Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье

Итак, в контексте средневекового мусульманского общества слово саклаби означало слугу, относившегося к «народу сакалиба». Что представлял собой в понятиях мусульман этот народ? Упоминаний о сакалиба в средневековой восточной литературе, прежде всего, географической, много, но их ценность далеко не одинакова. Употребляя какое-либо слово, человек не всегда объясняет попутно его значение; сходным образом не из всех упоминаний о сакалиба можно заключить, кто конкретно имеется в виду[24]. Поэтому анализироваться далее будут не все упоминания о сакалиба, а только те, из которых ясно, к кому восточные авторы применяли это название. Наибольшей ценностью обладают, естественно, свидетельства авторов, лично общавшихся с людьми, которых они называют сакалиба, то есть употреблявших это слово в том же смысле, какой вкладывали в него их современники — работорговцы. Рассказы этих авторов будут выделены в особую группу и проанализированы отдельно (глава 1).

Другую группу составят свидетельства авторов, не посещавших Европу лично, но использовавших оригинальные источники, — ал-Мас'уди, ал-Истахри, Ибн Хаукала, ал-Идриси; сюда же отнесено описание северных народов неизвестного автора (глава 2). Наконец, в последнюю очередь будут рассмотрены фрагменты поздних авторов, произведения которых представляют собой компиляции данных из более ранних источников (глава 3).

Глава первая Авторы, лично посетившие Восточную и Центральную Европу

Рассказ Харуна Ибн Йахйи не дошел до нас в оригинале. Фрагменты его сообщения приводятся у Ибн Ростэ, писавшего в начале X в. [132, с. 119–130], и ал-Казвини (1203–1283) [226, ч. 2, с. 397–399 и 406–407], а также в географическом своде неизвестного автора «Пределы мира» («Худуд ал-'Алам», конец X в.) [321, с. 186]. Сведений в других источниках о Харуне Ибн Йахйе нет, и опираться можно только на его собственный рассказ. Согласно Харуну Ибн Йахйе, он был захвачен в плен пиратами в Аскалоне и через Атталею отправлен в Константинополь. Оттуда Харун Ибн Йахйа через Салоники, Сплит и Венецию попал в Рим.

О сакалиба Харун Ибн Йахйа сообщает следующие сведения: их земли находятся между Салониками (Салукиййа, т. е., очевидно, Салуникиййа [132, с. 127] и Сплитом (Б.латис, Спалато) [132, с. 128]; они живут в деревянных домах и исповедуют христианскую религию, которую приняли по договору с царем, именуемым Б.сус (или, в другом написании, Б.с.бус)[26].

Личность царя, несомненно, — ключ к идентификации сакалиба, но кого Харун Ибн Йахйа называет Б.сус? А. А. Куник полагал, что речь идет о болгарском хане Борисе-Михаиле (852–889), в правление которого болгары приняли христианство [16, с. 83]. Целый ряд специалистов считал, что Харун говорит о византийском императоре Василии I Македонянине(867–886) [5, с. 4112; 540, с. 242–243; 612, с. 151; 570, с. 255; 174, с. 424; 228, т. 2, ч. 2, с. 54], при котором, согласно «Продолжателю Феофана» и Константину Багрянородному (908–959), были крещены славянские племена сербов, захлумян, травунян, конавлян и нарентан [20, с. 123; 14, с.119][27]. Такая идентификация представляется более обоснованной. С одной стороны, в графическом отношении имя Василия или его титул (басилевс) намного ближе к Б.сус или Б.с.бус, чем любые варианты написания имени «Борис» или «Богорис». С другой стороны, автор «Худуд ал-'Алам» сообщает в восходящем к Харуну Ибн Йахйе фрагменте, что крещеные сакалиба платят дань византийскому императору [321, с. 186]. Эти сведения также более применимы к крещеным при Василии Македонянине славянским племенам, чем к болгарам[28]. Можно заключить, что Харун Ибн Йахйа называл сакалиба славянские племена западной части Балканского полуострова, через земли которых прошел, направляясь в Сплит.

Сообщение Ибн Фадлана, посетившего в 921–922 гг. Волжскую Булгарию в составе посольства 'аббасидского халифа ал-Муктадира (908–932) к местному правителю Алмушу, — по всей вероятности, наиболее загадочная страница в истории употребления восточными авторами названия сакалиба. Уже давно было отмечено, что сакалиба Ибн Фадлана — не славяне, а волжские булгары [95, с. LV]. Но причина, по которой автор допускает столь явную с точки зрения современного читателя ошибку, до сих пор остается нераскрытой.

В историографии употребление термина сакалиба у Ибн Фадлана объяснялось по-разному. А. Я. Гаркави пытался найти в отождествлении автором булгар и сакалиба рациональное зерно и полагал, что славянский элемент в Волжской Булгарии был весьма сильным, а на определенном этапе — даже господствующим [7, с. 105][29]. При этом он ссылался на рассказ о паломниках из Волжской Булгарии, побывавших в 433 г. х. (31 августа 1041 — 20 августа 1042 г.) в Багдаде. На вопрос, кто они, булгары ответили, что их народ — смесь тюрок и сакалиба [там же][30].

Другое объяснение было предложено А. Зеки Валиди Тоганом. Согласно ему, Ибн Фадлан опять-таки сообщает правильные сведения, которые требуют только той корректировки, что термин сакалиба обозначает у восточных авторов не славян, а светловолосых северян вне зависимости от происхождения [227, с. 295]. В общих чертах с Тоганом соглашался А. П. Ковалевский [12, с. 15, с. 159, прим. 9].

Будучи диаметрально противоположными, указанные трактовки тем не менее сходятся в том, что отождествление волжских булгар с сакалиба отражает определенные реалии, будь то присутствие славян в составе населения Волжской Булгарии или манера восточных авторов применять название сакалиба ко всем северянам. Мнение самого Ибн Фадлана здесь не просматривается, но такой ход рассуждений вряд ли правилен. Применение названия сакалиба к волжским булгарам встречается только у Ибн Фадлана и авторов, механически копирующих его рассказ. Речь, следовательно, идет о собственных представлениях Ибн Фадлана, и путь к решению проблемы лежит только через анализ его сообщения.

Для того чтобы понять, в каком значении использует Ибн Фадлан название сакалиба, необходимо проанализировать все случаи употребления последнего.

1. «Это — книга Ахмада Ибн Фадлана Ибн 'Аббаса Ибн Рашида Ибн Хаммада, клиента Мухаммада Ибн Сулаймана, посла ал-Муктадира к правителю сакалиба, в которой он рассказывает о том, что наблюдал в стране тюрок, хазар, русов, сакалиба, башкир и других…» [305, с. 65].

2. «Сказал Ахмад Ибн Фадлан: «Когда прибыло письмо Алмуша, сына йылтывара, правителя сакалиба, к повелителю правоверных ал-Муктадиру…»» [305, с. 67][31].

3. «Послом к ал-Муктадиру от правителя сакалиба был человек по имени 'Абдуллах Ибн Башту Хазар» [305, с. 69].

4. «Именноон (Текин Тюрок. — Д.М.) обманул Назираи побудил его обратиться к повелителю правоверных и передать ему письмо «правителя сакалиба»» [305, с. 81].

5. «Когда мы были от правителя сакалиба, к которому направлялись, на расстоянии дня и ночи пути, он отправил встречать нас четырех подчиненных ему правителей, своих братьев и сыновей» [305, с. 113].

6. «И он обрадовался [знанию] этих двух сур больше, чем если бы стал правителем сакалиба» [305, с. 135][32].

7. «На правителя сакалиба [наложена] дань, которую он платит правителю хазар: от каждого дома в его государстве — шкуру соболя. Если из страны хазар в страну сакалиба прибудет корабль, правитель выедет верхом, пересчитает то, что в нем [имеется], и возьмет из всего этого десятую часть» [305, с. 145].

8. «Сын правителя сакалиба находится в заложниках у правителя хазар. Правителю хазар сообщили о красоте дочери правителя сакалиба, и он послал сватать ее. [Правитель сакалиба] запротестовал и отказал ему; тогда он послал [за ней] и взял ее силой. Он был иудеем, она — мусульманкой. Она умерла у него, и тогда он послал [к правителю сакалиба], требуя другую его дочь. Но едва известие об этом дошло до правителя сакалиба, он упредил его и выдал ее замуж за правителя эскелов» [305, с. 145].

9. «Воистину, именно страх перед правителем хазар побудил правителя сакалиба написать султану[33] и попросить, чтобы тот построил для него крепость» [305, с. 145][34].

10. «Хазары и их правитель — все иудеи. Cакалиба и все их соседи подчинялись ему; он обращался к ним как к своим рабам, а они покорно повиновались ему»[35].

Приведенные выше фрагменты показывают, что название сакалиба употребляется у Ибн Фадлана двояко. В значительном большинстве случаев (11 из 14) оно предстает как часть титула правителя волжских булгар (малик ас-сакалиба). Всего лишь в трех случаях название сакалиба употребляется самостоятельно и обозначает подданных Алмуша. При столь очевидной диспропорции напрашивается вопрос: называет ли Ибн Фадлан волжских булгар сакалиба потому, что их правитель именовался малик ас-сакалиба, или наоборот, Алмуш именуется правителем сакалиба потому, что его подданные назывались сакалиба?

Я полагаю, что правильнее было бы поддержать первое предположение. Начнем хотя бы с того, что некоторые из фрагментов, где название сакалиба употребляется отдельно, сомнительны. Фрагмент 1, например, вообще не принадлежит перу Ибн Фадлана и представляет собой заголовок, «шапку», вставленную переписчиком для отделения сообщения Ибн Фадлана от предшествующего ему текста в мешхедском сборнике. Два наблюдения наводят на эту мысль. С одной стороны, Ибн Фадлан упомянут здесь в третьем лице, что контрастирует с его манерой говорить о себе в первом лице, которую мы отмечаем в остальной части сообщения, с другой — изложение Ибн Фадлана начинается в сборнике позднее, и для его ввода составитель помещает особую фразу: «Ибн Фадлан сказал» [305, с. 65]. Далеко не бесспорен и фрагмент 9. Как явствует из примечания 12, он не принадлежит к мешхедской рукописи и дается по цитате, приводимой у Йакута. Но верность передачи у Йакута вызывает сомнения. А. П. Ковалевский в первом издании перевода текста Ибн Фадлана (1939) писал, что «принадлежность Ибн Фадлану первой части приписываемого ему рассказа о хазарах у Якута вызывает сомнение или, во всяком случае, требует особого исследования» [22, с. 20], хотя во втором (1956) оставил его в тексте [12, с. 148]. С. Ад-Даххан, издавший текст мешхедской рукописи тремя годами позднее, вообще не включил ее в текст, считая, что ее нельзя приписывать Ибн Фадлану из-за несхожести стиля [305, с. 172, прим. 3]. Фрагменты, приводимые у Йакута, показывают, что он в ряде случаев модифицировал текст Ибн Фадлана в духе собственных представлений. Понятие сакалиба появляется в тексте Йакута для обозначения волжских булгар намного чаще, чем у Ибн Фадлана, причем именно благодаря Йакуту[36]. Как показывают приведенные в примечании 13 фрагменты, Йакут, основываясь на рассказе Ибн Фадлана, отождествил сакалиба с волжскими булгарами и в дальнейшем часто употреблял это название применительно к ним. Тем самым приписывать фрагмент 9 Йакуту по меньшей мере столь же правомерно, сколь и Ибн Фадлаиу. Более того, некоторые соображения говорят даже в пользу авторства Йакута. У Йакута название сакалиба применительно к волжским булгарам употребляется довольно часто, а в тексте Ибн Фадлана, за исключением отмеченного нами выше упоминания о стране сакалиба, оно не встречается. Ибн Фадлан, описывая волжских булгар, нигде прямо не называет их сакалиба. Как правило, он употребляет по отношению к ним местоимение «они» и лишь изредка говорит «жители его (т. е. Алмуша. — Д.М.) царства» (ахлмамлакати-хи) [305, с. 114] или «жители страны» (ахл ал-балад) [305, с. 126, 136, 142]. Фразы же подобной «Я видел русов», встречающейся в рассказе о купцах-русах в Булгаре [305, с. 139], в рассказе о волжских булгарах найти невозможно.

Итак, Ибн Фадлан постоянно именует Алмуша «правителем сакалиба», но избегает применения названия сакалиба к волжским булгарам. Такое наблюдение само по себе указывает, кажется, на то, что Ибн

Фадлан лучше знаком с титулом правителя, чем с именем народа. Однако данный вопрос заслуживает отдельного исследования.

Для того чтобы понять, на чем основывается Ибн Фадлан в своем употреблении названия сакалиба, необходимо выяснить, когда именно он впервые применил его к волжским булгарам. Маловероятно, чтобы ошибочное употребление понятия сакалиба появилось у Ибн Фадлана в результате его поездки. Находясь в Булгаре, Ибн Фадлан много раз мог убедиться в том, что название сакалиба не применялось ни к самим волжским булгарам, ни к их правителю. Несколько раз Ибн Фадлан приводит имена, которыми назывались народы и правители Булгара. Он знает суваров и зскелов [305, с. 140 и 141 соотв.], а несколько ранее говорит о баранджарах [305, с. 135][37]. Алмуш же именовался «правителем Булгара», причем как до прибытия посольства, так и после него [305, с. 117, 118].

Если отождествление волжских булгар с сакалиба не могло иметь места у Ибн Фадлана ни в ходе его поездки, ни после нее, остается предполагать, что впервые оно появилось еще до путешествия. Под влиянием чего? Предполагать, что Ибн Фадлан стал жертвой каких-то расхожих и неверных географических представлений, согласно которым волжские булгары назывались сакалиба, безосновательно, ибо такое отождествление у других авторов (за исключением тех, кто механически копировал текст Ибн Фадлана) не встречается. Но объяснить появление идентификации сакалиба с волжскими булгарами можно исходя из послания царя Алмуша к ал-Муктадиру. В начале своего трактата Ибн Фадлан приводит подробное изложение содержания послания, что указывает на его знакомство с этим документом [305, с. 67–68]. В этом изложении Алмуш называется «правителем сакалиба», и можно предполагать, что так было и в оригинале. Следовательно, Алмуш, составляя письмо халифу ал-Муктадиру, добавил к своему титулу «правитель сакалиба».

