Русское подполье. Пути и судьбы социал-христианского движения

Глава IX В ТЮРЬМАХ И ЛАГЕРЯХ: «ЗА ЧЕСТЬ РОССИИ!»

Казалось бы, весной 1968 года КГБ мог праздновать победу: органам удалось «обезвредить» крупнейшую в то время подпольную организацию в Советском Союзе. Однако точку в истории ВСХСОН ставить было рано... Это хорошо понимали и чекисты, и идейные руководители социал-христиан. Ведь даже брошенный в тюрьмы и концлагеря, но оставаясь при этом духовно не сломленным, Союз Освобождения Народа продолжал служить символом русского национального сопротивления. А это означало, что борьба не окончена...

Официально считалось, что в СССР политических заключённых нет. Формально при Брежневе уже не существовало и концентрационных лагерей: вскоре после XX съезда партии все они стали носить более благозвучное название - «исправительно-трудовые колонии». Но на деле политические тюрьмы и концлагеря, а также широко введённые в практику КГБ психиатрические больницы специального (тюремного) и обычного типов продолжали служить основой карательной политики.

Само слово «политзаключённый» в 1960-х - 1980-х годах оказалось под запретом. Советское законодательство рассматривало всех активных противников режима в качестве уголовных преступников. Узнику, посмевшему назвать себя политзаключённым, грозило наказание: его могли лишить свидания, бросить в карцер или просто избить.

К настоящим уголовным преступникам (или «бытовикам», как их ещё называли в заключении) коммунисты всегда относились терпимее, чем к политическим противникам. Даже условия содержания в заключении для уголовников были созданы более мягкие, чем для «антисоветчиков». Так, например, людей, осуждённых по 70-й или 72-й статьям Уголовного Кодекса РСФСР за антисоветскую пропаганду и тому подобные «преступления» не отправляли в лагеря с общим или даже усиленным режимом - эти лагеря были привилегией «бытовиков». К «антисоветчикам» же применялись более жёсткие режимы - строгий и особый*22. А для самых «неисправимых» из них - тюремный, отличавшийся нечеловеческими условиями содержания и применением особо изощрённых издевательств.

В период правления Л.И. Брежнева и его преемников в СССР не раз проводились амнистии, приуроченные к знаковым политическим событиям и юбилейным датам. Характерно, что под эти амнистии подпадали только лица, совершившие уголовные преступления. Но узников совести не амнистировали ни разу115. Советский режим инакомыслия не прощал.

Коммунистическая пенитенциарная система не ограничивалась карательными функциями. Партия возлагала на неё и задачу «перевоспитания». Нет, каратели не рассчитывали на то, что с помощью физических и моральных истязаний, изнуряющей работы в промзонах им удастся убедить противников режима в преимуществах советского строя. Довести человека до отчаяния, надломить его волю, физически и духовно растоптать, чтобы лишить сил и моральной потенции к сопротивлению - вот к чему по сути сводилась задача такого «перевоспитания».

Для достижения этой цели в распоряжении карательных органов партии имелся широчайший палаческий арсенал: от системы всевозможных ограничений, накладываемых на «провинившихся» заключённых, - до штрафных изоляторов (ШИЗО) и бараков усиленного режима (БУР). А помимо этих традиционных методов воздействия на заключённых, с конца шестидесятых годов распространилась и практика принудительного «лечения» здоровых людей в психбольницах - этот метод стал особенно широко применяться по инициативе Председателя КГБ Ю.В. Андропова. В 1969 году глава КГБ предложил ЦК партии усовершенствовать использование психбольниц «для защиты интересов советского государства и общественного строя»116. И усовершенствовали.

Бывший член Политбюро ЦК КПСС, а впоследствии председатель Комиссии при Президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий А.Н. Яковлев, имевший доступ ко многим грязным тайнам коммунистической партии, засвидетельствовал: «В то время власти начали всё чаще прибегать к психиатрии как средству борьбы с инакомыслящими. Эта инициатива связана прежде всего с именем Юрия Андропова. В 60-е годы был (по настоянию КГБ) выдуман новый тип болезни, позволяющий объявить больным любого человека»117.

Понятие «закон» в СССР было весьма условным даже «на свободе», за стенами же тюрем и колючей проволокой концлагерей, где вместо законов заправляла Инструкция, люди попадали во власть полного произвола своих тюремщиков. Оказывать сопротивление, пытаться морально противостоять режиму в таких условиях - было подвигом...

* * *

В апреле-июле 1968 года приговорённые к заключению члены ВСХСОН были этапированы в тюрьмы и лагеря. Руководителей «штаба» отправили во Владимирскую тюрьму, остальных - в Мордовию, за колючую проволоку Дубравлага*23.

