Проклятие виселицы

Смертные осеняют крестом тесто, прежде чем оно начнет подниматься, чтобы вырвать его из рук сатаны и уберечь от сглаза.

Нельзя разрезать буханку ножом, если другая еще в печи, иначе новая буханка будет испорчена. Если буханку перевернуть на столе вверх тормашками, то пойдет ко дну корабль или кормилец семьи умрет. Кроме того, резать хлеб нужно всегда с одной стороны, иначе в дом проберется дьявол.

Если кусок хлеба завернуть в тряпицу и закопать в землю на три дня, а потом съесть, можно вылечить коклюш.

Хлеб, испеченный в Страстную пятницу, нужно сохранить, он защитит дом от пожара и насекомых, а всех его обитателей - от злых духов.

Если испеченный в Страстную пятницу хлеб или крестовую булочку [33] высушить и покрошить в воду, она излечит понос.

Если без спросу взять последний кусок хлеба с тарелки, это принесет несчастье, но если съесть предложенный последний ломоть, он принесет богатство или супруга.

Во время сбора урожая дух зерна обитает в последнем срезанном снопе. Из него пекут хлеб в форме человеческой фигуры или снопа пшеницы и со всем почтением приносят на праздник урожая. Все, кто собирал урожай, вместе преломят и съедят эту буханку, ведь она не что иное, как тело духа зерна, и тем самым дух не потеряется и вернется, чтобы принести хороший урожай на следующий год.

Ибо духи всегда должны найти дом, где поселиться, а если их не привечать, они могут войти без приглашения и вселиться в любое существо по своему выбору.

Травник Мандрагоры

Ядва

Элена внезапно проснулась от громкого гомона стаи диких гусей, и не сразу поняла, где она. Клочья соломы, на которой она лежала, прилипли к рукам и лицу. Спине неприятно сыро и холодно. Она спала на маленьком бревенчатом чердаке, над единственной комнатой дома. Вокруг были сложены рыбацкие и птицеловные сети, деревянные инструменты, мешки с бобами, орехами и корнями аира. На полу оставалось совсем немного места для сна. Холодный и бледный солнечный свет шёл из распахнутой двери под ней, а запах торфяного дыма и варёной рыбы говорил о том, что кто-то снаружи уже готовит еду.

Повернув голову, Элена увидела светловолосого мальчика лет трёх, он спал возле неё, засунув в рот большой палец, бледные веки подрагивали во сне. Она коснулась пальцами сырости рядом с собой, потом понюхала их. Похоже, ночью этот малыш помочился на неё. Элена только ласково улыбнулась и осторожно отодвинулась, стараясь не разбудить ребёнка.

Она натянула юбку поверх влажной рубашки и, выбирая из волос солому, спустилась на несколько ступеней вниз по деревянной лестнице и выглянула наружу. Река сверкала в бледном утреннем свете, бормотала что-то сама себе, как старая дева, вычёсывая тёмно-зелёные водоросли в волнах волос.

Сидя на корточках, женщина резала жирную чёрную тушку угря и бросала кусочки в бурлящий на углях горшок. Она кивнула Элене, но не улыбнулась. Двое старших детей, сидевших поблизости на земле, рассматривали Элену зелёными широко распахнутыми глазами, но лица, как и у матери, ничего не выражали.

Утро было холодное. Голубой дым очага поднимался столбом в бледно-жёлтом утреннем свете, над изгибом реки клубился белый туман.

Женщина протянула Элене деревянную миску с дымящейся похлёбкой и кусок плоского грубого хлеба, испечённого прямо на углях. И то, и другое было предложено без комментариев. Не найдя, куда сесть, Элена опустилась на колени на влажную землю.

Хозяйка и её дети ели молча. Они пили жидкость из мисок и пальцами черпали в рот кусочки угря и травы. Элена улыбнулась, увидев, как маленькая девочка тайком выбрасывает горькие травы, а в рот кладёт только куски угря. Мальчик, напротив, сгребал в рот всё подряд с волчьим аппетитом. Элена подумала о том, как кормят её сына. Сыт ли он этим утром или плачет от голода? Теперь в этом мире имеет значение только одно — отыскать его. Даже если бы Элена знала, где живёт знахарка, спрашивать Гиту бессмысленно. Ведь если только Осборн каким-то чудом не помер от своей раны, она не сумела его убить, и Гита никогда не скажет ей, где спрятан сын. Но Элена должна найти его.

