Приграничная история

Глава 9

Мне десять лет. Папа подарил мне породистого скакуна, которого я объезжаю под его строгим присмотром. Мама смотрит на нас и смеется. Мама вообще очень много смеется. Папа говорит — это оттого, что ей с нами хорошо.

Мне двенадцать. Мой дядя пришел ко мне рано утром и сказал, что мамы с папой больше нет, а я теперь буду под его опекой. Я плачу и ничего не могу понять, а дядя гладит меня по голове. Он очень любил мою маму, потому что она была его младшей сестренкой. У меня нет сестры, и я не знаю, как это — любить сестру. У меня есть кузен Роди, который старше меня, и с ним мне интересно играть.

Мне четырнадцать. Роди однажды приехал в пансион, где я училась, и серьезным голосом сообщил, что дяди больше нет, а я теперь буду под его опекой. Мне жалко дядю, который меня любил. Я плачу, уткнувшись в камзол брата, а он гладит меня по голове. Роди предлагает мне попробовать поступить в Университет магии. Я соглашаюсь, забираю вещи из пансиона и под чутким контролем кузена готовлюсь к вступительным экзаменам.

Мне шестнадцать. Я еду на каникулы к Роди. Он как-то странно на меня смотрит, и это заставляет меня краснеть, как будто он думает о чем-то неприличном. Но это же невозможно? В последний день каникул он целует меня по-взрослому, отчего я пугаюсь. С другими мальчиками — можно, я даже как-то пробовала. Но он мой брат: я отталкиваю его и сбегаю в университет.

Мне восемнадцать. Я получаю диплом и право заниматься целительской практикой. Роди, который в тот же вечер приехал в Университет, забирает меня. Мы не виделись два года. Он необычайно серьезен и прямо в карете по пути домой предлагает мне стать его женой. Потрясенная, я молчу. Роди рисует радужные перспективы. Он читает вслух завещание отца, по которому я лишусь всего, если не выйду за него замуж. Приехав домой, я тут же начинаю собирать вещи. Брата как подменили — он тенью следует за мной и умоляет остаться. Я уезжаю в Гридин и начинаю работать младшим следователем, благо, знаний боевой магии мне хватает. Вскоре Роди приезжает в Гридин и превращает мою жизнь в ад.

Мне двадцать один. Роди убили. Я настолько измучена его присутствием, что готова сдаться и выторговать себе право видеть его только во время исполнения супружеского долга, но его убили. Убийц не нашли, а я чувствую облегчение. Его больше нет в моей жизни. Он умер, а я жива и свободна. Нет, я ошиблась: даже в посмертии он нашел способ добраться до меня. Я вижу его повсюду, везде слышу его голос, он снится мне каждую ночь. Стало еще хуже. Я схожу с ума.

Я знакомлюсь с Керсом в одной из таверн, где я заливаю свою никчемность после дежурств. Ко мне пристает какой-то пьянчужка, не замечая моей следовательской формы и свирепого взгляда. Керс спасает его от меня. Мы пьем вместе. После несчетного количества бокалов Керс выкладывает мне свою невеселую историю. Он человек без рода, без фамилии, которого мать давным-давно отвела в сиротский дом. Он не знает причин, и это долгие годы сводит его с ума. Маленький брошенный мальчик, никому не нужный и покинутый собственной матерью. Через несколько лет к порогу того же дома привели двух девчушек. В руках одной из них была зажата наспех начерканная записка. Всего два слова: "Сестры Керса". На счастье, Керс в сиротском приюте был только один. Так он обрел сестер, которых все годы защищал и оберегал. Он закончил Университет и начал работать стражником в Пограничье. В Гридин приехал, чтобы найти свою мать и задать ей всего один вопрос — "Почему?"

Отпуск Керса подходит к концу, а поиски не увенчались успехом. Мы часто видимся и пьянствуем на пару. Мне хорошо и спокойно с ним, как будто я знаю его сто лет. Я говорю ему, что у меня недавно погиб жених. Он сочувственно хлопает меня по плечу и тащит в очередной кабак предаваться пороку. Однажды я признаюсь ему в пьяном угаре, что задыхаюсь в этом городе, где каждый камень напоминает об Александре. Керс на полном серьезе предлагает уехать в Корлин, где он служит. Я соглашаюсь.

