Разорванная паутина

VI. С корнем!

Мы забываем порой, как молода еще наука о человеческом здоровье. Те, кто возводил величественные дворцы Мемфиса, и те, кто спустя столетия открывал новые материки и океаны, и их потомки, изобретавшие паровую машину, часы и проволочный телеграф, не имели никакого почти представления о сущности болезней, о средствах борьбы с ними. Даже в начале XIX столетия просвещенные врачи были убеждены, что эпидемия холеры вызывается воздействием атмосферного электричества и пертурбациями земного магнетизма. В 1828 году в России были опубликованы два врачебных исследования, в которых один автор рекомендовал лечить чуму икрой и луком, а другой — выжимкой из лошадиного навоза. Что уж говорить о людях необразованных, для которых тысячелетиями зараза оставалась попросту делом рук дьявола?

Поразительно молода и гигиена. Гигиенические навыки даже придворной европейской среды XVI–XVII столетий ужаснули бы нас, рядовых людей XX века. Мыло, баня, пользование носовым платком, простыней, вилкой появились в обиходе высшего общества всего каких-нибудь две-три сотни лет назад. Во Франции носовой платок ввела в употребление жена Наполеона — Жозефина. До нее даже упоминание об этой части туалета считалось непристойным. Обычай устраивать уборные в Европе установился в XVII веке. До этого на балконах прославленного Лувра лежали кучи человеческих экскрементов. Первая очистка Парижа была произведена только в 1662 году. Событие это так изумило современников, что по поводу его была выбита специальная медаль. Надо ли удивляться, что при таких порядках эпидемии холеры и чумы бушевали в Европе целыми десятилетиями, а гельминты очервляли все новые и новые поколения людей и животных?

Учение Пастера о микробах — возбудителях болезней — с трудом рассеяло мрак невежества, царивший вокруг инфекции. Но правда о гельминтных заболеваниях оставалась неведомой подавляющей части населения земного шара даже после того, как экспедиции Скрябина серьезно взялись за разоблачение червей-паразитов. Врачи к этому времени отлично умели диагностировать брюшной тиф и дифтерию, холеру и сыпняк. Они знали, что каждую заразную болезнь вызывает специфический микроб. Но когда они наталкивались на болезни, вызванные гельминтами, то не делали ни малейшей попытки различать их. Всякое заражение «глистами» диагностировалось как «гельминтиазис». Бессодержательное слово это не подсказывало врачу ни как лечить пациента, ни как предохранить от заражения окружающих. Тем не менее медики довольно долго цеплялись за этот термин. «Что бы вы делали со своими больными, если бы все инфекции сваливали в одну кучу и именовали их просто „бактериазис“?» — издевался Скрябин над теми, кто особенно упорно держался за свое право на гельминтологическую безграмотность.

Первому гельминтологу пришлось коренным образом перестраивать все представления врачей о своей науке, и в том числе ломать убогую терминологию прошлого. В 1928 году вместе со своим учеником Р. С. Шульцем Константин Иванович предложил гельминтные болезни называть гельминтозами. Название каждого отдельного заболевания складывалось при этом из родового названия возбудителя и суффикса «оз». Так, заражение печеночными сосальщиками — фасциолами — именуется фасциолез. Если речь идет о болезни, где возбудитель — легочный паразит диктиокаулюс, то болезнь зовется диктиокаулез. Номенклатура советских гельминтологов привилась не только у нас, но благодаря своему удобству стала неотъемлемой частью мировой науки.

В Москве, в Тропическом институте, где Константин Иванович создал своеобразный всесоюзный центр медицинской гельминтологии, и во вновь народившихся лабораториях его продолжателей в Ереване, Харькове, Ленинграде, Тбилиси, Свердловске — медики с каждым годом все глубже вникали в тот огромный вред, который несет человеку червь-паразит. Оказалось, что присутствие гельминта в теле больного значительно активизирует и силы микробной инфекции. У тех, кто страдает от аскарид, вдвое чаще бывает дизентерия; если развивается брюшной тиф, то зараженные паразитами погибают чаще, чем незараженные. То же самое случается при скарлатине и других детских болезнях. Невидимая подрывная работа паразитов отнимает у людей годы жизни, разрушает моральные и физические силы.

