Предатели или жертвы войны: коллаборационизм в Карелии в годы Второй мировой войны 1939-1945 гг.

Отдельные факты проявления коллаборационизма среди местного (прежде всего финно-угорского) населения на оккупированной территории Карелии в 1941–1944 гг. легли в основу предложений командования Карельского фронта в адрес ЦК ВКП(б) летом 1944 г. о ликвидации Карело-Финской ССР (КФССР) и выселении советских карел, финнов и вепсов в Сибирь. Информацию о сотрудничестве местных жителей с финским оккупационным режимом органы НКГБ — НКВД КФССР в полном объеме предоставили члену Военного совета Карельского фронта генерал-лейтенанту Т. Ф. Штыкову и другим генералам, прибывшим вместе с командующим фронтом К. А. Мерецковым в Карелию в феврале 1944 г.

Составной частью этих информационных материалов были факты если не прямого коллаборационизма, то, по крайней мере, пассивного сопротивления советским властям, которые проявились, прежде всего, среди финно-угорского населения Карелии во время эвакуации в начальный период Великой Отечественной войны.

3.1. Проблемы эвакуации населения Карелии в начальный период Великой Отечественной войны в контексте коллаборационизма

22 июня 1941 г. нацистская Германия начала военные действия против СССР. 26 июня 1941 г. президент Финляндии Р. Рюти в выступлении по радио официально объявил о состоянии войны с Советским Союзом. В начальный период войны части Красной Армии отступали от госграницы. Это отступление потребовало провести эвакуацию населения и перебазировать в восточные регионы страны оборудование промышленных предприятий, ценное имущество колхозов и совхозов из районов, находившихся под угрозой захвата противником.

Конкретные задачи по проведению эвакуации определялись в постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 июня 1941 г. «О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имуществю) и в директиве ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 29 июня 1941 г. «Партийным и советским организациям прифронтовых областей»[418]. Для непосредственного руководства эвакуационными работами был создан Совет по эвакуации[419].

В Карелии непосредственное руководство эвакуацией осуществляла созданная по решению ЦК КП(б) КФССР комиссия по эвакуации в составе: секретарь ЦК Компартии республики П. В. Соляков, заместитель председателя Совнаркома М. Ф. Иванов и секретарь Президиума Верховного Совета КФССР Т. В. Вакулькин, которая приступила к работе в начале июля 1941 г.[420] На местах эвакуацию проводили районные и городские комитеты партии и исполкомы Советов.

Эвакуация населения из пограничных районов Карелии началась с первых дней войны. По решению комиссии прежде всего эвакуировались детские учреждения (детские сады и ясли, детские дома) и дети до 16 лет вместе с родителями. Трудоспособное взрослое население оставалось на оборонных работах и уборке урожая. Позже, в связи с продвижением противника вглубь советской территории, началась эвакуация и взрослого населения, проходившая в очень сложных условиях[421].

Однако еще до принятия решения об эвакуации на высшем уровне этот вопрос был решен в органах безопасности. Уже 24 июня 1941 г. из Народного комиссариата государственной безопасности СССР (далее — НКГБ СССР) в адрес народного комиссара госбезопасности КФССР М. И. Баскакова поступила телефонограмма, в которой указывалось о необходимости информирования Москвы по вопросам эвакуации дел арестованных, а затем и самих арестованных[422].

В Петрозаводске эвакуация началась в день поступления указанной телефонограммы. Уже вечером 24 июня М. И. Баскаков сообщал наркому госбезопасности СССР В. Н. Меркулову о том, что «из аппаратов НКГБ КФССР, расположенных в пограничной полосе (Выборг, Яски, Энсо, Кексгольм, Сортавала, Суоярви, Поросозеро, Реболы, Ухта и Кестеньга) началась эвакуация агентурно-оперативного делопроизводства (агентурных дел, дел формуляров, учетных дел, личных и рабочих дел агентуры и оперативного делопроизводства). В ночь на 25 июня была намечена эвакуация всех арестованных в количестве 800 человек, содержащихся в Выборгской тюрьме, а также 60 арестованных, содержавшихся в Петрозаводской тюрьме НКВД»[423].

Однако эвакуация арестованных, содержащихся в Выборгской тюрьме, была задержана из-за неподготовленности конвоя. Арестованные, содержащиеся в Выборгской тюрьме в количестве 1050 человек (а не 800, как указывалось ранее), 26 июня эвакуировались в г. Челябинск. Из Петрозаводской внутренней тюрьмы НКГБ арестованные в количестве 109 человек были эвакуированы в г. Красноярск 14 июля 1941 г.[424]

Следует отметить, что в первую очередь НКГБ КФССР эвакуировал из пограничных районов и столицы республики «антисоветский и сомнительный элемент, ряд подучетников, активно проявляющих себя»[425]. При этом эвакуация и аресты начались еще до ведения на территории КФССР боевых действий и вступления Финляндии в войну против СССР на стороне нацистской Германии. Можно предположить, что органы советской власти опасались, что неэвакуированный «Сомнительный и подучетный элемент» может выступить на стороне противника. Кроме того, органы власти знали, что Финляндия вступит в войну на стороне Германии, и, не доверяя своим гражданам, финнам по национальности, готовились провести превентивные меры в отношении их.

Под категорией «подучетники» («подучетный элемент») в органах безопасности понимали лиц, совершивших или подозреваемых в совершении государственных преступлений (в частности, контрреволюционных преступлений, особо опасных преступлений против порядка управления (14 пунктов ст. 58 УК РСФСР)), а также ряда других преступлений. К «Подучетникам» относили и лиц, незаконно прибывших в СССР, и тех, чья национальность не была представлена в составе национальностей Союза ССР. Были и другие категории, которые относились к «подучетникам», все они состояли на учете в НКВД — НКГБ.

Таким образом, лица финской национальности подпадали под категорию «подучетного элемента». Следует отметить, что органы советской власти не доверяли финнам еще во второй половине 1930-х гг., в период массовых репрессий в стране, развернув борьбу с «финским буржуазным национализмом»[426]. Из числа всех арестованных и осужденных в 1937–1938 гг. финны, чья численность в середине 1930-х гг. едва превышала 3 процента населения республики, составляли 40 процентов всех репрессированных. По «национальным приказам» доля финнов была еще выше — до 73 процентов (карелы — 16 процентов, русские — 2 процента)[427].