Первое впечатление о Корлине смазалось. Дождливо и сыро, городок маленький, но какой-то родной. Керс и слышать ничего не хочет о том, чтобы я снимала квартиру — ведет меня к себе, знакомит с сестрами и выделяет комнату. Год я живу и пытаюсь прийти в себя. Я помогаю Керсу как могу: готовлю, убираю, сижу с его сестрами. Мне нельзя и минуты сидеть без дела, иначе давят черные мысли.

Однажды Керс приходит и говорит, что в городской лечебнице освободилось место военного целителя. Я решаюсь попробовать — боевой маг из меня теперь никакой.

Я встречаю в лесу раненого волка…

Я лечу нового капитана…

Я укрываю в своем доме трех боевых магов…

Я иду в патруль…

Я вижу пустые глаза Керса, из которых ушла жизнь.

Я не могу остаться одна, не могу, не могу.

Слезы текут по моим щекам, я их чувствую — они горячие, опаляют кожу. Потрескавшиеся губы шепчут только одно:

— Я не могу остаться одна, не могу, не могу…

— Тише, моя девочка, ты не одна, — шепчет кто-то близкий и родной, но я не знаю этого голоса.

— Не могу остаться одна, слышишь? Не оставляй меня! — боль разрывает меня изнутри, мне страшно так, как не было страшно никогда.

— Я здесь, — снова отвечают мне.

— Мне страшно, — признаюсь я, но облегчения от этого нет никакого.

— Морина, сделай хоть что-нибудь!

— Тише, Керс, не кричи! Ты хоть представляешь, что с ней случилось? Она из-за Грани вернулась и тебя вытащила. Думаешь, это так просто? Хозяйка отпускает не всех, так что вам повезло.

— Это все из-за меня, это из-за меня она сейчас не в себе, — чуть слышно выговаривает кто-то, будто ему еще хуже, чем мне.

— Это ее выбор, Керс. Невозможно пройти за Грань по чьему-либо приказу. Не терзайся понапрасну, просто дай Лии время.

— Сколько? Уже неделя прошла.

— Я ничего не могу сказать — слишком мало мы знаем о вернувшихся с той стороны. Об этом не принято болтать.

О чем они говорят? Разве есть время? Нам нужно спешить — Эндсон опасен. Мне кажется, что он попал под заклятие влияния. Надо скорее предупредить капитана…

— А если это и есть цена?

— Значит, так надо, Керс.

Да, мне бы хотелось купить себе это платье. Я ведь на самом деле богатая женщина. Роди оставил все свое имущество мне, так что у меня есть дом в столице и счета в Главном банке, проценты на которых растут год от года. Правда, я не люблю пользоваться этими деньгами — они жгут мне руки, будто бы я их украла. Доход у военного целителя маленький, и волей-неволей я все равно время от времени беру деньги брата. Успокаиваю себя тем, что это отчасти деньги моего отца.

— Морина, я не прощу себе, если… — мужчина запинается, как будто боится произнести что-то вслух. Какой странный! Разве слова что-то значат? Важнее всего поступки.

— … если она умрет? — жестко заканчивает женщина, и я ее понимаю — ни к чему сюсюкаться с неизвестным. Почему он такая размазня?

— Зачем ты так?

— Вот что, Керс, прекрати страдать и просиживать с Лией целыми днями. У нас хорошие целители, которые дежурят около нее круглосуточно. Если ей суждено выжить — она выживет, и будем надеяться, что все обойдется без серьезных последствий. Если ей суждено умереть — она умрет, а ты будешь жить дальше. Иди домой.

Хлопнула дверь, мерно простучали по полу каблучки, унося свою хозяйку прочь. Ее раздражение было понятным и очень болезненным. Такое же чувство у меня возникало, когда все кругом начинали интересоваться, почему я не замужем последние лет десять и почему у меня нет целой кучи отпрысков. Отсутствие постоянного спутника жизни казалось любопытствующим чуть ли не грехом. Они немедленно начинали искать во мне изъяны и находили же, черт возьми! Интересно, а почему я никак не выходила замуж, а?

Пока я лихорадочно пыталась вспомнить причину своего одиночества, в комнате появились новые персонажи. Кстати, а в какой комнате? Что я вообще здесь делаю? Я же должна была с Серым пойти в лес за травами, у меня на исходе почти все заживляющие растения!

