Рассказы затонувших кораблей

«Ваза», спасший «Сулен» через триста лет

Многолетняя война с Польшей приближалась к концу. Модернизированная по голландскому образцу, шведская армия вытесняла польские войска из западных районов Ливонии. Мобильные шведские полки, состоявшие из небольших рот, разбивали боевые порядки польской пехоты, выстроенной в классическом испанском стиле — массивными и неповоротливыми каре. Лихие атаки превосходной польской кавалерии захлебывались в крови, когда по ним прямой наводкой картечью били легкие двухсоткилограммовые шведские пушки, так называемые полковые орудия. Такую пушку катил всего один конь, при необходимости ее можно было перемещать на позициях вручную. Польская артиллерия, состоявшая главным образом из тяжелых пушек весом более тонны, застревала в грязи и бездорожье, не успевая прийти на помощь пехоте и кавалерии. Осенью 1621 года после двухмесячной осады пала Рига, через которую шла треть польского экспорта. Этой победой король Густав Адольф ускорил завоевание Ливонии. Тридцатитысячная Рига по населению превосходила все шведские города, вместе взятые! Мечта короля воплощалась: Балтийское море постепенно становилось шведским. Мир 1617 года в Столбово лишил выхода на Балтику Россию. Теперь такая же участь ожидала Польшу. Оставалось лишь захватить побережье польской Пруссии и подчинить последний свободный ганзейский город Данциг (современный Гданьск), через который шел польский зерновой экспорт в Западную Европу.

Как откровенно в духе времени выразился архитектор шведской внешней политики канцлер Аксель Оксеншерна: «Польская нация схвачена за горло!»

Желание Густава Адольфа разделаться с Польшей подогревалось личным конфликтом с польским королем Сигизмундом, все еще претендовавшим на шведский престол. В своих письмах Густаву Сигизмунд по-прежнему отказывался называть его королем, придумывая разные оскорбительные титулы, например: «герцог Сёдерманландский, Нерикский и Вермландский». Можно представить, как был уязвлен молодой самолюбивый король, которого воспитали в уверенности, что он — прямой потомок Магога, внука самого Ноя, а шведы — наследники легендарного племени готов, которые некогда покорили Рим и всю Европу!

Шведская армия при поддержке флота все сильнее «хватала за горло» Польшу, продвигаясь вдоль побережья Пруссии к Данцигу. Вскоре город оказался в блокаде со стороны суши. Но мощные укрепления не позволяли взять Данциг штурмом, кроме того, куда выгоднее было решить дело миром: вынудить власти города отказаться от союза с Сигизмундом и заставить их делиться доходами от морской торговли. До сих пор никому этого сделать не удавалось: Данциг защищали не только укрепления и собственная семитысячная армия, но и покровительство Нидерландов. Этот город был центром голландской торговли на Балтике, там жило много голландских купцов, и вступать в конфликт с одной из крупнейших морских держав Европы было слишком рискованно. Ежегодно в Балтийское море через Эресунн проходило около четырех тысяч голландских торговых судов, абсолютно доминировавших в морских перевозках, и значительная часть этого поистине «золотого потока» направлялась к Данцигу. Перед Густавом Адольфом стояла трудноразрешимая задача: как получить доход от голландско-польской торговли, шедшей через Данциг, экономически ослабить Польшу и при этом не поссориться с Нидерландами?

Развитие событий лишь подталкивало к необходимости решения «данцигского вопроса». В Стокгольм стали поступать тревожные сведения о том, что Сигизмунд превращает свободный город в плацдарм для броска на Швецию. До сих пор угроза высадки поляков в Швеции или Финляндии была минимальной: при сильной армии Польша практически не имела флота. В начале двадцатых годов XVII века в распоряжении Сигизмунда было всего три больших военных корабля. Но в 1623 году польский король заключил с Данцигом договор на строительство десяти кораблей. Это могло стать началом превращения Польши в морскую нацию. Данциг издавна был одним из крупнейших на Балтике центров кораблестроения.

Густав Адольф прекрасно понимал значение флота в военной мощи страны. Как-то он сказал, что после Бога благосостояние королевства зависит от военного флота. Ценой невероятного экономического напряжения Швеции за десять лет, благодаря собственному строительству и закупкам в Голландии, удалось создать сильный флот. Только в переброске войск для осады Риги участвовало 42 военных корабля. Польша, страна куда более богатая и многолюдная, чем Швеция, могла с помощью Данцига быстро сравняться со Швецией в военной мощи на море.

Следовало как можно скорее взять Данциг под шведский контроль.

Возможность для этого появилась в 1626 году, когда Дания — единственная страна, способная воспрепятствовать шведской экспансии вдоль балтийского побережья, — была занята разгоравшейся в Германии войной, получившей впоследствии название тридцатилетней. В июне 1626 года почти пятнадцатитысячный шведский десант на пятидесяти четырех военных кораблях и восьмидесяти семи грузовых судах отправился к побережью польской Пруссии. Внезапный удар был нанесен по Пиллау, расположенному в восточной части данцигской бухты. Город капитулировал без боя, и шведский флот получил базу для операций против Данцига.

Поляки своим зерном кормили отныне шведскую армию! Патрулировавшие по данцигской бухте шведские корабли задерживали «голландцев», шедших в Данциг, и конвоировали купеческие суда в Пиллау. Там шведы брали с них налог и разрешали продолжить путь. В конечном счете расплачиваться за «шведскую наценку» приходилось полякам.

Шведская эскадра из шестнадцати вымпелов бороздила бухту с весны и до поздней осени, не рискуя перейти невидимую границу, до которой доставали пушки крепости Вейчсельмюнде, закрывавшей подход к Данцигу. Под защитой бастионов крепости прятался маленький польский флот — десять небольших кораблей под командой голландского адмирала Аренда Дикманна. Шведы пытались выманить поляков на поединок — но польские корабли выходили из-под защиты крепостных орудий лишь когда шведская эскадра покидала бухту. Такая игра в кошки-мышки продолжалась второй год.

