Подвиг 1983 № 23

Трубка снайпера

Видавший виды блокнот, с которым лет десять назад я как специальный корреспондент «Правды» ездил по стране… Пометки о встречах на заводах, стройках, в колхозах… А вот страничка особенно памятная.

…Село Зугалай среди пологих сопок. Весной, когда сиреневым пламенем полыхает на них зацветающий багульник, во всем Забайкалье, наверное, не сыщешь мест красивее! Аккуратные глазастые домики, опоясанные желтыми, голубыми, оранжевыми палисадниками, вьются в веселом хороводе вдоль широких и прямых улиц.

А летом солнечный запах тайги, настоянный на хвое, вереске, иван-чае, разносится во все уголки села. И тогда уж не усидеть дома ни одному мужчине: манит тайга на смелую охоту, зазывают на обильную рыбалку хрустальные лесные озера.

Вряд ли найдется во всем Зугалае еще человек, который вставал бы раньше Семена Даниловича Номоконова. «Старость, однако, покоя не дает», — шутит он, когда застают его, пенсионера, во дворе или у колхозных кошар. Но люди знают: не может сидеть без дела бывший охотник, а совсем еще недавно — бригадир плотников.

Вот и сейчас, попыхивая неразлучной трубкой, шагает Семен Данилович по хрустящему снегу. Он уже побывал на скотном дворе, навесил дверцу в загоне, приладил засов. Все чин по чину, как и обещал вчера вечером бригадиру… Дома за три или четыре встретил почтальона.

— Аба Семен, тебе, однако, важное письмо.

— Из армии, от Василия?

— Поднимай выше — должно быть, от самого генерала! Видишь, какой конверт?

Семь сыновей и две дочери у Номоконова. Но многие в селе зовут его уважительным словом «аба», что означает «отец». Такая честь людям особенно знатным.

А уж кто в Зугалае более известен, чем Семен Данилович? Пишут о нем во многих газетах, и сюда, за Байкал, идут к нему из разных мест письма от знакомых и незнакомых людей. Он герой войны. Триста шестьдесят фашистских убийц нашли свою смерть во время боев на Северо-Западном и Ленинградском фронтах от метких пуль снайпера Номоконова.

Однажды московская редакция переслала ему письмо из ФРГ.

«…Из вашей газеты я узнала, — писала некая Луиза Эрлих из Гамбурга, — сколько фашистов уничтожил Семен Номоконов в годы всеобщего смятения. Как я поняла, он, убивая врагов, считал их посредством отметок на своей курительной трубке. Мой сын тоже погиб на войне, как мне сообщили очевидцы, от руки русского сверхметкого стрелка, недалеко от Ленинграда. Спросите Номоконова: может, на его трубке была отметка и о смерти Густава Эрлиха? Может, он помнит, как упал от его пули и этот солдат?.. Что делает сейчас Номоконов, готовит ли новых снайперов?..»

Да, вот такое письмо пришло к нему из страны, которая сама развязала вторую мировую войну, чьи солдаты топтали и нашу землю. Миллионы убийц со свастикой на рукаве ворвались в мирные города и села, убивая всех, кто оказывался у них на пути: женщин, стариков, ни в чем не повинных детей. Вот тогда-то он, сибирский охотник-эвенк, и сменил свою берданку на трехлинейку с оптическим прицелом.

Семен Данилович знает: многим матерям на Рейне и Эльбе пришлось оплакивать своих сыновей, женам — мужей. Но невиновен он, Семен Номоконов, в том, что сын Луизы Эрлих из Гамбурга, наслушавшись фашистских главарей, пришел к нам грабить и жечь.

Эрлих и ему подобные заставили советского человека взять в руки оружие, чтобы защититься. И нет в огромной нашей стране семьи, где кто-то не пролил бы свою кровь на поле брани. Семен Данилович тоже был тяжело ранен. Да не один раз…

«Всю правду, все как есть, надо объяснить этой обманутой женщине из Гамбурга, — разволновался Номоконов. — Не только ей лично написать — всем немецким матерям нужно сказать, как подло обвел Гитлер их сыновей, как пытаются и теперь оболванить молодых людей на Западе».

Держали совет втроем, он и два сына. Старший, Владимир, — бригадир животноводов, тоже снайпер во время войны. И Прокопий, лесообъездчик, а в прошлом — тихоокеанский военный моряк.

Семен Данилович зашагал по комнате, шумно выпустил табачный дым и кивнул Прокопию:

— Пиши… Пиши так: «Я не запомнил всех грабителей и убийц, которые пришли с войной и оказались на мушке моей винтовки. Если бы своими глазами увидели вы, немецкие женщины, что натворили ваши сыновья под Ленинградом, прокляли бы их! В Ленинграде есть Пискаревское кладбище. По вине ваших сыновей там похоронены сотни тысяч жителей».

Он задумался, глянул на Владимира, Прокопия и продолжал:

— А теперь насчет того, готовлю ли я снайперов. «Нет, я не готовлю стрелков. На моей трубке сейчас не пометки о выстрелах, а только следы капель пота. Падают они, когда я плотничаю, помогаю что-нибудь делать в родном колхозе имени Ленина. Но есть у нашего народа надежная и сильная армия, в которой, кстати, служит теперь и один из моих сыновей… Ну а если к нам снова полезут, я, конечно, опять буду учить молодежь метко стрелять».

Вот какое письмо пришло однажды в Ачинскую степь… И вот какой ответ ушел оттуда на Запад…

А потом почтальон принес старому солдату письмо из части, где служит третий сын — Василий: «Приезжайте погостить, посмотрите, как несут солдатскую службу молодые воины», — приглашало Номоконова командование.