Древняя сила Гунильды жила в её внучке Гите. Убить потомков Уоррена или терпеть крик мандрагоры в этом мире и в следующем. Может, если Элена заберёт сына и увезёт далеко, проклятие его не настигнет. Все знают, если знахарка отправила свой дух причинить кому-то вред, он до рассвета должен вернуться в тело, или ведьма умрёт. Как далеко может дух забраться за одну ночь?

Но как Элене разыскивать сына, зная, что она несёт в своей душе? Её злая напасть, смертельная лихорадка, могла передаться ребёнку даже с одним невинным поцелуем.

Когда они шли из города на рассвете, Элена рассказала Матушке всё, в чём признался ей Рафаэль. Теперь больше некому говорить. Матушка слушала, склонив набок голову, как востроглазая птичка, и ни в чём не осуждала Рафаэля.

— Любовь — это худшее безумие, чем ненависть, — сказала она, качая головой.

Потом, прищурясь, посмотрела на Элену.

— Я нечасто ошибаюсь в людях, но насчёт тебя была неправа, дорогая. Я думала, ты из тех женщин, что неспособны жить, если кто-то о них не заботится. Но ты не такая. Мы с тобой похожи сильнее, чем ты думаешь. Когда-то давно я говорила тебе, что женщина, которая отдаётся мужчине, боясь его или окружающего мира — рабыня. А ты не рабыня. Ты не нуждаешься в Рафаэле, тебе не нужен никто, чтобы вести по этому миру. Найди своего сына, дорогая, и живи своей собственной жизнью.

— Но как же грех Джерарда? — возразила Элена. — Я не могу выносить это одна. Я не выдержу, и не знаю, как от него избавиться. Я отыщу священника, когда закончится интердикт, но кто знает, когда это случится, и не будет ли уже слишком поздно? Я должна найти сына, прежде чем Гита ему навредит.

Матушка закусила губу, и некоторое время они шли в молчании. Потом её лицо прояснилось.

— Регулярно, один раз в неделю, пока не вышел закон, запрещающий христианам спать с евреями, посещал нас один еврейский мужчина. Теперь тот бедняга к нам не приходит. Лекарь он был, и пузо имел, как у беременной свиноматки, хотя евреи, конечно, мясо свиней не едят. Девочки его обожали. Говорили, он всегда старался доставить удовольствие им прежде, чем себе. Не много мужчин ведут себя так даже в брачной постели, а уж когда платят за удовольствие, и говорить нечего. Любезный и нежный, как они говорили, и заставлял их смеяться. Девушки всегда любят мужчин, которые могут их рассмешить. В общем, приходил он к нам в один и тот же день несколько месяцев подряд, а потом пропустил неделю. Когда явился в следующий раз, я спросила, не болел ли он, но он ответил, что нет. Он рассказал, что раз в году евреи выделяют восемь дней, называемые "Дни покаяния", когда размышляют о грехах и обещают больше не грешить. Потому он и не мог прийти — думал о своих грехах. "А как вы избавляетесь от грехов?" — спросила я у него. Я знаю, что они не признают смерти Христа во искупление. "Вечером первого дня Нового года, — ответил он, — мы идем к реке с сумой, полной крошек. Перечисляем над ними грехи и высыпаем в воду. Приплывают рыбы и поедают крошки, а потом уплывают в море, унося наши грехи". — Матушка улыбнулась Элене. — Может быть, и тебе стоит сделать рыб пожирателями грехов, дорогая.

Матушка рассталась с ней на пустой дороге, ведущей через лес. К своему удивлению, Элена обняла маленькую женщину и разрыдалась. Матушка, как всегда, нетерпеливо оттолкнула её.

— Проваливай отсюда, дорогая, и помни — держись подальше от больших дорог и портов, Осборн поставит там соглядатаев. — На краткий миг Матушка задержала руку Элены, мягко сжимая своей. — Запомни одну вещь, дорогая, — сказала Матушка. — Заглядывая в будущее, ты ничего не узнаешь. Если хочешь найти дорогу домой, если хочешь найти себя — ты должна смотреть в прошлое. Ведь как найти путь назад, если не знаешь, по какой дороге пришла?

