Разведчицы и шпионки - 2

ГЕРОИНИ ВАРШАВЫ

После успешного прорыва под Ковелем 23 июля 1944 года наша дивизия вышла к Люблину. От артдивизиона, поддерживавшего 117 Гвардейский стрелковый полк, меня временно, для связи, прикомандировали к его штабу. В этот день произошли два события, на всю жизнь оставившие след в моей памяти.

В полосе наступления полка оказался печально знаменитый впоследствии гитлеровский концлагерь Май-данек. В горячке боя мы не имели возможности ознакомиться со всеми его ужасами, помню лишь изможденные фигуры узников — русских, евреев, ПОЛЯКОВ, украинцев… Когда наступило относительное затишье, в штаб явился начальник продовольственно-фуражной службы, сообщивший, что в складе лагеря имеется множество мешков с мукой, и ему требуются две машины, чтобы их вывезти. Начальник штаба, человек многоопытный, сказал:

— Машины я тебе дам, только пусть полковой врач, Пипия, сходит посмотрит, не заражена ли и не отравлена ли эта мука.

Начальник ПФС и врач отправились на склад, а минут через двадцать прибежали оттуда, бледные и трясущиеся, и Пипия, до этого всегда чисто говоривший по-русски, вдруг с сильным грузинским акцентом, запинаясь, доложил:

— Т-товарищ подполковник! Это не мука, а… размолотые обгоревшие человеческие к-кости…

И второе событие этого дня. Начальник разведки привел каких-то трех гражданских с рацией.

Вот, товарищ подполковник, захвачены фашистские радисты, с поличным, во время радиосеанса.

— Мы не фашисты, господин подполковник, — на неплохом, но с польским акцентом русском взволнованно начал один из задержанных. — Мы борцы с фашизмом и оккупантами.

— А чем вы занимались в нашем тылу? Почему вели передачу? Можете объяснить, в чем дело? — перебил его начальник штаба и, не дожидаясь ответа, повернулся к разведчику. — Передать их в СМЕРШ. Пусть разбираются.

Откуда было начальнику штаба, да и всем нам, простым строевым офицерам, знать перипетии всей той высокой политики, жертвами которой стали и эти трое несчастных и еще сотни тысяч не посвященных в нее людей, русских и ПОЛЯКОВ.

Знали ли мы, с чистыми сердцами шедшие освобождать польский народ от фашистского ига, о директиве польского эмигрантского правительства главнокомандующему Союза вооруженной борьбы, впоследствии Армии Крайовой (АК), генералу Ровецкому, в которой говорилось, что если советские войска, изгоняя оккупантов, войдут в пределы границ Польши, то «вступление Красной Армии как враждебный акт должно встретить с нашей стороны вооруженный отпор». И о приказе самого Ровецкого, в котором ставилась задача:

«…задержка продвижения русских войск путем уничтожения коммуникаций вплоть до линии Вислы и Сана;

борьба везде, где будут существовать для нас хотя бы минимальные шансы;

там, где этих шансов не будет, оставлять в подполье вооруженные отряды, готовые к выступлению против России в нужный момент по приказу главнокомандующего».

В свете этих распоряжений в тылу советских войск были оставлены ушедшие в подполье подразделения АК и несколько десятков подпольных радиоточек.

Примерно в то же время, к которому относится начало нашего рассказа, развернулась подготовка еще одной акции — Варшавского восстания. Сразу надо оговориться, что можно только преклонить колени перед героизмом и самоотверженностью его рядовых участников и боевых командиров, всех тех. кто пал в жестоком и неравном бою. Что же касается тех, кто спровоцировал, поднял и возглавил это восстание, а затем сдался в плен и пил шампанское с немецкими генералами, то о целях этих людей можно говорить много. Но тема нашего рассказа и его размеры нас ограничивают. Поэтому лишь несколько слов о целях.

Они были конкретными и четкими. Восстание приурочивалось к кануну того дня, когда, по замыслам его предводителей. Красная Армия вступит в Варшаву. К этому времени восставшие должны захватить все ключевые точки в городе и объявить, что власть в нем принадлежит эмигрантскому польскому правительству в лице Армии Крайовой. Самое лучшее, если удастся спровоцировать кровавые стычки между поляками и русскими. Если оказывающие сопротивление руководители АК будут арестованы, нужно успеть вовремя дать по мощной радиостанции сигнал СОС в Лондон и вызвать, как говорил один из руководителей восстания генерал Окулицкий, «скандал мирового масштаба».

