Русуданиани

ГЛАВА 10. ЗДЕСЬ СКАЗ О ЦАРЕ СТРАНЫ ШАМ БАРНАОЗЕ

Ведомо и вам, что я большую часть своих дней провел в стране Шам[75] и видел такое богатство и мощь тамошних царей, что богаче их не может быть на земле. Перечислить всех трудно, ибо из-за чрезмерных притеснений и несправедливости их царствование было коротким: кто три года правил, кто — четыре, больше никто на престоле не удерживался.

Воцарился в царстве Шам новый царь Барнаоз. Вот уже сорок лет, как он сидит на троне. Он пожелал больше, чем все его предшественники, и превзошел всех. О нем говорили: «За время своего царствования он не касался ногой земли и ноги не просовывал в стремя, солнце не палило его, и дождь не мочил». Я своими глазами видел, как, отправляясь на охоту, или на смотр войска, или в баню, он восседал на троне под балдахином и его бережно несли тавады и дидебулы. От царского дворца до дверей бани вела аллея; деревья так тесно переплелись ветвями, что, если бы даже тысячу лет подряд шел дождь, сквозь них не просочилось бы ни капли, и густую листву никогда не пронизывали солнечные лучи. Если нужно бывало ему отправиться куда-нибудь, его несли в паланкине, украшенном самоцветами и жемчугами, в который ни капли дождя, ни солнце не проникали. Сажали его в паланкин, и вельможи носили его.

И еще видел я собственными глазами, что все кони, мулы и верблюды в том царстве были подкованы золотыми подковами. Если же эта подкова изнашивалась или лошадь теряла ее, то никто не смел ее касаться! Кто находил, должен был принести в царскую казну. Хранились старые и сломанные подковы в высокой, до неба, башне, и никогда не зарились на это золото бедняки, и не смели просить его богачи. Слышал я из уст самого царя: «Если сам господь пожалует ко мне, я с ним рассчитаюсь этими золотыми подковами». И никто не смел роптать: «Негоже-де говорить так, государь». Прожил царь Барнаоз таким образом тридцать лет. И как прошло тридцать лет, однажды велел он по обыкновению отнести себя в баню. Помылся и вышел. И свершилось тут чудо. Велел он разломать свой трон и венец, позвал нищих и раздал им драгоценные обломки. Я сам присутствовал при этом. Удивлялись все придворные — жалко было ломать столь роскошный престол и раздавать нищим. Говорили они друг другу: «Если он хотел одарить бедняков, неужели не нашел ничего другого, кроме таких драгоценностей!» Но никто не смел перечить царю, и ни один человек не промолвил ни слова.

Тем временем увидели мы одного нищего, который лежал у дверей бани, голова его казалась свежевыбритой, у него был вид человека, только что вышедшего из бани; был он в одной набедренной повязке, более ничего не было ни на его теле, ни на голове. Ни царь, ни вельможи не протянули ему ни монеты, и никто не сказал: «Раз уж мы собрали тут убогих со всего света и раздали столько сокровищ, давайте одарим и этого горемыку».

Потребовал царь коня. В то же мгновение конь стоял перед ним. Вышел он из бани, сел на коня и приказал: «Немедленно вырубите эти деревья, довольно с меня этой аллеи!» Затрепетали подданные и с корнем выкорчевали те дивные деревья так, что даже следа не

осталось там, где они росли. Издал Барнаоз приказ, чтобы отныне не выпроваживали из города нищих, пусть ходят где хотят. Стал с того дня царь Барнаоз щедр, милостив, справедлив, другого такого в его царстве не видели и не слышали о таком. Я премного дивился ему, и все, конечно, дивились также.

Прожил такой жизнью царь Барнаоз семь лет. А тот нищий, который лежал у бани, оставался все таким же голым и босым. Никто не протянул ему куска хлеба, ничем не одарил его. А ко двору царскому его и вовсе не допускали! Валялся он на площади и зимой и летом, не было никого несчастнее его! Царь Барнаоз пировал, тешился, праздновал, охотился, играл в мяч, одаривал богачей и бедняков. Не только опустошил башню с золотыми подковами, но и многие другие башни и дворцы. Паланкин свой отдал божьим людям, чтобы те принесли его в жертву; больше не заставлял он себя носить, не венчал свою главу венцом. Облачался по-царски только тогда, когда прибывали иноземные гости или когда сидел на пиру. Вникал он во все дела своего царства и карал за беззаконие и непорядок. Садился на своего коня, объезжал город, следил, чтобы никто не притеснял бедняков, чтобы не было меж горожанами тяжб и раздоров. Таким сделал царь Барнаоз свое царство, что, если какой-нибудь бедняк с подносом, полным драгоценностей, весь город обойдет, никто ему слова не скажет, не то что силой отнимет хоть одну монету. Один человек, даже невольно, не мог другого, спящего, разбудить. Когда я покидал страну Шам, царили там мир и покой, коза с волком паслись вместе. Только удивляло всех невнимание царя к тому несчастному нищему.