Предположение, что именование Алмуша «правителем сакалиба» исходило от него самого, объясняет ту легкость, с какой арабы (включая самого Ибн Фадлана) приняли на веру эту титулатуру. В Багдаде почти наверняка располагали текстом описания северных народов неизвестного автора (см. след. главу), в котором Алмуш характеризуется только как правитель Булгара. Нужны были веские основания, чтобы считать его правителем сакалиба. Послание Алмуша и дало, очевидно, такие основания.

Если предположить, что Ибн Фадлан впервые узнал о «правителе сакалиба» из послания Алмуша к халифу ал-Муктадиру, его представления о Булгаре предстают вполне объяснимыми. Зная об Алмуше как о «правителе сакалиба» из такого заслуживающего доверия источника, как дипломатическая переписка, Ибн Фадлан последовательно называет его так на всем протяжении своего повествования. Но как называть жителей Булгара, Ибн Фадлану неизвестно: опыт показывает, что они не именуются сакалиба, но и другие фигурирующие в рассказе названия неприменимы ко всему народу в целом, ибо относятся лишь к отдельным племенам. В результате Ибн Фадлан вообще никак не называет волжских булгар, ограничиваясь упоминаниями о «жителях страны» или об отдельных племенах. Там же, где он все-таки говорит о сакалиба, например, во фрагменте 6 или — возможности чего в принципе нельзя отрицать — во фрагменте, процитированном Йакутом, это слово употребляется скорее как производная от «правителя сакалиба». Во фрагменте 6, например, Ибн Фадлан движется в своем повествовании следующим образом: правитель сакалиба — правитель хазар, страна хазар — страна… — и, будучи вынужденным как-то назвать подданных Алмуша, применяет к ним название сакалиба. Руководствуется он при этом, кажется, именно титулом царя Алмуша.

Зачем понадобилось Алмушу называть себя правителем сакалиба? По-видимому, причину следует искать в характере отношений между Волжской Булгарией и халифатом 'Аббасидов. Помимо духовной миссии в поездке Ибн Фадлана хорошо прослеживается и четкая политическая направленность, именно — создание антихазарской коалиции[38]. В этих условиях для правителя волжских булгар, от которого исходила инициатива на переговорах, было бы вполне естественно показывать себя мощным правителем, которому повинуются многие народы, и с которым, следовательно, выгодно поддерживать союзнические отношения. Нечто подобное делал позже хазарский каган Иосиф, приводя в письме к андалусскому писцу и дипломату Хасдаю Ибн Шапруту длинный список народов, которые считал подчиненными себе [13, с. 98–99]. Так Алмуш стал «правителем сакалиба». Ибн Фадлан, веря ему на слово, называет его так на всем протяжении своего повествования.

Таким образом, применение Ибн Фадланом названия сакалиба к волжским булгарам основано не на его собственных наблюдениях, сделанных во время поездки в Булгар, а на титулатуре царя Алмуша, именовавшего себя «правителем сакалиба» в послании к халифу ал-Муктадиру. Такое употребление названия сакалиба правомернее считать не свидетельством его отнесения ко всем северным народам без разбора, а результатом следования автора неверному указателю, которым стало упомянутое выше послание.

Рассказ еврейского путешественника из мусульманской Испании Ибрахима Ибн Йа'куба о сакалиба — наиболее полное из сохранившихся в восточной географической литературе описаний Западной и Центральной Европы. В то же время оригинальным текстом сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба мы не располагаем и вынуждены судить о нем по цитатам у других авторов.

Среди произведений, где встречаются фрагменты рассказа Ибрахима Ибн Йа'куба, наибольшее значение имеет географический трактат «Книга путей и государств» («Китаб ал-Масалик ва-л-Мама-лик») ал-Бакри (ум. в 1094 г.). Из сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба ал-Бакри приводит часть рассказа о сакалиба [232, с. 330–340], а также описания Галисии [232, с. 913] и «страны ифранджа» (Франция и Германия за исключением Баварии, которую путешественник выделяет особо) [232, с. 913–914].

Сведения, восходящие к рассказу Ибрахима Ибн Йа'куба, можно встретить также в книге ал-Казвини «Достопримечательности стран и поселений» («Асар ал-Билад»), второй части его географического свода «Диковины творений» («'Аджа'иб ал-Махлукат»). Ал-Казвини приводит рассказы о «городе М.ш.ка» [226, ч. 2, с. 415][40], т. е. столице польского князя Мешко I (960–992), «городе амазонок» [226, ч. 2, с. 408], Фульде [226, ч. 2, с. 387], Руане [226, ч. 2, с. 396], Шлезвиге [226, ч. 2, с. 404] и Майнце [226, ч. 2, с. 40]. Во всех рассказах, кроме описания «города М.ш.ка», ал-Казвинн ссылается на Ибрахима. В сообщении о «городе М.ш.ка» ссылки на Ибрахима нет, но сопоставление его текста с описанием «страны М.ш.ка» в трактате ал-Бакри ясно указывает на первоисточник. В историографии Ибрахиму Ибн Йа'кубу часто приписывают рассказы о других европейских городах, которые мы находим в труде ал-Казвини[41]. Аргументируя эту точку зрения, Т. Ковальский писал, что ал-Казвини, работавший над своим трактатом вдали от Европы, вряд ли мог иметь более одного источника по христианским странам [137, с. 24]. Но надо заметить, что ал-Казвини, по-видимому, пользовался не оригинальной версией рассказа Ибрахима Ибн Йа'куба. Во фрагменте о Лорке ал-Казвини ссылается на ал-'Узри (1003–1085), который, в свою очередь, цитирует Ибрахима Ибн Йа'куба [226, ч. 2, с. 373][42]. Заимствования из трактата ал-'Узри обнаруживаются и в других фрагментах географии ал-Казвини, в том числе и посвященных Европе [226, ч. 2, с. 339, 363, 388]. Таким образом, ал-Казвини, видимо, реально пользовался не рассказом Ибрахима Ибн Йа'куба, а трудом ал-'Узри; последний же, андалусский географ, вполне мог иметь для описания Европы и иные источники, нежели рассказ Ибрахима Ибн Йа'куба. Во избежание ошибки Ибрахиму Ибн Йа'кубу следует приписывать только те фрагменты, где на него дается прямая ссылка.

Рассказ Ибрахима Ибн Йа'куба можно дополнить по поздней географии ал-Химйари «Книга благоухающего сада в известиях о странах» («Ар-Рауд ал-Ми'тар фи Хабар ал-Актар»)[43]. У ал-Химйари мы встречаем рассказы о «стране ифранджа», Праге и «городе М.ш.ка» [320, с. 50, 86, 560 соотв.]. Ал-Химйари прямо не ссылается на источник информации, но текстуальный анализ показывает, что эти фрагменты восходят к Ибрахиму Ибн Йа'кубу.

Таковы основные источники, по которым можно судить о сообщении Ибрахима Ибн Йа'куба. Основной вывод, который можно сделать, прочитав все безусловно относимые к Ибрахиму Ибн Йа'кубу тексты, таков: рассказ путешественника был намного полнее, чем мы подчас готовы допускать. Текст ал-Бакри нельзя считать полной редакцией рассказа Ибрахима Ибн Йа'куба — хотя бы потому, что отдельные места, например, рассказ о Праге, приводятся там в сокращенном виде. Но это — не единственная причина. Весьма интересно сравнить стиль фрагментов, посвященных странам сакалиба, франков (ифранджа) и галисийцев (ал-Бакри, ал-Химйари), с одной стороны, и городам Германии и Франции (ал-Казвини) — с другой. В первой группе фрагментов внимание в основном сосредоточено на реальных условиях жизни людей, экономическом положении, государственном строе и войске; во второй ничего этого нет, а описания посвящены всевозможным диковинам ('аджа 'иб). Можно возразить, что география ал-Бакри составлена в жанре «путей и государств» (ал-масалик ва-л-мамалик), то есть в жанре реалистичном и практическом, а ал-Казвини, наоборот, ориентируется на диковины. Но ведь все фрагменты, о которых идет речь, принадлежат Ибрахиму Ибн Йа'кубу. Трудно поверить, что Ибрахим Ибн Йа'куб, дав вполне реалистичное описание стран сакалиба, франков (ифранджа) и галисийцев, внезапно резко изменил затем свой стиль и стал описывать лишь диковины. Думается, что начальная редакция сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба содержала в себе и реалистичные описания жизни различных народов, и рассказы о диковинах, а последующие авторы, использовавшие его как источник, выбирали те материалы, которые им более всего подходили.

Для настоящего исследования, разумеется, наибольший интерес представляет формирование текста сообщения о сакалиба. Вероятнее всего, рассказ о сакалиба в том виде, как он представлен в географии ал-Бакри, создан не Ибрахимом Ибн Йа'кубом, а самим ал-Бакри. Располагая списком описания северных народов неизвестного автора, ал-Бакри полностью изъял оттуда рассказ о сакалиба, заменив его другим, составленным на основе сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба. От старого рассказа остались только два фрагмента, посвященные один — музыкальным инструментам сакалиба, другой — их брачным обычаям [232, с. 338–339]. Между этими двумя фрагментами вставлена большая цитата из ал-Мас'уди. Такое положение этой цитаты, а также то, что в ней приводится перечень племен сакалиба, который в тексте Ибрахима Ибн Йа'куба кажется абсолютно лишним, ибо накладывается на данное в рассказе другое перечисление этих племен, показывают, что фрагмент из ал-Мас'уди тоже представляет собой вставку, сделанную ал-Бакри. Таким образом, ал-Бакри, с одной стороны, сократил текст, удалив фрагменты, которые, по его мнению, не заслуживали внимания, с другой — дополнил его подходящими сведениями других авторов. Поэтому при исследовании сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба о сакалиба следует основываться только на тех фрагментах из трактата ал-Бакри, которые действительно принадлежат рассказу Ибрахима и не вставлены в текст ал-Бакри.

Установив, на какие фрагменты можно реально опереться при анализе сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба о сакалиба, перейдем к их анализу. Каким образом путешествовал Ибрахим Ибн Йа'куб по землям сакалиба и что он посетил? Начнем с даты путешествия. Главный отправной пункт в ее определении — упоминание Ибрахима Ибн Йа'куба о том, что в городе Маз.н. Б.р.г или Мази Б.р.г он встретился с болгарскими послами, прибывшими к германскому королю Оттону I Великому (936–973) [232, с. 334]. Г. Якоб, основываясь на более ранних и недоступных мне работах Ф. Вигтера, сближал это упоминание с информацией о том, что в 973 г. к Оттону прибыло болгарское посольство. Отгон принял его в Кведлинбурге, а затем вместе с послами направился в Мерзебург, который отождествляется с упомянутым городом[44]. В Мерзебурге Оттон принял посольство из Африки, в состав которого входил ат-Туртуши [129, с. 3].

Датировка Виггера — Якоба имеет, однако, ряд слабых сторон. Еще раньше А. А. Куник высказывал сомнения в том, что Ибрахим Ибн Йа'куб мог встречаться с Отгоном Великим после 965 г. Ибрахим Ибн Йа'куб, замечал Куник, ничего не знает ни о падении Болгарского царства, ни о разгроме Святославом Хазарии [16, с. 73–74]. Куника поддержал Ф. Вестберг, выдвинувший против датировки Виггера — Якоба ряд более убедительных доводов. Он заметил, что Након, князь ободритов, упоминается в источниках только до 967 г., после чего у ободритов появляется новый правитель[45]. Но Ибрахим Ибн Йа'куб говорит о Наконе, из чего следует, что дату 973 г. надо отбросить [5, с. 77]. На основании указываемых Ибрахимом Ибн Йа'кубом расстояний Вестберг заключил, что под Мази Б.р.гом или Маз. и Б.р.гом подразумевается не Мерзебург, а Магдебург [5, с. 29–32]. Следовательно, Ибрахим Ибн Йа'куб встречался с болгарскими послами в Магдебурге. Идея об отождествлении болгарского посольства с тем, которое прибыло к Оттону Великому в 973 г., отпала сама собой, а дату встречи пришлось перенести на время пребывания Отгона в Магдебурге. В последние годы жизни Оттон жил в Магдебурге, в 965 г. издал там ряд грамот. Таким образом, заключает Вестберг, наиболее вероятная дата — 965 год [5, с. 77–78].

Датировка Вестберга в настоящее время принята всеми. Принимая доводы Вестберга, Ю. Видаевич замечал, что Ибрахим Ибн Йа'куб ничего не пишет о смерти Отгона, последовавшей почти сразу же после приема им посольств в 973 г., и это молчание путешественника также свидетельствует против датировки Виггера — Якоба [623, с. 10–14]. Дату 965 г. принимал и Т. Ковальский, хотя доводы, которыми он подкреплял выводы Вестберга, некорректны[46].

Представляется вполне обоснованным мнение, высказанное Р. Якимовичем [499, с. 443–446] и поддержанное затем М. Ковальской [511,с. 46], о том, что Ибрахим Ибн Йа'куб побывал лишь в Праге и у ободритов. Он сам говорит, что никогда не был в Болгарии [232, с. 334]. Вряд ли Ибрахим мог посетить и Польшу, что допускал Ю. Видаевич [623, с. 79]. Рассказывая о Польше («страна М.ш.ка», то есть владения Мешко 1), Ибрахим Ибн Йа'куб не указывает никаких расстояний, что он делает, говоря о Праге и земле ободритов (страна Накона) [232, с. 333–334, 332 и 331 соотв.]. Что касается упоминаний о товарах, которыми славится Польша, или о княжеской дружине, то Ибрахим Ибн Йа'куб мог узнать о них и не посещая эту страну.

Указания маршрутов нет и в рассказе о земле лютичей[47]. Более того, Ибрахим Ибн Йа'куб изображает столицу лютичей поселением на берегу моря, что неприменимо к их главному городу — Ретре. Думается, Ибрахим Ибн Йа'куб знал о лютичах лишь понаслышке и ошибочно посчитал их столицей стоявший на берегу Балтийского моря славянский торговый город Волин[48].

