Рассказы затонувших кораблей

«Круна» — корабль, которому не было равных

Весной 1658 года шведский король Карл X Густав с башни оккупированного датского замка Кронборг созерцал панораму пролива Эресунн. Ничего приятнее этой точки для наблюдения не было. Перед ним, по другую сторону пролива, простирались богатые плодородные земли губернии Сконе, только что отвоеванной у датчан. Кроме Сконе. Швеция захватила Халланд. Блекинге и Бохуслен — весь юг Скандинавского полуострова. Мы не знаем, вспоминал ли Карл X Густав о знаменитом «литературном» хозяине замка — датском принце Гамлете, который был поселен Шекспиром именно здесь, — но даже стены Кронборга не заставили короля мучиться сомнениями и вечным вопросом: «Быть или не быть?»

Для него всегда существовало только «быть». Королевские планы отличались широтой и дерзостью. Французскому посланнику Карл X Густав доверительно сообщил, что и для Европы, и для Швеции будет лучше, если Дания вообще прекратит свое существование. Эту неприятную страну, которая столетиями досаждала шведам, следовало разделить на четыре губернии и присоединить их к Швеции. Копенгаген надлежало после захвата разрушить, чтобы он не конкурировал с Мальме, расположенным по другую сторону Эресунна.

Для завершения грандиозного предприятия по уничтожению Дании и сохранению шведского владычества на Балтике требовался флот, еще более сильный и современный, чем тот, что имелся в распоряжении короля. Карл X Густав хотел получить такие же корабли, какие были у Англии. В Эресунне он впервые с «большим любопытством» наблюдал за маневрами английской эскадры и поразился величине и мощи английских кораблей. Голландцы — прежние законодатели мод в шведском кораблестроении — отныне должны были отступить перед более искусными, по мнению его величества, мастерами. «Король отдал бы свою последнюю рубашку, лишь бы только получить такие же хорошие корабли, как английские», — говорилось в письме, полученном шведским посольством в Лондоне. Фигуральное выражение о «последней рубашке», как никогда прежде, соответствовало истине: войны и массовая передача аристократии земель, принадлежавших короне, превратили Швецию в банкрота. Государственный долг составлял 10,5 миллионов риксдалеров серебром при годовом доходе короны в четыре миллиона.

Тем не менее, двум ведущим английским корабелам, Фрэнсису Шелдону и Томасу Дэю были обещаны столь выгодные условия контракта, что они не смогли устоять. Мастера приехали в Швецию в 1659 году. Шелдону поручили работать на верфи в Гётеборге, а Дэя направили на верфь в Будекулле.

И рабочие верфи, и высокие члены Адмиралтейств-коллегии, главного учреждения страны, отвечавшего за строительство и оснащение флота, с удивлением и недоверием наблюдали, как англичане на их глазах совершают техническую революцию.

Проверенные десятилетиями и не подвергавшиеся сомнению голландские методы кораблестроения отметались один за другим. Нарушение традиций начиналось уже на первой стадии возведения корабля. Голландцы после закладки киля приступали к созданию донной части. Затем по форме днища подбирались шпангоуты. Англичане строили так, как это делают и в наше время: сначала на киле помещались шпангоуты, а уже потом «скелет» одевали бортовыми досками. Такой метод позволял заранее определять форму корпуса, что вскоре открыло новую эпоху в кораблестроении: строительство по чертежам с помощью математических расчетов.

По мере того, как английский корабль рос на стапеле, все более отчетливым становилось его отличие от «голландца» — это видели уже не только специалисты, но и просто любопытные местные жители, заглядывавшие на верфь, чтобы посмотреть на работу выписанных королем из самой Англии знаменитостей.

Голландская школа кораблестроения возникла, ориентируясь прежде всего на морскую торговлю, а не на боевые действия. Свои военные корабли голландцы стремились строить максимально дешево, как торговые, поэтому их конструкция была менее прочной, чем у английских. В прежние времена, когда абордаж был главным методом морского сражения, относительная слабость корпусов кораблей не играла существенной роли, но уже к середине XVI века моря огласились грохотом артиллерийских дуэлей, которые постепенно становились все разрушительнее. Лишь плавучие деревянные крепости с прочными дубовыми «стенами» — бортами могли выдержать залп нескольких десятков тяжелых бортовых орудий. Англия, вступившая в борьбу за моря позже голландцев, начала создавать более медлительные, но куда лучше приспособленные для пушечных баталий дубовые «броненосцы» больших размеров.

Географические особенности двух ведущих морских наций Европы нанесли неизгладимый отпечаток на контуры голландских и английских кораблей. Песчаные банки и мелководье у побережья Нидерландов заставляли местных мастеров делать относительно плоскодонные корабли, имевшие в разрезе форму, близкую к прямоугольной. Английские корабли были более округлыми и имели большую осадку.

В середине XVII века английские кораблестроители нашли способ избавиться от завихрений воды, возникавших за кормой корабля и замедлявших его движение — для этого они стали «скруглять» подводную часть кормы. Классическая голландская манера предусматривала плоскую форму кормы.

Подобных очевидных или заметных лишь специалистам нововведений было много, вплоть до незнакомого на Балтике способа уплотнения пространства между досками обшивки, поэтому обученные строительству в голландской манере шведские мастера смотрели на двух англичан с растущим подозрением.

«Англичане делают слишком мощное дно», «английские корабли очень узки», «новые мастера расходуют неоправданно много железных болтов», — подобные жалобы рекой текли в замок на стокгольмском острове Шепсхольмен, где заседали члены Адмиралтейств-коллегии.

Основная претензия к англичанам заключалась в том, что они строят слишком дорого. В 1667 году Адмиралтейство даже обсуждало вопрос возвращения к испытанному и относительно дешевому голландскому способу.

Но английские мастера уже успели к этому времени спустить на воду несколько хороших кораблей, в том числе большой двухпалубный корабль «Риксэпплет».

