Предатели или жертвы войны: коллаборационизм в Карелии в годы Второй мировой войны 1939-1945 гг.

Осенью 1939 г. в Москве проходили переговоры между СССР и Финляндией по пограничным вопросам. Советская сторона, мотивируя необходимость обеспечить безопасность Ленинграда, поставила вопрос о взаимном обмене территориями. По этим предложениям Финляндия передавала бы СССР значительную часть Карельского перешейка и несколько островов в Финском заливе, получая взамен вдвое большую территорию Советской Карелии. После всех безуспешных попыток добиться согласия на свои предложения советское руководство встало на военный путь решения проблемы.

Поводом для начала военных действий послужил инцидент в районе д. Майнила на Карельском перешейке. 26 ноября 1939 г. в советской печати сообщалось, что финская сторона провела артиллерийский обстрел пограничной заставы в Майнила, в результате которого погибли советские пограничники. После этого СССР разорвал дипломатические отношения с Финляндией и 30 ноября 1939 г. начал военные действия[15].

1.1. Сотрудничество финского гражданского населения с советскими органами власти

Первые недели боев хотя и не дали запланированных темпов продвижения, все же позволили Красной Армии к концу декабря 1939 г. продвинуться на отдельных участках советско-финляндской границы вглубь финской территории на 25-140 километров. Так, 50-й стрелковый корпус и группа Грендаля 7-й армии на Карельском перешейке вышли к «Линии Маннергейма»[16].

Финское население в основном уходило вместе с отступающей армией. Однако на оккупированной Красной Армией территории Восточной Финляндии осталось более 2 тыс. финских граждан, не успевших или не захотевших по различным причинам эвакуироваться[17].

Финляндских исследователей, затрагивавших данную тему, прежде всего интересовал вопрос: как могло случиться, что до начала военных действий население многих приграничных деревень не было эвакуировано во внутренние районы Финляндии? Ведь уже в октябре 1939 г. в связи с ухудшением советско-финляндских отношений по приказу министра внутренних дел Финляндии У. Кекконена началась эвакуация гражданского населения из пограничных с СССР районов вглубь страны. К зиме 1939/40 г. отношения между двумя странами еще более обострились.

Некоторые финляндские авторы (А. Хаасио, Э. Хуянен, Р. Хейсканен, Т. Вихавайнен и др.[18]) отмечают, что, несмотря на складывающуюся обстановку, до самого начала войны финляндское правительство не верило в возможность использования Сталиным военной силы для достижения своих целей. Определенную роль здесь сыграла и финская разведка, которая располагала данными о наращивании Советским Союзом военной силы на советско-финляндской границе, но, по существу, дезинформировала руководство страны, заверяя, что советская сторона не начнет войны.

Просчеты правительства, органов военной разведки, неисполнение распоряжений министра внутренних дел Финляндии У. Кекконена об эвакуации и привели к тому, что часть финских граждан оказалась на территории, занятой частями Красной Армии, и в дальнейшем была интернирована в СССР. При этом следует отметить, что планы по эвакуации населения из пограничных районов на случай войны с Советским Союзом в Финляндии начали разрабатывать еще в 1923 г. Последний третий план был принят в сентябре-октябре 1939 г. В соответствии с ним эвакуации подлежали старики, лица младше 16 лет, а также те, чье присутствие в пограничном районе не было вызвано необходимостью[19].

Однако еще до принятия этого плана уже в августе 1939 г. началась предварительная эвакуация финляндского населения от границы вглубь территории страны. В октябре 1939 г. в связи с неудачным для финской стороны ходом советско-финляндских переговоров объявляется широкая добровольная эвакуация финского населения из пограничных с СССР территорий, и около 50 тыс. человек — жителей Карельского перешейка и волостей Северного Приладожья выехали в тыл страны. С 17 октября 1939 г. начинается принудительная эвакуация: Государственный Совет отдал приказ об эвакуации населения из 4-10-километровой зоны в тыл страны. Но, несмотря на наличие приказа, в ряде пограничных районов Финляндии эвакуация шла сложно, а местами вообще не проводилась. Она сдерживалась отсутствием средств, согласованности и взаимодействия в этом вопросе между различными органами — губернским управлением, МВД, МО и др. Немаловажной причиной было и нежелание раздражать СССР эвакуацией. Кроме того, в Финляндии до конца не верили, что война может начаться. В результате МВД Финляндии по возможности оттягивало масштабную эвакуацию, планируя ее проведение лишь при наступлении кризиса[20].

В пограничных районах официальным лицам, ответственным за эвакуацию людей, даже запретили начинать предварительную эвакуацию. Только в городах эвакуировали добровольно. Так, 14 октября 1939 г. газета «Кайнуун Саномат» («Kainuun Sanomat») под заголовком «Добровольная эвакуацию> писала: «…она (эвакуация. — С. В.) касается только нетрудоспособных стариков, женщин и детей. Эвакуация остальных считается безответственным шагом, бегством от выполнения общественных обязанностей»[21].

Необходимо отметить, что ленсман[22] Кухмо нарушил распоряжение и самостоятельно эвакуировал из пограничных районов часть населения и значительное количество имущества. В Кухмо осталось неэвакуированным только население отдаленных хуторов, поэтому на территории, оккупированной Красной Армией, оказалось только 5 человек. В то же время ленсман Суомуссалми выполнил вышеуказанные приказы, в связи с чем часть населения не успела эвакуироваться[23].

С началом Зимней войны военная полиция стала проводить эвакуацию финского населения от границы вглубь страны, в Суомуссалми же этому препятствовали большие расстояния, нехватка транспорта, плохая связь и начавшиеся военные действия. Во многих местах этой коммуны людей вывозили с территории, захваченной РККА. Часть местных жителей пришлось эвакуировать насильно, что свидетельствует о политических настроениях среди населения[24]. Таким образом, большую часть населения Суомуссалми удалось эвакуировать. Неэвакуированным осталось только население в северной части коммуны и отдаленных хуторов изза неинформированности о необходимости эвакуации. Особой проблемой была эвакуация скота и имущества, но и ее решили. И все же на захваченной Красной Армией территории осталось 1685 жителей коммуны Суомуссалми[25].

Следует заметить, что с началом военных действий на ряде участков советско-финляндской границы финские пограничники без боя отошли от государственной границы вглубь страны, бросив на произвол судьбы мирное гражданское население. Об этом, в частности, с горечью писала А. Ниеми в статье «Судьба гражданских пленных Хюрсюльского мешка», опубликованной 17 декабря 1992 г. в финской газете «КарьЯла» («Karjala»): «Деревню Игнойла бомбили, никто еще не знал о начале войны, и из деревни не было эвакуировано ни одной семьи. Когда начался обстрел, то здание финской пограничной охраны было пустым. Только гражданские лица могли засвидетельствовать начало войны. Судьба населения деревень Хюрсюльского мешка: Игнойла, Хюрсюля и Раутаваара — это позор финской истории»[26].

Трудно согласиться с мнением некоторых финских исследователей, утверждающих, что на оккупированной территории остались только те финны, которые хотели жить в СССР[27]. Лишь незначительное число жителей продолжало жить и работать в своих населенных пунктах, невзирая на начавшуюся войну. Большинство же ушло в леса, надеясь там переждать военные действия и вернуться к своим родным очагам.

Так, по данным 1-го погранотряда Карельского погранокруга на 24 декабря 1939 г. западнее Куусамо фиксировалась концентрация гражданского населения в лесу. 16 января 1940 г. из 3-го погранотряда, дислоцированного на территории Олонецкого района, в Карельский погранокруг поступило сообщение о том, что «В урочище Верхоярви находится большое количество финских граждан из пограничных деревень Игнойла, Хаутаваара, занятых войсками Красной Армии»[28]. Аналогичная информация поступала и из других погранотрядов.

Однако тяжелые условия войны и суровая зима заставляли местных жителей возвращаться в свои деревни и на хутора, несмотря на то что они были заняты советскими войсками. Так, по архивным данным, 24–28 января 1940 г. в деревни Кийтоярви, Мойсенваара и Раутаваара вернулось приблизительно 30 человек, чуть позднее, 29 января, в д. Раутаваара прибыло еще около 30 человек, в д. Мойсенваара — около 70 человек[29]. И таких фактов можно привести множество.

В то же время в условиях начавшейся войны некоторые жители вообще не покидали своих домов. Например, остались на месте жители д. Куолоярви, хутора Нивала и ряда других населенных пунктов. По информации пограничников, направленной в Карельский погранокруг, на 16 января 1940 г. Игнойльской электростанцией продолжала руководить администрация в старом составе[30].

Об этом же свидетельствуют и воспоминания очевидцев описываемых событий. В упомянутой нами выше статье А. Ниеми «Судьба гражданских пленных Хюрсюльского мешка» рассказывается о жизни Соболева (фамилия изменена), который в 1939 г. жил с отцом и братьями в д. Игнойла. Он вспоминает, что, когда началась война, люди эвакуировались в ближайший лес, но уже на следующий день вернулись домой. А на третий день в деревню вошли части Красной Армии[31].

Финское население приграничных районов Восточной Финляндии, попавшее в ходе Зимней войны в зону оккупации Красной Армии, играло важную роль в планах советского правительства. Для идеологического обоснования войны против Финляндии в самом ее начале, 2 декабря 1939 г., в финском городе Териоки советским руководством из финских революционеров-эмигрантов было создано Народное правительство Финляндии во главе с О. В. Куусиненом, в помощь которому стала формироваться Финская народная армия (ФНА)[32]. Успешное функционирование этого правительства могло быть возможным только при широкой поддержке со стороны финского населения. Поэтому одна из главных политических задач, которая ставилась советским руководством перед местными партийными и советскими органами в период Зимней войны, состояла в том, чтобы склонить финское гражданское население к сотрудничеству с Териокским правительством, обеспечить ему широкую народную поддержку. Эту деятельность с полным основанием можно определить как поощрение политической коллаборации среди финских граждан.

Народное правительство Финляндии уже в самом начале войны приняло решение об организации комитетов трудового народного фронта (КТНФ) из жителей Восточной Финляндии. Комитеты должны были избираться на общих собраниях граждан и выполнять, по мнению организаторов, две главные функции: во-первых, являться органами народного восстания против буржуазного правительства и оказывать влияние на трудящихся по другую линию фронта, чтобы те тоже организовывали население и создавали такие же органы в Финляндии; во-вторых, они должны являться и органами самоуправления, налаживая хозяйственную и культурную жизнь в своей местности.

Предполагалось, что после окончания войны комитеты трудового народного фронта составят политическую основу «демократической независимой» Финляндии, возглавляемой правительством Куусинена и не входящей первоначально в состав СССР. В дальнейшем на них возлагалась задача подготовить народ Финляндии к установлению советского строя.

В обеспечении деятельности Териокского правительства руководство СССР решающую роль отводило партийно-советскому активу Карелии. Из его членов, владевших финским языком, стали формироваться группы представителей правительства Куусинена. Создание местных комитетов стало главной обязанностью министра по делам Карелии Пааво Прокконена (Павел Степанович Прокопьев) — единственного родившегося на территории российской Карелии гражданина СССР в правительстве Куусинена. Все остальные члены Народного правительства были финскими революционерами-иммигрантами. Постоянную помощь П. Прокконену должен был оказывать первый секретарь Карельского обкома партии Г. Н. Куприянов, и прежде всего в подборе лиц, способных успешно выполнять функции представителей Народного правительства: «Подготовить народ Финляндии к установлению советского строя».

Под руководством П. Прокконена, прибывшего в занятые Красной Армией районы Финляндии, первоначально удалось создать семь комитетов Народного правительства, состоящих из трех-пяти человек, не проявлявших особой активности. Деятельность этих комитетов была направлена, в первую очередь, на нормализацию хозяйственной жизни, обеспечение безопасности жителей своей местности, восстановление работы школ, организацию торговли. Для оказания помощи комитетам направлялись специальные уполномоченные Народного правительства, ими стали члены партийного и советского актива Карелии, владевшие финским языком[33].

Финское население подвергалось усиленной идеологической обработке. Агитаторы рассказывали об образовании Народного правительства, разъясняли Декларацию этого правительства и Договор о взаимопомощи и дружбе между Финляндской Демократической Республикой и СССР. Они распространяли газету «Народная власть» (орган правительства Куусинена). С жителями встречались и представители Народного правительства. Главная цель всей этой деятельности состояла в том, чтобы оказать влияние на финское население по другую линию фронта, убедить его в необходимости поддержки Народного правительства[34].

Основную нагрузку в этой работе нес Карельский обком ВКП(б). Его члены не только вели пропагандистскую деятельность среди населения, но и готовили проекты обращений финских военнопленных к солдатам армии Финляндии. Затем эти обращения в виде небольших по формату листовок забрасывали в тыл финской армии. В середине декабря 1939 г. в Петрозаводске состоялся партийный актив, на котором специально рассматривались вопросы оказания помощи Финляндской Демократической Республике и правительству Куусинена. Выступая на нем, секретарь обкома ВКП(б) Г. Н. Куприянов заявил: «Чем шире будет распространена Декларация Народного правительства и обращение ЦК Финской Компартии, тем скорее окончательная гибель каяндеров. Народ Финляндии должен знать правду. Это облегчит продвижение вперед частей Красной Армии»[35].

Документы показывают, что не все партийные работники «уяснили свои задачи». Некоторые из них пытались уехать из районов, отходящих к Демократической Финляндии по договору между Финляндской Демократической Республикой и СССР, писали заявления о нежелании остаться в Финляндии. Во время партактива Г. Н. Куприянов обрушился с резкой критикой на таких людей: «Стремление удрать из районов, отходящих к Финляндии, не может не расцениваться иначе, как позорное дезертирство, стремление уйти от трудностей. Это пренебрежение интересами партии и Родиньr»[36]. Далее он подробно разъяснил, что речь идет не о присоединении к каяндеровской Финляндии, чего так боялись некоторые руководители, а о присоединении к народной Финляндии. В конечном итоге на партактиве пришли к выводу, что складываются необычные условия: в одной части государства будет социализм, а в другой — капитализм, и надо работать, чтобы быстрей добиться победы социализма во всей Финляндии.

Карельский обком партии отправил в Финляндию два типа представителей. Одни должны были заниматься вербовкой добровольцев в армию Куусинена. Представители второго типа должны были «выяснять положение и нужды населения и распространять Декларацию правительства»[37].

Докладывая 30 декабря 1939 г. секретарям ЦК ВКП(б) Г.М.Маленкову и А. А. Жданову о работе среди населения Восточной Финляндии, занятой частями Красной Армии, Г. Н. Куприянов писал: «Сейчас на территории Финляндии, занятой нашими войсками (8-й и 9-й армий. — С. В.), работают в качестве представителей Народного правительства 25 человек коммунистов. Подобран резерв 56 человек, с удостоверениями и личным оружием, который мы будем посылать по мере продвижения частей Красной Армии вглубь Финляндии»[38]. Обязательным условием зачисления в состав спецбригады было знание финского языка.

Первый комитет трудового народного фронта был учрежден в д. Хаутаваара 9 декабря 1939 г., во второй половине января 1940 г. насчитывалось в общей сложности уже 15 комитетов, в том числе в районе Петсамо. Кроме того, в 13 деревнях действовали уполномоченные КТНФ[39]. В основном в их состав входили представители бедных и средних слоев крестьянства.

В отчете бригадира бригады представителей Народного правительства Финляндии по направлению Суоярви Карпова на имя председателя правительства О.Куусинена от 28 января 1940 г. отмечалось, что в районе Суоярви создано 12 комитетов трудового народного фронта, в том числе в крупных населенных пунктах: в д. Хаутаваара (население — 120 человек); в д. Мойсенваара (население — 280 человек); в д. Игнойла (население — 175 человек)[40].

Особое внимание уделялось подбору председателей КТНФ. В записке министра Териокского правительства по делам Карелии П. Прокконена на имя О. Куусинена давались характеристики председателей комитетов, в которых отмечалось их социальное происхождение, политическая благонадежность и деловые качества: Семен Макарович Харакка, председатель комитета д. Хаутаваара, — крестьянин-середняк, но малоинициативен и боится разрешать практические вопросы; Петр Павлович Саволайнен, председатель комитета д. Хуттула, — крестьянин-бедняк, принимает активное участие в работе комитета; Николай Николаевич Соболев, председатель комитета д. Игнойла, — уроженец Карельской АССР, в течение 20 лет работал переводчиком на границе, имеет за линией фронта трех сыновей — двух резервистов и одного на трудовом фронте; и др.