Чекисты, традиционно применявшие тактику натравливания заключенных друг на друга, намеренно держали бывших подпольщиков вместе и отправили их в один лагерь. КГБ рассчитывал, что после провала организации, следствия и «суда» бывшие соратники перейдут к взаимным обвинениям и выяснению отношений. А значит, организация будет не только ликвидирована физически, но и внутренне расколота, утратит единство и волю к дальнейшему сопротивлению. Однако на сей раз эти расчёты не оправдались...

Ещё находясь на этапе, в пересыльной тюрьме города Потьма, социал-христиане организовали совместную массовую акцию протеста. В Потьме «рядовые» члены ВСХСОН были посажены в камеру с агрессивно настроенными уголовниками. Ситуация накалялась и грозила обернуться стычкой. На беду в это время тяжело заболел один из бывших подпольщиков - Владимир Веретёнов. На требование его соратников вызвать врача надзиратель отвечал отказом и циничными издёвками. Тогда социал-христиане объявили голодовку и письменно уведомили об этом начальство пересыльной тюрьмы. Стихийно, как бы в знак протеста против тюремного произвола, в камере зазвучала песня. А затем произошло неслыханное: при попытке надзирателей по одному вывести социал-христиан в тюремный коридор, члены ВСХСОН крепко сцепились за руки и хором запели:

Участник этой сцены, Леонид Бородин, так описал дальнейшее: «Надзиратели с вытаращенными глазами - век такого не слыхивали - попытались ворваться в камеру, но до нас так и не добрались. Ещё недавно враждебно настроенные «бытовики» в три ряда расселись на полу от двери до нар, на которых мы стояли в рост, и, отступая назад в коридор, прапорщики и офицеры в полной растерянности дослушивали припев нашей самодельной «Славянки»:

А потом без остановки и наш гимн*24. Похоже, в коридоре cобрался весь состав тюремной обслуги...»118

Эта первая массовая акция протеста, предпринятая членами ВСХСОН в заключении, закончилась победой. Тюремная администрация вынуждена была вызвать врача и убрать из камеры уголовников (в том числе из опасения, что политические оказывают «вредное» влияние на других заключённых). Но КГБ, конечно, не оставил этот случай без последствий...

31 июля 1968 года группу из четырнадцати «рядовых» соци-ал-христиан большим этапом доставили в лагерь ЖХ 383/11 (поселок Явас, Мордовской АССР), где с апреля месяца уже находились Евгений Вагин и Борис Аверичкин. 11-я зона была относительно большим политическим концлагерем, где содержалось не менее двух тысяч заключённых119.

В то время состав узников политлагерей был пёстрым. Значительную их часть составляли осуждённые за веру в Бога. При Хрущёве и Брежневе верующих официально приговаривали за «незаконные богослужения», «приобщение детей к религии», «тунеядство», «бродяжничество», отсутствие паспортов и т.п. В 1961 году в Уголовный кодекс РСФСР была введена статья 227, предусматривающая лишение свободы за «организацию или руководство группой, деятельность которой, проводимая под видом проповедования религиозных учений и исполнения религиозных обрядов, сопряжена с причинением вреда здоровью граждан или иными посягательствами на личность и права граждан, либо побуждением граждан к отказу от общественной деятельности или неисполнению гражданских обязанностей»120.

Конечно, ввели эту статью не в порядке проявления заботы о «правах» и «здоровье» граждан (о какой заботе о здоровье могла идти речь в стране, где испытывали ядерное оружие на десятках тысяч своих солдат, которых потом бросали умирать, запрещая им даже намекать врачам о причине заболевания?). 227-я статья была инструментом для расправы с церковным подпольем - духовной оппозицией, неподконтрольной гэбистскому Совету по делам Русской Православной Церкви. И инструмент этот использовали в полной мере. Только в 1961-1964 годах в СССР по религиозным мотивам приговорили к различным срокам заключения и к ссылке 1234 человека121.

А помимо этих новых жертв атеистического террора в лагерях содержались и верующие, репрессированные в предыдущие годы. Некоторые находились там ещё со времён Сталина, когда 15-ти и 25-летние сроки заключения считались обычным наказанием за веру. Среди этих людей были и такие, кто провёл в ГУЛАГовском аду по 30, даже 40 и более лет122, но не переставал держаться веры и обличать богоборческий режим, как это делали, например, катакомбники из Истинно-Православной Церкви (ИПЦ).

Катакомбники не признавали законности советской власти, принципиально не принимали гражданства СССР, поэтому на «воле» отказывались брать советские паспорта. Катакомбная Церковь предала анафеме членов КПСС и прокоммунистических организаций, а также сотрудничающих с ними священнослужителей - за «служение антихристу». Среди членов ИПЦ, упорно, в течение семи десятилетий, противостоявших богоборческой системе, было немало настоящих мучеников. И хотя в «постсоветской России» не принято широко вспоминать об этих людях (в учебниках истории начала 2010-х годов о Катакомбной Церкви не упомянуто ни строчкой), их подвижничество останется примером духовного стояния русских людей за христианскую веру.

