Полукровка. Крест обретенный

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ

— …Ну, и что из всего этого следует? — едва только мэтр Шарен закончил свое повествование, перешла прямо к делу Самсут.

Адвокат удивленно поднял черные брови, отчего лицо его сразу сделалось добрее и проще.

— Нет, это я хочу услышать, что скажете вы, — с легким недоумением возразил он. — Ваши доказательства, предположения, сомнения и прочее… Причем, без утайки желательно.

— Вы разве врач или священник? — улыбнулась Самсут.

— В наше время от адвоката зависит порой гораздо больше, чем от них. А в вашем случае — особенно.

— Видите ли, то, что я могу вам рассказать, относится в большей степени к смутному воспоминанию детства, чем к фактам… Я имею в виду то, что касается моих реальных отношений с этим покойным миллионером. Впрочем, если это действительно нужно, я попытаюсь рассказать.

И Самсут в двух словах, поскольку большего там вряд ли и набралось бы, передала адвокату свое детское воспоминание, с такой яркостью всплывшее у нее перед отъездом с виллы Тер-Петросянов…

— …Впрочем, вы должны понимать, что во многом это может быть просто бред, спровоцированный болезнью или страхом маленькой советской девочки.

— Да-да, я знаком с трудами Фрейда, Юнга и этого, как его… Райха. В общем, всех этих штучек можете мне больше не напоминать. Меня все это мало интересует. А вот фактики, фактики… — адвокат раскрыл лежавшую у него на коленях папку и принялся перебирать бумаги:

— Как вы назвали это поселение? Шкан-дiy-б-ка? — с трудом выговорил этот важный парижский метр странное иностранное слово.

— Да, именно так. Впрочем, наверняка можно посмотреть в паспорте у мамы. Она же там и родилась.

— Непременно. Непременно… А, кстати, вы случайно не знаете, не увлекался ли он футболом?

— Футболом? Да помилуйте, какой футбол в забытой богом украинской дыре? Впрочем, я вообще о нем ничего не знаю. И, честно говоря, и знать-то не очень хочу.

— Ах, что вы говорите?! Послушали бы вас французские футбольные фанаты лет так сорок пять назад! В клочья бы разорвали, ведь Симон Луговуа был один из лучших хавбеков марсельской «Виржины»! Ну, потом, конечно, как все русские, зазвездел, распоясался, обленился… и выкатился под справедливые крики болельщиков от пинка тренера.

— А как он вообще попал во Францию? Из Союза ведь никого не выпускали, тем более на Запад.

— Ну, кое-кто сюда попадал по работе — дипломаты, журналисты…

— Неужели он был дипломатом? Из Шкандыбки-то?

— Нет, разумеется. Он был моряком торгового флота. Сошел на берег в увольнение, отстал от группы, загулял с какой-то портовой девкой. А утром, когда девка его вышибла, оказалось, что пароход уже ушел. Тогда-то он и решил бежать. Но не в консульство и не в представительство Морфлота, а в полицию, просить политического убежища. Спонтанное, импульсивное решение. Едва ли в тот момент он помнил про свою женщину и дочь, оставшихся дома.

— И что потом? — вдруг тихо прошептала Самсут, которая только сейчас в полной мере осознала, что речь, собственно говоря, идет о ее родном деде. И ведь, похоже, что точно он. Потому что это именно у нее в роду все мужчины ненормальные. Что один, что другой, что третий. Неужели теперь и Вана, не приведи Господи, в будущем тоже ожидает что-нибудь подобное? «А ведь задатки у него к этому есть, ох, как еще есть!» — сокрушенно подумала Самсут, и неожиданно спросила:

— А можно мне увидеть, как он выглядел?

— Почему нет? Перед нашей встречей я, разумеется, достал старые журналы, и надо сказать, вы меня не разочаровали.

— То есть?!

— То, что кровное сходство вполне прослеживается, краниологические параметры, надбровные бугры… — Шарен сдвинул брови и принялся шарить по Самсут холодным взглядом.

