Разорванная паутина

V. Пора зрелости

Судьбы наук подобны людским судьбам. Как человек, наука рождается, переживает время юности, достигает зрелости и возмужания. В ребячестве она учится языку, в юности горячится, увлекается и творит ошибки. Зрелость науки, как и зрелость человеческая, определяется тем, что, накопив достаточно знаний, она начинает приносить конкретную пользу, служить обществу.

Пора зрелости пришла к гельминтологии в начале тридцатых годов. Почти полтора десятка лет рожденная революцией наука копила факты, создавала свой язык, формировала взгляды и методы. Но в 1928–1930-х годах, когда по стране прокатилась волна коллективизации и впервые табуны, стада и отары стала общественной собственностью, от гельминтологов потребовались активные действия. В короткое время весь скот страны был собран в общих коровниках, сараях, кошарах. Изменились условия кормления, ухода за животными. Болезни скота, составлявшие прежде личную заботу каждого хозяина, вдруг стали явлением массовым, общественно значимым. Серьезно начали напоминать о себе и гельминтозы — заболевания, вызванные паразитическими червями. Следовало немедленно, в масштабах целой страны, дать отпор всей этой нечисти.

Завершая до революции ветеринарный институт, выпускники произносили текст «Ветеринарного обещания», в котором, между прочим, присягали: «Добросовестно исполнять обязанности своего звания, способствовать сохранению здоровья домашних животных и по возможности излечивать их болезни». Но то-то и беда, что излечивать, например, гельминтозы (составляющие добрую половину болезней скота) ветеринары не имели никаких возможностей. Единственно, чем располагал специалист, это набором средств, с помощью которых можно было изгонять паразитов. При этом никто толком не знал, как и почему известные с древних времен препараты — скипидар, камала и рвотный камень — действуют на червя и заставляют его покинуть тело хозяина.

Не умели ветеринарные врачи ни диагностировать гельминтные заражения, ни предсказать, когда и как больное животное заразит своих соседей. «Глистогонная методика», еще куда ни шло, годилась для единоличного хозяйства, когда в сарае у крестьянина одиноко стояла его собственная коровенка. Но в колхозном коровнике, где бок о бок находятся сотни животных, изгонять паразитов по старинке — означало бы только разносить заразу. К тому же в старых учебниках утверждалось, что большая часть наиболее зловредных гельминтозов вообще неизлечима и больной скот следует прирезать. Социалистическое хозяйство не могло опираться на такие, с позволения сказать, советы. Оно нуждалось в массовом лечении и профилактике гельминтозов.

Первыми заявили свои претензии науке овцеводы. Осенью 1929 года они обратились к директору Всесоюзного института гельминтологии профессору Скрябину с настойчивой просьбой: спасти стада овец в крупных совхозах Сибири и Северного Кавказа, где вспышки гельминтозов уносили от 60 до 80 процентов молодняка. Легко сказать — спасти! Овцы являются жертвой червей-паразитов с незапамятных времен. Ученые насчитывают у них свыше ста различных видов паразитов, и ни науке, ни опыту животноводов никогда не удавалось разъединить этих вечных спутников. Связь между шерстистым хозяином и паразитами, которые поселяются то в легких, то в кишечнике, а то и в мозгу овцы, освящена многовековой историей животноводства.

В России заражение гельминтами стало особенно массовым с тех пор, как Петр Первый, задумав одеть свое войско в шинели, завез из-за рубежа, как тогда говорили, «гишпанских» овец. Гибель животных от гельминтозов к началу XX века стала настолько частой и разорительной, что, например, в 1912 году на годичном губернском собрании московских землевладельцев председательствующий настойчиво советовал вообще прекратить овцеводство в Московской губернии, ибо гельминтная болезнь фасциолез делает этот вид животноводства попросту убыточным. Трагические события разыгрались на той же почве в годы первой мировой войны в Забайкалье. Там в одном из районов буряты-животноводы потеряли за короткий срок 90 тысяч овец и с остатками стад вынуждены были покинуть родину и перекочевать в Монголию и Китай. Немалые потери понесли и наши совхозы в первые годы коллективизации.

И тем не менее, направляя весной 1930 года в Сибирь одну из первых экспедиций, в которой гельминтологам предстояло не просто изучать паразитов, а предложить меры борьбы с ними, Константин Иванович Скрябин выразил надежду, что его ученики непременно найдут возможность защитить отечественное животноводство. Много раз с тех пор ветеринарные гельминтологи выезжали в разные концы страны, чтобы выполнить подобные же задания учителя. Но первая попытка молодой науки перейти от разведки к оборонительным боям кажется мне наиболее интересной.