Вместе с православными в лагерях находились литовские католики, западноукраинские униаты, баптисты, адвентисты, иеговисты, пятидесятники... Многие сектанты в отстаивании своей веры проявляли не меньшую стойкость, чем члены ИПЦ. Верующих чекисты преследовали с особой жестокостью, притесняли их не только «на свободе», но и в заточении, где подвергали истязаниям за соблюдение религиозных обрядов, избивали за ношение нательных крестов...

Большую группу заключённых политлагерей в конце 1960-х составляли члены различных вооружённых антибольшевистских формирований, находившиеся за колючей проволокой со времён Второй мировой войны: офицеры и солдаты Русской Освободительной Армии (РОА), казачьих частей и соединений, украинские и кавказские сепаратисты, прибалтийские «лесные братья» и т.п. Все они были объявлены в СССР «предателями». Многие из этих людей давно отсидели свой первый срок и отбывали дополнительные - за побеги, подлинные или мнимые «антисоветские» деяния, совершённые уже в заключении.

С особой ненавистью коммунисты относились к «власовцам» - участникам Русского Освободительного Движения. Советская пропаганда изображала их «изменниками Родине», но умалчивала об истинных причинах, подлинных целях и гигантском масштабе этого движения, ставшего естественной реакций народа на политику геноцида и этноцида, проводимую против него большевиками с 1917 года.

Попав в годы Второй мировой бойни меж огней двух тоталитарных человеконенавистнических режимов, народы Советского Союза могли бы, как несчастнейший из шекспировских королей, воскликнуть: «И злая тварь милее твари злейшей! Кто меньше зол, тот стоит похвалы!» Но какая из двух тварей была злейшей? Чья оккупация в конечном счёте была губительней для души и тела народа: оккупантов, что пришли насиловать Россию в 1941-м, или оккупантов, что к тому времени насиловали её уже несколько десятилетий? В начале войны русские патриоты, взяв в руки оружие, ответили на этот вопрос по-разному. Но «злейшими» были обе твари, победа любой из них - означала поражение русского народа, положение и трагедия которого во время войны были гораздо сложнее и страшнее штампов сталинско-гитлеровской пропаганды.*25

Ещё одна большая группа политзаключённых - «антисоветчики» послевоенных лет: всё те же марксисты-ревизионисты, круто разошедшиеся во мнениях с официальным курсом партии, активисты движения за эмиграцию из СССР, представители нового поколения националистов - из Галиции, Прибалтики и Армении... Впрочем, у армян, в отличие от прибалтов и украинцев-западенцев, часто почти отсутствовали антирусские настроения: их главные претензии были не к русским, а к туркам. Никаких иных «националов» - как свидетельствуют лагерные старожилы - в шестидесятые, семидесятые и начале восьмидесятых годов в политзонах не встречалось123. Если такие и были, то в виде единичных исключений: в других частях Советского Союза всплеск национал-сепаратизма возникнет в более позднюю эпоху (как и с чьей помощью - об этом рассказ впереди...)

Среди представителей послевоенного поколения «политиков» можно было встретить листовочников, перебежчиков через границу, самиздатовцев, демонстрантов-одиночек, представителей различных подпольных организаций, в том числе и молодёжных. Но эти организации были малочисленными по составу - от двух до пяти человек - и, как правило, не вполне последовательными во взглядах на теорию и практику коммунизма, а потому сколько-нибудь серьёзного влияния они оказывать не могли.

Наконец, особую группу лагерного населения составляли те, кто попал за колючую проволоку в результате бесконечной внутрипартийной грызни: бывшие сотрудники МГБ, осуждённые по делу Берии, и им подобная партийная публика - эти находились в лагерях на привилегированном положении и занимали там «тёплые местечки».

* * *

Прибытие в лагерь социал-христиан вызвало среди заключённых бурю эмоций. Во-первых, столь многочисленной антикоммунистической организации в брежневских концлагерях ещё никогда не было. Во-вторых, ВСХСОН был не просто подпольной группой, а молодой по составу христианской организацией российских патриотов. Потому появление на «зоне» социал-христиан было воспринято населением лагеря как сигнал, свидетельствующий о глубоком кризисе системы: «Если на воле в антикоммунистические организации стала объединяться молодёжь и в лагеря русских патриотов бросают уже десятками, то этому режиму - не устоять!»

