Разорванная паутина

Вместо эпилога

Книги о таких людях, как Константин Скрябин, не имеют права на эпилог. Не только потому, что прославленный академик продолжает жить и творить. Просто под жизнью ученого и мыслителя такого масштаба невозможно подвести черту, за которой всегда стояла бы некая неизменная сумма. Величина эта — итог научной и общественной деятельности исследователя — все время растет и будет возрастать еще многие годы. Конечно, можно сообщить, что грудь Героя Социалистического Труда академика Скрябина украшают пять орденов Ленина, три ордена Трудового Красного Знамени, боевой орден Красной Звезды; что его труды были отмечены Ленинской и двумя Государственными премиями. Возможно, следовало бы вспомнить также пароход на канале Волго-Дон, пик в горах Тянь-Шаня, институт в Москве и улицу в городе Новочеркасске, которые носят имя Скрябина… И все же не в этих явных знаках признательности современников видится мне итог трудов этого неуемного человека.

Сам Константин Иванович наиболее важным, венчающим делом жизни считает свои уникальные по собранному в них материалу, многотомные сочинения. Спору нет, двадцати скрябинских томов «Трематод животных и человека», десяти томов «Основ нематодологии» (а будет всего восемнадцать!), двух томов «Основ цестодологии» (и это только начало!) вполне достаточно для того, чтобы безоговорочно причислить творца этих книг к классикам науки. И все же я позволю себе не согласиться с моим героем, когда он утверждает, что в его деле самое главное — эти тома.

Главное, видимо, все-таки в том, что ученый открыл человечеству правду об угрожающей гельминтной опасности. Там, где до него специалисты видели лишь островок научной суши, Скрябин обнаружил целый материк неизведанного. В жалкой веточке зоологии открыл он науку всечеловеческого значения, область, вызывавшую презрительное хихиканье, выдвинул в разряд важных разделов Большой Биологии.

Скрябин не только разоблачил гельминтологическую паутину, но первый помыслил о том, как в масштабах планеты разорвать ее, уничтожить паразитическую нечисть. Скрябинский план девастации — крупнейшая победа науки. Ученый прав, видя в этом плане победу социалистического порядка. «Когда другие цивилизованные страны поставят перед собой девастационные задачи, а это случится неизбежно, вопрос только во времени, — писал он, — то придется признать приоритет советской науки, позаимствовать наши приемы, наш советский передовой опыт».

Если бы даже академик Скрябин дал людям только свою теорию девастации и ничего больше, то и тогда имя его вошло бы в список благодетелей человечества, в список, где значатся имена Луи Пастера, Роберта Коха, Даниила Заболотного, Владимира Хавкина, Рональда Росса, Александра Флеминга. Но он создал, кроме того, школу, каких не знает ни одна страна мира, создал мощную государственную организацию по борьбе с гельминтами, каких нет ни в одном государстве.

Шестьдесят лет непрерывного титанического труда — вот что, в конечном счете, главное в жизни и личности академика Скрябина. Мне пришлось прочитать много статей и даже книг, посвященных его деятельности. Там было перечислено все сколько-нибудь значительное из того, что совершил он за свою жизнь. Немало было произнесено и хвалебных эпитетов, вполне, впрочем, справедливых. И все же из всей «скрябинианы», думается мне, лишь одна заметка в тридцать пять строк абсолютно точно определила современное и будущее значение ученого. Эту коротенькую заметку (автор назвал ее просто «К. И. Скрябин») около тридцати лет назад написал видный русский биолог, профессор В. Л. Якимов. Привожу ее полностью:

«В свое время естествоиспытатель Бюффон утверждал, что лучшая способность великих людей состоит в умении терпеливо работать. К таким терпеливо работающим я отношу и Константина Ивановича Скрябина. Еще на заре его научной деятельности я сказал в „Вестнике общественной ветеринарии“, что из всех русских ветеринарных работников наиболее работоспособным я считал его. И с тех пор не переменил своего мнения о нем. Он долго и терпеливо работал, и результатом его труда явилась советская гельминтология, так высоко стоящая и должно оцениваемая как в СССР, так и на Западе.

Можно было бы много и долго говорить о его заслугах перед наукой, но все это было бы излишним: дела говорят сами за себя.

Я озаглавил эту заметку просто „К. И. Скрябин“ и не поставил перед этими словами ни „академик“, ни „заслуженный деятель науки“, ни даже „профессор“ и „доктор“ — они излишни. Наши потомки, наши современники могут не понять этих титулов, но имя К. И. Скрябина они будут знать».

Что можно к этому еще добавить?