Таким образом, мы имеем следующие исходные позиции для анализа употребления понятия сакалиба у Ибрахима Ибн Йа'куба. Наш главный источник — трактат ал-Бакри, ибо только там приводится сообщение Ибрахима Ибн Йа'куба о сакалиба. Ал-Бакри дает сокращенное изложение рассказа Ибрахима, добавляя к нему материалы ал-Мас'уди и описания северных народов неизвестного автора. Сообщение Ибрахима Ибн Йа'куба — рассказ о его поездке в 965 г. по Германии и Центральной Европе, в ходе которой он посетил в частности Прагу и землю ободритов.

Обратимся теперь к анализу употребления названия сакалиба.

Ибрахим знает четырех правителей сакалиба, и названные им имена легко поддаются идентификации. Речь идет о польском князе Мешко I (960–992), чешском князе Болеславе I (929–967), князе ободритов Наконе и царе дунайских болгар. Все эти правители были славянами, и в подчинении у них находились славянские народы. Кроме них название сакалиба применяется к лютичам [232, с. 334] (их правителя Ибрахим Ибн Йа'куб назвать не мог, так как у них, по свидетельству источников, не было князей [см.: 201, с. 304–305]), а также к части жителей побережья Адриатического моря («Венецианский залив») [232, с. 336]. В отношении последнего фрагмента следует сказать, что Ибрахим Ибн Йа'куб, судя по краткому, мимоходному описанию, сам не был в том регионе и знал о нем лишь по рассказам других. Сакалиба помещаются у него к западу от болгар; далее к западу — другие сакалиба, более сильные. Жители этого региона (не называемые сакалиба), по словам Ибрахима, боятся сакалиба и просят их о милости. Ситуация, описанная у Ибрахима Ибн Йа'куба, хорошо поддается объяснению при сопоставлении с современным ему произведением Константина Багрянородного. В изложении последнего, к западу от Болгарии находились области сербов, травунян и конавлян, еще далее к западу — Хорватия, которая даже после междоусобиц могла выставить довольно сильное войско. Жители прибрежных крепостей на Адриатике опасались славян и платили им дань [14, с. 135–153]. Думается, под сакалиба на Адриатике, к западу от Болгарии, Ибрахим Ибн Йа'куб разумеет сербов, травунян, захлумян и конавлян, под более сильными сакалиба на западе — хорватов. Население региона (латинское население прибрежных крепостей) боится сакалиба (у Константина Багрянородного — славян), просит не нападать и платит им дань.

Весьма интересны упоминания Ибрахима Ибн Йа'куба о языке сакалиба. Путешественник приводит несколько слов из него, и все они объяснимы лишь на основе славянских языков. Большая крепость (ал-хисн ал-кабир) г.рад — славянское град, укрепленное место [232, с. 331]. Птица со вкусным мясом т.т.ра, напоминающая курицу и громко кричащая с вершин деревьев, — тетеря; птица с.ба, которая может подражать голосам людей и звукам животных, — шпак (скворец)[49]. Мох, который у ал-Бакри пишется как 'дж, — искаженное м.х, мох; баня ал-'т.ба — неверно написанное ал-'ис.т.ба, истба, баня [137, с. 126–127]. Говоря о болгарах, Ибрахим Ибн Йа'куб сообщает, что они перекладывают Евангелие на «саклабский» язык (ал-лисан ас-саклаби) [232, с. 335], который можно отождествить единственно с церковнославянским языком.

Название сакалиба Ибрахим Ибн Йа'куб употребляет весьма осторожно. Сакалиба в описании Ибрахима — отнюдь не все северные народы. Славяне-ободриты, именуемые сакалиба, отделяются от саксов (с.к.с.н) и датчан (норманны, м.р.ман, искаженное и.р.ман), которые к сакалиба не причисляются [232, с. 331]; пруссы (б. рус) составляют особый народ с языком, не похожим на другие [232, с. 334]. Другие северные народы — немцы[50], венгры[51], печенеги, русы и хазары — не причисляются к сакалиба, хотя отмечается, что они смешались с ними и говорят на их языке [232, с. 336]. В то же время нельзя не отметить, что путешественник почти не употребляет названий отдельных славянских народов (например, чехи, поляки, ободриты, хорваты). Единственный раз делает он это в отношении лютичей, не забывая сказать, что они — народ из сакалиба [232, с. 334][52]. В описании любой славянской страны Ибрахим Ибн Йа'куб называет ее жителей сакалиба. Можно прийти к заключению, что для Ибрахима Ибн Йа'куба сакалиба — общее название славянских, причем исключительно славянских народов, употребляемое вместо особых названий каждого из них.

Упоминания о сакалиба можно найти в обоих дошедших до нас произведениях Абу Хамила ал-Гарнати — трактатах «Повествование о некоторых диковинах Магриба» («Ал-Му'риб 'ан Ба'д 'Аджа'иб ал-Магриб») и «Дар душам» («Тухфат ал-Албаб»). Их рассмотрение лучше начать с первого из указанных произведений, «ал-Му'риба». С одной стороны, «ал-Му'риб» — более раннее произведение Абу Хамила, содержащее его путевые заметки, с другой — информации о сакалиба там достаточно, чтобы составить определенную картину, тогда как в «Тухфат ал-Албаб» мы встречаем о них лишь одно-единственное упоминание.

В «ал-Му'рибе» упоминания о сакалиба связаны с поездкой Абу Хамида из Волжской Булгарии в Венгрию и обратным путем в Саксин в 1150–1153 гг. [85, с. 22–26, 39]. Абу Хамид дает описание сакалиба, из которого особую важность имеют следующие сведения:

1. через страну сакалиба лежит путь из Волжской Булгарии в Венгрию; попасть из Булгара в страну сакалиба можно по «реке сакалиба» [85, с. 22];

2. сакалиба — христиане того же толка, что и румийцы, несториане [85, с. 24];

3. на пути в Венгрию Абу Хамид посетил город Гуркуман (все гласные долгие), в котором обнаружил многочисленных мусульман и тюрок — х.н.х [85, с. 25][53]; последние не называются сакалиба.

Начнем с «реки сакалиба». Путь из Волжской Булгарии в Венгрию предполагал движение на запад. Следует, естественно, искать реку, плывя по которой из Булгара автор мог бы двигаться в западном направлении. Такой рекой могла стать только Ока (вместе с участком течения Волги от впадения Оки в Волгу до Булгара), и вполне оправданной представляется предложенная С. Дублером [85, с. 61] и А. Л. Монгайтом [330, с. 108] идентификация «реки сакалиба» с Окой.

Но страна сакалиба начинается не сразу после Булгара. До нее Абу Хамид упоминает о языческих племенах, живших в лесах и подчинявшихся волжским булгарам [85, с. 24–25]. Следует заметить, что Абу Хамид не причисляет эти племена к сакалиба; описание сакалиба дается им отдельно.

В описании сакалиба очень важно замечание Абу Хамида относительно того, что у сакалиба и румийцев общая религия. Под сакалиба здесь могут подразумеваться только жители Руси, ибо они приняли христианство по византийскому обряду. Слова Абу Хамида о том, что сакалиба и румийцы — несториане, вряд ли могут служить аргументом против. Мусульмане обычно не очень хорошо представляли себе доктринальные расхождения в среде христиан и зачастую относили людей к тем или иным направлениям наугад. У ал-Мас'уди, например, можно найти фразу о том, что сакалиба — яковиты [291, т. 1,с. 254]. Не исключено, что, называя сакалиба и румийцев несторианами, Абу Хамид котел подчеркнуть их отличие от венгров, король которых, по его словам, придерживается толка ифранджа, то есть франков, католиков [85, с. 32]. Впрочем, нельзя исключать и того, что представления о религии византийцев сложились у Абу Хамида в Венгрии, где католики могли обвинить православных в ереси и приписать им несторианские воззрения.

Наибольшую трудность представляет идентификация города Гуркуман. Ни в восточных источниках, ни на карте района, по которому проезжал или мог проезжать Абу Хамид, не обнаруживается ничего подобного. В то же время город был достаточно велик — одних тюрок застал там Абу Хамид несколько сотен. С. Дублер считал, что название города состоит из двух частей — куман, т. е. имени половцев (куманов), и гур, т. е. укрепление [85, с. 232–233]. Следует, однако, заметить, что гур/укрепление Дублера происходит единственно от его неправильного толкования термина гюра у Константина Багрянородного. Говоря о том, что русы «идут в гюра», Константин Багрянородный хочет сказать, что они направляются собирать дань со славянских племен, и даже дает эквивалент гюра — полюдье [14, с. 50–51], но Дублер не понимает этого и пишет, что русы «удалялись в укрепленные места (contrafuerte)». Одним из таких «укрепленных мест» и был, по Дублеру, Гуркуман.

Другую трактовку предлагал А. Л. Монгайт. Он считал, что речь идет о Киеве, а в Куман видел графическое искажение от Куйав, то есть Киев [330, с. 71, прим. 101]. Гипотезу Монгайта принять тоже довольно трудно, ибо она совершенно не объясняет, откуда в слове Гуркуман появилось гур.

С чем тогда идентифицировать Гуркуман? В силу того, что такое название не встречается в русской топографии, следует полагать, что оно происходит не из русского языка. Вернее искать слово Гуркуман или похожие графические формы в восточных источниках, и в этом отношении есть весьма интересная параллель — город М.н.к.р.кан упоминаемый в «Сборнике летописей» («Джаме' от-Таварих») Рашид ад-Дина (1247–1318) [304, т. 1, с. 482][54]. М.н.к.р.кан (Ман-Керман) в изображении Рашид ад-Дина — «великий город русов», который монголо-татары взяли во время похода 1240 г. на Южную Русь. По всей вероятности, Ман-Керман — не что иное, как тюркское название Киева. В рассказе о походе татаро-монголов на Европу Рашид ад-Дин не раз употребляет слова явно тюркского происхождения — например, Урус (русские), Кара-Авлаг (черные влахи, то есть влахи в подчинении у венгерского короля), горы Баякбук (Карпаты)[55] и так далее [304, т. 1, с. 482–483]. Можно предполагать, что тюркские названия у Рашид ад-Дина появились оттого, что он использовал источники, восходившие к рассказам тюрок — участников похода против Южной Руси и Европы. К тюркским языкам восходит, видимо, и форма Гуркуман. Рассказывая об этом городе, Абу Хамид говорит только о тюрках, с которыми, видимо, в основном и общался. Представляется вполне вероятным, что именно от них он узнал и название города. Графическая разница между Гуркуман Абу Хамида и М.н.к.р.кан (Ман-Керман) Рашид ад-Дина невелика[56], и, думается, речь идет о написании одного и того же слова. Под Гуркуманом, следовательно, Абу Хамид разумеет Киев.

В «Тухфат ал-Албаб» встречается лишь одно упоминание о сакалиба. Абу Хамид сообщает, что ремесленники из народа намиш, храбрейшего среди ифрандж (речь идет о немцах, которых автор, как до него ал-Мас'уди, называет словом, представляющим собой производную от славянского немец»), выделывают льняные ткани, которые затем продаются, — цитируя за неимением оригинала по испанскому переводу А. Рамос: al pais de los SaqMiba donde se encuentran los Rüs [31, c. 105]. He имея оригинального текста, не отваживаюсь точно определить, какой смысл вкладывается в эту фразу — желает ли автор сказать, что в стране сакалиба можно встретить русов, или же что русы живут в стране сакалиба. Вместе с тем налицо сближение понятий сакалиба и рус, что лучше всего объяснить тем, что автор говорит о Киевской Руси.

Таким образом, рассмотрев случаи употребления названия сакалиба у Абу Хамида ал-Гарнати, можно заключить, что оно применяется к населению Киевской Руси, причем к населению славянскому, ибо автор отделяет его и от тюрок, и от угро-финнов.

В географической энциклопедии «Справочник по странам и поселениям» («Му'джам ал-Булдан») Йакут (1179–1229), повествуя о башкирах (ал-башгурд), вспоминает о своей беседе с одним из них, произошедшей в городе Алеппо [282, т. 1, с. 323]. Йакут обнаружил в Алеппо многочисленную общину людей, называвших себя башкирами: то были переселенцы из Венгерского королевства. Одного башкира Йакут попросил рассказать об их стране. Собеседник Йакута, судя по его рассказу, сам жил какое-то время в тех местах, где в Венгрии обитали башкиры-мусульмане. Он подробно рассказывает о башкирских поселениях, может приблизительно определить расстояние до них от Алеппо, даже говорит, что сделал бы, если бы вернулся в Венгрию. Все это дает основание причислить рассказ неизвестного башкирского информатора к сообщениям путешественников, лично побывавших в Восточной и Центральной Европе.

Неизвестный собеседник Йакута рассказывает не только о Венгерском королевстве, ко и о соседних с ним странах. К востоку от Венгрии, сообщает он, находятся страна румийцев и Константинополь, к западу — Андалусия, к югу — Рим, столица папы, которому принадлежит верховенство над ифрандж. Слово ифрандж здесь обозначает всех европейских христиан, в том числе и венгров (ал-хункар), которых башкирский информатор четко отделяет от своих соплеменников. К северу от Венгрии находятся земли сакалиба.

Таким образом, сакалиба — народ, который отличается от ифрандж и обитает к северу от Венгрии. Этим условиям в наибольшей степени удовлетворяют славяне — прежде всего жители Чехии и Польши. Очевидно, именно их имеет в виду башкирский информатор Йакута, говоря о сакалиба.

Таковы сведения об употреблении слова сакалиба у тех мусульманских авторов и путешественников, которые посетили Восточную и Центральную Европу лично. Нетрудно заметить, что практически во всех разобранных случаях — за исключением разве что ошибки Ибн Фадлана — название сакалиба применяется к славянам. В последующих главах мы рассмотрим, какие изменения оно претерпело, переходя из одной компиляции в другую.