Вероятно, чекисты поняли, что допустили промах, поместив столь большую и сплочённую группу в один лагерь. Ошибку поспешили исправить, разделив социал-христиан на несколько групп и раскассировав их по разным лагерям, с учётом степени «неисправимости» каждого конкретного члена ВСХСОН. Так, например, Вячеслав Платонов, Леонид Бородин и Николай Иванов были переведены в лагпункт 17-а, отличавшийся более жестоким режимом - этот небольшой концлагерь, располагавшийся в посёлке Озёрный, служил местом изоляции тех, кто, по мнению лагерного начальства, был «неисправим» и мог оказывать влияние на других заключённых. Но, в конечном счёте, эта мера обернулась для администраций лагерей другой неприятностью: весть о существовании ВСХСОН стала распространяться теперь уже и по другим зонам...

Среди заключённых статус членов ВСХСОН был высок. Один из социал-христиан, Владимир Ивойлов, вспоминает: «Нас на 19-м звали монархистами, и мы шли по рангу уважения почти так же, как верующие*26. А верующие - свидетельствует писатель Варлаам Шаламов - “и десять лет назад, и двадцать лет назад были самым лучшим контингентом во всех лагерях без исключения »124.

Гулаговская география ВСХСОН обширна: следственный изолятор КГБ в Ленинграде, пересыльные тюрьмы в Нижнем Новгороде, Вологде, Вятке, Перми, Рузаевке, Саранске, Потьме, мордовские лагеря №№ 3, и, 17, 19, пермские лагеря №№ 35, 36, тюрьмы в городах Владимире и Чистополе - это неполный список коммунистических застенков, через которые прошли социал-христиане. В большинстве своём - прошли с честью, поддерживая друг друга и новых товарищей по заключению, борясь, казалось бы, в уже совершенно безнадёжной ситуации.

Вот лишь некоторые из множества эпизодов этой борьбы.

В июне 1969 года десять заключённых 17-го лагеря, в том числе члены ВСХСОН Леонид Бородин и Вячеслав Платонов, в знак солидарности со своим голодающим товарищем по заключению Александром Гинзбургом объявили голодовку...

В декабре 1969 года четверо заключённых, в том числе члены ВСХСОН Леонид Бородин и Вячеслав Платонов, провели голодовку, протестуя против перевода во Владимирскую тюрьму двоих своих товарищей по заключению. В наказание все четверо брошены в БУР...

В декабре 1969 года семеро заключённых - члены ВСХСОН Михаил Садо, Леонид Бородин, Вячеслав Платонов, а также Юрий Галансков, Александр Гинзбург, Юрий Иванов, Виктор Калныньш направили видным деятелям советской культуры письмо, в котором описали преступную сущность коммунистической карательной системы и предупредили творческую интеллигенцию, формирующую общественное мнение, об ответственности за антинациональную политику...

28 октября 1970 года за участие в очередной коллективной акциии протеста были отправлены в посёлок Явас и отданы под «суд» Л.И. Бородин (ВСХСОН), Н.В. Иванов (ВСХСОН) и Ю.Т. Галансков. «Суд» постановил Иванова и Галанскова посадить на два месяца в БУР, Бородина - перевести до конца срока во Владимирскую тюрьму...

С 5 по 10 декабря 1970 года группа из 27 заключённых Владимирской тюрьмы, в том числе члены ВСХСОН Игорь Огурцов и Леонид Бородин, держала голодовку, приуроченную ко Дню конституции и Дню прав человека. Группа выдвинула требования: улучшение содержания женщин-заключённых, прекращение издевательств, связанных с питанием (заключённых кормили недоброкачественными продуктами), оказание медицинской помощи заболевшим (врач обычно являлся на двадцатый день после вызова), прекращение тюремного произвола...

Нужно помнить: в коммунистических застенках участники голодовок всегда находились на грани между жизнью и смертью. Ведь это только в старой императорской России, проявлявшей милосердие даже к своим врагам, существовали специальные пайки для ослабленных арестантов - так называемые «цинготные» и «особые» порции125. Ничего подобного в Советском Союзе не было. И без того измученный хроническим недоеданием политзаключённый, решив голодать, шёл на смертельный риск. Ведь даже после прекращения голодовки его ждала только... тяжёлая лагерная работа, голодавшим не приходилось рассчитывать не только на какое-то усиленное питание, но и на элементарную медицинскую помощь.

Нередко голодовки заканчивались для их участников смертью и безымянной могилой на постоянно растущем и никем не посещаемом тюремном или лагерном могильнике. В СССР политзаключённые были лишены права иметь настоящую могилу: тела умерших политзеков, согласно инструкции, не выдавались родственникам, а места их захоронения чаще всего не отмечались никакими знаками и всегда сохранялись в тайне...

