Разведчицы и шпионки - 2

«ДЕРЗКАЯ ДЕВЧОНКА»

Как бы вы отнеслись к «дерзкой девчонке», как ее называли учителя, бросившей школу после седьмого класса, вообразившей себя артисткой, не имеющей определенных занятий, погуливающей, покуривающей? Наверное бы, сказали: «Ну и молодежь пошла!» И были бы правы: так случалось во все времена.

Жизнь казалась легкой и веселой, и для бесшабашной, хулиганистой Любки была сплошным праздником. Другие чем-то занимались, куда-то готовились, ходили на какие-то кружки, собрания. Ей все это представлялось лишним: так, «дикая кошка, гуляющая сама по себе». В комсомол ее не принимали — она нигде не училась и не работала, да, впрочем, она и сама не очень рвалась туда: дисциплина и заорганизованность претили ей.

Так и существовала она до того самого дня 1941 года, когда отец, уходя, поцеловал ее и сказал:

— Ты хоть маму пожалей, Любаша, возьмись за ум!

Обстоятельства меняются, а вместе с ними меняются и люди.

И когда в поселок пришли первые скорбные извещения, когда на станции остановился первый эшелон с ранеными, а по радио звучала величавая музыка и слова, призывающие каждого отдать жизнь за Родину, она взялась за ум.

Где девчонка может лучше всего применить свои силы и знания? Конечно, в госпитале. И Любка пошла в школу медсестер. Теперь уже было не до шуток: она добросовестно училась и вступила в комсомол. Но делать что-то наполовину она не хотела и не могла.

Уж если защищать Родину, то не отсиживаясь в госпитале, а на переднем крае или в тылу врага. Она проходила практику в Краснодонской городской больнице, переоборудованной в госпиталь, когда услышала о наборе в специальную школу НКВД. Сомнений не было — она должна идти туда. 26 марта 1942 года прошла медицинскую комиссию, а 31 марта собеседование с начальником райотдела НКВД Козодеровым, который в рапорте написал: «Своим поведением Л. Шевцова создает впечатление смелого товарища, способного выполнить любое задание…»

В ее деле краткая биография, где вся ее недолгая жизнь уместилась на половине странички, скупая характеристика от райкома комсомола: «В комсомоле с 1942 года, учащаяся. Является активной, политически устойчивой, взысканий не имеет». (Ох, не будь войны, наверняка бы имела!..) В этом же деле лаконичное заявление: «Начальнику НКВД от Шевцовой Любови Григорьевны, 1924 года рождения. Прошу принять меня в школу радистов, так как я желаю быть радистом нашей Советской страны, служить честно и добросовестно. По окончании этой школы обязуюсь гордо и смело выполнять задания в тылу врага и на фронте. Шевцова».

Начались напряженные занятия в школе. В этом наборе много краснодонцев, в том числе и некоторые будущие молодогвардейцы.

Опытные инструкторы учили работе на портативных коротковолновых радиостанциях, шифровке и дешифровке радиограмм, стрельбе, прыжкам с парашютом.

Опаленный и обозленный войной однорукий лейтенант-инструктор советовал:

Будешь стрелять в немца, постарайся не убить, а тяжело ранить. Убитого спишут и забудут, а этого надо долго лечить, а потом кормить всю жизнь — врагу двойной ущерб.

Люба и здесь была, как говорится, «в своем репертуаре». Вечерами ей не было равных на танцплощадке, а в учебе у нее и ее соседа по парте Ивана Кирилюка (не будем гадать, по какой причине) произошел срыв, за рацией они засыпали, даже был поднят вопрос об их отчислении. Но они сумели взять себя в руки, наверстать упущенное и успешно закончить учебу.

В начале июня 1942 года создалась угроза прорыва немецких войск.

Любовь Шевцову и еще нескольких радистов включили в состав разведгрупп, которые должны были остаться в оккупированном Ворошиловграде. Ее направили в одно из подразделений У НКВД, где она продолжала совершенствовать мастерство радистки и получала оперативные навыки работы в тылу врага.

Тем временем обстановка на фронте ухудшилась. Немцы к 8 июля вплотную подошли к Ворошиловграду. Любу, получившую подпольную кличку «Григорьева», включили в оперативную группу «Буря» под командой Кузьмина. В задании говорилось: «Для поддержания связи с Центром вам придается коротковолновая радиостанция и радист «Григорьева» — т. Шевцова Л. Г., которая нами дополнительно проинструктирована. Станция будет установлена на квартире Чеботарева…» Далее ставились задачи по ведению разведывательной работы.

Люба оставалась в городе под своей фамилией, имела на руках подлинные документы, ей отработали легенду и оформили прописку у Кузьмина как его племянницы.

