Проклятие виселицы

Кое-кто называет их "колоколами покойника", ибо если смертный услышит звон колокольчика, он слышит собственный похоронный звон.

Лес с колокольчиками — это самое зачарованное место на земле, и смертные не должны входить в него в одиночестве, ведь в нем колдуют лесные феи. Ребенок, в одиночку собирающий колокольчики, исчезнет, и никто его больше не увидит. Взрослого заведут в чащу лесные жители, и он будет ходить кругами, не в силах выбраться из леса, пока не умрет от истощения, разве что кто-нибудь отыщет его и доведет до дома.

Есть одна невинная детская забава, ребятишки смеются и водят хороводы. Они поют: "Войди и выйди вон из колокольчика... Я твой хозяин". Им не следует играть в такие опасные игры настолько беспечно, ибо хозяин, которого они призывают, не кто иной, как сам король лесного народца, и он поведет их в веселом танце — туда, откуда нет возврата обратно в жизнь.

Травник Мандрагоры

Наказание

Рафаэль крепко сжимал руку Элены, ей показалось, что хрустнула кость. Он тащил её к открытой железной решётке в полу подвала под Большим залом.

— Сюда, — он указал на шаткую деревянную лестницу, уходившую в глубину тёмной ямы. Он поднял повыше фонарь, освещая первые ступеньки.

Хотя солнце ещё не село, в дальнем углу подвала за бочками было уже совсем темно. Элена заглянула вниз. На дне ямы в два человеческих роста глубиной стоял бейлиф с короткой железной цепью в руках. Один конец цепи был прикреплён к стене, с другого свисал разомкнутый железный ошейник. Огонь фонаря осветил утоптанный земляной пол, покрытый грязной соломой, и стены, позеленевшие и осклизлые от сырости. В холодном влажном воздухе воняло гнилью, как из разрытой могилы. Элена задрожала и попыталась отодвинуться от ямы.

— Нет, пожалуйста, не отправляйте меня туда, прошу. — Она в отчаянии обернулась к Рафаэлю. — Вы же можете приковать меня здесь, в подвале.

— Чтобы ты сбежала? —ответил он. — Выбирай — либо ты сама спускаешься по этой лестнице, либо я сброшу тебя вниз. И уверяю тебя, лежать там с переломанными костями намного хуже.

Рафаэль удерживал её совсем близко к краю и легко мог сбросить вниз одним движением руки. Он тащил Элену сюда из Большого зала с такой яростью, что у неё не осталось сомнений — он так зол на неё, что готов столкнуть в яму. А в Зале ей казалось, что он на её стороне, и только он один ей ещё верит. Она не могла понять, почему и он теперь против неё. Поверил словам Джоан?

Шатаясь, Элена спустилась по лестнице и не стала сопротивляться, когда бейлиф толкнул её к стене и закрепил вокруг шеи железный ошейник.

— Ты остаёшься в хорошей компании, — бейлиф кивнул в сторону грубой каменной стены в глубине подвала. — За ней гниёт сэр Джерард. Можешь поболтать с его трупом — скоро и сама такой станешь.

Он с силой подёргал цепь, проверяя прочность, рванул ошейник так, что тот врезался в горло и Элена чуть не задохнулась.

— Только тебе не покоиться в свинцовом гробу. Осборн оставит твоё тело висеть в клетке, пока ты не сгниёшь до костей, а после их раздробят на куски и вышвырнут в болото. А я вот что скажу — туда тебе и дорога. На земле нет твари хуже, чем женщина, убивающая своё невинное дитя. Это против человеческой природы.

Удовлетворённый состоянием цепи, он взял фонарь и начал подниматься по лестнице.

— Умоляю, ради Бога, оставьте мне свет! — закричала Элена, вокруг которой сгущалась тень.

Бейлиф остановился наверху лестницы и засмеялся.

— Для чего тебе свет, девчонка? Тут и глядеть-то не на что, только крысы да призрак старичка Джерарда. Увидишь, когда он придёт за тобой.

Кулак Рафаэля мгновенно метнулся вперёд, как атакующая гадюка. Он схватил бейлифа за шиворот и чуть не зашвырнул обратно в яму.

— Для тебя — сэр Джерард, сукин ты сын. И чтобы я ни слова не слышал о призраке в присутствии её светлости.

Но через миг Раф протянул руку и вытащил бейлифа из подвала, как близкого друга.

— Идём, приятель, в Зале нас ждёт бутылка вина. Оставим эту убийцу с крысами. Может, нам повезёт, и они её прикончат, тогда не придётся завтра вешать.

Вдвоём они вытащили из люка лестницу. Железная решётка с грохотом захлопнулась, и Элена увидела, что они уходят и угасает свет их фонарей. Но, по крайней мере, они не захлопнули деревянную крышку люка, она бы не вынесла, если бы оказалась замурованной, как... как в гробу.

Элена понимала, что должна умереть, но всё же это казалось невозможным. Она не могла поверить в реальность происходящего. Пройдёт всего несколько часов, и она будет мертва, отправится в иной мир. И что её там ожидает? Мучения и пытки, как на картине с церковной стены, где беспомощных людей бросают в огонь, варят в котлах, отрывают руки и ноги или пронзают ножами. Элену мутило от ужаса. Нет, нет, она не станет думать об этом, не надо об этом думать.