* * *

Игорь Огурцов, Михаил Садо, Евгений Вагин, Борис Аверичкин изначально были изолированы от своих товарищей и после ленинградского судилища отправлены по этапу в пересыльную тюрьму в город Горький (Нижний Новгород). Затем их пути разделились: Аверичкина и Вагина ждал «Дубравлаг», Огурцова и Садо - Владимирская тюрьма...

В народе эта тюрьма по сей день широко известна под названием «Владимирского централа». Во второй половине XIX - начале XX веков, в последние десятилетия существования Российской Империи, во Владимирском централе содержались опасные уголовные и политические преступники. Среди них были и некоторые видные впоследствии руководители большевистской партии и Красной Армии. Впрочем, в ту благодатную для России эпоху царское правительство относилось к политическим узникам весьма гуманно. Сами революционеры позже рассказывали, что во Владимирском централе «режим был сравнительно свободный»126.

Совсем иная обстановка сложилась в тюрьмах после того, как в 1917 году законная российская власть была свергнута и в стране утвердился режим партийной диктатуры. При Ленине и Сталине камеры Владимирского централа заполнились сначала «контрреволюционерами», затем - «врагами народа» и «военными преступниками». А с конца 1950-х годов по 1978 год в печально знаменитой тюрьме наряду с матёрыми уголовниками и «ворами в законе» сидели политические, имевшие статус «особо опасных преступников»127.

Тюремный режим - наиболее садистский из всех, применявшихся в коммунистической пенитенциарной системе. Он предполагал многочисленные ограничения. Заключённым запрещалось не только садиться на кровать до отбоя, но и подходить к окну128... В камерах строгого режима на окнах имелись глухие металлические жалюзи, сконструированные так, чтобы почти не пропускать в помещение воздух и солнечный свет... Голод, холод, лишение человека дневного света и чистого воздуха и вызываемые этим многочисленные ужасные болезни были возведённые в систему «перевоспитания» и стали вечными спутниками заключённых советских тюрем.

В концлагере, несмотря на все его лишения и ограничения, заключённый всё же имел возможность перемещаться, бывать под открытым небом. В тюрьме - он был обречён на то, чтобы годами находиться в каменном мешке.

В лагере, заключённый мог общаться со своими единомышленниками - такими же узниками, как и он, чувствовать моральную поддержку со стороны товарищей по заключению. Тюрьма лишала этой возможности, и часто её узник оказывался один на один с карателями.

Каменный мешок, отделявший пленника тюрьмы от всего мира, не ограждал его от преследований мучителей. Дабы сломить волю политзеков каратели делали всё, чтобы отравить и без того тяжёлое их существование. В камерах постоянно проводились обыски, всё «подозрительное» немедленно изымалось. Тюремщики то и дело подсаживали в камеру своих соглядатаев - «наседок». В лучшем случае это был обыкновенный «стукач», в задачу которого входила круглосуточная слежка за соседом и провоцирование его на откровенные разговоры. Но порой соседями политзаключённого оказывались специально подосланные уголовники, создававшие в камере невыносимые условия существования, провоцировавшие драки и готовые на убийство - в «бытовой» части тюрьмы зверские убийства сокамерников не были редкостью. Во Владимирском централе был случай, когда одного из членов ВСХСОН, Леонида Бородина, на несколько месяцев посадили в камеру вдвоём с душевнобольным...129

Но иногда отработанная тюремщиками система давала сбой. Так, ещё в ленинградском следственном изоляторе КГБ к Владимиру Ивойлову чекисты посадили соседа - татарина по фамилии Гуляев. А через три дня общения новый сокамерник вдруг признался, что он «наседка», специально подослан сотрудниками КГБ: «Я думал, что вы шпионы, а вы за то, чтобы России было лучше. Так пусть я уж лучше три года, хоть и несправедливо, отсижу, а этим помогать не стану!»130 Конечно, случай с В.Ф. Ивойловым - исключение, но он очень показателен.

Тюремная камера со всеми её тяготами и лишениями не была для заключённого последним кругом земного ада. За малейшую попытку сопротивления, за «нарушение режима» узника ожидало наказание - заключение в карцер...

Так писал Валентин 3/К в поэме «Гротески», тайно переправленной на волю из мордовского заключения солагерником поэта - членом ВСХСОН Евгением Вагиным131.

Тюремный карцер - это узкая и длинная бетонная камера-щель с высоким четырёхметровым потолком, под которым прорезано символическое «окно» - тоже щель. Холодный цементный пол, на который нельзя лечь, колючие шершавые стены, на которые нельзя опереться, тусклый свет лампочки-слепухи и вечный, пронизывающий, болезнетворный холод...

Укрыться от холода нельзя: одежда брошенного в карцер зека - тоненькая нижняя рубаха и старое, протёртое до дыр «хабэ»...

