротких лекций я слишком засмотрелась на доску, куда выписал Михаил Сергеевич своим ровным почерком новые даты. Слишком ровным и чётким… До безобразия чётким…

— Соловьёва, ты где? — резкий стук ручкой по парте вместе с полушепотом, скользнувшим у самого уха. Я так дернулась от неожиданности, что одноклассники, что необычно для урока Левина, даже начали смеяться. — Мы-то все тут!

— П-п-простите! — я дала петуха, испуганно посмотрев на своего преподавателя.

— Михаил Сергеевич, она себя не очень хорошо чувствует последние дни… — улыбнулась Марина с такой милой улыбкой, что беспокойство во взгляде на меня я чуть не пропустила. Я сглотнула, предчувствуя бурю, и не зря — учитель тоже улыбался, хоть и слабо.

— Внеклассные занятия, — скривил губы Левин, отходя от меня к своему столу. Кто-то позади охнул. — До конца недели. Каждый день после уроков. Я предупрежу вашего классного руководителя.

— Но ей просто… — решила заступиться за меня Марина, но через секунду мгновенно замолчала.

— Если вы себя плохо чувствуете — сидите дома и лечитесь. Пришли заниматься — будете заниматься! — голос учителя был спокоен и холоден, как мороженое, завалявшееся в самом дальнем углу холодильной камеры. — Кто-то хочет составить Соловьёвой кампанию? — в тишине, возникшем в кабинете и кашлянуть никто не посмел. — А теперь продолжим урок…

Поняв, что хуже уже не станет, я пролежала до конца урока на парте, делая лишь вялые попытки хоть как-то нагнать класс. Как только прозвенел звонок, я всё равно подошла к более молчаливому чем обычно Михаилу Сергеевичу. Оказавшись к нему ближе, я ощутила его напряжение и нетипичное раздражение.

— Ваше наказание не обсуждается, — скупо проговорил он, доставая для нового класса учебники и методички.

— Михаил Сергеевич, пожалуйста, у меня правда… Мне с выходных сложно концентрироваться… Но не стоит… — я сглотнула, теперь разглядывая учительский стол. — Скоро всё пройдет…

— Я терпелив. Подожду, — кивнул мужчина, снимая очки и поджимая губы. — Учиться никогда не поздно. Заодно отоспишься. Да и самообразование тоже пойдёт тебе на пользу. Жду сегодня после… седьмого урока в этом же кабинете. Не придёшь — на следующем уроке будет «внезапная» контрольная работа. Не думаю, что класс будет счастлив от этого.

Я только пискнула от наглости, хотя хотелось топать и выть от настолько крутого поворота. Каша в голове только подливала масла в огонь. Видимо, Левин и сам увидел, что перегнул палку, поэтому стал немного мягче. Сцепив пальцы в замок, он пожевал губы.

— Это для тебя. Дисциплина тебе сейчас нужна. Поэтому это — всего лишь помощь. Упустишь раз — и больше не исправить, — Михаил Сергеевич не смотрел на меня, но и не нужно было.

— Я приду, — сжав кулаки, глухо произнесла я, проглотив неприятные слёзы обиды.

— Вот и хорошо, — с явным облегчением согласился Михаил Сергеевич, а я, сжав зубы, пошла на следующий урок, чувствуя себя хуже некуда. Литературу я кое-как проспала, смутно вспоминая всё, что мне привиделось под ностальгическую песню во время школьного похода.

