Распутник и чопорная красавица

Глава 9

Опомнившись, Эзме вскинула руки вверх, чтобы оттолкнуть его. Он приблизил губы к самому ее уху.

— Не забывайте, мы женаты! — шепнул он, коленом раздвигая ей ноги.

Никогда еще она не испытывала ничего подобного! Его прикосновение, его поцелуй возбуждали ее. Он снова прильнул к ее губам, раздвинул их языком, и все ее мысли тут же куда-то уплыли; она живо отзывалась на его ласки, ей хотелось, чтобы он продолжал… Охваченная страстью, она прильнула к нему. Голова кружилась; казалось, если он выпустит ее из объятий, она упадет. Он медленно провел ладонью по ее груди, и ей стало невероятно радостно и сладко…

— Так-так! — воскликнула леди Эльвира, мигом выводя Эзме из забытья.

Маклохлан выпустил ее, и Эзме с удивлением поняла, что в состоянии удержаться на ногах. Подняв на него глаза, она увидела, что он раскраснелся, а в его глазах сверкают враждебные огоньки. Жаль, что она не понимает, когда он действует искренне, а когда притворяется…

— Вполне понимаю вас, Дубхейген! С такой хорошенькой женушкой!.. — воскликнул старый граф, улыбаясь.

Эзме, вспыхнув, потупилась.

— Да, поразительно! — язвительно заметила леди Эльвира.

— Что поразительно? Что мне захотелось поцеловать мою хорошенькую женушку? — холодно ответил Маклохлан.

С другой стороны мимо них поспешно шмыгнули два лакея. Должно быть, именно их голоса доносились со стороны черной лестницы.

— Вы не только целовали ее, — злобно ответила леди Эльвира.

— Вот именно! — без тени смущения подтвердил Маклохлан.

Эзме вспыхнула до корней волос. Она злилась на него и на саму себя.

— Наверное, нам лучше уйти, — продолжал Маклохлан, беря Эзме под руку. — Спокойной ночи, лорд Данкоум. Благодарю вас и вашу очаровательную дочь за замечательный вечер. Пойдемте, дорогая, иначе с леди Эльвирой приключится припадок.

Скрестив руки на груди и нахмурившись так, как умела только она, Эзме забилась в самый дальний угол кареты. Ей хотелось оказаться от своего «мужа» как можно дальше.

Раз она решила делать вид, будто его здесь нет, что ж, он тоже не будет обращать на нее внимания. Он не виноват в том, что в коридор одновременно вышли леди Эльвира, граф и пара лакеев. Неужели она предпочла бы, чтобы их застигли в библиотеке?

— У меня не было времени придумать ничего другого, ведь действовать пришлось в спешке. Иначе, поверьте, уж я бы нашел какой-нибудь другой способ, — заверил ее Куинн, уверяя себя, что так оно и есть.

А все же Эзме отвечала на его поцелуи, и отвечала со всем пылом! Неужели притворялась? В таком случае, либо она величайшая актриса на свете, либо она была возбуждена так же сильно, как и он. Хотя он не имеет права ни на какие чувства. В конце концов, она — сестра Джейми.

— Странно, что в минуту опасности вам в голову приходят лишь определенные мысли. — Эзме поморщилась, как будто его поцелуй были горьким лекарством. — Либо вы — раб вашей низменной натуры, либо вам недостает воображения. Кстати, ведите себя поосторожнее с Катрионой. Если ее отец заподозрит, что вы пытаетесь соблазнить ее — хотя еще больше в таком случае огорчился бы Джейми, — граф наверняка откажет вам от дома!

— С чего вы взяли, что я питаю подобные намерения? — изумился Маклохлан.

— Я видела, как вы смотрели на нее за ужином!

— В таком случае вы, должно быть, страстно увлечены мистером Макхитом!

Эзме нахмурилась еще больше:

— А вы ей улыбались… да, улыбались!

— А вы глазели на него, как будто он — оживший король Артур!

— Я не питаю никаких нежных чувств по отношению к мистеру Макхиту!

— А я не питаю никаких нежных чувств по отношению к леди Катрионе и не собираюсь ее соблазнять! Неужели вы в самом деле считаете меня способным на такую черную неблагодарность — соблазнить женщину, которую любит ваш брат?

— Да!

Куинна Маклохлана оскорбляли часто и по-разному, но ни одно оскорбление так не ранило его, как ответ Эзме, произнесенный с крайней убежденностью.