Глава вторая Авторы, не посещавшие Восточную и Центральную Европу, но опиравшиеся на оригинальные источники

Сочинения ал-Джарми, которые, насколько мы знаем, содержали сведения о Византии и ее соседях — болгарах (бурджан и бургар), остатках аваров (ал-'б.р), хазарах и сакалиба [135, с. 190–191], недошли до нас, и судить о них можно только по цитатам у других авторов. Ибн Хордадбех (род. около 820 г., ум. в 913 г.), Ибн ал-Факих (писал около 903 г.) и Кудама Ибн Джа'фар (род. около 883 г., ум. в 948 г.) приводят составленный ал-Джарми список византийских провинций — фем [134, с. 105 и далее; 282, т. 3, с. 98 и далее; 134, с. 257 и далее соотв.]. Однажды, в описании фемы Македония, в этом списке упоминаются и сакалиба. Согласно ал-Джарми, с севера с фемой Македония граничит Болгария, а с запада — страна сакалиба [134, с. 105; 282, т. 3, с. 98, т. 5, с. 73]. Земли, примыкавшие с запада и северо-запада к феме Македония, были населены славянами. Ал-Джарми, видимо, говорит о славянском населении Стримона или района Салоник; не исключено, впрочем, что следует продвинуться еще дальше на запад, в сторону земель сербов.

Исследовать употребление слова сакалиба у Ибн Хордадбеха нелегко. Трактат этого автора «Книга путей и государств» («Китаб ал-Масалик ва-л-Мамалик»), в котором обычно выделяют две редакции — 846/47 г. (к ней, в частности, принадлежит известное описание торговых поездок купцов-рахданитов и русов [228, т. 1, с. 56]) и 885/86 г., представляет собой справочник, компиляцию, составленную на основе самых разных источников. Для каждого конкретного случая приходится проводить отдельное исследование. Так было сделано в случае с фрагментом из произведения ал-Джарми, на которое при описании Византии опирался Ибн Хордадбех.

Ибн Хордадбех упоминает о сакалиба много раз, но в основном мимоходом, не давая никаких ясных указаний на то, к кому применяется это название. Лишь один фрагмент кажется недвусмысленным — перечень правителей разных стран. Правитель сакалиба именуется в рукописях к.нан или к.бад, и вполне обоснованной представляется конъектура М. Й. Де Гуйе, издателя текста Ибн Хордадбеха, предлагавшего чтение к.наз и сближавшего это слово со славянским «князь» [134, с. 17, прим. с][57].

То, что правитель сакалиба именуется у Ибн Хордадбеха «князь», для настоящего исследования очень важно. Хотя славянское «князь» родственно словам из германских языков, например, немецкому Konig или konungr скандинавских саг, у Ибн Хордадбеха оно предстает именно в славянской, а не в германской форме; все деформации не имеют отношения к передаче слова чужим произношением и сделаны арабскими переписчиками. Судя по всему, мусульмане (сам Ибн Хордадбех или его источники) узнали его непосредственно от славян. Мусульмане (опять-таки сам Ибн Хордадбех или его источники), следовательно, общались со славянами и вполне сознательно называли их сакалиба.

Описание северных народов неизвестного автора — одно из наиболее важных собраний сведений мусульманских географов о Восточной Европе и ее народах (печенеги, хазары, буртасы, волжские булгары, венгры, сакалиба, русы, Сарир, аланы). В оригинале оно не сохранилось и дошло до нас только в цитатах и переводах более поздних авторов.

Имя автора описания неизвестно. Д. А. Хвольсон, открывший текст сообщения в географии Ибн Ростэ (писал в начале X в.), исходил из того, что последний и был автором [27, с. 1–9]. Такую точку зрения можно было выдвигать в 1869 г., когда были известны лишь немногие другие источники, приводящие то же сообщение, но сейчас ее уже трудно принять. Сравнение источников свидетельствует о существовании начальной версии, созданной еще до трактата «Книга драгоценных украшений» («Китаб ал-А'лак ан-Нафиса») Ибн Ростэ. Кроме того, простые и реалистичные рассказы описания заметно отличаются от остальной географии Ибн Ростэ, где внимание уделяется главным образом достопримечательностям и интересным историческим эпизодам. Автор описания в основном интересуется локализацией стран и народов, дорогами, политическими режимами, религией, городами, образом жизни, международными отношениями (подчиненность, союз, вражда) и экономикой. Все это можно было бы счесть за рассказ купца, побывавшего в далеких странах, если бы не очевидный интерес автора к военной тематике. Там, где это возможно, автор дает описания оружия, оценку численности войск, иногда — мобилизационного потенциала. Такая информация для средневековья — сведения стратегического характера, предназначавшиеся для правителей и их визирей, желавших знать побольше о потенциальных противниках.

Это наблюдение вызвало немало догадок в отношении личности автора. Й. Маркварт приписывал описание ал-Джарми [540, с. 28], что, впрочем, представляется сомнительным. Ал-Джарми, как отмечалось выше, писал о Византии и ее соседях, но в описании приводятся рассказы совсем о других народах. Кроме того, при рассмотрении даты составления описания мы увидим, что оно восходит к более позднему времени, чем то, в которое могла появиться книга ал-Джарми.

Более популярно в литературе мнение о том, что описание представляет собой фрагмент поздней редакции «Книги путей и государств» Ибн Хордадбеха или одноименного трактата саманидского визиря Джайхани[58]. Его безусловно подкрепляет то, что Гардизи (середина XI в.), один из авторов, приводящих выдержки из описания, пишет, что сведения о северных народах он почерпнул у Ибн Хордадбеха и Джайхани, а также иных произведений [313, с. 579]. Идея авторства Джайхани, однако, не бесспорна, ибо, согласно Гардизи, он начал собирать информацию о других странах и народах, только когда стал визирем [313, с. 330], т. е. в 913/14 г., но, как мы увидим далее, описание относится, скорее всего, ко времени между 889 и 892 гг. Джайхани, конечно, мог использовать его, но только как источник. Если же принимать идею об авторстве Ибн Хордадбеха, то позднейшую дату составления его «Путей и государств» придется перенести самое меньшее на три-четыре года вперед, с 885–886 на 889–890 гг.

Не имея ни одного списка трактата Джайхани и полной редакции труда Ибн Хордадбеха, мы не можем однозначно ответить на вопрос, имеют ли они какое-либо отношение к автору описания. В то же время заметим, что ни один из многочисленных авторов, пользовавшихся материалами описания, не указывает на источник. Особенно это удивляет у Ибн Ростэ, который весьма точно указывает, у кого он берет сведения. В описании Индии он ссылается на 'Абдуллаха Мухаммада Ибн Исхака [132, с. 132], в отношении Рима — на Харуна Ибн Йахйу [132, с. 119]. Цитирует он и Ибн Хордадбеха [132, с. 149], причем сразу после фрагментов описания, но приводимый фрагмент относится не к описанию, а к рассказу Саддама Переводчика (первая половина IX в.). Такая перманентная неизвестность первоисточника вкупе с его тематикой наводит на мысль, что описание взято из какого-то административного пособия; последнее, скорее всего, использовалось как справочник, и имя автора либо не упоминалось вовсе, либо не имело большого значения. Первоначально, судя по видимости, этот справочник существовал в арабской редакции; во всяком случае, первый известный нам персидский текст — выдержки из описания в «Худуд ал-'Алам» — представляет собой перевод с арабского[59]. По-видимому, описание было составлено на востоке мусульманского мира. Исходный пункт, откуда автор описания начинает свое движение по землям северных народов, — Ургенч [312, с. 578; 232, с. 445]. При этом, подробно рассказывая о печенегах, хазарах и венграх, автор в то же время ни словом не упоминает о Византии или Западной Европе.

Таким образом, перед нами описание северных народов, составленное на востоке мусульманского мира и написанное на арабском языке. Его несомненное достоинство — то, что оно представляет собой не собрание разрозненных фрагментов, а определенную географическую систему. Но использовать его следует весьма осторожно, ибо авторы, пользовавшиеся описанием, зачастую изменяли текст, исключая отдельные фрагменты или, наоборот, делая вставки. Для правильного использования данных описания надлежит точно представлять себе, какие данные относятся к нему, а какие — нет. Поэтому до начала анализа понятия сакалиба в описании следует кратко охарактеризовать то, в каком виде текст описания предстает в передаче позднейших авторов.

Ибн Ростэ [132, с. 139–140 (хазары), 140–141 (буртасы), 141–142 (волжские булгары), 142–143 (венгры), 143–145 (сакалиба), 145–147 (русы), 147–148 (Сарир), 148 (аланы)]. Практически все сведения, приводимые Ибн Ростэ, обнаруживаются и у других авторов. Ибн Ростэ, таким образом, переписывал фрагменты описания довольно близко к тексту. Не добавляя ничего от себя, Ибн Ростэ одновременно сократил описание, исключив из него, например, рассказ о печенегах. Сравнивая его с версиями других авторов, нетрудно заметить, что Ибн Ростэ, стремясь к краткости, иногда просто механически отсекает окончание рассказа.

Мутаххар ал-Макдиси (писал около 966 г.) [144, с. 66–67]. Использовал данные описания о тюркских племенах, хазарах и русах, но взял из него всего несколько предложений[60].

Неизвестный автор «Худуд ал-'Алам» (конец X в.) [321, с. 187–188 (сакалиба), 188–189 (русы), 189–190 («внутренние болгары»), 190 (м.р.ват[61]), 190–191 («хазарские печенеги»), 191 (аланы), 192 (Сарир), 192–193 (хазары), 194 (б.р.тас — волжские булгары), 194 (б.разас — буртасы), 194–195 (в.нандар)]. Чаще всего основывался на данных описания, но пользовался помимо них и другими источниками, прежде всего географией ал-Балхи-ал-Истахри (об этом источнике см. ниже). При этом автор «Худуд ал-'Алам» часто неверно использовал данные описания, а его система локализации каждого народа по отношению к четырем соседним (с севера, юга, запада и востока) полностью составлена им самим. Точно так же собственные представления автора отражают и приводимые им сведения о горах и реках[62].

Гардизи (писал между 1050 и 1053 гг.) [313, с. 578–579 (печенеги), 580–582 (хазары), 582–584 (буртасы), 584–586 (волжские булгары), 586–589 (венгры), 589–591 (сакалиба), 591–593 (русы), 593–595 (Сарир), 595 (аланы)]. Текст Гардизи представляет собой персидскую версию материалов описания, и это — самая полная из дошедших до нас его редакций. Информация Гардизи подтверждается сведениями других авторов, хотя иногда и встречаются несоответствия[63]; порой Гардизи делает сокращения[64].

Ал-Бакри (ум. в 1094 г.) [232, с. 445–446 (печенеги), 448 (буртасы), 448–449 (волжские булгары), 449 (венгры), 449–450 (Сарир)]. В сокращенном виде приводит данные описания о печенегах, буртасах. волжских булгарах, венграх и Сарире. Рассказ о сакалиба не приводится, ибо его, как отмечено в главе 1, почти полностью заменяет сообщение Ибрахима Ибн Йа'куба. Рассказ о хазарах основывается на сведениях ал-Истахри [232, с. 446–448; ср. 219, с. 220 и далее], а сообщение о принятии печенегами ислама не принадлежит к описанию.

Ал-Марвази (вторая половина XI — первая половина XII в.) [175, ар. текст, с. 20–21 (печенеги), 21 (хазары), 21–22 (буртасы), 22 (венгры), 22–23 (сакалиба), 23 (русы)]. Довольно точно копирует описание, хотя и в сокращенном виде. Рассказы о волжских булгарах, народе йура и народах Крайнего Севера, также входящие у него в цикл описаний северных народов, составлены по материалам Ибн Фадлана. В рассказе о русах сравнительно немногое взято из описания; большая часть прибавлена самим ал-Марвази (фрагменты о принятии христианства и походах на Константинополь).

Шукруллах ал-Фариси (писал в 1456 г.) [99, с. 107 (печенеги), 108 (буртасы, венгры, сакалиба), 108–109 (русы)]. Сокращенное персидское изложение отдельных сюжетов описания, в основном совпадающее с остальными версиями.

Таковы основные источники, в которых обнаруживаются материалы описания. Некоторые фрагменты можно найти и в произведениях последующих времен[65], однако поздние авторы лишь копируют с сокращениями более ранние сочинения. Рассмотрение источников определяет подход к анализу описания. К исходному тексту описания, его начальной редакции, можно отнести сведения, которые, встречаясь у одного автора, подкрепляются другими, параллельными источниками, а также фрагменты, принадлежность которых к описанию не вызывает сомнений с позиций текстуального анализа. В этом отношении наибольшую ценность имеют тексты Ибн Ростэ, Гардизи, ал-Марвази и Шукруллаха ал-Фариси, а также ал-Бакри (в несколько меньшей степени, но лишь потому, что рассказ о сакалиба у него взят не из описания). У Мутаххара ал-Макдиси в отношении сакалиба приводится один-единственный фрагмент, причем мало значимый. «Худуд ал-'Алам» содержит в основном авторскую интерпретацию данных описания, которые в результате значительно искажаются. Поэтому дальнейший анализ будет основан главным образом на первых четырех источниках с привлечением последних двух лишь в тех случаях, когда приводимые в них данные можно с уверенностью отнести к материалам описания.

Установив таким образом подход к изучению данных описания, можно перейти к определению того, какой смысл вкладывается в нем в название сакалиба. Изучая описание, мы находим в нем немало указаний на места расселения сакалиба. Некоторые из них связаны с печенегами. Печенеги описания живут в местности, которую они занимали до середины 90-х гг. IX в., между Уралом и Волгой. По отношению к ним места расселения сакалиба определяются в двух фрагментах описания. Один из этих фрагментов принадлежит к рассказу о печенегах. Печенеги, сообщает автор, окружены различными народами со всех сторон. С севера с ними соседят кипчаки, с востока — гузы (торки русских летописей), с юго-запада — хазары и с запада — сакалиба. Все они нападают на печенегов; те, в свою очередь, тоже совершают на них набеги[66]. Другой фрагмент, в котором сакалиба связываются с печенегами, содержится в рассказе о сакалиба. В нем мы читаем, что от страны сакалиба до страны печенегов десять дней пути [132, с. 143; 313, с. 589; 175, ар. текст, с. 22][67].