Война на Севере, которую СССР вел против Финляндии, союзницы Германии в 1941–1944 гг., придала и без того сложным отношениям властей с советскими гражданами финской национальности особый характер. Летом 1941 г. их рассматривали как возможных пособников противника, который вел наступление по всей Карелии, стремительно приближаясь к Петрозаводску. При этом следует признать, что порой финны сами давали властям повод сомневаться в их лояльности к СССР. В финской среде республики по-разному относились к началу военных действий. Были и те, кто желал поражения СССР в войне с Германией и Финляндией. Это находило отражение в документах органов безопасности.

Первые высказывания антисоветского характера были выявлены уже в первые дни войны. Так, в одном из документов НКГБ КФССР говорится: «В 22 часа 27 июня 1941 года во время воздушной тревоги, когда по радио было объявлено, что приближаются вражеские самолеты, гражданка Ахти Екатерина Ивановна начала плясать, выкрикивая "русские сволочи, победа будет за нами", после задержания она вновь стала выкрикивать "русские сволочи"»[428] и т. п.

По мере продвижения финских войск вглубь республики НКВД[429] КФССР отмечает изменения в настроениях населения, особенно среди финнов, чьих высказываний антисоветского характера стало больше. В докладной записке «О выполнении директив НКГБ Союза ССР…» на имя П. А.Судоплатова[430] от 3 сентября 1941 г. нарком НКВД КФССР М. И. Баскаков отмечал, что «если в начале войны антисоветские настроения среди финнов были редкими явлениями, то теперь таких фактов зарегистрировано больше»[431]. Так, во второй половине июля 1941 г. «…финка Тоуронен Анна заявила: "Я не буду сожалеть, если власть советов потерпит поражение, а на смену ей придет другая власть"… Разрабатываемый по шпионажу финн Линдаль высказал мысль о неизбежной победе Германии над СССР»[432].

Отдельным высказываниям местного финно-угорского населения НКВД КФССР придавал характер массовости. Так, нарком внутренних дел КФССР М. И. Баскаков в докладной записке «О выполнении директив НКГБ Союза № 127, 136 и 168», направленной 1 августа 1941 г. заместителю народного комиссара внутренних дел СССР комиссару государственной безопасности третьего ранга В. Н. Меркулову, писал, что «общее политико-моральное состояние населения КФССР с начала войны и за истекшую декаду с 21 по 31.07.1941 г. является хорошим. Вместе с тем агентура контрразведывательного отдела (КРО) и секретно-политического отдела (СПО) за истекшую декаду сообщила ряд фактов, указывающих на то, что некоторая часть "подучетного элемента" из числа бывшего кулачества, трудпереселенцев и, главным образом, финского населения, в связи с продвижением отдельных групп белофинских войск в направлении Петрозаводска, группируясь, проявляет себя антисоветски»[433].

Лица, проводившие подобную агитацию, «брались в проверку и разработку», многие из них были арестованы. 24 июня 1941 г. М. И. Баскаков, докладывая В. Н. Меркулову о положении дел в республике, сообщал, что «всего арестованных на 24 июня 84 человека, в т. ч. арестованных с начала военных действий 31, из которых 29 за истекшие сутки». Аресты проходили не только в Петрозаводске, но и по всей республике. По мере продвижения финских войск их число возрастает. Так, за декаду с 21 по 31 июля были арестованы 17 человек. Всего с начала войны по 20 августа в Карелии было арестовано 230 человек: по городу — 130, по сельской местности — 93, военнослужащих — 7. Закончено следственных дел с начала войны на 90 человек[434].

Поведение отдельных представителей финской диаспоры республики в начальный период войны, их высказывания в пользу противника, а также их национальная принадлежность послужили поводом к первоочередной, принудительной эвакуации данной категории населения.

В докладной записке М. И. Баскакова на имя одного из руководителей НКВД СССР П.А.Судоплатова 3 сентября 1941 г. говорится: «Как сообщила подавляющая часть финской агентуры, большинство финнов отказываются выполнять решения эвакуационных троек о выезде из города (имеется в виду Петрозаводск. — С. В.) и под любым предлогом пытаются остаться здесь искрываются вместе с семьями в пригороде Петрозаводска, который в значительной мере заселен финнами. Только по одному Зарецкому району города отказалось эвакуироваться свыше 110 финских семей»[435].

Учитывая нежелание отдельных лиц финской национальности эвакуироваться из Петрозаводска, НКГБ КФССР провел проверку по данному вопросу, в ходе которой было установлено, что еще в начале сентября 1941 г. «…в пос. Бараний Берег (пригород Петрозаводска. — С. В.) проживало много семей финнов, они, чтобы не эвакуироваться, оставили вещи и ушли в лес». Принятыми мерами эти финны почти полностью обнаружены и эвакуированы. «Отказалась также от эвакуации и финская писательница Хильда Тихля, заявив окружающим, что боятся финнов нечего, они никого не трогают…». В то же время агентура сообщала о том, что «…писательница Хильда Тихля группирует вокруг себя националистически настроенных финнов, проповедует среди них непобедимость религиозного движения, утверждая, что финскую армию толкает на победы человеческий дух-освободитель» и т. п. Она же доказывала моральное превосходство финской армии. Ввиду престарелого возраста Тихля была не репрессирована, а подвергнута принудительной эвакуации[436]. В Карелию она уже не вернулась, умерла в эвакуации 27 марта 1944 г. в возрасте 72 лет. В 1930-е rr. Хильда Карловна Тихля чудом избежала репрессий. В 1937 г. на страницах журнала «Ринтама» («Rintama», № 7) проза писательницы была признана политически ошибочной и вредной[437].

В документах органов безопасности Карелии отмечается, что «в связи с насильственной эвакуацией среди финнов вновь возобновляются разговоры о произведенных в 1937–1938 гг. арестах "невинных" людей и ставится вопрос о необходимости их освобождения». Так, Айно Салмела выражала возмущение тем, что по последнему указу освобождено много преступников, а «честных людей, арестованных в 1938 году, до сих пор держат в тюрьмах…»[438].