— Так вот, я на такое не способен! — И ведь сама она отнюдь не ангел и не питает нежности к женщине, отвергнувшей ее брата! — Не скрою, вы меня удивили… С чего вы взяли, будто леди Катриона нуждается в вашей защите? Вы были предубеждены против нее с самого начала, с тех пор, как Джейми упомянул ее имя!

— Что бы она ни сделала, — отрезала Эзме, — она женщина, а мы, женщины, должны держаться заодно против коварных соблазнителей!

Ах так? Значит, он — коварный соблазнитель? Что ж, прекрасно! Он преподаст ей урок о соблазнах, который она не скоро забудет.

— Эзме, вы ранили меня в самое сердце, — сказал он с видом искреннего горя, подсаживаясь к ней. — Я бы ни за что на свете не стал соблазнять леди Катриону, и не только потому, что Джейми до сих пор ей предан. Зачем мне соблазнять ее, если ей недостает тех качеств, которые я ценю больше всего? В ней нет огня, нет искры, нет страсти! Завоевать ее легко — в отличие от вас.

Эзме не поверила ему. Нет, она не должна ему верить! Она отстранилась от него, но он придвинулся к ней:

— Надо было придумать что-нибудь другое, но я не мог. Особенно когда вы были так близко ко мне и так… красивы.

Эзме немного успокоилась. Последнее слово доказывает его неискренность! Она совсем не красавица. Никогда ею не была и не будет. Она будет полной дурой, если поверит ему. Ведь каждый день в зеркале она лицезреет совсем другое…

— Я не смог устоять… Меня влечет к вам с невероятной силой! — тихим и хриплым голосом продолжал он.

Эзме хотелось — о, как хотелось! — ему поверить. Но, вскинув голову, она вдруг заметила в его глазах холодный расчет — такое же выражение она видела в глазах жулика, когда тот, будучи схваченным, пытается свалить свое преступление на другого. Желание сменил гнев, а тревога убила страсть. В конце концов, чем Маклохлан лучше других мужчин, которые считают себя от природы умнее и сообразительнее любой женщины? К тому же Маклохлан, как и другие признанные красавцы, не сомневается в том, что она забудет обо всем, едва услышав о его страсти. На самом деле он стремится к одному: одержать над ней верх… Что ж, она докажет ему, что не он один умеет играть в такие игры! Разве мало историй слышала она от горничных, соблазненных своими хозяевами? Она знает, как это бывает!

Эзме обвила его шею руками и прильнула к нему:

— О, Куинн! Я и не знала, что вы так относитесь ко мне!

Она робко прижалась губами к его губам, и он не замедлил с ответом. Страстно целуя ее, он расстегнул на ней накидку. Его пальцы пробежали по ее ключице и спустились к груди. Эзме боролась с собой из последних сил. Она не должна уступать желанию, которое он в ней пробуждает! Не должна…

Он посадил ее к себе на колени. Она почувствовала всю силу его возбуждения и невольно воспламенилась сама. Да, он хочет заняться с ней любовью. Но заниматься любовью и любить — не одно и то же…

Он осторожно положил руку на ее грудь, легко надавил на сосок большим пальцем. Сердце у нее забилось чаще, дыхание стало прерывистым.

Владеть собой… она должна взять себя в руки. Нельзя уступать своему вожделению… Хотя она изнывает от желания оставаться в его объятиях и оказаться в его постели.

Карета остановилась.

С бешено, бьющимся сердцем Куинн распахнул дверцу кареты и спрыгнул на землю. Убежденный, что Эзме испытывает не просто вожделение — что он ей нравится и она больше не вспоминает о его прошлом, — он не обращал внимания на потрясенные лица слуг. Обхватив Эзме за талию, он на руках внес ее в дом и дальше наверх. Жгучее желание смешивалось в нем с острой болью. Сколько раз он воображал себе эту картину — точнее, старался отогнать ее прочь? Может быть, все последние месяцы она только притворялась, что ненавидит его, потому что считала своим долгом его ненавидеть? А может, она ненавидела его, пока не узнала его поближе и не поняла, что он — больше не тот повеса, каким был в юности?

Пока они не очутились в ее спальне, Эзме не произнесла ни слова.

На туалетном столике горело три свечи. Другие свечи стояли на столе у кровати; в камине полыхал огонь. Углы комнаты оставались неосвещенными.