Потом она развернулась и переваливаясь пошла по дороге в сторону Норвича. Элена смотрела ей вслед, рубиновые булавки в тёмных лоснящихся волосах подмигивали на утреннем солнце. На повороте Матушка обернулась и помахала рукой.

— Хватит стоять как дурочка, раззявив рот. Думаешь, я столько старалась ради того, чтобы тебя поймали? Давай, шевелись! Чёртова задница, клянусь, с того момента, как я тебя в первый раз увидела, от тебя были одни неприятности.

Но Элена могла поклясться, что выпученные жёлто-зелёные глаза Матушки блестят от слёз.

Двое детей закончили завтрак и побрели прочь. Женщина выскоблила остатки из собственной миски обратно в железный горшок и забросала торфом огонь, чтобы сохранить тлеющие угли, пока они опять не понадобятся. Элена вытерла свою миску пучком травы и вернула хозяйке. Она собралась уходить — подобрала свой узел и вложила в руку женщины монетку из кошелька, что дала ей Матушка. Женщина степенно кивнула, но не выказала ни разочарования, ни радости. Что даёт тебе жизнь, то и даёт. Иногда рыба клюёт на удочку, иногда нет. Не много смысла в том, чтобы горевать или радоваться, это ничего не меняет. Элена всё же поблагодарила её за ночлег.

Уходя, она увидела двоих детей, лежащих на берегу реки. Мальчик бросал камешки, целясь во что-то в воде, похоже, просто из ленивого любопытства. Элена подошла ближе, посмотреть, что там.

В камышах, куда мальчику не дотянуться, застряла грубая игрушечная лодочка. Должно быть, он старался сбить её камнем, чтобы поплыла, или потопить. В любом случае, он её потеряет. Лодочка была чуть больше, чем просто длинный изогнутый кусок коры с поваленного дерева. Кто-то воткнул в неё прутик с обрывком тряпки — парусом. Теперь она подпрыгивала на воде вверх-вниз, как будто ей не терпелось освободиться и уплыть прочь.

— Можно мне взять эту лодку? — спросила Элена.

Двое детей обернулись и не мигая смотрели на неё.

— Можно я возьму её себе если достану? — повторила Элена.

— Она моя! — прищурившись сказал мальчик.

— Но ведь ты собираешься пустить её вниз по реке, и она всё равно уплывёт.

Элена увидела, как мальчик закусил губу — понял, что она хочет получить лодку, и твёрдо решил не отдавать. Ей очень не хотелось расставаться с ещё одной драгоценной монеткой из кошелька, который Матушка сунула ей на прощание. Кроме того, это грубая лодка ничего не стоила. Но порывшись в суме, она отыскала кусок вяленой баранины, который Матушка положила туда вместе с хлебом и сыром. Элена извлекла длинную полоску мяса и протянула мальчику.

— Возьмёшь за лодку?

Он выхватил мясо и бросился бежать, запихивая в рот жёсткий сухой кусок, стараясь опередить сестру, которая погналась за ним, требуя свою долю.

Элена сняла башмаки и чулки и побрела в камыши. Вода у берега была неглубокой, заросшей илом и водорослями, и она легко смогла взять маленько судёнышко. Она наскоро вытерла ноги о юбку, поспешно влезла в чулки и башмаки и пошла прочь. Позади затихали крики ссорящихся детей.

Отойдя подальше от дома, где её не могли видеть, Элена остановилась, развязала свой узел и бережно развернула мандрагору. Она лежала на тряпке, сморщенная и чёрная, похожая на высохшую руку святого, которую когда-то принесли в их деревню монахи, собиравшие подаяние. Сначала Элена боялась дотрагиваться до мандрагоры голыми руками — вдруг она снова что-то увидит — ещё один труп, новый ночной кошмар, смерть своего ребёнка. Но она знала, что должна взять её в самый последний раз. Коснуться её и вернуть ей все сны Джерарда.

На этот раз белого молока не найти, только красное. Элена полоснула ножом по пальцу, три капли крови упали на голову мандрагоры. Элена не помнила слов, которые полагается говорить священнику, когда тот спрашивает о грехах, принимая исповедь. Слишком давно она их произносила. Но если кровь может смывать грехи, её кровь сейчас должна это сделать.