Начнем с упоминания о сакалиба в рассказе о печенегах. Изложенную в данном фрагменте информацию о печенегах интересно сопоставить со сведениями, имеющимися в других рассказах описания. Так, сведения о походах хазар на печенегов подтверждаются в рассказе о хазарах. В нем мы читаем, что хазары каждый год предпринимают походы на печенегов. При этом в рассказе о буртасах мы также встречаем упоминание о том, что они ежегодно совершают набеги на печенегов, но в рассказе о печенегах буртасы не фигурируют как их противники; с запада, говорит автор, на печенегов нападают сакалиба. В то же время в рассказе о сакалиба нет никаких сведений относительно их войн с печенегами. Из всех кочевников, с которыми граничат сакалиба, упоминаются лишь венгры, причем об их войнах с сакалиба рассказывается довольно подробно в главах, посвященных обоим народам. Излагаемые автором сведения, таким образом, не гармонируют между собой. В этой ситуации логично было бы предположить, что автор по ошибке ставит имя одного народа вместо имени другого, именно: помещая сакалиба вместо буртасов. Заменив сакалиба на б.р.дас (буртасы), мы устраняем возникшее противоречие. С одной стороны, печенеги кочуют к востоку от Волги, буртасы — живут к западу от нее; отсюда, буртасы находятся к западу от печенегов, как и говорит автор описания. С другой стороны, печенеги и буртасы непрерывно совершают набеги друг на друга, и эти сведения сообщаются в рассказах об обоих народах.

Сомнительным кажется и фрагмент, в котором сакалиба помещаются в десяти днях пути от печенегов. При внимательном прочтении текста описания можно обратить внимание на две существенные особенности. С одной стороны, указав однажды на дистанцию, разделяющую сакалиба и печенегов, автор далее совершенно забывает о последних, говоря, как отмечено выше, только о венграх. Более того, далее сообщается, что расстояние в десять дней пути отделяет сакалиба именно от венгров. С другой стороны, читая текст, нетрудно отметить, что в своем описании автор движется с востока на запад. Последовательность рассказов в описании такова: печенеги — хазары — буртасы — волжские булгары — венгры — сакалиба — русы[68]. При этом район проживания каждого из них определяется на основании данных о месте проживания народа, о котором говорится в предыдущем рассказе. Рассказ о хазарах начинается с указания расстояния между страной хазар и страной печенегов, рассказ о буртасах — с указания расстояния между страной буртасов и страной хазар, рассказ о волжских булгарах — с указания расстояния между землями буртасов и волжских булгар. Район проживания венгров также определяется по отношению к местам проживания булгарского племени эскелов. Учитывая такую манеру автора, было бы логично предполагать, что правилен один из вариантов Гардизи — расстояние в десять дней пути отделяет землю сакалиба от кочевий венгров [313, с. 588][69]. Такую мысль высказывал уже Й. Маркварт [540, с. 188–189, особенно прим. 3 на с. 188], хотя он явно ошибался, полагая, что изменение в тексте принадлежит Ибн Ростэ[70]. Упоминание о том, что расстояние от земли сакалиба до земли печенегов — десять дней пути, встречается в трех передачах описания [132, с. 143; 313, с. 589; 175, ар. текст, с. 22], и можно считать, что эта фраза принадлежит автору начальной редакции описания. По всей вероятности, сам автор допустил ошибку и вместо «венгры» поставил «печенеги».

Таким образом, месторасположение земель сакалиба определяется, скорее всего, относительно кочевий венгров. Установить, где жили упомянутые в описании венгры, важно в двух отношениях. Прежде всего, места расселения сакалиба автор в одном фрагменте определяет по отношению к венграм. Кроме того, в геополитической ситуации того времени венгры — самый подвижный элемент. IX век — пора их миграций, завершившихся переселением в Паннонию. Установив, где застал венгров автор описания, можно попытаться определить время, к которому оно принадлежит.

Автор описания помещает венгров на берег Черного моря (Бахр ар-Рум). По его словам, они живут между двух рек, также впадающих в это море. Реки называются Итиль и Дуба/Рута[71]. Одна из этих рек полноводнее Амударьи. За одной рекой, в стороне сакалиба, живет некий народ из румийцев, именуемый нандар. Нандары многочисленнее венгров, но слабее их. Над областью нандаров возвышается высокая гора, по склону которой течет река. За этой горой живет другой народ из христиан, именуемый м.рдат. Другая река течет по стране сакалиба[72], а далее — к хазарам; она больше первой.

Сведения об этих реках интерпретировались по-разному. Д. А. Хвольсон полагал, что речь идет о Дунае и Днестре [27, с. 119]. В. В. Бартольд в переводе текста Гардизи писал «Итиль и Дунай» [4, с. 58], не объясняя, впрочем, какая река называлась Итилем. Й. Маркварт считал, что речь в описании шла о венграх в Леведии, между Доном и Кубанью [540, с. 31–32][73]. Такого же мнения придерживался и К. Э. Макартни [535, с. 43, 51].

Обратимся сначала к сведениям о реке, именуемой Дуба/Рута. Отождествление ее с Кубанью сразу поставило бы перед исследователем несколько проблем. Местность «в стороне сакалиба» пришлось бы тогда искать на Кавказе, но слово сакалиба не обозначало ни один из кавказских народов. Далее, не вполне понятно, с кем следует отождествить нандаров[74]. Кроме того, если автор обычно подробно останавливается на политических отношениях между различными народами и государствами, почему он ни словом не упоминает о подчиненности хазарам, бывшей реальностью во времена пребывания венгров в Леведии? Реку Дуба/Рута, видимо, следует искать в другом месте, и здесь самого пристального внимания заслуживает предложенная некоторыми учеными (см. выше) идентификация с Дунаем. Она очень хорошо обосновывается графически, ибо разница между Дуба или Рута, с одной стороны, и гипотетической формой Дуна (Дунай) — с другой, пренебрежимо мала. Кроме того, находит объяснение и название нандар — это дунайские болгары. Судя по тексту описания, автор сам не был у болгар и знал о них по рассказам венгров. Венгерское слово nandor обозначало болгар; оно происходило от древнего названия последних оногундур[75]. В описываемое время дунайские болгары уже были христианами, и это дает основание автору причислить их к христианам и к румийцам.

Но если река Дуна — Дунай, где искать горы, по склону которых она течет, и с кем отождествить живущий за ними народ м.р.дат? Наиболее вероятной интерпретацией кажется следующая. Дуна — нижнее течение Дуная и его приток Сирет, которые в представлении автора образуют одну реку. Непосредственно за Сиретом возвышаются Карпатские горы, что очень напоминает пейзаж, нарисованный у Гардизи. За Карпатами находится Великая Моравия, которая, видимо, скрывается под названием м.р.дат (Гардизи) или м.р.ват («Худуд ал-'Алам»). Графическая конъектура м.р.дат/м.р.ват — м.р.ван (мураван) кажется естественной и приемлемой.

Располагаем ли мы иными доказательствами того, что в этих местах обитали венгры? Один из наиболее важных источников по ранней истории венгров — трактат Константина Багрянородного «Об управлении империей». В 38-й главе книги, где речь идет о венграх, говорится, что после первых столкновений с печенегами (IX в.) они ушли в Этелькузу — местность, по которой протекают реки Днепр, Буг, Днестр, Прут и Сирет [14, с. 159–163][76]. Самая западная из этих рек — Сирет, самая восточная — Днепр. Сирет, тем самым, был западной границей земель венгров периода их пребывания в Этелькузу. Данные неизвестного восточного географа совпадают, таким образом, со сведениями Константина Багрянородного.

Если и дальше идти в русле этих рассуждений, то второй рекой восточного географа должен быть Днепр. Уже Д. А. Хвольсон отмечал, что иностранец, видевший устье Днепра, вполне мог сказать, что эта река полноводнее Амударьи [27, с. 119]. Автор описания сообщает, что река течет по стране сакалиба, а затем к хазарам. Такому описанию лучше всего соответствовала бы Волга, однако автор твердо заявляет, что обе реки, на которых живут венгры, впадают в Румийское, т. е. в Черное море. Это противоречие, думается, можно объяснить следующим образом. О течении рек средневековые географы обыкновенно судили по маршрутам передвигавшихся по ним купцов. В IX в. купцы-русы часто использовали именно такой путь — вниз по Днепру, затем по морю до устья Дона, далее к волоку и оттуда по Волге в Хазарию (об этом пути см.: часть III, гл. I). Эти поездки, очевидно, и породили у автора иллюзию того, что существует некая река, текущая через земли сакалиба к хазарам и впадающая при этом в Черное море.

На основании определения района обитания венгров можно приблизительно установить и время, к которому относится описание. Как следует из текста Гардизи, венгры считали, что нандары, т. е. дунайские болгары, многочисленнее, но слабее их. Такое мнение могло появиться только после первых столкновений между двумя народами. Появление венгров на границах Европы источники относят к 889 г. [188, с. 131–133]. В то же время автор не сообщает ни о каких крупномасштабных войнах между венграми и дунайскими болгарами, что на фоне его тенденции уделять значительное внимание международным отношениям и войнам кажется чем-то большим, чем аргумент ex silentio. Очевидно, венгры иногда совершали набеги на болгар, но большой войны пока еще не было.

Война началась в 895 г.: венгры, перейдя Дунай, напали на болгар. Боевые действия продолжались и в следующем году, когда венгры потерпели поражение. О столь широкомасштабной войне, думается, вряд ли умолчал бы автор, имей он о ней какие-либо сведения. Но в описании нет ни слова о войнах между венграми и нандарами. Отсюда описание можно приблизительно датировать временем между 889 и 895 гг.

Но хронологические рамки можно сузить еще более. О дунайских болгарах и жителях Великой Моравии автор описания знает со слов венгров. Если венгры рассказали мусульманскому путешественнику о слабости болгар, видимо, проявившейся в ходе набегов, то почему они ничего не сообщают о походах против мораван или вообще за Карпаты? Видимо, речь идет о том времени, когда венгры еще не совершали набегов на Великую Моравию. Первый известный мне набег венгров на Великую Моравию в описываемую эпоху относится к 892 г., когда венгры участвовали в борьбе с Великой Моравией на стороне короля Арнульфа (887–899) [42, с. 121]. Поэтому сведения о венграх относятся, скорее всего, ко времени между 889 и 892 гг.

Установив, где находились кочевья венгров, можно попытаться определить, кто подразумевается под сакалиба. В описании мы читаем, что венгры нападают на русов и сакалиба и берут их в полон [132, с. 142; 313, с. 588; 175, ар. текст, с. 22; 99, с. 64–65, 71, 108]. Учитывая предложенную выше локализацию венгров в Этелькузу, между Днепром и Сиретом, логичнее всего было бы отождествить землю сакалиба, подвергавшуюся набегам, с землей киевских полян.

В тексте описания мы читаем, что возле границ земель сакалиба находится город Ва._._.т (Вантит, Вабнит)[77]. Идентификация этого города вызвала немало споров. Д. А. Хвольсон, первым занявшийся этой проблемой, затруднялся дать идентификацию, предложив читать Кракаб (Краков), но немедленно заметив, что этот город вряд ли мог быть известен арабским писателям [27, с. 125]. А. Я. Гаркави полагал, что если мы вынуждены искать конъектуру, вероятнее всего читать Куйаб, Киев (Хвольсон ранее отверг эту возможность), ибо этот город был известен арабским географам [7, с. 264, прим. 3]. Й. Маркварт видел сразу несколько возможных чтений — Занбат, т. е. Самватас, как Константин Багрянородный называет Киев [14, с. 45], или Данаст, производная от Днестр, гипотетический город поднестровских славян [540, с. XXXIV и 189 соотв.]. Отождествление с Киевом поддержал позже А. П. Новосельцев [377, с. 394]. Принципиально иное суждение высказал Ф. Вестберг, сближавший Вантит с названием племени вятичей [621, с. 213], которое в послании хазарского кагана Иосифа Хасдаю Ибн Шапруту пишется как в.н.п.т [13,с. 98–99]. Точка зрения Вестберга была поддержана Л. Хауптманном и Т. Левицким [476, с 117; 524, с. 348–349; 528, с. 101; 228, т. 1, с. 149], а позднее — Б. А. Рыбаковым [381, с. 259 и далее][78].

Можно ли найти город, о котором идет речь, в земле полян или рядом с ней? Автор говорит о самом близком к границе, т. е. наиболее продвинутом на юг, к степи, городе. У Константина Багрянородного первым городом перед днепровскими порогами называется Витичев, «крепость-пактиот росов», т. е. город под властью Киевской Руси [14, с. 47]. В русских летописях одно из написаний названия «Витичев» — Вятичев [14, с. 318]. Мне представляется вполне вероятным, что именно название «Вятичев» дало в восточных источниках написание Вантит.

Оригинальные и нигде более не встречающиеся сведения о городе Вабнит сообщает автор «Худуд ал-'Алам». Согласно ему, Вабнит — первый город сакалиба со стороны востока; некоторые его обитатели подобны русам [321, с. 188]. В силу того, что ни одна из версий описания не сообщает таких сведений, нельзя с уверенностью сказать, восходят они к описанию или нет. Но в любом случае данные «Худуд ал-'Алам» не противоречат отождествлению города с Витичевом. Витичев был наиболее близким к границе городом, первым, о котором узнавали двигавшиеся с востока мусульманские купцы; следовательно, он, естественно, становился первым городом со стороны востока. Не вызывает возражений и фраза о русах: Витичев находился в пределах Руси, через него русы двигались на юг, и не исключено, что некоторые из них оставались в городе, чтобы в случае необходимости защищать его от кочевников.

Перейдем теперь к части описания, посвященной сакалиба. Подробность и живость рассказа свидетельствуют о том, что автор побывал у сакалиба сам. О том, что представленные в описании детали жизни и быта сакалиба совпадают с чертами жизни и быта славян того времени, писали многие ученые, и в рамках настоящей работы нет смысла подробно разбирать каждую деталь, упомянутую в описании. В то же время автор сообщает некоторые сведения о городах сакалиба, их государстве и правителе. Разбор этих данных помог бы заключить, кого автор считает сакалиба.

Верховным правителем сакалиба в описании называется некий С.вит.м.л.к, столица которого — город Дж.р.ваб[79], но теми сакалиба, у которых побывал автор, правит наместник — субан.дж[80].