Затаив дыхание, боясь, что она сейчас его прогонит, Куинн повернулся к ней лицом. Она так прекрасна и безмятежна, так хороша, правдива, и… Неужели он не оправдает ее доверия?

— Эзме, я должен идти, — с огромным трудом произнес он.

Она подошла к нему.

— После всего, что вы мне сказали? Останьтесь! — тихо попросила она. — Не оставляйте меня сегодня одну, Куинн! Я слишком долго была в одиночестве.

Как и он… В одиночестве.

Словно путник, который долго брел по пустыне и вдруг увидел вдали мерцающую ленту воды, он приблизился к ней. Эзме дернула завязки, и накидка упала на пол. Она стояла перед ним прекрасная и сияющая в роскошном платье, которое подчеркивало ее красоту.

Не в силах больше ждать ни минуты, он притянул ее к себе. Поцелуй его был пылким. О, как давно он мечтал об этом — еще до того, как они приехали в Эдинбург! Ему хотелось поцеловать ее с того самого мига, как она впервые взглянула на него умными, живыми глазами.

Она обвила руками его талию и прильнула к нему, как будто не хотела, чтобы он ее отпускал. Он целовал ее не спеша, смакуя каждый миг. На миг разжав объятия, он сбросил с себя плащ и тут же снова притянул ее к себе. Она положила руку ему на грудь и тихо спросила, глядя на него снизу вверх:

— Куинн, вы сделаете для меня кое-что?

— Все, что угодно, — ответил он, не лукавя.

Сейчас, здесь, наедине с ней он готов сделать для нее все, что в его силах.

На лице у Эзме появилось задумчивое выражение, как будто она дочитала научный трактат и обдумывала выводы.

— Значит, тем, кто горит желанием, и правда можно вертеть как угодно! — холодно заметила она — Очень интересно!

Он чуть не задохнулся от неожиданности. Так она… ставила на нем опыт? Притворялась? Наверное, решила, что он пытается ее соблазнить, чтобы заручиться ее поддержкой?

И не преминула воспользоваться его желанием, чтобы больно ранить его!

На него нахлынули гнев, Досада и унижение. Как она могла? Как посмела? Кем она себя вообразила?

— Эзме, не советую играть со мной!

Она склонила голову набок, разглядывая его:

— Вам неприятно? А ведь вы, кажется, считаете допустимым играть с женщинами и использовать их.

— Я не играю с женщинами — и не использую их. Я удовлетворяю свои естественные потребности… и они тоже. Обе стороны не берут на себя никаких обязательств… Во всяком случае, я бы не стал изображать страсть только ради того, чтобы что-то кому-то доказать!

С этими словами он поднял с пола плащ, стремительно вышел и захлопнул за собой дверь.

Прошло несколько часов после ухода Маклохлана. Эзме лежала в постели без сна. Что она наделала? Она лишь хотела проучить Маклохлана, воспользовавшись его же уловкой, но дело зашло слишком далеко! И хотя она поступила по-своему не без оснований, он имел полное право злиться на нее… Правда, больше всего ее беспокоил не его гнев. Она заметила в его глазах неподдельную боль. Ее холодность глубоко ранила его. А может быть, он вовсе и не стремился одержать над ней верх? Может, он в самом деле считает ее красивой… А она посмеялась над его чувствами. Правда, в прошлом Маклохлан часто дразнил ее и смеялся над ней, но она все равно не имела права причинять ему такую боль… Интересно, что Маклохлан будет делать дальше? Останется или уедет в Лондон? Если останется, что ей сказать или сделать при их следующей встрече? Если они вдвоем вернутся в Лондон, она подведет Джейми, которому стольким обязана. Но, если Маклохлан уедет, она тоже не сможет оставаться в Эдинбурге…

Эзме повернулась на бок. Не надо было самой целовать его и пользоваться желанием, как оружием. Что она вообразила?! Она даже не представляла, что способна так поступить с мужчиной. Правда, Маклохлан не похож на других мужчин. Он умудрен опытом и вместе с тем беспечен, умен и грубоват, откровенно мужественен — и вместе с тем часто бывает поразительно чутким. Благодаря причудливому сочетанию самых разных черт характера Маклохлан часто оказывал Джейми ценные услуги… а ей по той же самой причине лучше держаться от него подальше. Она поступила с ним не только непорядочно, но и поставила под угрозу дружбу брата с человеком, который ему очень полезен.

Дверь спальни приоткрылась, и Эзме затаила дыхание.