В ночь на 15 июля Кузьмин привез в дом Чеботарева и спрятал в сарае обернутые в бумагу чемоданчик и несколько пакетов. В них находились радиостанция, два комплекта питания к ней и шифры.

На следующий день Кузьмин и Шевцова зашли к Чеботареву, чтобы провести осмотр и установить рацию. Чеботарев встретил их хмуро:

— Христом Богом прошу, заберите всё это. Не могу я. Боюсь. Не герой я, и детишки у меня маленькие.

Кузьмин и Люба просили его, взывали к патриотизму, угрожали, но тот твердил свое:

— Заберите! Не помощник я вам. В чем другом помочь постараюсь. А это не могу. Заберите!

Пришлось взять у него рацию.

Ее перепрятали в доме Кузьмина, где он и Люба сделали в печи специальное гнездо.

17 июля, в город ворвались немецкие войска. Это был апофеоз их наступления: здоровые, веселые солдаты в пыли и грохоте танков устремились к Сталинграду, еще не зная того, что ожидает их там всего через четыре месяца. Но пока они были хозяевами положения, и у многих, видевших их мощь, не выдерживали сердца и души.

Люба оставалась спокойной. Ежедневно в 5.30 и в 23.45 она прослушивает эфир и под своим позывным «314» пытается связаться с Центром и передать развединформацию. Но все напрасно. Ее не слышат и ей не отвечают. Как впоследствии установили, ее рации просто не хватило мощности для связи с Центром. Кроме того, там не было установлено постоянное прослушивание на ее частоте.

Кузьмин принимает решение: без связи работа группы не имеет смысла. Он дает задание связнику-разведчику Авдееву перейти линию фронта, установить связь с Центром и доложить о ситуации. Но тот идти отказался, ссылаясь на плохое состояние здоровья. Кузьмин растерялся. Он не воспользовался возможностью послать через фронт другую разведчицу, Акулову, или радистку «Григорьеву». Он отправил Любу на несколько дней к матери в Краснодон, а когда она вернулась, Кузьмина дома не оказалось. Впоследствии он объяснял это так:

— Придя к выводу, что в городе оставаться небезопасно, я решил разбить радиостанцию и выехать из города. Питание и другие принадлежности к ней я сжег, а рацию бросил в уборную. Шифры и коды зарыл во дворе. Вместе с женой выехал в село Закот-ное… где и проживал до освобождения этого района Советской Армией. После отъезда из города я Любу не видел и не пытался восстановить с ней связь».

Люба еще несколько раз приходила на квартиру Кузьмина, но его престарелые родственники, зная, где он скрывается, не сказали ей этого. В один из своих приездов Люба оставила для Кузьмина записку: «Я была у вас. но вас дома нет. Что у вас. плохое положение? Но все должно быть так. как положено — цело и сохранно. Если будет плохо вам жить, то попытайтесь перебраться ко мне. У нас насчет харчей гораздо лучше. Может быть, я должна скоро быть здесь, пока не договорюсь, как быть. А до моего разрешения ничего не делайте. Я. может быть, увезу или унесу поодиночке все мое приданое. Если ко мне приедете, то мой адрес: г. Краснодон, ул. Чкалова, д. 26. Шевцова Л.»

Она стремилась при всех обстоятельствах сохранить рацию, перевезти ее в Краснодон. Как вспоминала ее мать, каждый месяц раза четыре Люба ходила в Ворошиловград. Свои поездки объясняла тем. что ездит за солью или говорила, что просто прячется от немцев, чтобы не отправили в Германию.

В последний раз Люба появилась на квартире Кузьмина в ноябре 1942 года, после чего, видимо, потеряв надежду застать его. больше не приходила.

Но не в ее характере было отказываться от борьбы с врагом. Видя, что основное задание не по ее вине невыполнимо, она ищет новые пути и находит: вступает в «Молодую гвардию» и становится активным членом ее штаба.

Между тем. в Центре не теряют надежды связаться с «Бурей». Радисты ежедневно пытаются услышать ее позывные. Но регулярное дежурство началось почему-то только с 10 августа, как раз тогда, когда по указанию Кузьмина Люба уже прекратила попытки выйти в эфир.

С целью восстановления связи Центр забрасывает в тыл врага опытного связного Михайлова. Однако его попытка разыскать Кузьмина оказывается безуспешной. Ему удалось найти только одного участника группы, Демидова. Тот тоже не знает, где Кузьмин и «Григорьева». Связник ни с чем уходит в сторону фронта.