О чем может идти речь? Прежде всего обратимся к имени верховного правителя сакалиба. В описании он именуется С.вит.м.л.к. Истолковывать последнюю часть этого имени (м.л.к) как арабское малик, царь, соблазнительно, но вряд ли правомерно. С точки зрения грамматики арабского языка, конструкция Свит малик — именное предложение, имеющее смысл «Свит — царь». Для того чтобы сказать «царь Свит», нужно добавить к слову малик определенный артикль: Свит ал-малик. Но автор, писавший по-арабски, этого не делает, и трудно поверить, что по причине неграмотности. Отсюда м.л.к следует интерпретировать как часть имени правителя, и тогда наиболее верным чтением для С.вит.м.л. к станет предложенное Д. А. Хвольсоном Свит.б.л.к, то есть Святополк [27, с. 139]. Выше отмечалось, что изложенные автором сведения относятся, скорее всего, ко времени между 889 и 892 гг. Единственным известным правителем тех лет по имени Святополк был Святополк I Великоморавский (870–894). Поэтому, хотя некоторые ученые предпочитают говорить не о нем, а о каком-то другом князе, носившем то же имя [540, с. 471; 535, с. 66], единственной документально обоснованной гипотезой будет идентификация с правителем Великой Моравии[81].

Обычное возражение против идентификации С.вит.мл.ка со Святополком строится на отождествлении города, бывшего, согласно описанию, его столицей, с городом белых хорватов [540, с. 471; 476, с. 118]. Между тем такое отождествление основано лишь на графической конъектуре Дж.р.ваб — Хорват. Город под названием Хорват не известен ни по каким источникам; отсюда гипотеза носит чисто умозрительный характер. Представляется, что чтение названия города должно быть иным. При изучении описания сакалиба нельзя не обратить внимания на резкий контраст между сведениями о столице и рассказом о сельской местности. О городе автор сообщает лишь то, что в нем ежемесячно устраивается ярмарка, продолжающаяся три дня. Сведения о правителе отрывочны и в некотором смысле даже фантастичны — у него много кольчуг и коней, а питается он исключительно молочными продуктами. Рассказ о жизни села, наоборот, поражает своей детальностью, и это наводит на мысль, что автор жил в деревне, так и не посетив столицы князя и зная о ней лишь понаслышке. В этом отношении кажется вполне вероятным, что Дж.р.ваб представляет собой попытку автора передать славянское слово «град», то есть княжеский, стольный град. Именно так, скорее всего, называли столицу князя сельские жители, с которыми общался автор описания[82].

Попробуем теперь определить, к кому относится описание сакалиба. Сакалиба — подданные Святополка I Великоморавского. Они живут к востоку от Карпат (на эту мысль наводит то, что автор, попавший к сакалиба от венгров из Этелькузу, ни словом не упоминает о горах или о пути через горы). Представляется вполне оправданным мнение тех историков, которые утверждают, что речь идет о белых хорватах [27, с. 145; 540, с. 471; 535, с. 66; 377, с. 394].

Таким образом, в описании северных народов неизвестного автора название сакалиба применяется: 1) к киевским полянам; 2) к белым хорватам, жившим к востоку от Карпат. При этом сакалиба отличаются от их ближайших соседей — волжских булгар, угро-финнов (буртасов) и русов. Можно заключить, что автор последовательно применяет название сакалиба к славянам.

Гигантский исторический свод ат-Табари «История пророков и царей» («Тарих ар-Русул ва-л-Мулук») посвящен почти исключительно восточным областям исламского мира, и название сакалиба употребляется в нем крайне редко. Один фрагмент тем не менее весьма показателен. Под 283 г. х. (19 февраля 896 — 7 февраля 897 г.) ат-Табари, ссылаясь на донесение, присланное в тот год из Тарсуса в Багдад, сообщает, что сакалиба предприняли поход на Византию и перебили немало ромеев [44, сер. 3, с. 2152–2153; ср.: 248, т. 6, с. 376; 264, т. 11, с. 73]. Этот поход следует отождествить с походом болгарского царя Симеона (893–927) на Византию в 896 г. и разгромом византийских войск при Булгарофюгоне [см.: 348, т. 1,ч. 2, с. 319]. В конце IX в. Болгария уже могла считаться славянской страной, и потому название сакалиба относится здесь к славянам.

Первая половина X в. прошла под знаком набегов переселившихся в Паннонию венгров на европейские страны. В 942 г. венгры напали и на мусульманскую Испанию. Пройдя через южную Францию и северную Италию, они обрушились на Верхний пограничный район (сагр), взяли Лериду и совершили ряд набегов на другие города севера мусульманской Испании. По истощении запасов они, не будучи в силах организовать поход на Кордову, покинули Андалусию [120, с. 481–483; см. также: 144, с. 65; 152, с. 109–110].

В трактате андалусского историка Ибн Хаййана (987/88–1076) «Заимствование известий» («Ал-Муктабис»), из которого мы в основном черпаем сведения о набеге венгров, приводится и краткое географическое описание их страны.

«Те, кто хорошо разбирается в их (венгров. — Д.М.) делах, — пишет Ибн Хаййан, — сообщали, что страна их находится на крайнем Востоке. Печенеги живут к востоку от них и соседят с ними. Рим (Рума) находится к югу от них, а Константинополь — с небольшим уклоном в сторону востока. К северу от них — город М.рава и другие земли сакалиба. К западу от них живут саксы (аш-шахшунш) и франки (ал-ифранджа)» [120, с. 482].

Читая «ал-Муктабис», нетрудно заметить, что сведения о событиях тех лет Ибн Хаййан в основном заимствует у андалусских придворных историков Ахмада ар-Рази (888–955) и его сына 'Исы ар-Рази (ум. в 989 г. или в первой четверти XI в.), которые, в свою очередь, черпали информацию из архивов дворца. Материалы из дворцовых архивов послужили, видимо, первоисточником информации и в данном случае, так как рассказ о нашествии венгров основан на донесениях военачальников Пограничного района в столицу. Более того, автор рассказа указывает даже даты поступления реляций в Кордову, что определенно говорит о его знакомстве с работой халифской канцелярии.

Процитированный выше географический фрагмент не мог, разумеется, входить в донесения военачальников. Между тем ничто не мешает полагать, что он тоже позаимствован из текстов, использовавшихся в государственной администрации. В пользу того, что информация взята из какого-то административного справочника, говорит строгая географическая определенность страны венгров со всех четырех сторон света. То же самое мы видим и в другом, появившемся несколькими десятилетиями позднее, произведении такого рода — в трактате «Худуд ал-'Алам», составленном для фаригунидского правителя Гузгана (северо-западный Афганистан). Можно представить себе, что и в Андалусии существовал административный справочник, куда, помимо прочего, заносились и сведения о далеких народах и странах.

В процитированном фрагменте, кажется, довольно точно отражены исторические реалии первой половины X в. Сопоставляя географические указания — Рим на юге от венгров, Константинополь тоже на юге, но с небольшим уклоном в сторону востока, саксы и франки на западе, — можно прийти к выводу, что речь идет о венграх, уже занявших Паннонию. Этой ситуации отвечает и фраза о печенегах: после ухода венгров за Карпаты печенеги заняли их бывшие земли (Этелькузу) и стали их восточными соседями. С этими сведениями, правда, несколько дисгармонирует помещение венгров на крайний восток, однако и эта часть фрагмента поддается объяснению. Можно предположить, что перед нами след воспоминаний о пребывании венгров в Этелькузу или Леведии; не исключено, впрочем, что Венгрия, расположенная (считая от мусульманской Испании) за христианскими государствами северной Испании, Францией, Германией и Чехией, действительно представлялась андалусцам крайним востоком.

К северу от страны венгров помещаются город М.рава и другие земли сакалиба. Сакалиба, следовательно, идентифицируются с населением М.равы, в которой следует видеть Моравию, правильно помещенную на север от территорий, занятых венграми. Упоминание о городе появилось, скорее всего, вследствие манеры мусульманских географов привязывать имевшиеся сведения именно к городам; сходным образом Польша Мешко I превращается под пером восточных авторов в «город М.ш.ка». Название сакалиба применяется, таким образом, к славянам — прежде всего, к славянам моравским, затем к другим — видимо, к чехам и белым хорватам, которые в то время жили к северу от венгров.

Сведения о сакалиба обнаруживаются в обоих дошедших до нас сочинениях ал-Мас'уди — трактатах «Промывальни золота и рудники драгоценных камней» («Мурудж аз-Захаб ва Ма'адин ал-Джаухар») (947/48 г.) и «Книга замечаний и пересмотра» («Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф») (956/57 г.). В первом из этих трудов мы находим описание сакалиба, а также отдельные упоминания о них, разбросанные по разным частям книги; особый, правда, крайне неясный и не дающий достаточных оснований для идентификации раздел посвящен храмам сакалиба [291, т. 1, с. 377–378]. В «Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф», напротив, сакалиба упоминаются лишь эпизодически. Тем более оправдано, следовательно, продвижение в анализе от более раннего произведения к более позднему.

Описание сакалиба в «Мурудж аз-Захаб» представляет собой компиляцию, состоящую из трех основных частей. Одна из них — сообщение о древнем царе Мадж.ке, другая — перечень племен сакалиба. Третья часть — рассказ о трех правителях сакалиба; она не связана с предыдущими, ибо в них указываются совсем другие правители [154, т. 3, с. 61–65; 291, т. 1, с. 253–254; 58, с. 308–316; 540, с. 96–103].

Для анализа этого описания следует прежде всего упомянуть, какое место оно занимает в композиции «Мурудж аз-Захаб». Рассказ о сакалиба — часть небольшого свода описаний различных народов, который содержит также сообщения о франках, галисийцах и лангобардах [291, т. 1, с. 253–258]. Тот факт, что речь идет о народах Западной Европы, наводит на мысль, что первоисточник свода создан в западной части исламского мира, скорее всего, в мусульманской Испании. Показателен в этом отношении фрагмент из рассказа о лангобардах, где автор говорит, что из франков, сакалиба, галисийцев и лангобардов почти все воюют с Андалусией [154, т. 3,с. 77; 291, т. 1, с. 258]. Учитывая это, можно предположить, что и сакалиба следует искать в Западной и Центральной Европе.

Для выяснения значения понятия сакалиба наибольшую важность имеет список их племен. Некоторые из упоминаемых ал-Мас'уди названий распознать довольно легко. Дулана, очевидно, — неправильное написание дулаба, то есть чехи (дулебы). Их правитель Ван.дж Слаф — чешский король Вацлав (Венцеслав, 921–929). М.рава следует идентифицировать с мораванами, с.р.бин — с сорбами, х.р.ватин — с хорватами; речь, видимо, идет скорее о чешских хорватах. Идентификация остальных народов сложнее: 'с.т.б.рана обычно отождествляют со славянскими племенами стодоран [540, с. 104; 548, с. 314] или ободритов- северных [5, с. 47] или подунайских [518, с. 48]. Первая идентификация кажется более приемлемой, ибо обитавшие по реке Хавельстодоране жили намного ближе к перечисленным выше народам, чем ободриты, поселения которых находились в низовьях Лабы (северные ободриты) или на Дунае (подунайские ободриты). Алиф, с которого в тексте начинается слово 'ст.б.рана, — видимо, приставной алиф, появляющийся в арабских текстах там, где заимствованное слово начинается с труднопроизносимой группы согласных[83]. Для ма 'ин/м.наб.н удовлетворительной идентификации долгое время не существовало[84]; в начале 60-х гг. XX в. довольно правдоподобную гипотезу предложил Т. Левицкий, отождествивший этот народ со славянами, жившими по Майну — Moinzwinidi западных источников [366, с. 32–ЗЗ][85]. Наименее ясные имена — х.шанин и б.рам. дж.лин (в другом написании — б.ран. джабин). В отношении х.шанин высказывалось мнение, что речь идет о кашубах [16, с. 76; 5, с. 60]. Й. Маркварт справедливо отметил, что их поселения располагались слишком далеко от мест, о которых сообщает источник ал-Мас'уди. В то же время предложенная Марквартом идентификация с кучанами [540, с. 140–141] — замечу, что с такой идеей еще раньше выступал И. Лелевель [518, с. 48], — не представляется удачной[86]. Еще менее вероятно, что в источнике говорится о хижанах, как предполагает Ю. Видаевич [623, с. 17], так как в списке не фигурируют другие племена лютичей. Видимо, речь, скорее, идет о дошанах, северных соседях стодоран, или, может быть, о дечанах, восточных соседях сорбов. С графической точки зрения х.шанин вполне может быть искаженным душанин (дошане) или даджанин (дечане).

Идентификация народа б.рам. дж.лин/б.ран. джабин вызывает, пожалуй, наибольшие затруднения. Обычно в б.рам. дж.лин видят браничевцев, обитателей Браничева в Сербии [518, с. 40; 540, с. 139–141; 581, с. 310; 157, т. 3, с. 407], но сточки зрения графики возможна и идентификация с брежанами (графическая конъектура — б.раджанин). Брежане, западные соседи дошан, жили ближе к перечисленным выше народам, чем обитатели Браничева; более вероятно, следовательно, что речь идет о них.

Наряду с перечисленными источник ал-Мас'уди упоминает еще два народа, идентификация которых крайне важна, — нам.джин и сасин. Уже М. Шармуа, писавший в 1832–1833 гг., высказал предположение, что слово нам. джин происходит от славянского «немец» [58, с. 313]; впоследствии эта трактовка была принята почти всеми учеными [518, с. 50; 5, с. 58–59; 540, с. 105; 366, с. 31; 157, т. 3, с. 406]. Единственная альтернативная интерпретация — бам.джин, т. е. богемцы, чехи [58, с. 313; 7, с. 105; 8, с. 70], должна быть отвергнута по причине явного звукового несходства, а также потому, что о чехах автор рассказывает, упоминая чешских дулебов. Отождествление с немцами не противоречит другим сведениям ал-Мас'уди о нам.джин. Говоря, что нам. джин — самые храбрые из сакалиба и самые привычные к верховой езде, автор, очевидно, имеет в виду рыцарскую конницу, составлявшую ударную силу германских войск. Что касается Г. рана, который в описании ал-Мас'уди именуется правителем нам.джин, то именно в германской истории мы находим нескольких человек, о которых может идти речь. Это Конрад I (911–918)[87], Генрих Птицелов (918–936) [5, с. 61; 581, с. 309] и «железный маркграф» Герон (род. около 900 г., ум. в 965 г.)[88]. Не исключено также, что следует читать не Г.рана, а г.раба, т. е. граф, немецкое Graf, чешское hrabe [540, с. 106]. Как глава марки, граф вполне мог считаться правителем немцев.