В спальню вошла горничная с совком для угля. Поняв, что Эзме но спит, она поспешно присела и промямлила:

— Я… не хотела вас будить, миледи…

Эзме села, мельком взглянув на окно. В щель между шторами проникали солнечные лучи.

— Нет, ничего. Пожалуйста, разведите огонь, — попросила она, вставая.

Умывшись, она с помощью горничной оделась и причесалась. Эзме так и подмывало спросить, дома Маклохлан или нет — и не просил ли он уложить его вещи в дорогу. И все же она сдержалась — нехорошо, если слуги узнают, что муж не извещает ее о своих планах.

Позавтракав в одиночестве — если не считать лакеев и дворецкого, — она пошла в гостиную, по пути прихватив в холле эдинбургские газеты и несколько конвертов. Судя по их толщине, им прислали приглашения в гости — на ужины и балы. Все охотно приглашали к себе графа Дубхейгена с супругой, хотя непонятно почему — то ли просто из любопытства, то ли благодаря красоте и обаянию Куинна.

Разумеется, настоящая леди Дубхейген вряд ли читает газеты, но надо ведь как-то убить время, пока Маклохлан не вернулся!

Если он вернется.

Гостиная была полна свидетельств о том образе жизни, какой Эзме никогда не вела и не желала вести. В углу стояла шкатулка для шитья, из которой торчал угол незаконченной вышивки. На хрупких деревянных полочках красовались фарфоровые чашечки, расписанные вручную довольно неумело. В одном углу стояли клавикорды, в другом — арфа, а на столике у окна — еще одна деревянная шкатулка со всем необходимым для отделки шляп. Большой чайный стол в центре гостиной окружали мягкие кресла.

Эзме скучно было бы вести такую бессмысленную жизнь — немного рисовать, немного вышивать, готовиться к приемам и балам, сплетничать с приятельницами. Ей гораздо интереснее помогать Джейми в конторе!

И все же, сидя в мягком кресле эпохи Людовика XVI и просматривая приглашения в гости, Эзме решила, что в жизни богатых женщин имеются и свои привлекательные стороны: изысканная еда, красивая одежда, слуги и прочие земные блага. А если повезет заполучить пылкого и любящего супруга, то и нечто большее: радость от его объятий и поцелуев.

Эзме старалась прогнать неуместные мысли. Скоро она вернется в Лондон, к привычной и размеренной жизни.

В стекла забарабанил дождь; небо на улице стало серым. Интересно, куда подевался Маклохлан в такую дурную погоду? Сидит в каком-нибудь теплом и уютном клубе — или проводит время с женщиной?

Встав, Эзме подошла к зеркалу над каминной полкой и посмотрелась в него. Из зеркала на нее смотрела как будто совершенно незнакомая женщина. Женщина, которая привыкла к тому, чтобы ее ежедневно причесывали и одевали, привыкла носить дорогие платья, такие как сегодняшнее, муслиновое, цвета нильской воды, с тремя рядами лент по подолу более темных оттенков… Пальцы у незнакомки не запачканы чернилами, и она не корпит часами над сводами законов. Она не так красива, как Катриона, но она и не такая дурнушка, как некоторые ее новые знакомые! Темно-русые волосы зачесаны наверх — такая прическа очень идет к ее лицу сердечком. И щеки у нее не совсем бледные… И губы полные, мягкие, алые… У Маклохлана тоже полные губы, и когда они прикасаются к ее губам…

Кто-то постучал в дверь. Маклохлан?

На всякий случай Эзме вернулась в кресло, а непрочитанные газеты затолкала под сиденье.

— Войдите! — крикнула она.

В комнату вошел Максуини; он нес на подносе визитную карточку.

— Миледи, к вам джентльмен.

По правилам, дворецкий вначале должен был бы объявить о приходе гостя ее предполагаемому мужу. Значит, Маклохлан еще не вернулся…

Стараясь скрыть разочарование и беспокойство, Эзме прочла фамилию на карточке и немного повеселела.

— Передайте мистеру Макхиту, что я с радостью приму его!

После того как дворецкий вышел, она разгладила юбки.

Войдя, мистер Макхит поклонился. Манеры его были безукоризненны: он держался почтительно, но не скованно. И одет был именно так, как положено преуспевающему молодому юристу. Ростом он был высок, как Маклохлан, и довольно красив, хотя Эзме разглядела в нем излишнюю податливость и даже покорность.