Тем временем за выпускниками Ворошиловградской спецшколы, оставшимися на оккупированной территории, начинается охота. Ее осуществляет агентура передового поста немецкой контрразведки «Мельдекопф-Тан» (Тан — руководитель поста), входившего в состав штаба «Валли-3» из ведомства адмирала Канариса, то есть абвера.

Разоблаченный агент абвера Шаповалов показал на следствии: «В списке разыскиваемых советских разведчиков было примерно семь человек, в том числе Светличный, Филатов, Панченко Валя, Шевцова Люба и другие. Предал их и получил задание по розыску Панченко и Шевцовой выпускник той же спецшколы Шпак. К их розыску был привлечен и я. Вместе с ним мы ходили по базару и улицам в надежде встретить их. Примерно дней через десять (в начале ноября 1942 года) нас вызвал Тан на конспиративную квартиру в Ворошиловграде. Мы проинформировали, что нам пока не удалось установить разыскиваемых, и мы продолжаем поиск. Дополнительных заданий мы не получали».

Все это выглядело довольно странно. С одной стороны, абвер знал о том, что Люба обучалась в разведшколе и искал ее в Ворошиловграде, но не мог разыскать, хотя она не скрывалась, а жила у себя дома в Краснодоне. С другой стороны, о том же, но уже по линии полиции и основываясь на слухах, донес начальнику полиции Краснодона Соликовскому предатель, следователь Кулешов. Точных данных о ее учебе в разведшколе у них не было. Поэтому, когда Любу вызвали на допрос в полицию, ей удалось уверить полицейских, что она действительно обучалась на курсах, но не разведывательных, а медицинских. Об этом она после допроса рассказала О. Кошевому и В. Левашову.

— Отбрехалась, — смеялась Люба.

Несогласованность между действиями немецких спецслужб была для них весьма характерна. Взаимная неприязнь, зависть, конкуренция создавали немало помех в их собственной работе. Любовь Шевцову так и не смогли разоблачить и арестовать как разведчицу-радистку.

1 января 1943 года она была арестована на квартире матери в Краснодоне как член штаба организации «Молодая гвардия». Только после ее ареста спецслужбы как-то согласовали свои действия. Любу отделили от других молодогвардейцев и отправили в Ровеньки. Там ее допрашивал начальник окружной полиции полковник Ренатус и начальник местной жандармерии майор Вернер. Они не спрашивали о работе подпольщиков. Их интересовали данные о ее разведывательной деятельности, о том. где спрятана радиостанция, и т. д. Ее рассматривали как радистку-разведчицх. которую можно попытаться перевербовать и заставить работать на себя. Этим можно объяснить то, что допросы велись в относительно корректной форме.

Но если большинство ее товарищей на допросах молчали, то Люба, как заявил впоследствии на допросе один из фашистских следователей, «вела себя развязно, дерзила, грубила, ругалась, всячески оскорбляла тех. кто ее допрашивал, и издевалась над ними». Когда майор Вернер попытался ее обнять, она влепила ему пощечину. В сильный мороз ее послали мыть полы в офицерских комнатах. Открыв настежь окна, она залила полы холодной водой, которая тотчас превратилась в лед.

Эта вода явилась той каплей, которая переполнила терпение немцев. Абвер потерял интерес к Любе, и ее бросили в общую камеру, где подвергли тем же пыткам. что и ее товарищей-молодогвардейцев. Характер и воля Любови Шевцовой оказались сильнее пыток. Она не только сама держалась жизнерадостно, стойко, но и подбадривала подруг. Всегда острая на язык, она и в камере оставалась такой.

За несколько часов до казни Люба написала на стене камеры осколком кирпича: «Мама, я тебя сейчас вспомнила. Твоя Любаша».

Любе удалось отправить матери две записки:

«Здравствуйте, мамочка и Михайловна! Мамочка! Вам уже известно, где я нахожусь… Прости меня за все, может я тебя вижу в последний раз, а отца уже, наверное, не увижу.

Мама, передайте привет тете Маше и всем-всем. Не обижайся, с тем и до свидания. Твоя дочурка Любаша».

И вторую, по своему лаконизму и силе выраженного в ней чувства достигающую эпических высот:

«Прощай мама, твоя Любка уходит в сырую землю».

Не случайно эта записка включена в книгу П. Маль-вецци и Дж. Пирелли «Письма обреченных на смерть борцов европейского Сопротивления», изданную в Италии.

По показаниям начальника местной полиции Под-тынского, Люба на казнь шла впереди всех, спокойно и бодро. Возле ямы, где их остановили, пожала всем руки и воскликнула, глядя в лицо офицеру: «За нас ответите, гады! Наши подходят! Смерть…» Но в этот момент раздался залп.

Посмертно Любови Григорьевне Шевцовой присвоено звание Героя Советского Союза.