Спешить полякам было некуда: они побеждали, не произведя ни единого выстрела. За них воевали холод, сырость и болезни. Почти половина шведских моряков в «блокадный сезон» 1626 года умерла от лихорадки, цинги или дизентерии. Жизнь на борту военного корабля триста лет назад была пыткой, особенно жестокой в холодных северных широтах, в весенние и осенние месяцы. Обычным явлением были обморожения, заледеневшую мокрую одежду приходилось сушить на себе. Сменного платья у моряков не было, огонь на борту разводить строжайше запрещалось из-за опасности пожара. Относительно тепло было лишь на камбузе, единственном месте на корабле, где поддерживался открытый огонь для приготовления пищи. Моряки ходили хронически промокшими, поскольку по инструкции в ожидании боя надлежало смачивать паруса, чтобы они не сгорели от зажигательных бомб противника. Корпуса кораблей текли, работа по их герметизации и откачиванию просачивающейся воды помпами была практически ежедневным занятием. Спать ложились вповалку прямо на палубном настиле: простуженные, здоровые — все вместе. Весною и осенью температура воздуха нередко опускалась ниже нуля градусов; столь же холодно было и внутри корабля. Даже обязательных гамаков, которые хоть как-то защищали от идущих от палубы сырости и холода, в начале XVII века на флоте еще не было. Они появились лишь в 1675 году. О необходимости их введения говорится в инструкции по флоту, распространенной Адмиралтейств-коллегией: «Известно, что причиной болезней моряков во время последней экспедиции было то обстоятельство, что у них отсутствовала сменная одежда, поэтому капитанам следует выдать матросам веревки в достаточном количестве, чтобы они могли связать себе гамаки и одеяла. Эту работу следует рассматривать как дополнительную нагрузку».

Люди были ослаблены и однообразной пищей, и отсутствием витаминов. Матросы ели в основном солонину и соленую рыбу.

Служить на флоте было куда тяжелее, чем в армии, поэтому туда по королевскому предписанию брали самых крепких и здоровых. Все шведские мужчины в возрасте от 15 до 60 лет несли воинскую повинность. В обязанность пасторам было вменено вести перепись мужчин их приходов. Одного из десяти забирали для службы в армии или на флоте. В 1620 году король приказал призывать на флот лишь мужчин в возрасте от 18 до 40 лет, а не заполнять экипажи, как это делали прежде, «калеками и неполноценными». Однако даже самые сильные выдерживали недолго без традиционного «допинга».

Единственным лекарством от цинги, спасением от заражения гнилой водой и пищей, способом хоть как-то согреться, было пиво. Согласно морскому уложению от 1535 года на 40 человек выделялась одна бочка пива в сутки, это примерно три литра на человека. В 1559 году норму подняли до одной бочки на тридцать человек, а к середине XVII века довели потребление до четырех литров в день на одного члена экипажа. Пиво было трех сортов, отличавшихся качеством и крепостью. Самое крепкое и лучшее, господское пиво, предназначалось для начальников и капитанов, судейское пиво входило в норму шкиперов и штурманов, а корабельное пиво, которое было в два раза слабее «благородных» сортов, давали «простым».

Густав Адольф, обеспокоенный высокой смертностью среди экипажей, предписал в 1628 году тщательно соблюдать нормы поставок на флот хлеба и пива, чтобы «люди могли получать достаточное снабжение и не были вынуждены пить соленую воду, ставшую в прошлые годы причиной многих болезней, расстройств и смертей, к неудобству Его Королевского Величества и государства».

Не будем заблуждаться, говоря о королевских мотивах. Густавом Адольфом двигала никак не жалость, а лишь практические соображения. Король спокойно относился к собственной возможной гибели и даже запретил хирургу вырезать засевшую у него в теле польскую пулю, желая сохранить ее как военный сувенир. В смертях подданных он также не видел причины для переживаний: главное, чтобы они успели выполнить свой долг. Помочь им в этом должно было новое военное законодательство, введенное в действие в 1621 году, незадолго перед походом на Ливонию. Это был свод самых суровых военных законов в Европе. Смертной казнью карались 44 различных нарушения. За оскорбление Бога, в том числе за пьяные ругательства, грозила смерть: «Да умрет он, без права на помилование». За пьянство или сон на посту — смерть. Попытка ударить командира наказывалась отрубанием правой руки, если же это происходило в боевых условиях — виновника казнили. За необоснованное бегство подразделения с поля боя всех офицеров казнили, а среди рядовых по жребию выбирали для казни каждого десятого. За воровство отрезали уши. Штурман, который «из-за небрежности наскочил на скалу», наказывался килеванием, кроме того, он должен был оплатить ремонт из своего кармана. Килевание заключалось в протаскивании на канате под водой с одного конца корабля до другого.

Матроса, жаловавшегося на еду, заковывали в кандалы и на десять дней сажали на хлеб и воду. Тот, чья «небрежность приведет к загоранию корабля, да будет сам брошен в этот огонь. Отказавшийся исполнить приказ на первый раз наказывается килеванием. При вторичном неповиновении виновный приговаривается к расстрелу».

Тяжелая жизнь на борту, частые смерти от болезней и жестокие наказания за малейший проступок превращали ожидание боя в куда более страшный период, чем само сражение. Там хотя бы существовала возможность отличиться или погибнуть: любой из этих выходов мог казаться матросам более привлекательной альтернативой, чем мучительное умирание во время затянувшегося патрулирования. Но шанс вступить в схватку с поляками появился лишь в конце ноября 1627 года.

С наступлением штормовой осени командующий флотом адмирал Гюлленельм увел большую часть эскадры в Швецию. На патрулировании осталось лишь шесть кораблей под командованием полковника Нильса Стьерншёльда, ставшего адмиралом. Это был храбрый, но мало знакомый с морским делом вояка.

