16. Первая битва

Быстрота и ловкость, с которой Кид обслужил владельца дубинки, не остались незамеченными спутниками сраженного джентльмена. Физическая храбрость не входит в число добродетелей нью-йоркского хулигана. Он всегда предпочтет исчезнуть со сцены при первом намеке, что облюбованного прохожего голыми руками не возьмешь. И, даже воюя между собой, банды питают живейшее отвращение к прелестям рукопашной. Сражаться они предпочитают лежа и стреляя. Это больше отвечает их телосложению, которое они редко и одерживают в атлетической форме, поскольку оно чаще хлипкое и щуплое.

И стремительная работа Кида вызвала немалое замешательство. Нетрудно было понять, что надежды в основном возлагались на нападение врасплох. К тому же командование экспедицией осуществлял павший воин. Его удаление из сферы активной деятельности обезглавило отряд. В довершение они не понимали, откуда взялся Кид. Псмита они знали, Бил-пи Виндзора они знали, но кто такой этот незнакомец с могучими плечами и апперкотом, который укладывает наповал? Настроение компании быстро становилось паническим.

Оно не улучшилось из-за поведения намеченных жертв. Билли Виндзор, вооруженный тяжелой тростью, которую приобрел после визита мистера Паркера, первым ринулся в сечу. В момент инцидента с дубинкой он отстал от Псмита с Кидом на несколько шагов, но и в темноте уловил, что момент этот, как выразился бы Псмит, требует Меткого Удара, а не Длительных Переговоров. С воинственным кличем лучшей вайомингской марки он вломился в смешавшийся строй врагов. Секунду спустя за ним последовали Псмит с Кидом, и над телом павшего вождя закипела битва вроде воспетой Гомером.

Длилась она недолго. Условия ее оскорбили нежную чувствительность банды. Подобно художникам, которых гнетут противные им условности, они утратили пыл и не сумели показать себя с лучшей стороны. Они блистали в схватках на приличном расстоянии с пистолетами. Тогда они ощущали себя в своей стихии. Но эта вульгарная потасовка в темноте с противниками, не обиженными мускулатурой, которые больно били палками, дубинками и кулаками, была им глубоко неприятна. Пистолеты были при них, но темнота и общая скученность мешали ими воспользоваться. Кроме того, они ведь находились не в милом сердцу родном Бауэри, где джентльмен может стрелять, не вызывая пошлого любопытства. В этом районе первый же выстрел мог привлечь толпы ненужных свидетелей.

Выход оставался один. Как ни тяжко им — может быть — стало на душе при мысли, что они покинут своего павшего вождя, благоразумие требовало скрепить сердце и отступить. Уже трость, дубинка и молниеносные удары Кида причиняли им жестокие страдания. Мгновение они колебались, а потом рассыпались в полудюжине направлений и исчезли во мраке, из которого возникли.

Билли с неугасимым задором гнался за одним беглецом по улице ярдов пятьдесят, но тот развил такую скорость, что оторвался от него.

Билли, запыхавшись, вернулся назад и увидел, что Псмит с Кидом рассматривают павшего вождя бежавших с помощью спички, которая тут же погасла.

— Он тот, с кем нас связала дружба по дороге в клуб, товарищ Виндзор, — сообщил Псмит. — Пока мы добирались до Хайфилда, я неосторожно упомянул «Уютные минутки». Думается, он только тогда уразумел, что мы находимся в непосредственной близости. А в Хайфилд, полагаю, он шел просто из любви к спорту. Он не выслеживал нас, а лишь хотел воочию убедиться, что товарищ Брейди умеет работать кулаками. Последовавшие события, вероятно, хорошо зарекомендовали нашего боевого редактора в его глазах. Еще вопрос, придет ли он когда-нибудь в себя.

— Не придет, так тем лучше, — бессердечно сказал Билли.

— С определенной точки зрения, товарищ Виндзор, с вами можно только согласиться. Подобный исход немало способствовал бы общественному благу. Но с нашей точки зрения, будет лучше, если он вновь обретет способность мыслить. Тогда бы мы могли узнать от него, кто он такой и какое именно сборище мозолисторуких представляет. Чиркните еще одной спичкой, товарищ Брейди.