Скрябин не мог этого допустить. В его руках медицинская гельминтология с самого начала стала наукой наступательной. Этому способствовал прежде всего характер самого Константина Ивановича — решительный, увлекающийся. Ученый и проблемы выбирал себе по плечу: яркие, перспективные, «мировые». Сорок лет назад, выступая со своей первой речью перед врачами, молодой профессор провозгласил: «Страна должна не только проводить у себя плановую противоглистную борьбу, но обязана бросить на весь мир новую идею — идею ликвидации глистных инвазий (заражений)». Уже тогда Константин Иванович видел, что надо сделать, чтобы осуществить свои столь далеко идущие планы.

Он очень скоро понял, что деятельность всевозможных вурмдокторов, две с половиной тысячи лет изгонявших «глисты» у пациентов, носила не полезный, а скорее даже вредный характер, ибо просто изгонять гельминта наружу — значит не только освобождать человека или животное от паразита, но и загрязнять внешнюю среду. По существу медики и ветеринары двадцать пять веков рассеивали гельминтную заразу. Как ни печально признать, но в значительной степени благодаря им человечество вступило в XX столетие в массе своей очервленным.

В противовес «глистогонному лечению» Скрябин предложил в 1925 году пользоваться дегельминтизацией. Это означало совершенно новый подход в давней борьбе человека и червя. Вместо тришкина кафтана, в который превращалось прежде лечение зараженных, ученый ратовал за то, чтобы совместить лечение с полным уничтожением червей. Дегельминтизацию ученый распространял не только на людей и животных, но и на почву, воду, овощи, помещения, одежду. Характеризуя свою новую идею, Скрябин писал: «Не изгнание глист, а борьба с очервлением; не односторонняя обработка пациента лечебными препаратами, а сочетание радикальной терапии с профилактической дегельминтизацией внешней среды; не только помощь отдельным индивидуумам, но радикальное оздоровление широких масс населения по линии медицины и животноводства; не только гуманный акт помощи страдающему человеку, но и большое санитарно-экономическое дело, связанное с задачами социалистического строительства».

Это «большое санитарно-экономическое дело» школа Константина Ивановича начала еще в экспедициях двадцатых годов. Где бы ученые ни выявляли очаги болезней, одновременно с исследовательскими задачами медики и ветеринары тут же предпринимали массовую дегельминтизацию населения. В деревнях, кишлаках, рыбачьих поселках, больших и малых городах члены экспедиции разворачивали так называемые полустационары — своеобразные однодневные больницы, где безвозмездно лечили старых и малых, обучали тому же местных врачей.

Бывало и так, что за время экспедиции оздоровить участок не успевали, и тогда кто-нибудь из медиков через год снова возвращался на старое место, чтобы «добить» паразита. Так, более двадцати лет продолжал искать наилучших приемов лечения описторхоза рыбаков в низовьях Оби профессор Н. Н. Плотников. Несколько раз ему удавалось улучшить свои собственные методы, но исследователь не бросал начатого дела, пока не добился хороших результатов.

Оздоровление малых народностей в двадцатые годы, когда идеи Советской власти только начинали проникать в глухие районы Севера и Востока, превращалось нередко в события политического характера. По сей день тепло вспоминают скрябинцы о своеобразном ратоборстве врача Надежды Павловны Шихобаловой с малограмотным шаманом. Это произошло в 1928 году во время большой гельминтологической экспедиции на Дальний Восток. Медицинский отряд поручил Шихобаловой добраться до острова Лангр, что в Татарском проливе, обследовать гиляков-рыболовов и лечить зараженных. Врачи были убеждены, что на острове, где сырая рыба — главная пища населения, люди неизбежно страдают от широкого лентеца — гельминта, достигающего в кишечнике человека пятнадцати метров. Но гиляки, никогда прежде не видавшие медиков, отказались обследоваться. Уверенный в поддержке соотечественников, местный шаман даже перешел в наступление.

— Откуда ты знаешь, что у меня внутри? — насмехался он над врачом. — Разве ты видишь мое тело насквозь?