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

Войска Первого Белорусского фронта подошли к Варшаве 30 июля 1944 года, измотанные более чем двухмесячным непрерывным наступлением, понеся огромные потери; авиация, тяжелая артиллерия, тылы с боеприпасами и горючим отстали. В намерение командования никак не входила попытка захвата Варшавы сходу, а, как уже сложилось в годы войны (Сталинградская операция, взятие Киева), охват ее с юга и севера, для чего планировалось создание двух плацдармов на Висле.

В довершение ко всему, немцы 30 июля начали мощное контрнаступление северо-восточнее Варшавы на правом берегу Вислы, нанеся тяжелое поражение советским войскам, срезав их клин и заставив отступить на десятки километров (из двухсот пятидесяти танков Третьего Гвардейского танкового корпуса осталось всего пятьдесят девять!).

И, самое главное, ни советское командование, ни правительство ничего не знали о готовящемся восстании. Оно началось 1 августа, а польский премьер-министр Миколайчик, находившийся в это время в Москве, сообщил о нем Сталину лишь третьего числа.

Наша 8-я Гвардейская армия, совместно с Первой Польской, сумела создать плацдарм именно 1 августа южнее Варшавы, в районе Магнушева. Но мы ничем не могли помочь Варшаве, отбивая непрерывные атаки немцев, обороняя и пытаясь расширить плацдарм.

Варшавское восстание, успешно начавшееся, уже было обречено на провал. Его руководители либо не знали, либо игнорировали известный (Ленинский) постулат, что «оборона суть смерть вооруженного восстания».

Немцы бросили на его подавление мощные сухопутные силы, авиацию, тяжелую артиллерию. Один за другим районы польской столицы превращались в руины. Десятки тысяч мирных жителей уничтожались или бросались в концлагеря. Восставшим не хватало снаряжения, боеприпасов, продовольствия. К тому же среди самих сражавшихся не было политического единства. Армия Крайова и Армия Людова (АЛ) имели собственные подразделения, зачастую они действовали несогласованно. Никакого контакта с командованием Красной Армии и Войска Польского руководители восстания устанавливать не желали.

В конце августа — начале сентября восставшие оказались в критической ситуации. Командующий! АК генерал Бур-Коморовский уже обдумывал планы капитуляции, а возможное сотрудничество с Войском Польским называл «предательством».

В этих условиях польские патриоты, невзирая на партийную принадлежность, пошли на прямое установление связи с советским и польским командованием. Для этой цели были выбраны женщины-разведчицы, зарекомендовавшие себя в ходе боев с немцами. К сожалению, не удалось разыскать материалов о подвигах этих девушек и женщин в ходе восстания.

Еще до этого, 15 августа, руководство АЛ пыталось установить связь с Главным командованием Польской Армии, направив двух связных. Однако при переходе линии фронта погибла при взрыве мины разведчица варшавского штаба АЛ Анна Сконецкая, несшая письмо, а оставшаяся в живых Владислава Пя-сковская из Пражского округа АЛ смогла лишь устно пересказать известные ей сведения, что не встретило должной реакции. И советское, и польское командование оставались в полном неведении о положении в Варшаве. Лишь видимое по ночам зарево над городом и доносившиеся иногда звуки канонады свидетельствовали о том, что там идет бой.

Затем, почти одновременно, на установление связи с советским и польским командованием было направлено несколько разведчиц. Алиция Духиньская из АЛ и Ева Плоская (Плавская) из АК переплыли Вислу в ночь с 13 на 14 сентября.

Секретарь Варшавского комитета Польской рабочей партии Изольда Ковальская и деятельницы Союза борьбы молодых Зофья Яворская и Ганна Моравская переправились на лодке через Вислу севернее Варшавы в ночь на 10 сентября. На правом берегу Вислы было тихо — здесь еще был немецкий тыл. Они направились в сторону фронта и вскоре к своей огромной радости увидели солдат в польской форме. Это был патруль Первой дивизии Войска Польского. Их сразу же направили в штаб Первой армии Войска Польского и в штаб фронта, где они доложили о положении в северной части Варшавы, а оттуда — в Люблин, где располагался Польский комитет национального освобождения (ПКНО). Здесь Ковальская и Моравская встретились с его руководителями — Эдвардом Осубка-Моравским и писательницей Вандой Василевской. Информация разведчиц была особенно важна в политическом плане: о расстановке сил, о целях, которые ставят перед собой различные политические группировки, о перспективах восстания.

Но наиболее ценную информацию доставили офицеры разведки АЛ Хелена Яворская («Янта») и Яг-нина Бальцежак («Ева»).