Стьерншёльд решил сделать то, что так и не удалось командующему флотом Юлленйельму: он попытался хитростью выманить польскую эскадру из-под прикрытия крепостных орудий. 15 ноября 1627 года экипажи всех шести оставшихся на патрулировании кораблей — «Тигерн», «Пеликанен», «Сулен», «Монен», «Энхоринген» и «Папегойан» — получили долгожданный приказ: эскадра отплывает домой в Швецию. Корабли подняли паруса и на виду у польских наблюдателей, следивших за всеми шведскими перемещениями с крепостных башен, покинули рейд. Но, едва эскадра завернула за мыс Хела, закрывавший обзор со стороны Данцига, адмирал Стьерншёльд приказал отдать якоря. Он объявил свой план: поляки, решив, что блокада в этом году закончена, выведут свои корабли на рейд. Тогда на них и можно будет напасть.

Адмирал оказался прав: когда шведская эскадра внезапно вернулась, все десять польских кораблей стояли на рейде. При виде противника поляки обрубили якорные тросы и ушли под защиту крепости. Самый большой корабль польской флотилии адмиральский «Риттер Санкт Георг» пошел слишком близко к берегу и сел на мель. Спасение на мелководье было обычной польской тактикой в ходе всей затянувшейся игры со шведами на данцигском рейде.

Адмирал Дикманн не оставлял надежды заманить увлеченных погоней преследователей на мель — но на этот раз он сам себя переиграл. Другим польским кораблям все же удалось стащить флагман на глубину, и вся польская эскадра вновь ушла под прикрытие крепости.

И здесь адмирал Стьерншёльд допустил ошибку, ставшую роковой. Он не стал собирать свои корабли вместе, а разрешил им встать на якоря там, где их застало окончание неудачной дневной операции. Лишенные взаимной поддержки, шведские корабли становились легкой добычей противника.

На следующий день под прикрытием темноты и утреннего тумана адмирал Аренд Дикманн вывел свой флот на бой. Два года этот опытный голландский моряк вынужден был выступать в унизительной роли вечного беглеца. Теперь пришел час расплаты. Главными целями стали два шведских корабля: флагманский «Тигерн», стоявший на якоре ближе всего к крепости, и 20-пушечный «Сулен». На польские корабли были взяты солдаты морской пехоты: адмирал Дикманн рассчитывал победить противника в абордажном бою.

Два польских корабля — «Риттер Санкт Георг» и «Меервейб» пошли на «Тигерн», а «Меерманн» взял курс на «Сулен». В грохоте орудийной пальбы корабли сблизились, на палубы полетели абордажные крючья. Два адмирала, Дикманн и Стьерншёльд, вели себя геройски. Дикманн лично вел вперед польскую абордажную команду, а Стьерншёльд, вращая над головой мечом, стоял на актеркасле и руководил обороной.

Но в рукопашном бою ослабленные болезнями и недоеданием шведы не могли сражаться на равных со здоровыми и отдохнувшими на берегу польскими солдатами.

Шведские экипажи, не ожидавшие боя, были лишены даже пива, представлявшегося универсальным средством не только для борьбы с болезнями, но и для поддержания высокого боевого духа. «Чтобы эти молодые люди, сухопутные и моряки, стали смелее и мужественнее, следует давать им перед сражением две бочки лучшего пива, и я приказываю поэтому держать в запасе на каждом корабле по две бочки, затем следует их призвать к мужеству и напомнить об их долге перед верой, королем и Шведским государством, который они должны исполнять до самой смерти», — гласила инструкция, составленная адмиралом Хенриком Флемингом 10 сентября 1628 года для кораблей, отправлявшихся на патрулирование к Данцигу, через год после описываемого сражения.

Офицеры должны были следить за тем, чтобы никто не пытался спрятаться во время боя — таких ждала смерть — а убитых следовало быстро убирать с глаз долой, чтобы не подрывать боевой дух оставшихся в живых. «А если кто-то из наших по Божьей воле погибнет, нужно немедленно бросить его тело в сторону и накрыть старым парусом, если, конечно, нет возможности скинуть труп вниз на балласт, дабы мертвое тело не лежало под ногами у живых и не пугало их, как это случается с чувствительной молодежью», — предписывал адмирал Флеминг в своей инструкции.

Если же исход схватки был предрешен, и все офицеры на борту были убиты, то адмирал Флеминг предполагал, что на борту найдется «какой-нибудь честный и верный швед», который подожжет пороховой погреб и взорвет корабль.

Бой на «Тигерне» как раз приближался к такому трагическому завершению. Погиб капитан «Тигерна» шотландец Симон Стюарт, которому пуля попала в горло. Опустела высокая кормовая надстройка, где сверкающий меч адмирала Стьерншёльда в начале сражения придавал мужество защитникам «Тигерна». Адмиралу ядром оторвало руку, и его, умирающего от потери крови, отнесли с боевого поста в каюту, где он еще успел принять причастие и отдать команду о взрыве корабля. Но пуля настигла матроса, пробиравшегося по залитой кровью палубе с пылающим запалом в руке к пороховому погребу. Неожиданно пополз вниз флаг на актеркасле, что означало капитуляцию. «Тигерн» стал польским трофеем. Но адмиралу Дикманну не довелось пережить триумфа: его убило выстрелом с шедшего на помощь «Тигерну» «Пеликанена».

К концу подходила и вторая схватка, развернувшаяся на «Сулене». Вот-вот и второй шведский корабль, в который абордажными крючьями вцепился польский «Меерманн», должен был спустить флаг. И капитан, и большая часть экипажа «Сулена» погибли в бою. Но внезапно участники сражения с других кораблей стали свидетелями странной картины: на «Меерманне» принялись лихорадочно обрубать тросы абордажных крючьев, а с палубы «Сулена» в воду начали прыгать люди. Через несколько секунд раздался страшный взрыв. Шкипер «Сулена» выполнил инструкцию и взорвал свой корабль.

Вместе с «Суленом» на дно ушли несколько десятков шведских моряков и 22 солдата польской морской пехоты, не успевших перебраться на борт «Меерманна». 32 шведа спаслись, перепрыгнув в последний момент на польский корабль. Еще четырнадцать шведских моряков поляки выловили из воды.

