Предатели или жертвы войны: коллаборационизм в Карелии в годы Второй мировой войны 1939-1945 гг.

Заключение

Подводя итоги проведенного исследования, следует, прежде всего, отметить, что масштаб проявлений коллаборационизма в Карелии и Финляндии в годы Второй мировой войны был незначительным. Лишь небольшое число мирного финского населения, попавшего в зону советской оккупации, и финских военнопленных сотрудничало с советскими государственными и военными органами в период советско-финляндской (Зимней) войны 1939–1940 rr. В силу как немногочисленности финского населения, так и его нежелания сотрудничать с оккупационной администрацией советским властям не удалось создать широкую базу поддержки созданного ими Народного правительства Финляндии во главе с О. Куусиненом со стороны местного населения.

Вывод о том, что коллаборационизм среди финнов во время Зимней войны не получил широкого распространения, подтверждается и тем, что из 2 080 финских граждан, которые оказались после окончания военных действий на территории Советской Карелии, только 150 человек пожелали остаться в СССР (7,2 процента)[494], а остальные вернулись на родину. В большинстве своем остались те люди, которые сотрудничали с советскими государственными и военными органами и боялись понести наказание в Финляндии. Лишь небольшая часть финнов отказалась вернуться на родину по идейным соображениям.

Коллаборационизм советских граждан и советских военнопленных на оккупированной территории Советской Карелии и в Финляндии в период Великой Отечественной войны также не имел широкого распространения. Это ярко проявилось на заключительном этапе военных действий на Севере, когда в ходе наступления советских войск летом 1944 г. началось отступление финских воинских частей, а вместе с ним и эвакуация местных жителей.

С оккупированной территории Карелии в Финляндию эвакуировалось 2 799 человек, или только 3,35 процента всего населения зоны оккупации, из них представителей родственных финнам народов — 2196 человек (1422 карела, 314 вепсов, 214 финнов, 176 ингерманландцев, прочих — 70), других народов — 603 (244 русских, 259 украинцев, прочих — 100)[495]. Есть данные и по Петрозаводску. Когда в конце июня 1944 г. финские войска покидали город, с ними ушли только 487 человек из 7 589 свободных жителей[496].

Цифры показывают, что количество людей, переселившихся в Финляндию, было незначительным. Причем в эти 3,35 процента коллаборационистов входит как активно сотрудничавшее с оккупационным режимом население, так и симпатизирующее противнику. Эти данные значительно ниже тех, которые приводит В. И. Боярский в книге «Партизаны и армия: история утерянных возможностей» и о которых мы говорили во введении: «Через несколько лет оккупации 10 % населения могут стать предателями (3 % активными и 7 % симпатизирующими противнику}»[497]. Таким образом, можно смело утверждать, что масштаб коллаборационизма на оккупированной территории Карелии был значительно ниже, чем в других регионах страны, попавших в зону оккупации.

Это объясняется прежде всего тем, что в оккупированных районах Карелии отсутствовала социальная база для широкого проявления коллаборационизма. Основу этой базы в годы Великой Отечественной войны составляли люди, обиженные советской властью (раскулаченные, пострадавшие от гонений на религию, репрессированные в период массовых репрессий второй половины 1930-х rr. по политическим и национальным мотивам и др.}. Таких людей в зоне оккупации оказалось очень мало.

В начальный период Великой Отечественной войны в Карелии, которая сразу стала прифронтовой республикой, в целом успешно и в сжатые сроки прошла эвакуация населения. Всего, по неполным данным, из районов республики, которые попали под оккупацию, эвакуировалось свыше 530 тыс. человек из 700 тыс., проживавших в республике до войны. Трудящиеся Карелии выехали в Вологодскую, Архангельскую, Кировскую, Свердловскую, Горьковскую, Новосибирскую, Челябинскую и другие области, в Коми, Башкирскую, Чувашскую, Удмуртскую, Татарскую республики. Часть населения эвакуировалась на восточный берег Онежского озера — в Пудожский район республики.

В процессе эвакуации НКГБ КФССР в первую очередь эвакуировал заключенных из Выборгской и Петрозаводской тюрем, а также заключенных из лагерей, входивших в состав Беломорска-Балтийского комбината (ББК). Численность заключенных и спецпоселенцев, работавших на ББК, к концу 1930-х гг. составляла четверть населения всей Карелии[498]. Кроме того, первоочередной эвакуации подлежали спецпоселенцы (бывшие кулаки), которые были высланы из других регионов СССР на спецпоселение в Карелию в 1930-е rr. При этом эвакуация началась еще до начала боевых действий на территории КФССР и вступления Финляндии в войну против СССР на стороне нацистской Германии[499]. Можно предположить, что органы советской власти опасались, что неэвакуированный «сомнительный и подучетный элемент» может выступить на стороне противника.

Все эти акции, проводимые органами НКГБ КФССР в начале войны, носили принудительный характер. Но, как показали дальнейшие события периода финской оккупации Карелии, они значительно сузили социальную базу проявления коллаборационизма.

Отсутствие широкого проявления коллаборационизма на оккупированной территории Карелии стало главным аргументом для руководства республики летом 1944 г., когда в ЦК ВКП(б) рассматривался вопрос о ликвидации Карела-Финской ССР и высылке карел, вепсов и финнов в Сибирь. Удалось сохранить республику и избежать трагических последствий депортации народов[500].