Следующие полтора часа я ковырялась в учебнике истории как в не очень-то вкусной еде. Другие ребята уходили домой, с молчаливым сожалением поглядывая на меня, а мне приходилось сидеть в одиночестве и учить параграфы, которые не так давно рассказывал учитель. Сам Левин читал какие-то записи, отмечая что-то на отдельном огрызке бумаги. Серьёзный, как обычно, ни улыбки тебе, ни какого лишнего движения…

…Перо скользит по бумаге, изредка окунаясь в чёрно-синие чернила. Я искоса наблюдаю за чужой работой, молчаливо восхищаясь усидчивостью писца. Тень, крепкий солдат, носящий за спиной двуручный меч, наконец-то остался в коридоре и не выдавал своё присутствие раздражительным сопением и запахом костра, присущим, наверное, только ему. Да и моя Тень, мастер хлыста и ножей-спиц, отсыпается в своей комнате. Всё-таки даже таким выносливым ребятам нужно время от времени вести себя как детям.

— Попалась скучная книга? — тёплый улыбчивый голос интересуется моим бездельем. Перо перестало царапать материал и застыло в ожидании новой работы.

— Я это уже читала. И цитировала тебе прошлый раз самую полезную и жуткую часть, — я капризно надуваю губы, прикрывая том, заботливо одетый в кожаную обложку с вышивкой разноцветными нитями.

— Разве? — кончик пера заглядывает в чернильницу и продолжает свой танец.

— «Слеза Императора», — меня от неприязни даже передергивает. — Ужасный состав. Его изобретателя следовало бы поить этой мерзостью, пока не перестанет биться сердце…

— Недолго бы пришлось. Верное название. Одна капля — и ты перестаешь дышать… — голос стал задумчивым, словно пожалел о теме разговора. Через несколько мгновений молчания тишина была прервана. — Верни книгу на место, родная. Посмотри вон ту, на предпоследней полке.

— С нефритовой рыбкой на корешке? — я ставлю прежнюю книгу на стеллаж и без труда двигаюсь вдоль полок, ласково касаясь резьбы и украшений на обложках.

— Нет, рядом. Аметистовый ирис, — в голосе столько нежности, что хочется обернуться и посмотреть на обладателя улыбки. Но я не хочу отвлекать его от работы, поэтому послушно беру предложенную книгу, рассмеявшись от одной надписи-вышивки на обложке.

— Сказания Чёрного леса! Легенды! — я прижимаю книгу к груди и, придерживая подол платья, схожу с подставки на ковёр, утонув в его длинном ворсе. — А не рано ли?..

— Не рано, — писец за столом усмехается, вновь зацарапав пером. Я усаживаюсь в кресло, сдерживая слишком широкую улыбку. — Почитай нам вслух…

Теперь я усмехаюсь. Моя ладонь осторожно опускается на округлившийся за месяцы живот, но я, словно коснувшись огня свечи, вновь берусь за книгу. Сначала любуюсь подобранными камешками и четкими стежками мастера переплета, осторожно открываю, закусив губы в ожидание красивой заглавной буквы и чёткой строки на светло-коричневой странице, но вместо этого на меня из книги смотрит темнота. Я в страхе поднимаю глаза на письменный стол, но он оказывается пуст, оглядываюсь — библиотека молчит. Подозревая худшее, отбрасываю книгу от себя. Ладони опускаются на живот, на плоский и мягкий живот!

Брошенная книга вздрагивает на полу, залившись горьким хохотом. Мне же хочется рыдать от тяжести внезапной потери, до крови закусывая ладонь и пальцы.

— Mléo ba lípro ep seh’p? — сквозь смех, переходящий в плач, интересуются из её глубин…

«Черт, побери!» — я вздрогнула, понимая, что минимум минуту смотрю прямо на учителя, а он в свою очередь не сводит глаз с меня и даже не моргает. Видение улетучилось, как сон.

— В чём дело, Соловьёва? — всё-таки спросил Михаил Сергеевич, собирая книги и тонкие тетради вместе. — Ты справилась с заданием, что я тебе дал?

— Да… — я поспешно закивала, судорожно хватая свои вещи и кидая, не глядя, их в рюкзак.

Добравшись до листочка с простыми вопросами и подойдя к учительскому столу, дрожащими руками передала его преподавателю. Он, перестав глядеть на меня, коротко пробежал взглядом по моим изрядно искривившимся записям.