Поражение шведов в битве было полным.

Четыре оставшихся шведских корабля, не решаясь продолжить бой, пустились в бегство в Пиллау. Польские корабли бросились в погоню, но не сумели их догнать. Поляки с триумфом привели «Тигерн» в Данциг. По улицам города за гробом адмирала Дикманна шли закованные в кандалы шведские пленники.

Победа в этом сражении, не повлиявшая на исход польско-шведской войны, имела для поляков огромное психологическое значение. Оказалось, что непревзойденный шведский флот можно побеждать! «Подумай, уважаемый Читатель, не достойно ли помещения в хроники то событие, когда под Гданьском солнце зашло в полдень, в то время как обычно оно заходит лишь вечером?» — писала после сражения Комиссия Королевских Кораблей — польское Адмиралтейство — подразумевая название взорванного шведского корабля «Сулен» (Солнце).

Вскоре после битвы король Сигизмунд приказал отчеканить памятную медаль «Победа польского флота под Оливой» (сражение разыгралось поблизости от этого города, являющегося сейчас частью Гданьска), но и спустя столетия в Польше периодически выпускали памятные знаки в честь давней схватки.

Трофейный «Тигерн» воевал под польским флагом всего пять лет. В 1632 году весь польский флот, состоявший тогда из девяти кораблей, был захвачен шведами во время осады Висмара. Что же касается шведских пленников, то уже через год они были отпущены из Данцига на родину. Пятого июля 1628 года в Стокгольм прибыл и гроб с телом геройского, хотя и не слишком умелого адмирала Нильса Стьерншёльда. Когда галера с гробом адмирала проходила мимо стоявшего у замка «Тре Крунур», только что построенного огромного 64-х пушечного семидесятиметрового корабля «Ваза», его орудия салютовали герою. Через месяц «Ваза», названный так в честь шведской королевской династии, должен был присоединиться к эскадре, блокировавшей Данциг, и тогда павший адмирал и погибший «Сулен» были бы отомщены. Артиллерия «Вазы» была так сильна, что ее так называемый эффект (калибр орудий, умноженный на их количество) превосходил всю огневую мощь польского флота, вместе взятого.

Среди почти семисот резных украшений и скульптур на библейские и мифологические темы, украшавших вновь построенный корабль и призванных возвеличить Швецию и ее короля, имелось два изображения, выполненных в стиле откровенной политической сатиры. Они не оставляли сомнений в том, против кого должны были обратиться орудия самого мощного корабля шведского флота. В носовой части «Вазы» под каждой из крановых балок резчики изобразили польского дворянина, пробирающегося на четвереньках под скамейкой. Сюжет был основан на польском обычае, согласно которому провинившийся дворянин должен был, по-собачьи рыча, пролезть под скамьей. Прилюдным унижением такой человек мог заслужить себе прощение. «Ваза» должен была заставить всю Польшу «залезть под лавку»!

Но салют в честь погибшего адмирала не имел боевого продолжения.

Будущий флагман шведского флота прошел всего несколько сот метров. 10 августа 1628 года, во время своего первого плавания корабль внезапно перевернулся под порывом ветра и ушел на дно. Все произошло на глазах множества стокгольмцев на выходе из города напротив острова Бекхольмен. Как писал один из свидетелей трагедии, «„Ваза“ полностью лег на борт… и медленно стал тонуть, с поднятыми парусами, развевающимися флагами и всем остальным».

Вместе с «Вазой» погибло около пятидесяти человек, в том числе женщины и дети — члены семей моряков, которым было разрешено проводить своих близких часть пути до базы флота Эльвснаббен в Стокгольмском архипелаге. Многим просто повезло: они еще не успели подняться на борт обреченного корабля. Полный экипаж «Вазы» по спискам составлял 133 человека, кроме того, флагман должен был принять на борт еще 300 солдат.

Гибель «Вазы» стала катастрофой национального масштаба: корабль строили почти три года, его стоимость составила около пяти процентов всех государственных расходов за год. Король с войсками находился в Польше и еще не получил сообщения о случившемся, но не надо было обладать большой фантазией, чтобы представить себе его гнев. Уже на следующий день после трагедии государственный совет назначил следствие.

Зная, с какой жестокостью закон карал виновников даже куда меньших нарушений, чем гибель «Вазы», можно было бы предположить, что смертные казни последуют одна за другой. Но случилось невероятное. Виновных в катастрофе не нашлось, и никто в результате даже не был наказан!

Следственная комиссия из 17 человек, под председательством риксадмирала Карла Карлссона Юлленйельма прежде всего предположила, что корабль перевернулся из-за халатности офицеров. Или на «Вазу» было нагружено слишком мало балласта, или пушки не были закреплены и во время крена перекатились на один борт, отчего корабль перевернулся. Первым был допрошен начальник отряда кораблей Эрик Енссон, спасшийся во время аварии. Он поклялся, что лично проверил крепление пушек, здесь все было в порядке (когда «Ваза» был поднят уже в наше время, ученые смогли подтвердить слова офицера). Причина аварии, по его мнению, заключалась в излишней высоте надстроек, в результате чего корабль «был тяжелее сверху, чем снизу». Взять дополнительный балласт также не представлялось возможным. Пушечные порты возвышались над водой не более чем на три с половиной фута, и при увеличении балласта в них могла хлынуть вода.

Одним из главных обвиняемых был шкипер Йоран Матссон. Контроль за размером балласта входил в его прямые обязанности. Но этот офицер утверждал, что балластное пространство было наполнено камнями доверху, а о плохой остойчивости корабля хорошо знал сам адмирал Флеминг. Накануне трагедии была проведена проверка «Вазы» на остойчивость, когда тридцать человек по команде перебегали с одного борта на другой. С каждым разом корабль при этом раскачивался все сильнее, и после третьей попытки адмирал приказал прекратить испытание, поскольку, «если бы они продолжили свои пробежки, корабль бы перевернулся». Шкипер, по его словам, выразил сомнение в остойчивости «Вазы» еще при загрузке балласта, на что адмирал Флеминг ответил: «Мастер строил корабли и прежде, поэтому Матссону не о чем беспокоиться».