В. И. Боярский в упомянутой выше монографии пишет, что через несколько лет оккупации из 90 процентов патриотов 20 процентов войдут в движение Сопротивления и будут вести активную борьбу с противником. Около 70 процентов займут пассивную выжидательную позицию[501]. Знакомство с многочисленными документальными, прежде всего архивными источниками, которые ранее были секретными и только недавно стали доступны исследователям, показывает, что эти цифры в основном соответствуют и Карелии. Большая часть населения, оказавшегося в зоне оккупации, не сотрудничала с оккупантами, но занимала пассивную позицию, имея цель выжить в экстремальных условиях войны. Причем это касалось и партийных работников, и простых граждан. Так, с июля 1944 г. по май 1945 г. на бюро ЦК КП(б) КФССР неоднократно рассматривались дела о коммунистах, оставшихся на оккупированной территории. В решениях по этим вопросам подчеркивалось, что многие коммунисты в оккупированных районах прятали партбилеты или уничтожали их, трудились в своих личных хозяйствах. Они не проявляли активной позиции в борьбе с оккупантами, не шли на связь с партизанами и подпольщиками, некоторые работали старостами. Такие коммунисты исключались из партии с формулировкой «за пассивное поведение»[502].

В целом большая часть местных жителей, несмотря на массированную националистическую пропаганду, осталась верна своей родине и не захотела переезжать в чужую страну, тем более такую, которая находилась на грани военного поражения. Следует иметь в виду и то, что у многих жителей оккупированных финнами районов Карелии в рядах Красной Армии сражались отцы, мужья, братья, сыновья, которых ждали домой после окончания войны. Но для некоторой части советского населения, находившегося в зоне оккупации, эвакуация в Финляндию была неизбежной: для тех, кто находился на службе у финских оккупационных властей и боялся привлечения к суду за предательство; для женщин, состоявших в браке с финнами, и для мужчин, ушедших в родственные батальоны.

Проведенный анализ документального материала показывает, что национальная политика финского оккупационного режима в Карелии в 1941–1944 гг., направленная на разделение населения по национальному признаку (финно-угорское и русское), не принесла желаемых результатов — привлечь на свою сторону советских карел, вепсов, финнов не удалось. Более того, те, кого пришли освобождать от «русской неволи», сами с оружием в руках вместе с русским и другими народами Советского Союза отстаивали независимость своей страны.

В Советском Союзе лица, сотрудничавшие с финским оккупационным режимом или воевавшие в составе финских войск против Красной Армии, а после войны оставшиеся на территории СССР, считались предателями родины и находились в забвении. Долгие годы существовало устойчивое негативное отношение к населению, которое в силу причин, от него не зависящих, оказалось в финской оккупации. Неприятие выказывали прежде всего советские и хозяйственные органы. Об этом свидетельствуют многочисленные воспоминания людей, переживших оккупацию. Так, жительница с. Шелтозеро Таисия Максимова на вопрос «Как потом относилась к вам советская власть и люди, которые вернулись из эвакуации?» ответила: «Начальство нам ничего не сказало вслух, но было сделано так, что… на лесозаготовках нас так мучили! Именно оккупированных! Другой раз денег не дают, черт знает что скажут, ни жилья путевого у нас не было, ничего. <…> В Пайском леспромхозе жили в холодных помещениях, да еще что сделали — карточка была шестьсот грамм (хлеба), а они взяли и сняли двести грамм. Наказывали свои уже за то, что мы в оккупации были. Всякими путями…»[503].

Положение мало изменилось и после распада СССР. И в настоящее время для большинства граждан новой демократической России люди, сотрудничавшие с оккупационными властями, являются коллаборационистами, остаются предателями своего народа, вставшими в трудные для страны годы на сторону противника.

Проблема коллаборационизма в Карелии и Финляндии в годы Второй мировой войны по идеологическим соображениям долгое время была закрыта для ученых и только сейчас становится объектом научного интереса российских историков. Предстоит выяснить еще много вопросов: уточнить точное число советских граждан, сотрудничавших с финскими оккупационными властями в годы Второй мировой войны, определить причины этого явления и его социальную базу. При исследовании данного вопроса следует также выяснить: насколько адекватны были репрессии финских властей к своим гражданам, которые сотрудничали с советскими государственными и военными органами в период Зимней войны, и репрессии советских властей в 1941–1944 гг. по отношению к тем, кого считали коллаборационистами: в первую очередь к бывшим военнопленным и репатриантам, проживавшим и работавшим на оккупированной территории Карелии, а затем вывезенным в Финляндию.

Но уже сегодня на основе анализа большого количества документального материала о сотрудничестве местного населения Карелии и Финляндии с оккупационными властями в период Второй мировой войны можно дать ответ на главный вопрос, поставленный во введении: кем были коллаборационисты — предателями своих стран или жертвами войны. На наш взгляд, нельзя оправдать военную коллаборацию. Тех финских и советских граждан, которые перешли на сторону противника и с оружием в руках воевали против своей родины, можно с полным основанием отнести к предателям. При этом, надо признать, среди них было мало идейных борцов, большинство коллаборационистов переходили на сторону противника, либо спасая свои жизни и жизни своих близких, либо под принуждением.

Поведение тех советских и финских граждан, которые пошли на сотрудничество с оккупационными властями в сфере хозяйственной или культурной деятельности в военный период, можно если не оправдать, то по крайней мере понять. Большинство из них оказались на оккупированной территории помимо своей воли в силу суровых военных обстоятельств, а зачастую по вине и нерасторопности собственных органов власти и управления, не сумевших вовремя и организованно провести эвакуацию населения в начальный период военных действий. Особенно это касается вопросов эвакуации мирного финского гражданского населения в период Зимней войны 1939–1940 rr. и эвакуации советских людей в начальный период Великой Отечественной войны. Их с полным основанием можно отнести к жертвам войны. Долгие годы после ее окончания и на тех, и на других лежала «печать оккупации и плена».