— Можешь же, когда хочешь. Просто приступ невнимательности, — я снова получила свой листок, от лёгкой радости слишком сжимая его. Мягкий спокойный взгляд снова поднялся на меня. — Жду завтра, снова после уроков.

— Хорошо, — слова я уже проглотила, спеша в раздевалку за курткой. На ходу включила телефон, и он уже через минуту начинает пиликать.

— Ритка, ты чего мобилу вырубила? — возмущается Антон, почти крича в трубку. Судя по фону, он был где-то на улице — слишком шумели машины. Да и компания изрядно веселилась.

— Левин мне продлёнку устроил. Извини, — я машинально пожала плечами, забирая одежду и на ходу одеваясь.

— С чего это? — мой парень недовольно возмутился, но зато нашёл угол потише.

— Я на уроке заснула, забей, — я испытывала короткое угрызение совести перед своим молодым человеком, но его вскоре как ветром сдуло. — Боюсь, я всю неделю после уроков буду оставаться…

«Боюсь?» — вдруг удивилась я, потому, что внутри всё прыгало и хлопало в ладоши.

— Рит, ты уверена, что тебе не стоит в больницу заглянуть? Может, ты в походе что подцепила?

— Нет, нет! Всё нормально, правда! Давай, я тебе попозже позвоню, ладно?..

Не дожидавшись ответа, я положила трубку и, сунув руки в карман, побежала догонять собиравшийся отчалить автобус. Почти впрыгнула внутрь и устроилась в уютном уголке, разглядывая привычный пейзаж за окном. Контролер со скукой отвязался от меня, увидев проездной.

«А ведь куда ни плюнь — всё из-за этого учителя! Вот откуда эти странные картины? Вспомни, дуреха, этот мерзавец соловьём заливался, когда у тебя первый приступ был!» — начала собирать я в кучу все факты, чувствуя, как внутри вскипает злость. Пусть получалось это с трудом, но, по крайней мере, выть не хотелось. — «Именно на истории ты совсем выпала, и — вот неожиданность! — Михаил Сергеевич на тебе отыгрался! Да какое ему вообще дело? Не на голове же я стояла всё-таки! Иуда!..»

Кулаки снова сжались, и в руке что-то захрустело. Не понимая, что такого могло очутится в кармане, я вывернула его. Оказалось, я не выкинула листок с заданием по истории, сунув его себе в карман чисто машинально. Заботливо расправив бумагу, я бегло скользнула по строчкам. Автобус зашёл на поворот с солнечной стороны на теневую, и ускользающие лучи света пробежались по листу, выдав какой-то рисунок на обратной стороне. У меня язык к нёбу как суперклеем прилепили. С тяжёлым вздохом я перевернула лист, хотя сама мысленно клялась и божилась, что раньше этой ерунды не было.

Неумелый, но с усердием выполненный силуэт дракона, расправившего крылья. Вид со спины. Нарисован гелевой или масляной ручкой и её же чернилами наспех затушеван.

Дракон…

Я всхлипнула, почувствовав, как в груди замирает сердце, как тоска по чему-то родному, но неясному, вгрызается в душу и начинает тянуть жилы. Захотелось тепла и объятий. Захотелось хотя бы доброго слова, но от тишины стало только хуже. Ожидание облегчения тяготило, поэтому, дождавшись своей остановки, я бегом выскочила на свежий воздух, остановилась, будто забыла дорогу к собственному дому, и рванула дальше, даже чуть не побежала, если бы меня не окликнули.

— Ритка! — обогнув спешащих людей, ко мне приблизился Антон. Крепко вцепившись в мои плечи, он посмотрел мне в глаза, тут же нахмурившись. — Ты что, плакала?

