Помните о нас!

Реквием

Корюковка — всего лишь маленькая страничка всенародной героической борьбы с гитлеровскими захватчиками. С той поры минуло четыре десятилетия, но не забылись преступления фашистов, не стерлись следы их злодеяний в людской памяти. Все, что было, навсегда останется с нами, всегда будет обжигать наши сердца ненавистью к врагам мира, врагам социализма.

С первых же дней оккупации гитлеровцы делали все, чтобы поставить корюковчан на колени. Нет, пожалуй, ни одного приказа оккупационных властей, который бы не угрожал местным жителям смертью.

Вот один из приказов коменданта Корюковской сельскохозяйственной комендатуры:

«…Снижение поголовья скота по вашему селу объясняется исключительно самовольным убоем, утайкой с целью продажи на сторону (в другие районы). Предупреждаем, что за самовольный убой и разбазаривание скота будет применен объявленный вам в сентябре 1942 года приказ о расстреле виновных в этом…

Сельскохозяйственный комендант Зоннен».

И угрозы эти обретали кровавую реальность.

В декабре 1941 года фашисты расстреляли семь жителей Корюковки. В феврале 1942 года они уничтожили здесь почти всех граждан еврейской национальности — триста человек. А через несколько дней в том же месяце — еще сто тридцать одного жителя.

Оккупанты хотели добиться одного: чтобы люди жили в постоянном страхе. Им казалось, что надо множить количество кровавых дел, усиливать жестокость — и советские граждане подчинятся оккупантам. Тревога и боль действительно вселились в каждую семью. Но чем больше свирепели враги, тем сильнее ощущали они сопротивление со стороны наших людей. И тем больше враги выходили из себя. Они, словно предчувствуя неизбежную расплату, спешили умножить список жертв. Своим разбойничьим ремеслом гитлеровцы и их лакеи-предатели занимались с присущим им педантизмом, с непостижимой жестокостью.

Людей расстреливали в урочище Гай, у свинарника колхоза «13‑летия Октября». После освобождения района Красной Армией там было обнаружено десять ям, а в них около пятисот замученных или расстрелянных советских граждан.

И все же, несмотря на эти страшные злодеяния, фашистам не удалось запугать корюковчан, добиться от них покорности. Снова и снова появлялись на улицах городка листовки, нарушалась связь, подрывались на минах эшелоны и автомашины.

Расписываясь в собственном бессилии, гитлеровцы пошли на невиданное зверство.

Был март серок третьего.

Гитлеровцы тесным кольцом окружили поселок. Побаиваясь, чтобы кто-нибудь сразу не догадался о готовящейся акции и не сообщил партизанам, они прибегли к обману: предложили всем гражданам явиться на центральную площадь якобы для проверки документов.

Людей партиями по 50—100 человек заводили в театр, ресторан и… расстреливали. Расстреливали всех подряд!

Бывший начальник политотдела 66‑й стрелковой дивизии Николай Борисович Ивушкин рассказывал:

— За время войны мне довелось видеть много всяких злодеяний фашистов, казалось, что уже ничто не могло ни удивить, ни поразить. Но то, что мы обнаружили среди руин Корюковки, снова перевернуло всю душу. Мы были буквально потрясены той дикой расправой, которую гитлеровцы учинили над мирным населением. Они врывались в дома и расстреливали всех, кого заставали на месте. Не было пощады ни женщинам, ни детям. Страшная весть быстро облетела остальных жителей, но выхода из оцепленного поселка уже не было. За одну ночь, как нам удалось выяснить, было убито более шести тысяч человек!

Ивушкин был одним из тех, кому сразу после освобождения довелось увидеть последствия той страшной трагедии. Он слышал рассказы корюковчан, которые чудом вышли живыми из этого ада. Ему нельзя не верить. Одна только неточная деталь: дикая расправа продолжалась не одну ночь, а двое суток — 1 и 2 марта.

Уже после освобождения специально созданной комиссии удалось установить в числе погибших имена 1490 корюковчан. Нельзя спокойно читать эти архивные страницы — кровь стынет, разум не способен постичь тех злодеяний.

Александра Ивановна Горовая — 75 лет;

Александра Яковлевна Мурачева — 75 лет;

Татьяна Герасимовна Куйло — 65 лет;

Евдокия Власовна Ковальчукова — 65 лет;

Нина Шимко — 15 лет;

Михаил Демченко — 6 лет;

Анатолий Куцай — 6 лет;

Виктор Буханов — 4 года;

Валентина Стрельникова — 2 года;

Николай Доленко — 1 год;

Валентина Буханова — 1 год;

Люба Пустовойт — 6 месяцев;

Володя Менский — 6 месяцев…

Почти полторы тысячи имен в этом трагическом списке! А остальных пять тысяч корюковчан невозможно было опознать.