Она положила в лодочку кусок хлеба. Это ведь нужно, да? То, что очищает от всех грехов — тело и кровь, хлеб и вино, кровь вместо вина — это даже лучше. Страхи жили в её крови, пролитая кровь унесёт грехи прочь.

Элена взяла мандрагору, ощущая под пальцами трепет сердцебиения, как у воробышка, но дрожь перешла в громкий стук, сердце забилось сильнее и чаще, чёрная кровь мандрагоры бежала по венам.

— Съешь их. Выпей. Забери их обратно! — выкрикнула Элена. — Забери от меня все сны. Унеси их подальше в море, утопи в волнах. Пусть они навсегда остаются на дне океана.

Она положила мандрагору на дно маленькой лодочки, рядом с хлебом. Потом опустила лодку на воду и подталкивала веткой, пока её не подхватило течение. Лодка трижды обернулась вокруг себя, потом выровнялась, и река стремительно повлекла её вниз по течению. Мандрагора лежала на дне лодки, как мёртвое тело, позади развевался маленький парус из мешковины, похожий на рыцарское знамя.

Наконец-то всё кончилось. Мандрагора ушла, уплыла в далёкое море, где не сможет вредить никому. Элена избавилась от неё навсегда. Её как будто выпустили из подземелья — хотелось бегать и прыгать, и танцевать как ребёнок.

Воздух свежий и чистый, как только что выстиранное бельё, благоухал чудными запахами влажной земли и смятой травы. Река журчала, как довольный младенец, и Элена впервые заметила на деревьях осенние листья, горящие алым и вишнёвым, янтарём и топазом, корицей и золотом. Ветерок подхватывал ветки, они подрагивали от удовольствия, и разноцветные листья осыпались, кувыркаясь в солнечном свете. Это было как любить в первый раз. Элена закинула на плечо свой узел и пошла вперёд. Она понятия не имела, с чего начинать, но была уверена, что её поведёт за собой материнский инстинкт. Она решила отыскать сына, и на этот раз, если не найдётся священника, чтобы благословить его, сама возьмёт сына на руки и даст ему имя. Может быть, назовёт Рафаэлем, ведь это хорошее имя.

Элену так увлекли её планы, что она даже не заметила маленькую рыжую лису, стоящую неподалёку, среди деревьев. Лисья шерсть так сливалась с осенним папоротником, что глазам смертного не разглядеть. Но лиса видела девушку. Она насторожила уши и с минуту пристально разглядывала её тёмными, как у мандрагоры, глазами. Потом лиса развернулась так же бесшумно, как и пришла, и исчезла в подлеске.

Уже поздно, солнце садится, с реки дует холодный ветер. Из дома выходит женщина с накрытой кастрюлькой, идёт к соседскому крофту. Старуха, её соседка, неудачно поскользнулась в деревне и повредила ногу. Она была слабой и до падения, а теперь, в её возрасте, сломанная кость никогда не срастётся. Зиму она не протянет. Но всё же соседи делают, что можно — приносят немного похлёбки от ужина, немного торфа из собственных скудных запасов, чтобы разжечь у неё очаг.

Соседи не могут её излечить, не могут избавить от боли, но могут оберегать от голода и стужи до тех пор, пока милосердная смерть не придёт за ней. Они знают, что когда-нибудь, если Бог позволит дожить до старости, будут рады, что кто-то сделает то же для них. "Что посеешь, то и пожнёшь, поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой" — по этим заповедям живут в их деревне.

Проходя через сад, женщина останавливается, подзывает девочку, которая строит крошечные, размером с мышку, домики из гальки и грязи, сидя на корточках на берегу.

— Мэри, сколько раз я тебе говорила не играть так близко к реке? Не забывай, что случилось с бедным маленьким Алланом. Он играл слишком близко к воде, и ужасная русалка схватила его, утащила на дно реки и сожрала длинными острыми зубами. Хочешь, чтобы тебя забрала русалка? Сейчас же марш в дом, следи за младенцем. Смотри, чтобы он опять не залез в ларь с мукой.