Германцы (саксы) скрываются и под названием сасин[89]. В рассказе ал-Мас'уди, таким образом, сакалиба называются не только славяне, но и германцы. Следует ли из этого, что для ал-Мас'уди славяне и германцы составляли один народ, именуемый сакалиба? В арабо-персидской литературе можно найти несколько примеров употребления дериватов от слова «немец» для обозначения германцев[90]. Глядя на них, нельзя не отметить, что, с одной стороны, они употребляются крайне редко, с другой — слово «немец» всегда передается в разных формах. То же самое можно сказать и о слове «саксы». Ал-Мас'уди употребляет славизированную форму сасы, но в двух других источниках, изученных ранее, — андалусском административном справочнике X в. и сообщении Ибрахима Ибн Йа'куба — встречаются производные от немецкого Sachsen — аш-шахшунш и с.к.с.н соответственно. Очевидно, слова «немцы» и «саксы» так и не вошли в арабо-персидскую географию. Каждый автор как бы заново заимствовал их, передавая их звучание по-своему. То же самое сделал и ал-Мас'уди. Естественно полагать, что он при этом следовал за своим источником. Каким? Употребление славянских имен («немцы» для немцев, «сасы» для саксов, «дулебы», а не «богемцы» для чехов) показывает, что первоисточником был какой-то славянин. Но славянин, причем столь хорошо осведомленный о народах региона, был бы, разумеется, в состоянии отличить своих соплеменников от германцев. Отсюда его рассказ, частью которого является приводимый ал-Мас'уди перечень племен сакалиба, — описание не славян, а славяно-германского региона в целом. Но андалусцы, которым сообщил свои сведения славянский информатор, записали, что речь идет о славянах, и перевели: сакалиба. В таком виде рассказ, очевидно, и дошел до ал-Мас'уди. К сожалению, мы не располагаем текстами других трактатов ал-Мас'уди — «Повесть времен» («Ахбар аз-Заман») и «Срединная книга» («Китаб ал-Авсат»), где, судя по ссылке в «Мурудж аз-Захаб», описание сакалиба должно быть приведено полностью, но можно предположить, что ал-Мас'уди переписал рассказ, определив его как описание сакалиба. Он, разумеется, видел в тексте слова нам.джин и сасин, но много ли говорили ему эти названия? До ал-Мас'уди они в арабо-персидской географии не употреблялись совершенно. Ал-Мас'уди столкнулся с новым для него понятием, проверить смысл которого не имел никакой возможности, ибо сам он в славяно-германском регионе никогда не бывал, а в других географических произведениях того времени сведений о нам. джин и сасин, во всяком случае насколько нам известно, не было. Отсюда ал-Мас'уди зачислил нам. джин и сасин в сакалиба не потому, что считал немцев и славян одним и тем же народом, а потому, что, встретив в описании славяногерманского региона среди названий славянских племен искаженные славянским произношением, а затем и арабской графикой имена двух германских народов, посчитал их за названия славянских племен. Конечно, это ошибка, но ошибка, сделанная бессознательно, появившаяся в результате механического копирования.

Другая часть рассказа о сакалиба, также по-видимому восходящая к западным источникам, — повествование о царе Мадж.ке и народе в.линана. Прямых исторических аналогий нет, и поэтому историки предлагали и предлагают самые разные трактовки и идентификации. В Мадж.ке видели Мешко I [58, с. 94][91], Мусокия Феофилакта Симокатты [475, с. 8], Мезамера, посла антов, убитого в 560 г. в ставке аварского кагана [540, с. 147; 550, с. 669], библейского Мешеха [5, с. 60] и легендарного правителя древних сербов [515, с. 224–225]. Значительные трудности вызывает и поиск народа в.лииана. А. Я. Гаркави, например, не нашел ничего лучшего, как сблизить в.линана с Валахией [475, с. 9]. Звучание слова наводит на мысль о том, что речь идет о волынянах. Такой точки зрения придерживался Ф. Вестберг [224, с. 47; 392, с. 298], однако в «Повести временных лет» говорится, что волыняне живут по берегам Буга, там, где раньше обитали дулебы [19, с. 15]; иными словами, название «волыняне» появилось слишком поздно для того, чтобы считать их народом, господствовавшим в древние времена над всеми славянами. Сторонники отождествления в.линана с волынянами, правда, обходят это возражение, говоря, что речь идет о другом народе, который задним числом называли волынянами. Так, В. О. Ключевский считал, что речь идет о дулебах на Волыни; указание на их господство в славянском мире он видел в том, что только о них упоминается в «Повести временных лет», в рассказе о подчинении славян аварам [354, т. 1, с. 91]. Сходную гипотезу выдвигал позднее Г. Лабуда, который, правда, полагал, что волынянами, по местам первоначального расселения, называли народ Zeriuani Баварского географа (середина IX в.); согласно последнему, именно от этого племени пошли все славянские народы [515, с. 203–225; 178, с. 10–11]. Поиск в.линана на Волыни, однако, наталкивается на ряд возражений. Можно ли поручиться, что в первой половине X в. славяне Центральной Европы или славяно-германского региона еще помнили о событиях на Волыни приблизительно четырехвековой давности (господство дулебов до прихода авар)? Такое, конечно, возможно, но почему тогда название народа выступает не в оригинальной, употреблявшейся тогда форме, а в другой, которая появилась позднее, в иных исторических условиях?

Некоторые ученые предпочитали искать сакалиба ближе к славяно-германскому региону, М. Шармуа считал, что в.линана могут быть жителями известного славянского торгового города Волин (Юмнета), то есть волинянами [58, с. 84]. По мнению некоторых других ученых, речь идет о славянском племени лютичей [224, с. 49; 137, с. 58–59; 366, с. 30; 548, с. 314]. Немецкие хронисты называли их Veletabi или Veteti; отсюда весьма удачная графическая конъектура в.линана — в.л.таба, которая, к тому же, реальна, потому что под таким названием знает лютичей Ибрахим Ибн Йа'куб. Лютичи были одним из наиболее влиятельных и сильных народов региона. Более того, они составляли племенной союз, распавшийся, по мнению современных исследователей, в середине IX в. [444, с. 8]; в этом можно видеть аналогию нарисованной ал-Мас'уди картине разложения единства сакалиба. Вместе с тем и эта гипотеза имеет свои недостатки. С одной стороны, в.линана изображаются в тексте ал-Мас'уди как племя, от которого пошли все остальные народы сакалиба, что вряд ли применимо к лютичам, с другой — автор говорит о царе в.линана, которому подчинялись правители остальных народов сакалиба. Но о таком князе у лютичей мы ничего не знаем; более того, как отмечалось выше, княжеская власть вообще была несвойственна укладу жизни этого племени.

Если точно следовать рассказу ал-Мас'уди и считать, что в.линана были действительно древнейшим народом, от которого пошли сакалиба, то напрашивается аналогия с названием венеты. В самых ранних источниках венеты выступают как предки славян. Иордан (VI в.) называет венетами этническую общность, к которой принадлежат сплавины и анты [10, с. 120, 142].

Идентификация с венетами предполагает, что источник информации был не славянским, а западным, германским. Мы знаем, что ал-Мас'уди использовал и западные источники. Его рассказ о франках, например, частично основывается на каком-то арабском переводе истории франков, написанной в 328 г. х. (18 октября 939 — 5 октября 940 г.) епископом Годмаром для ал-Хакама II, в ту пору наследника андалусского престола [154, т. 3, с. 67; 291, т. 1, с. 256]. В силу того, что рассказы о франках и сакалиба принадлежат к единому своду, не вижу причин, почему ал-Мас'уди не мог почерпнуть часть сведений о сакалиба из европейских источников или, скорее, их андалусских интерпретаций.

Идентификация в.линана с Veneii может быть подкреплена и графической конъектурой. Вината (Veneti) с долгими гласными весьма близко к в.линана, и не исключено, что какое-либо из этих слов было в первоначальном тексте.

Но, предполагая, что в.линана ал-Мас'уди — Veneti европейских источников, мы сталкиваемся с проблемой имени их правителя. Кто и когда мог пользоваться такой властью над венетами? Можно подумать, что речь идет о Само, но предложить приемлемую графическую конъектуру практически невозможно.

Для того чтобы понять, кем мог быть Мадж.к ал-Мас'уди, следует еще раз обратиться к сведениям, сообщаемым о нем. Мадж.к предстает как правитель, наделенный верховной властью. Все правители сакалиба повиновались ему. После Мадж.ка строй, по которому жили сакалиба, рухнул, и каждым их народом стал править его собственный князь. Дополнительные сведения находим мы в одном из вариантов рукописи: имя Мадж.ка стало потом общим для всех правителей сакалиба.

Мне представляется, что изложенные ал-Мас'уди сведения о царе Мадж.ке относятся к Карлу Великому. Имя Карла стало в славянских языках именем нарицательным для обозначения правителя (король) и в этом смысле общим для многих князей. Походы Карла Великого привели к подчинению многих славянских народов государству франков. Согласно биографу Карла Великого Эйнхарду (род. около 770 г., ум. в 840 г.), Франкскому королевству подчинялись тогда все народы от Вислы до Рейна [87, с. 44]. Но после смерти Карла Великого многие славянские народы перестали подчиняться франкам, и править у них стали их собственных князья.

Сказанное приводит к следующему пониманию фрагмента о Мадж.ке и народе в.линана. Источник информации — какое-то западное сочинение, известное ал-Мас'уди, скорее всего, по андалусским интерпретациям. Сведения источника таковы: славян называли прежде венетами, но ныне каждое племя имеет свое название. Когда-то эти венеты подчинялись одному королю, т. е. Карлу Великому; ему принадлежала верховная власть над их князьями. Король, тем самым, был повелителем венетов. После смерти короля славяне освободились, и каждым их народом стал править его собственный князь. Имя умершего монарха, Карл, стало у славян нарицательным словом, означавшим правителя, и в этом смысле применялось ко многим князьям.

Последний вопрос, связанный с идентификацией Мадж.ка, касается графической конъектуры. Какая ошибка переписчика могла превратить Карла Великого в Мадж.ка? Ответить на этот вопрос однозначно нельзя. С одной стороны, написание Мадж.к может быть попыткой передать слово Magnus, то есть Великий, каковой эпитет добавлялся к имени Карла (Karolus Magnus). В этом случае графической конъектурой станет, скорее всего, Мадж.и или Магн, что недалеко от Мадж.к. Но нельзя исключать, что Мадж.к — искаженное переписчиком написание Карл или Карлух. О возможности искажения свидетельствует хотя бы тот факт, что в каирском издании «Мурудж аз-Захаб» имя Карла Великого пишется Наз.ла [291, т. 1, с. 256]. Представим себе арабское написание Карлух. Если две точки над кафом исчезают, например, по небрежности одного из переписчиков (а в случае с написанием Наз.ла произошло нечто подобное: каф потерял одну точку, став похожим на фа'; впоследствии фа' превратилось в нун), каф становится практически неотличимым от мима. С другой стороны, лам и ха', помещающиеся на конце Карлух, легко спутать с кафом; не следует забывать, что в одной из рукописей пишется не Мадж.к, а Мах.л. Карлух, таким образом, легко могло превратиться в Мар.л или в Мар.к, что весьма близко к Мах.л и Мадж.к.

Перейдем к рассмотрению сведений ал-Мас'уди о правителях сакалиба. Выше уже говорилось, что рассказ о трех правителях сакалиба представляет собой особый фрагмент. Он никак не связан ни с рассказом о Мадж.ке, ни с перечнем народов сакалиба. Отсюда было бы неправомерно приписывать ему западное происхождение; более того, приступая к его анализу, следует учитывать и другую возможность, а именно — что ал-Мас'уди сам скомпилировал в один рассказ сведения о правителях, известные ему по разным источникам.

Первый из правителей сакалиба — 'л.дир. Идентификация этого человека спорна. Некоторые ученые, в том числе современные, воспринимают первые алиф и лам как определенный артикль, читают ад-Дир и видят в князе, носившем это имя, киевского Дира (518, с. 50; 454, с. ХХХIII; 476, с. 106; 358, с. 54; 578, с. 142, 176]. Такая трактовка, однако, представляется абсолютно нереальной. Что заставило ал-Мас'уди включить убитого задолго до него киевского князя в число современных ему правителей? И зачем понадобилось арабам добавлять к иностранному имени определенный артикль? Обычно в арабском языке этого не делается.

Очевидная слабость отождествления 'л.дира с киевским Диром заставила ученых искать другие варианты идентификации. М. Шармуа читал Аддин и интерпретировал это как искаженное написание имени Отгона Великого [58, с. 97]. Т. Левицкий полагал, что речь идет о каком-то князе живших в бассейне Вислы хорватов, которого мусульманские купцы почему-то называли осетинским словом алдар, т. е. правитель [523]. А. П. Ковалевский видел в 'л.дире герцога Лотарингии, которого арабы, по его мнению, называли ал-Лудйар; при этом он исходил из того, что и рассказ о трех правителях сакалиба — западного происхождения [356, с. 71]. Наконец, П. Раткош и особенно А. М. Х. Шбуль возражали против любых попыток отождествления 'л.дир с каким-либо именем, полагая, что под этим словом скрывается название страны или народа [1876, с. 310; 592, с. 185–186 соотв.].

Попробуем установить, кем мог быть 'л.дир. Ал-Мас'уди особо подчеркивает, что в страну, где стоит у власти этот правитель, направляются мусульманские торговцы. Речь, следовательно, идет о стране, с которой мусульманский мир поддерживал тесные торговые отношения. В Центральной и Восточной Европе такому описанию более всего отвечала бы Волжская Булгария, и именно ее правитель Алмуш представляется мне наиболее вероятным прототипом 'лдира. Имя Алмуша ал-Бакри пишет как 'л.м._.и.р[92], что очень близкок 'л.дир. Прийти к такому отождествлению можно и иным путем. К. М. Френ, исследовав татарские исторические предания, пришел к выводу, что Айдар, царь, при котором волжские булгары приняли ислам, — Алмуш, но имя Айдар представляет собой искаженное йылтывар, титул Алмуша [95, с. LVI, прим. 2]. Соглашаясь с ним, А. Зеки Валили Тоган привел несколько вариантов написания йылтывар в рукописях [227, с. 109]. Один из этих вариантов — 'ил.д.б.р — очень близок к 'л.дир.