— Как она? — спросил кто-то. Какой голос: бархатистый и чуть хриплый. Интересно, его обладатель красив?

— Без изменений.

— Иди домой, сержант, мы побудем с Лией.

— Я не могу.

— Иди, — с нажимом повторил тот же приятный голос. — Отдохни, приведи себя в норму. Иначе ее жертва будет напрасной. Ты ведь этого не хочешь?

— Не хочу, — безжизненно и глухо ответил мужчина. Мне захотелось дать ему хорошенького подзатыльника и отправить восвояси, чтобы не действовал на нервы.

В разговор вступил еще один мужчина:

— Вчера пришло сообщение из Гридина — там задержали мужчин, подходящих под разосланное вашим капитаном описание. Судя по всему, это и есть злополучные разбойники.

— И что из этого? — по-прежнему безэмоционально спросил страдалец.

— Их допросят с помощью магии на причастность к нападениям на корлинских стражников. Если вина будет доказана, их казнят.

Роди говорит, что жалость — удел слабых. Я всегда с ним спорю и сержусь: нельзя же быть таким жестоким! Он смеется и говорит, что со временем я пойму.

— Интересно, — после недолгого молчания вернулся к разговору бархатистый голос, — почему они нашлись именно сейчас? Неужели нет никакого хитрого заговора, и это просто череда несчастных случаев?

— Прошу прощения, — резко и как-то зло перебил нытик, — но мне нет никакого дела до разбойников и до всего остального. Лия лежит здесь уже неделю, и ничего не происходит!

— Идите домой, Керс, вам необходим отдых!

— Да что вы заладили все: отдых, отдых?! Я не устал, просто…

Открывается дверь, и уставший женский голос произносит:

— Зато мы устали следить и за тобой, и за Лией. Пожалей хотя бы нас с Аникой.

Страдалец сникает и, покорно бормоча слова не то извинения, не то недовольства, плетется к выходу. Как же хорошо, когда жалось не разлита в воздухе! Роди действительно прав — этот гадкий яд разрушает все остальные чувства. Оставшиеся мужчины молчат. Мне нравится эта тишина. Точно так же тихо бывает в моем доме по вечерам: я вышиваю яркими нитками у камина, а Серый лежит у моих ног и мирно дремлет. Эта тишина спокойная и одомашненная — такая же прирученная, как мое одиночество.

— Рэм, что с тобой?

— Не знаю, Эл. Наверное, я успел привязаться к этой женщине.

— За несколько дней?

— Столько произошло за эти несколько дней! Она смелая и сильная… была. А теперь вот тут лежит. Тебе не кажется это неправильным?

— Кажется. Но эта неправильность встречается сплошь и рядом.

— Мне кажется, что я устал от всех этих опасностей и смертей, — как-то неуверенно и тихо говорит красивый голос, будто эта мысль никогда не приходила ему в голову, а сейчас он удивлен безмерно. — Наверное, пора остепениться и жить нормально.

— Ты ли это говоришь, друг? Ты всегда говорил, что покой и мирная жизнь не для тебя!

— Сам себе не верю, Эл. Я никогда еще не встречал подобных женщин. Кто из наших знакомых женщин ввязался бы в схватку магов с нежитью?

— А как же Большая Энн? — со смешком уточняет кто-то.

— Ну, знаешь ли, нет на свете ничего, что испугало бы Большую Энн, особенно после литровой кружечки самогона.

— И что ты будешь делать? — после недолгой паузы спрашивает неизвестный.

— Я буду ждать. Что еще мне остается? Ждать и надеяться.

— А когда она очнется?

— Все очень просто: докажу ей, что сделаю ее счастливой.

— А как же Керс?

— Он потерял право находиться рядом.

Бедный Керс: эти заговорщики планируют лишить его любимой!

— Неужели все так серьезно?

— Да.

Интересно, о какой женщине говорил этот красивый голос со своим скептически настроенным другом? Еще и Керс к ней неровно дышит. Ловлю себя на мысли, что начинаю завидовать незнакомке, окруженной мужчинами, и проваливаюсь в блаженную темноту.