Она поежилась, чувствуя себя препарируемой мышью, но адвокат и ухом не повел.

— Да-да. Третичное расположение носогубных складок… Откиньте-ка волосы, мадам. Именно. Именно! Постановка второго ушного хряща. Блестяще. Опустите.

— Хватит! — разозлилась Самсут. — Я, кажется, просила вас показать фотографии. Я, кажется, все-таки и в самом деле наследница!

— Безусловно! — совершенно не реагируя на ее тон и продолжая что-то домысливать, согласился Шарен. — Прошу.

И с этим словами он протянул Самсут несколько старых журналов, а заодно и целую пачку переснятых фото.

Какую-то долю секунды Самсут, не двигаясь, смотрела на протянутые ей фотографии. Нужно ли поднимать то прошлое, которое всё равно прошло и в котором уже ничего не изменишь — ни плохого, ни хорошего? Она всю жизнь прожила без этого знания — и ничего.

«Вот именно ничего! — вдруг оборвал ее сомнения ее же собственный внутренний голос, до боли знакомым хрипловатым баском покойного Самвела-аги. — А из «ничего» и выходит ничего — древняя истина. А ведь все могло повернуться по-другому — и, может быть, и сейчас еще не поздно… Не трусь, солнце души моей. Армянам не пристала трусость!»

И Самсут решительно высыпала фотографии на столик…

Сначала на нее посмотрело простое русское лицо типичного человека пятидесятых годов, с которого простоватости и хитроватой наглости не убрали ни заграница, ни деньги, ни слава. Это был тот распространенный тип мужичка, который, что называется, всегда «себе на уме», внутренне уверенный в своем превосходстве над всеми — будь то французский президент или великий философ. Честно говоря, Самсут терпеть не могла этот типаж, которого от Достоевского до наших дней полно по всем русским деревням, да и городам тоже. Надо же, и это — ее предполагаемый настоящий дед?! Ни красоты, о которой говорила тогдашняя гостья, ни сходства с собой она явно не видела. И Самсут почти разочарованно отложила фото.

— Может быть, он вам больше понравится в деле? — усмехнулся Шарен, заметив ее реакцию. Самсут нехотя взяла журналы. — Седьмой номер за пятьдесят седьмой год, страница тридцать семь.

Здесь дело обстояло уже лучше: человек был сосредоточен на своей работе, которую, по всей видимости, и впрямь делал неплохо. Больше того, в его лице явно сквозила целеустремленность и вера в удачу. Посмотрев на этого азартного и одновременно серьезного футболиста, Самсут едва не со смехом подумала, что именно такое выражение лица всегда присутствовало у матери, когда та собиралась в магазин с твердым намерением во что бы то ни стало купить ту или иную модную тряпку.

— О, я вижу, теперь вы более удовлетворены, — тоже улыбнулся все подмечающий Шарен. — В таком случае можно продолжить… Видите ли, такие молодцы нигде не пропадают — разве только в вашей дикой советской стране. В любом цивилизованном государстве они так или иначе пробивают себе дорогу, и наш клиент тоже недолго пребывал в безвестности. Впрочем, во Франции для спортивного и не очень принципиального мужчины всегда есть какой-нибудь выход. Например, иностранный легион. И Симон… тогда еще, кажется, Семен… не преминул им воспользоваться. Тем более, тогда был Алжир…

— Так, может быть, он служил там с самим Аленом Делоном?! — вдруг неожиданно даже для самой себя ахнула Самсут.