Риксадмирал Густав Отто Стенбок — первый человек на флоте — решил, что лучше сосредоточиться на добывании денег, чем на повторном изменении технического подхода.

Проблемы перед ним стояли огромные. Внезапная смена власти в стране лишь ухудшила и без того печальное экономическое положение Швеции. В 1660 году король Карл X Густав скончался от воспаления легких в возрасте всего 38 лет, наследнику престола было четыре года. В результате власть на долгие годы перешла к опекунскому правительству, состоявшему из аристократов во главе с могущественным канцлером Магнусом Делагарди. Это правительство, лишенное королевского присмотра, с удвоенной силой продолжило заниматься печальной практикой прошлых лет, раздаривая государственные земли друзьям и знакомым. Составленная незадолго до этого программа строгой экономии была с облегчением отброшена. Канцлер Делагарди, которого итальянский дипломат Лоренцо Магалотти характеризовал как «худшего хозяина и самого большого транжиру в мире», решал все финансовые проблемы просто: брал займы, закладывая государственные земли. А чтобы от экономических неприятностей не омрачалось настроение, он закатывал грандиозные балы и празднества. Грохот фейерверков заглушал нытье кредиторов, толпами собиравшихся у здания Камер-коллегии — тогдашнего министерства финансов. Платить им было нечем.

Финансовый кризис совпал с программой строительства флота, одной из самых масштабных за историю Швеции, для реализации которой и были приглашены английские мастера.

Часть кораблей была потоплена или повреждена в морских сражениях с датчанами и голландцами в 1650-е годы, остальные износились от старости. Адмиралтейство составило программу восстановления флота, который должен был состоять из трех классов и трех эскадр.

Нищей Швеции следовало построить 28 кораблей первого, второго и третьего классов — тяжелая задача даже для крупной преуспевающей державы.

Адмиралы разделили корабли по классам в зависимости от размеров, поскольку в европейской тактике морского сражения появилось новшество, которому предстояло стать основой боев на весь период существования парусного флота. Это — линия. Противники сближались, выстроив свои корабли в линии баталии, так, чтобы они шли в кильватере друг за другом. Образовывались две сплошные стены пушечных бортов, которые, проходя друг против друга, изрыгали пушечный огонь. Чья линия была ровнее, длиннее и лучше вооружена, тот и побеждал. Маневренность и скорость кораблей играли второстепенную роль: в такой страшной дуэли каждой из сторон обычно предоставлялся лишь единственный шанс. Чтобы линия была единой, в ней могли стоять лишь корабли примерно одинакового размера. Так возникли линейные корабли, самыми большими из которых были корабли «первой линии» или, по принятой в то время в Швеции терминологии, «первого класса».

«Всегда будут говорить с величайшим восхищением: они строили корабли первой линии, самого великого творения человека», — писал некий англичанин, наблюдавший сооружение одного из таких гигантов XVII века.

Швеция изо всех сил стремилась идти в ногу со временем. При всей плачевности состояния государственных финансов риксдаг утвердил в 1664 году программу сооружения линейных кораблей.

Но вскоре выяснилось, что трудности оказались даже больше, чем можно было предполагать. В центральной Швеции, всегда славившейся дубовыми лесами, вдруг оказалось невозможным найти древесину для строительства флота — ее пришлось завозить в Стокгольм с юга, с завоеванных датских территорий: бывшие государственные лесные угодья вблизи столицы перешли в частное владение. Верфи страдали от недостатка квалифицированных рабочих, предпочитавших трудиться на частников, плативших больше и регулярней. «Выгоднее работать на других, чем на корону», — отвечали плотники на все уговоры вербовщиков королевских верфей. Еще хуже обстояли дела у экипажей кораблей. Матросы голодали, многие продавали ткань, положенную им для пошива одежды, чтобы купить хлеб. Пытаясь воспрепятствовать этому, Адмиралтейство впоследствии даже наняло портного, который должен был шить одежду моряков. В одном из докладов, поступивших в Адмиралтейств-коллегию, говорится, что личный состав флота обносился настолько, «что пара лейтенантов, штурманы, констебли и шкиперы ходят с неприкрытым задом, поскольку им просто нечего надеть».

В августе 1665 года риксадмирал Густав Отто Стенбок составил «Отношение о состоянии Адмиралтейства», в котором пытался донести до сознания членов опекунского правительства возникшие проблемы.

Риксадмирал писал, что пенька, дерево для корпусов и мачты раньше предоставлялись Адмиралтейству бесплатно, поскольку шли в качестве налогового поступления. Теперь же эти необходимые для строительства флота материалы приходилось втридорога покупать у дворян, которым были отданы прежние владения короны. Но даже обещанные финансы не поступают, жалованье офицерам не выплачивается, «служащие Адмиралтейства должны продавать свои усадьбы, чтобы выжить, офицеры увязли в долгах, а унтер-офицеры теперь вынуждены работать только за еду, что прежде было немыслимо».

Свое послание риксадмирал завершал предупреждением, что «строительство кораблей поэтому не может протекать с тем успехом и скоростью, на которые мы рассчитывали… Хорошая репутация и статус Короны исчезают».

При всей ценности английских мастеров для Швеции, они, как и все государственные служащие, оказались жертвами общего финансового кризиса. Вместо обещанной платы серебряными риксдалерами, им большей частью давали ненавидимые всей Швецией медные пластины, введенные в обращение наравне с серебром. Кроме того, что при обмене медных денег на серебряные их обладатель существенно проигрывал, они были невероятно тяжелы. Однажды Дэю, после многочисленных жалоб и обращений в Адмиралтейство, все же выплатили долг за три года — он составил около 600 килограммов меди! Уже через несколько лет работы на корону у обоих мастеров образовались настоящие медные склады, с которыми они не знали, что делать. Менять медь на серебро в Швеции — значило лишиться части капитала, а для вывоза этой весомой зарплаты за границу, где медные деньги можно было выгодно продать как сырье, надо было уплатить пошлину. Переписка Дэя с Адмиралтейством показывает, что он мог бы вернуться на родину куда раньше, если бы его не держали в Швеции эти «медные якоря».