Я совершенно не помню, кто я, как меня зовут, где я живу и чем занимаюсь. Меня нет. Я просто песчинка, капелька росы на лепестке розы по утру. Темнота зовет и манит, обещает долгожданный покой и свободу. Свободен только тот, кому не за что держаться в этом мире. А за что держаться мне, если я даже имени своего не помню? Мне страшно, холодно и одиноко. Я потеряна, и долгожданная пустота все никак не приходит, не уносит эту боль.

Я плыву в омуте бесконечных надежд и страданий, поток которых тянет меня на дно. Каждый вдох дается все с большим трудом, но смерть почему-то не забирает меня. Вдруг тьма прорезается ярким светом, от которого режет глаза. Тьма недовольна, она забивается во все углы, поджидая своего часа, который обязательно настанет. Свет приходит не один — он окутывает собой тоненькую женскую фигуру, на плечи которой наброшена изысканная индирская шаль. По мановению изящной руки незнакомки свет слегка гасится, и я могу рассмотреть лицо женщины. У нее тонкий чуть длинноватый нос, маленький рот, высокие острые скулы и холодные серые глаза. Она могла бы казаться очень суровой и мрачной, если бы не притаившаяся в пронзительных льдистых глазах смешинка. Женщина улыбается мне, и ее лицо преображается совершенно: такой красавицы еще поискать.

— Здравствуй, Лия, — говорит она и протягивает мне руку, за которую я тут же хватаюсь. Тьма злится сильнее, как будто приход женщины может нарушить ее планы.

— Здравствуйте, — как зачарованная, смотрю в ее глаза и не могу оторваться ни на миг. Женщина морщит нос, как будто такое обращение ей не нравится.

— Ты меня не узнаешь?

— Нет, — мне жаль огорчать ту, что отогнала тьму и вытащила меня из омута небытия, но лгать ей я почему-то тоже не могу.

— Времени мало, по ту сторону Грани выбраться трудно. Меня сейчас поддерживает вся наша семья, Лия, — голос становится жестким и уверенным, женщина с неожиданной для такой хрупкой руки силой сжимает мое плечо и заставляет смотреть ей прямо в глаза. — Котенок, помнишь, ты была маленькой и часто болела? Я пела тебе песенку про пушистого котенка, который потерял свою маму-кошку, помнишь? Помнишь, я ругала тебя, когда ты принесла с улицы белого больного котенка? Помнишь, ты лечила его, и у тебя проснулась магия? Мы с отцом так радовались, что первым проснулся дар целителя, а не воина.

Я не хотела слушать эту незнакомку и изо всех сил пыталась вырваться из стальной хватки, но женщина, будто обезумев, не пускала меня и продолжала говорить странные вещи, терзавшие мою душу:

— Помнишь, ты радовалась, когда папа подарил тебе пони? Мне таких трудов стоило уговорить его сделать тебе такой подарок — он так трясся над нашей принцессой, хотел, чтобы ты выросла настоящей леди, а не мальчишкой-сорванцом. Помнишь, как мы с тобой шептались по ночам перед сном? Помнишь, как ты приходила ко мне, когда я вышивала у камина, поджидая папу, и садилась прямо на ковер у моих ног, неотрывно наблюдая за моей иголкой? Помнишь, девочка моя, как ты сердилась, если на завтрак готовили кашу? Помнишь наш дом, всегда полный света и смеха? Помнишь ли ты меня, Лия?!

Сердце пропустило удар. Разве можно было забыть эти глаза и эту улыбку?

— Я помню тебя, мама.

— Наконец-то! Ну-ну, не стоит плакать, котенок, утри слезки, — ласково произнесла она, смахивая слезинки с глаз своими нежными ладонями.

— Мамочка, я так соскучилась по тебе!

— Я знаю, детка, но твое время еще не пришло. Вспомни, что я тебе сказала, когда ты объезжала Ветерка?

— Ты сказала, что леди никогда не пасуют перед трудностями и что я должна всегда идти вперед, — сквозь слезы прошептала я.

— Верно, тогда почему ты сдалась сейчас? Почему не борешься за свою жизнь? Почему позволяешь Хозяйке вмешиваться в ход твоей жизни? У нее нет власти над живыми до тех пор, пока они сами не вручает ей эту власть.