Программа медицинского отряда оказалась под угрозой срыва. Однако Надежде Павловне удалось уговорить наиболее любопытного юношу-гиляка заглянуть в микроскоп и посмотреть, как выглядят яйца лентеца. Заинтересовавшись, молодой рыбак согласился лечиться. Его избавили от гельминтов, и он разнес по острову весть о замечательных русских, которые действительно видят человека насквозь. В лагерь гельминтологов сначала поодиночке, а потом и группами стали приходить рыбаки, желающие принять лекарство от паразитов. Под давлением «общественного мнения» пришлось идти к врачу и старику шаману. Все население небольшого острова было оздоровлено, а доктор Шихобалова в знак всеобщего уважения и доверия получила от гиляков титул «самого большого шамана».

В тридцатых годах дегельминтизация перестает быть делом только членов экспедиций. Впервые в истории медицины появляются государственные акты, которые регламентируют борьбу медиков с червями-паразитами. Народный комиссариат здравоохранения с помощью Скрябина составляет и рассылает по стране наставления, как лечить и предупреждать гельминтозы. Массовые осмотры, оздоровление целых школ, детских садов, заводов, воинских частей становятся одним из плановых мероприятий советской медицины. Всесоюзные совещания гельминтологов начинают планировать дегельминтизацию на 10–15 лет вперед.

Но одно дело — планы и надежды, другое — практическое очищение целого города или района от паразитов. Реально ли это? Победа над риштой окончательно подтвердила состоятельность скрябинской мечты.

В Самарканде, в одной из лабораторий Института малярии, я увидел картину, заставившую меня остановиться. Художник изобразил хауз — выложенный известняком водоем, какие тысячелетиями служат в азиатских городах источником питьевой воды. Кисть мастера показала хауз снизу, со дна. В зеленоватой, пронизанной солнцем воде, совершая своеобразные парящие движения, плыла изящная личинка червя-ришты. Предаваясь радости бытия, личинка беззаботно опускалась на дно, а наперерез ей, с явно агрессивными целями, поднимался хищник — рачок-циклоп. Эта учебная, но очень хорошо выполненная картина запечатлела одно из звеньев сложной цепи развития паразита — возбудителя древнего и мучительного заболевания. Полностью об этой драматической цепи рассказал мне директор института профессор Леонид Михайлович Исаев.

Заглотанная циклопом личинка ришты пройдет в теле рачка очередной этап своего развития и через некоторое время будет готова заразить человека, который по неосторожности напьется сырой воды. В подкожной клетчатке зараженного маленькая личинка превратится в огромного, до метра длиной, червя-ришту. Веками пели узбеки печальные песни о «горе риштозном», о мучениях человека, в теле которого растет червь-паразит. Почти все бухарские разносчики воды, таскающие драгоценную влагу в кожаных турсуках, болели риштозом. Они-то и были, собственно, главными виновниками всеобщего заражения. Вступая босиком в воду хауза, они замыкали цепь развития ришты: созревший червь прорывал кожу на ноге больного и выпускал в воду миллиарды своих личинок, которым предстояло стать пищей циклопов, а потом снова заражать население.

Талантливый паразитолог профессор Исаев детальнейшим образом изучил биологию ришты и предпринял против заразы двойную атаку. В Старой Бухаре, единственном у нас очаге риштоза, он учел всех ставших жертвами болезни и организовал их обязательное лечение. Одновременно настойчивый ученый добился, чтобы отремонтировали и очистили все хаузы. Были зацементированы щели между каменными плитами — излюбленные места убежища циклопов, сделаны настилы, чтобы водонос, набирая воду, не касался ее ногами. Эти немудреные, казалось бы, средства (на самом деле организовать подобные мероприятия в городе с сотнями хаузов и тысячелетними традициями бескультурья было совсем не легко) позволили полностью покончить с риштой. Последний больной подвергся дегельминтизации в 1932 году, и ришта, которая поныне терзает сотни тысяч жителей Аравии, Ирана, Бразилии и Египта, окончила свое существование на территории Советского Союза.