Все вышеуказанные факты уклонения от эвакуации относятся, в основном, к лицам финской национальности, проживавшим в Петрозаводске. И этому есть объяснение: во-первых, именно в столице республики проживала наиболее крупная и грамотная часть финской диаспоры; во-вторых, в столице республики находился наиболее мощный аппарат органов безопасности; в-третьих, все аппараты органов безопасности, дислоцировавшиеся западнее Мурманской железной дороги, летом 1941 г. были заняты подготовкой к отражению наступающих финских войск и у них не было времени заниматься данным вопросом.

По данным переписи 1939 г., национальный состав Карельской АССР был представлен следующим образом: население республики — 468 898 человек; русские — 296 529 (63,2 процента); карелы — 108 571 (23,2 процента); вепсы — 9 388 (2 процента); финны — 8 322 (1,8 процента); прочие — 46 088 (9,8 процента)[439]. По материалам Военного архива Финляндии, на 1 июля 1942 г. в общем составе населения, оказавшегося в зоне оккупации, насчитывалось: всего — 85 705 человек, из них: ненациональное население (русские и другие не финно-угорские народы) — 46 700 человек; национальное население (финно-угорское) — 39 005 человек[440]. Из национального населения насчитывалось 583 финна и 269 ингерманландцев, всего — 852 человека[441], что составляло более 10 процентов населения, оказавшегося в зоне оккупации. В процентном отношении количество финнов в составе населения в 1942 г. увеличилось на 8 процентов по сравнению с 1939 г.

Такая же тенденция была характерна и для столицы республики. В Петрозаводске и его пригороде — п. Соломенном, по данным переписи 1939 г., из 74 674 человек населения финнов было 2 212 (2,9 процента). А по одной из переписей, проведенных финскими властями на оккупированной территории Карелии, на 1 июля 1942 г. в Петрозаводске проживало 5 074 человека, из них 303 человека финской национальности (179 финнов и 124 финна-ингерманландца), что составляло 6 процентов всех петрозаводчан[442].

Следует отметить, что ряд лиц финской национальности, уклонявшихся первоначально от эвакуации, бежали из Петрозаводска уже после его оккупации финскими войсками. Так, по архивным данным, 8 октября 1941 г. с территории, занятой противником, на лодке через Онежское озеро в Пудожский район республики (восточный берег Онежского озера) прибыли советские граждане финской национальности Пенти Нуортева, Матвей Нуортева и Урхо-Карл Кортэ. При эвакуации из Петрозаводска близ с. Шелтозеро они были задержаны финскими военными, но после проверки отпущены. Однако по прибытии в Пудожский район все трое были арестованы сотрудниками НКВД, после чего на них были заведены уголовные дела[443].

Сравнивая численность финского населения, оказавшегося на территории оккупированной Карелии в 1941–1944 гг., с данными переписи 1939 г., следует иметь в виду, что летом 1940 г. в Карело-Финскую ССР из г. Мурманска и Мурманской области органами НКВД Мурманской области, по неполным данным, было переселено 7 120 граждан иностранных национальностей (к инонационалам относили тех, чья национальность не входила в состав национальностей СССР). Среди них больше всего было финнов — 4033 человека[444]. Поэтому накануне Великой Отечественной войны финское население Карелии увеличилось и составляло около 12 тыс. человек. Однако все спецпереселенцы в первые же дни военных действий вместе с другими «неблагонадежными элементами» (заключенными, «подучетниками» и др.) были насильственно эвакуированы в тыл страны. В этой связи данное сравнение численности финнов в довоенный и военный период вполне корректно.

Благодаря четкой организации в целом, эвакуация из Карелии в тыловые районы страны прошла успешно в широких масштабах и в сжатые сроки. Всего, по неполным данным, из республики эвакуировалось свыше 530 тыс. человек[445], в том числе и значительная часть финского населения.

Однако открытым остается вопрос о поведении и действиях отдельных представителей финского населения Карелии в начальный период Великой Отечественной войны. Как оценивать их нежелание эвакуироваться в тыл страны? Можно ли считать их поведение проявлением коллаборационизма? Исследуя данную проблему, приходишь к мысли о пассивной форме сопротивления советских граждан финской национальности органам государственной власти в период эвакуации. При этом следует отметить, что это пассивное сопротивление носило стихийный характер. У финского населения были серьезные основания не любить существовавший сталинский режим, многие финны потеряли своих родных и близких в годы «большого террора», вероятно, часть из них совершала эти поступки от отчаяния. Вместе с тем вполне объяснимо то обстоятельство, что у большинства советских граждан было негативное отношение к людям, допускавшим «антисоветские высказывания» и избегавшим эвакуации в тыл страны в то время, когда враг приближался к столице республики. Кроме того, данные поступки подпадали под действия уже существовавших правовых норм, а с учетом начавшейся войны — новых законов и подзаконных актов.

Так, 22 июня 1941 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «О военном положению>. Одновременно в этот же день опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения», в том числе и на территории Карело-Финской ССР[446]. 26 июня 1941 г. была издана Директива НКГБ СССР № 148 об аресте и преданию суду военного трибунала распространителей панических слухов, пытающихся дезорганизовать тыл. 28 июня 1941 г. была принята Директива НКГБ СССР № 152 о мероприятиях по пресечению распространения среди населения провокационных слухов в связи с военной обстановкой[447].

Время покажет, что большая часть оставшихся на оккупированной территории Карелии в 1941–1944 гг. советских граждан финской национальности не будет проявлять активность в сотрудничестве с финскими оккупационными властями. Их задача была простой — необходимо было выжить во время оккупации. Хотя, по архивным документам, в отчетах разведчиков, вернувшихся из оккупированного Петрозаводска, приводятся некоторые фамилии финнов, вставших на путь сотрудничества с оккупационной администрацией, в их числе: Анна Паррас, работала в Финском национальном театре; Иван Ахо, плотник Петрозаводского пивзавода; Людвиг Раяла, механик Лососинской автобазы, и др.[448] Все они в начале войны отказались от эвакуации и остались в Петрозаводске.