Главная цель всей этой деятельности состояла, прежде всего, в том, чтобы оказать влияние на финское население по другую линию фронта, убедить его в необходимости поддержать Народное правительство. Для этого в пропаганде широко использовались письма оставшихся на оккупированной территории жителей Восточной Финляндии. Большинство из них публиковалось в газете «Кансан Валта» («Kansan Valta») под рубрикой «От жителей Восточной Финляндии. Письма родным по ту сторону фронта». Приведем одно из них — письмо Антти Тимонена, уроженца д. Кайлаа Суоярвской волости. Он писал своим сыновьям: «Мои сыновья, Армас и Алпо. Нашу деревню сожгли белофинны. Не верьте белым, они сваливают вину на Красную Армию. Красная Армия не трогала имущество местных жителей. Я призываю всех жителей нашей деревни, а также моих сыновей — Армаса и Алпо вернуться домой и начать вместе с нами новую жизнь»[41].

В начальный период войны руководство СССР поставило перед Карельским обкомом ВКП(б) и другую задачу — подготовить кадры для создания нового государственного аппарата демократической Финляндии. Он должен был формироваться из партийных и советских работников республики, владевших финским языком. В этой связи с декабря 1939 г. во всех пограничных районах Карелии были организованы кружки для партийно-советского актива по изучению финского языка.

Несмотря на важность идеологической деятельности, которая ставилась перед Териокским правительством, на практике Народное правительство Финляндии и созданные им комитеты трудового народного фронта должны были, в первую очередь, решать насущные экономические проблемы, связанные с организацией повседневной жизни населения: организовать охрану бесхозного скота и брошенного имущества, восстанавливать торговлю, создавать бригады по ремонту дорог и т. д. Иными словами, задача насаждения политического коллаборационизма среди финских граждан, которая ставилась в начале Зимней войны, постепенно трансформировалась в задачу поощрения экономической (хозяйственной) коллаборации.

Работа комитетов трудового народного фронта Народного правительства Финляндии была развернута, прежде всего, в южной части Восточной Финляндии, где оказалось больше финских жителей, чем в ее северных районах.

В информационной записке «О проведении массово-политической и организационной работы в селах и деревнях Восточной Финляндии, занятых частями Красной Армии», подготовленной на имя председателя Народного правительства О. Куусинена, министр по делам Карелии П. Прокконен отмечает: «Сразу после выборов комитетов трудового народного фронта были организационные заседания, на которых определили задачи практической деятельности, составили планы работы и распределили обязанности между членами комитетов. Вот круг вопросов, над практическим решением которых работают сейчас комитеты: организация отрядов по борьбе с бандитами, охрана бесхозного скота и имущества, организация торговли, создание бригад по ремонту дорог, материальная помощь хозяйствам, не имеющим средств к существованию. Под руководством комитетов уже проведен учет товаров в лавках, брошенных на произвол судьбы их владельцами, поставлены продавцы, преимущественно женщины. На территории этих сел открыто 7 лавок и организована торговля товарами первой необходимости. Организована контора по торговле в Восточной Финляндии во главе с директором Егоровым, а также подобран штат конторы. Возглавляет организацию торговли на указанной территории уполномоченный Народного правительства Пахомов»[42].

Далее П. Прокконен формулирует предложения по дальнейшей работе Народного правительства на занятой финской территории: «Крайне необходимо, чтобы Народное правительство оказало местному населению помощь, для чего следует организовать кредит в магазинах или выделить пособия. В Суоярви и Ленстеръярви имеются два лесопильных завода, которые можно пустить в эксплуатацию. Рабочих рук для указанных заводов больше чем достаточно. В г. Салми после небольшой подготовки может быть пущен целлюлозно-бумажный комбинат с ежедневным выпуском 80-100 тонн бумаги в сутки. Учитывая, что во всех селах и деревнях несколько месяцев не проводились занятия в школах, необходимо принять меры к возобновлению работы школ. При этом занятия в школах вдоль границы, где преобладает карельское население, вести на родном для них карельском языке. Преподавателей подберем из педагогического состава Карелии, учебные пособия имеются».

В течение декабря 1939 г. — января 1940 г. комитеты трудового народного фронта активно работали среди населения района Суоярви в южной части Восточной Финляндии. В очередной Записке П. Прокконена на имя О. Куусинена, составленной в конце января 1940 г., отмечалось, что комитеты во всех деревнях этого района оказали помощь 321 человеку, нуждающемуся в хлебе, а также прикрепили к жителям бесхозный скот для ухода и одновременно для получения молока, предоставили жилую площадь неимущим; детям, обучающимся в школах, выделена обувь и одежда. С 23 по 30 января 1940 г. в районе работала передвижка, которая обслужила 405 человек. Жители деревень Мойсенваара, Суурисельга и Игнойла впервые смотрели звуковые картины (фильмы «Богатая невеста», «Человек с ружьем» и др.), они вообще плохо представляли, что такое кино. После киносеансов во всех населенных пунктах были организованы танцы под баян. Конечно, при этом не забывали проводить и массово-политическую работу. В конце января 1940 г. в деревнях Игнойла, Хюрсюля и Хаутаваара представители Народного правительства провели собрания, на которых разъясняли жителям возможность получения работы в лесу, в д. Игнойла также обсудили вопрос об открытии школы и приняли текст письма беженцам, в д. Суурисельга на собрании приняли обращение к солдатам Финской армии.

С самого начала войны комитеты трудового народного фронта активно начали создаваться не только в южной, но и в северной части Восточной Финляндии. Сразу после вступления в нее частей Красной Армией правительство Куусинена начало работать с местным населением, пытаясь привлечь его на свою сторону. Первое собрание на оккупированной территории коммуны Суомуссалми провели 7 декабря 1939 г. в д. Пююккескюля. На нем было принято подготовленное жителем деревни Х. Тауриайненом приветственное обращение собрания к Красной Армии.

Одновременно на территории этой коммуны стали создаваться комитеты трудового народного фронта. 15 декабря 1939 г. прибывший из СССР красный финн А. Г. Ройне провел в д. Юнтусранта собрание, на которое были собраны все жители деревни и ближайших хуторов. По инициативе Ройне был избран исполнительный комитет Рухтинаансалми (Ruhtinaansalmen Toimeenpaneva Komitea), который был не чем иным, как комитетом трудового народного фронта Народного правительства, ему принадлежала вся исполнительная власть на территории Рухтинаансалми. Ройне сообщил, что все указания комитет будет получать непосредственно от представителя Народного правительства из Беломорской Карелии. Одновременно комитету предстояло организовать выполнение работ, необходимых советскому военному руководству. В комитет вошли пять человек: Янне (Юхо) Юнтунен, Ханнес Кела, Ханна Кукконен (дочь Янне Юнтунена), Эйно Мойлонен и Юхо Лауронен. Председателем избрали Ханнеса Кела, секретарем — Ханну Кукконен.

Как отмечают финляндские исследователи, параллельно с образованием исполнительного комитета Рухтинаансалми на территории коммуны Суомуссалми начали создаваться сельские комитеты. Их деятельность имела четко выраженный характер политической коллаборации. Большая часть решений, которые принимали эти органы, содержала лозунги идеологического характера, например: «Дадим трудовому народу работу и уничтожим безработицу!» Однако на собраниях принимали и конкретные решения. Так, на большом собрании комитета в доме Кююрёля решили: «…привести в порядок дороги, построить новую школу на месте шюцкоровской, по-новому организовать кооперативную торговлю и, прежде всего, образовать группы для обеспечения безопасности жизни людей и защиты недвижимости и уничтожения шюцкоровцев (отряды самообороны)».

Следует отметить, что после оккупации северных районов Восточной Финляндии перед командованием 9-й армии и Народным правительством встала масса вопросов, связанных с оставшимся местным населением. Не успевшие эвакуироваться люди, преимущественно женщины, дети и старики, оставшиеся без средств существования и интересовавшиеся в первую очередь проблемой собственного выживания, были плохим материалом для идеологической обработки. В результате образованным комитетам трудового народного фронта пришлось заниматься не столько агитационной, сколько административно-хозяйственной работой[43].

Одним из самых главных вопросов был продовольственный. Его скорейшее решение могло если не привлечь финское население к сотрудничеству с РККА, то хотя бы наладить с ним нейтральные отношения. Однако у Красной Армии были серьезные проблемы с продовольствием, поэтому пришлось обратиться к большевистскому опыту экспроприации продовольствия и раздачи его беднейшим слоям. В исполнительном комитете Рухтинаансалми и сельских комитетах коммуны Суомуссалми избрали ответственных за продовольствие и торговлю. Экспроприацию начали с государственных и частных складов на захваченной территории. Инвентаризация проводилась по прямому указанию представителей Народного правительства, при этом решения принимались на общих собраниях через верных Народному правительству финских граждан.

Так, 7 декабря 1939 г. на собрании в д. Пююккескюля Ханнес Тауриайнен и Ууно Юнтунен докладывали о первых результатах инвентаризации складов. Перед собранием У. Юнтунен по указанию РККА пытался склонить его участников к принятию решения о конфискации склада магазина Яхветти Хуотари для нужд Красной Армии и перевозке его в д. Юнтусранта, однако участники собрания не согласились обсуждать этот вопрос. Во второй половине декабря 1939 г. представитель исполнительного комитета Рухтинаансалми Янне Юнтунен с помощниками все-таки провели инвентаризацию склада магазина в д. Юнтусранта и раздали имевшиеся в магазине товары.

Была ли польза от принятых комитетами трудового народного фронта решений и что удалось им сделать в северной части Восточной Финляндии за короткое время своего существования? Ответы на эти вопросы можно найти в финляндских исследованиях. В них отмечается, что во второй половине декабря 1939 г. по требованию исполнительного комитета Рухтинаансалми коммуны Суомуссалми были открыты школы в деревнях Пююккескюля и Хаапаваара, но из-за противодействия преподавателей новым властям проработали они недолго. Были также открыты магазины. Товар в основном брали с магазинных складов, в меньшей мере он поступал от русских. В д. Юнтусранта склады магазина не пополнялись, хотя русские привозили сахар и табак, который продавали финнам за деньги[44].

Как подчеркивается в финляндских исследованиях, самым значительным делом исполнительного комитета Рухтинаансалми была организация дорожных работ по приказу командования 9-й армии от Юнтусранта до Линнасмяки и от Юнтусранта до границы с СССР в Лехтоваара. На них работали 14 финнов-добровольцев, которым платили по 45 финских марок в день. Таким образом, жители Рухтинаансалми помогали Красной Армии строить дорогу, которая использовалась в ее интересах. Позже на судебных процессах представители Оборонительных Сил Финляндии заявляли, что строительство дорог во многом помогло Красной Армии[45].

Многие жители Суомуссалми по инициативе членов исполкома вступили в Финскую народную армию и участвовали в операциях, проводимых Красной Армией: одни с оружием в руках, другие в качестве проводников. В журналах боевых действий частей финской армии есть упоминания «О говорящих по-фински» противниках. Возможно, некоторые из них были из Суомуссалми, по крайней мере один житель Суомуссалми погиб, воюя в составе РККА. На судебных процессах представители Оборонительных сил Финляндии подчеркивали значение именно местных проводников в успешных действиях Красной Армии на первоначальном этапе.

Как пишут финляндские исследователи Р. Хейккинен и М. Лакман, в Финляндии знали о проведении собраний и создании исполнительного комитета Народного правительства Куусинена на территории Суомуссалми. В занятых Красной Армией районах с помощью русских издавали газету «Kansanvallan Aani» («Голос народной власти»). Возможно, финны получали информацию о собраниях и исполнительном комитете именно из нее. 3 февраля 1940 г. в финляндской газете «Kainuun Sanomat» была опубликована статья под названием «Пять недель в "освобожденном" русскими Рухтинаансалмю>. В ней речь шла о 60 финских гражданах, проживавших на оккупированной Красной Армией территории и освобожденных наступавшими финскими войсками. Жителям Рухтинаансалми задавались вопросы о собрании в Кююрёля и о магазине. Ответы были в духе того времени: на собрание приводили насильно, а из торговли ничего не получилось[46]. Интересно, что эта статья уже во время Зимней войны разоблачала часть населения Финляндии, которая добровольно сотрудничала с советскими властями и Красной Армией.

В чем причина столь высокого процента сотрудничества населения коммуны Суомуссалми с советскими властями? Почему коллаборационизм среди жителей северной части Восточной Финляндии был значительно выше, чем в южной части? Ответы на эти вопросы следует искать в экономической и политической ситуации в коммуне. Население Суомуссалми в основном занималось сельским и лесным хозяйством. Хутора чаще всего были небольшими, поэтому получаемый от лесных работ дополнительный приработок был очень важным подспорьем в жизни местного населения. В то же время низкие заработки на лесозаготовках рабочие считали несправедливыми, что способствовало росту в коммуне ненависти к богатым и развитию социалистических идей[47].

Так называемый «лесной коммунизм» (коммунизм глухих деревень — кorpikommunismi) в 1920-1930-е гг. был влиятельной силой в провинции Кайнуу. Накануне Зимней войны часть населения Суомуссалми придерживалась левых взглядов. На проходивших в 1939 г. парламентских выборах 39 процентов населения Суомуссалми проголосовало за социал-демократическую партию, за которую проголосовали и коммунисты, так как коммунистическая партия не была допущена к выборам (Коммунистическая партия Финляндии — КПФ — была запрещена. — С. В.).

В 1920-е rr. у КПФ одним из основных пунктов вывода людей в СССР была д. Рухтинаансалми этой коммуны, жители которой помогали перебежчикам переходить госграницу. И массированное наступление РККА в Зимней войне именно через провинцию Кайнуу, по мнению отдельных финских ученых (Р. Хейккинена, М.Лакмана и др.), было связано с крепкими позициями, которые там занимали крайне левые. Советское руководство, вероятно, надеялось на помощь населения Кайнуу[48]. Исходя из вышесказанного, можно констатировать, что советские власти рассчитывали на проявление коллаборационизма со стороны части финского населения в период Зимней войны, и прежде всего тех жителей, которые проживали в северной части Финляндии.

Именно в северную часть Восточной Финляндии были направлены представители Народного правительства Финляндии для вербовки добровольцев в Финскую народную армию, созданную в помощь правительству Куусинена. Так, в удостоверении № 3, подписанном министром по делам Карелии в правительстве Куусинена Пааво Прокконеном (Павел Степанович Прокопьев) 17 декабря 1939 г. было записано: «Финляндское народное правительство направляет Окунева в Восточную Финляндию для вербовки добровольцев в Народную армию Финляндии»[49]. В районе Юнтусранта насчитывалось более 40 человек, изъявивших желание вступить в «армию Куусинена». 30 декабря 1939 г. Г. Н. Куприянов, проинформировав секретарей ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкова и А. А. Жданова о деятельности «Народного правительства» на занятой Красной Армией территории Финляндии, поставил перед ними вопрос о включении в «Народную армию» добровольцев из числа местных жителей и солдат-резервистов, дезертировавших из армии. Этот вопрос, который, как считал Куприянов, в «скором времени встанет во всей широте», он предложил решить положительно, «всесторонне» проверив каждого добровольца[50].

Разрешение на зачисление добровольцев в «Народную армию» не было получено. Вместо этого часть добровольцев была включена в состав местных вооруженных отрядов. Представитель Народного правительства в ФНА А. Горбачев в январе 1940 г. доложил в Карельский обком партии о создании в районе Юнтусранта отряда из семи человек, приступившего к «ликвидации банд у нас в тылу и работе за фронтом». Кроме того, в двух деревнях были образованы группы самообороны в количестве 12 человек. В д. Рюхтинаанкюля «для борьбы с белофиннами» создали отряд из 25 человек[51].