— Не исключаю, мадам, не исключаю и этой возможности. Но смею заметить, сослуживцев у Алена Делона с каждым годом становится все больше, — усмехнулся он, отрезвляя собеседницу. — Однако вернемся к нашим баранам… ах, простите мне эту двусмысленность… В Алжире было тогда действительно жарко, и французы драпали, задрав, пардон, хвост. Семен же, как большинство русских, был человек, в общем-то, добрый, и, когда мог, как говорят, помогал и беженцам, и алжирцам. Где-то уже под Блидой ему попался потерявший голову от страха клерк немалого ранга по фамилии Марсиласи, который хотел одновременно спасти и жизнь, и важные документы, бывшие в его ведении. Дело почти безнадежное в той ситуации, и, скорее всего, несчастный Марсиласи сгнил бы где-нибудь в сточных канавах Блиды, но на его удачу ему попался ваш, пока еще гипотетический, дедушка… Или уж он попался дедушке — теперь это покрыто мраком… Суть, однако, заключается в том, что добрый Семен умудрился вывезти из горящего города не только дрожащего чиновника, но и его машину с документами. Марсиласи получил за этот подвиг орден «Почетного легиона», а вот про унтера Иностранного легиона при этом все забыли.

— Но ведь это несправедливо! — вырвалось у Самсут невольное.

— Но, мадам, разве существует справедливость на войне?… Впрочем, не переживайте так, справедливость все-таки восторжествовала. Просто она, как всегда, сделала для этого некий финт, пойдя, так сказать, обходной дорогой. Франция забыла бравого вояку, но не забыл о нем спасенный Марсиласи. О, нет, французы — люди не настолько неблагодарные! И спасенный клерк оставался благодарен спасителю до конца своих дней. Правда, дней этих Господь отмерил ему не так уж много. И все же Марсиласи успел пригласить Семена к себе в Руа, где у него был неплохой домик, и кормил его там и поил на славу несколько месяцев, уговорив уйти из Легиона и стать у него садовником. Должность непыльная, розы, отдельный домик, жалованье и заграничная жизнь, которой к тому времени беглый русский моряк, по всей видимости, еще не насытился. Но тут снова вмешалась судьба, на этот раз явившаяся в виде брата Марсиласи, Жана-Луи Топэна…

Шарен вдруг умолк и внимательно посмотрел на Самсут. Та молчала в полном недоумении.

— …Так вот, повторяю, к Марсиласи в гости приехал его единоутробный брат Жан-Луи Топэн…

Самсут подавила зевок и украдкой посмотрела на часы: скоро должны были подойти девочки, с которыми ей было гораздо проще и веселей, чем с этим Шареном, с его надменной презрительностью и самодовольством.

— …Да, так вот: этому самому Жану-Луи Топэну вдруг пришла в голову мысль заехать на денек к брату в Руа, — в третий раз повторил Шарен.

— Ну и что? — едва не вспылила Самсут. — Я это уже слышала, трогательная дружба двух братьев… И что с того?

— Как? — опешил Шарен. — Вы не знаете, кто такой Жан-Луи Топэн?!

— Понятия не имею! А что, это какая-то суперзвезда?

— О, Господи! — театрально воздел руки к небу адвокат. — Но это же известнейший промышленник, владелец шестидесяти процентов акций парфюмерной фирмы «Герлен»!

— А-а! — только и могла ответить Самсут, лишь последние годы пользовавшаяся продукцией фирмы «Эйвон», которые доставала ей Карина, а до этого знавшая исключительно свердловскую «Калину» или мамин крем под странным названием — «Спермацетовый».

— Нет, это не «А», это почти весь алфавит французской косметики! — почему-то даже обиделся Шарен. — Это колоссальное состояние. В акциях, в недвижимости, в ссудах!

— Хорошо, хорошо, я вам верю, — поспешно согласилась Самсут. — И вот он приехал. Наверное, чтобы отдохнуть от забот на лоне провинциальной природы?

— Да, видимо, что-то в этом духе. И брат, разумеется, рассказал ему о спасителе и представил его. А Семен был в то время в лучшей своей форме. Вот посмотрите, — Шарен порылся в оставленных Самсут на столике без внимания фотографиях и вытащил одну. — Убедитесь: служба в Легионе не проходит даром!..

Теперь на Самсут смотрело уже иное лицо: тайная уверенность в превосходстве не ушла, а только превратилась во внешнее сознание собственной силы и возможностей. К тому же, жаркое солнце Алжира, видимо, высветило в Семене украинскую кровь, и он уже выглядел, скорее, бравым югославом, чем гарным хлопцем. «В общем, это уже ничего. Только бы наглости поменьше», — подытожила про себя Самсут.

