Рожок зовет Богатыря

2

Совхоз раскинулся среди сопок, разных долин и невысоких горных хребтов, заросших тайгой. Домики рабочих и служащих, кабинеты научных работников, склады, гараж и всякие хозяйственные постройки собрались в кучку в зеленой долине, недалеко от моря, среди садов и огородов, отвоеванных у тайги.

Далеко по окрестным сопкам раскинулись парки. Парками в совхозе назывались отгороженные участки тайги, где паслись пятнистые олени — главное богатство совхоза. В парках жили дикие олени, пойманные в тайге. А были и такие, что родились и выросли здесь, так и не зная, что живут в неволе, пока не приходила пора срезать их молодые рога — панты.

У оленей рога вырастают каждый год. Весной показываются крутые шишечки на лбу. Потом они становятся ветвистыми, но еще очень нежны, еще покрыты пушком и налиты горячей кровью. К осени рога костенеют — это уже острое и опасное оружие, годное для битвы. А позже, когда глухая зима отнимает у оленя радости тепла, солнца и обильных кормов, рога у него отпадают.

Но оленям, живущим в совхозных парках, никогда не приходится доносить до осени своих рогов. Людям нужны панты. Пантовка в совхозе начинается в мае и заканчивается в августе. Теперь в совхозе особенно горячее время — начался июль. И в оленнике — в большом дощатом дворе — полно пантачей с созревшими для срезки пантами.

Обо всем этом коротко Светлане рассказал по дороге Сережа. Светлана не все понимала, что он рассказывал, ей о многом хотелось расспросить его: а на что нужны панты? А почему олень дается срезать свои рога? Но решилась только на один вопрос:

— А чем же их срезают? Ножиком? Или бритвой?

— Ножницами! — ответил ей Анатолий. И засмеялся.

Светлана больше ни о чем не стала спрашивать. Бывают же на свете такие надменные люди, как этот Анатолий! И откуда такие люди берутся? Если он председатель совета дружины — что видно по его нашивкам на рукаве, — то и нужно так важничать? Нашивки носит, а галстука не надевает. Пионер тоже!

Светлана сердилась на Толю. Ведь она только что приехала из Владивостока — неужели ему даже не интересно узнать, кто она такая? Светлана не хотела глядеть на него — и все-таки видела, какие длинные у него ресницы, какое нежное, чистое у него лицо… «Подумаешь, буду еще ему кланяться!»— твердила она дорогой. И все-таки, разговаривая с Сережей, все время ждала, что Толя заговорит с ней. Но что делать! Светлана для него не существовала.

— Знаешь, ведь Надежда Любимовна — это моя тетя, — начала Светлана, обращаясь к Сереже. — Як ней из Владивостока приехала. Буду тут до первого сентября жить. Здесь климат здоровее — сопки, лес… А во Владивостоке сырости много, туману… Там наш дом на горе стоит, так иногда облако спустится, зацепится за гору и лезет прямо в дом. Мы даже окна закрываем!

— Значит, у тебя отец моряк? — спросил Сережа.

— Нет. Почему это непременно моряк?

— Так ведь там порт. Корабли.

— Ну и что же? А разве одни моряки живут в городе? Мой отец сварщик. На верфи работает. Почему же непременно моряк?

— Сергей, ты дело делать вышел или с девчонками болтать? — спросил Толя.

— С девчонками! — оскорбилась Светлана. Она вся кипела. Она бы, кажется, сейчас так и схватилась с этим воображалой Толькой. Может, ей просто повернуться и уйти? И пускай они снимают там какую-то срезку!..

А впрочем, почему же ей сейчас-то уходить? Вот посмотрит, как срезают рога у оленей, и уйдет. Ей еще столько надо увидеть! Мир кругом такой привольный, такой веселый! Сопки, горы кругом, а за горами еще горы зеленые, заросшие лесом… А что в этих лесах? А что в этих распадках? А какие цветы желтеют там под кустами, у ручья?..

Светлана зазевалась и немножко отстала. И очень удивилась и обрадовалась, увидев, что Сергей остановился и поджидает ее:

— Давай. Подтягивайся. Она прибавила шагу.

Ребята подошли к длинному, беленному известью забору, приоткрыли калитку, вошли.

Во дворе толпилось множество оленей. Ярко-рыжие, с белыми пятнышками на спине, со светло-желтыми, словно бархатными рожками и черными тревожными глазами, они показались Светлане очень красивыми.

Едва ребята вошли во двор, олени заволновались. Дикие, пугливые, они резкими прыжками отпрянули от калитки.

Из панторезного сарая вышел высокий, смуглый, с узкими голубыми глазами человек. Он сурово поглядел на ребят:

— Это еще что?

Сережа немножко попятился.

— Директор? — шепотом спросила Светлана.

— Старший объездчик, Серебряков. Толькин отец… — ответил Сережа, заметно робея.

Толя подобрался, наморщил свои тонкие брови и принял деловой вид.

— Папа, — сказал он, — разреши, пожалуйста, мне сделать фотографию, как срезают панты. Пионерское задание, понимаешь! Я обязан выполнить!

— Ну что ж, раз обязан — выполняй, — ответил объездчик. — Но откуда ж снимать будешь? В коридоры мы вас пустить не можем — зверя пугать будете. К станку — тем более. Придется там, у ворот, ждать, когда он уже без рогов к вам выскочит.