— Ты не понимаешь, она обещает покой, прекращение всех страданий! — воскликнула я. — К тому же, я смогу увидеться с тобой и с папой…

— Это ты не понимаешь, Лия! Зачем тебе нужен этот покой? Что ты с ним будешь делать? Сколько можно лелеять свои страдания? Ты спряталась от жизни, закрылась в своем домике вместе с Серым и книжками, отреклась от всего! Жила ли ты эти годы? Разве я этому тебя учила?

— Но, мама, Роди и…

— Не хочу ничего слышать, — властно перебила меня она. — Ты довольно носилась со своими переживаниями. Хватит терзать себя несуществующей виной. Роди мертв, а ты жива. Так веди себя как живая, а не как запертая в склепе грешница!

— Ты говоришь так, будто я ничего не делала эти годы, — горько усмехнулась я.

— Нет, ты стала хорошим целителем, спасла много жизней. Только это не отменяет твоей внутренней пустоты и обреченности. Именно поэтому Хозяйка ухватилась за тебя — ты сама себя приговорила.

— И что же мне делать, мама? — дрожащим голосом спросила я. — Выйти замуж, нарожать детей, стать примерной супругой и добродетельной матерью? Или погибнуть в бою, как подобает настоящему черному магу?

— Дорогу ты выберешь себе сама, — возразила мама, мягко привлекая меня в свои нежные объятия. — Твой путь перед тобой, котенок, ты только сделай первый шажок.

— Ты мне снишься, да?

— И да, и нет. Я пришла из-за Грани. У каждого ушедшего есть право один раз вернуться на чуть-чуть в мир живых во сне. Я пришла к тебе, потому что сейчас больше всего нужна тебе. Времени у меня почти не осталось, — с сожалением в голосе произнесла она. — Я чувствую, как спешит Хозяйка вернуть меня, как тают силы нашего рода. Многие пожертвовали своим правом возвращения, чтобы помочь мне.

— Ты меня любишь? — задала я самый главный вопрос.

— Конечно, как ты можешь такое спрашивать? — мягко улыбнулась мама, отнимая мое лицо от своей груди. — Детка, пожалуйста, услышь меня. Жизнь — это вечная борьба. Начни бороться!

Я попыталась улыбнуться сквозь слезы и слабо кивнула головой, признавая правоту каждого маминого слова. Мне так не хватало ее все эти годы, и вот теперь, когда я одной ногой за Гранью, она со мной, а я даже не знаю, что еще ей сказать, потому что говорить хочется бесконечно. Смотрю в теплые мамины глаза, держу ее за руки и молчу. Наверное, потому что главное уже сказано, а размениваться на мелочи мама никогда не любила. Мама улыбается нежно и добро, и внутри меня что-то с треском ломается, рвется, рушится, чтобы потом встать на место.

Не знаю, как долго мы так стояли, но тьма, клубившаяся кругом, совсем потеряла терпение и стала подкрадываться все ближе и ближе. Мама смотрела на это с поистине аристократическим спокойствием и едва заметным презрением, пока темные щупальца не протянулись к ее плащу и, уверившись, что больше никто и ничто им не помешает, вмиг окутали маму, утащив ее во тьму. Я осталась одна, но больше не было никаких сомнений.

Я — так, кем я рождена.

Чтобы бороться с темнотой, стоит для начала зажечь свечу.

Я щелкаю пальцами, и маленький яркий огонек вспыхивает передо мной, освещая длинный мрачный коридор. Где-то там в конце должен быть выход, и я начинаю медленно идти.

Каждый шаг дается с трудом, как будто я долго не вставала с постели. Но никто не может мне помешать, ибо моя сила — это мой смертоносный свет и ласковая тьма.

Гулко отдаются по пустому коридору мои шаги. Вековая пыль причудливыми узорами устилает скрипящие половицы. Мне больше не страшно, ибо что может быть страшнее, чем жить мертвой?

Выход из этого мрачного межмирья близко, но тьма не хочет меня пускать. Обещания вечного покоя больше не прельщают меня. Жизнь — это борьба. Я буду бороться. Обещание, данное маме, гораздо важнее.

Вот она, вожделенная дверь, только руку протяни. Кровь бешено стучит в висках, я делаю последнее усилие и рывком распахиваю ее. Яркий свет врывается в образовавшийся проем и выгоняет захозяйничавшуюся тьму.

Я открываю глаза и вижу перед собой встревоженное лицо Нортона.