Кид чиркнул. Головка отлетела и упала на задранное к нему лицо. Недавний вождь пошевелился, встряхнулся, сел и забормотал что-то смутным голосом.

— Он все еще грогти, — сказал Кид.

— Все еще… что именно, товарищ Брейди?

— Не прочухался, — объяснил Кид. — Гул в башке. Головокружение. Понимаете? Так часто бывает, когда вложишь нес и удар придется, куда этот пришелся. Черт! Вот когда я дрался с Мартином Келли… Я тогда еще только начинал. Мы с Мартином по всему рингу кружили, и вдруг он припечатал меня в эту самую точку. А я что, как по-вашему? Упал, а рефери надо мной отсчитывал? Да ни в жизнь. Повернулся и пошел с ринга к себе в раздевалку. Уилли Харви, мой секундант, мчится туда за мной, а я уже одеваюсь. «Что ты делаешь, Кид?» — спрашивает. «Пойду рыбу удить, Уилли, — говорю. — День-то какой!» — «Ты же бой проиграл», — говорит. «Бой? — говорю. — Какой еще бой?» Понимаете? Ну, ничего не помнил, что было. Только через полчаса начал понимать, что к чему.

Пока длились эти воспоминания, человек на тротуаре сумел прогнать из головы туманы, которыми окутал его мозг апперкот Кида. Первым симптомом этого явился внезапный рывок в поисках спасения, но не проковылял он и пяти шагов, как снова сел на тротуар, что пробудило у Кида новые воспоминания.

— Не по себе ему, — сказал он. — И раз уж он подставил подбородок, так лучше ему пока не бегать. Вот помню, как Джо Петерсон меня уложил, — давно, когда я только наминал. Ну, в том же году, когда я с Мартином Келли дрался. У него был жуткий удар, у Джо то есть, и в восьмом раунде он меня выбил. А потом они нашли меня на пожарной лестнице за окном раздевалки. «Лезь назад, Кид!» — говорят. А я отвечаю: «Ребята, полный порядок, я умираю». Так и сказал: «Полный порядок, ребята, я умираю». Вот и с ним то же, понимаете?

Они окружили поверженного владельца дубинки.

— Простите, — с изысканной любезностью сказал Псмит, — что мы нарушаем ваши грезы, но, если бы вы могли уделить нам минутку-другую вашего драгоценного времени, нам бы хотелось кое-что у вас выяснить.

— Ага! — согласился Кид.

— Во-первых, — продолжал Псмит, — будет ли это нарушением профессиональной тайны, если вы сообщите нам, к какой именно плеяде энергичных дубинковладельцев вы принадлежите?

— Джентльмен, — объяснил Кид, — хочет знать, из какой ты банды.

Человек на тротуаре пробурчал нечто, чего ни Псмит, ни Билли не поняли.

— Было бы истинным милосердием, — сказал первый, — если бы какой-нибудь филантроп поставил ему правильное произношение. Вы не послужите нам толмачом, товарищ Брейди?

— Говорит, Три-Пойнтс, — сообщил Кид.

— Три-Пойнтс? Позвольте, позвольте, так это Франт Доусон, товарищ Виндзор, или второй джентльмен?

— Паук Рейли. Франт Доусон заправляет бандой Тейбл-Хилл.

— Так не Паук ли Рейли перед нами?

— Не-а, — ответил Кид. — Паука Рейли я знаю. Это не он. Это какой-то другой типчик.

— Какой именно другой? — спросил Псмит. — Попытайтесь выяснить, товарищ Брейди. Вы, кажется, понимаете его речь. Мне же его тирады напоминают излияние граммофона с горячей картофелиной во рту.

— Говорит, он Джек Репетто, — объявил толмач.

Тут произошла еще одна заминка. Застенчивый мистер Репетто, явно чувствовавший себя стеснительно в обществе незнакомых людей, сделал еще одну попытку удалиться восвояси. Он выбросил вперед пару худых рук, резким рывком дернул на себя ноги Кида, извернулся, вскочил с тротуара и опять зарысил по улице. И опять желание опередило возможности. Он добрался только до ближайшего фонаря, но там его, видимо, вновь одолело головокружение — он обнял фонарный столб, медленно сполз по нему на тротуар, сел и застыл в неподвижности. Кид, ошарашенный падением и набивший пару синяков, преисполнился мстительного гнева. Он первым из троих добежал до непоседливого мистера Репетто, и если бы эта достойная личность стояла бы, а не сидела, ей пришлось бы туго. Но Кид был не из тех, кто пинает поверженного врага. Он ограничился тем, что отряхнул с себя пыль и адресовал мистеру Репетто град изысканных поношений.