В 1669 году, старый и больной, Томас Дэй все же покинул Швецию, закупив на всю свою медь целый корабль сосны. Корона так и не заплатила ему 997 далеров — почти годовую зарплату. Шелдон задержался в Швеции дольше, компенсируя долги Адмиралтейства выгодным экспортом мачт в Англию, — пока ему не запретили вывозить за границу этот стратегический материал. Остроумное предложение предприимчивого мастера по возвращению ему долга кораблем — восьмипушечным галионом «Постхорнет» — Адмиралтейство также отвергло.

Возможно, сильнее стремления вернуть долги Шелдона держал в чужой стране интерес творца. Ему разрешили построить трехпалубный корабль, что являлось вершиной тогдашнего кораблестроительного искусства.

При всем своем опыте, этот мастер еще никогда самостоятельно не воплощал такой величественный проект в жизнь.

«Принс Ройал» — один из первых трехпалубников в мире — построил в 1610 году учитель Шелдона, знаменитый мастер Пинеас Петт.

И вот ученик Петта решил доказать, что он строит не хуже, а может быть, даже и лучше этого патриарха кораблестроения. Шелдону исполнилось пятьдесят лет, приближалась старость, и нетрудно предположить, что его преследовала мысль: «Сейчас, или никогда».

Новому кораблю, названному «Круна», — в честь одной из королевских регалий — предстояло превзойти в размерах все прежде построенные в Швеции корабли.

Местом строительства был выбран Стокгольм, чтобы адмиралам было легче контролировать осуществление грандиозного проекта.

Однако без голландского вмешательства не обошлось. Шелдон, получив вожделенный заказ, успокоился и не торопился приезжать в столицу. Мастер задерживался в Гётеборге, ссылаясь на то, что ему необходимо прежде спустить на воду турецкую галеру. На самом деле держала коммерция. Из Адмиралтейства сыпались письма с угрозами и просьбами скорейшего приезда — Шелдон упрямился.

В результате киль «Круны» заложил голландский мастер Петер Крон, англичанин принял у него эстафету лишь в 1666 году. Но, как выяснилось, спешить с переездом и не следовало. Работа остановилась, едва начавшись. У Адмиралтейства не было денег на выплату жалованья рабочим и на закупку материалов. Набрать достаточно плотников не удалось. Запасов древесины хватило лишь на киль.

Шелдон вновь отправился в путь — искать свой корабль в лесах на западном побережье, еще недавно принадлежавших датчанам. Составные части корпуса в прямом смысле этого слова росли на деревьях. Для изготовления шпангоутов и прочих изогнутых деталей требовался гнутый лесоматериал. Английский мастер, в тишине бродя по лесу, изучал мощные стволы с причудливо искривленными ветвями, мысленно выпиливая из них детали конструкции. Иногда компанию ему составлял один из адмиралов, вместе на конях они преодолевали десятки километров по территории этих грандиозных природных корабельных складов.

Искривленные деревья росли преимущественно на открытых пространствах, огромные дубы с прямыми стволами, которые были необходимы прежде всего для изготовления киля, встречались в густых лесах. Размеры больших кораблей XVII века обычно определялись величиной имевшихся в распоряжении мастера деревьев.

Швеции в этом отношении повезло: на отвоеванных у Дании территориях на юге росли дубы невиданных размеров, каких уже нет в наше время. Будущий шведский флот стоял на корню и, дремотно мечтая о будущих морских сражениях, вместо раскаленных ядер мирно ронял желуди.

В Стокгольм с западного побережья, огибая Скандинавский полуостров, поплыли корабли с отобранной Шелдоном древесиной для «Круны» и других будущих кораблей. Вслед за строительными материалами прибыл и сам мастер. По-прежнему не хватало всего, Адмиралтейство пыталось экономить даже на мелочах: лейтенанту, просившему выдать новую одежду взамен изорвавшейся на строительстве «Круны», было в его просьбе отказано — но трехпалубный гигант рос на стапеле в центре Стокгольма.

31 июля 1668 года в присутствии тринадцатилетнего короля, окруженного свитой и дипломатами, «Круну» спустили на воду. Мы не знаем, был ли этот корабль так же богато декорирован, как «Ваза», — известно, что среди членов Адмиралтейств-коллегии появились критики традиционного богатого корабельного декора, который мог ухудшить стабильность и ходовые качества, — но артиллерийское вооружение нового флагмана флота не имело равных в Европе. Оно лучше всяких украшений говорило о величии Швеции. На его борту — если верить сохранившимся планам — установили 126 пушек, большинство из которых было захвачено во время шведских побед в Европе в ходе 30-летней войны. Самое тяжелое орудие весило почти четыре тонны. Корабль с таким вооружением мог диктовать дистанцию артиллерийской дуэли, не рискуя подвергнуться ответному разрушительному огню противника.

Это тактическое преимущество оправдывало высокую стоимость плавучей крепости.

Несколько лет спустя после спуска «Круны» на воду, её у Шепсхольмена в Стокгольме видел итальянский дипломат Лоренцо Магалотти, оставивший восторженное описание этой гордости шведского флота: «Самый крупный корабль, который у них есть, называется „Шведская Корона“, он так велик, что подобных ему я не видел ни в Голландии, ни в Англии. Он вооружен 120 пушками и обладает превосходными пропорциями. Говорят, что в нем соединились лучшие достижения голландского и английского искусства кораблестроения. Правда также, что все нации высоко оценивают этот корабль. Мастером был англичанин, уехавший отсюда в припадке гнева. Это типично английская черта, хотя и не достойная великого человека».

Адмиралтейств-коллегия не напрасно подгоняла Шелдона со строительством. Вскоре Швеция оказалась втянутой в войну, причем ее противниками стали две сильные морские державы сразу — Дания и Нидерланды.