— Рэмиан, — хрипло шепчу я и улыбаюсь.

"Получилось, мама, получилось", — проносится в голове. Рэмиан неверяще улыбается в ответ.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как живая, — с нервным смешком отвечаю я. — Все болит, пить хочется ужасно.

— Погоди, я сейчас быстренько схожу за Мориной, — на одном дыхании произносит Рэмиан и вихрем срывается с места. Как будто в таком состоянии я могу куда-то исчезнуть! Я не солгала Рэмиану, когда сказала, что болит у меня все. Такое чувство, что где-то примерно с недельку мне пришлось безо всякой магии убрать заросший грязью трехэтажный домик: ломило каждую косточку, каждый суставчик, каждую мышцу. Интересно, как долго я провалялась тут без сознания? И где Керс?

Долго предаваться размышлениям мне не пришлось: в палату ворвалась порядком запыхавшаяся и раскрасневшаяся Морина.

— Лия, — всплеснула руками она, переводя дыхание, — а мы уже и не чаяли!

— Я решила преподнести вам сюрприз, — очень серьезно ответила я.

— И он удался на славу, — тихонько, чтобы слышала только я, произносит подошедший к моей кровати Нортон.

— Как ты себя чувствуешь? — повторила Морина недавний вопрос Нортона.

Я закатила глаза в притворном раздражении:

— Ты же целитель, представь, как чувствует себя человек, вернувшийся из-за Грани.

— Паршиво?

— Не то слово. У меня все болит, и пить хочется страшно. Можно?

— Да, я сейчас распоряжусь обязательно. Давай-ка я тебе обновлю все обезболивающие заклинания.

— А домой ты меня когда отпустишь?

— Уж не тронулась ли ты умом, Лия? — спросила Морина, кладя свою прохладную ладонь мне на лоб и усиливая действия целительских заклинаний. — Только очнулась, и уже домой! Тебе покой нужен, уход. Кто дома за тобой следить будет? Серый?

— Я Керса могу попросить, — робко предложила я. — Дома и стены помогают, сама же знаешь. Ну, пожалуйста-пожалуйста!

— Лия, — неожиданно вмешался в наш разговор Нортон. — Думаю, не стоит спешить. Керс сейчас очень занят, вряд ли он сможет должным образом следить за тобой.

— Он может просто ко мне переехать на время своей повышенной занятости. Я очень неприхотливая больная, — продолжала канючить я. Глаза Нортона как-то зло сверкнули. Или это просто свет от окна искажает реальность?

— Давай ты пока побудешь немного у нас, а потом придет Керс, и там видно будет, — примирительно предложила Морина. — Отдыхай, дорогая, и приходи в себя.

— Спасибо, Морина!

— Это же наша работа, сама знаешь. Сейчас воду принесут.

Тихо зашуршал накрахмаленный передник платья главного целителя Корлина, так же тихо скрипнула дверь, и в коридоре послышался звук удаляющихся каблучков Морины.

Нортон оторвался от созерцания чего-то интересного за окном и мягко опустился в кресло рядом с моей кроватью.

— Мы очень за тебя переживали, — после недолгого молчания произнес он.

— Всегда приятно знать, что в случае твоей смерти останутся люди, которые будут носить к тебе на могилку цветочки, — невесело пошутила я.

— Хорошо, что шутишь, — серьезно произнес Нортон и накрыл мою подрагивающую руку своей. Простой дружеский жест поддержки был для меня сейчас чертовски важен, и я с трудом удержала подступившие слезы.

— Как долго я здесь?

— Почти две недели.

— Так долго?

— Это время действительно показалось мне вечностью, — глядя мне прямо в глаза, ответил он. От его чрезмерной серьезности мне стало не по себе. Меня спасла прислужница, которая принесла вожделенную воду.

— Оставьте на столике, — не то приказал, не то попросил Нортон. Девушка молча повиновалась. Я попыталась приподняться на кровати, но совершенно не рассчитала своих сил и со стоном опустилась обратно. Нортон укоризненно на меня посмотрел.

— Не надо геройствовать — ты почти две недели не вставала, все металась и бредила постоянно. Я помогу.

И он действительно помог: подложил под спину подушки, приподнял меня, помог сесть и поднес к потрескавшимся губам стакан воды. Я с наслаждением сделала пару глотков и в бессилии откинулась на подушки.