Она свернулась на сгнившей сырой соломе в уголке крошечной кельи. Даже если бы не была прикована к стене, она всё равно прижималась бы к ней, твёрдой и надёжной, боясь неизвестности и темноты. Элена никогда не видела такого густого мрака, совершенно непроницаемого, как будто она ослепла. Она напряжённо прислушивалась к каждому шороху соломы, но не слышала ничего, кроме биения собственного сердца. Девушка изо всех сил старалась не думать о теле, лежавшем всего в каком-то футе от неё, за непрочными камнями. Услышит ли она скрип открывающейся крышки гроба?

Только вчера она готовила дома ужин для Атена, а теперь она здесь, и её собираются повесить. Нет, этого просто не может быть, она же невиновна. Как они не понимают, что она отдала ребёнка, только чтобы спасти? Они должны поверить. Гита вернётся ещё до утра, она скажет, что ребёнок жив. Она должна вернуться и всё рассказать, должна.

Элена подтянула коленки к подбородку, крепко обхватив руками, и откинула голову на стену за спиной. В груди, разрываемой молоком, которое больше никогда не будет пить её сын, пульсировала боль, такая сильная, что Элена едва терпела её. Она так устала. Она не спала всю прошлую ночь и сейчас хотела бы погрузиться в забвение сна. Но если уснуть — последние часы её жизни пройдут, как одно мгновение, и утро настанет раньше, чем она успеет к нему подготовиться. Если Элена сможет не спать, ей как-нибудь удастся растянуть эти часы, дать Гите время вернуться.

Нужно молиться. Она должна найти слова, которые спасут от адского пламени. Но Элена не помнила, что следует произносить перед смертью. А может, и никогда не знала. С тех пор как закрыты церкви, прошло уже три года, и она не могла припомнить ни слова из того, что проповедовали священники. Конечно, она всегда молилась как умела, о том, чего никогда не просят священники — пусть Атен меня любит. Но это были её собственные, неправильные слова, не латынь. Элена знала — только магические заклинания священников имеют силу спасать от ада.

Пресвятая Дева, Матерь Божия, спаси меня. Но Мария была доброй матерью, она не видела снов, где убивает сына. Может, Элена отвратительна ей, как и собственной матери? И Пресвятая Дева не станет её слушать, потому что в душе она — убийца? Как говорил ей когда-то деревенский священник , думать о том, как что-то делаешь, такой же грех, как и на самом деле это совершить. Она убила своего ребёнка, потому что снова и снова представляла, как убивает. Она виновна. Она держала ребёнка, болтающегося в руках как мёртвый кролик. Алая кровь капала с рук на белую ткань. Крупные капли расплывались, сливаясь друг с другом, пока белый цвет совсем не исчез. Теперь ткань стала красной, словно боярышник, как будто всегда была такой. Её гнев утекал вместе с каплями крови, и глядя на крошечное тело, она уже была не в силах поверить, что сделала это. Она не верит, что сделала. Знает, что должна была, что хотела. Была охвачена ненавистью, горела желанием сломать, разбить, уничтожить. Но не помнит, как убивала. Она знает только то, что держит мёртвого младенца и совсем одна. Ноги подкашиваются, и Элена падает на колени, ребёнок выпадает из рук на окровавленную ткань.

Её стошнило. Элена вытерла рот тыльной стороной дрожащей ладони, а когда обернулась — увидела, что лежащий ребёнок не мигая глядит на неё огромными голубыми глазами. Нежные губы полуоткрыты, но с них уже не срывается дыхания. Она не собиралась причинять ему вред. Сейчас Элена могла думать только об этом — она не хотела убивать. Внезапно она услышала скрип открывающейся двери и обернулась.

Она дёрнулась, железное кольцо больно врезалось в горло, и Элена проснулась, вскрикнув от боли. Что-то со скрипом открывалось, над головой проскрежетало железо. Она услышала тяжёлое дыхание, почувствовала какое-то движение за спиной. Может, раздвигается каменная стена? И тело Джерарда... Элена закричала.

— Тише, девочка, ты же не хочешь разбудить всё поместье? — прошептал из темноты мальчишеский голос.

Элена увидала тусклый свет прикрытого плащом фонаря и поняла, что сверху опускается деревянная лестница, а минутой позже услышала скрип дерева под тяжестью осторожно спускающегося в яму мужчины.

Рафаэль опустил фонарь, потянулся к ней, и Элена решила — он пришёл что-то сделать с ней, может, изнасиловать. Она пинала его, отталкивала длинные пальцы, задыхаясь в железном ошейнике. Она снова попыталась закричать, но рука Рафаэля крепко зажала ей рот.

— Перестань вырываться, дурочка, — прошептал он. — Зачем ты меня пинаешь? Не видишь, что я пришёл помочь? Но времени мало. За тобой придут на рассвете, и к тому времени мы должны уже быть далеко. Надо торопиться. Ну, теперь обещаешь не шуметь?