Как ни старались гитлеровцы уничтожить всех жителей Корюковки, но сделать этого они не сумели. Правда, мало, очень мало тех, кто остался живым, кто чудом спасся.

С некоторыми из них нам удалось побеседовать. Записали их воспоминания. Вот они, живые человеческие документы, которые нельзя воспринимать спокойно.

Ныне рабочий Корюковской фабрики технических бумаг Анатолий Скрипка:

— Мне было шестнадцать лет, когда в Корюковку ворвались гитлеровцы. Они подъехали к нашему дому на машине и сразу начали стрелять. Мы успели выскочить из дома и бросились бежать. Гитлеровцы обстреляли нас из пулемета. Те, кто остался живыми, скатились в канаву и поползли до ближайшего огорода. Там мы залезли в подвал, где уже сидели женщины, старики и дети. Слышим — во двор заехала машина. Гитлеровцы окружили подвал и приказали всем выходить. Мы вышли. Нас построили в шеренгу и начали стрелять из автомата. Мы с матерью бросились бежать. Пуля догнала меня, и я, раненный в ногу, упал. Мать, раненная в грудь, упала на меня. Гитлеровец добил мою мать из пистолета. Я потерял сознание. Придя в себя, снова пополз в подвал. А когда гитлеровцы ушли из Корюковки, дальние родственники вытащили меня из подвала и отвезли к себе.

Михаил Иванович Мирошниченко:

— Одиннадцать душ лежит в этой могиле. Здесь во дворе их всех и убили. Жену и пятерых детей моих — Ваню, Андрея, Ольгу, Инну и Тамару. И соседей моих тоже. А меня всего пулями побили. Как я живой остался, до сих пор удивляюсь. Пришел я в себя и думаю: не во сне ли мне все это приснилось. Смотрю — жена мертвая у крыльца лежит. А помню, убивали ее в сарае. Видно, думаю, не до смерти они ее там убили, если она доползла до крыльца. Отлежался немного и пошел к родным в соседнее село. Там обмыли меня, перевязали. Через семь дней вернулся в Корюковку, домой. А дома нет — одна печь черным пальцем в небо торчит. И вместо сарая — голое пепелище. И на том пепелище люди обугленными, как головешки, лежат. И никого в лицо узнать нельзя. Так, только по одежде, по обуви и узнал своих. Выкопал яму, схоронил их. А сам едва на ногах стою. С тех пор живу я один — без сынов и дочек. Все они здесь в одной могиле лежат.

Екатерина Назаровна Мазуркина:

— Ворвались те — черные с белыми черепами на рукаве в наш дом. Я успела на чердаке спрятаться. С порога начали они из автоматов палить. Я от ужаса лишилась сознания. А как опомнилась, чувствую: дым глаза ест. Глянула — все вокруг горит. Спустилась вниз, в дом, и подумала, что с ума схожу, — лежат на полу люди, все убитые. Упала я на трупы, как мертвая. Слышу — вошел кто-то. Что было потом, не помню. Очнулась только в соседнем селе.

Раиса Николаевна Душко:

— Когда фашисты окружили Корюковку, я сидела возле окна и вышивала. Вдруг вбегает мой семилетний брат Коля и криком кричит:

— Спасайтесь! Эсэсы убивают людей! Спасайтесь!

Мама схватила одежду из шкафа, запихала в мешок, сунула туда нож, буханку хлеба, и мы выбежали из дома. Смотрим — вокруг эсэсовцы стреляют зажигательными пулями в крыши домов. Вот уже и наша хата горит, как свечка. Бежим мы огородами и видим: люди попрятались за кучи навоза, сидят, укутавшись с головой одеялами. Бежим дальше, а навстречу нам эти, в черных шинелях. Начали нас загонять в чей-то дом. Эсэсовец стал в дверях и направил на нас автомат.

Люди кричали, просили, молили. А он приказал лечь на пол вниз лицом, Кто лег, кто забился за печку, а я забралась под кровать, за кованый сундук. Только мама моя стала посередине комнаты и говорит:

— Стреляй, гад! Не лягу я перед тобой!

Он ее первую прошил из автомата. Тут выбежал и Коля:

— Убил маму — бей, гад, и меня!