Но таких людей было немного. Коллаборационизм не являлся характерной чертой советских финнов, что проявилось в последующий период войны. Так, среди 2 799 человек, эвакуировавшихся с оккупированной территории Карелии в Финляндию летом 1944 г., советских финнов насчитывалось 214 человек, ингерманландцев — 176 человек[449]. На наш взгляд, их поведение в период эвакуации носило характер пассивного сопротивления. Однако органы госбезопасности в военный период расценивали это поведение как проявление коллаборационизма.

3.2. Коллаборационизм и борьба руководства Карело-Финской ССР за сохранение республики в 1944 г

С проблемой коллаборационизма среди местного населения на оккупированной территории Советской Карелии в 1941–1944 гг. связан и вопрос о том, существовали ли у командования Карельского фронта планы ликвидации Карела-Финской ССР. летом 1944 г. и выселения финно-угорских народов республики (карел, финнов, ингерманландцев, вепсов) в восточные районы страны. Эта проблема впервые возникла в конце 1980-х — начале 1990-х гг., когда в научный оборот стали вводиться новые архивные источники, которые ранее находились на спецхранении и были недоступны исследователям. Данные документы позволили значительно расширить наши представления о трагической и героической истории карел, финнов и вепсов в Карелии, в том числе и в военный период.

Весьма интересными и важными архивными источниками являются документы личного архива бывшего первого секретаря ЦК КП(б) Карела-Финской ССР, члена Военного совета Карельского фронта Г. Н. Куприянова, которые хранятся в фондах Национального архива Республики Карелия (НА РК)[450].

В 1938 г. Г. Н. Куприянов был направлен из Ленинграда на партийную работу в Карелию и избран первым секретарем Карельского обкома ВКП(б); в 1940 г. после создания Карела-Финской ССР он стал первым секретарем ЦК КП(б) КФССР. Двенадцать лет Г. Н. Куприянов возглавлял партийную организацию республики. В годы войны был членом Военсовета Карельского фронта. В 1950 г. Г. Н. Куприянов был арестован и осужден по «ленинградскому делу», освобожден и реабилитирован в 1956 г.

После выхода на заслуженный отдых и до самой смерти в 1979 г. Г. Н. Куприянов практически все свое время посвятил встречам с участниками Великой Отечественной войны на Севере, изучению архивных документов и написанию воспоминаний. Кроме многочисленных статей, опубликованных в различных газетах и журналах в 1970-е гг., им написаны две книги[451]. Однако многие его работы так и не были опубликованы. Как показывают архивные документы, в 1960-1970-е гг. книги Г. Н. Куприянова неоднократно включались в планы республиканского издательства «Карелия», но не утверждались. На наш взгляд, это объяснялось тем, что в воспоминаниях Г. Н. Куприянова давалась нелестная оценка действиям в годы Великой Отечественной войны тогдашних руководителей республики — первого секретаря Карельского обкома КПСС И. И. Сенькина и председателя Президиума Верховного Совета Карельской АССР П. С. Прокконена, которые и оказывали противодействие этим публикациям в Карелии. Сам Г. Н. Куприянов в предисловии к рукописи «Война на Севере» пишет: «Для меня сейчас предельно ясно, что если бы моя рукопись была написана идеально, она все равно не была бы издана в Карелии, пока Прокконен и Сенькин занимают руководящие посты»[452].

Личный архив Г. Н. Куприянова включает в себя рукописи неопубликованных книг: «Война на Севере», «Записки партийного работника», «Партизанское движение в Карелии в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», «Чувство дистанции», «Пленные финны», а также многочисленные статьи, отправленные им в редакции газет и журналов, обширную переписку с воинами Карельского фронта, партизанами и подпольщиками, воевавшими на территории Карелии, дневники, которые Куприянов вел в сталинских тюрьмах и на пересыльных пунктах после своего ареста, и другие документы.

Из всех представленных в архиве Г. Н. Куприянова материалов особый интерес вызывают те, в которых рассматриваются национальные проблемы в Карелии в 1930-1940-е гг. Выделим из них только одну проблему, практически не исследованную в научной литературе и связанную с темой данной монографии, — вопрос о планах ликвидации в августе 1944 r. Карела-Финской ССР и выселении карел, финнов и вепсов в восточные районы СССР.

Надо иметь в виду, что воспоминания Г. Н. Куприянова носят, конечно, субъективный характер, многое записывалось им по памяти. Вместе с тем необходимо отметить тот факт, что при подготовке своих книг он длительное время в 1960-1970-егг. работал в центральных и карельских архивах. Поэтому в исследовании данного вопроса предпримем попытку сопоставить свидетельства Г. Н. Куприянова с другими архивными документами, которые хранятся в Национальном архиве Республики Карелия. В определенной мере это позволяет провести научную экспертизу и сделать вывод о достоверности суждений автора о происходивших событиях. Кроме того, необходимо выяснить, насколько факты коллаборационизма на оккупированной территории Карелии в 1941–1944 гг. были связаны с планами командования Карельского фронта по ликвидации республики летом 1944 г.

Впервые о планах репрессий против карел и финнов летом 1944 г. в конце боевых действий на Карельском фронте рассказал карельский писатель О. Степанов. В интервью одной из центральных финляндских газет «Helsingin Sanomat» 30 марта 1988 г. он сообщил о своей послевоенной переписке с Г. Н. Куприяновым и о том, что в одном из писем тот сообщил ему о планах командования Карельского фронта по переселению карел, финнов и вепсов в Сибирь в августе 1944 г. и что ему, Куприянову, удалось предотвратить эту акцию[453]. Данное интервью было подготовлено известным финляндским журналистом Ю. Рислакки и вышло под броским заголовком «Выселение карел в Сибирь подготавливали в августе 1944 г.». Однако эта, казалось бы сенсационная, публикация не вызвала тогда большого резонанса в Карелии, так как в то время трудно было подтвердить или опровергнуть эту информацию.