Элена кивнула, и он медленно убрал руку от её рта, потянулся в суму за ключом и неуклюже попытался разомкнуть ошейник. Выругавшись, сунул фонарь ей в руки.

— Держи так, чтобы я видел, и стой спокойно.

Она молча подчинилась, и через минуту он уже карабкался по лестнице, приказав ей идти следом. Рафаэль помог Элене перебраться через край ямы, потом схватил за руку и потащил через полутёмный подвал, пробираясь между телегами и бочками. Возле арки, ведущей во внутренний двор, он остановился, вглядываясь в темноту.

До рассвета оставалось уже недолго, и факелы, освещавшие двор, почти догорели. Рафаэль правильно выбрал время. Он быстро провёл Элену вдоль стены по краю двора, прикрывая собственным телом, пока они не добрались до огромных ворот, укреплённых железом. Створка окошка калитки была открыта, изнутри доносился громкий храп.

Рафаэль склонился к Элене.

— Вот, держи свою суму и плащ, они тебе понадобятся. Как только открою дверь — беги. Беги к канаве на другой стороне дороги. Спрячься и жди меня там. Не шевелись, поняла?

Он отпихнул её в сторону, чтобы отворить маленькую калитку, встроенную в тяжёлые ворота поместья. Со всей возможной осторожностью он отодвинул засов и тихонько потянул на себя дверь. Яростно рванулась и залаяла цепная собака, послышалось ворчание — в надвратной башне слезал с постели старый Уолтер. Как только лай сторожевой собаки подхватили все псы поместья, Рафаэль вытолкнул девушку в калитку и захлопнул дверь.

Элена подобрала юбки и, спотыкаясь и путаясь в траве, бросилась через разбитую телегами дорогу к канаве. Из-за стены доносились крики и собачий лай. Она отчаянно искала укрытие, но канаву отделяла от поместья лишь полоска тощих берёз и кустарника. Там и кролику не спрятаться, не то что женщине. Она скрючилась за ними, молясь, чтобы темнота скрыла то, что не могут спрятать деревья. Внутри неё всё кричало — беги, но ей было велено ждать. Надо ждать, но как долго? А если он не придёт? Скоро рассвет, и как только сумрак над болотами начнёт проясняться, у неё не останется надежды спастись. Нужно уходить, пока не поздно.

Элена собрала все силы и выглянула из-за деревьев, но тут же спряталась обратно — огромные ворота поместья со скрипом отворились. Показался Рафаэль, но не один. За ним выскочили четверо, ещё потирая заспанные глаза, а вслед за ними — ещё двое, у каждого по паре псов на поводке. Собаки неслись вперёд, обнюхивая землю и едва не задыхались, вырываясь из ошейников. Они шли по её следу.

Элену мутило от ужаса. Она обернула вокруг шеи кожаный ремень сумы, подползла к канаве и упала, пытаясь сдержать крик — холодная вода доходила ей до бёдер. Она присела, погрузившись по шею в вонючую воду, прижимаясь к зарослям камышей.

— Сюда! — крикнул привратник.

Элена слышала, как над головой сопели и лаяли собаки. В нескольких ярдах от неё из канавы вспорхнула, хлопая крыльями, испуганная утка.

— Держите чёртовых собак на привязи! — крикнул Рафаэль.

— Но они что-то чуют, — возмутился Уолтер.

— Водяная крыса, только и всего. Я же сказал — я видел, как вор побежал в сторону деревни. Так что берите этих паршивых собак и выслеживайте его. А если вернётесь без вора, Богом клянусь, я сам с вас шкуру спущу за то, что оставили ворота незапертыми.

— Они были закрыты. Я сам проверял, как всегда, — возразил бедняга Уолтер. Клянусь своей правой рукой, я не оставил бы засов открытым.

— Так найди вора! — взревел Рафаэль. — А не то я заставлю тебя сдержать клятву и оторву руку. Это и вас касается, ленивые ублюдки.

Ему не понадобилось повторять дважды — люди оттащили упирающихся собак от канавы и поспешили в деревню, а Рафаэль подгонял их проклятьями и угрозами, пока они не скрылись из вида.

Когда собачий лай затих вдали, он подошёл к краю канавы и тихо окликнул Элену.

Она протянула руку, чтобы Рафаэль помог ей выбраться из канавы, но вместо этого он снял сапоги, связал верёвкой и накинул на шею, а потом тоже спустился в канаву. Он привлёк Элену к себе, но она так окоченела от холода и страха, что едва держалась на ногах.

— Мои друзья ждут нас там, где канава впадает в реку, но они уйдут с первыми лучами солнца. Нам надо поспешить, — добавил он, тревожно оглядывая болота. — И лучше держаться канавы. Они думают, ворота открыл вор, но если догадаются проверить яму для пленников и увидят, что там пусто — натравят собак. Если повезёт, вода перебьёт твой запах. Идём. Прежде чем поймут, что ты сбежала, мы должны быть уже далеко.

Элена, дрожа от холода, пыталась идти вброд, но её ноги глубоко погружались в толстый слой ила на дне канавы, а длинные юбки тащили назад.

— Я не могу, — простонала она.