Когда выяснилось, что обвинить офицеров «Вазы» нельзя, не посадив на скамью подсудимых и адмирала, следственная комиссия направила свои усилия на поиск виновных среди строителей. Но здесь дело пошло еще хуже. Голландский мастер Хенрик Хюбертссон, строивший «Вазу», скончался за год до спуска корабля на воду, а его преемники дружно уверяли, что строили так, как приказал сам король. Густав Адольф лично установил основные размеры корабля, а также одобрил образец, с которого надлежало копировать «Вазу». Это был французский корабль, выстроенный в Голландии для герцога де Гиза.

И король, и адмирал были неподсудны, а у членов следственной комиссии хватило совести и мужества не искать козла отпущения. Дело было похоронено в архивах.

Голландцы, считавшиеся ведущими корабелами в Европе, в первой половине XVII века еще не пользовались чертежами, позднее к этому пришли англичане. Мастера строили корабли, руководствуясь лишь основными размерами и примерным описанием. Это обстоятельство увеличивало вероятность того, что необходимые пропорции окажутся нарушены. Но голландский мастер Хенрик Хюбертссон считался опытным корабелом, до «Вазы» он выстроил несколько превосходных кораблей, и грубый просчет с его последним творением выглядел странным.

Специалисты сегодня предполагают, что одним из виновников трагедии был сам король. Густав Адольф успешно экспериментировал с полевой артиллерией, но при строительстве «Вазы» его указания о пушечном вооружении корабля оказались роковыми. Большинство шведских и других европейских кораблей того времени были однопалубными и вооружены десятью-двадцатью 12-фунтовыми пушками. Навыка в строительстве кораблей с двумя крытыми артиллерийскими палубами у европейских мастеров почти не было, но и те немногие корабли, что сходили с верфей, вооружались так, чтобы центр тяжести находился как можно ниже. Для этого на верхней палубе устанавливали более легкие пушки, а на нижней размещали тяжелые 12-фунтовые пушки. 24-х фунтовые пушки применялись главным образом в качестве осадной артиллерии и на кораблях были редкостью. Но король хотел видеть новый корабль настоящей плавучей крепостью, поэтому распорядился установить на нем единую артиллерию: семьдесят две 24-х фунтовых пушки облегченной конструкции. Строительство уже шло полным ходом, и проект пришлось менять на ходу, надстраивая еще одну батарейную палубу. Балластное пространство «Вазы» было достаточно лишь для традиционного однопалубного корабля. В конце концов главную корабельную артиллерию сократили до сорока восьми 24-х фунтовых пушек, но ситуацию, как показал первый же рейс «Вазы», это не спасло. Возможно, этот корабль смог бы сохранить остойчивость при серьезном «облегчении» надстроек и более радикальном уменьшении вооружения.

Хотя жители Данцига так и не увидели этот «авианосец» XVII века, а орудия «Вазы» не рассчитались с польским флотом за поражение шведов в морском сражении под Оливой, король Густав Адольф сумел добиться выгодного окончания войны с Польшей. Помогли Англия и Франция, стремившиеся поскорее «освободить» Густава Адольфа от его польских проблем для участия Швеции в тридцатилетней войне. Под нажимом английских и французских дипломатов польский король Сигизмунд отказался от притязаний на Ливонию и уступил Швеции на шесть лет право получать налоги с прусских городов. Перемирие было подписано в сентябре 1629 года в Альтмарке. Отдельное соглашение было заключено с Данцигом. Этот город оставался свободным, но обязался выплачивать шведской короне 3,5 процента от стоимости всех товаров, проходивших через его порт. Кроме того, Данциг согласился не принимать и не вооружать в своем порту корабли, которые могли бы использоваться против Швеции. Давняя мечта шведских королей сбылась: Балтика практически превратилась во внутреннее шведское море. «Все порты Балтики — от Кальмара до Данцига, через Ливонию и Пруссию, — оказались в руках Его Королевского Величества», — гордо писал составивший текст мирного соглашения канцлер Аксель Оксеншерна.

Швеция стояла на пороге тридцатилетней войны, ставшей пиком ее государственного взлета. Поэтому можно сказать, что резчики, украсившие «Вазу» фигурами римских цезарей и библейских героев, в принципе верно передали самоощущение шведов и их короля-победителя. Не менее символична и быстрая гибель гордого корабля, воплощавшего великодержавные устремления Швеции. Бедная малонаселенная страна не смогла надолго удержаться в роли сверхдержавы, и изгнанные с берегов Балтики соседи уже в следующем веке начнут сбивать замки со шведских ворот, поставленных на пути к морю.

«Ваза» затонул на глубине 32-х метров в центре Стокгольма, и его мачты долгие годы возвышались над водой, подавая надежды на возможность подъема. Но почти десятилетние усилия вернуть «Вазу» в строй пропали даром. Тросы и цепи рвались, корабль прочно стоял на глинистом дне.

На смену государству пришли частные предприниматели, предлагавшие короне свои планы подъема «Вазы» или его пушек.

Наибольшего успеха добились в 1663 году шведский полковник Ханс Альбрехт фон Трейлебен и некий Андреас Пекелль, сумевшие с помощью невиданного приспособления — водолазного колокола — совершить чудо: поднять более пятидесяти пушек «Вазы». Орудия с верхней батарейной палубы водолазы доставали, предварительно отдирая палубные доски, а прочие вытаскивали через орудийные люки. Видимость в районе гибели «Вазы» почти нулевая, температура воды на дне составляет несколько градусов Цельсия, поэтому умению и отваге водолазов Трейлебена и Пекелля можно только поразиться. Масок у них не было, а единственной защитой от холода глубин служила одежда из двойной кожи, сшитая наподобие комбинезонов.