Знакомство с документами личного архива Г. Н. Куприянова, к которым историки получили доступ в полном объеме только в начале 1990-х гг., дает возможность более подробно раскрыть данную проблему, которая Куприянова очень волновала, поскольку к вопросу о планах выселения карел и финнов в 1944 г. из республики он обращался неоднократно. Об этом свидетельствуют специальные разделы в его рукописных книгах «Записки партийного работника» и «Война на Севере». Инициатором этой планируемой акции Г. Н. Куприянов считал генерал-лейтенанта Т. Ф. Штыкова, члена Военного совета Карельского фронта с 22 февраля по 15 ноября 1944 г.[454] По словам Куприянова, сразу же по прибытии в Беломорск в марте 1944 г. Т.Ф.Штыков поставил вопрос: «Как вели себя карелы и финны за три года войны?» И в дальнейшем при каждой встрече с руководителями республики он возвращался к этой теме. Г. Н. Куприянов же неизменно подчеркивал, что у него нет фактов, которые бы поставили под сомнение преданность карел и финнов советской власти и заподозрили бы их в сочувствии к противнику[455].

Как видно из воспоминаний Г. Н. Куприянова, не получив от него фактов, компрометирующих карельский и финский народы в сотрудничестве с оккупационными финскими властями, Т. Ф. Штыков стал искать необходимые ему данные через органы НКВД — НКГБ республики, Управление контрразведки СМЕРШ Карельского фронта и политорганы. И спустя некоторое время он сообщил Куприянову несколько фактов сотрудничества карел с оккупационными властями: предательство карелом Васильевым с хутора Копро-Ламби разв ед чик о в Гумбарова и Бурцева; предательство связного НКВД КФССР карела Терентьева, выдавшего оккупационным властям Бутлякову и Артемьеву; сотрудничество с оккупантами 13 вепсов в Шелтозерском районе и некоторые другие[456]. «Но эти факты были незначительными и до этого уже были известны нам в ЦК КП(б) республики, — отмечает Г. Н. Куприянов. — И, конечно, они не могли бросить тень на весь карельский народ»[457].

В своих воспоминаниях Г. Н. Куприянов пытается выяснить мотивы поведения члена Военного совета Карельского фронта Т. Ф. Штыкова и приходит к выводу, что тот хотел идти «В ногу со временем» и выслужиться перед Сталиным[458]. Здесь следует подчеркнуть, что политика репрессий против целых народов широко применялась сталинским руководством в военный период. В августе 1941 г. была ликвидирована автономия немцев Поволжья, а сами они выселены в Сибирь и Казахстан. В 1943 г. были ликвидированы национально-государственные образования калмыков и карачаевцев, а сами народы насильственно депортированы из родных мест. В 1944 г. готовились, а затем были осуществлены репрессивные меры против чеченцев, ингушей, балкарцев, крымских татар и других народов.

Судя по воспоминаниям Г. Н.Куприянова, хотя до лета 1944 г. — до наступления войск Карельского фронта — никаких «новых фактов» сотрудничества карел с финскими оккупационными властями Т. Ф. Штыкову найти не удалось, он не оставил своей затеи. Когда началось наступление советских войск и был освобожден Олонецкий район республики, населенный преимущественно карелами, Штыков, по словам Куприянова, уделил большое внимание вопросу лояльности карельского населения советской власти и Красной Армии[459]. В частности, он заявил, что карелы плохо встретили наши войска, когда те занимали населенные пункты на территории этого района. Однако факты, по мнению Куприянова, были незначительны: вроде того, что в двух деревнях старухи-карелки не дали солдатам молока.

В разговоре с Г. Н. Куприяновым Т. Ф. Штыков сообщил, что дал задание начальнику Политуправления Карельского фронта К. Ф. Калашникову и начальнику Управления контрразведки СМЕРШ фронта Д. И. Мельникову подобрать факты, доказывающие «националистические устремления» карел, финнов и вепсов в годы войны[460].

Несомненно, что Штыков и другие генералы имели информацию органов НКГБ — НКВД КФССР об эвакуации жителей Карелии вглубь территории СССР в начальный период войны, в частности о том, что часть финского населения республики, особенно та, которая подверглась террору второй половины 1930-х гг., не желала эвакуироваться вместе с другими гражданами. Все эти факты тоже укладывались в представление генералов о коллаборационизме местного финно-угорского населения в период финской оккупации республики.

Дело принимало серьезный оборот. По свидетельству Г. Н. Куприянова, И. С. Яковлев, секретарь ЦК КП(б) КФССР по пропаганде, сообщил ему, что один из работников Политуправления Карельского фронта приказал ему (карелу по национальности. — С. В.) подготовить материалы, характеризующие «предательскую роль карел во время войны»[461]. А немного позднее Т. Ф. Штыков заявил, что подготовил докладную записку И. В. Сталину по вопросам высылки карел и финнов и что с его выводами согласны командующий Карельским фронтом К. А. Мерецков и член Военсовета Ленинградского фронта А. А. Жданов. В докладной записке был также сделан вывод и о том, что в Карелии не было широкого партизанского движения и серьезной подпольной работы на оккупированной противником территории[462].

Как видно из воспоминаний Г. Н. Куприянова, осознав, что убедить Т. Ф. Штыкова, Д. И. Мельникова и других генералов не представлялось возможным и что те все равно поставят вопрос в ЦК ВКП(б) о репрессиях против карел, финнов и вепсов, он принял решение подготовить контрматериалы. «Нельзя было надеяться на благодушие тех, кому в Москве предстояло решить вопрос о судьбе республики и ее народов, выслушав только доводы Т. Ф. Штыкова и Д. И. Мельникова, надо было готовиться к большому бою, а для него иметь больше фактов», — пишет Г. Н. Куприянов[463].

В распоряжении ЦККП(б) Карела-Финской ССР было много примеров героических подвигов карел, финнов, вепсов на фронте и в тылу в годы Великой Отечественной войны. Многие из них были опубликованы в военный период в республиканских газетах «Ленинское знамя» и «Totuus» («Правда», выходила на финском языке).