— Нет… Не знаю!.. — замялась я, заикаясь от подкрадывающейся истерики. Руки задрожали, и до сих пор зажатый в ладонях лист смялся. Опустив на него глаза, я слишком резко протянула его Антону. — Это всё Левин! Это всё из-за него!.. Видишь? Видишь этот рисунок?

Испуганно оглядевшись, Антон сгрёб меня в охапку и потянул в сторону дома. Порывшись в кармане, он выудил для меня платок.

— Успокойся и давай, рассказывай, что с тобой происходит! И это уже перебор! — мой парень продолжил меня вести, пока я утирала размазанные по лицу слёзы.

— Всё началось в субботу. Помнишь, Левин тогда настраивал твою гитару? — я шмыгнула носом, теребя платок. Антон забрал у меня мой рюкзак и усадил на первую попавшуюся скамейку.

— Ну, помню. Спел нам здоровскую песню. Я сам удивился, что мой классный действительно настолько классный! — он погладил меня пальцем по лицу, игриво щелкнув по носу. Я коротко улыбнулась, поймав его добродушный взгляд, а потом от горечи сжала губы.

— Вы все песню слышали, а мне показалось, что вместе с этой песней я целую жизнь прожила! Словно мне целую историю рассказали! И всё так, как в песне поется! — я вновь раскисла, спрятав лицо в ладонях. Сквозь куртку я все равно чувствовала, что Антон гладит меня по спине. Собрав в себе силы, я продолжила говорить. — Это всё из-за Левина, это точно! После урока меня оставил — и я снова какой-то жуткий бред видела, и все дни я такая из-за него! Из-за него! А ещё этот дракон!

Наверное, я слишком грубо ткнула в листок, который передала Антону. Он, пожав одним плечом, развернул его на записях, а потом перевернул. Я взглянула на лицо своего молодого человека и не могла не заметить как у него поползли наверх брови.

— Красивый рисунок… — отстраненно то ли согласился, то ли просто констатировал факт Антон, вновь взглянув на меня. Стоило мне же опустить глаза на жуткую копию татуировки, которую я видела в видениях на спине мужчины и ребёенка, как моя рука сама потянулась к ней чтобы прикоснуться и…

…Почувствовать тепло тела и при этом разглядывать творение самих Учителей, наверное, наивысшее наслаждение. Как же мне нравится следить за рисунком, когда его обладатель занимается с оружием! Дракон будто начинает жить и парить, делая взмахи крыльями следом за движением рук! Это как бегущий волк между лопаток пляшущего с короткими мечами солдата-Тени…

— Антон!.. — я заныла, не в силах прикоснуться к подобию шедевра. Пальцы сомкнулись над листком, и их мучительно заломило. — Опять! снова ЭТО!..

Я не сводила глаз с нарисованного дракона, но…

…Мягкое касание к ещё не полностью поднявшемуся из недр тела дракончику вызвало у меня улыбку. Ребёнок, которому принадлежала Печать, снова захныкал.

— Больно! Это так больно! — он тянул ручонки за спину, даже касался тёмной чёрной метки, а я и так прекрасно знала, что боль от проявления не остановить и не ослабить. — Когда это закончится?

— Скоро, мой милый! Потерпи ещё немного! — чтобы хоть как-то отвлечь мальчика от его печалей я пощекотала ему шею и поцеловала у Печати, продолжив щекотать носом. Дитя хихикнуло, извернувшись, и побежало от меня, обернувшись через несколько шажков.

Вот только теперь на меня смотрело жуткое, абсолютно чёрное нечто с огромным ртом и большими печальными глазами, всё равно пугающими. Ростом как раз с недавно смеющегося малыша, но словно слепленное из мрака и грязи, тянувшее монстра растечься по земле.

— Mleo bao séh’ra lipro? — тоска и отчаяние были в воющем голосе, заставившем меня замереть от ужаса…

— Антон! — я плакала уже в голос, захваченная перенесшимся из видения ужасом. Пареня перед собой я едва видела сквозь пелену слёз. — Ну, пожалуйста! Помоги мне!..