Из центра Варшавы, через захваченные немцами улицы Хелена и Янина пробрались в юго-восточный район Чернякув, находившийся в руках повстанцев. В ночь на 11 сентября на лодке они тронулись в путь. Над рекой то и дело вспыхивали осветительные ракеты, на противоположном берегу, в варшавском предместье Праги, кипел бой, иногда шальные снаряды падали в воду совсем близко, но девушкам повезло: удалось добраться до пражского района Саска Кемпа. Высадились буквально под носом у немцев, но те не заметили их, отвлеченные боем с наступавшими советскими войсками. Кое-как, где ползком, где перебежками, девушки пересекли линию немецкой обороны и в предрассветном тумане увидели первый советский танк. Пренебрегая опасностью, бросились к нему. Но он оказался мертвым. Тела танкистов лежали возле него. Девушкам уже пришлось повидать немало убитых, но это были первые русские, павшие в бою за их свободу.

Задерживаться было нельзя, побежали дальше, но вот послышалось:

— Стой, кто идет?

— Свои, свои! — радостно закричала Хелена, она хорошо знала русский. — Мы из Варшавы.

Из-за укрытия выглянул молоденький солдат.

— Вы чего бегаете? Здесь же стреляют.

— Нам срочно надо к командованию.

— Ишь какие, сразу к командованию, пробасил другой, постарше. — Ладно, Сеня, проводи-ка их к ротному.

Так «Янта» и «Ева» встретились с передовыми частями Сорок седьмой армии.

В каждом из вышестоящих штабов пришлось показывать документы и объяснять, кто они. откуда и куда идут, и, наконец, в штабе армии с ними разобрались окончательно и отправили в Люблин, где они встретились с самим главнокомандующим Войском Польским генералом Жимерским.

Выслушав девушек, генерал Жимерский посчитал их доклад заслуживающим внимания и вместе с Хеленой Яворской выехал в штаб маршала Рокоссовского, в К’онколевницы.

Там Хелена выступила с сообщением на заседании Военного Совета фронта. Сначала она смутилась, увидев такое количество генералов, собирающихся слушать ее. простую польскую женщину, но боль за горящую и погибающую в неравных боях Варшаву заставила ее говорить не только оперативно грамотно и толково, но и так страстно, что генералы если и не прослезились, то к концу доклада согласно кивали головами, когда она просила о помощи.

Вспоминая о докладах польских разведчиц, начальник Оперативного управления Генерального штаба Вооруженных Сил СССР Сергей Штеменко писал: «От них советское и польское военное командование впервые узнало подробности о характере восстания, расположении и состоянии повстанческих сил».

Только после прибытия первых посланцев АЛ польское и советское руководство смогло сориентироваться не только в конфигурации позиций повстанцев (они были расчленены по всему городу), но и понять, что настроение восставших является антифашистским, понять масштабы варшавской трагедии. Сообщение агенства печати ПКНО о переходе линии фронта Хеленой Яворской и Яниной Бальцежак с просьбой о помощи борющейся Варшаве заканчивалось словами: «…Помощь будет оказана».

В этот же день заместитель начальника Генштаба Красной Армии генерал Алексей Антонов и генерал Сергей Штеменко передали информацию об обстановке в Варшаве Сталину, который распорядился сделать все возможное для оказания помощи варшавским повстанцам. включая доставку вооружения, боеприпасов и прочего по воздуху.

Вечером того же дня начался сброс необходимых грузов, который продолжался пятнадцать дней. В сброшенных на парашютах записках говорилось, что «Красная Армия шлет боевой привет героическим бойцам Варшавы. Подойдя к стенам Варшавы, мы получили возможность оказать вам братскую помощь». В них также указывалось, что посланцы сумели добраться до расположения освободителей.

Тогда же Сталин в телефонном разговоре спросил Рокоссовского, в состоянии ли войска фронта немедленно провести операцию по освобождению Варшавы. «Получив отрицательный ответ, — вспоминал Рокоссовский. — он попросил оказать повстанцам возможную помощь, облегчить их положение».

Первая Польская Армия с Магнушевского плацдарма была переброшена под Варшаву. Я помню, как в ночь на 15 сентября мы занимали на плацдарме оставляемые ею позиции и прощались с польскими солдатами.

Под Варшавой начались кровопролитные бои. Все попытки помочь повстанцам не увенчались успехом. Только в августе и первой половине сентября войска Первого Белорусского фронта потеряли на этом направлении 166808 бойцов.

Восстание было подавлено немцами. Двести тысяч варшавян погибли, из них шестнадцать тысяч участников восстания. Его боец, поэтесса Анна Свирьщинская, писала в своем стихотворении, которое она назвала «Последнее польское восстание»:

Столица Польши была освобождена лишь 17 января 1945 года в результате обходных маневров с плацдармов. созданных к югу и к северу от Варшавы.