К такому финалу, которого правительство всячески старалось избежать, осознавая экономическую слабость Швеции, привела чуть ли не единственная выгодная для страны финансовая операция канцлера Магнуса Делагарди.

В 1672 году канцлер, слывший известным франкофилом, подписал соглашение с Францией, по которому Швеция получала в качестве субсидий 400 000 экю в год в мирное время, и 600 000 — во время войны. За это Швеция обязалась отправить 16-тысячную армию в Германию, в случае, если кто-либо из немецких князей нападет на Францию. Вероятность того, что найдется смельчак, решившийся бросить вызов самой сильной военной державе на континенте, казалась искушенному в европейской политике канцлеру ничтожной, а вот банкротство короны было угрозой вполне реальной. Но невероятное случилось, и Швеция была вынуждена выполнять свои союзнические обязательства. В Померанию отправился тринадцатитысячный экспедиционный корпус во главе со старым и больным маршалом Карлом Густавом Врангелем. Правительство снабдило его одной из самых своеобразных в шведской военной истории инструкций, требовавшей избегать сражений. Увы, воевать, не ведя боевых действий, Врангелю довелось недолго. Подгоняемая голодом армия вторглась на территорию Бранденбурга и была разбита в первом же сражении. Убедившись, что Швеция уже не та, что прежде, Дания и Нидерланды объявили ей войну.

Впрочем, юный Карл XI, которому опекунское правительство только что передало власть, ничуть этому не огорчился. Он жаждал славы, побед и приключений. Основная надежда короля была на флот. Датский флот почти на треть уступал шведскому по числу кораблей, а в пушечном вооружении разница оказывалась еще сильнее.

В первых числах октября 1675 года с базы флота Эльвснаббен, находившейся неподалеку от Стокгольма, вышла настоящая шведская армада, состоявшая из 28 больших и средних кораблей, вооруженных 2 тысячами пушек. Вместе с малыми судами и брандерами — старыми кораблями, начиненными горючими веществами и предназначенными для поджога кораблей противника, — в распоряжении риксадмирала Густава Отто Стенбока было 66 боевых единиц. Этот прославленный маршал, пожелавший десять лет назад продолжить военную карьеру на море, получил инструкцию победителя. Ему надлежало найти и разбить датский флот, прийти на помощь армии в Померании и запереть Датские проливы для прохода голландских судов. Следом за установлением шведского господства на море, король планировал высадить десант в Дании. Война должна была быть быстрой и победоносной.

Но жизнь внесла свои коррективы в этот оптимистичный сценарий.

Флот сумел дойти лишь до Готланда. Только что набранные, необученные матросы не знали моря и боялись его, датчане презрительно называли их «батраками, которых окунули в соленую воду». Не лучше обстояли дела и с офицерами. Из четырех командиров эскадр опытным моряком был лишь один. Гнилые снасти и паруса, на замену которых не хватило денег, рвались на ветру. Штормило. Стоял почти зимний холод. Плохо одетые матросы заболевали один за другим. Но неприятности превратились в трагедию, когда риксадмирал приказал встать на стоянку у Карловых островов, желая собрать весь, растянувшийся на многие километры, флот.

Мирная стоянка стала напоминать поле боя. Корабли «Юпитер» и «Постильон» налетели друг на друга, получив серьезные повреждения. Как оказалось, причиной такого непредусмотренного «абордажа» стало самолюбие капитанов: ни один из них не хотел уступать путь другому.

Едва развели два сцепившихся корабля, как нагрянула другая беда: «Круна» потеряла якорь. Для его поисков можно было бы оставить пару небольших кораблей, а всему флоту продолжать движение, однако риксадмирал Стенбок распорядился ждать, пока якорь не будет найден. Целую неделю простуженные матросы, которых ледяной ветер пронизывал насквозь в их жалкой одежде, с лодок пытались зацепить крючьями длинный якорный канат, ушедший на дно вместе с якорем, но так ничего и не нашли. За время поисков более двух с половиной тысяч человек — пятая часть участников экспедиции — успели обморозиться и заболеть, в довершение всего разразился сильнейший шторм. Многие корабли получили повреждения, некоторые сели на мель. Риксадмирал отдал приказ возвращаться на базу. Десять дней экспедиции завершились позорным провалом.

Можно представить изумление короля, когда потрепанный как после жестокого сражения шведский флот вернулся домой, не только не приведя ни одного захваченного датского корабля, но даже не встретив противника! «Уважение к Нашему оружию потеряно во всем мире», — гневно писал Карл XI неудачливому организатору поисков якоря.

Всю вину правительство возложило на Стенбока, обязав его возместить стоимость снаряжения флота в поход — 209 341 далеров серебром. Однако король, вспомнив о старых заслугах бывшего фельдмаршала, снизил штраф вдвое, придя к выводу, что риксадмирал «действовал так не из-за трусости, а по недомыслию».

Провал следовало немедленно прикрыть победой. Кроме того, шведская армия в Померании агонизировала — ей нужен был провиант, боеприпасы, подкрепления.

И король отдает приказ, неслыханный в истории шведского флота: выйти в море зимой!

Опытный адмирал Клас Уггла, временно возглавивший флот, пока шли поиски нового риксадмирала, сопротивлялся этому решению, как мог. Он отказывался выходить в зимнее море на плохо подготовленных кораблях, с нетренированными и раздетыми экипажами.

На присланных новобранцев было страшно смотреть. Одетые в лохмотья, трясущиеся от холода, они больше походили на нищих, чем на матросов королевского флота. Многие из них успели заболеть, пока добирались до базы флота, с морем и кораблями никто из них дела прежде не имел. «Явились почти нагими на службу», — сухо рапортовал адмирал в Стокгольм об этом пополнении. Жители столицы, узнав о бедственном положении моряков, стали собирать для них теплые вещи.