Сначала группа ученых выехала в Сибирь: жалобы о массовом падеже овец шли из большого прииртышского совхоза «Крестинский» в Омской области. Руководить экспедицией Скрябин поручил одному из первых своих учеников — Ивану Васильевичу Орлову. Молодой человек, чья ветеринарная деятельность ограничивалась преподаванием в ветеринарном техникуме и занятиями в лаборатории, Орлов столкнулся в совхозе с проблемой массового заражения гельминтами. Овцы страдали диктиокаулезом. Паразит поселялся у них в легких и вызывал пневмонию, чаще всего смертельную. Несмотря на большие потери, которые несло животноводство всего мира от диктиокаулеза, ветеринары не умели не только распознавать болезнь при жизни животного, но не знали даже, как возбудители переходят из тела одной овцы в тело другой. Орлову помогла скрябинская выучка. Он занялся исследованием биологии паразита, его циклом развития.

Сугубо «теоретическое» исследование дало вскоре чисто практические результаты. Удалось установить, что болезнь передается не яйцами, как полагали прежде, а личинками червей диктиокаулюса, которые рассеиваются вместе с навозом. Личинки загрязняют шерсть животных, почву, скотный двор. В десяти граммах шерсти, состриженной с больной овцы, Орлов насчитал до тысячи личинок. Молодой ученый нашел возможность с помощью самых простых приспособлений распознавать болезнь. Это был явный успех. Но Константин Иванович едва ли одобрил бы ученика, который, работая в совхозе, не попытался бы в условиях массового падежа найти средство борьбы с паразитом.

Орлов принялся искать лекарство против губительного гельминтоза. За лето он со своими помощниками перепробовал на совхозных овцах более тридцати рецептов.

Испытывали все, что рекомендовала мировая наука: добавляли в пищу четвероногих пациентов поваренную соль, медный купорос, пикриновую кислоту, креозот, карболку со скипидаром. Заставляли больных коз, овец и телят вдыхать дым, пары хлороформа и формалина. Наконец впрыскивали в трахеи деготь, скипидар, растворы йода. Ничто не помогало.

Больных, исхудавших животных по всем правилам науки оставалось только прирезать.

И вдруг гельминтологу пришла в голову простая мысль: дело не в самом лекарстве, а в том, что оно не достигает обиталища червей. Гельминты держатся в глубине легких, а лекарство, впрыскиваемое в дыхательное горло, едва доходит до передних долей легкого. Для того чтобы лечение стало эффективным, надо, видимо, вводить лекарство животному, лежащему на спине. Говорят, что замечательные открытия всегда просты. Но проще того, что предложил Иван Васильевич Орлов, трудно даже представить. Деревянное корыто, укрепленное под углом, в которое во время процедуры на спину укладывают больное животное, оказалось тем радикальным приспособлением, которое позволило наконец действительно избавлять овец от легочных гельминтов.

Пятнадцать из шестнадцати овец, на которых был испробован новый метод, через несколько дней полностью выздоровели. Через две недели ученый вернул здоровье еще шестидесяти животным. Через год эксперимент Орлова получил опробацию на многих тысячах овец в разных концах страны, и вливание с помощью деревянного корыта прочно вошло в практику отечественной ветеринарии. Профессор Скрябин был доволен. В истории ветеринарии и медицины не так уж много случаев, когда всего лишь за несколько месяцев специалист овладевает диагностикой безнадежной болезни, биологией возбудителя и, наконец, находит верный метод лечения. С 1931 года диктиокаулез домашних животных перестал быть безнадежным заболеванием, а внутритрахеальное вливание «по Орлову» живо заинтересовало врачей по всей стране, Легочно-глистными болезнями страдают не только овцы, но и козы, и телята, даже свиньи и лисицы в зверопитомниках и, наконец, лошади и верблюды. Скромное открытие ветеринарного врача Орлова спасло тысячи животных, дало животноводам миллионы рублей экономии. И не только у нас.

В 1932 году профессор Скрябин в Париже на Международном эпизоотологическом бюро сообщил об успехах, достигнутых на полях сибирского совхоза, и ученые ряда стран (в том числе южноамериканских) охотно переняли опыт советских гельминтологов.