Позднее на судебных процессах в Финляндии наиболее тяжкие обвинения жителям Суомуссалми были выдвинуты как раз в связи с принятием решения о создании «отрядов (групп) самообороны». По мнению судей, это свидетельствовало о борьбе против финской армии. В свою очередь члены исполкома мотивировали создание отрядов (групп) желанием сохранить свои дома от финских дозоров, которые, приходя в деревни, жгли их.

Отход от первоначального плана деятельности комитетов трудового народного фронта обозначился уже в декабре 1939 г. и был обусловлен сложной военной обстановкой. Комитеты вынуждены были заниматься не столько агитационной, сколько административно-хозяйственной работой. Это в первую очередь относится и к коммуне Суомуссалми, где начиная с двадцатых чисел декабря 1939 г. процесс образования КТНФ приостановился, поскольку наступление Красной Армии было прервано и ее войска отходили, неся ощутимые потери. Вместе с тем в д. Юнтусранта еще 31 декабря 1939 г. работал комитет трудового народного фронта — в этот день выплачивали зарплату. В первой половине февраля 1940 г. небольшая часть населения Суомуссалми была интернирована в Калевальский район Советской Карелии, после чего деятельность сельских комитетов была свернута. Однако формально исполнительный комитет работал и в спецпоселке Кануссуо, и в д. Киитезьма Калевальского района Советской Карелии весь период Зимней войны.

Интересно, что, несмотря на сложную ситуацию на советскофинляндском фронте, связанную с неудачами Красной Армии в начальный период войны и переходом ее частей в конце декабря 1939 г. к обороне, а также с тем, что финское население на занятых территориях оказалось крайне немногочисленным, Народное правительство Финляндии предполагало продолжить свою деятельность и в дальнейшем. Как отмечают Н. И. и В. Н. Барышниковы, Куусиненом был представлен план работы на февраль 1940 г. «по обслуживанию населенных пунктов», подведомственных Народному правительству. В соответствии с этим планом предполагалось развивать «экономическую, медицинскую и культурно-образовательную работу», появилась даже идея создать «народную милицию»[52].

Кроме того, в центральных и карельских архивах нами были обнаружены планы работ на февраль 1940 г. бригад Народного правительства по обслуживанию населенных пунктов. Так, в плане работы на этот месяц бригадира бригады по направлению Суоярви Карпова значилось 10 пунктов, в их числе: уточнить земельные площади в населенных пунктах и провести распределение бесхозной земли среди не имеющих земли середняков и бедняков, установить наличие семян и искусственных удобрений у населения и фактическую потребность для проведения весеннего сева, разрешить вопрос о тягловой силе (для безлошадных) и т. д.[53] Для выполнения всех этих мероприятий был составлен график выезда представителей правительства Куусинена в феврале 1940 г. в населенные пункты Суоярвского района.

Но события на фронте разворачивались совсем не так, как рассчитывало советское руководство. К концу декабря 1939 г. наступление Красной Армии приостановилось. Правительство Куусинена и созданная ему в помощь Финская народная армия не нашли широкой поддержки в финском обществе.

Потерпев неудачу в осуществлении своих планов и готовясь к новому наступлению, которое началось 11 февраля 1940 г. на Карельском перешейке, руководство страны и командование Красной Армии стремятся обезопасить свои тылы, предупредить возможную утечку информации о предстоящей военной операции. Для этого Ставка Главного Военного Совета РККА принимает решение об интернировании финских граждан из районов Восточной Финляндии, занятых частями 8, 9 и 14-й армий, вглубь территории Карелии, подальше от госграницы[54]. Это решение касалось и карельского населения приграничных районов. На его основании 3 февраля 1940 г. Карельский обком ВКП(б) и СНК Карельской АССР приняли постановление «О переселении населения, проживающего в 40-километровой зоне от государственной границы, в тыловые районы республики»[55].

30 января 1940 г. Ставка Главного Военного Совета РККА подготовила директиву «О мерах по борьбе со шпионажем» (№ 01447), которая была направлена командующим 8, 9 и 14-й армиями и народному комиссару внутренних дел. В директиве говорилось: «В последнее время возрастает осведомленность белофиннов о расположении, передвижении и состоянии наших войск. Целый ряд факторов подтверждает наличие в тылу действующих советских армий безнаказанно работающей широкой сети шпионской агентуры противника. Как на занятой РККА финской территории, так и на территории СССР, в тылу армий фиксируется работа шпионских радиостанций, расположенных иногда в непосредственной близости от крупных штабов Красной Армии и предупреждающих противника о передвижении советских войск, о вылетах авиации и т. п. В целях борьбы со шпионажем Ставка Главного Военного Совета приказывает: 1. Выселить все гражданское население с занятой нами территории и с территории СССР в двадцати-сорокакилометровой полосе от госграницы»[56].

Во исполнение указанной директивы народный комиссар внутренних дел СССР Л. П. Берия 2 февраля 1940 г. подписал директиву № 41 об усилении борьбы со шпионажем. В ней указывалось, что на всех финнов, переселяемых с территории противника в тыловые районы Карельской АССР, командованием соответствующих погранотрядов во время пропуска через границу составляется именной список, который затем немедленно передается райотделениям НКВД[57].

Начальники райотделений НКВД, на которых возлагалась задача расселения людей, их охрана, установление соответствующего режима, были обязаны всех прибывающих в указанное им место людей принять строго по списку. Отделения НКВД должны были также вести строжайший учет переселенных финнов и установить за ними агентурное наблюдение.

Для недопущения «шпионской» работы со стороны вышеуказанного переселенного контингента на основании указаний НКВД СССР все переселенные финны должны были быть сосредоточены в трех поселках Карелии (Интерпоселок, Кавгора и Кинтезьма), в которых устанавливался режим и охрана применительно к кулацким трудпоселкам[58]. Переселение финских граждан должно было осуществляться с 5 по 11 февраля 1940 г.

Реализация решения о переселении финских граждан возлагалась как на особые отделы УГБ НКВД, находившихся здесь частей Красной Армии, так и на Народное правительство Финляндии, а также на партийные и советские органы Карелии. Однако работа по переселению финских граждан была организована наспех. Так, бригадир представителей Народного правительства Финляндии Карпов 20 февраля 1940 г. в докладной записке в Карельский обком ВКП(б) «Об итогах эвакуации финского населения с территории, занятой частями Красной Армии в районе Суоярви Выборгской губернию> писал: «5-го февраля 1940 г. из дер. Хаутаваара эвакуация проходила в следующем порядке: организационная работа по эвакуации упомянутой деревни была проведена слабо. Начальники участков не знали своей территории, списки предварительно не были проверены, населению объявили о начале эвакуации только в 11 часов и как результат погрузка вещей и населения была закончена лишь к 20 часам»[59].

Во второй половине февраля 1940 г. с территории Финляндии, занятой частями 8, 9 и 15-й армий, на территорию Советской Карелии выселили оставшееся финское население. Всего на территорию Карелии было выселено 2080 человек, из них мужчин — 402, женщин — 583, детей до 16 лет — 1095. Всех их разместили в трех населенных пунктах Карелии — Интерпоселке Пряжинского района, Кавгоре— Гоймае Кондопожского района и Кинтезьме Калевальского района.

В Интерпоселок было выселено больше всего финнов — 1329 человек (мужчин — 194, женщин — 401, детей до 16 лет — 734), проживавших до войны в 37 деревнях и хуторах Суоярвской волости. Создается впечатление, что из некоторых деревень финское население вообще не эвакуировалось. Так, из д. Хюрсюля выселены 456 человек, изд. Хаутаваара — 218, изд. Игнойла — 152, из Найстенъярви — 112[60]. В поселке Кавгора-Гоймае насчитывался 481 интернированный (мужчин — 94, женщин — 120, детей до 16 лет — 267) из 23 населенных пунктов Суоярвской и Салминской волостей (Вегарус — 118 человек, Мойсенваара — 184, Перттиселькя и Хуттула — по 33, Коккоярви — 16 человек и т. д.)[61]. В поселок Кинтезьма Калевальского района всего было выселено 270 человек (мужчин — 114, женщин — 62, детей — 94) из 13 деревень и хуторов Суомуссалминской волости (Рухтинаансалми — 179 человек, Кияна — 27, Алавуоки — 12, Юливуоки — 11 человек и т. д.)[62].

Можно предположить, что на решение о выселении финских граждан из своих мест на территорию соседней Карелии повлияло также желание избежать потерь гражданского населения во время военных действий. В этот же период (с 5 по 11 февраля 1940 г.) было проведено и переселение советских граждан из приграничной полосы. Всего было переселено более 30 тыс. жителей Карелии (в основном это были карелы) из 40-километровой зоны государственной границы во внутренние районы республики.

Хотя общее выселение происходило с 5 по 11 февраля, но и в дальнейшем, по мере выявления бойцами Красной Армии финских граждан, они сразу же направлялись в один из трех названных выше спецпоселков. Так, в Калевальском районе на 20 февраля 1940 г. было 199 финских жителей, на 6 марта — 263, а на 20 марта — уже 270[63]. Выселение продолжалось вплоть до окончания Зимней войны и заключения мирного договора между СССР и Финляндией.

Первоначально у финнов был относительно свободный режим пребывания в поселках республики: они размещались в бараках и избушках на лесных участках. Так, на 20 февраля 1940 г. на территории лесопункта Кануссуо Ухтинского леспромхоза Калевальского района находилось 199 финских граждан: в п. Кануссуо — 40 человек, на участке Гусьламбино, в 20 километрах от Кануссуо, — 35 человек, на участке Кильзамо, в 12 километрах от Кануссуо, — 60 человек. Они почти беспрепятственно передвигались в пределах отведенных им населенных пунктов и даже за их пределами[64].

20 февраля 1940 г. начальник Калевальского районного отделения НКВД С. А.Хитров докладывал руководству НКВД Карельской АССР: «Все размещенные на лесопункте Кануссуо беженцы передвигаются с участка на участок в радиусе примерно 25 километров бесконтрольно, направляются в лес группами по нескольку человек. Где они находятся целый день, никто не знает»[65]. По-видимому, аналогичная ситуация первое время была и в других пунктах пребывания интернированных.

Такое положение дел не могло устроить руководство республики. Как свидетельствуют документы, хранящиеся в ряде ведомственных архивов Карелии, приблизительно в начале февраля 1940 г. секретарь Карельского обкома ВКП(б) Г. Н. Куприянов и народный комиссар внутренних дел Карельской АССР М. И. Баскаков направили письмо на имя наркома внутренних дел СССР Л. П. Берии, в котором ставился вопрос об изоляции финского населения в поселках Кавгора и Интерпоселок. Они предлагали эти поселки передать полностью Управлению Беломорска-Балтийского лагеря НКВД и поручить ему установить в них соответствующий режим, охрану и использовать рабочую силу по своему усмотрению[66].

Свои рекомендации руководители республики мотивировали тем, что «среди переселенных финских граждан имеются кулаки, частные торговцы, владельцы предприятий, часть из них являются шюцкоровцами и членами других контрреволюционных партий, которые несомненно были оставлены финской разведкой в тылу со специальными заданиями по шпионажу и диверсиям. Они, безусловно, будут пытаться устанавливать связи с местным населением и вести среди него антисоветскую работу, создавая тем самым базу для различного рода контрреволюционных формирований и подрывной деятельности»[67]. Ответ Л. П. Берии на письмо Г. Н. Куприянова и М. И. Баскакова пока не удалось отыскать в архивах, но, судя по дальнейшему развитию событий, их предложение частично было поддержано в Москве. С середины февраля 1940 г. отношение к интернированным финнам ужесточается.

28 февраля 1940 г., за две недели до окончания Зимней войны, нарком внутренних дел Карельской АССР М. И. Баскаков дал указание о переселении финских граждан из поселков лесопункта Кануссуо Ухтинского леспромхоза Калевальского района в спецпоселок Кинтезьма этого же района, расположенный в 12 километрах от д. Юшкозеро, и об усилении контроля за переселенцами. Такие же указания были приняты и относительно двух других населенных пунктов, где размещались интернированные финны, так как с начала марта 1940 г. Интерпоселок и Кавгора в официальных документах начинают называться спецпоселками[68].

Названный выше приказ наркома внутренних дел Карелии был немедленно выполнен. Уже 6 марта начальник Калевальского районного отделения НКВД С. А. Хитров в докладной записке на имя М. И. Баскакова сообщал: «В порядке выполнения Вашей директивы от 28 февраля сего года о переселении находящихся на лесопункте Кануссуо финских беженцев и определении их в спецпоселок, организованный на лесопункте Кинтезьма, нами проделано следующее: всего принято от Калевальского погранотряда финбеженцев с лесопункта Кануссуо и определено в лесопункт Кинтезьма 263 человека, из них взрослого населения старше 16 лет — 182 человека, детей до 16 лет — 81 человек. Они были размещены в 4-х бараках. Для семейных в бараках предоставлены комнаты, для некоторых одна комната на две семьи». Для того чтобы поселить финских граждан в спецпоселок Кинтезьма, было принято решение вывезти оттуда 123 человека (49 семей) из местного населения вместе с имуществом и скотом в п. Кануссуо, где до этого проживали интернированные. Однако из-за отсутствия транспорта к 6 марта 1940 г. было размещено здесь только 104 местных жителя, из них для обслуживания спецпоселка Кинтезьма было оставлено 22 человека — начальник лесопункта, мастера, пожарная охрана и др.[69]

Одновременно усилился контроль за финнами, проживавшими теперь в спецпоселках на территории Карелии. Так, в вышеприведенной записке сообщалось: «Для охраны спецпоселка Кинтезьма было организовано 2 круглосуточных поста, осуществлялось круглосуточное патрулирование по периметру поселка, по 6 часов в сутки каждой сменой. Кроме того, планируется осуществлять патрулирование по местам работы финских граждан. На мастеров лесопункта возложена обязанность по контролю за финнами на местах производства работ. При выезде на работу они по спискам забирают у коменданта людей, а вечером — по списку возвращают их коменданту»[70].

Потерпев неудачи в установлении политической коллаборации, главный упор в работе с финскими гражданами на территории Карелии советские власти теперь делали на экономическую (хозяйственную) коллаборацию. Но решить эту задачу было сложно, прежде всего из-за тяжелого материального положения финнов, работавших в лесопунктах Карелии. Уже с середины февраля 1940 г. финские граждане стали высказывать недовольство плохими бытовыми условиями и скудным питанием. Так, 23 февраля к уполномоченному Карельского обкома ВКП(б) и СНК Карелии Карапетову, который находился в Интерпоселке, обратился финский гражданин Даниил Ропа изд. Риухтоваара и в ультимативной форме потребовал предоставить для интернированных теплое жилье и молоко для детей. В противном случае, заявил он, финны работать не будут, так как они являются иностранными гражданами, и если их будут плохо содержать, то они направят письмо в Москву. О данном факте Карапетов 26 февраля 1940 г. сообщил в НКВД Карельской АССР[71].

В особенно сложном положении оказались интернированные в спецпоселке Кинтезьма. Многие из них покинули свои дома, не успев ничего с собой взять. Трудоспособные работали, получая зарплату в рублях; ее не хватало, но она все же давала возможность купить хоть какие-то продукты. Но значительная часть интернированных была нетрудоспособна (пожилые, дети и больные) и поэтому была лишена средств существования. В результате многие финские граждане голодали. Так, в мае 1940 г. в п. Кинтезьма находилось 13 семей общей численностью 51 человек, которые остро нуждались в материальной помощи[72].

С момента интернирования на советскую территорию нуждающемуся финскому населению Народное правительство Финляндии оказывало финансовую помощь в финляндских марках. Однако деньги поступали нерегулярно, к тому же сумма постепенно уменьшалась. Снабжение продуктами проводилось через торговую сеть конторы спецрозницы Карелторга, в рамках фондов, которые отпускало Народное правительство Финляндии. Непосредственно на местах вопросами снабжения занимались комитеты трудового народного фронта[73].

Так, еще в начальный период интернирования, 19 февраля 1940 г., в докладной записке на имя министра Народного правительства Финляндии по делам Карелии Пааво Прокконена уполномоченный этого правительства И. Сюккияйнен писал: «Чтобы обеспечить эти семьи по самым минимальным подсчетам, необходимо в день для оказания помощи… на одного человека 5 марок»[74].