— Предпочитаешь встретиться с петлёй палача? Тебе придётся долго плясать на верёвке — сомневаюсь, что даже твоя собственная мать пожелает потянуть тебя за ноги, чтобы прекратить страдания. — Он обхватил Элену и потянул вперёд, продолжая говорить уже более мягко. — Только до конца канавы — и ты будешь в безопасности.

Они брели по чёрной как дёготь воде, ноги на каждом шагу увязали в грязи. Из камышей, хлопая крыльями, с шумом и брызгами вылетали вспугнутые птицы. Что-то большое, мягкое и склизкое скользнуло по ногам Элены, и она крепче уцепилась за Рафаэля, пытаясь утешиться тем, что, по крайней мере, эта тварь не двигалась. Внезапно Рафаэль остановился и потянул её вниз, они пригнулись за зарослями камышей. Ветер донес далекий собачий лай.

— Чёрт бы их побрал! — выругался Рафаэль. — Должно быть, они вернулись, или Осборн выслал в погоню ещё собак.

Они боялись дышать. Собаки приближались, или, может, это лишь шутки ветра? Элена взвизгнула — что-то метнулось из камышей на её голову, острые когти царапнули по лицу. Она яростно взмахнула руками, и существо шлёпнулось в воду. Она слышала, как колотится сердце, и не понимала — её или Рафаэля. Он бросил взгляд на светлеющее небо.

— Нам нельзя ждать. Если лодочник уйдёт, не дождавшись, мы оба мертвы.

Отбросив осторожность, он изо всех сил зашлёпал вперёд по вязкой грязи, таща за собой Элену.

Над болотами занимался бледный, как разбавленное молоко, свет. Они уже слышали впереди шум бегущей по камням реки. И вода в канаве, словно стремясь скорее соединиться со своей старшей сестрой, внезапно тоже ускорила течение и принялась бить их по ногам.

Рафаэль с силой толкнул Элену к берегу.

— Выбирайся скорее. Если опрокинешься в реку, тебя может унести.

Окоченевшими от холода руками она с трудом вытянула из воды промокшие юбки и выбралась на сушу. Ноги дрожали, она опустилась на берег, пытаясь отдышаться, но Рафаэль не дал ей отдохнуть. Он поднял Элену на ноги и потащил через кусты и деревья в сторону реки. Они выбежали на берег, отчаянно оглядываясь. Дальнего края реки уже коснулся утренний свет, в бледном небе показался оранжевый круг солнца. Река была пуста, лишь три лебедя безмятежно покачивались на поблёскивающей воде прямо перед ними.

— Чёрт возьми, где эта проклятая лодка? Я же сказал ждать меня здесь.

Элена схватила Рафаэля за руку, указывая на изгиб реки впереди, где едва виднелся контур длинного плоского судна, медленно удаляющегося от них. Рафаэль рванулся вперёд, сунул в рот пальцы и трижды громко свистнул, но лодка уже исчезла за поворотом реки. Он застонал.

— Если они когда-нибудь попадутся мне в руки — убью. Они клялись...

Рассветную тишину опять нарушил звонкий лай собак, похоже, они подобрались ближе. Элена испуганно оглядывалась, дрожа от холода в мокрой одежде.

— Тебе нужно вернуться. Если заметят, что тебя нет — поймут, что это ты меня освободил. А я могу бежать.

— Осборн уже приказал привести тебя на казнь, и они обнаружили твоё исчезновение, — Рафаэль в отчаянии взъерошил волосы. — Он выслал в погоню всадников. Тебе от них не сбежать. Мы должны...

Он прервался, услышав негромкий свист. Лодка возвращалась за ними, лица обоих гребцов скрывали капюшоны.

— Благодарение Пресвятой Деве, — перекрестился Рафаэль.

Как только лодка приблизилась к берегу, он перенёс Элену на борт и бросил маленький кожаный кошелёк старшему из гребцов, смуглому и морщинистому, как дубовая кора.

— Половина денег, как обещал. Доставите её невредимой куда велено, и как только я узнаю, что она в безопасности, получите остальное.

Человек сплюнул в воду и ухмыльнулся беззубым ртом.

— Там ей будет тепло и уютно, не сомневайся.

В его насмешливом тоне Элене слышалось что-то пугающее. За всеми тревогами побега, она не подумала спросить Рафаэля, куда он её отправляет.

Она попыталась выбраться из лодки.

— Куда они меня забирают?

Мужчины в лодке обменялись улыбками, но Рафаэль, не обращая на них внимания, подтолкнул её обратно.

— К моему другу, в Норвич. К матушке Марго. Она примет тебя в своём доме. Там никто и не подумает тебя искать.

Элена с облегчением перевела дыхание. Матушка Марго, должно быть, настоятельница монастыря. Лодочник прав, там она будет в безопасности. Ведь никто не посмеет обыскивать монастырь? Элена всегда немного побаивалась монахинь, их строгих одежд и мрачного выражения лиц, но если они могут спасти её от Осборна и от петли... она вздрогнула, взглянув на поднимающееся солнце.

Если бы Рафаэль не спас её, сейчас она бы уже задыхалась на верёвке. Элена тронула пальцами горло.