Казалось, спасение от безумного похода подарила сама природа. В конце января ударили такие морозы, что вода у побережья замерзла. Лед был такой толщины, что крестьяне открыли по нему санный путь.

Но желание угодить нетерпеливому монарху подстегивало фантазию приближенных. С самым остроумным предложением выступил секретарь короля Эрик Линдшёльд, которому было поручено наблюдать за подготовкой флота к новому походу. Линдшёльд заявил, что во льду следует выпилить прорубь шириной в шестнадцать метров, по которой корабли можно будет протащить до открытой воды. Адмирал Уггла, уставший удивляться инициативам своих сухопутных начальников, лишь саркастически заметил, что он «не учился такому искусству».

Так началась одна из самых необычных операций в мировой истории флота. 900 мобилизованных окрестных жителей в течение двух недель выпиливали проход во льду, толщина которого доходила до полуметра. По этой гигантской проруби в направлении открытого моря тянули десять кораблей. Не обошлось без потерь и на этот раз. Корабль «Леопарден», груженый солью для померанской армии, затерло льдами и он утонул, унеся с собой на дно одного матроса.

Но все усилия оказались напрасны. К середине февраля мороз так усилился, что замерзли не только шхеры, но и открытое море. Поход пришлось отложить до весны.

Единственным человеком, который с удовольствием вспоминал сражение с морозом, был, вероятно, автор проекта Эрик Линдшёльд. Король поблагодарил его за «изобретение с выпиливанием», освободил от надзора за флотом и назначил на выгодную сухопутную должность.

Весной 1676 года флот встретил нового начальника. Риксадмиралом стал 61-летний барон Лоренц Крейц, за плечами которого было много ответственных должностей. Единственным недостатком этого флотоводца было полное отсутствие военного опыта, как на море, так и на суше.

19 мая новоиспеченный адмирал вывел шведскую армаду, насчитывавшую вместе с малыми кораблями и брандерами 60 единиц, в море. Цель похода была та же, что и прошлогодняя: найти и разбить датчан, запереть проход в Балтику через Эресунн и помочь армии в Померании. Следующим этапом операции должно было стать шведское вторжение в Данию.

Крейц не испытывал ни малейших сомнений в том, что миссия ему по плечу. Перед выходом в море он бодро рапортовал в письме своему покровителю риксканцлеру Магнусу Габриэлю Делагарди и его жене: «Виват Великому Канцлеру и Прекрасной Принцессе; я поднимаю за Вас бокал превосходного вина и отправляюсь на корабль. Да будет Бог моим штурманом».

Первое столкновение шведского флота с соединенными датско-голландскими силами, продолжавшееся в течение двух дней между Борнхольмом и Рюгеном, еще более укрепило Лоренца Крейца в мысли, что талантливый администратор легко превращается в выдающегося флотоводца.

Флагман шведского флота сошелся в ближнем бою с голландским «Дельфтом» под флагом адмирала Филипа ван Алмонде. Это было страшное зрелище: два корабля стояли друг против друга и изрыгали огонь из десятков пушек. Можно лишь догадываться, что испытывали моряки, глядя на направленные прямо в лица жерла орудий, — дуэль с двадцати шагов на пистолетах, на которую в XIX веке отваживались лишь самые отчаянные бретеры, казалась в сравнении с такой схваткой мальчишеским развлечением.

Практичные голландцы предпочитали стрелять прежде всего по рангоуту и такелажу — так можно было вернее лишить вражеский корабль маневренности и вывести его из боя. Шведские инструкции по артиллерийскому бою предписывали, что целиться надо в людей, а не в мачты, паруса или такелаж. Огромные ядра тяжелых орудий «Круны» летели прямо в борта голландского корабля, круша дубовую обшивку, убивая десятки людей, прятавшихся за этой ненадежной защитой.

Вот как выглядела эта дуэль в описании одного из ее участников, артиллерийского начальника «Круны» Андерса Юлленспака: «Голландский адмирал подошел к „Круне“, но мы встретили его двумя сильными залпами и разбили у них носовую часть, затем врезали сбоку по батарейной палубе и корме, так что туда можно было въехать на запряженной карете, после чего голландский адмирал понял, что получил сполна, и отошел в сторону, не участвуя больше в сражении».

Не только схватка «Круны» с голландцем, но и все сражение могло закончиться шведской победой, если бы не путаница в сигналах и не отсутствие опыта у командиров шведских кораблей.

Риксадмирала подвели отцовские чувства.

Лоренц Крейц взял с собой в поход двух сыновей. Младший из них, 26-летний подполковник Густав Крейц, находился под крылом у отца, на борту «Круны», а старший — майор Юхан Крейц — командовал кораблем «Меркуриус». Естественно, что риксадмирал, переживая за сына, особенно пристально следил за этим кораблем. И вдруг случилось то страшное, чего боялись все капитаны: к «Меркуриусу» сумел подойти пылающий брандер, корабль-камикадзе, обычно уносивший с собой на дно противника. Риксадмирал был не в силах помочь сыну и мог оставаться лишь зрителем разыгрывавшейся на его глазах драмы. Чтобы лучше видеть, он приказал развернуть боком один из нижних парусов, загораживавших обзор. В эту минуту командующий флотом забыл, что согласно Сигнальной книге — основному тактическому документу флота, — все корабли были обязаны повторить этот маневр. Произошло замешательство, никто ничего не понял, корабли, начавшие преследование отступавшего противника, застыли на месте. На борт «Круны» отправился на шлюпке заместитель Лоренца Крейца адмирал Уггла. Пока причина манипуляции с парусом выяснилась, прошло несколько часов. Дальнейшее преследование датчан потеряло смысл из-за наступившей ночи.

«Меркуриус» чудом вырвался из смертельных объятий пылавшего брандера, но весь флот упустил победу. Подчиненные были недовольны командующим, но еще больше возмущался своими офицерами Лоренц Крейц. По его мнению, капитаны многих кораблей действовали неумело и несли вину за ничейный результат сражения.