— Вероятно, они разговорились, и в разговоре спаситель брата понравился Топэну еще больше. Разумеется, все это могло закончиться в лучшем случае тем, что он устроил бы Семена к себе на хорошие деньги — и всё. Но судьба снова выкинула фортель и устроила так, что за папашей совершенно незапланированно явилась дочь, чтобы поскорее увезти его в Канны, поскольку там начинался фестиваль.

— И они полюбили друг друга с первого взгляда! — весело закончила Самсут.

— Не совсем так, мадам, не совсем так, — несколько осадил свою странную клиентку адвокат. — Это справедливо лишь с одной стороны, ибо полюбить Маргерит Топэн было не под силу даже русскому, прошедшему сталинскую Россию и Алжир.

— Но ведь у ее папы едва ли не лучшая в мире косметическая фирма! — не веря своим ушам, воскликнула Самсут, как все женщины, выросшие при советской власти, свято верившая во всемогущество французской косметики. — С ней ведь могли что угодно сделать!

— Вероятно, делали, но безуспешно, — скорбно опустил уголки рта Шарен. — И к тому же, порой красота — это девяносто процентов обаяния. А в Маргерит не присутствовало, пожалуй, и сотой доли одного процента.

— Но у них же были деньги, в конце концов!

— Вот тут вы смотрите в корень, мадам. Но наследница все-таки на то время была еще весьма молода, а на дворе стояли не нынешние годы, а ханжеские пятидесятые. Словом, Топэн, видимо, в те дни еще не особо переживал за будущее своей дорогой дочери… И вот она явилась забрать папашу, а… осталась с ним там едва ли не на неделю. Семен потряс ее воображение: славянин, герой, бежавший из страшной коммунистической России, спортсмен, легионер, спаситель дяди! Было от чего потерять голову. К тому же, как вы могли заметить, в нем было что-то этакое. Посыл, так сказать…

— Да, тетка Оксана говорила. То ли он не мог пропустить ни одной девки, то ли ни одна девка его…

— Вот видите. Словом, возникла банальная ситуация: «Папа, хочу только эту игрушку и ничего больше!»

— «А то, чего требует дочка, должно быть исполнено. Точка», — процитировала неожиданно вошедшая во вкус беседы Самсут, и Шарен одобрительно хмыкнул.

— Словом, не прошло и полумесяца, как состоялась свадьба. Правда, не очень афишируемая.

— А вы-то откуда все это знаете? — искренне удивилась Самсут. — Вы же, кажется, в тот год, как у нас говорят, еще под стол пешком ходили?

— Я родился в пятьдесят восьмом, — улыбнулся Шарен. — Но адвокат — это не только профессия, это образ жизни…

— В смысле, адвоката ноги кормят? — уточнила Самсут где-то однажды слышанной фразой.

— Не без того, но дело не только в этом — вы должны жить своим делом, проживать его со сторон всех участвующих лиц. Уметь перевоплощаться. Как актер. Ну, и так далее. Это старая школа, кстати, во многом — русская… Я еще застал на первом курсе вашего профессора из Петербурга, тогдашнего Ленинграда. Его вышвырнули из вашего университета за какую-то подложную ерунду, и он благополучно перебрался к нам в Сорбонну. Цивилист. Гениальный цивилист!.. Полные идиоты у вас там в советское время делами заправляли, извините. Какие он читал лекции! Мы с Дереником только благодаря ему и стали цивилистами… Впрочем, я отвлекся. Итак, продолжим. У молодых через девять месяцев родилась дочь. Я полагаю, ваш дедушка, в сомнительности родства которого я с каждой минутой разговора с вами сомневаюсь все меньше, решил как можно скорее исполнить долг и развязать себе руки.

— Моя тетя… — вслух задумалась Самсут. — Интересно, похожа ли на маму?

— Если вы похожи на свою мать, то могу решительно уверить, что не похожа. Дочь, увы, получилась еще страшнее мамаши — посмотрите.