Я не сводила глаз с лица моего парня, пока позади, метрах в пятидесяти от нас, сбоку, не заметила движение. В полумраке наступающего вечера я не сразу разглядела приближающего пешехода. И его вид заткнул меня крепким кляпом до тех пор, пока Антон не заметил, что я отвлеклась. Идущий учитель ничем примечательным не выделялся кроме самого своего наличия.

— Он тут! — прохрипела я, хватая Антона за руки и крепко сжимая их.

Мозг судорожно работал, кидая мне спасательные круги, которые скорее только больше тянули меня в омут. А Левин всё шёл и шёл прямо к нам.

«Как, ну как он тут оказался?» — от страха я сжала зубы, но продолжала ронять на куртку слезы. — «Даже если он был бы на своей машине, то ему бы потребовалось больше времени, чтобы приехать и отыскать нас!»

Стоило Михаилу Сергеевичу сократить расстояние между нами метров до двадцати, как я почувствовала прилив восхищения и нежности к идущему, почувствовала, как моя тоска отступает, но одиночество, тем не менее, давит сзади, несмотря на присутствие Антона. Краем глаза я видела, что и мой парень удивлен приходу того, о ком совсем недавно шла речь. Как же я надеялась, что он поверил, что я говорю правду, что совпадений слишком много!

Когда учитель остановился от нас в нескольких шагах, я тихо заскулила, как щенок. Вглядываясь в спокойные черты лица Левина, я просто мечтала прикоснуться к ним. Другая же часть меня изнывала от ярости бессилия и страха. Происходящее напоминало бы меньше страшный сон, если бы историк не молчал.

— Михаил Сергеевич… — начал было Антон, но мужчина холодно взглянул на него.

Я, зацепив взор краем, ощутила мощь, которой словно хотели извлечь душу и разорвать её. Учитель же быстро смягчился.

— Уходи отсюда, мальчик, — без эмоций произнес ментор, переведя взгляд на меня.

— Михаил… — Антон приподнялся с места, внимательно глядя на мужчину, но, видимо, это было лишним движением.

— Уходи! — приказав, учитель резко махнул рукой, словно ударил кого-то наотмашь.

Я, следящая за лицом неприятного мне педагога, не заметила, чтобы его разозлило поведение Антона, не заметила вообще никакой реакции! Однако действие оказалось впечатляющим — Антона сорвало с места как порывом ветра, перекинуло через лавочку и отбросило на несколько метров. Я ахнула, но ни один мускул не напрягся, чтобы помочь моему молодому человеку.

— Подойди, — в свою очередь попросил Михаил Сергеевич.

Я дёрнулась, чтобы и с места не сдвинуться, а вместо желаемого встала и приблизилась к мужчине до расстояния протянутой руки и даже ближе. Зыбкая улыбка пробежала по губам Левина, пальцы и раскрытая ладонь потянулись к моему лицу. От прикосновения я похолодела, а откуда-то из глубин поднялось счастливое благоговение.

— Ты ведь помнишь, как меня зовут? — пальцы от щеки двинулись к уху, и моё лицо легло в тёплую мягкую ладонь. Сглотнув возникший в горле ком, я поначалу отрицательно замотала головой, но потом кивнула.

— Знаю, — согласилась я, и увидела в тёмно-серых глазах разгорающуюся радость. Поднимающегося с земли Антона я теперь просто игнорировала как часть фона. — Знаю… Máeror…

Улыбка мужчины стала шире. С его плеч скатилась волна мрака, пролившись на асфальт. Ровная тёмная лужа растеклась, а потом поднялась с краев, скрутившись словно в большой бутон или кокон. Поднявшийся ветер поспешно стал закрывать облаками небо, но мне и так было хорошо. — В тот момент Моё Солнце, Мой Свет, смотрел на меня.