На следующий день Крейц так рассказывал в письме детям — их у него в общей сложности было двенадцать — об этом сражении: «…мы могли бы с Божьей помощью уничтожить весь вражеский флот, если бы наши, за исключением нескольких людей долга, сражались как честные мужи. Большая часть кораблей, вместо того, чтобы следовать один за другим, держалась от нас с наветренной стороны. Они палили точно безумные и нанесли нам урон, как будто они были врагами… Часть наших вела себя, как шельмы и предатели Короля и Родины. Я надеюсь, что завтра у меня появится возможность поговорить с Его Величеством, и я буду просить об отставке. Упаси меня Боже сражаться вместе с такими трусами — исключаю лишь некоторых людей чести…»

Раздражение командующего флотом можно понять. Не всякий раз морякам выпадает возможность отличиться на глазах монарха. На этот раз был упущен именно такой случай. Король со свитой находился на юге Швеции, готовя вторжение в Данию, и не упустил возможности поболеть за свою гордость и надежду — флот. Для этого он выбрал самую высокую трибуну из имевшихся в его распоряжении, взобравшись на церковную колокольню. В ясную погоду оттуда открывался прекрасный вид на всю панораму сражения.

Результат этого кровавого матча его разочаровал, однако объекты монаршего гнева уже были найдены. В упущенной победе Лоренц Крейц обвинил двух адмиралов и одного майора, но виновным был признан лишь один адмирал. Король распорядился снять его с должности.

Одно из решений высокого совещания, состоявшегося прямо на пляже, оказалось спасительным для флота. Адмирал Клас Уггла предложил перенести продолжение сражения к северу, поскольку фарватеры в южной части Балтики были шведам незнакомы, а из близкого Копенгагена к датчанам в любой момент могли подойти подкрепления. Кроме того, в случае неудачи шведский флот получал возможность скрыться в спасительных шхерах, которые начинались ближе к северу.

Король с доводами этого опытного моряка согласился.

На следующее утро шведы снялись с якорей и направились вдоль восточного побережья острова Эланд на север. Датчане восприняли этот маневр как бегство и ринулись в погоню. К датскому флоту, участвовавшему в предыдущем сражении, присоединилось еще девять кораблей, прибывших из Копенгагена. Общее командование соединенными датско-голландскими силами взял на себя голландский адмирал Корнелис Тромп, прославившийся в сражениях с англичанами.

Днем 28 мая Тромп догнал противника у Эланда. Там, в знакомых водах, шведы собирались дать бой. Сигнал к сражению дал вице-адмиральский корабль Класа Угглы «Свэрдет», с которого раздался одиночный выстрел. Согласно Сигнальной книге, такой выстрел означал, что флоту следовало остановиться. Уггла хотел дождаться, когда линия кораблей противника пройдет мимо шведской. Тогда можно было начать артиллерийскую дуэль.

Но командующий флотом забыл, что означал этот сигнал. Крейц в этот момент находился на одной из нижних палуб, подкрепляясь перед предстоящей схваткой. Услышав выстрел, он поднялся наверх, проворчав: «Что там, черт побери, замыслил этот Уггла?»

Крейц решил, что его заместитель хочет развернуть флот навстречу противнику, и в знак того, что понял значение сигнала, приказал ответить одиночным выстрелом и развернуть «Круну». Весь флот начал производить те же действия.

Разворот на сто восемьдесят градусов при сильном ветре считался очень рискованным и сложным маневром. Предварительно следовало уменьшить парусность, закрепить пушки и закрыть пушечные люки на нижней палубе, чтобы при крене в них не залилась вода. Особенно опасным разворот был для «Круны», которая пользовалась славой неустойчивого корабля. Этот врожденный дефект лишь усилился, когда перед походом с «Круны» выгрузили 100 тонн балласта, чтобы на пару дециметров поднять над водой пушечные люки нижней орудийной палубы.

Лоренц Крейц знал о плохой устойчивости флагмана, он даже жаловался несколько раз, что однажды «Круна» перевернется как «Ваза», и станет его могилой.

Что же заставило командующего отдать приказ о быстром повороте, а его подчиненных — забыть об очевидных мерах предосторожности при выполнении этого маневра, — так и осталось загадкой. Возможно, сказалось общее возбуждение перед скорой встречей с противником, а неизбежные мысли о вероятной гибели в сражении вытеснили страх смерти из-за собственной небрежности.

Как бы то ни было, оба флота — шведский и датско-голландский — стали свидетелями страшного и непонятного зрелища.

Гигантский корабль развернулся против ветра, резко накренился и вдруг взорвался. Через несколько минут на поверхности плавали лишь обломки и раздавались крики о помощи. «Мой Бог помог мне выбраться с глубины, и когда я выплыл на поверхность, все было заполнено обломками, вокруг плавали части балок и доски. Я держался на воде до шести часов вечера. И грудь, и ноги, и все мое тело разбиты, поэтому я только лежу на кровати и плюю кровью», — писал вскоре после катастрофы один из 42-х выживших членов экипажа «Круны» Андерс Юлленспак. 800 человек, в том числе Лоренц Крейц и его сын, погибли.

Чудесно спасся майор Андерс Спаррефельд. Взрывной волной его подбросило высоко в воздух, он перелетел через два вражеских корабля и благополучно приземлился на главный парус шведского корабля «Дракен».

Непосредственной причиной гибели гордости шведского флота стал горящий фитиль, который при резком крене упал в пороховой погреб. Впрочем, взрыв раздался уже на обреченном корабле, который не мог выйти из крена.

Противники были ошарашены гибелью «Круны» не меньше шведов. Голландский адмирал Тромп так писал об этой неожиданной победе датскому королю: «В 12 часов, при ветре Вест-Норд-Вест, находясь в наветренной позиции, мы вступили в перестрелку. Она едва началась, когда вражеский корабль „Тре Крунур“, вооруженный 134 пушками и возглавляемый вражеским генерал-адмиралом, перевернулся и вскоре после этого взорвался. Я не могу сказать, отчего это произошло, я едва выпустил по нему несколько ядер».