Шарен достал из другой папки фотографию, и Самсут искренне пожалела изображенную на ней девушку. Такое убожище можно было придумать только нарочно.

«Наверное, сам Бог сжалился над ней и, в конце концов, утопил, — не очень-то милосердно подумала Самсут и тут же одернула себя. — Но ведь так вдруг взяла и пресеклась целая семья, и бедный старик Топэн остался без дочки и без внучки…»

— Старик Топэн умер скоро после рождения Флоранс и не увидел всего этого безобразия, — словно читая ее мысли, пояснил Шарен. — Таким образом, наследников первой очереди не осталось.

— Так в чем же тогда дело? — вздохнула Самсут, которой вдруг порядком надоела и эта беседа, и сам лощеный Шарен, и даже перспектива оказаться наследницей богатой, но на самом деле несчастной семьи. Она откровенно посмотрела сначала на часы, затем на дверь.

Адвокат снисходительно улыбнулся, будто снисходя к шалости маленькой девочки.

— Дело прежде всего, мадам! К тому же, всё равно я дал распоряжение не пускать сюда этих вертихвосток, пока мы не закончим. Тот, кто торопится, чаще всего опаздывает… К делу, мадам. К делу. Итак, кровных родственников не осталось, но существуют ведь и иные. В нашем случае это — муж Флоранс.

— Она тоже умудрилась выйти замуж за какого-нибудь славянского героя? Или за африканского?

— Если бы, мадам, если бы! Флоранс оказалась не только пострашнее мамаши, но и поухватистей: ее избранником стал граф Огюст Жиль Вернон де Шанси де Рец!!!

Это имя Шарену не пришлось повторять дважды, ибо оно произвело на Самсут впечатление, несравнимое с тем, что вызвало упоминание Топэна. На бывшую бедную петербургскую учительницу так и повеяло Дюма, Бальзаком и Мопассаном, вместе взятыми… Впрочем, в это литературное благозвучие тут же вкралась какая-то тревожная нотка. Кажется, было в истории связано с этой фамилией что-то нехорошее, но что — неискушенная во французской истории Самсут вспомнить никак не могла. На ум ей пришла только одна, неизвестно откуда выскочившая строчка:

— В альбоме старом Жиль де Реца… — задумчиво произнесла она.

— Да-да, именно потомок того самого Жиль де Реца, — снова пугая ее своей цепкой внимательностью к каждой мелочи, сообщил Шарен.

Самсут из гордости сразу же сделала важное лицо, говорившее, что она все прекрасно знает и понимает. И адвокат продолжил:

— Но тут, слава Богу, они оказались подходящей парой: граф тоже не блистал красотой, добавив к прелестям супруги свою хромоту и кривобокость. Его фотографии у меня, к сожалению, нет, поскольку граф уже давно ведет исключительно замкнутый образ жизни в одном из своих замков в окрестностях Парижа… В свете не появляется, в печати тоже. С Флоранс они прожили всего несколько месяцев, и она сбежала от него, как ошпаренная. Ну, вы понимаете… — Шарен сделал значительное лицо, и Самсут в ответ тоже важно кивнула, хотя на самом деле и не поняла ничего. — Однако развода вашей тетушке так и не удалось добиться. А может быть, она особо и не добивалась его. Ведь титул греет порой не меньше состояния.

— Значит, теперь все отойдет этому затворнику-графу?

— Нет, не всё. Половина в лучшем случае. У нас есть возможность доказать несостоятельность брака или его фиктивность. К тому же срок давности… Но это уже вас не касается, — вдруг оборвал он сам себя. — Итак, времени у нас немного. Поэтому теперь позвольте мне задать вам несколько вопросов. Во-первых, где сейчас ваша мать, и как быстро можно будет доставить сюда ее и ее документы? Я имею в виду свидетельство о рождении, об усыновлении, архивные материалы.

Самсут растерялась.

— Честно говоря, я вообще сомневаюсь, чтобы они где-то были. Наверное, украинская бабушка Аграфена их все уничтожила… А мама с Ваном сейчас в Ставище…

— Ставишче? А где это, поточнее?!