Следующую попытку добраться до оставшихся орудий «Вазы» предпринял человек по фамилии Либертон в 1683 году. Но его успехи оказались куда скромнее: он «выловил» лишь одну 24-х фунтовую пушку, которую к тому же отказались купить у него шведские власти. На этом о «Вазе» забыли, и уже через несколько десятилетий стокгольмские рыбаки лишь удивлялись, что за странное препятствие на дне рвет их сети и не отпускает брошенные якоря.

Вероятно, «Ваза» так и не поднялся бы из небытия и не стал главным экспонатом всемирно известного музея, носящего имя этого корабля, если бы не два, на первый взгляд не связанных между собой, события, случившихся вскоре после первой мировой войны.

Рыбак Эрик Нордстрём, промышлявший в Стокгольмском архипелаге неподалеку от Нюнэсхамна, намертво зацепился якорем за что-то на дне и позвал на помощь водолаза с работавшего поблизости судна торговца металлоломом Ольшанского. Последний занимался подъемом затонувших в годы первой мировой войны судов и их грузов. Водолаз, соблазненный предложенной ему бутылкой коньяка, согласился посмотреть, что там произошло с якорем рыбака. Через несколько минут он выскочил из воды, точно пушечное ядро, по словам самого Нордстрёма, и выпалил, что на дне лежат пушки «со времен Иисуса Христа». Старинные бронзовые пушки, как удалось установить приглашенному в качестве эксперта профессору истории Нильсу Анлунду, принадлежали шведскому кораблю «Рикснюкельн», возвращавшемуся из Польши с ранеными и больными. Корабль разбился и затонул в осенний шторм 1628 года. Ольшанский продал пушки государству за очень высокую по тем временам сумму в 60 тысяч крон. Торговец понял, что настоящее состояние можно сделать не на современном металлоломе, а на старинных кораблях. Он перегнал свое водолазное судно к острову Даларё, возле которого затонул в 1676 году другой старинный шведский военный корабль — «Риксэпплет». Получив разрешение властей, он взорвал корпус корабля, чтобы было легче поднять дорогостоящие бронзовые пушки. Увы, пушек на корабле не оказалось, и Ольшанскому пришлось довольствоваться продажей обломков из мореного дуба, на которые рассыпался «Риксэпплет». Почерневшее от многолетнего пребывания на глубине дерево очень ценилось изготовителями мебели и деревянных украшений.

Тогда же произошло и второе событие, оказавшееся решающим в судьбе «Вазы» и шведской морской археологии. Врач Франзен, отдыхавший с семьей в своем летнем доме на Даларё, получил в подарок колесо от пушечного лафета. Это была плата Ольшанского за помощь в печальном деле. Во время разграбления «Риксэпплета» погиб один из водолазов Ольшанского, и единственному оказавшемуся на острове врачу пришлось выписывать свидетельство о смерти и организовывать отправку тела в Стокгольм. Колесо старинного лафета стало любимой игрушкой сына врача, Андерса Франзена, и определило его дальнейшую судьбу: он увлекся затонувшими кораблями.

В начале 50-х выпускник отделения кораблестроения Королевской высшей технической школы в Стокгольме Андерс Франзен уже точно знал область своих поисков. Это были шведские военные корабли, затонувшие в двухсотлетний период между началом XVI и концом XVII веков. Свой выбор он объяснял тем, что архивных свидетельств о гибели кораблей более раннего периода просто не существовало, а XVIII век, принесший кораблестроение по чертежам, он считал скучным с точки зрения археологии. Торговые суда Андерс Франзен вычеркнул из своего списка сразу: они были, как правило, небольших размеров, анонимны и бедны на находки.

Архивные поиски позволили установить приблизительные места гибели 12 кораблей этого периода, затонувших у балтийского побережья Швеции. Одним из них был флагманский корабль «Ваза». Летом 1953 года Андерс Франзен отправился в Государственный архив, чтобы разыскать документы на другой корабль в своем списке — «Ресанде Ман» (Путешественник), привлекший его внимание своим романтическим названием.

Неизвестно, когда бы дошла очередь до «Вазы», если бы не встреча в архиве со старым профессором Анлундом, который когда-то установил место гибели «Рикснюкельна». Этот корабль затонул в тот же год, что и «Ваза», поэтому профессор в ходе своих поисков документов по «Рикснюкельну» наткнулся на множество интересных свидетельств, касающихся «Вазы». «Найди „Вазу“, если ты это сделаешь, то найдешь самое большое сокровище из всех, там скрывается настоящее богатство!» — посоветовал профессор молодому исследователю.

«Анлунд имел в виду 64 бронзовые пушки „Вазы“. Он тогда не знал, что фон Трейлебен поднял большинство из них», — рассказывал позднее Андерс Франзен.

Архивные свидетельства не отличались точностью, и Андерс Франзен в течение трех лет вдоль и поперек бороздил на лодке Стокгольмский пролив, пытаясь найти остов корабля с помощью волочившегося по дну якоря-кошки. Чтобы кошку можно было вытащить в случае зацепа, странный рыбак, за манипуляциями которого с любопытством наблюдали стокгольмцы, снабдил свой инструмент ослабленными крючьями, которые разгибались при определенном усилии. В места зацепов Андерс опускал прибор собственного изобретения, представлявший собой тяжелый цилиндр с отверстием на конце. Если бы кошка зацепилась за «Вазу», в отверстии цилиндра должен был оказаться кусочек черного дуба. И в августе 1958 года цилиндр, опущенный на месте очередного зацепа, принес желанную пробу! Андерсу повезло: на находившейся поблизости верфи в тот день работал его знакомый водолаз. Он согласился проверить происхождение кусочка черного дуба.

Водолаз сообщил по телефону со дна, что стоит по грудь в иле, видимость нулевая, но ему удалось нащупать борт корабля. Вскоре последовало новое сообщение: в борту прорезаны прямоугольные отверстия. Это были орудийные порты. Открытие состоялось.

Опутанный обрывками рыбацких сетей, с четырьмя десятками якорей разных столетий, вонзившихся в его корпус, с сорванной палубной обшивкой, старинный корабль был тем не менее почти цел! Он стоял на киле, погрузившись на несколько метров в глину. В принципе, его можно было поднять.