Гибель «Круны» вызвала целую цепь трагических событий, которые обернулись разгромом шведского флота.

«Свэрдет» адмирала Класа Угглы, пошедший на противника по сигналу с «Круны», вынужден был резко развернуться назад, чтобы не налететь на плававшие повсюду обломки с цеплявшимися за них людьми. Остальные шведские корабли приняли этот маневр за сигнал к бегству и на всех парусах пустились в направлении шведского побережья. В сражение с вражеским флотом вступили лишь пять кораблей.

Тяжелее всего пришлось «Свэрдету», который вел бой сразу против нескольких кораблей противника. Он держался полтора часа, но после того, как голландцам удалось сбить его грот-мачту, адмирал Уггла приказал сложить оружие.

«Он спустил флаг и попросил разрешения перебраться к нам, он это заслужил и своей храбростью, и упорной защитой», — писал голландский адмирал Тромп.

К сдавшемуся шведскому кораблю Тромп отправил свой шлюп, чтобы забрать Угглу в почетный плен. Но тут случилось неожиданное. В густом дыму, окутавшему район сражения, к «Свэрдету» подошел пылающий голландский брандер, капитан которого, вероятно, не заметил, что сражение закончилось. Шведский корабль охватило пламя, на нем начали рваться пороховые заряды. По свидетельству очевидцев, стоявший на верхней палубе Клас Уггла обрадовался такому исходу и запретил своей команде тушить разгоравшийся пожар. В шесть часов вечера пылающий «Свэрдет» стал медленно тонуть. Уггла и несколько членов его экипажа бросились в воду и плавали, цепляясь за обломки, но подойти к ним оказалось невозможно из-за того, что умирающий корабль внезапно открыл огонь: от страшного жара начали сами собой стрелять все его 86 орудий. Казалось, «Свэрдет» не согласился с решением людей о сдаче и решил погибнуть в бою. Так, в пушечной канонаде, корабль скрылся под водой, унеся с собой более 600 человек.

Согласно легенде, адмирал Уггла, фамилия которого переводится как «Сова», вдохновленный примером своего корабля, раздумал идти в плен и потому отказался от помощи врагов. Ему кричали: «Теперь Уггле надо сдаться, иначе мы подрежем ему крылья», на что бесстрашный адмирал отвечал: «Видели ли вы когда-либо сову, пойманную среди бела дня?»

От бездарной потери уже захваченного корабля голландский адмирал пришел в ярость. Капитан брандера не только нарушил кодекс чести, пойдя в атаку на сдавшийся корабль, но и лишил победителей призовых денег. После боя Тромп приказал бросить виновника гибели «Свэрдета» в тюрьму, где тот и умер после двухдневных жестоких истязаний.

Погибла «Круна», ушел на дно «Свэрдет», но четыре шведских корабля продолжали сражаться еще около двух часов. Окруженные со всех сторон противником, «Нептунус» и «Ернвоген» в конце концов были вынуждены спустить флаги. Остальным удалось уйти от погони, присоединившись к флоту, скрывшемуся в шхерах. В разразившейся вскоре буре погибли еще два шведских корабля. «Риксэпплет» и «Грёне Ягарен», стоявшие под защитой крепости Даларё.

Катастрофа флота стала очевидной. Полдюжины шведских кораблей оказались потеряны, одни погибли в бою, другие наскочили на мели, третьи сдались.

Четыре недели спустя, 29 июня 1676 года, датские войска вторглись в южную Швецию. Началась новая жестокая война на суше, одна из самых кровопролитных в истории вооруженных конфликтов двух соседних стран. Швеции пришлось бороться уже за свое существование.

Если бы риксадмирал Лоренц Крейц не отдал рокового приказа о повороте, все могло бы быть иначе…

Первый шведский трехпалубный корабль, построенный по английской методике (мастера, кстати, не обвинили в том, что «Круна» получилась неустойчивой, и Шелдон, вернувшись в Швецию после гибели своего детища, еще несколько лет работал на здешних верфях), не был забыт по примеру другого знаменитого неудачника — «Вазы».

«Круна» затонула в шести километрах от восточного побережья Эланда в открытом море, на глубине около 30 метров. Уже в 1682 году водолазы, нанятые шведским флотом, принялись с помощью водолазного колокола доставать с «Круны» пушки. Корабль ушел на дно боком, и его левый борт оказался погруженным в песок. Но пушки правого борта, находившегося на глубине 15–20 метров, были относительно доступны, их-то водолазы и подняли за четыре года работы. Это была половина артиллерийского вооружения корабля. На «Круну» погружались те же специалисты, что поднимали пушки «Вазы», и новый проект был для них даже легче предыдущего из-за меньшей глубины и превосходной, до 20 метров, видимости на дне в районе катастрофы. Лишь налетавшие один за другим шторма, как свидетельствуют архивы, сильно затягивали работу.

Но и после подъема пушек Швеция на протяжении столетий помнила о погибшем корабле. Легенды о «Круне» передавались на Эланде из поколения в поколение, о знаменитом сражении и гибели флагмана шведского флота рассказывали в своих трудах историки. «Круна» была единственным кораблем, упоминавшимся в старых шведских школьных учебниках. Литераторы также не могли обойти вниманием давнюю трагедию. Даже шведский король Оскар II в 1858 году воспел «Круну», показав хорошее знание особенностей её конструкции. В стихотворении монарха корабль назван «королем моря», «чьи три палубы в бою гибель прочили врагу».

При множестве сведений о месте гибели «Круны» и живой памяти о ней в Швеции, казалось бы, найти этот затонувший корабль не представляло особого труда.

Тем более, что его поисками занялся сам Андерс Франзен, обнаруживший «Вазу». «Круна» стояла одной из первых в его знаменитом списке из двенадцати кораблей, которые следовало разыскать на дне Балтики у шведского побережья.