В лучах фонаря можно было лучше разглядеть лик носителя дубинки. В нем наблюдалось неброское, но несомненное сходство с чертами мистера Бэта Джервиса. Выяснилось, что напомаженная челка была не столько выражением личного вкуса указанного джентльмена, сколько данью последнему крику моды в преступных кругах. Ею щеголял и мистер Репетто. Но у него она была совсем белой, ибо падший воин родился альбиносом. Его глаза, в тот момент закрытые, осенялись белесыми ресницами и были посажены настолько близко, насколько Природа сумела это сделать без того, чтобы они налезли друг на друга. Нижняя губа у него выпячивалась вперед и отвисала. Глядя на него, вы инстинктивно чувствовали, что ни одно жюри на конкурсе красоты не остановится перед ним в колебаниях.

Вскоре выяснилось, что сияние фонаря, хотя и позволяло получать сомнительное удовольствие от созерцания лица мистера Репетто, имело свои минусы. Едва штат «Уютных минуток» вступил в бледно-желтую лужицу света, в центре которой скорчился мистер Репетто, как с внезапностью, от которой все трое подскочили, из темноты дальше по улице донесся треск выстрелов. Тотчас с противоположной стороны тоже заговорили револьверы. Три пули пропахали бороздки в асфальте почти у ног Билли. Кид вдруг испустил вопль. Шляпа Псмита неожиданно обрела жизнь, подпрыгнула высоко в воздух и укатилась по улице в ночь.

Эта мысль не осенила их одновременно в ту же секунду, поскольку времени осеняться не было, но едва они выскочили из освещенного круга и скорчились в темноте, ожидая развития событий, им стало ясно, что они попали в довольно ловкую засаду. Остальные члены банды, хотя и бежали с такой поразительной резвостью, из игры отнюдь не вышли. Пока шел допрос мистера Репетто, его соратники тихонько подобрались к ним, не замеченные никем, кроме самого мистера Репетто. Но в том месте было слишком темно для меткой стрельбы, а потому мистер Репетто поставил себе задачей выманить своих победителей из тьмы, что он успешно и выполнил.

На несколько минут боевые действия прекратились. Кругом царила тишина. Лужица света опустела. Мистер Репетто исчез. Пробная пуля, пущенная неизвестно откуда, просвистела в воздухе рядом с местом, где на тротуаре распростерся Псмит. Затем тротуар завибрировал, как-то странно резонируя. Псмиту это ничего не сказало, зато вражеская армия сделала соответствующие выводы. Где-то — далеко ли, близко ли — полицейский услышал выстрелы и вызывал на помощь других полицейских, ритмично ударяя по тротуару дубинкой, что соответствует свистку лондонского блюстителя порядка. В тихом воздухе звук рос и ширился. Уже слышен был гулкий перестук бегущих ног.

— Фараоны! — прозвучал одинокий голос. — Смываемся! В следующий миг дробный топот в темноте возвестил, что банда смывается.

Псмит поднялся на ноги и скорбно отряхнул свой костюм. Впервые он осознал весь ужас войны. Со шляпой он расстался навеки, брюки после близкого знакомства с тротуаром уже никогда не станут прежними.

Спасители приближались галопом. Возможно, нью-йоркский полицейский лишен величавого достоинства своего лондонского коллеги, но поспешать он умеет.

— Что происходит?

— Больше ничего, — донесся из мрака сердитый голос Билли Виндзора. — Они смылись.

Кружок света теперь, словно по взаимному уговору, стал местом встречи. Там с револьвером в одной руке и дубинкой в другой встали трое полицейских в серых мундирах — бдительные глаза, квадратные подбородки. Псмит, без шляпы, весь в пыли, присоединился к ним. В заключение подошли Билли Виндзор и Кид. У последнего кровоточило левое ухо, которое пуля лишила мочки.