Жалобы на качество питания и отсутствие продуктов начали поступать с первых дней нахождения финского населения в Калевальском районе Советской Карелии. Приведем несколько примеров высказываний интернированных финнов по поводу качества пищи в столовой: «Нас здесь кормят исключительно скверно, в Финляндии собаки не едят такой пищи…», «…здесь так плохо кормят и снабжают, что в таких условиях жить невозможно…», «…здесь у вас сдохнем с голоду и придется бросить детей». В связи с этим уже 17 февраля 1940 г. председатель комитета трудового народного фронта Сеппянен написал жалобу по поводу плохого питания[75].

О том, что жалобы на качество пищи были обоснованными, свидетельствует и докладная начальника Калевальскоrо РО НКВД С. А. Хитрова на имя наркома НКВД Карелии М. И. Баскакова: «В спецпоселке (Кинтезьма. — С. В.) питание беженцев очень плохое, за все время пребывания их в поселке кормят исключительно одним супом, других продуктов совершенно никаких нет»[76].

Зачастую в спецпоселках, где размещались интернированные финны, вообще не было продуктов питания. В своей докладной от 28 марта 1940 г. в адрес НКВД Карелии тот же Хитров пишет: «Были перебои с хлебом, 21–22 февраля хлеба не было. Нет чаю и сахару. 21–23 марта на лесопункте не было хлеба и продолжительное время кроме крупы не было никаких продуктов». Тяжелое материальное положение во многом было связано с отношением Народного правительства Финляндии и советских и партийных органов к интернированным финским гражданам, в частности в вопросе финансирования. 23 марта 1940 г. С. А. Хитров жаловался, что «никто не решает вопроса оказания помощи нетрудоспособным и малолетним финнам, которым не на что существовать»[77].

В другой докладной от 28 марта 1940 г. начальник Калевальского РО НКВД С. А. Хитров пишет: «Имеется 40 человек финбеженцев, которым необходима систематически материальная помощь. Леспромхоз никакой помощи им не оказывает. Временное правительство (имеется в виду Народное правительство Финляндии. — С. В.) за все время отпустило только 600 рублей, и эти финбеженцы почти совершенно голодают»[78].

По самым скромным подсчетам Народного правительства Финляндии, на одного человека необходимо было выделять 2,5 рубля в день. На 40 человек необходимо 100 рублей в день, или 3000 рублей в месяц.

Окончание советско-финляндской войны и заключение мирного договора между СССР и Финляндией внесло коррективы в процесс оказания помощи интернированным финским гражданам.

После Зимней войны Народное правительство Финляндии прекратило свою деятельность. В связи с этим 3 апреля 1940 г. бывший его уполномоченный И. И. Сюккияйнен предлагал СНК КАССР обеспечение эвакуированных финских граждан, в частности оказание материальной помощи нуждающемуся населению, передать органам советской власти. На содержание одного человека, по его расчетам, необходимо выделять 2,5 рубля в день[79]. В действительности же материальная помощь нуждающемуся финскому населению стала оказываться СНК КАССР уже начиная с двадцатых чисел марта 1940 г. Деньги пересылались по почте[80].

Одновременно в конце марта 1940 г. торговля по распоряжению заместителя председателя СНК КАССР М. Ф. Иванова была передана от торговой сети конторы спецрозницы Карелторга непосредственно Карелторгу[81]. На практике это вылилось в передачу вопросов снабжения интернированных финнов продуктами питания районным подразделениям Карелторга, что значительно ухудшило и без того плохое обеспечение продовольствием.

14 апреля 1940 г. распоряжением СНК КАССР Калевальскому райисполкому было выделено 4 тыс. рублей для оказания помощи нетрудоспособным и детям. Однако они вовремя не поступили. Поэтому в двадцатых числах апреля С. А. Хитров направляет Баскакову спецзаписку, в которой, в частности, пишет: «На почве недоедания финбеженцы голодают, среди них много больных, 6 человек уже умерло. Мы неоднократно ставили вопрос обеспечения их перед РК ВКП(б) и РИКом, но до сих пор никаких положительных результатов в этой части нет. В своей телеграмме № 102 от 14.4.40 г. Вы сообщаете, что для помощи финбеженцам Совнарком Кар. АССР Калевальскому РИКу отпустил 4 (четыре) тысячи рублей. По данным председателя Калевальского РИКа т. Андронова, никаких денег на эти цели не получали, а поэтому финбеженцам не оказывается и сейчас никакой помощи. Если в ближайшее время не будет оказана помощь, среди них увеличится смертность»[82].

Все это отражалось на настроениях финских граждан, многие из них уже не верили, что им удастся выжить. Так, Эдвин Хейккиевич Микконен, находившийся в спецпоселке Кинтезьма, 5 апреля 1940 г. говорил: «Черта с два мы отсюда выедем летом. Из нас ни один человек не проживет до лета, мы все умрем с голоду». Ему вторил Калле Каллевич Киннунен, который 8 апреля заявил: «Нас сюда привезли умирать с голоду». С приходом весны интернированные финны начали искать еду в лесу. С середины мая они стали ходить в лес собирать прошлогодние ягоды для дополнительного питания[83].

Следует отметить, что проблемы с питанием были одной из главных тем разговоров. Финны не просто обсуждали качество пищи, отсутствие продуктов, а проводили аналогию с прошлой и настоящей жизнью в СССР и сравнивали свое положение с жизнью в Финляндии. Все это влияло на задачу установления прочных связей между органами советской власти и финскими гражданами. Так, 9 мая 1940 г. Франц Тауриайнен, интернированный в спецпоселок Кинтезьма, говорил, что «20 лет назад был в России — работал, тогда так же плохо кормили». Таким образом, он сделал вывод, что в СССР ничего не изменилось. Подавляющее большинство финских граждан считали, что в Финляндии жизнь гораздо лучше: «Здесь питаться этими продуктами, которые имеются, совершенно невозможно, у нас дома в Финляндии было гораздо лучше, было много молока и масла»[84].

Качество питания, отсутствие продуктов, несвоевременная выплата зарплаты лежали в основе забастовок, которые в архивных документах назывались представителями местной власти массовыми невыходами на работу. 27 марта 1940 г. А. Е. Юнтунен предлагал землякам, находившимся в Кинтезьме, не выходить на работу до тех пор, пока не дадут денег и не улучшат питание, стараясь убедить присутствующих в том, что в таких условиях жить невозможно. Юнтунена многие поддержали, и уже на следующий день — 28 марта — зафиксирован массовый прогул: из 60 лесорубов на работу вышло только пять-шесть человек[85].

«Производство — прежде всего!» Этот лозунг, понятный каждому советскому человеку, ощутили на себе и выселенные на территорию Советской Карелии финны. Так, сразу же по прибытии из коммуны Суомуссалми в Калевальский район финские граждане включились в производственный процесс Ухтинского леспромхоза. При этом работа была обязательной для всех трудоспособных лиц. На всех участках производством руководили местные жители. Финнов в основном использовали на трелевке древесины, сплаве, валке и заготовке дров, в столовой и на других подсобных работах. В Кинтезьме, например, они занимались лесозаготовками: сваленный лес на лошадях везли к узкоколейке, по которой перевозили его на берег реки. Здесь использовались лошади, привезенные из Финляндии. Часть финнов трудилась на более легких работах, в том числе на кухне. Нетрудоспособные были заняты по хозяйству, ухаживали за работающими членами семьи. Дети работали по мере их возможностей. В Кануссуо (участок Ухтинского леспромхоза) часть финнов работала на выполнении военных заказов — производстве саней и «лодочек» (волокуш) для Красной Армии[86].

Руководство леспромхоза стремилось повысить производительность труда финских граждан с помощью коммунистических призывов. Так, 14 февраля 1940 г. в бараке участка Куккопуро проводили беседу по уплотнению рабочего дня и внедрению стахановского движения. Однако эти беседы не имели успеха. Подневольный труд никогда не бывает эффективным, поэтому финнов приходилось уговаривать работать. 20 марта 1940 г. в Кинтезьме состоялось собрание финских граждан, на котором начальник лесопункта убеждал финнов в необходимости работать[87].

С первых дней пребывания на советской территории финские граждане негативно относились к работе, выражали недовольство условиями труда, постоянными задержками зарплаты. Например, 15 февраля 1940 г. на лесопункте Ухтинского леспромхоза Калевальского района финны жаловались на маленькую зарплату[88].

Интернированные часто саботировали работу. В своей спецзаписке от 20 февраля 1940 г. начальник Калевальского РО НКВД С. А. Хитро в отмечает: «Большинство этих финбеженцев к работе относятся очень плохо и в отдельных случаях проявляют саботаж. Когда лесопунктом был получен заказ на изготовление саней для Красной Армии, последние, видя, что этот заказ военного порядка, сразу же не вышли на работу, а рабочие бригады Лесонена и Кондратьева (бригадирами были карелы) вышли на работу вместо 8 часов в 11–12 часов. Некоторые из финбеженцев часто на работу совершенно не выходят, заявляя, что они с такой пищи, какой кормят у нас в Советском Союзе, работать не могут, например: только по одному лесоучастку Куккопуро не вышли на работу 15 февраля — 16 человек, 16 февраля — 11 человек, 17 февраля — 7 человек. Такое же положение и по другим участкам лесопункта»[89].

Как свидетельствуют архивные документы, с марта 1940 г., особенно после окончания советско-финляндской войны, высказывания финских граждан носят уже не только экономический, но и политический характер. В спецпоселке Кинтезьма Манне Пеккиевич Юнтунен 10 марта говорил: «Нам раньше рассказывали, что в СССР власть находится в руках рабочего класса и что в СССР хорошо жить. Теперь мы убедились, что это не соответствует действительности. Заработков здесь не хватает даже на нищенское существование, и здесь исключительно скверно жить». Характеризуя положение трудящихся в СССР, Урхо Яковлевич Сеппянен 18 марта отмечал: «Здесь в СССР люди ценятся меньше, чем собаки». 22 марта Франц Тауриайнен сказал: «Говорят, что в СССР нет принудительного труда, это неверно, нас здесь вооруженные люди заставляют работать». Онни Александрович Хутту 1 апреля сказал: «К нам здесь относятся, как к рабам, нас выгоняют на работу вооруженные люди. Нам раньше твердили, что в СССР существует свободный труд. Здесь существует настоящий принудительный труд». 27 апреля финперебежчик Леоно Каллевич Киннунен заявил: «В Финляндии много лучше жить, чем в Советском Союзе, рабочие получают много больше, чем здесь. Здесь зарабатывают только на пропитание»[90].

Важный материал о жизни и работе интернированных финнов в Карелии в период Зимней войны мы можем найти в докладной записке наркома внутренних дел Карелии М. И. Баскакова от 30 апреля 1940 г. «О положении финского населения в спецпоселках на территории Карела-Финской ССР», направленной им в адрес руководства НКВД СССР (копия была представлена секретарю ЦК ВКП(б) КФССР Г. Н. Куприянову и председателю СНК КФССР П. В. Солякову). В ней, в частности, говорилось: «До последнего времени часть трудоспособного финского населения, сконцентрированного в спецпоселках, работает на лесозаготовках: в Кавгоре — 40 человек, в Кинтезьме — 60, в Интерпоселке — 80. Другая часть — нетрудоспособные и обремененные большим количеством детей — для своего существования систематически получала материальную помощь от бывшего Народного правительства Финляндии. По трем спецпоселкам зарегистрировано 89 семей с одним трудоспособным или имеющим на иждивении от 5 до 10 детей, и это не считая значительного количества мужчин и женщин преклонного возраста. В связи с тем что за последнее время материальная помощь данной категории оказывается нерегулярно, часть переселенцев, особенно в спецпоселках Кинтезьма и Кавгора, голодает. На почве недоедания среди них имеются случаи заболеваний. В течение февраля, марта и апреля во всех поселках зарегистрировано 50 смертей среди лиц преклонного возраста и детей. Для того чтобы выжить, переселенцы распродают местному населению привезенную с собой одежду и предметы домашнего обихода»[91].

Советские власти пытались поощрять не только хозяйственную, но и культурную коллаборацию. Финские граждане находились на территории Советской Карелии около четырех месяцев, среди них было много детей школьного возраста. Встала необходимость организовать для них учебный процесс. До настоящего времени в архивах Карелии не найдено сведений об учебе финских детей. В то же время, по свидетельствам очевидцев, в период нахождения 60 финских граждан с 10 февраля по 4 марта 1940 г. в п. Пильзамо Калевальского района их дети посещали местную школу. Также, по воспоминаниям очевидцев, по Пильзамо ходили слухи о том, что финских детей после войны отвезут в г. Кемь, где их вырастят настоящими пионерами. Об этом рассказывали детям школьные учителя.

Не имея архивных документов, сложно сказать, насколько были обоснованы эти слухи, хотя полностью исключать их достоверность нельзя. Так, в докладной записке наркома НКВД Карелии М. И. Баскакова «О положении финского населения в спецпоселках на территории КФССР» от 30 апреля 1940 г. в адрес НКВД СССР ставился вопрос о переселении в Сибирь всех интернированных финнов, а детей Баскаков предлагал «организовать и отдать в детские дома Наркомпроса»[92].

Говоря о пребывании финских граждан в период Зимней войны на территории Советской Карелии, следует отметить, что многие из них ушли в СССР не по принуждению, а добровольно. В их числе были жители Суомуссалми, сотрудничавшие с оккупационными властями, — члены исполнительного комитета Рухтинаансалми, члены сельских комитетов, члены «сельских отрядов самообороны» и др. Столкнувшись с советской действительностью (холод, голод, болезни, лишения, тяжелые условия жизни и труда и т. д.) финны постепенно утратили все иллюзии о прекрасной жизни в СССР. Самые верные друзья и сторонники первого государства рабочих и крестьян не понимали, как можно жить и работать в таких условиях, и становились, по классификации НКВД, «антисоветчиками». Когда настало время выбора: остаться в Советском Союзе или вернуться на родину, большинство из них выбрали второй путь, хотя прекрасно понимали, что их ждет в Финляндии.

Особенно это было характерно для коммуны Суомуссалми. Так, члены исполнительного комитета Рухтинаансалми Янне (Юхо) Юнтунен, Юхо Сеппянен, Ханна Кукконен боялись возвращаться домой, опасаясь ареста за работу в органах Народного правительства. Секретарь комитета Х. Кукконен говорила: «Мне опасно сейчас возвращаться в Финляндию, меня там обязательно арестуют, поскольку я работала секретарем комитета народного фронта». Член этого же комитета Ю. Сеппянен сказал И. Юнтунену: «Нам опасно возвращаться обратно в Финляндию, так как нас сразу же могут арестовать». Правда, были и другие мнения. Так, Ийкка Юнтунен наивно заявлял: «Нам нечего бояться, и мы свободно можем выехать в Финляндию, нас там никто не посмеет трогать, так как за нас заступится советское правительство». Боялись возвращаться на родину и дезертиры финской армии Эркки Хейнонен и Хейкки Юнтунен, оказавшиеся на территории СССР[93], и некоторые другие. Однако, несмотря на эти обстоятельства, оставаться в Советском Союзе большинство из них все-таки не хотело, надеясь, что в Финляндии жить будет лучше.

Интернированные финны с нетерпением ждали окончания войны, надеясь вернуться на родину. О заключении 12 марта 1940 г. в Москве мирного договора между СССР и Финляндией финские граждане узнали раньше, чем им об этом сообщили официально. Информацию они получили от местных жителей, обслуживающих спецпоселки.

Заключение мирного договора интернированные активно обсуждали во всех населенных пунктах. 17 марта в Кинтезьме этому событию был посвящен митинг. Большинство финских граждан было удовлетворено окончанием войны между Финляндией и СССР и тем, что осталось старое правительство. Среди них стали усиленно циркулировать слухи о том, что в скором будущем всех эвакуированных отправят на родину, по месту прежнего жительства. Многие готовы были нелегально уйти в Финляндию[94].

Органы НКВД Карелии пытались пресечь подобные настроения, выявить организаторов слухов среди финского населения. Так, в Интерпоселке в качестве организатора ими был определен Матти Николаевич Паюнен (1880 г. р., по профессии учитель), который стал проводить среди финнов активную агитацию за немедленное возвращение в Финляндию. С этой целью он написал заявление на имя Ю. Паасикиви в финскую миссию в Москве, в котором просил ускорить решение вопроса о выезде всех переселенных финнов из СССР в Финляндию. С данным заявлением М. Н. Паюнен обходил всех переселенцев и собирал под ним подписи[95].