Эсэсовец дал по нему очередь. Коля, взмахнув руками, упал на пол. А гитлеровец все стрелял и стрелял. Когда все были убиты, он забросил автомат за плечо и пошел. Вдруг поднялась Света Подпружникова, года три ей тогда было, плачет и кричит своему брату Васе:

— Вася, идем домой, я хочу к маме!

А Вася хрипит, и кровь у него на губах пенится. Рядом со мной лежала семилетняя девочка Нина, услышала Светин голос, вылезла из-под кровати, ходит среди мертвых и плачет:

— Ой, куда же мне спрятаться! Не хочу я умирать!

Эсэсовец, услышав крик, возвратился в дом, застрелил Свету и Нину, а для верности и по мертвым выпустил крест-накрест очередь из автомата, грохнул дверью и вышел.

Слышу, на кровати стонет хозяйка:

— Есть живая душа? Отзовись…

А я боюсь голос подать, лежу ни живая ни мертвая. Хозяйка сползла с постели, увидела меня и говорит:

— Давай, деточка, в подвал прятаться, а то вернется палач и убьет.

Залезли мы с ней в подвал. Потом гарью запахло. Дым глаза ест. Дышать никак нельзя. Вернулись мы в дом. А там темно. Дым так и валит. Ткнулись к двери — заперта. Вдруг полыхнуло пламя — я к окну, выбила раму, выскочила и побежала. Бегу улицей. Дома горят, а людей не видно. Я огородами к болотам. А там люди наши, смотрю, корюковские. Три дня там, в болоте, по пояс в воде простояли. А когда фашисты ушли из Корюковки, вылезли из болота и пошли своих искать. Побежала я к своему дому, а его нет. Родные все убиты, на пепелище обгорелые лежат. И осталась я сиротой. Было мне в то время одиннадцать.

Ольга Павловна Горбачевская:

— Первого марта сорок третьего года в корюковском ресторане было расстреляно немецко-фашистскими захватчиками около шестисот человек. Тогда же я услышала, что немцы в квартирах расстреливают советских граждан, и пошла на Черный хутор в бурты картошки, где пряталось человек 150. Часа в два дня пришли к нам немцы, построили нас в колонну и повели к ресторану. По одному подходили мы к столу, возле которого без допроса немцы расстреливали советских людей. Для расстрела палачи приводили несколько партий людей — четыре или пять — по сто с лишним человек в каждой. При входе некоторых эсэсовцы били прикладами по голове. Меня тоже ударили прикладом. Удар был настолько сильным, что в ухе лопнула барабанная перепонка. Я вцепилась в хлястик одного гражданина и с ним вместе подошла к столу. Прогремел выстрел. Мы оба упали. Причем вышло так, что гражданин лежал сверху. Я потеряла сознание, а когда пришла в себя, услышала крик и плач женщин, детей. К ночи перестреляли всех. Часов около десяти вечера я выбралась из-под трупов…

Вера Даниловна Сильченко:

— Корюковку окружили немцы. Они заходили в квартиры, убивали людей, жгли дома. Это продолжалось два дня — первого и второго марта. До конца дня второго марта вся Корюковка была сожжена. Палачи ловили людей и живыми бросали в пламя горящих домов. Зажгли и нашу хату. Из сарая привели мою мать, сестру, невестку и живыми бросили их в огонь. Сестра дважды выбегала из пламени, но фашисты снова бросали ее туда…

Всеволод Васильевич Дагаев:

— Приблизительно часов около девяти утра первого марта машины с гитлеровцами начали подъезжать к конторе рафинадного завода, где я неподалеку квартировал. Накануне мы с женой решили перебраться на квартиру в Алексеевку. И я пошел, чтобы найти повозку для перевозки вещей. Когда возвратился, меня не пропустили, начали по мне стрелять. Я забежал в дом рядом с рестораном.

Туда вели женщин с младенцами на руках, стариков, детей. Среди них я увидел и свою жену. Вскоре из помещения ресторана послышались выстрелы, крики людей. Я понял, что фашисты расстреливают корюковчан. Выскочив из дома, пробрался во двор аптеки, там спрятался.

Когда убедился, что проклятые фашистские палачи уехали, вошел в ресторан. Я увидел там горы убитых людей и лужи крови. В Алексеевке, куда я пошел сразу после этого, было то же самое. Многие корюковчане надеялись спрятаться здесь, думая, что хотя бы Алексеевку не тронут фашисты.

Часть домов с трупами гитлеровцы сожгли в первый день. На следующий день продолжалось то же самое.