Но самое трудное было впереди. Прилива общего энтузиазма сенсационная находка поначалу не вызвала. Понадобилась вся энергия убеждения Андерса Франзена, чтобы у «Вазы» появился шанс покинуть свою более чем трехсотлетнюю стоянку. Ни в Швеции, ни в мире не было практики подъема на поверхность старинного корабля таких размеров, опыта консервации подобных гигантов также не существовало. Многомиллионные суммы затрат отпугивали даже самых благожелательно настроенных политиков. От идеи государственного финансирования проекта пришлось отказаться. Андерс Франзен стал искать другие пути. Директор компании «Нептун», специализировавшейся на подъеме затонувших судов, согласился провести все работы бесплатно. За это его пообещали представить к званию Комендора ордена Вазы. Командование ВМС Швеции согласилось перенести подготовку своих боевых пловцов к месту гибели корабля. Хандельсбанкен (Торговый банк) выпустил миллион сувенирных монет, которые продавались по всей Швеции по десять крон за штуку. Подъем старинного корабля постепенно превратился в общенациональное предприятие.

Водолазы проделали под «Вазой» тоннели, завели в них тросы, и в августе 1959 года корабль второй раз в своей истории пустился в плавание. На этот раз он двигался под водой. Два понтона вырвали драгоценный 700-тонный груз из его глиняных тисков в месте гибели корабля у Бекхольмена, и «Ваза» был перенесен на шестнадцатиметровую глубину у острова Кастелльхольмен. Путешествие в 600 метров заняло 28 дней! Весной 1961 года наступил следующий этап в спасении «Вазы» из его подводного плена. Корабль с помощью понтонов стали медленно поднимать на поверхность. Это было величественное и незабываемое зрелище. На встречу со своим прошлым пришли тысячи стокгольмцев. Оркестр флота играл марши. В воздухе висели вертолеты с телеоператорами и фотографами со всего мира. Собравшиеся ждали появления «Вазы», знатоки сообщали его размеры, и все же когда в девять часов утра темную воду прорезали контуры прямоугольной черной громады корабля с торчащими шпангоутами, из груди собравшихся вырвался дружный вздох. Кто мог представить, что в самом центре столицы более трехсот лет скрывался такой гигант! Точно призраки прошлого, из воды вынырнули две мужские головы, венчавшие деревянные кнехты в носовой части. Когда-то через блоки в этих кнехтах проходили канаты, с помощью которых маневрировали парусом фок-мачты. Как только верхняя часть «Вазы» показалась над водой, приступили к работе насосы, откачивавшие воду из его корпуса. Аквалангисты одновременно заделывали десятки пробоин и щелей, через которые вода поступала снаружи. Наконец, корабль удалось завести в док. Подъем был закончен.

Шланги еще не успели промыть «Вазу» от тонн черного донного ила, когда на борт корабля поднялись археологи в прорезиненных комбинезонах — они точно вошли в далекое прошлое. На «Вазе» были найдены столовая утварь и оружие, монеты и части одежды, плотницкие инструменты и бочонки с остатками пищи: еще никогда прежде ученые не имели возможности так полно восстановить быт людей в начале XVII века.

Консервация корабля и поиск мест крепления почти двенадцати тысяч оторвавшихся от корпуса элементов конструкции и украшений заняли почти два десятилетия. Работы по приданию «Вазе» первоначального вида окончательно не завершены и до сих пор. В 1990 году корабль переместился в специально выстроенное для него музейное здание и стал местом паломничества туристов со всего мира. Музей корабля «Ваза» принимает почти миллион посетителей в год, и доходы от продажи билетов уже давно окупили все затраты по его подъему и консервации. Сегодня можно лишь с улыбкой отнестись к реплике одного из шведских парламентариев, воскликнувшего в начале 50-х, когда обсуждался проект подъема «Вазы»: «Кто захочет платить за то, чтобы посмотреть на старый остов затонувшего корабля!»

Находка и подъем «Вазы» пробудили интерес к морской археологии не только в Швеции, но и во всем мире. Старинные затонувшие корабли получили шанс избежать участи «Риксэпплета», «разобранного» на шкафы, двери и стулья. Одним из таких спасенных кораблей стал уже знакомый нам «Сулен», погибший в сражении в Данцигской бухте. «Ваза» так и не смог помочь «Сулену» в «первой жизни» этих кораблей, но зато выручил его уже в наше время.

В 1969 году, в связи со строительством нового морского порта в Гданьске, появилась необходимость обследовать большой участок акватории гданьской бухты, по которому должен был пролечь морской маршрут в возводимый порт. Бухту «прочесывали» сонаром, выявляя возможные навигационные препятствия, и когда прибор показал очередную помеху, находившуюся на глубине шестнадцати метров, на дно опустились водолазы. Они ожидали увидеть одно из многих судов, затонувших в этих местах в годы второй мировой войны, возможно, остатки погибшей в шторм рыбачьей шхуны, но их глазам открылась невероятная картина. Участок ровного песчаного дна был усыпан балластными камнями, сверху лежали старинные пушки, из песка торчали почерневшие от времени дубовые шпангоуты. Место давней катастрофы, находившееся примерно в пяти километрах от побережья напротив курортного городка Сопот, совпадало с архивными сведениями о гибели в битве при Оливе шведского корабля «Сулен». Изучение найденных на дне предметов, прежде всего пушек и монет, подтвердило первоначальные предположения: польские гидрографы наткнулись на этот корабль, погибший рыцарской смертью. Море сохранило свидетельства сражения, разыгравшегося в данцигской бухте в конце ноября 1627 года. В одной из пушек археологи обнаружили так и не выпущенное ядро, а носовая часть «Сулена» отсутствовала: именно здесь находилась пороховая камера, взорванная по приказу капитана корабля.