Побывал я в царстве Шам в позапрошлом году вместе со знакомыми мужами. Узнав о моем прибытии, прислал царь ко мне человека: «Приятно мне, что посетил ты мое царство, приди повидай меня». Отправился я к нему, встретил он меня ласково и радушно, оказал мне всяческие почести, посадил возле себя еще ближе, чем прежде. Устроил он пиршество на площади, в радости привечал своих подданных, и меня с ними. Одарил он всех, а те благодарили его, как подобало. Затем устроили игрища и торжества. Вдруг взял царь Барнаоз свое бирюзовое блюдо с едой и велел одному из рабов: «Отнеси это тому нагому нищему». Понес раб блюдо и не стал ждать, пока нищий сядет и хоть один кусок проглотит или опорожнит блюдо; взял он и опрокинул все несчастному на голову, а блюдо принес обратно. Поразились мы все и стали переговариваться друг с другом: «Наверное, этот убогий — великий грешник! Или перед богом он согрешил, или перед нашим царем. Все бедные в этой стране разбогатели, все узники получили свободу, а этим даже раб пренебрегает!»

С того дня ни одна живая душа не видела того нищего.

Провел я у царя Барнаоза пять месяцев, наблюдая за справедливым и милостивым его правлением. Когда собрался я домой, молвил мне царь: «Сегодня останься пировать со мной, а завтра отправишься, и пусть господь пошлет тебе мирный путь». Поклонился я и, разумеется, остался. В мою честь царь устроил пиршество на площади и пригласил всех достойных разделять с ним трапезу. Когда все расселись, пришли двое нищих какого-то чужого племени. Царь велел облачить их в одежды и дал им столько, сколько они могли унести. Засмеялись визири и сказали так: «Этим нищим повезло больше, чем тому несчастному». — «В чем вы можете меня попрекнуть? — спросил царь. — Не раз я вас просил говорить, если я в чем не прав. Я не обижусь, а буду благодарен, если вы скажете правду».

Услышав такие речи царя, встал старший визирь и молвил: «Многое позволяю себе, государь, в вашем присутствии, но таиться не могу, ибо есть на то ваша воля. От вашей жестокости содрогалась земля, но — безжалостный правитель — в бане ты научился такой кротости и доброте, о которых не слышали мы даже от мудрецов, а сами и вовсе никогда не видели. Так отчего же никогда ты не справился о том голом и босом нищем, не допустил сочувствия к нему в своем сердце? Может, провинился он пред тобой или осталась в тебе жестокость от прежних лет? Только однажды послал ты ему еду, и ту опрокинули ему на голову. Хоть бы он поел и не покидал бы твоего двора без подаяния! Кто знает, может, несчастный умер, зверь ли сожрал его, птица ли, не знаем — с того дня никто его не видел».

Усмехнулся царь и ответил: «Послушайте, и я вам расскажу историю того нищего». Услышав такие речи царя, все успокоились; решили, что он себя оправдает, а нищего обвинит. Царь начал:

«Когда я пошел в баню, чтоб воочию убедиться в своих грехах и обернуться к истине, вымылся и вернулся назад, на моем ложе лежал государь прекраснее и блистательнее меня. Я постыдился спросить, кто это лежит в моей постели. Он был окружен свитой, его признали царем, а я остался нищим в одной набедренной повязке. Что мне оставалось делать! Славил я бога и говорил: «Слава тебе, господи! Раз ты послал мне такое испытание, значит, достоин я участи бедняка, а не царского престола!»