Ольга Даниловна Моисеенко:

— Помню, первого марта я вышла в огород. Оттуда просматривалась соседняя улица (теперь улица Ивана Франко). Увидела, что по ней движутся автомобили, останавливаются возле дворов. Фашисты заходили в хаты. Показалось странным, что не видно никого из жителей.

Вбежала в дом. Рассказала, что видела. Семья встревожилась. Свекор начал запрягать коня: возможно, придется удирать. Только позже узнали, что убегать было некуда: весь район, где чинилось злодейство, был оцеплен. Еще решали, как быть, а в конце нашей улицы уже показались палачи. Вскоре послышались выстрелы. Мы все поняли. Понял даже мой пятилетний сын Володя. Я не знала, что делать, и опомнилась только тогда, когда он начал повторять:

— Мама, давай спрячемся! Я жить хочу…

Куда же деваться? Скорее в погреб, может, не найдут! Схватила ребенка, прижала к себе. А в мыслях одно: если убьют, то пусть вместе с Володей.

В погребе уже сидели сестра мужа и знакомая женщина из Клина. Страшила неизвестность. В хате остался свекор со своим сыном. Я осмелилась выглянуть наружу. Услышала, как кричали люди где-то в центре. Мы замерли. А Володя все повторял:

— Мама, я хочу жить!

— Тихо, сынок, тихо. Нельзя разговаривать!

Но как ему втолкуешь?! Глубже всего в память почему-то врезались те минуты, когда закудахтали и взлетели на погреб, в котором мы сидели, напуганные куры. Внутри похолодело. Мелькнуло: «Сюда идут! Все! Конец!»

Сколько времени прошло, мы не знали. Потом услышали, как заголосила свекровь, которая пряталась в сарае. Только-только фашисты ушли, она бросилась в хату, где увидела мертвыми мужа и сына.

Бежать, бежать отсюда! Но куда? Как? Втиснулись в снег в малиннике за сараем. Когда стемнело, фашисты просигналили ракетой — наверное, давали знак своим снять оцепление.

А нам надо было бежать из родного дома. В селе Высокое нас приютили незнакомые люди, обогрели…

Вовек не забудет тех дней Мария Яковлевна Гелахова. Тогда она потеряла самое дорогое — детей: четырехлетнего Виталика и девятилетнего Володю. Никогда не сотрутся в ее памяти те ужасные картины.

Люди, кто мог, прятались в лесу. Не много таких было, кому удалось проскочить через гитлеровские заслоны.

В дом к Марии Яковлевне забежала соседка с двумя детьми и старой матерью:

— Помогите, спрячьте. К ряду всех стреляют. Детей бы уберечь!

За нею на порог — фашисты.

Пока соседей расстреливали, успела Мария Яковлевна с детьми во двор выбежать. Но от пули далеко не убежишь. Виталик упал возле калитки. Тяжело раненной рухнула на землю и сама женщина. Сквозь звон в голове услышала, как просил ее старший сын: «Дяденька, не убивай!» Убили!

Еле живая приползла к подвалу, открыла дверь:

— Люди, помогите!

С пробитыми пулей легкими привезли Гелахову в соседнее село. Добрые люди выходили.

В Корюковской средней школе №1 часто проводят уроки мужества, уроки памяти. К ученикам в такие дни приходят ветераны, кто вынес на своих плечах тяжести военной поры. Запомнили учащиеся и рассказ учителя своей школы Михаила Филипповича Хоменко. Во время корюковской трагедии он был их сверстником.

Вместе с немногими корюковчанами ему чудом удалось бежать из поселка в соседнее село. Ночью он видел, как пылала Корюковка.

Когда палачи закончили свое черное дело, пришел юноша домой. Но поселка уже не было. Только черные печные трубы, да обожженные деревья. Везде руины, пепел, гарь…

Возле изгороди увидел человека. Подошел ближе, а он мертвый.

Чуть поодаль увидел парня, перегнувшегося пополам на заборе. Видимо, убегал бедняга, хотел за забором укрыться, но и его нагнала гитлеровская пуля. Невдалеке лежала убитая девушка…

Такое забыть нельзя!

Да, страшные испытания выпали на их долю. Жили — не жили: ходили по лезвию ножа. Пока не пришли наши войска. Нет просто возможности описать, с какой радостью их встречали!

А у советских солдат и офицеров, у суровых людей, которые не один раз смотрели в лицо смерти, сердца содрогались от увиденного и услышанного.

Корреспондент областной газеты «Деснянская правда» Никитенко опубликовал 26 марта 1944 года статью «Кровь Корюковки». В ней — свидетельства очевидцев, неопровержимые факты.