Присесть в карцере тоже нельзя: никакой мебели нет, камера-щель сконструирована таким образом, чтобы заставить человека всё время находиться в стоячем положении. От продолжительного многодневного стояния - в карцер, как правило, помещали на пятнадцать суток, затем могли этот срок и продлить - чудовищно, как при слоновой болезни, распухали ноги...

Лишь ночью узнику карцера на восемь часов выдавали так называемый «гроб» - сооружение из трёх досок вышиной не более 10-15 сантиметров от пола. Сидеть на нём невозможно, спать в «гробу» - адское мучение...

Ко всем физическим и моральным истязаниям добавлялось хроническое недоедание. Голодный зековский паёк урезался в карцере до минимума: вода и 450 грамм хлеба в день - вот и весь рацион... И только один раз в двое суток - черпак подогретой отвратительной тюремной баланды...

В этих условиях нужно было не просто «выживать» - что само по себе было сложной задачей - необходимо было бороться. Каждый день... В течение долгих недель, месяцев, лет...

В феврале 1968-го руководитель ВСХСОН Игорь Огурцов, находясь в камере Владимирского централа, в письме своим родным писал: «...Много облегчает сознание того, что мы здесь не напрасно: своими страданиями мы спасаем честь России, и чем больше нас мучают, тем больше достигается эта важная цель; народы мира не должны переносить позор беззаконий на наш великий народ, хотя есть такие, которые показывают пальцем и говорят: а чего от вас, русских, ещё ждать хорошего. Но была и будет сохранена честь и знамя России в тюрьмах и концлагерях её настоящими патриотами, вопреки всем лживым и трусливым тайным судам, пачкающим наши имена»132.

Игорь Вячеславович Огурцов провёл во Владимирской тюрьме около семи лет. Только 1 марта 1974 года он был переведён в исправительно-трудовую колонию (ИТК) строгого режим ВС 389/35 (ст. Всесвятская Пермской области).

* * *

ИТК - советский концлагерь. Та же неволя, те же лишения, тот же произвол тюремщиков... Но по сравнению с тюрьмой концлагерь был уже относительным облегчением. Здесь впервые за семь лет И.В. Огурцов смог увидеть достаточно света, вдохнуть свежий воздух, посмотреть в чистое, без решётки над головой, небо...

Впрочем, в лагере его продержали недолго: чекисты не оставляли попыток «сломать» лидера социал-христиан. Это была обыкновенная практика советских спецслужб. В КГБ понимали, что с христианско-патриотической идеей, как и со всякой другой, невозможно эффективно бороться только с помощью расстрелов и казематов, ибо на смену расстрелянным и замученным неизбежно придут их последователи. Вот почему органы ВЧК-КГБ пытались оседлать всякое оппозиционное движение с помощью своей агентуры, а попавших в их руки лидеров движения - заставить принародно раскаиваться, признать свои «ошибки и заблуждения» или, по крайней мере, принудить к обещанию впредь отказаться от борьбы.

Через месяц пребывания в лагере И.В. Огурцов без объяснения причин был вновь отправлен в тюремную камеру - на этот раз в изолятор ИЗ-57/1 Пермской пересылки. Теперь чекисты решили прибегнуть к другому методу...

По «рекомендации», заранее сфабрикованной тюремным психиатром Владимирского централа В.Л. Роговым, Игоря Огурцова направили на психиатрическую экспертизу. Кстати, подобные «рекомендации» - и непременно под конец тюремного срока заключения! - тщанием психиатра Валентина Леонидовича Рогова получали многие политзаключённые - из числа тех, кого в КГБ считали самыми «неисправимыми»...133

Это была уже вторая психиатрическая экспертиза: первую Игорь Вячеславович прошёл, будучи под следствием (обязательная процедура для попадавших под «расстрельные» статьи), и главный психиатр Вооружённых Сил СССР генерал-майор Н.Н. Тимофеев констатировал безупречное психическое здоровье лидера ВСХСОН...

Было ясно, что КГБ задумал сфабриковать очередное фальшивое медицинское заключение, чтобы навсегда упрятать опасного противника в психиатрическую «больницу». Каратели уже убедились, что среди заключённых социал-христиане пользуются уважением, и потому опасались, что глава подпольщиков, попав в лагерь, будет оказывать «вредное» влияние на других.

Опасались не напрасно: многие из тех, кто хорошо знал И.В. Огурцова по тюрьме или лагерю, говорили о его выдающихся лидерских и чисто человеческих качествах. Эти качества признавали за руководителем ВСХСОН даже те, кто относился к русскому национально-православному движению, да и к русским в целом - с резкой антипатией.