— Мастер Рафаэль, я буду работать, делать что-нибудь. Я найду способ вернуть вам деньги, — она с благодарной улыбкой коснулась его руки.

Далеко не радостное выражение лица Рафаэля внезапно сменилось на гнев.

— Я не волнуюсь о деньгах, но, как я говорил в тот первый день, когда привёл тебя к леди Анне, если тебе был нужен друг, ты могла бы обратиться ко мне. Следовало сказать о ребёнке, и я помог бы тебе. Незачем было доводить до этого. Мы связаны друг с другом, ты и я. Ты должна доверять мне, Элена.

— Но вы помогли мне больше, чем я смела просить. Я...

Лодочник внезапно вскочил на ноги.

— Сюда скачут лошади, быстро.

Прежде чем Элена успела понять, что случилось, он толкнул её на дно лодки, а сверху свалил тяжёлый и адски вонючий парус.

— Я к тебе скоро приеду, Элена, — шепнул Рафаэль.

Мужчины с ворчанием погрузили в воду вёсла. Элена почувствовала, как лодка медленно двинулась к центру реки, на пару мгновений застыла, а потом, набирая темп, заскользила вперёд, на восток.

Когда Раф прошлёпал во внутренний двор, старого Уолтера на посту не оказалось, а бросив взгляд на людей, столпившихся у подвала, он понял, почему. Он колебался, решая, какую позицию занять. Гнев? Удивление? Но Рафаэль не успел принять решение, поскольку в этот момент его заметил Осборн.

— А, вот и мастер Рафаэль, наконец-то. Может, он сумеет пролить хоть какой-то свет на это дело. — Он посмотрел на вымокшую и грязную одежду Рафаэля. — Вы принимали ванну, мастер Рафаэль? В городе обычно снимают одежду и используют чистую воду, но, возможно, вам в Гастмире привычнее барахтаться вместе со свиньями. Или вы не просто валяетесь с этими несчастными свиноматками?

Ясно было, что все собравшиеся во внутреннем дворе напряжены до предела — никто не засмеялся.

Раф не стал обращать внимания на этот укол.

— Я искал вора в канавах, он мог там спрятаться от собак. Значит, вы схватили этого мерзавца?

Осборн подался вперёд, пепельно-серые глаза сузились, внимательно изучая лицо Рафа, но тот не дрогнул и не отвёл взгляд.

— Девушка, которую должны быль повесить, — с угрожающим спокойствием заговорил Осборн. — Похоже, она исчезла. Бейлиф клянётся, что застегнул на её шее железный ошейник, убрал лестницу из ямы и запер решётку. Он утверждает, что ты можешь это подтвердить.

Раф бросил взгляд на испуганное лицо бейлифа.

— Так и есть. А после мы вместе пошли на кухню, выпить по кружке эля.

— Если это правда, — сказал Осборн, — значит ночью кто-то пришёл и освободил её. Она не могла выбраться из оков и ямы без посторонней помощи. Но если это случилось ночью — как ей удалось выйти со двора так, что её не услышал наш добросовестный страж?

Теперь настала очередь Уолтера замереть от ужаса. Сторожу, который позволил пленнику беспрепятственно пройти через его ворота, вряд ли стоит надеяться избежать строгой кары.

Уолтер нервно мял в руках шапку.

— Должно быть, девушка выскользнула, когда я открывал ворота людям, погнавшимся за вором. Клянусь, до этого не могла пробежать даже блоха, потому что моя собака...

— Ах да, тот таинственно исчезнувший вор, который явился украсть... что именно? Ровным счётом ничего. Разве это не ты поднял тревогу, мастер Рафаэль? Так что же ты видел?

Раф ответил без колебаний. По крайней мере, это он уже продумал.

— Я видел, как кто-то обходил кухню. Но его лицо было в тени. Сначала я решил, что это слуга, но как только он заметил меня — побежал к воротам, и я понял, что он не работает в поместье. Но это была не девушка, тут я уверен — фигура слишком высокая и крепкая.

— А с чего ты решил... — начал Осборн, но прервался из-за визга и воплей, донёсшихся снаружи, с дороги.

В открытые ворота поместья ввалились несколько крепких служителей, тащивших мужчину и женщину. Мужчина извивался как угорь, и им с трудом удавалось его удержать. Сердце Рафаэля болезненно сжалось. Пресвятая Дева, только бы это не были Элена или лодочник. Но когда человека с силой вытолкнули вперёд, Рафаэль увидел, что пленник — Атен, который отчаянно сопротивлялся, несмотря на связанные за спиной руки.

Двум служителям, идущим сзади, приходилось полегче — их пленница не оказывала никакого сопротивления. Сесили, мать Элены, безвольно плелась, свесив голову так низко, что казалось, если стражники её отпустят, она тут же зароется в землю и спрячется от стыда. Но ни Атен, ни Сесили не способны были произвести такой шум.

Вопли, визг и вой издавала третья фигура — мать Атена, Джоан, которая неслась вслед за слугами, используя каждую возможность ударить, укусить или пнуть тех, кто держал её сына.