Мэри нехотя поднимается, смотрит вслед матери, идущей к соседскому дому. Малышке совсем неохота домой, но она не смеет ослушаться. Мать отворачивается и скрывается за дверью. Мэри уже готова уйти, как велено, когда в последних лучах заходящего солнца что-то привлекает её взгляд. Оно плывёт вниз по реке. Похоже на маленькую лодку.

Девочка быстро озирается, ищет, чем зацепить лодочку, пока река не унесла её дальше. Находит палку, растягивается на берегу, и ей удаётся зацепить кончиком палки изогнутый край коры. Лодочка поддаётся. Она идёт к ребёнку легко, можно сказать, охотно.

Боясь, что вернётся мать, Мэри бегом мчится в дом, ставит мокрую лодочку на утоптанный земляной пол. Улыбаясь от радости так, что маленькое личико чуть не разделяется пополам, она вынимает крошечную высохшую фигурку.

— Кукла! — кричит она, танцуя по комнате. — Я могу с ней играть в дочки-матери!

Вещица маленькая и уродливая. Но девочке это не важно. Это самая лучшая игрушка, какая у неё когда-либо была, её собственная маленькая кукла. Она уже воображает, как станет наряжать её в обрывки тряпья, сделает колыбельку, накормит краденым молоком.

Неожиданный визг заставляет её глянуть вниз. К лодочке подбирается мальчик. Мэри опускается на колени и показывает ему своё новое сокровище.

— Смотри, смотри, это куколка.

Хотя временами, когда заставляют нянчить его, Мэри становится нетерпеливой, как все маленькие девочки, она любит ребёнка, пусть он ей и не настоящий брат. Знахарка Гита принесла его матери, чтобы та о нём позаботилась. До этого у них уже были питомцы, и Мэри полагала, что и после него будут другие. Однажды кто-то придёт за ним и заберёт, как забирали других малышей, когда те подрастали и могли говорить и ходить. Но пока не придут. Он ещё слишком мал.

Малыш улыбается, глядя, как она танцует перед ним с куклой. Он протягивает толстенькую липкую лапку, но Мэри отдёргивает куклу.

— Нет, это не для тебя. Это моё!

Ребёнок морщится, собираясь заплакать. Нельзя, чтобы мать застала его плачущим, не то она велит Мэри отдать куклу, чтобы его успокоить. Она скажет Мэри, что та уже слишком большая для игр, а если хочет кого-то понянчить — пусть ухаживает за ребёнком. Мать не поймет, как сильно Мэри уже полюбила куклу.

Мэри возит лодку по полу перед ребёнком. Он тут же увлёкся, забыл про слёзы. Он подползает к игрушке на маленьких круглых коленках и пухлых ручонках. Тычет пухлыми пальцами в лодку, потом видит хлеб.

Он пока не умеет произнести это слово, но уже знает, что это. И размер как раз подходящий для маленького ротика. Он хватает кусок хлеба маленькой пухлой ладошкой, запихивает краешек в рот. Малыш жадно сосёт хлеб и урчит от удовольствия, как река, бегущая дальше и дальше снаружи, в ночной темноте.

Скоро мальчик станет видеть странные сны, они будут волновать его и вселять страх. Сны о крови, пролитой в далёкой земле, он не сможет понять, но узнает их ужас. Он научится использовать силу, бегущую сквозь его пальцы, почувствует, как она бьётся в его крови — способность причинять боль, желание ранить, жажда убийства.

Правду говорила знахарка Гита — нельзя избавиться от мандрагоры, просто выбросив её. Когда Элена снова отыщет сына, я, мандрагора, буду здесь её ждать. Цена мандрагоры измерена кровью, и Элена должна за неё расплатиться, если не собственной жизнью — значит, жизнью своего сына. В маленьком высохшем яблоке ещё остались шипы, и Гита использует их как должно. Она умеет ждать, ей привычно ожидать своего часа. Она и родилась в ожидании.

Ибо, как мудро сказала Мадрон — Ядва не даст тебе покоя ни в этом мире, ни в мире грядущем, пока не заплатишь цену сполна.

Понравилась книга? Поблагодарите переводчиков:

Яндекс Деньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377

PayPal, VISA, MASTERCARD и др.: https://vk.com/translators_historicalnovel?w=app5727453_-76316199

Группа переводчиков «Исторический роман»

Книги, фильмы и сериалы

https://vk.com/translators_historicalnovel