Экспедиция на Иртыш имела еще одно важное следствие. Начиная с этого года гельминтологи стали планировать свою работу. С 1932 года в планы государства, наряду с цифрами добычи угля и нефти, расчетами, касающимися урожаев, вошли цифры массового оздоровления сельскохозяйственных животных. Мог ли Скрябин не гордиться той высокой честью, которую народ оказал его коллективу! Гельминтология воистину становилась народной наукой. Может быть, именно чувство гордости по поводу того, что дело их жизни стало необходимым стране, толкнуло гельминтологов поначалу несколько переоценить свои силы. План оздоровления скота в первую пятилетку оказался необоснованно завышенным, нереальным. Для его осуществления не хватило ни кадров, ни средств. И все же именно в первые годы первой пятилетки зародились наиболее замечательные приемы массового оздоровления скота.

Время коллективизации стало временем окончательного возмужания скрябинской науки. О новинках противогельминтозной борьбы много писали и советские и зарубежные издания. Но достижения науки следовало еще внедрить, довести до каждого совхоза, колхоза. А новое нелегко входит в жизнь. Особенно в такой древней области человеческого хозяйства, как животноводство, где каждый чабан чувствует себя профессором ветеринарии. Гельминтологам, искавшим новые пути оздоровления стад, приходилось преодолевать не только сопротивление природы, но, что значительно труднее, косность людского мышления. Одними инструкциями тут не возьмешь. Нужно, чтобы к твоему делу прониклись доверием простые люди: чабаны, доярки, конюхи. Без их поддержки самый замечательный научный труд остается кучей исписанной бумаги, никому не нужной, никому не приносящей проку.

Я переношусь мысленно на тридцать лет назад. Горит чабанский костер в ночной Сальской степи на берегу тихого Маныча. Весна уже вступила в свои права, но ночи еще прохладные, и чабаны, собравшись к огоньку, зябко натягивают на плечи кто отслужившую срок шинель, а кто и мохнатую бурку. У пастухов сегодня гости. Городские. По законам степного гостеприимства разлит по кружкам кипяток из закопченного чайника, разделены домашние лепешки. Дремлет степь. Набродившись вволю по свежей траве, спят овцы. Они сбились темной массой неподалеку от костра и прикорнули, положив головы друг другу на спины. Можно было отдыхать и чабанам, благо чутки на ухо степные овчарки. Но у костра, как вода в чайнике, бурлят разговоры. Горожане, ученые из Москвы, не случайно забрели на огонек. Одно дело — докладывать о своих исследованиях стоя на трибуне в совхозном клубе, другое — вот так, запросто, с глазу на глаз потолковать с народом.

Предложение, с которым пришли ученые, серьезное, для овцеводов непривычное. Гельминтологи установили, что падеж овец в совхозе «Пролетарий», достигающий в некоторые месяцы пятой части поголовья, вызван паразитическими червями. Эти болезни — диктиокаулез и гемонхоз — можно вылечить, но животные неизбежно снова заразятся, так как личинки гельминтов остаются на пастбище, где выздоровевшие овцы будут их снова заглатывать. Изучив биологию паразита, ученые пришли к выводу: яйца и личинки окончательно гибнут в почве только через год. Отсюда возникла профилактическая идея: кормить стадо на одном участке, а затем перегонять его на другой и так далее, с тем, чтобы вернуться на первое пастбище только через год, когда там не останется ни одной живой личинки.

Идею оздоровительной смены пастбищ высказали первыми не советские ученые. Однако, как говорит поэт:

Зародившись за рубежом, мысль о смене пастбищ так и не получила развития в капиталистических условиях животноводства. Зато огромные просторы советских хозяйств подсказали Ивану Орлову, как можно было бы спасти наши стада от гельминтной напасти. Теперь ученый и его товарищи пришли к костру, чтобы получить поддержку своего начинания у главных хозяев стад — чабанов.

Пастухи внимательно слушали Ивана Васильевича. Житель села, он говорил с ними просто, понятно, приводил знакомые примеры о падеже скота, разоряющем совхоз и самих пастухов. И все же непривычно, противно свободной чабанской натуре звучало предложение: строго разделить степь на участки, границы которых ни в коем случае нельзя переходить со стадом. Что ж тогда остается от чабанской воли, инициативы, от передаваемой из поколения в поколение чабанской смекалки, с помощью которой отцы и деды, зная степь, уходили от засухи, откармливали на берегах Маныча отменные стада? Ученый кончил, и у костра повисла долгая настороженная тишина.

— Нет моего согласия, — прервал наконец молчание старик Максимов. — Мало того, что людей на паек посадили, сажают на паек и худобу. Не могу на это смотреть, уйду из совхоза…

Максимова поддержал пастух Небожин.

— Отцы без всяких делянок жили. Ни к чему это все.