Бывший идеолог и руководитель рязанской подпольной Группы Революционного Коммунизма Юрий (Арье) Вудка, некоторое время находившийся во Владимирском централе в одной камере с Игорем Огурцовым, а через много лет признанный одним из «узников Сиона», в своих мемуарах, отмечает:

«Огурцов был удивительно похож на Наполеона и по характеру, и внешне. Даже родился он под созвездием Льва. Чувствовалась в нём какая-то громадная, неодолимая внутренняя сила, которой и менты побаивались. От него исходил ток предназначения, это был человек Рока. Пожалуй, и политические его взгляды во многом близки к наполеоновским. Это рыцарь до мозга костей... По сути, его мечта - повернуть вспять сатанинское колесо современной истории. И он либо повернёт, либо погибнет под ним. Когда-то Юлиан-«отступник» посвятил свою жизнь реставрации язычества в охристианенном Риме. Теперь другой человек хочет силой своего духа вернуть мир к христианской цивилизации...

Он владел европейскими языками, глубоко изучал литературу, философию, религию. Это настолько сильная личность, что никакие внешние обстоятельства не могли повлиять на него...»*27

Впоследствии на Западе и в эмигрантской печати много писали о попытке КГБ расправиться с основателем ВСХСОН за стенами «психушки». История эта обросла множеством ужасных слухов, что не удивительно: на конвейер советской карательной психиатрии попали сотни и тысячи людей. Среди тех, кто оказался в этих дьявольских жерновах: писатель Юрий Ветохин, поэт Валентин Зека (Соколов), генерал Пётр Григоренко, младший лейтенант Виктор Ильин, правозащитник Александр Есенин-Вольпин, диссидент Владимир Буковский...

В июне 1970-го А.И. Солженицын в письме «Вот как мы живём» написал: «Захват свободомыслящих здоровых людей в сумасшедшие дома есть духовное убийство, это вариант газовой камеры, и даже более жестокий: мучения убиваемых злей и протяжней. Как и газовые камеры, эти преступления не забудутся никогда, и все причастные к ним будут судимы без срока давности, пожизненно и посмертно...»*28

К счастью, в случае с И.В. Огурцовым замысел КГБ не удался. Благодаря усилиям родных и близких Игоря Вячеславовича, а также других, не оставшихся равнодушными, людей весть о грозящей ему новой опасности проникла за «железный занавес». Дело дошло до петиций в ООН, а это уже могло обернуться для Советского Союза неприятностями на международном уровне. (Напомним, что в 1977 году Всемирный конгресс психиатров в Гонолулу осудил СССР за злоупотребления психиатрией в политических целях, а в 1983-м Всемирная Ассоциация Психиатров принудила советских представителей с позором выйти из рядов этой авторитетной медицинской организации.)

Сегодня многим известны имена советских карателей от психиатрии: генерала Г.В. Морозова, возглавлявшего печально знаменитый Всесоюзный НИИ общей и судебной психиатрии им. Сербского; полковника Д.Р. Лунца, начальника секретного политического отделения № 4-Е института Сербского; подполковника Ф.К. Прусса, начальника Днепропетровской спецбольницы; Н.Н. Бочковской, начальницы 10-го отделения этой «больницы», прозванной за жестокость «Эльзой Кох» - на совести которых жизни и искалеченное здоровье многих людей134. Это про таких, как они, написал поэт, истязаемый в стенах психиатрической больницы:

Но, к чести медиков, среди них были и такие люди как Анатолий Карягин, Александр Волошанович и другие врачи-психиатры, выступившие против преступной практики КГБ в области психиатрии. Увы, за свою позицию таким врачам нередко приходилось расплачиваться собственным благополучием, сломанной карьерой и даже свободой...

Именно благодаря смелости и преданности своему профессиональному долгу целой группы врачей, Игорю Огурцову удалось избежать гибели в психиатрической тюрьме. Пермские психиатры, которых чекисты пытались сделать соучастниками своего преступления, несмотря на оказываемое на них давление, наотрез отказались от проведения психиатрической экспертизы лидера ВСХСОН.

Чекистам пришлось срочно искать других экспертов, которые могли бы подмахнуть нужные бумаги - необходимы были три подписи специалистов. Нашли других. Но и здесь потерпели неудачу: категорически отказалась подписывать заранее подготовленное ложное «медицинское заключение» врач-психиатр из Мордовии Яковлева. Возможно, именно гражданское мужество этой женщины, честно исполнявшей свой врачебный долг и не побоявшейся вступить в спор с могущественными «органами», окончательно разрушило план КГБ...

В итоге, после двух месяцев моральных и физических истязаний и непрерывных угроз КГБ вынужден был отказаться от своей затеи и вернуть Игоря Огурцова в лагерь...