— Но, папа, — возразил Толя, — что же тут интересного? Мне же надо — как он в станке будет!

— А если незаметно одну дощечку отодвинуть, — сказал Сережа, — и в щелку снять?

— Ну, не знаю, — нетерпеливо ответил объездчик. — Идите к Илье Назарычу. Если пустит — так снимайте. Только не мешайте работе.

— Пошли!

Толя победоносно оглянулся на Сергея и краем глаза — на Светлану. И первым вошел туда, куда никому из посторонних ходить не разрешалось.

— Илья Назарыч шуганет, пожалуй, — с сомнением сказал Сережа.

— А он кто? — живо спросила Светлана.

— Наш ветврач. Он операцию делает — рога срезает. Сердитый в это время — лучше не подходи!

— Идите за мной и ничего не бойтесь! — возразил Толя. — Я вам говорю — идите за мной!

Светлана по характеру была независимым человеком и слегка даже упряма в своей независимости. Но тут она присмирела.

«Ох, и смелый же Анатолий!»

Ребята прошли через маленький двор — открылок, прошли через выбеленный известкой коридор. Дальше оказалось какое-то помещение с деревянным полом, с крышей. Светлана успела разглядеть умывальник в углу, шкафчик на стене с открытой дверцей. На скамейке у стола сидел кто-то в белом халате, перед ним лежала тетрадь. Несколько человек стояли около узкого выхода из этого помещения, и они все тоже были в белых халатах. Молодой рабочий — тоже в халате — протирал какой-то жидкостью деревянные стенки то ли мостика, то ли станка какого, и по всему помещению разносился острый запах дезинфекции.

Коренастый седой человек с низко нависшими угрюмыми бровями только что кончил мыть руки и сейчас тщательно вытирал их чистым полотенцем. Повесив полотенце, он отдал какое-то распоряжение и тут увидел ребят.

— Это что за явление такое? — сказал он, сердито подняв тяжелые брови.

Светлана отступила за Сережино плечо. А Толя поправил ремешок фотоаппарата и, приподняв подбородок, решительно шагнул вперед.

— Мне надо срезку сфотографировать, Илья Назарыч! — сказал он. — Пионерское задание.

— Еще новости! Шатаются куда не следует, — закричал Илья Назарыч, — без халатов, без разрешения! Пошли вон отсюда немедленно!

— Илья Назарыч, олень идет, — негромко напомнил его помощник, худощавый молодой рабочий с резиновым жгутом в руках.

Илья Назарыч сверкнул на ребят глазами:

— В сторону! Тихо стоять. Кто снимать будет — вперед. Остальные — к стенке, в угол, чтоб не дышали!

Светлана сразу забилась в угол, туда, где висел на стене шкафчик. Из-за полуоткрытой дверцы неясно блеснули какие-то инструменты и пузырьки. А ребята замешкались.

— Хочешь поснимать? — торопливо спросил Толя.

Сергей покраснел от радости:

— А то нет? Только не испортить бы…

— Не испортишь. — Толя сдернул с плеча фотоаппарат и сунул Сереже: — На.

И поспешно отошел к Светлане.

И было пора — в помещение уже входил олень. Деревянный щит двигался сзади и осторожно подгонял его к станку.

Увидев людей, олень всхрапнул, вскинул голову и метнулся в пролет, к тому мостику, из-за которого виден был солнечный зеленый двор. Олень ринулся между широкими деревянными крыльями мостика… и вдруг эти крылья мгновенно поднялись, зажали оленя, а настил мостика утонул, ушел из-под ног.

В ту же минуту помощник Ильи Назарыча вскочил на спину перепуганному оленю, схватил его за рогатую голову, придержал ее, чтобы олень не повредил себе пантов. Рабочие быстро притянули голову пантача двумя ремнями к станку. Помощник накинул на панты резиновый жгут. Подошел Илья Назарыч, быстро очистил и протер спиртом шейки пантов и тут же отпилил острой пилкой оленю рога — сначала один рог, потом другой.

Кровь тугой струей брызнула вверх и залила шею и пеструю спину оленя.

Светлана охнула, сжала руки… А олень, освободившийся от тисков, одним прыжком выскочил из станка и скрылся во дворе.

Человек, сидевший у стола, принял нежные, светлые, залитые кровью панты, прицепил к ним бирку… Илья Назарыч пошел мыть руки. Рабочий начал снова протирать станок… Все произошло в несколько минут.

Толя подскочил к Сереже:

— Ну как? Снял?

Светлана ошеломленно глядела на всех. Будто ничего не случилось! Будто не бился сейчас в этом противном станке бедный олень! Как он боялся, как у него беспомощно болтались ноги, когда из-под них ушел настил! Светлана видела его глаза — большие, лиловые, полные ужаса и недоумения…

— Не буду! Не хочу! — крикнула она. И, быстро повернувшись, торопливо зашагала прочь от панторезного станка.

— А никто и не приглашал, между прочим… — донеслись ей вслед Толины слова. — Чудачка! Думает, что им больно!

Но Светлана только тряхнула головой, словно отгоняя муху.

— Не хочу, не хочу, не буду! — повторяла она, чуть не плача. — Нашли тоже что фотографировать!.. Нашли тоже! А то разве не больно?