Кроме того, когда Т. Ф. Штыков еще в марте 1944 г. впервые заявил, что не доверяет карелам, тогда же Г. Н. Куприянов как член Военсовета Карельского фронта дал указание начальникам политотделов всех пяти сухопутных армий Карельского фронта, начальнику политотдела 7-й воздушной армии и начальнику Политуправления Северного Военно-Морского Флота, чтобы они собрали по войскам и по кораблям флота факты героических подвигов и образцовой службы карел, финнов и вепсов. Использовался также материал, который был в распоряжении ЦККП(б) Карело-Финской ССР, в штабе партизанского движения Карельского фронта и в аппарате Военсовета фронта. На основании этого была составлена записка об участии карел, финнов и вепсов в Великой Отечественной войне, утвержденная затем на бюро ЦККП(б) КФССР[464].

Этот сюжет в воспоминаниях Г. Н. Куприянова подтверждается архивными документами. В восьмом фонде НА РК имеется записка ЦК КП(б) КФССР «Об участии карела-финского народа в Великой Отечественной войне». Она составляет 73 машинописные страницы и содержит восемь глав[465]. В записке отмечается, что до 100 тыс. лучших сынов и дочерей Карела-Финской ССР, в их числе 24 тыс. карел и финнов, с оружием в руках выступили на защиту Советской Родины (призвано в Красную Армию 94,5 тыс. человек; участвовало в боевых операциях в составе истребительных батальонов 3,5 тыс. человек), 5 тыс. трудящихся республики с первых дней войны вступили добровольцами в ряды народного ополчения[466].

В документе подчеркивалось, что основная масса населения оккупированных врагом районов организованно была эвакуирована вглубь страны. Колхозники-карелы нередко выезжали целыми колхозами, со всем колхозным имуществом. Так, например, из Сегозерского района эвакуировался во главе с председателем карельский колхоз «Красная Звезда» (40 человек). Колхозники дружно работали в эвакуации. Позднее этот колхоз в полном составе вернулся в Сегозерье. В тех случаях, когда не имелось возможности вывести с собой колхозное добро, колхозники-карелы сжигали склады и собственные дома[467].

Далее в записке отмечалось, что на территории, оккупированной врагом, осталось не более 40 тыс. человек[468], среди них около 50 процентов карел и финнов, большинство которых не смогли эвакуироваться вследствие того, что пути их отхода оказались перерезанными финскими войсками. Следует иметь в виду, что Г. Н. Куприянов называет число советских граждан, проживавших до войны на территории республики. В оккупированную же Карелию финны ввезли еще около 40 тыс. человек из Ленинградской области — из района Свири, захваченного финскими войсками.

В записке приводились многочисленные факты геройства и мужества представителей карельского, финского и вепсского народов. В боях с противником отличились офицеры Красной Армии: финны по национальности — майор (впоследствии полковник) Валли, полковник Суомалайнен, полковник Лехен, капитан Кукконен и др.; карелы —:– полковники Ф. Егоров и И. Горчаков, майоры — Самойлов и Евсеев, капитаны — Амелии, Петров, Капитонов, Милорадов и др. Особенно подчеркивалось то, что среди карел, финнов и вепсов есть Герои Советского Союза: карел Николай Амелин, уроженец Сегозерского района, карелка Мария Мелентьева, уроженка Пряжинского района, вепсянка Анна Лисицына, уроженка Шелтозерского района, финн Петр Тикиляйнен[469].

Большое место в записке уделено освещению подвигов карельских и финских партизан и подпольщиков. В начале войны карелы, финны и вепсы составляли 32,5 процента от общего числа партизан республики (650 человек из 2 тыс.). С начала Великой Отечественной войны и до 20 июля 1944 г. карело-финские партизаны, по далеко неполным данным, истребили до 11 тыс. солдат и офицеров противника; уничтожили и повредили: эшелонов — 26; паровозов — 26; вагонов — 410; автомашин — 237; взорвали 96 железнодорожных и шоссейных мостов. В записке приводились фамилии карел — героев партизанской войны: И. А. Григорьев, Я. В. Ефимов, И. И. Кондратьев и др. Назывались имена проявивших себя подпольщиков: карела Егора Николаевского, возглавлявшего подпольную группу Ведлозерского района, вепса Дмитрия Горбачева, руководившего подпольной группой в Шелтозерском районе, и др.[470]

Отметим, что число уничтоженных партизанами Карельского фронта солдат и офицеров противника, приведенное в записке, было завышенным и не подтверждается архивными данными. Названные цифры, на наш взгляд, отражают желание Г. Н. Куприянова усилить свои аргументы в вопросе сохранения Карело-Финской ССР.

Значительное внимание уделялось в записке борьбе населения на оккупированной территории, где финские власти проводили политику разделения карел, финнов, вепсов от русских, пытались изобразить себя в роли «братьев-спасителей». Русские были поставлены в худшие материальные условия по сравнению с карелами и финнами. Для этих целей были введены три категории продуктовых карточек: финская, карельская и русская. Нормы питания русских были значительно ниже, чем карельских и финских рабочих. За одну и ту же работу русские получали меньше, чем финны[471].

В документе отмечалось, что нормами снабжения финские оккупационные власти пытались стимулировать «карелизацию» русского населения. Для увеличения количества карельского населения в Петрозаводске и в Кондопожском районе они пытались вручить русским гражданам паспорта карел. Кто имел паспорт карела, тот получал за работу 7–8 марок в час, в то время как за аналогичную работу русским платили 2–3 марки. Однако, как подчеркивалось в записке, советские люди крайне неохотно меняли свои документы[472].

В заключение делался вывод о том, что политика финских захватчиков потерпела крах: карельское, финское и вепсское население республики было едино с русским народом. Народ ждал Красную Армию, верил в ее возвращение и не хотел мириться с оккупантами[473]. Все попытки финнов убедить карел, финнов и вепсов переселиться в Финляндию провалились. В записке приводился такой пример: из 3 тыс. жителей оккупированного Шелтозерского района, который в основном был населен вепсами, в соседнюю страну выехало всего 24 семьи (104 человека)[474].