И сразу раскололась надвое мирная, недавно еще такая спокойная и дружелюбная компания у степного костра. Ровесники Максимова, белобородые станичники Дзюба и Коваленко, стали на сторону науки. Мало ли что делали отцы! Бывало ведь и так, что после больших падежей вчера еще богатые скотоводы отправлялись побираться под чужими окнами. Надо попробовать пасти так, как говорят ученые люди. Попытка — не пытка.

«Попробуем!» — решило большинство чабанов. Начался опыт, подобного которому не знала наука. Двадцать четыре тысячи овец, от века зараженных и перезараженных паразитами, ученые задумали начисто освободить от гельминтов. Для этого все угодья совхоза разделили на равные участки по 100 гектаров в каждом. Пастухи получили на руки планы и карты на год вперед: в какой последовательности, где выпасать свои отары, какими маршрутами гонять овец на водопой, чтобы не загрязнить почву и воду. Ученые превратились в придирчивых контролеров. Они верхом и пешком бродили по степи, требуя самого точного выполнения своей диспозиции. Не обошлось без столкновений с маловерами. Выполнили свою угрозу, ушли в другое, «вольное» хозяйство пастухи Максимов и Небожин. Зато большинство чабанов стало верными помощниками Орлова и его товарищей. Особенно исправно меняли пастбища старый Коваленко, Аландаренко, Дудник (тот, который любил свою отару так, что, давая овцам лекарство, предварительно пробовал его на самом себе). В конце лета 1933 года уже ни у кого в совхозе не оставалось сомнения в том, насколько благодетельной оказывается смена пастбищ. За три месяца прошлого лета совхоз потерял 35 процентов ягнят, а теперь отход не достигал даже 3 с половиной процентов. Одна только мера — смена пастбищ — в девять раз уменьшила потери совхозного животноводства.

Два года без перерыва продолжалась экспедиция в совхоз «Пролетарий». К 1935 году гибель овец от гельминтозов прекратилась полностью. Впервые в мире появилось многотысячное стадо, свободное от наиболее губительных паразитов — возбудителей диктиокаулеза и гемонхоза.

Однако прежде чем ученые окончательно покинули степной совхоз, произошло еще одно событие, поразившее воображение чабанов. В мае 1934 года, когда уже казалось, что овцы полностью оздоровлены, гельминтологи заявили руководителям совхоза, что осенью у животных выявится еще один вид пока еще скрытого паразита — мониезии. Директор и главный зоотехник не поверили. Как можно предугадать, что произойдет со скотом через четыре месяца? Но гельминтологи предугадывали. В их лабораториях и институтах к этому времени был обстоятельно изучен биологический цикл мониезии. Ученые установили: паразит достигает зрелости ровно через 30 дней после того, как скот выгонят в поле. Исходя из этого член экспедиции профессор Лосев предложил оригинальный способ освобождения овец от гельминтов. Он рекомендовал изгонять мониезии сейчас, весной, пока они «не созрели» и не начали выделять яйца и заражать пастбища.

Впоследствии это предложение советского ученого, основанное на глубоком знании биологии червя и подлинно научном предвидении, получило полное признание у ветеринаров и зоотехников. Однако весной 1934 года ученым три дня пришлось уговаривать дирекцию совхоза, чтобы получить разрешение на лечебные процедуры. Но недаром же они были скрябинцами. Сопротивление администрации удалось сломить, тысячи овец получили соответствующее лекарство, и, к изумлению животноводов, у казалось бы совершенно здоровых овец вышли паразиты.

Хозяйство на берегу Маныча на многие годы стало школой животноводства для специалистов всей страны. В результате победы над гельминтами совхоз «Пролетарий» в одном только 1935 году получил 2 миллиона рублей прибыли от овцеводства. Не пожалели о затраченном труде и чабаны. За сохранение молодняка каждый из них, по нормам того времени, был наделен двухгодовалой телкой, десятком овец и полной арбой хлеба.

На этом можно было бы завершить рассказ о первом большом сражении, которое выиграла скрябинская школа, если бы не еще один эпизод. Осенью 1935 года в совхозе проходило общее собрание. Подводились хозяйственные итоги и, между прочим, итоги двух лет работы ученых-гельминтологов. И тут медлительные и молчаливые обычно чабаны, которым, по мнению директора, легче пройти со стадом сто верст под палящим солнцем, чем один раз выступить с речью, начали один за другим просить слова. Их выступления были кратки, но решительны. Они требовали наградить представителей науки орденом. И не каким-нибудь, а высшим — орденом Ленина. Голос народа был услышан. Год спустя главе гельминтологической школы, организатору и вдохновителю всех достижений ее, профессору Константину Ивановичу Скрябину одному из первых ученых в стране был вручен орден Ленина.