Однако и после окончания войны и подписания мирного договора между СССР и Финляндией в положении интернированных финнов на территории Карелии мало что изменилось. Их надежды на быстрое возвращение домой не оправдывались. Финны продолжали трудиться на лесоучастках, но теперь без желания шли на работу, называя ее, как свидетельствуют архивные источники, «принудительным трудом под охраной вооруженных людей», считали, что «с ними обращаются, как с рабами». Отношение к властям проявилось и в фактах массового невыхода интернированных на работу. В том же спецпоселке Кинтезьма 28 марта из 60 трудоспособных финских граждан на работу вышли только шесть человек[96]. Основными причинами саботажа были уже не только сложные бытовые условия и скудное питание, но и тяжелое моральное состояние, осознание того, что они не могут вернуться домой, хотя война уже закончилась.

Финны и представить себе не могли, какая угроза возникла перед ними после окончания советско-финляндской войны. В упомянутой выше докладной записке наркома внутренних дел Карело-Финской ССР М. И. Баскакова «О положении финского населения в спецпоселках на территории КФССР», направленной им руководству НКВД СССР, был не только анализ ситуации, связанный с пребыванием финских граждан на территории СССР, но и содержалось ходатайство «О переселении всех прибывших с территории Финляндии финнов в Сибирь». Мотивировка этой позиции была стандартной для такого ведомства, как НКВД: «Иностранные разведки в дальнейшем будут использовать это финское население как базу для подрывной деятельности против СССР»[97]. В карельских архивах пока не найден ответ Москвы на предложение М. И. Баскакова, но можно с уверенностью констатировать, что оно не нашло поддержки в центре.

4 мая 1940 г. вышло Постановление СНК СССР № 640–212 «О выезде из СССР жителей территорий, отошедших к Советскому Союзу на основании мирного договора между СССР и Финляндской Республикой, заключенного 12 марта 1940 г.»[98]. 14 мая в адрес председателя СНК Карело-Финской ССР П. В. Солякова из Москвы поступило письменное распоряжение о проведении переселения финских граждан на родину[99].

Еще до того как данное постановление, предусматривающее конкретный механизм эвакуации финских граждан из СССР в Финляндию, было получено в Петрозаводске, нарком внутренних дел СССР Л. П. Берия дал указание НКВД КФССР и УНКВД по Мурманской области за № 1799 от 8 мая 1940 г. о создании четырех комиссий по эвакуации финских граждан, выразивших желание выехать в Финляндию (по числу пунктов сосредоточения финнов). Комиссии создавались: в Петрозаводске (для расселенных в Интерпоселке), в Кондопоге (для расселенных в районе Кавгоры), в Ухте (для расселенных в Кинтезьме) и в Мурманске (для расселенных в Ловозерском районе Мурманской области).

Каждая комиссия состояла из трех человек — двух сотрудников НКВД (по одному представителю от пограничных войск), а также: в Петрозаводске — представителя СНК КФССР, в Мурманске — представителя Мурманского областного Совета депутатов трудящихся[100].

Одновременно были разработаны и маршруты эвакуирующихся финнов к государственной границе:

1) из районов Кавгоры и Интерпоселка: Петрозаводск — Суоярви — Вяртсиля;

2) из района Ухты (Кинтезьмы): Лонка — Юнтусранта;

З) из Ловозерского района: Мурманск, оттуда пароходом в Петсамо[101].

Для упорядочения работы местных комиссий по эвакуации финских граждан в Финляндию была разработана специальная инструкция, утвержденная наркомом внутренних дел СССР Л. П. Берией. В соответствии с ней комиссии на местах должны были в пределах своего района выяснить количество, местонахождение, род занятий и национальность лиц, подлежащих эвакуации, принять заявления от тех, кто желает эвакуироваться, составить списки и подготовить людей к эвакуации. Согласно инструкции комиссии должны были также знакомить финнов с порядком и условиями эвакуации и следить, чтобы вывоз имущества и ценностей осуществлялся в соответствии с утвержденным списком предметов. Право самостоятельного решения об эвакуации в Финляндию предоставлялось лицам, достигшим 14 лет[102].

В первую очередь эвакуации подлежали нетрудоспособные, больные, инвалиды, старики, одинокие женщины и дети, а также лица, члены семей которых находились на территории Финляндии. Была установлена форма учета выезжающих в Финляндию, в ней указывались: фамилия, имя и отчество, год и место рождения, место жительства до 1 декабря 1940 г., национальность, гражданство, профессия и семейное положение[103].

Следует отметить, что подготовка к возвращению финских граждан на родину в Карелии проводилась в тесном взаимодействии СНК КФССР с органами НКВД, при этом последние начали подготовку значительно раньше. Руководствуясь Постановлением СНК СССР № 640–212 от 4 мая 1940 г., НКВД СССР издал 8 мая 1940 г. приказ № 1799 «Об эвакуации финподанных в Финляндию и вербовке загранагентурьr». После его получения НКВД Карелии начал подготовку к возвращению интернированных финнов на родину и вербовке среди них агентуры. Предположительно, 9 мая у наркома внутренних дел КФССР М. И. Баскакова прошло оперативное совещание по данному приказу. Заслуживают внимания участники совещания (11 человек): семь сотрудников НКВД КФССР (зам. наркома Нефедов, начальники 2-го и 3-го отделов, секретариата Солоимский, Дубинин, Столяров, начальник 5-го отделения 3-ro отдела Богданчиков, начальники Кондопожского и Пряжинского РО НКВД Медведев и Смирнов) и четыре сотрудника УПВ НКВД КО, из них три сотрудника 5-го (разведывательного) отдела (начальник 5-го отдела УПВ НКВД КО Баранников, начальник отделения 5-го отдела Мандель и помощник начальника отделения 5-го отдела Артемьев)[104]. Начальник Калевальского РО НКВД С. А. Хитров не участвовал в совещании по одной простой причине: Калевала находилась слишком далеко от Петрозаводска, и на поездку тратилось много времени.

Стенограммы совещания нет, однако тематика совещания и состав его участников свидетельствуют о том, что на первом плане был вопрос о вербовке агентуры среди финских граждан. Многие из них должны были вернуться в родные места — волость Суомуссалми, в пограничный с СССР район, что представляло оперативный интерес и для пограничной разведки. Двое из присутствующих — Солоимский и Мандель — лично принимали участие в передаче интернированных финнов финской стороне 3 июня. По существу, к попыткам организации политической и хозяйственной (экономической) коллаборации среди финских граждан добавлялась военная коллаборация.

Во исполнение приказа НКВД СССР № 1799 и указания наркома внутренних дел КФССР М. И. Баскакова Калевальский РО НКВД подготовил специальный план агентурно-оперативной работы в связи с эвакуацией, который затем был утвержден М. И. Баскаковым[105].

В соответствии с этим планом начальник комендатуры в п. Кинтезьма сержант госбезопасности Канноев в период с 11 по 20 мая провел беседы с 24 финскими гражданами. Он опрашивал их по биографическим данным, интересовался наличием родственных и иных связей в Финляндии, СССР и других странах, спрашивал о родственниках в финской армии и шюцкоре, о связях финских граждан с национальными спецслужбами и т. п. Среди опрошенных были четыре финна, которые проверялись НКВД как шпионы и антисоветчики. По результатам каждой беседы Канноев составлял подробные справки[106]. Беседы всегда проходили с глазу на глаз. Таким образом, в ходе бесед Канноев подбирал среди финских граждан будущих агентов. И он очень спешил, так как время возвращения финнов на родину неумолимо приближалось.

В Калевальском районе ответственным за эвакуацию финнов из Кинтезьмы в Финляндию назначили уполномоченного правительственной комиссии, начальника Калевальского РО НКВД С. А. Хитрова, о чем было доложено наркому иностранных дел СССР В. М. Молотову[107]. В Кинтезьме подготовка к возвращению финнов домой началась несколько позже, чем в Интерпоселке или в Кавгоре, где интернированным объявили о возвращении домой соответственно 20 и 21 мая 1940 г.[108]

Непосредственно подготовительная работа по эвакуации финграждан из Калевальского района Карелии в Финляндию была начата 22 мая. Тогда все финны, проживавшие в спецпоселке Кинтезьма, были собраны в клубе и оповещены о Постановлении СНК СССР. На собрании им был разъяснен порядок эвакуации. Местная комиссия путем личных переговоров с финнами выявляла желающих на добровольной основе вернуться на родину. За детьми с 14-летнего возраста признавалось право лично определить свое желание остаться в СССР или вернуться в Финляндию. В течение двух последующих дней от финских граждан поступило 184 заявления о возвращении в Финляндию и пять заявлений о желании остаться в СССР[109].

По результатам опросов Калевальское райотделение НКВД подготовило «Список финподданных, подлежащих эвакуации в Финляндию из Калевальского района Карела-Финской СССР», на 255 человек. Список составлялся со слов, так как ни у кого не было документов. Его подписали Хитров, Леонов и Мандель, соответственно председатель и члены комиссии[110]. Интернированные финны из Интерпоселка и Кавгоры отправились в путь соответственно 23 и 25 мая и к 1 июня они уже были в Финляндии.

Финские граждане, возвращавшиеся на родину из Кинтезьмы, находились в более сложном положении, чем их соплеменники в других спецпоселках Карелии. Маршрут движения и условия передвижения были значительно тяжелее, а скорость передвижения медленнее. Только 1 июня финские граждане из Кинтезьмы тронулись в путь.

Окончательный итог работы по возвращению финнов на родину подвел председатель государственной комиссии по эвакуации комбриг Я. К. Котомин. 1 июня он отправил отчет в НКВД СССР о результатах деятельности комиссии. В нем говорилось: «Всего было учтено финских граждан, подлежащих эвакуации, — 2540 человек, из них по Карела-Финской ССР — 2121; по Мурманской области — 312; по Ленинградской области –107. На 31 мая 1940 г. передано Финляндии 2134 человека, изъявили желание остаться в СССР — 155 человек»[111].

Как видно из приведенных выше документов, попытки советских властей склонить к сотрудничеству финских граждан не увенчались успехом. Большинство финнов вернулось на родину. В Советском Союзе осталось чуть более 150 человек, в основном по идейным соображениям. Практически все они направили письма в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о предоставлении им советского гражданства. Приведем одно из таких характерных писем:

В Президиум Верховного Совета СССР

от финской гражданки, оставшейся

на территории Советского Союза,

Лемби-Марии Тухканен

г. Сортавала

19 мая 1940 г.

Заявление

Я осталась на территории Советского Союза 22 марта 1940 г., исходя из моих истинных убеждений. В мирное время, а также во время войны я испытала много обид и несправедливости в Финляндии.

Прошу Президиум Верховного Совета СССР принять меня в подданство Советского Союза и дать мне гражданские права как гражданке СССР.

У моих детей есть желание учиться и развиваться. Здесь у них есть на это все возможности, чего нет в Финляндии. Поэтому как мать я уважаю ту страну, где нет классовых ограничений и всем людям дается право учиться.

Лемби Тухканен[112].

Однако трудности финского мирного населения после возвращения на родину не закончились: людей ждала проверка в Финляндии в специальных карантинных лагерях.

Так, интернированных из Калевальского района после пересечения государственной границы сразу отправили в м. Миеслахти, где в здании училища был организован карантинный лагерь. Карантинный лагерь в Миеслахти был открыт по нескольким причинам: здесь врачи выясняли состояние здоровья финнов, вернувшихся из Кинтезьмы, их лечили и усиленно кормили после перенесенной тяжелой зимы, одновременно они проходили санитарный контроль. Карантин держался две недели из-за страха властей, что финны могли привезти с собой инфекционные болезни. Кроме того, государственной полиции была представлена возможность допросить всех прибывших взрослых и выяснить все обстоятельства пребывания финнов в спецпоселке Кинтезьма.

Государственная полиция в ходе допросов выявляла лиц, сотрудничавших в ходе Зимней войны с советскими органами: служили в Финской народной армии, работали в комитетах народного трудового фронта, были завербованы советской разведкой, НКВД для ведения шпионской деятельности.

По результатам допросов были задержаны 27 жителей Суомуссалми по подозрению в совершении государственной измены. Начались судебные процессы. Все задержанные после допросов в карантинном лагере в Миеслахти в июле — августе 1940 г. были осуждены уездным судом Хюрюнсалми за совершение государственной измены и приговорены к различным срокам лишения свободы.

В конечном итоге финские власти в ходе и после окончания Зимней войны привлекли к судебной ответственности за сотрудничество с советскими властями 45 жителей коммуны Суомуссалми, шесть человек были приговорены к высшей мере наказания, остальных приговорили к лишению свободы от пяти до 12 лет[113].

За что были осуждены финские граждане? Как выяснил финляндский исследователь Ю. Кямяряйнен, 13 человек обвиняли за вступление в Финскую народную армию: «вступил в ряды так называемой финской народной армии, зная, что указанная армия является воинским подразделением противника», 10 человек были осуждены за другие формы государственной измены. Под ними подразумевалось оказание помощи РККА в качестве проводника, сбор оружия и передача его противнику. Некоторым были предъявлены обвинения за оказание помощи противнику (работа продавцом в магазине, открытом РККА в д. Юнтусранта, подписание пропагандистских листовок и др.). Только один был осужден за то, что он с оружием в руках участвовал в боях против финских войск в составе Народной армии. Еще одного осудили за шпионаж в пользу русских[114]. Как видим, финских граждан осуждали как за военный, так и за политический и хозяйственный коллаборационизм.

После окончания Зимней войны СССР вернул в Финляндию, по финским данным, 2389 человек, их них: 1757 жителей Суоярвского прихода, 305 из Петсамо (в настоящее время п. Печенга Мурманской обл.), 254 жителя прихода Суомуссалми и 73 человека с Карельского перешейка и островов Финского залива. Из Петсамо и с островов Финского залива никого не привлекли к ответственности, из Суоярвского прихода только четырех человек привлекли к уголовной ответственности за государственную измену, а вот из числа жителей Суомуссалми было привлечено к судебной ответственности 45 человек и осуждено 27 человек. Это говорит о том, что каждый шестой взрослый из вернувшихся жителей коммуны Суомуссалми был осужден за сотрудничество с советскими властями.

Рассматривая проблему коллаборационизма среди финских граждан в контексте советско-финляндской войны 1939–1940 rr., прежде всего надо ответить на вопрос: был ли вообще смысл в интернировании финских граждан от государственной границы вглубь территории Карелии и размещении их в спецпоселках республики? Большинством финляндских исследователей действия советских властей подаются как репрессивный акт, направленный против финского народа. В подтверждение этой позиции приводятся серьезные аргументы: тяжелые жилищные условия, плохое питание и другие неблагоприятные факторы, о которых писалось выше, привели к тому, что многие финны во время пребывания на советской территории заболели, десятки из них умерли.

Однако при исследовании вопроса надо учитывать все аспекты данного эпизода Зимней войны. Стоит отметить, что проведенная акция не была изобретением СССР. Существовала и существует международная практика по интернированию иностранцев в период военных действий (достаточно вспомнить интернирование японцев в США после нападения Японии в декабре 1941 г. на американскую базу Перл-Харбор). Признавая факт агрессии Советского Союза против Финляндии в 1939–1940 гг. со всеми вытекающими негативными последствиями для народов обоих государств, надо сказать, что в сложившейся в тот период ситуации выселение финских граждан с захваченных Красной Армией территорий и размещение их в спецпоселках Карелии спасло жизнь сотням людей. Как бы тяжело ни приходилось иностранцам на чужой земле, все же они были обеспечены минимумом, необходимым для жизни (хлебом, кровом и медицинским обслуживанием), а главное — над их головами не свистели пули, рядом не взрывались снаряды. Ведь территория, где до войны проживали переселенные финны, в декабре 1939 — феврале 1940 г. была местом ожесточенных боев, отдельные населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки, и готовящееся на 11 февраля 1940 г. крупномасштабное наступление Красной Армии могло привести к несравненно большим потерям со стороны мирного гражданского населения.