Ришта была только началом. В угольных шахтах Грузии, Киргизии и Казахстана гельминтологи обнаружили червя-паразита анкилостому. В тропических странах насчитывают до 50 миллионов людей, зараженных анкилостомидозом. На Западе этот маленький кровосос, способный довести человека до полного обескровливания, не раз уже заставлял хозяев закрывать шахты. В сырых и теплых недрах земли он чувствует себя превосходно и активно заражает шахтеров. Но советские ученые не дали червю развернуться. Ученики академика Скрябина профессор Шульман и профессор Камалов разработали метод освобождения шахт от паразита. В ход были пущены и лекарства, и санитарные меры. Три года назад в Киргизии был излечен последний больной горняк, и шахты республики полностью очистились от анкилостомной опасности. Такое же оздоровление проведено в угольных шахтах Узбекистана и Казахстана. Битва с анкилостомой перенесена сейчас на поверхность почвы. Паразит еще удерживает позиции кое-где в Грузии, Азербайджане и Туркмении. Но по решению правительства полное искоренение его должно быть завершено не позже 1965 года.

Мысль об окончательном уничтожении особенно вредных видов гельминтов Константин Иванович высказал впервые в 1944 году. Девастацией назвал он новый принцип борьбы с паразитами.

«Это не защита от гельминтов, — писал Скрябин о девастации, — не оборона, а активное на них наступление. Не борьба с гельминтозами, а война с их возбудителями на всех фазах жизненного цикла с целью их полного уничтожения».

Чтобы истребить возбудителя какого-нибудь заболевания как зоологический вид, ученый предложил не только всеми средствами уничтожать червей, но и создавать в сфере «военных действий» губительные для них условия. Это значит убивать промежуточных хозяев (как делал, например, профессор Исаев, очищая бухарские хаузы от рачков-циклопов), повышать сопротивление человека к заражению и т. д. Лекарства и строительное искусство, санитария и водоснабжение, общественное питание и ветеринария — все должно служить девастации, этой священной войне с червями-паразитами.

Учение о девастации не было плодом досужих размышлений. За предвоенные и послевоенные годы школа Скрябина уже не раз очищала целые хозяйства и даже районы страны. Профессор А. М. Петров сложной системой лечения и профилактики освободил от двух видов паразитов куниц и соболей в зверосовхозах Московской области. Профессор П. А. Величкин до ничтожных цифр снизил гельминтозы у лошадей на Московском конном заводе, А. Н. Каденации успешно произвел девастацию среди овец в колхозах Крыма, а Б. Л. Гаркави оздоровил овец трех районов Краснодарского края. Но самых больших успехов добились гельминтологи, когда они взялись за девастацию гельминта, известного в народе как цепень бычий, в науке называемого «тениаринхус сагинатус».

Этот хорошо известный в стране гельминт живет поочередно: в стадии финны — в мышцах рогатого скота, а затем в виде ленточного червя — в кишечнике человека. Финноз скота, таким образом, неотделим от тениаринхоза человека, болезнь людей и животных взаимосвязана.

Чтобы представить только хозяйственный ущерб, который наносит финноз крупного рогатого скота, достаточно сослаться на расчет, сделанный видным гельминтологом профессором Агульником. Ученый подсчитал, что ежегодно наша страна теряет из-за финноза от 92 до 122 миллионов рублей в старых деньгах. Тем количеством мяса, которое идет из-за гельминтов в брак, можно было бы в течение года прокормить население крупного областного города.

Борьбу с финнозом крупного рогатого скота первыми в Европе начали немецкие ветеринарные врачи. В течение полувека они пытались уменьшить ущерб, наносимый финнами, но им, по словам крупного ученого-ветеринара Бонгерта, «после почти пятидесяти лет методических исканий не удалось сделаться господами финноза крупного рогатого скота». Беда немцев состояла в том, что двуединое ветеринарно-медицинское заболевание они пытались преодолевать только силами ветеринарных врачей. В капиталистической стране, где медицинская помощь является платной, а врачи — частные лица, было попросту немыслимо заинтересовать медиков общественным делом — повсеместной борьбой с тениаринхозом.