Осборн указал на землю, и двоих пленников заставили опуститься на колени в грязь двора. Это произвело немедленный эффект — умолкли все, даже Джоан, она остановилась позади этой группы, вытаращив глаза на Осборна и зажимая рот руками. Он выжидал, прохаживаясь перед Атеном и Сесили взад-вперёд и сурово вглядываясь в лица, пока оба не задрожали от страха. Наконец, Осборн заговорил.

— Элена сбежала из поместья. Я полагаю, вам, как крепостным, не надо напоминать, насколько это само по себе серьёзное нарушение. Но мало того, она признана виновной в убийстве и приговорена к смерти. — Осборн продолжал шагать перед пленниками. — Как вам хорошо известно, любой, кто помогает сбежать осуждённому, сам становится преступником, обвиняемым, и подлежит такому же наказанию, как и тот, кому он пытался помочь. Тем не менее, прошлой ночью кто-то безрассудно помог убийце уйти от правосудия. — Осборн внезапно оборвал речь и остановился перед стоящим на коленях Атеном, как в игре в считалку, без предупреждения ухватил в горсть его волосы и дёрнул вверх. — Ты, как любовник девчонки, главный подозреваемый.

Лицо Атена, обычно румяное, стало мертвенно-бледным.

— Ох, клянусь жизнью, это не я, милорд. Помните... помните, это же мы, я и мать, сказали вам, что Элена сделала с моим сыном. Зачем я стал бы ее спасать?

Осборн дёрнул голову Атена назад, так резко, что Раф подумал — он может сломать парню шею.

— Не указывай мне, что припомнить, как будто я выжил из ума, мальчишка. Я прекрасно помню, что ты мне вообще ничего не сказал. Это твоя мать вчера всё говорила. А ты был одурманен этой девушкой. Разве ты не клялся, что будешь любить её вечно...

Джоан больше не могла сдерживаться.

— Мой мальчик считает её грязной шлюхой, как и я. Эта дьяволица убила его ребёнка. Бедняга не в себе от горя. Ясно как белый день, он и пальцем не пошевелил бы, чтобы помочь этой убийце-потаскухе. Кроме того, — гневно добавила она, вздёргивая подбородок, — он всю ночь был дома, со мной, и не выходил до рассвета.

Осборн фыркнул.

— Ты в самом деле воображаешь, что я приму свидетельство любящей мамаши как подтверждение невиновности сына? Не сомневаюсь, ты поклянёшься, что твой сын может превращать солому в золото, если решишь, что это ему поможет.

Однако, несмотря на эти слова, Осборн отпустил голову Атена. Он шагнул к Сесили и оказался так близко, что лицо женщины уткнулось в его пах.

— По-моему, ты мать девчонки. Разве не ты вопила в голос вчера, когда был произнесён приговор, единственная из деревенских что-то возражала против повешения? Мать сделает всё, чтобы спасти дочь, так?

Сесили подняла заплаканное лицо.

— Я не могла поверить, что моё дитя... моя плоть и кровь, могла совершить такое ужасное дело. Я... я слышала, как она говорила про это... про сны, то же, что и Джоан. Но все знают, демоны часто терзают беременных женщин во сне, завидуют, что те носят детей. Я никогда бы не подумала, что она и вправду...

— Значит, ты помогла ей сбежать, — спокойно сказал Осборн. — Это глупо, очень глупо, но с другой стороны, все женщины без ума от своих детей.

— Нет, милорд, нет! Клянусь, я ей не помогала! — взвыла Сесили. — Ни одна женщина не хочет, чтобы повесили её ребёнка, но как же я могла её спасти? И даже если бы посмела — где я взяла бы ключ, чтобы отпереть подвал или её оковы?

Слуги вполголоса переговаривались, и Осборн поднял руку, приказывая всем умолкнуть.

— Твоя дочь призналась, что частенько советовалась со знахарками. Наверняка и ты тоже, и дочь освободила с помощью колдовства.

— Нет, нет! — Сесили застонала и пошатнулась, словно вот-вот упадёт в обморок.

С тошнотворным ужасом Раф понял, к чему ведет этот допрос, и вмешался.

— Милорд, знахарки ушли из деревни. Разве не их отсутствие стало главным подтверждением виновности девушки? Так где же Сесили могла получить помощь, такое могущественное колдовство, что заставило запоры открыться без ключа?

Осборн на шаг отступил от рыдающей женщины, на его грубом лице отразилось приближение триумфа.

— Значит, ты, мастер Рафаэль, решил, что умнее меня? Если ты так уверен, что это не колдовство, тогда нам следует возобновить поиск рук смертного. Скажи мне тогда — кто добыл ключ и освободил девчонку? Хорошенько подумай, что ответить, мастер Рафаэль, поскольку я тебе обещаю — повешение сегодня состоится, если не самой девушки, то её сообщника.

Раф проглотил комок, слишком поздно понимая, что сказал. Он смотрел в насмешливые серые глаза, пытаясь определить — может, Осборн уже знает правду, и всё это действо — просто игра, предназначенная для того, чтобы показать свою силу и его унижение.