Исследуя проблему проявлений коллаборационизма среди финских граждан как на территории Восточной Финляндии, оккупированной частями Красной Армии, так затем и на территории Советской Карелии в период Зимней войны 1939–1940 гг., нельзя не сказать о роли в этом вопросе органов НКВД СССР и Карелии. Впервые в своей истории НКВД Карелии пришлось «открыто работать» по такому большому количеству иностранцев, находившихся в зависимом от НКВД положении. Из документов ясно просматривается тщательный контроль этих органов за интернированными финнами. Сотрудники вели активный поиск «агентов иностранных разведок и членов контрреволюционных организаций», в каждом финском гражданине видели потенциального «шпиона», стремились свести к минимуму контакты финских граждан с местным населением, что свидетельствовало о недоверии не только к иностранцам, но и к советским людям. Причем «работу» по финским гражданам органы НКВД КАССР начали вести с первого дня советско-финляндской войны, используя возможности Управления пограничных войск НКВД Карельского округа (УПВ НКВД КО) и особые отделы УГБ НКВД.

Особые отделы УГБ НКВД 8-й и 9-й армий информировали НКВД КАССР о переселяемых на территорию СССР интернированных финских гражданах, на которых имелась ранее полученная негативная информация: финские шпионы, шюцкоровцы, карельские беженцы, антисоветски настроенные лица и т. д. Так, 16 февраля 1940 г. Особый отдел УГБ НКВД 8-й армии направил в 3-й {контрразведывательный) отдел УГБ НКВД КАССР список на 44 финских гражданина, интернированных в п. Интерпоселок, на которых имелись компрометирующие материалы[115]. Эти списки являлись прямым указанием к действию местным органам безопасности по изучению, а при необходимости и к аресту указанных финских граждан.

Контроль за интернированными финскими гражданами на территории Карелии возлагался на райотделения НКВД по местам расположения поселков, куда были переселены финские граждане. За финское население в Интерпоселке отвечало Пряжинское райотделение НКВД {начальник П. М. Смирнов), в Кавгоре-Гоймае — Кондопожское райотделение {начальник М. В. Медведев), в Кинтезьме — Калевальское райотделение (начальник С.А.Хитров). В рамках Карелии всей работой по интернированным финнам руководил 3-й (контрразведывательный) отдел УГБ НКВД КАССР {начальник А. А. Дубинин) через районные отделения в Калевале, Кондопоге и Пряже. Так, уже 16 февраля 1940 г. А. А. Дубинин потребовал от начальников Пряжинскоrо и Кондопожского райотделений НКВД срочно направить в Петрозаводск списки на финское население, переселенное с территории Финляндии в данные районы[116].

В работе по финским гражданам перед НКВД стояли три основные задачи: выявление агентуры финской разведки и охранки, установка антисоветски настроенных лиц (которых считали потенциальными врагами советской власти), а также вербовка финских граждан. Собственно работа по иностранцам ничем не отличалась от работы по советским гражданам: жестокость, недоверие, подозрительность и основополагающий принцип — «человек всегда виноват».

В поиске шпионов среди интернированных финнов НКВД Карелии проявил завидное усердие. Так, только Калевальским РО НКВД проверялось 25 финских граждан (21 мужчина и 4 женщины), из них 15 человек подозревались в проведении «антисоветской агитации», 10 — в «шпионаже», на всех были заведены учетные дела[117]. Многие из них были арестованы. Если учесть, что на начало марта 1940 г. в спецпоселке Кинтезьма содержалось 263 человека, из них взрослого населения старше 16 лет — 182 человека[118], то становится ясно, что каждый седьмой финн проверялся органами НКВД, над каждым человеком висел «дамоклов меч», в любой момент могли арестовать и осудить.

Изучали, проверяли и арестовывали и пограничные войска. Так, в марте 1940 г., уже после окончания войны, Управление пограничных войск НКВД Карельского округа (далее — УПВ НКВД КО) «разрабатывало» интернированных финнов, проживающих в Интерпоселке, по агентурному делу «Дезертиры» — в отношении эмиграционной группировки в среде финнов, вынашивающих эмиграционные настроения, т. е. за желание выехать домой[119]. Все эти обвинения в отношении финских граждан были надуманы. Однако именно эти данные, как показано выше, легли в основу докладной записки наркома внутренних дел Карелии М. И. Баскакова от 30 апреля 1940 г. «О положении финского населения в спецпоселках на территории Карело-Финской ССР», направленной им в адрес руководства НКВД СССР, в которой он предлагал всех прибывших в Советскую Карелию с территории Финляндии финнов переселить в Сибирь, чтобы ликвидировать «базу для подрывной деятельности против СССР»[120].

Органы НКВД изначально оценивали финских граждан по классовому принципу и социальному положению. Больше всего вызывали недоверие зажиточные крестьяне, имевшие «крупные кулацкие хозяйства — от 5 до 15 коров, по нескольку лошадей и применяли в хозяйстве наемную рабочую силу, имеют много земли {127 га), дом из 5 комнат», с подозрением относились и к крестьянинам-середнякам. Их считали агентами иностранных специальных служб: «часть из них была несомненно оставлена финской разведкой в тылу со специальными заданиями по шпионажу и диверсии, для проведения антисоветской работы, создавая тем самым базу для различного рода контрреволюционных формирований и подрывной деятельности»[121].

Кроме поиска шпионов, антисоветчиков и прочих врагов советской власти, была еще одна важная задача — вербовка агентуры среди интернированных финнов с целью их дальнейшего направления в Финляндию. Однако агентуры было мало. Так, 28 февраля 1940 г., критикуя положение с интернированными финнами в Калевальском районе, нарком внутренних дел КАССР М. И. Баскаков приказал «начальнику РО НКВД С. А. Хитрову немедленно приступить к развертыванию агентурной работы в поселке»[122].

Здесь следует сказать о противоречии между Калевальским районным отделением НКВД и Ухтинским (Калевальским) пограничным отрядом. Дело в том, что разведывательный отдел Калевальского погранотряда к этому времени среди финских граждан уже имел 16 агентов, которых не передал на связь территориальному органу НКВД, а оставил себе и работал с ними вплоть до их выезда на родину[123].

Однако сотрудник Калевальского РО НКВД сержант госбезопасности Канноев быстро исправил положение. К 6 марта он завербовал первого агента среди интернированных, а к 8 апреля Калевальское райотделение НКВД уже привлекло к сотрудничеству по крайней мере восемь агентов из числа финских граждан: Киви, Корхонен, Хакка, Сеппянен, Вилхо, Хела, Юнтунен, Окунь[124]. Вербовку проводили и другие районные отделения НКВД Карелии. Однако выявить, сколько было завербовано интернированных финнов на территории Карелии в период Зимней войны и сразу после ее окончания, довольно трудно. Вероятно, этот вопрос навсегда останется тайной: ни одна спецслужба мира (если в ее рядах нет предателей) не раскрывает своих агентов.

Вербовка агентов из числа финских граждан являлась главной задачей органов НКВД КАССР. Вместе с тем архивные источники районных аппаратов НКВД Карелии показывают, что сотрудники НКВД объективно излагали положение дел интернированных финнов в спецпоселках на территории Карелии. Нельзя не отметить деятельность начальника Калевальского районного отдела НКВД Карелии С. А. Хитрова, который неоднократно в течение двух с половиной месяцев (с 16 февраля по 24 апреля 1940 г.) информировал руководство о тяжелом положении переселенных в спецпоселке Кинтезьма. В своих докладных записках он просил об оказании помощи финским гражданам[125].

Подводя итог данному аспекту исследуемой темы, стоит отметить, что попытки советских государственных и военных органов в период Зимней войны 1939–1940 rr. склонить финских граждан к политическому, хозяйственному или военному коллаборационизму не принесли весомых результатов. Народное правительство Финляндии во главе с Куусиненом и созданная ему в помощь ФНА не только не разложили ряды сторонников буржуазного финляндского правительства, но, наоборот, и сплотили их. Оказалось, что большинство финнов признавало лишь то правительство, которое было сформировано демократическим путем, а не то, которое им предлагало советское руководство.

1.2. Комаборационизм среди военнопленных воюющих армий в период Зимней войны

В период советско-финляндской (Зимней) войны 1939–1940 гг. обе противоборствующие страны пытались воздействовать на войска противника, ведя постоянную пропаганду. Когда появились военнопленные, то и финская, и советская стороны стремились склонить часть военнопленных к военному и политическому сотрудничеству.

Проблема сотрудничества финских военнопленных с советскими военными и государственными органами в Зимней войне до сих остается слабо изученной как в финляндской, так и в российской историографии. Финляндские авторы долгое время не имели доступа к документальным источникам из фондов советских (ныне российских) архивов. Поэтому эта тема рассматривалась в соседней стране преимущественно в мемуарной литературе.

Что касается отечественной историографии, то в послевоенный период вплоть до начала перестройки данная проблема была практически закрыта для исследователей по идеологическим соображениям. Кроме того, советские историки не имели возможности получить необходимые архивные документы, отражающие положение военнопленных армий противника на территории СССР. Положение стало меняться только в конце 1980-х — начале 1990-х гг., когда были сняты идеологические ограничения на исследование проблем истории Второй мировой войны, а главное, историки наконец-то получили доступ к ряду архивных документов, которые ранее хранились под грифом «Секретно». В начале 1990-х гг. стали появляться первые публикации, в основном в виде небольших по объему статей, затрагивающие некоторые аспекты данной темы[126]. В 1997 г. вышла работа В. П. Галицкого «Финские военнопленные в лагерях НКВД (1939–1953 гг.)»[127].

Сложность проблемы военнопленных в период советско-финляндской войны 1939–1940 rr. заключается в том, что противоборствующие стороны не вели отдельного учета по своим военнопленным, фиксируя лишь пропавших без вести. При этом, по официальным данным, с советской стороны пропали без вести 39 369 человек, а с финской — 3 273 человека[128]. К сожалению, исследователям в архивах пока так и не удалось обнаружить точных данных о количестве финских военнопленных, находившихся в 1939–1940 rr. на территории СССР. В финляндской историографии эта цифра колеблется от 825 до 1 тыс. человек. В публикациях российских авторов, в выступлениях на различных научных конференциях общее количество военнопленных финляндской армии варьируется от 800 до 1 100 человек[129]. Что касается советских военнопленных, то в финском плену в результате крупных боев и окружений советских частей (44-я дивизия в районе Суомуссалми, 18-я дивизия в районе Питкяранты и др.) их оказалось значительно больше — около 6 тыс. человек[130].

С учетом того, что в советский плен попало небольшое число финских военнопленных, перед советской стороной не стояла задача добиться военной коллаборации, создавать какие-либо воинские подразделения в составе Красной Армии. Советские государственные органы и, прежде всего, НКВД СССР пытались использовать финских военнопленных в разведывательных и пропагандистских целях.

К моменту войны с Финляндией СССР уже имел определенный опыт содержания военнопленных армий противника (поляков, японцев и др.). Их содержание регулировалось изданными «Положениями о военнопленных». В период Зимней войны действовало два «Положения о военнопленных»: первое — утвержденное Положением ЦИК и СНК СССР № 46 от 19 марта 1931 г., почти полностью совпадавшее с текстом Женевской конвенции о содержании военнопленных от 27 июля 1929 г.; второе — утвержденное Экономическим Советом СНК СССР от 20 сентября 1939 г. и определившее режим содержания всех категорий военнопленных, находящихся в СССР[131].

Данные нормативные акты исходили из двух основных принципов: во-первых, военнопленные сохраняли свое гражданство; во-вторых, они находились под защитой как международного права о защите жертв войны, так и внутригосударственного права державшей их в плену страны.

Руководство СССР требовало от Управления по делам военнопленных (далее — УПВ) НКВД СССР соблюдения этих правовых актов. Однако в практической деятельности администрации лагерей принципы содержания военнопленных часто нарушались. Это выражалось в плохом бытовом обеспечении (размещение военнопленных в неприспособленных для проживания жилых помещениях, неполноценном питании, отсутствии необходимых условий и др.); не всегда квалифицированном медицинском обслуживании; неудовлетворительном обеспечении вещевым довольствием.

В целом, по сравнению с условиями содержания советских военнопленных в Финляндии[132], правовое положение финских военнопленных в основном соблюдалось. Анализ архивных данных показывает, что это даже вызывало недоумение у некоторых финских военнопленных, не рассчитывавших на такое отношение и содержание их в советском плену. С началом войны против Финляндии в полосе действий 7, 8, 9 и 14-й армий советских войск были созданы специальные пункты приема для финских военнопленных: Мурманский (на 500 чел.), Кандалакшский (на 500 чел.), Кемский (на 500 чел.), Сегежский (на 1 тыс. чел.), Медвежьегорский (на 800 чел.), Петрозаводский (на 1 тыс. чел.), Лодейнопольский (на 500 чел.) и Сестрорецкий (на 600 чел.). Для финских военнопленных были подготовлены четыре тыловых лагеря: Южский (Ивановская обл.) на 5 тыс. человек; Потьма (Мордовская АССР) на 6 тыс. человек; Грязовец (Вологодская обл.) на 2,5 тыс. человек; Путивль (Сумская обл.) на 4 тыс. человек[133].

Предполагалось, что война станет для СССР победоносной, финская армия будет разгромлена, а все оставшиеся в живых военнослужащие взяты в плен. С этой целью надо было подготовиться к приему пленных. Эта задача была возложена на созданное в сентябре 1939 г. УПВ НКВД СССР.

В конце декабря 1939 г. начальник этого управления майор госбезопасности П. Сопруненко рапортовал в Наркомат внутренних дел о готовности шести лагерей к приему финских военнопленных общим лимитом на 27 тыс. человек. Все эти лагеря уже «использовались» для приема военнослужащих польской армии, интернированных осенью 1939 г. в СССР в результате военных действий Красной Армии по присоединению к Советскому Союзу территорий Западной Белоруссии и Западной Украины[134]. В качестве резерва держали еще три лагеря — Карагандинский (Спасо-Заводской) в Казахской ССР (на 5 тыс. чел.), Тайшетский в Иркутской области (на 8 тыс. чел.) и Велико-Устюженский в Вологодской области (на 2 тыс. чел.).

Однако говорить о полной готовности было трудно. УПВ НКВД СССР не справлялось с поступавшей массой интернированных военнослужащих польской армии, к приему и размещению которой НКВД СССР с его отлаженным механизмом ГУЛАГа оказался практически не готов. Так, начальник Особого отдела НКВД, проведя инспекцию Южского лагеря, предназначенного для пленных финнов, отмечал в докладной записке на имя начальника УПВ П. Сопруненко, что лагерь не подготовлен для нормального содержания военнопленных[135].

В решении этого вопроса советским властям «помогли» сами финны. Количество пленных было небольшим, на что явно не рассчитывало советское руководство. Так, по нашим подсчетам, за декабрь 1939– март 1940 г. Петрозаводский приемный пункт военнопленных, один из самых крупных среди других действующих пунктов, принял от 8-й и 9-й армий только около 260 человек[136]. В итоге единственным лагерем для пленных финнов стал Грязовецкий лагерь в Вологодской области (расположен в семи километрах от г. Грязовец).

В книге учета этого лагеря значатся имена 600 финских военнопленных, но надо учесть, что в нем не указаны те, кто умер в советском плену. Сведения об умерших финнах в документах Центрального аппарата и политотдела ГУПИ НКВД СССР отсутствуют.

Однако не всех пленных финнов отправляли в Грязовецкий лагерь. Проведенный анализ архивных документов, содержащихся в Архиве МВД РК (протоколы допросов военнопленных, состав этапных списков из Петрозаводского приемного пункта в Грязовецкий лагерь и др.), показывает, что раненых, тяжело больных, обмороженных военнослужащих оставляли в госпиталях г. Петрозаводска[137]. Кроме того, часть военнопленных финнов вообще не отправлялась в лагерь, а использовалась советскими органами для проведения пропагандистской и разведывательной деятельности.