По-другому построила свой эксперимент ученица академика Скрябина профессор Варвара Петровна Подъяпольская, когда в 1937 году она затеяла полное очищение от бычьих цепней и финн животных и людей одного из районов Кировской области. 175-я по счету союзная гельминтологическая экспедиция под руководством Подъяпольской работала недолго. В 1939 году прекратил работу медицинский отряд, а два года спустя война прервала деятельность ветеринаров. Но как много успели два эти отряда, ни на день не прерывавшие связи между собой! Когда через несколько лет Варвара Петровна проверила итоги произведенной девастации, то оказалось, что по сравнению с 1937 годом у молодых животных финноз снизился в 34 раза. Во много раз меньше гельминтов стало и в соседних районах области. Успех этой коллективной операции был так велик потому, что, излечивая людей и скот, медики и ветеринары тут же уничтожали ленточных паразитов. Трудно даже вообразить, сколько миллиардов зародышей погибло в этом ожесточенном сражении. Ведь в одном экземпляре бычьего цепня содержится более 100 миллионов жизнеспособных яиц! Вот она, девастация в действии!

Война приостановила работу гельминтологов, но и во время войны коллектив Скрябина продолжал готовить оперативные материалы для того, чтобы в дни мира завершить уничтожение гельминта. Сейчас такая пора приспела. Исследованию на гельминтозы и лечению в СССР подвергается ежегодно около 30 миллионов человек. Решением правительства цепень бычий, как и анкилостома и другой гельминт — цепень свиной, должны быть к 1965 году ликвидированы по всей стране.

«Мы выражаем надежду, — писал академик Скрябин незадолго перед войной, — что два паразита, обреченные советскими гельминтологами на полное вымирание, сохранятся лишь в музее в виде консервированных препаратов… Будущие поколения советских граждан, глядя на эти препараты, будут выражать недоумение: как это могло случиться, что ветеринария и медицина в первой половине XX века покорно мирились с распространением среди населения земного шара этих двух вредоносных паразитов?»

Скоро, очень скоро сбудется эта давняя надежда Константина Ивановича. Последние годы доживают в перечне человеческих болезней Советского Союза тениаринхоз и тениидоз — цепень свиной, а возможно, и многие другие болезни. Девастация только набирает силу.

Я хотел закончить на этом главу о сражении за здоровье человека, которое академик Скрябин без отдыха и перемирия ведет вот уже сорок лет. Но мое внимание привлекла лежащая на столе пачка фотографий, которые мне подарили сотрудники академика. Эти снимки, сделанные в разные годы, в разных концах страны, чаще всего неопытной рукой любителя, изображают Константина Ивановича в экспедициях. И что интересно: ученый почти никогда не бывает один. Иногда вокруг него ученики и сотрудники, но чаще это шахтеры и рыбаки, бакенщики и местные врачи, колхозные зоотехники, ветеринары, доярки. Не случайно, что академик ищет общества простых людей. В их поддержке видит он единственную возможность одолеть гельминтозную заразу в масштабах страны. Без поддержки самого народа нельзя ни лечить, ни учить народ. И Константин Иванович где только можно выступает, показывает, объясняет. Более чем в ста городах страны прозвучали его лекции и доклады. И никогда не было, чтобы ученый отказывался выступить публично с рассказом о своей науке. Глубокой благодарностью и симпатией платят Константину Ивановичу простые люди за его беззаветную заботу о их здоровье.

Фотографии — свидетельства, фотографии — документы. Донбасс. Шахтный двор перед спуском очередной смены в лаву. Академика, стоящего на площадке, слушают внимательно и серьезно сотни шахтеров. На другом снимке — крестьянская изба, где при свете керосиновой лампы ученый пытается показать что-то под микроскопом двум деревенским мальчуганам. Прижав ладонью глаз, один из них увлеченно заглядывает в объектив.

Казалось бы, это так естественно — дружба ученого, несущего людям оздоровление, и народа. Но в том же году, когда Скрябин фотографировался с донбасскими шахтерами, гельминтолог Маскар, работавший в колониальной Индии, писал: «Проявляемый населением интерес никогда не достигал той степени, какой можно было ожидать по отношению к совершенно для них новому, как-то: картины, микроскоп и т. д. Цикл развития червя сначала вызывал удивление, затем приводил к улыбке и, наконец, вызывал сомнение, а сомнение порождало подозрение, и дело кончалось неудачей».

Нет, скрябинцы при встрече с народом никогда не терпели поражений. Подводя итоги всему тому, что добыла советская гельминтологическая школа, нельзя сбросить со счетов и эту победу. Народная по своим задачам и целям, школа академика Скрябина всегда оставалась школой друзей народа.