* * *

Колония строгого режима ВС 389/35 («Пермь-35»), куда был отправлен Игорь Вячеславович Огурцов, относилась к числу новейших советских концлагерей, специально созданных в 1972 году в Пермской области для политических узников. Новые политзоны - «Пермь-35», «Пермь-36» и образованная позднее «Пермь-37» - предназначались для разукрупнения старых мордовских лагерей и изоляции наиболее «беспокойного», контингента заключённых. В разное время в 35-м лагере содержались: видный участник армянского националистического движения Паруйр Айрикян, диссидент Владимир Буковский, организатор «Союза борьбы за политическую свободу» старший лейтенант Геннадий Гаврилов, лидер подпольного «Украинского национального фронта» Дмитро Квецко, основатель и глава ВСХСОН Игорь Огурцов, организаторы Московской Хельсинской группы Юрий Орлов и Анатолий (Натан) Щаранский, журналист Вячеслав Черновол, а также сотни других известных и безвестных узников...

Столь «взрывоопасный контингент» чекисты разбавили менее беспокойными в их понимании людьми, осуждёнными за различные «государственные преступления» и, конечно, не преминули наводнить новые лагеря своей агентурой - из числа завербованных ими зеков... Но в целом состав заключённых на 35-й «зоне» подобрался политически активный: громкие протестные акции то и дело сотрясали лагерь, противостояние политузников с коммунистическим режимом в лице лагерной администрации и местных чекистов никогда не прекращалось...

Так, например, однажды большая группа заключённых лагеря «Пермь-35» обратились с письмом в Верховный Совет СССР с требованием создать государственную комиссию для расследования фактов беззакония и преступного произвола, творимых в местах лишения свободы (подобная комиссия была создана в СССР после смерти И. Сталина). Одним из инициаторов этой акции был И.В. Огурцов.

Обращаться куда-либо из советского концлагеря - дело непростое и опасное: копии всех подобных обращений и заявлений нужно было переправлять на волю по нелегальным каналам, иначе дальше ящиков столов местной лагерной администрации никакие протесты и заявления не доходили. Ответа из Верховного Совета заключённые не получили: депутаты не желали ни говорить, ни слышать о каких-либо нарушениях и произволе в тюрьмах и лагерях СССР...

В 1976 году в 35-м лагере группа политзаключённых разных национальностей (всего около тридцати человек), протестуя против попрания элементарных человеческих прав, - заявила об отказе от советского гражданства. Этим символическим персональным «самоопределением» узники выразили формальный отказ от гражданской причастности к поработившему Родину политическому режиму. А дабы подтвердить серьёзность своего заявления и не оставить его голословным, «отказники» обратились к правительствам стран, подписавших с СССР Хельсинские соглашения - Бельгии, Великобритании, Германии, США, Франции и других - с просьбами о предоставлении гражданства.

Ни официального ответа «отказникам» от советских властей, ни каких-либо юридических последствий отказа от гражданства, конечно, не было... Но реакция карателей на очередную массовую протестную акцию не замедлила: по телефону в пермскую зону поступил истерический приказ: «Тащите всех за ноги так, чтобы мордами о камни бились!»

Одним из самых ярких проявлений длительного политического противостояния в лагере стала бессрочная забастовка, объявленная в апреле 1979 года большой группой заключённых. Забастовщики отказались от выполнения требований режима, прекратили какую-либо работу. В зоне остановилась часть производства...

В отличие от голодовок, массовая забастовка - редкое, исключительное явление в условиях советских концлагерей. Для подавления «беспорядков» были предприняты самые жёсткие меры. Руководителей забастовки спешно изолировали от других политзаключённых. Игорь Огурцов почти на три месяца был заключён в БУР (с символическими перерывами: формальности инструкции соблюдались...). За участие в организации этой массовой акции неповиновения административный «суд» ужесточил ему наказание, переквалифицировав режим содержания на более жёсткий: к уже проведённым Огурцовым в тюрьме семи годам каратели добавили ему ещё три года тюремного заключения - вместо содержания в колонии строгого режима...

24 июля 1979 года Игоря Огурцова из пермского концлагеря перевели в одну из самых страшных тюрем Советского Союза - Чистопольскую (Татарская АССР). Об этой тюрьме писали, что по условиям содержания и степени издевательств над узниками её даже «вряд ли можно сравнить с худшими тюрьмами гитлеровского времени»136. И в этом утверждении не было преувеличений... Условия содержания заключённых и бесконечный конвейер физических и моральных издевательств над ними были таковы, что нервы не выдерживали даже у самих карателей. Так, в 1980 году, не выдержав беспрерывных истязаний людей, покончил жизнь самоубийством (повесился) заместитель начальника Чистопольской тюрьмы по режиму майор Николаев...

В Чистополе Игорю Огурцову предстояло провести около трёх лет...