Докладная записка «Об участии карело-финского народа в Великой Отечественной войне» была направлена в ЦК ВКП(б) И. В. Сталину, а также А. А. Жданову, Г. М. Маленкову и А. С. Щербакову. «Эту записку, — пишет Г. Н. Куприянов, — я послал также начальнику Политуправления Карельского фронта генерал-майору К. Ф. Калашникову, приказал ему размножить ее и разослать во все политотделы дивизий с тем, чтобы политработники использовали факты из этой записки при проведении бесед и докладов среди бойцов»[475].

Проанализированные документы Центрального архива Министерства обороны (ЦАМО) подтверждают, что в период наступления войск Карельского фронта в массово-политической работе среди бойцов широко использовались сведения из этой докладной записки. Политуправление фронта в помощь агитаторам оперативно выпустило брошюру «Герои боев за освобождение Советской Карелии», где значительное внимание было уделено освещению подвигов карел, финнов и вепсов, а политотдел 176-й стрелковой дивизии издал листовку «Действуй в бою, как Сойту». Андрей Сойту, финн по национальности, за проявленное в боях мужество был награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды, медалью «За отвагу»[476]. В политической работе с личным составом войск Карельского фронта широко освещались подвиги бойцов 71-й стрелковой дивизии 7-й армии, в значительной мере состоящей из карел и финнов. Эта дивизия была сформирована на основе 1-го корпуса Финской народной армии сразу после окончания советско-финляндской войны 1939–1940 rr.

В середине августа 1944 г. командующий Карельским фронтом К. А. Мерецков, член Военсовета фронта Т. Ф. Штыков, первый секретарь ЦККП(б) КФССР Г. Н. Куприянов были вызваны в Москву, где предполагалось рассмотреть положение на Карельском фронте и решить вопрос о республике. Однако 10 августа 1944 г. на участке 32-й армии Г. Н. Куприянов был ранен и попал в госпиталь, поэтому в Москву поехали только К. А. Мерецков и Т. Ф. Штыков, их и принял Сталин. За то время, что Г. Н. Куприянов лежал в госпитале, произошли два события, которые, по его мнению, Т. Ф. Штыков пытался использовать для подтверждения своей точки зрения.

Первое — это неудачный бой 176-й дивизии, которой командовал финн по национальности генерал-майор Т. В. Томмола. С конца июня 1944 г. дивизия с боями наступала от станции Масельrская до государственной границы с Финляндией — свыше 200 километров по бездорожью, не получая подкрепления. Вышла к границе ослабленной, но продолжала наступление. Ее головной полк с дивизионом артиллерии перешел границу. Но финны перебросили подкрепление, и полк вынужден был отойти. Противник захватил две батареи. «По опыту других фронтов, — пишет Куприянов, — я знал, что отход одного полка и потеря двух батарей — не такое уж страшное дело в такой большой войне»[477].

К. А. Мерецков сначала не придал этому факту большого значения, хотя и был недоволен, что пришлось отойти и потерять две батареи. Однако Т. Ф. Штыков ухватился за это только потому, что дивизией командовал финн Т. В. Томмола. Он все доложил Сталину по телефону, и Томмола был снят с должности командира дивизии. «Об этом мне рассказал Г. М. Маленков, когда, выполняя указание И. В. Сталина, вызвал меня в Москву для объяснения по карельскому вопросу», — отмечает Г. Н. Куприянов[478].

Попытаемся проанализировать этот факт воспоминаний Г. Н. Куприянова, привлекая материалы коллективной монографии «Карельский фронт в Великой Отечественной войне». Действительно, в начале августа 1944 г. две дивизии 32-й армии — 289-я и 176-я — перешли государственную границу, но, встретив ожесточенное сопротивление противника, были вынуждены отойти на указанные Ставкой рубежи[479]. Куприянов ошибся только в одном: генерал-майор Т. В. Томмола с конца марта 1942 г. до 28 июня 1944 г. командовал 289-й стрелковой дивизией, а не 176-й, и был вынужден сдать командование генерал-майору Н.А. Чернухе[480].

Второй случай, о котором упоминает Г. Н. Куприянов, был связан с поэтом П. Шубиным, майором административной службы, находившимся в войсках Карельского фронта. Куприянов пишет: «12–13 августа 1944 г. ко мне в госпиталь приехал прокурор фронта полковник юстиции Стариковский и попросил санкцию на арест П. Шубина — за попытку изнасилования девушки. Я дал санкцию на арест и предание П. Шубина суду военного трибунала. Дело рассматривал председатель военного трибунала фронта подполковник юстиции А. М. Харитонов. Однако Т. Ф. Штыков взял под защиту П. Шубина, и тот не отбывал фактически никакого наказания, только был лишен звания майора. А затем Т. Ф. Штыков и А. А. Жданов обвинили меня в том, что я погубил русского парня из-за какой-то карельской девки»[481]. К сожалению, проверить этот факт по архивным документам пока не у далось.

Г. М. Маленков рассказал Куприянову о встрече К. А. Мерецкова и Т. Ф. Штыкова со Сталиным в середине августа 1944 г. Сталин завил, что прочитал как предложения Т. Ф. Штыкова, так и записку Г. Н. Куприянова и что без Г. Н. Куприянова решать вопрос нельзя и лучше всего рассмотреть его на Секретариате ЦК ВКП(б)[482]. Заседание Секретариата ЦК ВКП(б), на котором обсуждался вопрос о Карело-Финской ССР, состоялось 30 августа 1944 г. Как пишет Г. Н. Куприянов, на нем, кроме него самого, присутствовали А. А. Жданов, Г. М. Маленков, А. С. Щербаков, М. А. Шамберг, Т. Ф. Штыков и др.[483] Еще до заседания Г. Н. Куприянова принял Г. М. Маленков, который сказал, что вопрос о республике обсуждался у Сталина. Сталин прочитал записку Г. Н. Куприянова, нашел ее довольно убедительной и заявил, что аналогию между карелами и крымскими татарами провести нельзя. При этом он, правда, заметил, что Г. Н. Куприянов слишком перехваливает карел: «Он стал карелом больше, чем сами карелы»[484].

Исследователи этого вопроса по-разному объясняют позицию Сталина. Писатель О. Степанов, например, считал, что Г. Н. Куприянов был «любимцем Сталина» и в телефонных разговорах, которые время от времени происходили между Сталиным и Куприяновым, последний, вероятно, сумел повлиять на мнение диктатора[485].