В период Зимней войны финская пропаганда утверждала, что всех военнопленных большевики расстреливают или отправляют в Сибирь. Но это было не так. Как уже отмечалось, большинство финских военнопленных было отправлено в Грязовецкий лагерь. Сохранились воспоминания некоторых из них. Так, бывший военнопленный Тадеус Сарримо вспоминал: «Ухаживали за нами хорошо. Раненым давали чистые бинты, от холода сразу дали водки… По прибытии в лагерь дали щи, чай и гречневую кашу с подсолнечным маслом. Мы были сыты… Кормили в лагере в общем-то хорошо, только финские желудки не были приучены к щам и военнопленные жаловались… В комнатах у военнопленных был шкаф, где они хранили хлеб и сахар. Санитарные условия были хорошие. Вшей было очень мало. Ночью люди играли в карты и шашки. Днем не работали…»[138].

Небольшое количество сохранившихся архивных документовне позволяет дать обстоятельную картину жизни и быта финских военнопленных в СССР. Отчет старшего инспектора 4-го отдела УПВ НКВД, приехавшего с проверкой в Грязовецкий лагерь в начале февраля 1940 г., остался, по существу, единственным официальным документом, зафиксировавшим условия содержания пленных финнов. В нем отмечалось: «Помещения для военнопленных оборудованы нарами сплошной системы в один, два и три яруса в зависимости от состояния здания (ветхости и кубатуры воздуха)… Беспорядочное нагромождение нар, без соблюдения требуемых между ними проходов, имеет следствием скученность контингента и делает невозможным уборку помещений. На одного военнопленного приходится 0,6 кв. м, что крайне недостаточно… Одеял и простыней для военнопленных нет»[139].

Тяжелые бытовые условия органы НКВД старались компенсировать политической и культурно-воспитательной работой среди военнопленных. Большинство пленных финнов были выходцами из рабочих и крестьян — среды, близкой «стране победившего социализма». Поэтому в основу политической работы с пленными был положен тезис о том, что главная задача Красной Армии в военной кампании против Финляндии состоит в освобождении финских трудящихся от гнета помещиков и капиталистов.

Начиная войну с Финляндией, советское руководство надеялось, что финское население поддержит Народное правительство Куусинена и Финскую народную армию. Определенная роль при этом отводилась и военнопленным. В карельских архивах нами изучены протоколы допросов более 260 финских военнопленных. Наряду с обычными вопросами, которые задавали следователи на пунктах приема военнопленных: к какой части принадлежите? какое имеется вооружение, снаряжение и обмундирование? каково настроение солдат? и т. д. — были и политические: что вы знаете о Народном правительстве Куусинена и его программе? знаете ли вы, что войну против СССР начала кровожадная финская буржуазия? хотели бы вы остаться в СССР? и др.

На допросах следователи пытались также выявить среди финских военнопленных членов политических партий и организаций Финляндии, особенно их интересовали шюцкор и Карельское академическое общество. В Советском Союзе их считали контрреволюционными, антисоветскими организациями.

Вопрос о том, какова была прослойка шюцкора среди финских военнопленных, остается не до конца выясненным. В. П. Галицкий считает ее незначительной, отмечая, что из 697 военнопленных финской армии (691 финн и 6 шведов), содержащихся в Грязовецком лагере в период с декабря 1939 г. по март 1940 г., было официально выявлено лишь 69 шюцкоровцев[140]. Однако проведенный анализ архивных документов этапных списков финских военнопленных из Петрозаводска в Грязовецкий лагерь не позволяет поддержать этот тезис. Прослойка шюцкора среди пленных колебалась от 1/4 до 1/3 всех пленных[141]. Надо иметь в виду, что шюцкор для финляндской молодежи в 1930-е rr. был примерно такой же организацией, как ОСОАВИАХИМ (ДОСААФ) для советских молодых людей. Поэтому довольно значительная часть молодежи Финляндии состояла в шюцкоре.

На наш взгляд, это разночтение в документах объясняется тем, что часть военнослужащих финской армии, зная интерес советских органов к шюцкору и Карельскому академическому обществу, пыталась скрыть свое членство в них. И если при первых допросах на пересыльных пунктах военнопленных они признавались в принадлежности к этим организациям, то затем, попав в Грязовецкий лагерь, стали отрицать свое участие в них. Некоторые старались объяснить это тем, что вступили в шюцкор по молодости и неопытности. Так, военнопленный из крестьян Яков Мойланен на допросе в Петрозаводском приемном пункте пленных 8 декабря 1939 г. заявил, что в шюцкор вступил необдуманно, по молодости совершив глупость. А теперь «осознал», что шюцкоровцы защищают не интересы рабочих и крестьян, а интересы буржуазии[142]. Однако были и такие военнопленные, которые заявляли, что вступили в шюцкор добровольно, оказывая посильную помощь своей родине. Об этом, например, сообщил следователю на допросе в этом же приемном пункте 9 декабря 1939 г. военнопленный Эйно Юлкунен, бывший учитель[143].

Среди военнопленных встречались также члены Крестьянской партии Финляндии («Maalaisliitto»), женской организации «Лотта Свярд» («Lotta Svjaгd») и даже Коммунистической партии Финляндии. Так, по этапному списку из Петрозаводского приемного пункта в Грязовецкий лагерь от 18 января 1940 г. из 29 военнопленных: 7 человек представляли шюцкор; 1 — Крестьянскую партию; 1 (Онни Сааринен) — Компартию; по этапному списку от 5 января из 41 человека: шюцкор — 5 человек; Карельское академическое общество — 1; «Лотта Свярд» — 1 (Сиркка Урасмаа)[144].

По политическим взглядам В. П. Галицкий разделил финских военнопленных на три группы:

1) военнопленные, высказывавшие лояльное отношение к СССР, его политическому устройству, необходимости быть с ним в добрососедских отношениях и т. п. (около 20 процентов от общего числа пленных как в 1939–1940 гг., так и в 1941–1944 гг.);

2) проявлявшие антисоветские, фашистские, крайне националистические настроения, во взглядах которых отражалось враждебное отношение к СССР, русским (около 15–20 процентов от общего числа);

3) военнопленные, занимавшие в условиях плена нейтральную позицию, так называемые «молчуны», которые как в неофициальной, так и в официальной обстановке скрывали истинное отношение и к СССР, и к фашизму, занимали позицию «Не нашим и не вашим» (около 60 процентов от общего числа). Однако представители этой группы, как правило, всегда ставили свои подписи под политическими воззваниями, подготовленными антифашистами для использования в пропагандистских целях (всевозможные документы, распространявшиеся среди военнопленных, военнослужащих и населения Финляндии и т. п.)[145].

Между первой и второй группами шла упорная борьба за перетягивание на свою сторону военнопленных из третьей группы. Безусловно, администрация лагерей и их политический аппарат отдавали предпочтение первой группе, активно боролись с представителями второй и проводили разъяснительную работу среди третьей группы финских военнопленных. Систематически собирались данные о политико-моральном состоянии финских военнопленных. Потребителями этой информации были руководство НКВД СССР, Бюро военно-политической информации ЦК ВКП(б), 7-е Управление ГлавПУРККА, секция Компартии Финляндии при ИККИ. Так, на 21 февраля 1940 г. начальник Грязовецкого лагеря военнопленных докладывал руководству УПВИ НКВД СССР, что политико-моральное состояние финских военнопленных нормальное; положением в плену довольны; среди них ходят слухи о том, что не финны, а Красная Армия открыла огонь по своим войскам 26 ноября 1939 г.; регулярно проводится читка газет на финском языке; изучение их продолжается посредством бесед и т. п.; нужна помощь в организации библиотечки на финском языке; кинофильмы демонстрируются с субтитрами на финском языке и т. д.[146]

В допросах военнопленных армии Финляндии на приемных пунктах принимали участие члены редколлегии газеты «Кансан Балта» («Kansan Valta», печатный орган правительства Куусинена) и ее редактор Линко, а также представители Народного правительства. Особое внимание при допросах уделялось тем военнослужащим, которые добровольно сдались в плен Красной Армии. Справедливости ради стоит отметить, что таких было немного.

Анализ архивных документов показывает, что основная часть финских военнопленных не поддерживала идею создания Териокского правительства. Финны заявляли, что они защищают свою родину от завоевания ее Советским Союзом[147]. Так, военнопленный Матти Андреевич Сайкконен, 1907 г. р., рабочий-пильщик, по происхождению из крестьян губернии Сортавала, при допросе на Сестрорецком приемном пункте ответил следователю: «Разговоры о том, что СССР не воюет с финским народом, — это ложь, борьба идет за самостоятельность финского народа. Что касается правительства Куусинена, то у нас есть законное правительство в Хельсинки»[148].

Члены правительства Куусинена — министр внутренних дел Т. Лехен и министр сельского хозяйства А. Эйкия, проводившие беседы на Сестрорецком приемном пункте в конце февраля 1940 г. с финскими военнопленными, входившими в состав 62, 63 и 68-го стрелковых полков, 2-го берегового артполка и других соединений, сражавшихся в районе Выборга, отмечали: «В отличие от первой партии военнопленных, захваченных до прорыва линии Маннергейма, среди последних партий нет людей, которые бы верили в слабость Красной Армии; все говорят, что Финляндия потерпит поражение, что ей не устоять против огромного превосходства сил. Все военнопленные подчеркивают усталость трудящихся от войны, однако добровольный переход на сторону Красной Армии имел место лишь в единичных случаях. Программу правительства Куусинена считают пропагандой»[149].

Советские политические и разведорганы пытались склонить финских военнопленных к сотрудничеству. Но, судя по архивным источникам, лишь небольшое число финских военнослужащих дали свое согласие на это. По социальному составу, в основном, это были рабочие и крестьяне, многие из них являлись членами Социал-демократической партии. Так, среди военнопленных Сестрорецкого приемного пункта, которые добровольно сдались в плен и выразили желание к сотрудничеству с советскими властями, были: Карл Холстикко, социал-демократ с 1938 г.; Орво Пейтсамо, 1905 г. р., социал-демократ; Матвей Луома, добровольно сдался в плен и заявил, что верит в декларацию правительства Куусинена; А. Виртанен, перешел на сторону Красной Армии и согласился написать листовки на фронт; Ю. Пуссила пожелал написать обращение к финским солдатам, и др.[150]

В числе военнопленных, которые прошли в декабре 1939 — январе 1940 г. через Петрозаводский приемный пункт пленных, так же были те, кто добровольно сдался в плен и начал сотрудничать со следователями: Арви Лимантус, Анти Валтонен, Отто Лейкас, Ялмари Мустонен, Юхо Хуттунен, Отто Суутари, Арво Яко, Арне Кархонен и др. Так, Арне Кархонен, крестьянин-батрак из д. Селкоскюля прихода Суомуссалми, подписал подготовленное письмо, в котором призвал финских солдат с оружием в руках переходить на сторону Народного правительства Финляндии. В письме говорилось, что Красная Армия идет в Финляндию с целью освободить финский народ от гнета капиталистов и помещиков[151].

Подобные письма и обращения к солдатам финской армии, подготовленные советскими политработниками и подписанные пленными финнами, затем в виде небольших по формату антивоенных листовок с портретами военнопленных забрасывались в тыл противника[152] и в качестве пропагандистских материалов публиковались в органах печати Териокского правительства.

Приведем как пример две типичные листовки того времени:

Финские солдаты приветствуют Народное правительство.

Мы, солдаты финской армии, 12-й отдельной строительной роты, находясь в плену у Красной Армии, узнали о том, что в Финляндии, в г. Териоки, создано новое правительство, которое является действительным представителем и выразителем воли трудящихся. Это правительство даст мир финляндскому народу, установит контроль над крупными фабриками и заводами, уничтожит безработицу, голод и нищету трудового народа. Поэтому мы, как и каждый рабочий, крестьянин, солдат Финляндии, приветствуем новое Народное правительство и опубликованную им декларацию. Мы будем всеми силами помогать ему в осуществлении поставленных им задач.

Урье Торикиака, Калле Лахти[153].

Финские солдаты! Спасайте свою жизнь! Прекращайте войну!

Мы, финские солдаты, убедились в том, что офицеры обманывали нас. Нам врали, что Советский Союз хочет захватить Финляндию с целью превратить ее в свою колонию. Нам врали, что Советский Союз разрушает культуру, порабощает свободных людей и уничтожает религию. Это все ложь. Мы в этом убедились, попав в плен. Красная Армия приняла нас как братьев. Нам здесь хорошо. Едим сытно, читаем литературу. С нами хорошо обращаются.

Финские солдаты! Кончайте войну! Поверните свое оружие против банды Маннергейма, которая гонит вас на смерть. Силы Красной Армии велики. Сопротивление бесполезно. Если хотите остаться в живых, сдавайтесь в плен! Переходите в Финскую народную армию!

Финские солдаты: Яакко Юхо Лоукко-Ярви, Ярл Хейкки Тамменмаа, Лео Юхо Нурмиранта, Кале Матти Аутиниеми, Микко Антти Хуухка, Ээро Абел Пенттинен, Кале Аатама Пекуринен, Арво Писсакки Яакко[154].

Советские политические органы пытались использовать финских военнопленных в своих пропагандистских целях и через радиопередачи на финском языке различных радиостанций. Активно работала радиостанция Народного правительства Финляндии. Только с 1 по 28 января 1940 г. вышло 154 радиопередачи. Уже сам перечень их названий говорит о желании советской стороны расколоть финляндское общество, найти в нем поддержку правительству Куусинена: «Новый год — год побед!» (1 января), «День присяги Народной армии» (2 января), «Конституция Финляндии под сапогом реакции» (4 января), «Маннергейм — палач финского народа» (4 января), «Обращение к солдатам финской армии» (8 января), «В освобожденных деревнях Финляндии» (9 января), «Куда ведут страну белофинские генералы» (18 января) и др.[155]

По радио неоднократно передавались обращения к финским солдатам членов Народного правительства и руководства Финской народной армии с призывом сложить оружие и прекратить сопротивление Красной Армии. С 15 января 1940 г. практически ежедневно в радиопередачах стали зачитывать письма финских военнопленных.

В период Зимней войны резко увеличил число и объем передач на финском языке сектор оборонных передач Ленинградского радиокомитета. Значительное место в них также отводилось «пропагандистским выступлениям» финских военнопленных. Так, в отчете особой редакции вещания на финском языке за 1-19 февраля 1940 г. говорилось: «По радио выступили финские военнопленные Ярвинен и Суоминен. Была организована внестудийная передача из госпиталя военнопленных белофиннов в г. Сестрорецке»[156]. Для повышения действенности радиопропаганды часто политические передачи сочетались с музыкальными. Например, 19 января 1940 г. сектор оборонных передач транслировал литературно-музыкальный концерт финской музыки, в ходе которого звучали воззвания финских военнопленных к солдатам и населению Финляндии с призывами сложить оружие и перейти на сторону Красной Армии[157].

Серьезное внимание в работе с военнопленными отводилось повышению их политического и культурного уровня. В Грязовецком лагере, где содержалась основная масса финских военнопленных, у финнов была изъята «шовинистическая литература» и Евангелие. Взамен был рекомендован список партийных трудов Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Молотова, Берии, а также произведения классиков мировой и русской литературы: Сервантеса, Гёте, Верна, Пушкина, Тургенева, Чехова и др.

В. П. Галицкий называет следующие направления политической работы в Грязовецком лагере: проведение тематических бесед в соответствии с планами политического отряда лагеря; беседы по текущим вопросам международного и внутреннего положения Советского Союза; распространение литературы на финском языке и ее обсуждение; организация передвижных библиотек; демонстрация кинофильмов с соответствующими пояснениями и комментариями; создание актива военнопленных; целенаправленное и всестороннее изучение военнопленных посредством бесед с ними (групповых и индивидуальных); использование писем и заявлений военнопленных по различным вопросам; пропаганда Финской народной армии и склонение военнопленных к вступлению в ее ряды и т. д.[158]

Однако следует заметить, что политическая и культурная работа среди финских военнопленных велась недостаточно активно и профессионально. Главная причина заключалась в отсутствии необходимого количества политработников, владевших финским языком.