Открытие «Сулена» имело такое же значение для польской морской археологии, как и находка Андерсем Франзеном «Вазы», — для шведской. Это были корабли одного времени, и даже предназначались они для участия в совместной военной операции. Взрыв оставил от «Сулена» лишь донную часть, кроме того, он был по размерам почти в три раза меньше «Вазы», поэтому перед польскими специалистами стояла куда более простая задача, чем перед их шведскими коллегами. Однако, работы на месте гибели корабля затянулись почти на двенадцать лет. Лишь летом 1980 года, освободив донную часть корабля от балластных камней и подняв на поверхность сотни предметов, от пушек до столовых приборов и фрагментов личных вещей экипажа, археологи посчитали первый этап работ завершенным. Оставалось решить последний вопрос: что делать с остатками корпуса корабля? Вероятно, если бы не уникальная операция по спасению «Вазы», эта проблема была бы решена просто. Донную часть оставили бы лежать на прежнем месте, как не представлявшую интереса для исследователей. Но «Ваза» перевернул все прежние представления о ценности того, что прежде считалось лишь обломками, пригодными разве что для изготовления сувениров.

Поднять всю донную часть «Сулена» на поверхность — значило потратить большие средства на ее консервацию. Денег на это не было. Оставить корабль на прежнем месте — значило подвергнуть его риску разрушения. Как раз над ним должен был пройти новый судоходный маршрут в гданьский порт. И «Сулен», как и «Ваза» за два десятка лет до него, вновь пустился в плавание спустя более чем триста лет! Под донную часть подвели тросы, и буксир, приподняв «Сулен» на четыре метра под поверхностью воды, перенес его на новую безопасную подводную стоянку в районе Гдыни. Там шведский корабль лежит и сейчас, дожидаясь того времени, когда польские археологи получат возможность сделать его музейным экспонатом.

Предметы, поднятые с «Сулена», выставлены в залах Гданьского морского музея. «Сулен» и «Ваза» естественным образом дополняют друг друга, давая представление о шведском периоде великодержавия. Лишь познакомившись с «Суленом», средним кораблем шведского военного флота, можно понять, каким грандиозным проектом было строительство «Вазы». Семьсот скульптур и резных украшений «Вазы» должны были поражать воображение и подданных короля Густава Адольфа, и его врагов. Среди обломков «Сулена» было найдено единственное резное украшение в виде мужской головы, представлявшей, вероятно, Геркулеса. Голова венчала деревянную лебедку с блоком, предназначавшуюся для поднятия тяжестей. Известно, что «Сулен» был куплен в Голландии, а в Эльвсборге, шведской крепости на западном побережье, его лишь переоборудовали и вооружили. Голландские военные корабли отличались от других европейских скромностью оформления, и тем не менее контраст между единственным украшением, найденным на месте гибели «Сулена», и семью сотнями резных фигур и орнаментов «Вазы» разителен. Археологи нашли все двадцать пушек «Сулена». Самая старая была отлита в 1560 году, последняя — в десятые годы XVII века. Все они разнокалиберны, причем четыре пушки — шведские военные трофеи. Две из них отлиты в Польше, и две — в России. Подобный разброс в артиллерийском вооружении был типичным для военных кораблей начала XVII века. Хотя с «Вазы» подняли лишь три пушки, архивные источники свидетельствуют о том, что на его борту, не считая орудий меньших калибров, находилось 46 новых 24-х фунтовых пушек шведского производства. Такая мощь и единообразие вооружения, вероятно, поражали воображение военных специалистов того времени так же, как появление первых атомных подводных лодок в наше время.

Иметь сильные флоты во все времена могли позволить себе лишь преуспевающие, богатые страны. Как же сумела построить «Вазу» и еще десятки дорогостоящих военных кораблей малонаселенная крестьянская страна, какой была Швеция в начале XVII века? Архивы свидетельствуют о величайшем напряжении сил, с которым государство создавало свой флот. Многомесячные перерывы в строительстве кораблей из-за финансовых затруднений были обычным явлением. Трудовой энтузиазм поддерживался страхом жестоких наказаний. Один из судебных протоколов середины XVII века рассказывает о четырех плотниках, отказавшихся работать из-за того, что им долго не выплачивали зарплату. Суд приговорил этих рабочих за мятеж к смертной казни. В последний момент, когда они уже прощались с жизнью и успели принять причастие, смертную казнь им заменили на шесть прогонов сквозь строй из 260 человек.

Однако, на одной экономии и страхе корона не смогла бы построить ни «Вазу», ни другие корабли. И флот, и все государство, в буквальном смысле этого слова, держались на плаву с помощью меди. Этот металл в первой половине XVII века превратился в главный экспортный товар страны, а Швеция стала абсолютным лидером по поставкам в Европу меди, которая шла прежде всего на покрытие шпилей церквей и крыш дворцов. Среди тысяч предметов, поднятых с «Вазы» и «Сулена», были найдены так называемые клиппинги — массивные прямоугольные медные монеты, введенные в обращение Густавом Адольфом в 1625 году вместо прежних серебряных денег. Эти монеты свидетельствуют об усилиях короля сохранить доходы от продажи меди, необходимые для армии и флота. Когда цены на медь в Европе стали падать, король решил сократить экспорт этого металла, не уменьшая его добычи. Образовавшиеся излишки в принудительном порядке навязывались населению в качестве денег. Так что кожаные кошельки матросов «Сулена» и «Вазы» были, вероятно, самыми тяжелыми в Европе! Финансовое изобретение так понравилось властям, что медные деньги начали чеканить в огромном количестве, — и они обесценились. Цена металла, из которого были изготовлены «обрезки», оказалась в Европе выше, чем стоимость самих денег в Швеции. В результате европейские купцы стали вывозить из Швеции монеты, и казна начала терпеть убытки. «Медный» период в шведском денежном обращении закончился.

Тем не менее, стоит оценить изобретательность короля бедной страны и с уважением взглянуть на грубые медные прямоугольники, на которых вырос такой величественный и красивый корабль, как «Ваза», а Швеция смогла войти в число ведущих европейских держав.