— Ставище. Это такая… такое место на Полтавщине… Только туда автобус ходит из райцентра раз в неделю. Да и то неизвестно, пойдет ли?

— То есть, дорога становится непроходимой? — понимающе уточнил Шарен.

— При чем тут дорога? — удивилась Самсут. — Дорога как была трясучка грейдерная, так и остается. А просто он то ходит, то не ходит. Мало ли, водитель заболел. Или у него нет настроения. Так что этого никто не знает до самой последней минуты.

Теперь, наконец, настал черед растеряться и адвоката.

— Но почта, телеграф, телефон?

— Ой, что вы, издеваетесь? — почти с обидой, впрочем, смешанной с некоей гордостью, возмутилась Самсут. — Какая почта? Какой телефон?! Ближайшее почтовое отделение в Курвихе, за семь километров… Туда даже срочные телеграммы-молнии приносят хорошо если на третий день… А телефон на этой почте тоже может запросто не работать. Или город связи не дает, или еще что-нибудь.

— А в самих… Стависчах?

— Где? У белки в дупле, что ли?

— А мобильная связь? — из последних сил старался держаться Шарен.

— Мобильная? — Самсут звонко рассмеялась. — Мобильная! Вот насмешили! Я думаю, там о ней только слышали. В лучшем случае — видели по телевизору.

— Вы решительно смеетесь надо мной, мадам! — рассердился Шарен. — А в нашем случае это неуместно. Время не ждет. Граф, я думаю, тоже.

— Но что же я могу сделать?! Я говорю вам чистую правду! Всё вместе — с извещением мамы, ее приездом и поисками документов, если они только есть, — займет никак не меньше нескольких месяцев.

— Что-о-о? — Шарен простонал и откинулся в кресле так, что Самсут показалось, будто ему стало плохо. — Дереник съест меня с потрохами… К тому же завтра у нас встреча с Оливье, и на руках у меня должны быть все козыри!..

— Извините, но всё, что я могу сейчас сделать — дать вам все наши координаты. На Украине и в Питере. — Самсут старательно продиктовала все адреса и возможные телефоны. Вспомнив даже номер своей жилконторы с паспортным столом. — А кто такой Оливье?

— Дело в том, что вопросами наследства Симона Луговуа, вообще-то, занимается известная парижская юридическая фирма «Зискинд и Перельман», и завтра мы должны встретиться с ее младшим компаньоном Оливье Перельманом. Я представлю вас не только как простого клиента, но еще и буду позиционироваться как представитель армянской диаспоры в Париже, помогающий своей соотечественнице.

— А здесь что, действительно много армян?

— Армян в Париже, конечно, меньше, чем в Лос-Анджелесе и Ереване — но не заметить их невозможно. Чего стоят одни только армянские лавочки с пряным суджуком, бастурмой и листьями для долмы. Все парижане сходят по ним с ума. А армянские антикварные магазины!

— А сколько их вообще? — неожиданно снова оживилась Самсут.

— Чего? Магазинов?

— Нет, — рассмеялась Самсут, — не магазинов, армян.

— Ну, вообще-то, это зависит от того, кого считать армянином. Если только тех, у кого фамилия заканчивается на «-ян», то, быть может, немного. Впрочем, есть люди с армянской фамилией, которые весьма удивятся, если им скажут, что они — армяне! — сел на любимого конька Шарен, с упоением продолжая. — Вообще, самая большая армянская диаспора находится, кстати, у вас, в России, там армян больше всех. Вторая в Америке, и только третья — во Франции. Считается, что армян во Франции теперь где-то около полумиллиона. Больше всего армян в Марселе, потому что этот порт был первым городом во Франции, куда после турецкой резни попали беженцы, в том числе и мой дед. Многие так и остались в Марселе и, вообще, на юго-западе. После этого пошла волна на север. Кто-то осел в Лионе, на полпути к Парижу, кто-то — совсем поблизости от Парижа. Так что до сих пор, в основном, это и есть три центра проживания армян во Франции.