— Не могу больше, и голова кружится, — виновато улыбаясь, пожаловалась я.

— Всего понемногу, — вернул мне улыбку Нортон и вернулся в кресло.

— Рэмиан, а что ты здесь делаешь? — осторожно поинтересовалась я и с удивлением увидела, как улыбка медленно стекает с его лица.

— Я здесь дежурю, — невозмутимо ответил он.

— А где?..

— Керс? — посмотрел он на меня исподлобья.

— Да.

— Он действительно очень занят сейчас, Лия. Он не отходил от тебя почти все это время, но мы убедили его в том, что сможем присмотреть за тобой, пока он…

— Пока он — что? — настойчиво спросила я, не принимая его задумчивой паузы.

— Пока он уехал в командировку в Гридин, чтобы принять участие в допросах пойманных там разбойников.

— Что, тех самых?

— По предварительной версии — да. Он уехал пару дней назад, скоро уже вернется.

— Хорошо, — согласилась я. — Я чувствую, что меня вот-вот сморит в сон после заклинаний Морины, но ты поговори со мной еще чуть-чуть, ладно?

После этой моей просьбы черты лица Рэмиана несколько смягчились, а из глаз ушло странное и пугающее выражение непонятной для меня решимости.

— Я боюсь, что ты не захочешь со мной говорить о том, что интересно мне по-настоящему, а развлекать дам салонными разговорами я как-то поотвык, — прямо признался Нортон и обезоруживающе улыбнулся.

— А что тебе интересно?

— Меня все мучает вопрос: зачем ты это сделала?

— Ты прав, я не хочу с тобой об этом говорить, — отрезала я, даже не делая попытки объяснить ему что-либо. Зачем? Это только мое. — Ты просто расскажи мне что-нибудь о себе, а то наше знакомство вышло каким-то скомканным.

— Да уж, не то слово! Не знаю, что тебе рассказать. Родился, учился, служу. Не женат, сестер и братьев нет, родители живут в столице.

— Как-то чересчур скупо, — разочарованно протянула я. — А где подробности?

— Ты спрашивай — я отвечу, — предложил он, широко улыбаясь.

— Даешь мне карт-бланш? Не боишься, что я могу спросить что-нибудь этакое?

— Мне нечего скрывать.

— Тогда держись! — воскликнула я, предвкушая долгий и нудный допрос Нортона по всем фронтам. Зачем мне это было нужно — узнавать что-то о человеке, который ненадолго появился в моей жизни и наверняка так же скоро из нее исчезнет? Разве я имею право что-либо знать о нем, если наши дорожки расходятся в разные стороны? Наверное, до разговора с мамой на Грани я бы так и сделала — вежливо поговорила бы о ничего не значащих для меня вещах и стерла бы его из своей памяти навечно. Сколько таких людей пронеслось передо мной за все эти годы? Сколько мужчин и женщин вереницей прошли передо мной? Все они, подобно бесплотным теням, слились в единую серую массу. Всеми силами я старалась не привязываться ни к кому и не пускать никого из них к себе — это было моей защитой от возможной боли. Наверное, пришла пора что-то менять. Так почему бы не начать с Рэмиана, который дежурил около моей постели последние дни, подменяя Керса?

Рэмиан продолжал пристально и внимательно смотреть на меня, как будто хотел заглянуть в самую душу. С его губ не сходила улыбка, которая, к слову сказать, ему очень и очень шла.

— А сколько тебе лет? — спросила я, так и не придумав ничего стоящего. Просто очень трудно связно думать, когда вдруг резко и сильно тебя потянуло в сон. Все-таки заклинания Морины начали действовать быстрее, чем я успела допросить Нортона по всем правилам.

— Мне тридцать восемь!

— Большой дяденька, — уже сонно заметила я, сцеживая зевок в кулак.

— Ложись-ка ты спать, Лия, — резонно предложил маг, правильно оценив мое состояние.

— А как же допрос? — спросила я упрямо.

— Допросишь позже, я никуда не денусь.

— Обещаешь? — я из последних сил боролась с накатившей сонливостью. Отчего-то важно было немедленно услышать ответ на этот вопрос. Да что со мной такое?

— Обещаю.

Стребовав с бедного Нортона право на вмешательство в его жизнь, я сдалась и уснула.