С того дня некоторые из вас могли наблюдать мою жизнь, ибо семь лет я прожил так: если пробовал ткнуться к пекарю — меня били, если шел к повару — обливали кипятком, если попадал в деревню или стучался к горожанам — на меня спускали собак; нигде не было мне покоя ни на минуту, ни на мгновение. Пришел я на эту площадь, думаю, может, хоть крохи с царского стола достанутся мне. Крутившиеся вокруг стола псы так залаяли на меня, что я близко подойти не посмел. Даже собачьей дружбы не был я удостоен, даже они не захотели есть со мной! Я пробавлялся собачьими объедками ибо никакой милости ни от кого не видел. Не мог я найти зимой даже минутного пристанища под кровом, а летом негде мне было укрыться от зноя. От мороза плоть моя трескалась, словно кора дерева, от летнего зноя — горела. Никогда в душе моей не мелькала мысль, что я был повелителем этой страны и что подданные мои обошлись со мной безжалостно. Не упрекал я также нового государя и не таил на него зла. Напротив, вспомнил я свое высокомерие и бессердечие и благодарил небо за справедливое возмездие.

В тот день, когда царь сжалился надо мной, а раб, мною купленный и взращенный, сказал мне: «Ты, отверженный богом и людьми, не стоишь того, чтобы я передал тебе [пищу] из рук в руки — и вылил еду мне на голову, тогда я еще явственнее увидел все грехи и неправедность свою и сказал себе: «Горе тебе, Барнаоз! Верно сказал этот разумный человек тебе, неразумному, творившему беззаконие, что отвержен ты богом и людьми и недостоин быть царем. Бог воздал тебе должное. Купленные тобой рабы презирают тебя, и городские псы не дают тебе покоя». Я столько плакал, что весь омылся слезами.

Утомившись от слез, я пошел в баню и прилег в укромном уголке, чтобы никто не заметил меня и не выгнал. Ту ночь я провел там. На рассвете в баню пожаловал государь. Не знаю, сон то был или явь, встал он над моей головой и молвил: «Сын мой Барнаоз! Чтобы тебя проучить, я небом был послан в твоем облике и семь лет царствовал вместо тебя, а ты бедствовал. Ныне, поскольку без ропота принял ты посланные тебе испытания и из уст твоих не вырвалось ни слова жалобы и упрека, прощёны тебе твои грехи и снова возвращен тебе твой престол. Правь своим царством и не греши перед господом!»

Я бросился ему в ноги и стал молить со слезами горючими, чтобы он остался царствовать. Но отвечал он мне: «Если впредь не желаешь впасть во грех, не нарушай моего завета, поступай так, как поступал я, будучи царем».

Когда я очнулся, его уже не было возле меня. Я лежал в опочивальне, окруженный прислужниками».

Как услышали визири и вельможи рассказ своего царя, их охватил страх и лица их стали цвета сандала. Пали они ниц и не смели взглянуть на царя, не решались вымолвить ни слова. Трепетали они и плакали. Увидев их испуг, сжалился над ними царь и сказал: «Встаньте, дети и братья мои, не бойтесь и не трепещите!» Плакал он горючими слезами и говорил: «Теперь я нищ и угнетен тяжкими грехами, а не тогда, когда нищенствовал семь лет! Тогда я был счастлив и богат, ибо прозрел и ступил на путь добра. Не ваша в том вина, что небо покарало меня за мои грехи. Теперь встаньте и молите все господа, чтобы он поскорее забрал меня к себе». Говорил он это, и пазуха и подол его были мокры от слез.

Встали царские приближенные, он утешал их ласковыми словами, щедро одаривал богачей и бедняков. Поднес и мне множество даров. Распрощался я с ним и вернулся благополучно [на родину].

А теперь вот что хочу я сказать тебе, Русудан: «Если могучий и великий государь семь лет мог провести в нищете, своими глазами видя свою власть и богатство в чужих руках, если мог он без упреков и стенаний снести оскорбление от своего раба, отчего же ты не стерпишь малого испытания и не дождешься скорого избавления от бед, уготованного тебе господом?»

Тем временем пришли вести от Придона, витязя несравненного, радующие друзей, устрашающие врагов. Доставили Русудан, истощенной недугом, послание, написанное ее сыном.

Вначале Придон помянул имя божье и восславил всевидящего господа. Далее он писал: «Обращается к вам сын ваш, удрученный долгой разлукой, жаждущий находиться рядом с вами и прислуживать вам, спасенный от бурь морских и ураганов вашими святыми слезами и ночными бдениями, недостойный быть вашим рабом, нареченный вами Придоном, сподобившийся называться сыном великого царя Манучара. От любви к вам вяну я, словно цветок от зноя, таю, как воск от огня, обращаюсь я к вам с трепетом великим и робостью, матушка-царица, знатнейшая из знатных, блеском затмевающая солнце, достойная высочайшей хвалы! Не смея взглянуть на вашу тень, пав ниц перед вами, прошу прощения за то, что посмел перед вами назваться царем, не доложив об истинном царе-повелителе — моем отце. Но знает творец, что не по своей воле и не по службе и заслугам свершил я это, ибо, ценя всякое добро и благородство отца моего, не отпускает его от себя правитель. Ныне прошу соизволения вашего, чтобы начать сначала нашу историю.