Так, 29 февраля 1940 г. старший инструктор политического отдела УПВИ НКВД СССР батальонный комиссар Лисовский в докладе о результатах проверки политической работы среди финских военнопленных Грязовецкого лагеря отметил необходимость отправить в этот лагерь одного-двух инструкторов со знанием финского языка. О. Куусинен и Т. Антикайнен в докладной записке в адрес Бюро военно-политической пропаганды ВКП(б) и в Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала (ИККИ) также отмечали неудовлетворительную постановку пропаганды среди финнов в период войны 1939–1940 гг.[159] Все эти недостатки в дальнейшем были учтены в политической работе с финскими военнопленными в войне 1941–1944 гг.

Плен для финнов оказался недолгим. Уже в апреле 1940 г. между СССР и Финляндией начался обмен военнопленными.

Несмотря на все усилия советских органов, эффективность идеологической деятельности среди финских военнопленных была весьма низкой. Об этом свидетельствует тот факт, что после многочисленных уговоров остаться в СССР, а иногда и угроз о том, что после возвращения в Финляндию военнопленные будут расстреляны, лишь небольшая часть финнов приняла решение остаться в Советском Союзе. По документам трудно установить точную цифру таких людей. В книге учета Грязовецкого лагеря из 600 финских военнопленных только 14 человек проходили с отметкой «добровольно остался в СССР»[160]. И в действительности их вряд ли было немногим больше.

В. П. Галицкий в монографии «Финские военнопленные в лагерях НКВД (1939–1953 rr.)» по этому поводу пишет: «Из всего количества финских военнопленных осталось на постоянное жительство в СССР и приняло советское гражданство 20 граждан Финляндии, из них трое русских по национальности. Среди оставшихся в СССР были следующие финские военнопленные: Суутари Отто Матти, финн, 1910 г. р., приход Салми, служил в отдельном батальоне 2-й роты резерва, в плен попал 8 января 1940 г. в г. Салла; Салминен Вилье-Еханнес, финн, 1915 г. р., пос. Ямя, служил рядовым 6-й роты 62-го полка, попал в плен 28 февраля 1940 г. в районе Перо; Пуссила Юрье Хейкки, финн, 1916 г. р., д. Сипола, служил во 2-й роте 26-го полка, в плен попал 26 февраля 1940 г. в районе Вуоксенранта; Маннонен Леви Микко, финн, 1911 г. р., Выборгская губерния, служил в 7-й роте 31-го полка, в плен попал 12 декабря 1939 г. в районе Муолла и др.»[161].

С самого начала военных действий большой интерес к финским военнопленным стали проявлять и советские разведорганы. Уже в ходе первых допросов финнов на приемных пунктах военнопленных их сотрудники особое внимание уделяли «классово близким элементам — рабочим и крестьянам», никогда не состоявшим в шюцкоре, Карельском академическом обществе и других, как считали в СССР, антисоветских организациях. У таких лиц выявляли мотивы вступления в финскую армию, настроение, с которым они воевали, наличие родственников в СССР (прежде всего в Карелии) и т. п.

Особым вниманием и доверием спецслужб пользовались те финны, которые добровольно сдались в плен Красной Армии. Как правило, они давали подробную информацию о составе и командовании своих частей, рассказывали о том, кто среди их сослуживцев состоял в шюцкоре и других военизированных формированиях, сообщали и другую полезную для советских органов информацию. Именно среди таких людей велась вербовка агентов.

В последние годы нам удалось познакомиться с некоторыми прежде секретными архивными документами периода Зимней войны. В карельских государственных и ведомственных архивах были обнаружены списки финских военнопленных, которые были завербованы органами НКВД в период Зимней войны и прошли соответствующую разведподготовку в СССР, а затем в качестве агентов в 1940–1941 гг. заброшены на территорию Финляндии.

Анализ этих архивных материалов показывает, что эффективность вербовки и работы этих агентов на родине была низкой. Большинство из них либо было арестовано спецорганами Финляндии, либо они сами после переброски в Финляндию добровольно обращались в эти органы, заявляя, что были завербованы НКВД. Многие «агенты» не только давали подробную информацию об их подготовке в разведшколах на территории СССР, раскрывали свои «задания», но и обещали сообщать в соответствующие органы, если на них выйдут «русские шпионы».

Так, Илмари Фагерстрем, член шюцкора, попал в плен в 1939 г., был завербован советскими спецслужбами и в 1940 г. заброшен в Финляндию. Сдался финским властям и обещал помощь в разоблачении русских разведчиков. Суло Ярвинен, будучи в плену в период Зимней войны, дал согласие на сотрудничество с советской разведкой. Однако после переправки его в Финляндию в 1940 г. сдался финской полиции, дал сведения о своей вербовке в СССР и обещал помощь в разоблачении «советских шпионов», если они выйдут на него. Тойво Муукка попал в плен в 1939 г. и дал согласие на сотрудничество с советскими спецслужбами. Прошел соответствующую подготовку в спецшколе НКВД и в 1940 г. с общей массой финских военнопленных был возвращен в Финляндию. Но сразу признался финским следователям о том, что является «русским шпионом», рассказал о процессе вербовки и подготовке в спецшколе и обещал содействовать в раскрытии других советских разведчиков, если они будут искать контакты с ним[162].

Вместе с тем нельзя не учитывать тот факт, что некоторые бывшие военнопленные могли не признаться финским властям об их вербовке советскими спецорганами и продолжить свою работу на них уже в период войны 1941–1944 гг. Вполне понятно, что данный материал до сих пор остается секретным.

Финская сторона также пыталась склонить к военному сотрудничеству часть советских военнопленных. По данным российских исследователей, продовольственное снабжение советских военнопленных было весьма скудным (в сравнении с тем рационом, который имели пленные финны в СССР), наблюдались случаи жестокого обращения с ними, хотя нормы международного права в основном соблюдались[163]. Эти тяжелые условия существования стали главной причиной того, что небольшое количество советских военнопленных встало на путь коллаборационизма.

Впервые идею создания «русской народной армии», которая бы вместе с финнами боролась с Красной Армией, в самом начале советско-финляндской войны высказали представители русских эмигрантских кругов. В прессе Российского общевойскового союза (РОВС) отмечалось, что возникшая «зимняя война» стала поводом для возобновления «нашей общей борьбы» и «явилась одним из наиболее благоприятных для нас случаев и притом в наиболее выгодных для нас условиях»[164].

В декабре 1939 г. финское руководство стало получать об этом первые сведения. Так, из финляндского представительства в Таллине в МИД было направлено письменное обращение одного из проживавших в Эстонии людей, входящих «В руководство русских белых». Финские дипломаты не раскрывали фамилию этого человека, но его мысли были представлены весьма подробно. В приложенном к донесению документе значилось: «В первую очередь в Финляндии надо организовать русскую национальную боевую единицу, которая бы приняла участие в боях на фронте». Причем конкретно рекомендовалось обратиться за соответствующей помощью к Русскому общевоинскому союзу, возглавляемому бывшим генералом А. П. Архангельским, а основу для будущей «армии» создать на базе военнопленных, «которые, несомненно, в более или менее крупных массах будут сдаваться в плен или переходить на сторону антисоветских сил»[165].

Чуть позже было подготовлено аналогичное обращение уже к К. Маннергейму. Его лично составил сам Архангельский. В нем выражалось желание «белой» эмиграции обсудить вопросы о форме их участия в борьбе против СССР[166]. Однако первоначально Маннергейм проявлял определенные колебания и ответил, что «Не видит возможности воспользоваться сделанным предложением», добавив, что «трудно предвидеть, какая возможность для нас может открыться в будущем»[167].

Скорее всего, позиция Маннергейма объяснялась тем, что в Финляндии хотели бы выяснить отношение западных стран к этому вопросу. Однако русская эмиграция не получала действенной поддержки от Франции и Англии в деле создания каких-либо русских воинских формирований. В эмигрантской прессе уже в середине декабря 1939 г. отмечалось, что «В борьбе против большевизма союзники… не хотят пользоваться русским национальным флагом»[168]. На решение Маннергейма могло повлиять и сложившееся в стране мнение о РОВС, который имел собственные отделения в Хельсинки и Выборге, как о весьма радикальной организации.

Но тяжелое положение на фронте привело к изменению позиции и Маннергейма, и финского военного командования. В январе 1940 г. реально приступили к образованию «русской народной армии» в Финляндии, возложив саму работу на финляндское отделение РОВС. Непосредственно ее возглавил советский эмигрант, бывший секретарь Сталина Б. Г. Бажанов[169]. Штаб создаваемой армии решили разместить в Хельсинки, а русским эмигрантам позволили начать соответствующую вербовку, обучение и снаряжение «русской народной армии». Тогда же приступили и к разработке соответствующих уставов этой «армии». Как вспоминает Б. Г. Бажанов, «наша армия должна была строиться не на советских уставах, а на новых, которые нужно было создавать заново»[170].

Более того, в том же месяце финское военное командование само начало осуществлять вербовку из числа советских военнопленных для образования особого русского подразделения в составе финской армии. С 27 января 1940 г. по указанию генштаба два раза в неделю стала выходить газета «Друг пленных» на русском языке, которую просматривал сам Маннергейм. Началась публикация и других русскоязычных газет для военнопленных[171].

Однако усилия пропагандистского характера не достигли цели. «Вскоре мы поняли, — отмечал А. Пакаслахти, — что советские солдаты имели иммунитет к нашей пропаганде… Маршал был поражен этим новым психологическим складом русских»[172]. Сам Бажанов впоследствии вынужден был признать, что все тогда шло «черепашьим шагом»[173], хотя причину этого руководство РОВС видело в слабой организации печатного дела, которое исходило исключительно из представлений финского руководства[174]. В результате вся эта работа не принесла весомых результатов. За два месяца в ряды «русской народной армию> вступило лишь несколько сот советских военнопленных. Точные данные до сих пор не установлены. В работах историков М. И. Семиряги, Н. И. Барышникова, В. Н. Барышникова и Д. Д. Фролова, которые занимались этой проблемой, называется от 152 до 500 человек[175]. Как отмечает Д. Д. Фролов, «большинство военнопленных не сотрудничало с финнами… Они относились настороженно к финской пропаганде или даже не были к ней восприимчивы»[176].

Кроме того, для создаваемой «армию> практически не удалось завербовать надежных командиров. Поэтому, как вспоминает Б. Г. Бажанов, «Я решил взять офицеров из белых эмигрантов»[177]. С этой целью по распоряжению финляндского отдела РОВС в его распоряжение были приписаны все бывшие кадровые офицеры царской армии. При этом Бажанов сразу же столкнулся с рядом трудностей, поскольку прибывшие к нему люди «говорили на разных языках и нужно было немало поработать над офицерами, чтобы они нашли нужный тон и нужные отношения со своими солдатами»[178]. Но работа по созданию «русской народной армии» затянулась, и ее подразделения так и не приняли участия в боях.

Само пребывание финских и советских военнослужащих в плену было недолгим. Согласно мирному договору между СССР и Финляндией от 12 марта 1940 г. предусматривался обмен военнопленными. Была создана смешанная комиссия по обмену военнопленными между СССР и Финляндией. Правительство СССР в состав этой комиссии включило комбрига Евстигнеева (представитель Красной Армии), капитана госбезопасности П. Сопруненко (начальник УПВИ НКВД СССР) и Г. Тункина (представитель НКИД СССР). Правительство Финляндии в смешанную комиссию направило генерала Уно Койстинена (советник миссии), подполковника Матти Тийанена и капитана Арво Виитанена. Основными вопросами, которые должна была решать комиссия, были: порядок передачи военнопленных, наведение справок о пропавших без вести, определение срока передачи тяжелораненых и больных.

С 14 по 28 апреля 1940 г. в г. Выборге состоялось шесть заседаний смешанной комиссии по обмену военнопленными между СССР и Финляндией. Стороны сделали заявление о количестве военнопленных: в Финляндии, по официальным данным, находилось 5 395 советских военнослужащих, в СССР — 806 финских военнослужащих.

В. П. Галицкий в своей монографии пишет: «…ни Костинен, ни Евстигнеев не располагали точными сведениями о количестве военнопленных. Уместно будет также напомнить, что в плен финские военнослужащие захватывались Красной Армией и после 12 марта 1940 г. Так, после 12:00 13 марта 1940 г. в районе Таммисуо было захвачено в плен 10 финских военнослужащих, которые переданы финским представителям 16 апреля 1940 г. О данном факте докладывалось начальнику Генерального штаба РККА командарму первого ранга Шапошникову». И далее он делает вывод, что всего было пленено 876 военнослужащих финской армии и 6116 военнослужащих советской армии. Данные расхождения (в числе пленных. — С. В.) можно объяснить плохим учетом пленных и несвоевременным сообщением сводных данных членам смешанной комиссии[179].

Были также составлены списки раненых и больных (советских военнопленных — 170; финских — 53), которых передающая сторона обязывалась доставлять своими средствами до вагонов принимающей стороны. Первый обмен военнопленными состоялся 17 апреля 1940 г. на границе СССР и Финляндии в районе ст. Вайниккала[180].

Как отмечает В. П. Галицкий, порядок обмена военнопленными был следующим: военнопленные сводились в группы по 400-1000 человек и доставлялись в район Выборга (в основном передача осуществлялась на железнодорожной станции Вайниккала). Финские военнопленные из приемных пунктов и лагерей направлялись сначала или в Грязовецкий лагерь, или непосредственно на сборный пункт в районе Выборга. Перевозка осуществлялась по заявкам председателя советской комиссии комбрига Евстигнеева. Так, начальнику 3-го отдела штаба ЛВО комбригу Тулупову была направлена телеграмма-молния следующего содержания: «Прошу перевести 600 человек пленных финнов из лагеря военнопленных в Грязовец. Эшелон подать на станцию Грязовец Северной железной дороги из расчета, что он к 9:00 20 апреля 1940 г. должен быть на черте границы у станции Вайниккала на железной дороге Выборг — Симола. Эшелон конвоем и продовольствием будет обеспечен лагерем военнопленных НКВД»[181].

Рассредоточенность лагерей и приемных пунктов военнопленных на значительной территории северо-западной части СССР, в которых содержались финские военнопленные небольшими группами до середины марта 1940 г., потребовало их предварительного сосредоточения в 2–3 местах для удобства доставки в пункты передачи. В некоторых случаях финские военнопленные направлялись в пункты обмена непосредственно из приемных пунктов. Так, 16 апреля 1940 г. из Сестрорецкого приемного пункта было передано представителю финской армии Вайнюля 107 финских военнопленных (офицер — 1, младших сержантов — 7, капралов — 8, летчик-практикант — 1, рядовых — 90)[182].

Передача основной массы военнопленных осуществлялась 16, 20 и 26 апреля 1940 г.: непосредственно обмен проводился с советской стороны уполномоченными капитаном М. П. Зверевым и старшим политруком Н. Г. Шумиловым, с финской стороны — уполномоченным майором Вайнюля. Но передача финских военнопленных происходила и в начале мая 1940 г. Так, 6 мая из Петрозаводска в Выборг было направлено семь финских военнослужащих, которые в период войны получили ранения и прошли лечение в Петрозаводских госпиталях (из них: 1 офицер и 6 солдат)[183].

Благодаря взаимопониманию и хорошей слаженной работе всех членов советско-финляндской комиссии, обмен военнопленных был осуществлен в течение одного месяца (16 апреля — 10 мая 1940 г.), что уменьшило время страданий финских и советских военнослужащих в плену[184]. На родину было возвращено 847 финских военнопленных и 5572 советских военнопленных[185].

Рассматривая проблему коллаборационизма в период советско-финляндской войны (Зимней войны) 1939–1940 гг. в контексте военнопленных, интересно сравнить в процентном отношении количество советских и финских военнопленных, вставших на путь коллаборационизма. Если взять максимальное количество советских пленных, вступивших в «русскую народную армию», — 500 человек, то это составляет около 10 процентов от 5 тыс. здоровых пленных. Что касается финских военнослужащих, то среди них коллаборационистов было значительно меньше: по нашим подсчетам, около 30 человек из 850 человек (около 3 процентов), которые в разных формах сотрудничали с советскими пропагандистскими и разведывательными органами.

В целом на основе имеющегося документального материала можно отметить, что попытка советских политических и разведывательных органов использовать финских военнопленных в своих целях не принесла ожидаемых результатов. Точно так же не увенчались успехом усилия финского командования по созданию на базе советских военнопленных «русской освободительной армию>.