Я не случайно так подробно напоминаю о давних событиях в степном совхозе. За тридцать лет, минувших с тех пор, ветеринарная гельминтология обогатилась многими новыми лечебными средствами и профилактическими приемами. Но неизменным остался скрябинский стиль работы, проявившийся ярко в Сальской степи: глубокая, детальная разработка теории и затем массовая, подлинно народная оздоровительная работа на пастбищах, скотных дворах, на бойнях. Масштабность, размах и конкретная польза, приносимая животноводству, — вот мерка, которой сам руководитель школы всегда оценивает успехи своих учеников и сотрудников.

Константину Ивановичу грех жаловаться: страна всегда горячо поддерживала его идеи. Незадолго перед войной в стране начались массовые рейды, призванные оздоровить скот уже не в отдельных хозяйствах, а в целых областях и краях. Почин сделали ставропольцы. Они задались целью покончить с семью наиболее губительными гельминтозами. И вот только за один год ветеринарные работники края проделали более шести миллионов гельминтологических обработок (процедур)!

В ряде колхозов и совхозов снизилась зачервленность скота в 10–15 раз. А в Дагестане, подхватившем этот добрый опыт вслед за Ставропольским краем, некоторые колхозы полностью освободили свои стада от гельминтов.

Год от года масштабы службы, борющейся с зачервлением сельскохозяйственного скота, увеличиваются.

Достаточно сказать, что если в 1941 году ветеринары подвергли лечению и профилактическим мерам 14 миллионов голов скота, то в 1956 году борьба с гельминтами охватила 50 миллионов животных, а в 1961 году были оздоровлены 134 миллиона голов. Эта практическая деятельность ветеринаров и зоотехников опирается на созданную Скрябиным широкую сеть научных учреждений. В 1941 году в Советском Союзе действовало 412 таких учреждений. Своеобразным «мировым центром» этой службы являются ГЕЛАН — Гельминтологическая лаборатория АН СССР, ВИГИС — Всесоюзный институт гельминтологии имени К. И. Скрябина и Институт медицинской паразитологии Министерства здравоохранения СССР. Как в боевых штабах, разрабатывающих оперативные планы, тут создаются методы борьбы с гельминтологической «паутиной» в масштабах всей страны. Уже полностью созданы и изучены приемы, которые помогут уничтожить в СССР 20 самых опасных гельминтозов скота и 8 гельминтных болезней человека.

Чувством большого волнения за судьбу народного добра пронизана вся деятельность ученого, возглавляющего отечественную гельминтологическую науку. Хозяйственная рачительность присутствует в каждом деле, которое затевает Константин Иванович. Вот он вместе с молодым вятским ветеринарным врачом В. С. Ершовым пишет сугубо специальный, казалось бы, труд «Гельминтозы лошадей» (1934 год). Но, несмотря на специальную, узкую тему, ученый и тут видит возможность помочь своей родной стране. Он посвящает монографию «Ветеринарной организации Красной Армии», выражая надежду, что оздоровление конницы «окажет содействие делу обороны Советской страны». В годы войны то же чувство ответственности за народное добро гонит шестидесятипятилетнего академика по городам воюющей страны, заставляет организовывать совещания, где академик учит зоотехников, доярок, пастухов и конюхов, как кормить и оздоравливать скот в трудных условиях тыла. Ни до, ни после войны Скрябин ни на минуту не переставал верить, что дело его жизни представляет чрезвычайную важность для страны. Но не всегда еще его наука встречает достаточное понимание и поддержку у некоторых администраторов. Законное беспокойство ученого за свое детище, за наше животноводство прозвучало и в докладе Константина Ивановича на мартовском Пленуме ЦК КПСС (1962 год). На конкретных цифрах Скрябин показал вред, наносимый гельминтами народному хозяйству, возможности современной гельминтологии и, наконец, откровенно рассказал о трудностях, стоящих на пути науки-оздоровительницы. Его обращение к руководителям страны, к общественности не осталось без ответа. В заключительном слове Никита Сергеевич Хрущев высоко оценил личные многолетние научные заслуги академика Скрябина, представляющего прекрасный пример подлинного ученого. «Константин Иванович правильно говорил, что борьба с заболеваниями животных и растений — это важное государственное дело, — сказал Н. С. Хрущев. — Необходимо полностью использовать в сельскохозяйственном производстве достижения гельминтологии». Под аплодисменты зала Никита Сергеевич напомнил слова Скрябина: «Советский строй ликвидировал паразитизм социальный. Советская передовая наука обязана устранить паразитизм биологический».