Расставшись с вами, отправился я в дорогу, сопутствуемый по милости божьей счастливой звездой. Шел я мирно, пребывая в добром расположении духа. Как услышал государь о моем прибытии, возрадовался великой радостью; еще большими милостями осыпал и без того милостью не обойденного повелителя — отца моего. Послал он мне навстречу знатного вельможу с породистым скакуном в драгоценной сбруе. Велел ему приветствовать меня и поспешить мне навстречу. С этого дня тот вельможа стал моим проводником, и дня не проходило, чтобы не получал я от государя даров, достойных его богатств. Когда прибыл я [на место], вышло мне навстречу такое множество знати, что сказал я себе: «Попал я в бурное море, и кто в силах выбраться из него?!» Оттого что не встретил меня мой батюшка, я еще больше испугался, лишенный знаков его милости. Не дав мне передохнуть, повели меня к властителю той страны, устрашающему взирающих на него. Поклонился я ему до земли. Гляжу: по правую руку от него мой батюшка сидит. Не смог я поклониться ему, и он не приветствовал меня. Охватило меня горькое отчаяние, и сказал я себе: «Если моего отца так покорило могущество владыки, что он сына родного не признает, кто же меня высвободит из его когтей!» Но господь, дарящий свободу узникам, обращающий горе в радость, так смягчил его жестокое сердце, что обласкал он меня словом и взглядом и такие почести мне оказал, каких никто из рода нашего не удостаивался. Ежедневно и неустанно одаривает он меня столь прекрасными дарами, что счесть и описать их я не в силах!

До сих пор не посылал я к вам гонца с вестями оттого, что отпустить меня правитель не собирался, а богатыми дарами вас не утешишь, Однажды обратился мой батюшка к правителю с мольбой: «Не дай сгинуть моему роду в стране Иаманети, от этого и твой престол пошатнется, отпусти моего сына на родину!» Обратил повелитель на меня милостивый взор и пожаловал Иаманети под власть мою безраздельную и неоспоримую. Велел всем беспрекословно подчиняться моему слову, а мне позволил править всеми по своей воле и усмотрению. Вскоре прибуду я и предстану пред вами, не исторгайте из груди стонов в разлуке!»

Как услышала эту весть Русудан, как увидела послание, написанное рукой ее сына, развеселилась и тяжкая ее печаль развеялась. А родители ее и братья вдвойне возрадовались: оттого, что развеселилась она, и от воцарения Придона. Устроили они пиршество в ожидании Придона и благодарили бога.

Весть от сына вернула Русудан к жизни, но глубоко в сердце еще печалилась она, не видя его. Всякий день устраивались в Иаманети пиры, и все жаждали встречи с Придоном и радовались его воцарению.

Говорили Русудан родители и братья ее: «Вся страна ликует, получив столь счастливое известие. Твоя же радость лишь в том, что не стонешь ты, подобно недужной. Знаем мы, что разлука с любимым супругом Манучаром для тебя невыносима, но разве не великое счастье, что спасся Придон от лавины грозной и по милости божьей ждем мы его!» Отвечала им Русудан: «О нет, братья мои возлюбленные и родители, разделившие мое горе! Я благодарю бога за то, что меня, недостойную, удостоил он встречи с Придоном. Большего я не заслуживаю и не смею просить об иных милостях. Отчего же ждать мне другого счастья и не ликовать теперь?! — скажете вы».

Ждали они Придона и готовились к встрече. Однажды сидели они вместе — братья и родители Русудан — и рассказывали о своих приключениях. И обратилась Русудан к младшим братьям: «Старшие братья, покровители мои, много потрудились, отчего же вы не расскажете мне ничего?» Те отвечали: «Мы в таких местах не бывали, чтобы видеть то, что достойно вашего внимания. А пустыми словами не смеем вам досаждать». Молвила Русудан: «Если не знаете вы ничего для вразумления лишившихся рассудка, то знаете, наверное, истории забавные и занимательные. Не допущу, чтобы не рассказали вы об увиденном и услышанном».

И сказал на это [брат] Ростеван: «Знаю я только одно: сколько бы царские отпрыски ни испытывали бед в прошлом и сколько бы ни претерпевали в будущем, все равно господь не даст им утерять благородного происхождения, как не утеряли его сыновья деламского царя».