— Что тут был за шум? — с легким интересом спросил один из полицейских.

— Вы случайно не знаете некоего любителя бокса по имени Репетто? — осведомился Псмит.

— Джек Репетто? А как же!

— Он из Три-Пойнте, — добавил второй осведомленный полицейский, словно называя фешенебельный клуб.

— Когда вы в следующий раз повстречаете его, — продолжал Псмит, — я был бы весьма вам обязан, если бы вы своею властью понудили его купить мне новую шляпу. Новая пара брюк тоже пришлась бы кстати, но на брюках я не настаиваю. Шляпа, однако, обязательна. В моей зияет шестидюймовая дыра.

— Так они в вас стреляли? — спросил третий полицейский снисходительным тоном, словно говоря: «Уж эти мне шалунишки, всегда что-нибудь придумают?»

— Стреляли в нас! — окрысился уязвленный в лучших чувствах Кид. — А что тут, по-вашему, было? Аэроплан мне пол-уха откромсал? Или тут бутылки с шипучкой открывали? А эти ребята ноги в руки взяли, потому что к марафонскому забегу готовятся?

— Товарищ Бренди, — вмешался Псмит, — попал в самую точку. Он…

— Так ты что — Кид Брейди? — спросил один из полицейских. Впервые силы закона и порядка несколько вышли из апатии.

— То-то мне показалось, что я тебя где-то видел! — сказал другой. — Торнадо Ала ты, говорят, хорошо уложил, Кид.

— Все, кроме безмозглых идиотов, знали, что так и будет! — горячо заявил третий. — Он дюжину Торнадо уложит т один вечер с закрытыми глазами.

— Быть ему новым чемпионом, — признал первый.

— Если он Джимми Гарвина побьет, — возразил второй.

— Джимми Гарвин! — воскликнул третий. — Да он двадцать Джимми Гарвинов побьет со связанными ногами. Говорит вам…

— Мне горько, — вздохнул Псмит, — прерывать это пиршество умов, но моя погубленная шляпа представляет для меня некоторый интерес, хотя вам, вероятно, это и кажется ничтожным пустяком. Я понимаю, вы сочтете нас чрезмерно обидчивыми, раз мы так близко к сердцу принимаем, что нас чуть не изрешетили пулями, тем не менее…

— Ну, так что было-то? — осведомился блюститель порядка. Такие придирки к пустякам, когда обсуждался будущий мировой чемпион в легком весе, были более чем неуместны, но чем скорее заняться этим делом, тем скорей с ним будет покончено.

Объяснения взял на себя Билли Виндзор.

— Нас подстерегли Три-Пойнтс, — сказал он. — Вел их Джек Репетто, а кто были остальные, не знаю. Кид выдал Джеку по подбородку, и мы его расспрашивали, но тут вернулись остальные и начали палить. Тогда мы быстро залегли, и подошли вы, и они смылись.

— Это, — одобрительно кивнул Псмит, — весьма точное prйcis [Краткое изложение (фр.).] минувшего вечера. Нам бы хотелось, чтобы вы были гак добры и набросили лассо на товарища Репетто, и пусть он купит мне новую шляпу.

— Ладно, мы заберем Джека, — снисходительно сказал первый полицейский.

— Только поделикатнее, — попросил Псмит. — Не причиняя душевной боли.

Второй полицейский высказал мнение, что Джек что-то слишком уж разошелся. Третий полицейский поддержал это мнение. Джек, сказал он, последнее время просто напрашивается, чтобы его поставили на место. Он дал понять своей аудитории, что Джек сильно ошибается, решив, что в великом городе Нью-Йорке его и унять некому.

— Совсем распоясался, — согласилось трио с брезгливым негодованием, словно мистера Репетто поймали, когда он залез без спроса в банку с вареньем. Ай-ай-ай, Джек, казалось, пеняли они.

— Гнев Закона, — сказал Псмит, — ужасен. Так мы оставляем дело в ваших руках. А пока будем очень благодарны, если вы укажете нам дорогу к ближайшей станции подземки. В данный момент я больше всего нуждаюсь в зареве огней Великого Белого Пути.

Загрузка...