Раф никогда в жизни не лгал, чтобы избежать наказания, но позволить Осборну повесить его как вора-карманника, чтобы смех Осборна стал последним, что он услышит в жизни — такого он не допустит. И что станет с Эленой? Осборн наверняка попытается выпытать у него, где она, прежде чем повесить. Раф лучше многих умел переносить боль — с годами он узнал, что мозг может заставить тело справиться почти с чем угодно. Однако Осборн способен причинить такую боль, которую обычному человеку даже представить трудно.

Понимая, что Осборн ждёт, Раф открыл рот, не имея ни малейшего понятия, что скажет. Но прежде чем он успел произнести хоть слово, позади раздался голос:

— Я освободила эту девушку, лорд Осборн.

Обернувшись, Раф увидел леди Анну, спокойную, но мертвенно бледную, со скрещенными руками.

— Я сочла ваш приговор несправедливым. Я знаю все семьи в этом поместье — они много лет находились под моим попечением и заботой. Элена некоторое время была моей горничной, и я не могла бы стоять и смотреть, как её наказывают за то, чего, я уверена, она не совершала.

Осборн изумлённо смотрел на неё, к лицу прилила краска.

— Вашей горничной? — В три стремительных шага он подскочил к леди Анне, едва не ткнув бородой ей в лицо. — Ваш сын здесь больше не хозяин. Я тут главный, и, видит Бог, я покажу вам, что это значит.

Анна спокойно рассматривала его.

— Даже вы не посмеете повесить знатную леди по своей прихоти, лорд Осборн.

— Нет. Но могу заставить её захотеть этого. Вы ведь были очень близки с вашим сыном, миледи? Как насчёт того, чтобы стать ещё ближе? Посмотрим, не укротит ли вас месяц в яме на цепи, рядом с его гниющим телом. Когда выйдете оттуда, вы будете не слишком похожи на аристократку, это я вам обещаю.

Леди Анна отшатнулась, заметно бледнея.

— Вы не посмеете, — вспыхнула она, но дрожь в её голосе выдавала испуг.

Рот Осборна изогнулся в насмешливой ухмылке.

— Вы думаете? — он обернулся к слугам. — Бросьте её в яму.

Но никто не двинулся. Слуги застыли, ошеломлённо глядя на него.

— Нет, — Раф поспешно встал между леди Анной и Осборном. — Она не отпускала девушку. Я...

— Он прав, милорд, — перебил его робкий голос.

Рядом с леди Анной появилась Хильда. Она протягивала руки, прикрывая хозяйку, словно готовясь отбросить прочь всякого, кто у ней приблизится.

— Моя госпожа всю ночь крепко спала в своей постели.

— Нет, Хильда, — попыталась возразить леди Анна, но преданная служанка на этот раз не стала обращать внимания на её слова.

— Леди Анна так расстроилась из-за этой девушки. Я знала, что она не сможет уснуть, и потому добавила несколько капель макового сока в её поссет. Она и пошевелиться не могла, не то что помочь той мерзавке. Я всегда знала, что от этой девчонки будут неприятности, она была настоящее зло, просто воспользовалась доверчивостью леди Анны.

Анна прерывисто вздохнула.

— Хильда что-то путает... — начала она, но слова как будто ускользали от неё. Она заметно пошатнулась и вынуждена была ухватиться за руку Хильды, чтобы не упасть.

Осборн обернулся к Рафу, глаза горели яростью.

— Итак, похоже, мы прошли полный круг! —взревел он. — Кто освободил эту девчонку? Как управляющий, ты несёшь ответ за порядок в моём поместье, а потому ты и будешь решать. Кого мы повесим вместо девчонки — любовника или мать? Выбирай.

Сесили, Атен и Джоан в ужасе завопили. Испуганные лица обратились к Рафу, слишком ошеломлённому, чтобы говорить.

— Нет! Вы не должны просить меня выбирать. У вас нет доказательств, что кто-то из них это сделал.

— В таком случае, у меня нет другого выбора, кроме как возложить ответственность на леди Анну. В конце концов, она призналась, а её горничная, без сомнения, соврала из ложного чувства преданности. Возможно, мне следует наградить её, позволив присоединиться к своей госпоже в яме.

Хильда захныкала, протестуя, но Осборн не обращал на неё внимания.

— Ну же, мастер Рафаэль, ты и в самом деле думаешь, что такая хрупкая женщина, как леди Анна, выживет месяц в темноте, на цепи, в холоде и сырости, на одном только хлебе и воде? Я видел, как мужчины сходили с ума и за половину этого срока, а о темноте и говорить нечего. Да ещё рядом с телом её несчастного сына. Какой мукой это станет для любящей матери!

Взгляд Рафа скользнул по лицу леди Анны. Она вызывающе высоко держала голову, но он видел дрожащие губы, морщинки вокруг усталых глаз. Если придётся, она с гордостью пойдёт в эту яму, но оба знали — ей не выйти оттуда живой.

— Итак, мастер Рафаэль, повторяю — выбор за тобой. Кого мне повесить — любовника или мать?

Никто из собравшихся во дворе слуг не двигался, только ветер трепал их одежду, как тряпки на каменных статуях.

Лицо Атена позеленело, казалось, его вот-вот стошнит. Глаза были открыты, губы отчаянно шевелились — он бормотал что-то, похожее на молитву. Сесили скрючилась на земле, охватив голову руками и раскачиваясь взад-вперёд.