Глянул Семен Данилович в угол, где за матерчатой занавеской висел его мундир с погонами старшины и множеством высоких боевых наград — форма Почетного солдата Забайкальского военного округа, — и весело сказал жене, Марфе Васильевне:

— Собирай-ка меня, однако, мать, в поход…

В тот самый день, когда Номоконов добрался до воинского городка, отделение комсомольца младшего сержанта Василия Номоконова находилось в поле.

— Что же, прямо на «передовую»? — предложил Почетному солдату командир. И они направились на стрельбище.

…Грохочущий рев моторов оглашает окрестности. Повинуясь команде, солдаты занимают боевые рубежи: к окопам движутся танки. Их надо без промедления поразить грозным оружием. Но в отделении новички… Справятся ли, не растеряются ли?

Василий Номоконов вспоминает, как год назад он сам первый раз сидел в окопе, а сверху, обдавая грохотом и жаром, налезала на него стальная громада. Он знал, что это своя, советская машина. Представил себе даже знакомое лицо водителя, который сидел за ее рычагами! Но голова как-то сама ушла в плечи, и он, скорчившись, сжался в окопе.

Отполированная сотнями учебных дорог стальная гусеница зависла над траншеей. «А теперь в бой, — сказал себе тогда Василий. — Пусть в танке думают, что я смят и раздавлен. Значит, я приподнимаюсь, изготавливаюсь и бью в моторную группу… Во всем нужен расчет! Именно он помогал когда-то отцу побеждать в смертельных поединках с фашистскими асами сверхметкого огня!»

Однажды на Ленинградском фронте немецкий снайпер выследил момент, когда на передовую приехал командир дивизии. Несколько наших офицеров пали от его пуль. И тогда срочно вызвали Номоконова.

Он пришел, как всегда, неторопливый, малоразговорчивый, в валенках, подшитых по-охотничьи лосиным мехом. Попросил скатить в воронку перед окопами несколько бревен и сам вместе с лесинами съехал туда на боку.

Отлежался, выставил запасную винтовку, дернул за шнурок, привязанный к спусковому крючку. Фашист не выдержал, клюнул на ложный выстрел. Пуля раздробила приклад.

Зато советский снайпер засек в проломе старого сарая своего недруга. Номоконов подтянулся к краю воронки. Но грянул второй выстрел гитлеровца: пуля на кусочки разнесла трубку, с которой ни на один день не расставался Семен Данилович.

И тогда он, привстав на колено, открывшись врагу всем корпусом, выстрелил в пролом сарая. Обламывая доски, фашист грохнулся на землю.

Младший сержант Номоконов много раз рассказывал друзьям об этом поединке своего отца. Теперь надо и его отделению показать, на что способны молодые солдаты. Мужество и в стрелковом и в танковом бою — свойство одного рода!

Машины приближаются… Вот одна уже накрыла окоп Игоря Демиденко, разворачивается, шарит пулеметом по соседним траншеям…

«Кто ближе всех к танку? Кто в зоне недосягаемости огня?» — молнией проносится в голове Василия. И тут из одиночного укрытия поднимается Саша Иванов. Спокойно встает во весь рост и бросает учебную гранату.

«В самое уязвимое место!» — ликуя, отмечает про себя командир отделения.

Николай Кулебякин тоже поражает цель. Метко бьет и Валерий Конышков, и Юрий Тюков, и другие молодые солдаты.

Стальная махина замирает, из люка высовывается лейтенант Рустам Зиатович Яруллов.

— Таких, как вы, я взял бы с собой в настоящий бой, — показывает он ослепительно белые зубы. — Номоконовцы?

— Так точно, товарищ лейтенант! — отвечает Саша Иванов.

Звучит сигнал: «бой» окончен. Солдаты начинают строиться и тут же замечают, что к ним идут двое: командир части и пожилой человек в военной форме.

— Смирно! Равнение на середину! — звучит голос Номоконова-младшего.

— Вольно, вольно… — улыбается командир. — Поздоровайся, Василий, с отцом: прибыл к нам в гости.

Потом Семен Данилович сказал:

— Однако, хочу познакомиться с вашим бойцом, который первым попал в танк. Кем будешь, откуда родом?

— Александр Иванов из Тувы. Окончил техникум, работал мелиоратором. Женат…

— Добро, добро. А танк ты метко поразил! По-снайперски. Куришь? Ну так вот, возьми на память мою трубку. Настоящую, фронтовую. Видишь, одиннадцать точек на ней? Мне ее когда-то командир дивизии подарил взамен той, что фашист пулей разбил. А я, однако, новую раскурю: мне их много присылают в подарок…

Не знаю, как сложилась дальнейшая судьба солдат двух поколений, о которых я здесь рассказал. Прошло немало времени, но уверен: воинская династия Номоконовых не прервется. Сыновей сменят в боевом строю внуки. И каждый будет всегда помнить о том, откуда пошла ратная семейная слава.

Ну а если что — не подведут, конечно. Номоконовцы ведь!

Николай НОВИКОВ

Родился Николай Георгиевич Новиков в Москве в 1930 году. После школы окончил военно-морское училище, служил командиром торпедного катера. Потом работал в Крыму, в газете, параллельно заканчивал факультет журналистики МГУ. Сейчас сотрудник отдела поэзии журнала «Юность», член Союза писателей СССР, автор нескольких поэтических сборников. Много внимания в своем творчестве уделяет молодежи — и сегодняшней, и той, что воевала, что не пришла с войны.