— Вы говорите, что не всегда можно точно определить, кто же, собственно, армянин, а кто нет. Но вот, например, про Шарля Азнавура все знают, что он армянин. А есть ещё такие знаменитые армяне во Франции?

— Да, например, знаменитый кинорежиссёр Анри Верней. Он просто «офранцузил» свою фамилию. Или Мишель Легран. Этот знаменитый француз наполовину армянин. Его дед — Саркис Дер Микаэлян — в 1915 году бежал во Францию из-за геноцида. Или вот руководитель телекоммуникационного концерна Alcatel… Это крупный промышленник — Серж Чурук. А также знаменитый Анри Труайя, член Французской академии по французской словесности. Он происходит из семьи армянских купцов первой гильдии Тарасовых. Кстати, Артем Тарасов тоже относится к отпрыскам этой большой армянской семьи, которые после революции уехали во Францию. Ну и, — снова блеснул глазами Шарен, — очень известным армянином, прямо-таки гордящимся своей национальностью, хотя он не полностью армянин, а у него только мама была армянка, является и чемпион мира по футболу Джоркаефф, член сборной Франции. Турки даже Сборную мира не хотели пускать в Турцию, если Джоркаефф будет играть, потому что он всегда участвовал во всех антитурецких манифестациях в день геноцида, 24 апреля.

— И у армян есть места во Франции, где они встречаются?

— Естественно. Но в основном они встречаются в церкви. В Париже есть несколько армянских церквей. Главная церковь была построена, кажется, в начале еще прошлого века в армянском стиле. Каждую неделю в ней проходят службы, на которые приходят сотни людей. Есть армянские католические и протестантские церкви, в том числе и вокруг Парижа. И главное место встречи членов общины — это всё-таки церковь. Правда, есть в Париже два-три культурных центра. Там люди также встречаются, но только если, например, проводится выставка или какое-нибудь другое мероприятие.

— А они как-то связаны с исторической родиной и с армянами, живущими в Армении?

— Здесь опять же всё зависит от того, насколько армянин себя считает причастным к армянской общине. Многие ведь «офранцузились». Впрочем, как всегда, достаточно какого-нибудь происшествия, чтобы каждому вдруг вспомнилась его, так сказать, внутренняя история. Например, встретив какую-нибудь армянку из Армении, «офранцузившийся» армянин предпочитает жениться именно на ней, — тут Шарен как-то хитро взглянул на Самсут. — Такие случаи бывают. Либо кому-нибудь вдруг захочется поехать в Армению, познакомиться со страной, и это служит как бы толчком к возврату к своим корням. Есть также клуб предпринимателей, который ориентируется на армян, на связи с Арменией и армянской общиной…

— Интересно, — задумчиво сказала Самсут, которая на самом деле вдруг почувствовала себя уставшей.

Шарен, прекрасно все замечавший и понимавший, наконец, смилостивился и отпустил ее…

Не успела Самсут выйти в приемную, как на нее налетел черно-бело-рыжий вихрь, который сразу же принялся рвать ее в разные стороны.

— Пойдемте в Латинский квартал!

— Нет, на Монмартр!

— Лучше в Сен-Жермен!

— Глупости! — остановил их баритон Шарена. — Я поступился ради вас удовольствием отужинать с мадам в «Ледуайене». Поэтому первым делом ведите ее в ресторанчик без названия, что прямо за «Тара Джармон». Там подают восхитительные фуа-гра. Дарю идею и место — ну, вперед!

И вся четверка, включая Самсут, которая по поведению и настрою сейчас ничуть не отличалась от этих веселых семнадцатилетних девушек, снова помчались на бесконечные Елисейские поля.

— …Ах, Шанзелизе, Шанзелизе, — вздохнул адвокат. — Только там можно попасть в рай, не умерев. — После чего, уже закрывая за собой дверь офиса, мечтательно добавил: — Да еще и с такой женщиной… — и, плотоядно облизнувшись, пошел перекусить в ближайшее бистро напротив.