На наш взгляд, на Сталина подействовали цифры и факты, приведенные в записке об участии карел, финнов и вепсов в Великой Отечественной войне. Данные разведки также говорили о том, что не было фактов «массового предательства населения». Что касается информации органов НКВД КФССР о двух братских батальонах в финской армии, сформированных из местного населения, то следует иметь в виду, что финны не считали эти батальоны лояльными до конца и убрали их с передовых позиций на фронте. К тому же лишь часть личного состава батальонов (прежде всего 3-го Хеймобатальона) была укомплектована на территории оккупированной Карелии[486].

Вызывает интерес и тот факт, что по постановлению РККА № 1526 от 3 апреля 1942 г. «Об изъятии из действующей армии военнослужащих финской национальности и переводе их в рабочие колонны НКВД»[487] воевавшие на различных фронтах финны-ингерманландцы отзывались с позиций и отправлялись в тыл в трудовые армии[488]. На Карельском же фронте такие акции не известны. И до самого выхода Финляндии из войны советские финны воевали в частях Карельского фронта, а некоторые из них командовали полками и дивизиями.

Что касается заседания Секретариата ЦК ВКП(б) 30 августа 1944 г., на котором решался вопрос о судьбах карел, финнов и вепсов, то вел его Г. М. Маленков. Первым слово взял Т. Ф. Штыков и изложил свою точку зрения по вопросу ликвидации Карело-Финской ССР и выселения карел и финнов из республики. Но факты у него, как отмечает Г. Н. Куприянов, были слабыми, незначительными, ничего нового он сообщить не смог. Затем выступил сам Куприянов. Отвергая доводы Штыкова, он привел многочисленные примеры героизма карел, финнов, вепсов в годы войны. Последним слово взял Г. М. Маленков, проинформировав присутствовавших о том, что Сталин против принятия административных мер по отношению к карелам. Их поведение, по его мнению, нельзя сравнить с поведением крымских татар. Позиция Сталина и решила спор[489].

После обсуждения данного вопроса Секретариат ЦК ВКП(б) ограничился тем, что отметил некоторые недостатки в массовополитической работе среди населения республики, только что освобожденного от финской оккупации, и предложил Г. Н. Куприянову подготовить проект постановления ЦК ВКП(б) по этому вопросу. Проект был подготовлен, и 31 августа 1944 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О недостатках массово-политической работы среди населения районов КФССР, освобожденных от финской оккупации»[490].

Что можно сказать по поводу этой части воспоминаний Г. Н. Куприянова? К сожалению, до сих пор часть документов ЦК ВКП(б) — КПСС (Секретариата, Оргбюро, Политбюро) остается недоступной для историков. Но материалы Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ, ранее — Центральный партийный архив) и Архива Президента Российской Федерации (АПРФ) свидетельствуют о том, что действительно 30 августа 1944 г. в ЦКВКП(б) рассматривался вопрос о Карело-Финской ССР, поле чего было принято соответствующее постановление.

Определенные факты не дают повода усомниться в правдивости суждений Г. Н. Куприянова. По итогам обсуждения этого вопроса было принято постановление ЦКВКП(б) от 31 августа 1944 г. «О недостатках массово-п. олитической работы среди населения районов КФССР, освобожденных от финской оккупации». Оно было опубликовано в печати и вошло во многие сборники документов и научные исследования по Великой Отечественной войне. На него в обязательном порядке ссылались историки, освещая проблемы идейно-политической работы партии среди населения в военный период[491]. Суть данного постановления сводилась к тому, что население освобожденных районов Карелии в течение трех лет находилось под воздействием вражеской националистической пропаганды, которая оказала серьезное влияние на сознание людей и мешала восстановлению народного хозяйства республики.

Анализ архивных и опубликованных документов показывает, что в Карелии была развернута большая работа по претворению в жизнь этого постановления. Лучшие пропагандистские силы были направлены в Шелтозерский, Олонецкий, Ведлозерский, Сегозерский и другие районы республики. Проводились лекции, доклады, беседы по темам Великой Отечественной войны[492].

Попытаемся отойти от идеологических установок этого постановления и объективно взглянуть на ситуацию. На оккупированной территории республики проживало всего около 86 тыс. человек, в основном женщины, старики и дети. И недостатки в массово-политической работе среди них не давали серьезного основания для специального обсуждения этого вопроса в ЦК ВКП(б) и принятия по нему постановления. Не будем забывать и о том, что шел август 1944 г., боевые действия продолжались на всем протяжении советско-германского фронта и у руководства партии и страны, конечно же, было много более важных дел.

На наш взгляд, принятие постановления ЦК ВКП(б) от 31 августа 1944 г. по существу было отголоском борьбы тех, кто хотел ликвидировать Карело-Финскую ССР и выселить карел, финнов и вепсов за пределы республики, с теми, кто хотел воспрепятствовать этой акции. Трудно себе представить, как сложилась бы судьба карел, финнов и вепсов, если бы было принято решение о ликвидации республики. Скорее всего, они разделили бы участь тех народов, чья национальная государственность была ликвидирована в этом же 1944 г. (чеченцев, ингушей, балкарцев, калмыков, крымских татар, карачаевцев и др.).

Вместе с тем постановка этого вопроса в ЦК ВКП(б) не прошла бесследно для Карело-Финской ССР. Как пишет Г. Н. Куприянов, определенное недоверие в верхах все-таки осталось. Видимо, в силу этого Г. М. Маленков отклонил в октябре 1944 г. просьбу руководства республики о награждении большой группы карельских партизан и подпольщиков орденами и медалями[493].

Что касается твердой позиции по данному вопросу самого Г. Н. Куприянова, то она, по нашему мнению, объясняется двумя главными причинами: во-первых, абсурдностью аргументов, выдвинутых командованием Карельского фронта летом 1944 г. по вопросу ликвидации республики и депортации финно-угорских народов в восточные районы страны; во-вторых, в случае ликвидации Карело-Финской ССР и высылки карел, финнов и вепсов руководитель республики мог иметь серьезные проблемы и для себя лично.