Тем не менее, поиски растянулись почти на тридцать лет!

Первые попытки найти «Круну» Андерс Франзен предпринял еще в 50-х, организовав три экспедиции на рыбачьих лодках. Он знал, что «Круна» взорвалась и надежды на обнаружение еще одного «Вазы» нет, но все же рассчитывал найти солидную кучу древесины, компактно лежавшую на дне. Но ни поиски сонаром, ни прочесывание дна волочившимся по песку шлюпочным якорем не дали результатов. Франзен был поражен: как мог затеряться большой корабль на идеальном для поисков дне, покрытом белым песком, при превосходной видимости в воде?

Он объезжал Эланд, собирая у местных жителей крупицы дошедших из глубины прошлого сведений о месте гибели «Круны», он работал в местных архивах и расспрашивал рыбаков о районах зацепов их сетей. Координаты казались довольно точными: глубина 32 метра, 7400 метров от берега напротив церкви Хултерстад.

Но «Круны» нигде не было!

В 1960-м году по просьбе Франзена предполагаемый район гибели «Круны» «прочесали» шведские гидрографические суда «Мосен» и «Свэртан» — безрезультатно.

Спустя четыре года Франзен убедил компанию, собиравшуюся проложить глубоководный канал для супертанкеров возле Эланда, расширить квадрат изучения дна так, чтобы заодно можно было обнаружить «Круну», — никаких следов.

В 1971 году к успеху были близки водолазы со спасательного корабля ВМС Швеции «Белос», проводившие учения в очерченном Андерсом Франзеном районе. На дне они нашли несколько планок из дуба. Но из-за недостатка времени военные не смогли продолжить обследование этого участка дна.

Еще ни один затонувший корабль в истории Швеции не искали так долго и тщательно — и с таким ничтожным результатом.

Нужно было обладать упорством и верой в успех Андерса Франзена, чтобы продолжить охоту за призраком.

Озарение пришло во время экспедиции 1979 года, когда обследование дна с помощью сонара, обладавшего высокой разрешающей способностью, показало борозды на песке: это были следы волн, достигавших в шторм тридцатиметровой глубины.

Следовательно, искать нужно было абсолютно разрушенный корабль, возможно, полностью погребенный в песке и не дававший эха!

Андерс Франзен и его ближайшие сотрудники — Стен Альберг, Бенгт Бёрьессон и Бенгт Гриселл — решили прибегнуть к помощи протонного магнетометра. На «Круне» должно было быть много железа — крепежные детали, пушечные ядра, возможно, железная руда, использовавшаяся для уплотнения балласта, — место гибели корабля могла указать магнитная аномалия.

В первых числах августа 1980 года с борта исследовательского судна «Маре Балтикум» в глубину скользнула похожая на бомбу магнетометрическая «рыба», двигавшаяся на сорокаметровом кабеле. Сигнал показал аномалию!

8 августа на дно опустили телекамеру, и исследователи, собравшиеся у экрана монитора в кают-компании судна, увидели, как на них наплывает старинный корабль, скрывавшийся от них три десятилетия. В прозрачной воде были четко видны мощные доски, бронзовые пушки, лежавший на дне корабельный колокол…

Через несколько дней все шведские газеты вышли с кричащими заголовками на первых полосах: «Франзен сделал это снова!» Находка мгновенно стала мировой сенсацией.

Первыми опустились на «Круну» Стен Альберг и Бенгт Гриселл. Панорама, которую охватывали глаза человека, не могла сравниться с изображением на мониторе.

Аквалангисты увидели три десятка бронзовых пушек, некоторые из них стояли почти вертикально в ряд, полузарытые в песок, по ним угадывалось положение скрытых под метровым слоем песка орудийных портов. Весь корабль оказался занесен песком, но его центральная часть не ушла глубоко, так как была усилена бревнами, образовавшими своеобразную гать в этом песчаном «болоте». Пушки, колокол, человеческие черепа, монеты, часть меча — все это как бы «плыло» на невидимом бревенчатом настиле.

Открытие состоялось, и стартовал один из самых масштабных археологических проектов в истории Швеции, не закончившийся и до сих пор. Из глубоких шурфов, выкопанных на месте гибели корабля, аквалангисты извлекли тысячи предметов — вооружение, части одежды, личные вещи, предметы роскоши, навигационные инструменты. Многие из находок превосходно сохранились. В ходе раскопок на «Круне» был найден и самый большой золотой клад в истории Швеции: почти триста золотых монет XVI–XVII веков, некоторые из которых уникальны. Ученые предполагают, что монеты были частью коллекции риксадмирала Лоренца Крейца.

Андерс Франзен назвал «Круну» «Северной Помпеей», и каждый год раскопок на месте гибели этого корабля приносит все новые подтверждения верности его высказывания.

Экспозиция Кальмарского областного музея целиком посвящена «Круне» и продолжает пополняться.

Так и осталось загадкой, почему корабль оказался лежащим на глубине в 27 метров, а не 32, как свидетельствовали архивные источники. Опыт поисков старинных затонувших кораблей Андерса Франзена говорил, что глубину, на которой погиб корабль, современники указывали с точностью до метра. Его поразила также степень разрушения «Круны», которую трудно объяснить лишь взрывом порохового погреба и штормовыми волнами, время от времени нарушающими вечный покой на дне. По мнению Андерса Франзена, «Круна» уже после Эландского сражения могла пережить еще две войны — первую и вторую мировые. В этих местах рвались мины, а подводные лодки торпедировали пробиравшиеся вдоль береговой линии Эланда транспортные суда. Неподалеку от «Круны» экспедиция Франзена нашла торпедированный в 1942 году советской подлодкой шведский транспорт «Ада Гортон». И за всеми этими битвами современности молча наблюдали направленные вверх бронзовые пушки корабля семнадцатого века. В некоторых из них так и остались ядра, забитые неведомыми пушкарями триста лет назад.