— Миледи, надеюсь, я не вторгся к вам слишком рано.

— Что вы, что вы! — ответила она. — Рада снова видеть вас. Я огорчилась, что вы так рано ушли с ужина.

— Я тоже. Мне не всегда хватает сдержанности — как вчера вечером. Поэтому я счел за лучшее удалиться.

Она подвинулась, приглашая его сесть рядом с собой на диван:

— Пожалуйста, садитесь, мистер Макхит!

Он сел, сохраняя между ними приличное расстояние. Помня, что должна изображать дурочку, Эзме задумчиво вздохнула:

— Из-за политики мужчины вечно ссорятся! По-моему, политические разговоры следует запретить в обществе. Вы так не считаете?

— Не хочу вас обидеть — но нет, не считаю, — ответил он. — Споры всегда следует поощрять. Я сожалею лишь о том, что не сумел сохранить хладнокровие. Но тема, которую мы обсуждали, чрезвычайно важна…

— Неужели сейчас вы снова намерены говорить о рабстве? — перебила его Эзме, как будто такая перспектива приводила ее в ужас.

На самом деле она бы с радостью призналась ему, что разделяет его взгляды на рабство, а также на права женщин, и изложила бы все свои доводы.

— Я пришел выяснить, не хочет ли ваш супруг найти, себе другого поверенного, — признался Макхит. — Если да, я его, естественно, пойму.

— Сегодня я его еще не видела, — ответила Эзме, — но надеюсь, что он продолжит вести дела с вами.

Они должны выяснить, не замешан ли Макхит в каких-либо махинациях, пусть их предположения и кажутся ей все более и более сомнительными.

— Леди Катриона о вас очень высокого мнения, — добавила она.

Молодой человек покраснел, и, хотя Эзме еще не могла быть совершенно уверена в его невиновности, она все же сочла своим долгом предостеречь его от той же участи, какая постигла ее брата:

— Она славная девушка, правда? Как жаль, что ее выдадут замуж только за аристократа… по крайней мере, так я слышала.

Поверенный явно смутился:

— Не сомневаюсь, человек, за которого она выйдет замуж, будет счастливцем.

— Составлять ее брачный договор будете тоже вы?

— Наверное.

Эзме снова разгладила юбки и ободряюще улыбнулась молодому человеку:

— Вы, наверное, составляете для графа все документы!

— Так и есть.

— Наверное, из-за его дел вы все время заняты?

— Да, миледи. — Макхит встал. — Я отнял у вас достаточно времени, поэтому прошу меня извинить…

— Мистер Макхит! Какая нечаянная радость! — воскликнул Маклохлан, широким шагом входя в комнату.

Эзме вздрогнула, как будто ее застали за кражей ложек и вилок. Значит, в Лондон он не уехал. Но где же он провел ночь? Ему не мешало бы переодеться! Похоже, он ездил за город — на нем синяя куртка, брюки буйволовой кожи, серый жилет и высокие сапоги.

Им обоим необходимо снова играть свои роли — по крайней мере, сейчас.

— Послушай, утеночек! — воскликнула она, подбегая к нему и кладя руку ему на плечо.

Он так дернулся, словно ему противно было ее прикосновение. Но Эзме и глазом не моргнула.

— Представь себе, мистер Макхит опасается, что ты откажешься от его услуг после вашей вчерашней размолвки! Но ведь ты его не прогонишь? Мы с тобой тоже часто расходимся во мнениях, и все же ты любишь меня, правда, утеночек?

В первый миг Маклохлан оцепенел, но почти сразу же снисходительно улыбнулся и перевел взгляд на мистера Макхита. Эзме почувствовала, что атмосфера в комнате все больше накаляется.

Если Макхиту так не нравится Маклохлан, почему он сам не откажется от места? Возможно, он не может себе позволить лишиться богатого клиента. А если у него финансовые затруднения…

— Не вижу причин менять поверенного, — хладнокровно ответил Маклохлан.

Эзме обрадовалась. Значит, он не планирует в ближайшее время уезжать из Эдинбурга!

— Рад слышать, милорд, — ответил Макхит, хотя, судя по выражению его лица, он вовсе не испытывал никакой радости.

— Извините, милорд, — донесся до них с порога голос Максуини. — Леди Катриона…

Он не успел договорить. В гостиную ворвалась Катриона Макнэр — в сбившемся набок чепце, расстегнутой накидке и без перчаток.