Вот в одном из домов гитлеровцы убили восьмидесятичетырехлетнего старика, девушку и мальчика одиннадцати лет… В детской качалке нашли грудного ребенка со следами штыковой раны. Решиться на такое мог только зверь в человечьем обличии!

…Пятьсот человек собралось в церкви. Священник читал молитву. Врывается группа фашистов. Приказывают всем оставаться на местах. Запирают двери, обливают церковь бензином и поджигают…

Вернемся еще раз к документам.

В акте Корюковской районной комиссии от 2 сентября 1944 года читаем:

«Мы, нижеподписавшиеся, Корюковская районная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников по Корюковскому району Черниговской области в составе: председателя — секретаря Корюковского РК КП(б)У Савенко Семена Ильича, члена комиссии — председателя исполкома райсовета депутатов трудящихся Губенко Григория Федоровича и секретаря комиссии — секретаря исполкома Корюковского райсовета депутатов трудящихся Новика Андрея Степановича, составили настоящий акт о нижеследующем:

2 марта 1943 года карательный отряд гестапо под видом борьбы с партизанами произвел дикую расправу над мирным населением в поселке Корюковке Корюковского района Черниговской области. Прибывшие гестаповцы согнали мирное население в общественные помещения (ресторан, земельный отдел, театр, рабочий клуб и пр.) якобы для проверки документов. Когда доверчивые граждане сошлись в указанные места, гестаповцы начали поголовное истребление собравшихся. После этого начали насильно сгонять население в указанные помещения и там расстреливать. Так сгоняли людей для расстрела несколько раз. Помимо этого, отряды жандармерии на окраинах Корюковки обходили дома и на месте расстреливали всех присутствующих (мужчин, женщин, детей).

3 марта общественные здания и дома граждан были подожжены вместе с трупами расстрелянных жителей, был сожжен весь поселок, за исключением единичных домов. Всего за эти два дня было зверски замучено 7 тысяч человек.

При расследовании удалось установить личности 1388 человек, остальные 5612 человек остались неопознанными.

К акту прилагаются пять протоколов допросов свидетелей.

Чрезвычайная государственная комиссия по преступлениям оккупантов в Черниговской области свидетельствует, что в те мартовские дни гитлеровцы сожгли в Корюковке 1290 домов из 1300 существовавших. Всего в районе расстреляно 7640 человек, 1129 — угнаны в фашистское рабство. Всего за годы оккупации с Черниговщины было принудительно вывезено 41 578 человек.

Одновременно с районным центром полностью был сожжен рабочий поселок около Корюковки — Алексеевка, где в огне сгорело 304 человека разного возраста.

Корюковка не была единственным местом, где фашисты проявили свою звериную сущность. Таких примеров — сотни, в Черниговской и других областях. Вот лишь некоторые из них.

Одним из главных мест варварского уничтожения населения стал областной центр. В Чернигове гитлеровские палачи убили 52 453 человека. В селе Елино и на хуторе Мостки Щорсовского района было убито 440 советских граждан. В клубе села Тиница Бахмачского района гестаповцы сожгли заживо 112 сельских активистов. В Носовском районе было полностью сожжено село Козары и расстреляно 3908 его жителей. С лица земли было стерто село Пески Новобасанского района и уничтожено более 860 сельчан.

В обращении Черниговского подпольного обкома КП(б)У и штаба партизанского движения к трудящимся области говорилось:

«Кровью человеческой залиты руины Чернигова, Бахмача, Корюковки, сел Михайло-Коцюбинского, Остерского, Холминского и всех наших районов области…

Еще до сих пор звенят в ушах крик, стон, мольба о помощи тысяч изувеченных, растерзанных, сожженных корюковчан, которых душегубы-фашисты на протяжении двух дней кололи, душили, расстреливали, жгли…»[10]

В ответ на это обращение партизаны и подпольщики усилили свои действия против оккупантов. Еще самоотверженнее стали бороться партизаны на Корюковщине. Уже 24 марта сорок третьего года секретарь подпольного обкома партии, командир партизанского соединения Н. Н. Попудренко радиограммой докладывал Центральному Комитету КП(б)У и Украинскому штабу партизанского движения, что за последние 10 дней Корюковский район очищен от врага.

От тех трагических и героических событий нас отделяет более сорока лет. Но время не должно стереть в памяти нашей ни единого штриха, ни единой черточки из того, что произошло. Чтобы больше никогда не повторилось подобное!