Джоан теребила свои юбки и яростно бормотала, взывая к милосердию. Но при этом так всхлипывала, что было невозможно разобрать, кого она умоляет спасти её драгоценного сына — Рафа, Осборна или самого Всевышнего.

Глаза всех слуг обратились к Рафу, но он поднял взгляд вверх, не в силах ни на кого смотреть. В тускло-голубом небе над болотами, как столб дыма, кружила стая скворцов. Раф знал, что сделал бы Джерард на его месте — немедленно сознался бы. Он никогда не позволил бы кому-то умереть за него. Но с другой стороны — в жилах Джерарда текла благородная кровь, он никогда не оказался бы на виселице. Раф не мог лишиться жизни от рук Осборна, умереть осмеянным и лишённым чести.

Он прожил всю жизнь в унижениях, пока его не нашёл Джерард, и не желал умирать с позором, после всего, через что довелось пройти. А кто тогда заступится за леди Анну и Элену? Он не мог бросить их беззащитными на милость Осборна. Ради них он должен остаться в живых.

Если бы этот бесхребетный болван Атен встал перед матерью на защиту Элены, как ему следовало — никто из них не оказался бы в таком положении. Элена была бы в безопасности, и всё оставалось бы в порядке. Этот мерзавец соблазнил её, сделал ребёнка, а защитить мать собственного сына от виселицы у него оказалась кишка тонка. Атен не стал спасать Элену, но, чёрт возьми, должен был! Элена обожала его, а он стоял бы рядом с этой ведьмой, своей мамашей, и смотрел, как вешают женщину, которую клялся любить. Такой ублюдок заслуживает смерти.

Раф резко обернулся к Осборну.

— Атен! Вешайте его.

— Нет, только не моего сына! — закричала Джоан. — Вы не можете. Возьмите её. Возьмите Сесили. Это её дочь — убийца. Она виновна, она мать Элены, это она плохо воспитала дочь. Не моего мальчика! Не моё невинное дитя! — Она бросилась к сыну, пытаясь защитить.

Осборн смотрел на них с довольным лицом.

— Мудрый выбор, мастер Рафаэль, мы тебя ещё приучим к узде.

Он обернулся к людям, державшим Атена.

— Вздёрните его немедленно, и чтобы безо всяких фокусов и попыток спасти.

Атена потащили к толстому железному крюку, прикреплённому над дугообразным сводом подвала под Большим залом. С крюка уже свисала крепкая верёвка с петлёй на конце. Атен скулил и упирался. Джоан со страдальческим воем кинулась под ноги Осборна, цепляясь за него, моля и причитая. Осборн поглядел на неё, как на бродячую собаку, вздумавшую мочиться ему на ноги, и пинком отбросил в сторону.

— Ты ведь радовалась вчера, глядя как собираются повесить чужого ребёнка, так что это справедливо, разве нет? Возможно, теперь ты и остальные деревенские поймёте, что разумнее улаживать свои мелкие склоки между собой и не тратить понапрасну время достойных людей.

Под петлёй поставили скамью, но Атен повалился на землю, его тошнило от страха. Его попытались заставить взобраться на скамью, но он не мог или не хотел встать. Наконец, двое стражей подняли его силой и удерживали с обеих сторон, не давая упасть, а третий приладил на шею петлю и крепко затянул верёвку. Лицо Атена исказил ужас. Казалось, он что-то бормочет, но никто не мог понять, мольба это или молитва. Все взгляды обратились к Осборну.

— Чего вы ждёте? — рявкнул он. — Я сказал, повесить его немедленно!

Двое, удерживавшие Атена, спрыгнули вниз, а третий выбил из под него скамью. Атен забился в агонии, он судорожно извивался, глаза закатились, лицо сделалось багровым.

— Помогите ему! — вопила Джоан. — Помогите моему мальчику! Она рвалась, пытаясь дотянуться до него, но двое слуг крепко её держали.

— Оставьте его, — приказал Осборн. — Пусть попляшет. Для остальных это будет хороший урок. И чтобы до ночи никто к нему не прикасался.

Раф бросил на Осборна яростный взгляд, подбежал к висящему Атену, сжал железной хваткой его ноги и резко дернул вниз. Судороги прекратились, голова в петле свесилась набок, глаза остекленели. Молчание нарушали только рыдания Джоан.

Раф, не глядя ни на кого, медленно прошёл через толпу притихших слуг. Когда он поравнялся с Осборном, тот ухватил его за руку и дёрнул так, что они оказались лицом к лицу.

— Ты дорого за это заплатишь, — зарычал Осборн. — А если когда-нибудь выяснится, что это ты приложил руку к исчезновению девчонки, богом клянусь, я заставлю тебя пожалеть, что сегодня повесили его, а не тебя.

Выражение лица Рафа не изменилось. Он молча вырвался из хватки Осборна и пошёл дальше, к воротам. За спиной он слышал крик Осборна:

— И не думай, что эта смерть избавит девчонку от наказания. Я не успокоюсь, пока её не притащат сюда привязанной к конском хвосту. Я найду её, мастер Рафаэль, найду рано или поздно, не сомневайся.