Каким образом Алмуш стал под пером ал-Мас'уди правителем сакалиба? По всей вероятности, ал-Мас'уди основывается здесь на каких-то сведениях, восходящих к рассказу Ибн Фадлана, где, как показано выше, Алмуш именуется правителем сакалиба. Так как ал-Мас'уди составлял свой рассказ о сакалиба путем компиляции, он мог просто включить туда упоминание о человеке, названном в его источнике малик ас-сакалиба.

Идентификация второго правителя сакалиба представляет собой более трудную задачу. Некоторые ученые принимали одно из написаний — ал-авандж — и видели в нем искаженное имя чешского короля Вацлава I (Венцеслав) [224, с. 49]. Но здесь мы вновь сталкиваемся с неразрешимой проблемой определенного артикля; кроме того, почему Вацлав, известный своими миролюбием и набожностью и провозглашенный святым, изображается у ал-Мас'уди как воитель, ведущий борьбу с франками и ромеями? «В этом царе-воителе, — писал И. Лелевель, — нельзя видеть упоминаемого вновь короля чешских дулебов, набожного церковного псалмопевца. Это совсем другой человек, какой-нибудь вождь хорватов или язычников-нарентан, способный вести войну с ромеями, франками и лангобардами» [518, с. 50]. Пытаясь спасти эту идентификацию, Л. Хауптманн заявил, что фраза о войнах относится не к чехам, а к венграм [476, с. 109], но его поправка не была принята ученым миром. Другую аналогию с именем какого-либо правителя первой половины X в. найти сложно, и многие ученые пришли к заключению, что речь идет не об имени, а о географическом названии. Й. Маркварт, а впоследствии Т. Левицкий предлагали чтение малик ал-ифраг или малик ал-фараг, то есть правитель Праги, король Чехии [540, с. 100, 142; 524, с. 356]. А. П. Ковалевский читал малик ал-ифрандж, но ифрандж в его трактовке означало не франков, а франконцев, которые в начале X в. боролись с германскими королями за свою независимость [356, с. 71].

Оставим на некоторое время второго правителя и перейдем сразу к третьему. Идентификация малик ат-турк (правитель тюрок) не вызывает сомнений. Речь идет о венграх, которые в первой половине X в. уже жили в Паннонии. «Тюрками» называли венгров многие современные ал-Мас'уди авторы — Константин Багрянородный [14, с. 158/59 и далее], неизвестный андалусский географ, упоминание которого о «городе М.рава» рассмотрено выше, Мутаххар ал-Макдиси [144, с. 65], Ибрахим Ибн Йа'куб [232, с. 332]. В описании северных народов венгры именуются «народом из тюрок». Идентификация венгров с ат-турк данного фрагмента не противоречит сведениям об ат-турк, которые дает ал-Мас'уди. Завоевание венграми Паннонии и покорение ими славян стало причиной появления в источнике ал-Мас'уди фразы о том, что ат-турк — сильнейшие из сакалиба. Что касается упоминания автора о красоте «тюрок» (венгров), то аналогичную фразу можно найти, например, в описании северных народов [313, с. 588; 175, ар. текст, с. 22].

Вернемся теперь ко второму правителю. Из того, что ал-Мас'уди говорит сначала о царе волжских булгар, а затем — о правителе венгров, можно сделать вывод, что он повествует не о государях сопредельных стран, а о наиболее известных монархах своей эпохи, которых, с его точки зрения, можно было охарактеризовать как повелителей сакалиба. Речь, таким образом, идет о каком-то достаточно хорошо известном мусульманам властелине. Ал-Мас'уди сообщает о нем и некоторые конкретные сведения: он воюет с румийцами, франками и ан-нукбард. Какой смысл вкладывается при этом в понятие ан-нукбард, установить непросто, так как оно может быть искаженной формой названия ан-нубард, лангобарды, или ан-нукарда, т. е. unguri, мадьяры; обе формы встречаются в «Мурудж аз-Захаб» [291, т. 1, с. 255 и т. 1, с. 125 соотв.]. Сравнение данного фрагмента с более поздними источниками не только не проясняет, но еще более запутывает ситуацию. У ал-Бакри фраза о войнах относится ко всем сакалиба [232, с. 340], а Йакут, цитируя ал-Мас'уди, говорит только о войнах с румийцами[93].

Таким образом, малик ал-ф.р.н.дж — достаточно известный правитель, ведущий войны с Византией и, возможно, с франками и ан-нукбард. Переменных в этом уравнении слишком много, и дать четкую однозначную идентификацию невозможно. Как представляется, описание ал-Мас'уди может относиться к двум людям. Один из них — киевский князь. Слово ф.р.н.дж в этом случае следовало бы интерпретировать как «варяги», а историческая ситуация выглядела бы следующим образом: под войной между ал-ф.р.н.дж и румийцами подразумеваются походы киевских князей на Византию, о которых ал-Мас'уди, судя по его произведениям, знал [135, с. 140–141], под войнами с ан-нукбард — войны киевских князей с кочевыми племенами. Что касается известий о войнах с франками, то, по мысли ал-Мас'уди, русы предпринимали морские походы против европейских стран; например, известие андалусцев о нападении неких язычников (ал-маджус) на побережье мусульманской Испании ал-Мас'уди трактует в том смысле, что нападавшими были русы [291, т. 1, с. 101].

Другая возможная идентификация — с правителем болгар. У ал-Мас'уди болгары предстают как весьма воинственный народ. В «Мурудж аз-Захаб» сообщается, что правитель ал-булгар посылает свои отряды против Константинополя, Рима, Андалусии, земель франков и галисийцев [291, т. 1,с. 113–114]. В этом рассказе, правда, сливаются воедино сведения сразу о нескольких народах. Правитель ал-булгар принимает ислам во времена халифа ал-Муктадира, затем идет войной на Константинополь, а после этого его отряды доходят до Андалусии. В образе царя ал-булгар причудливо соединяются черты правителя волжских булгар Алмуша, к которому при ал-Муктадире в 921–923 гг. ездило посольство Ибн Фадлана, в том числе и для наставления в вере, царя дунайских болгар Симеона, чьи войска в 924 г. стояли у стен Константинополя, и вождей венгров, предпринимавших рейды на европейские страны и мусульманскую Испанию. К этому фантастическому, но вполне реальному для ал-Мас'уди «собирательному образу» могла относиться фраза о войнах с румийцами, франками и ан-нукбард: борьба с румийцами — войны между дунайскими болгарами и Византией, с франками — походы венгров на европейские страны, с ан-нукбард — набеги венгров же на Италию (если речь идет о лангобардах) или войны дунайских болгар с кочевниками из причерноморских степей (если речь идет о тюрках). Наиболее вероятной графической конъектурой в этом случае было бы ал-бургар[94], под каким именем дунайские болгары выступают в «Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф» [135, с. 6, 67, 182].

Таким образом, три правителя сакалиба — Алмуш, киевский князь или царь дунайских болгар и правитель венгров. Такая компиляция появилась на основе неверных сведений или ошибок ал-Мас'уди. Сведения об Алмуше восходят к какой-то, если судить по написанию имени царя, искаженной передаче рассказа Ибн Фадлана. При этом ал-Мас'уди, видимо, включил это упоминание в свой трактат чисто механически, так как он не идентифицирует 'л.дира с правителем волжских булгар. Фраза о войнах малик ал-ф.р.н.дж составлена ал-Мас'уди и отражает его собственные представления о походах русов, дунайских болгар или венгров. Рассказ о «правителе тюрок» появился, скорее всего, под влиянием сведений о завоевании венграми Паннонии и покорении ими славян. Надо заметить, что представления ал-Мас'уди о венграх были весьма смутны, ибо их походы в Европе он приписывает то объединенным силам венгров, башкир и печенегов [291, т. 1,с. 127], то, как отмечено выше, дунайским болгарам [291, т. 1, с. 114]. Такие расхождения можно объяснить единственно тем, что ал-Мас'уди опирался на разные источники и механически компилировал их данные. Думается, что и в данном случае ал-Мас'уди следует за своими источниками. Имея сведения, что тюрки/венгры сильнее славян и подчинили их себе, он изображает их сильнейшим народом сакалиба.

Несколько фрагментов, на примере которых можно видеть, какое понятие имел ал-Мас'уди о сакалиба, обнаруживаются и в «Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф». Весьма интересны упоминания о сакалиба, живших в бассейнах крупных рек. В одном фрагменте ал-Мас'уди сообщает, что сакалиба, а также другие северные народы живут на реке Тана'ис, текущей с севера на юг и впадающей в море Бунтус, т. е. в Черное море, Понт [135, с. 67]. Идентификация этой реки весьма затруднительна, так как сведения ал-Мас'уди о ней противоречивы. В «Мурудж аз-Захаб» ал-Мас'уди упоминает о реке Б.т.нан. с, несомненно, тождественной с Тана'ис «Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф», но она впадает не в море Бунтус, а в море Майутис, то есть в Азовское море, Меотиду [291, т. 1, с. 72]. Понятия о Черном и Азовском морях тоже различны. В «Мурудж аз-Захаб» ал-Мас'уди сообщает, что моря Бунтус и Майутис сообщаются между собой, а далее пишет, что они, по-видимому, представляют собой единое море, а под названиями Бунтус и Майутис он далее будет разуметь оба [291, т. 1, с. 75]. В «Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф» ал-Мас'уди пишет о том же совсем по-иному: Майутис — не море, а озеро, сообщающееся с Бунтусом. В то же время о тождественности Бунтус и Майутис ал-Мас'уди говорит уже менее уверенно, замечая лишь, что находятся люди, полагающие, что озеро Майутис и море Бунтус — одно и то же море [135, с. 67].

Приведенные выше сведения показывают, что путаница у ал-Мас'уди возникает в связи с его интерпретацией материала. Греческие названия рек и морей указывают на то, что первоисточник информации следует искать в греческой географии. Придя к этому выводу, мы без труда распознаем начальные сведения ал-Мас'уди: Дон (Тана'ис) впадает в Азовское море (Меотида, Майутис). Но у ал-Мас'уди этот рассказ приобретает со временем другое звучание, и река в его изображении впадает не в Майутис, а в Бунтус. Далее ал-Мас'уди сообщает, что Тана'ис вытекает на севере из большого озера [291, т. 1, с. 72]. Такая информация совершенно неприменима к Дону, но объяснима, если говорить о Днепре. Выше отмечалось, что средневековые географы судили о течении рек по маршрутам купцов. Путь «из варяг в греки» по Днепру наверняка был известен мусульманским авторам. Некоторые купцы-русы начинали свой путь в Константинополь от Ладожского озера. Именно путь от Ладоги до Черного моря породил, как представляется, идею о существовании реки, текущей из большого озера с севера на юг и впадающей в Черное море. Ал-Мас'уди, видимо, пытается отождествить ее с известным ему по письменным, восходящим к греческим источникам Тана'исом, и в его изложении появляется фантастическая река, сочетающая в себе черты Дона и Днепра. Заметим, что в сакалиба, помещенными на берега Тана'иса, т. е. фактически Днепра, следует, разумеется, видеть славян Киевской Руси.

Другая река тоже впадает в море Бунтус; она называется Д.н.б.х, или, на «языке сакалиба» (би-с-саклабиййа), М.лава. На этой реке живут нам.джин и м.рава из сакалиба; на ней же поселились принявшие христианство бургары [135, с. 67]. К описанию этой реки ал-Мас'уди возвращается в другом месте; на этот раз он упоминает о реке, именуемой на «языке сакалиба» (би-с-саклабиййа) Д.наби, на которой живет много сакалиба, болгар и других северных народов [135, с. 183].

Звуковое сходство, а также упоминание о болгарах определенно указывают на то, что под упомянутой рекой подразумевается Дунай. Это название с легкостью просматривается в форме Д.наби. Огласовка над долом неизвестна, однако если читать Дунаби, мы получим слово, близкое к старославянскому Доунавъ[95]. Окончание би вряд ли может служить аргументом против, ибо таким образом арабы иногда передавали славянское «в»; название русского города Турова ал-Идриси пишет как Туруби [128, с. 903, 904, 912; 147, т. 2, с. 193–196; 357, с. 128]. Большие трудности возникают с другим словом, которым у ал-Мас'уди сакалиба называют Дунай. Явные различия в названии подсказывают, что М.лава — не сам Дунай, а скорее один из его притоков. Из всех притоков Дуная по звуковому сходству более всего подходит Млава в Сербии, впадающая в Дунай немного западнее Браничева, однако сказать, почему река, на которой живут немцы (нам.джин), мораване (м.рава) и болгары, называется по имени притока, не имеющего к ним никакого отношения, сложно. В то же время других возможных идентификаций мы тоже не находим. Интересна гипотеза М. Й. Де Гуйе, предлагавшего считать М.лава искажением от Мурава, т. е. Морава (в Чехии) [135, с. 6, прим.][96]. В смысловом отношении такое чтение лучше подходит к контексту; если принять эту поправку, появление слова М.лава следует объяснять не ошибкой переписчика, а неправильной записью со слуха.

Упоминание о нам.джин и м.рава наводит на мысль о том, что данный фрагмент связан с перечнем племен сакалиба в «Мурудж аз-Захаб». По всей вероятности, мы имеем дело с продолжением рассказа славянского информатора, вернее, с другой его частью, где рассказывается о местах проживания различных народов. Реки информатор называет по-славянски, и следует отметить, что источник ал-Мас'уди, а затем и он сам сообщают, что так они именуются на «языке сакалиба».

Изложенные выше материалы позволяют, кажется, сделать некоторые общие замечания о представлениях ал-Мас'уди о сакалиба. Их определяющая черта — то, что они сложились не на основе личных наблюдений, а под влиянием источников. Используя источники, ал-Мас'уди часто неверно интерпретировал содержавшуюся в них информацию; отсюда появление в его географии фантастических образов, таких, как булгар (волжские булгары, дунайские болгары и венгры), или Тана'ис (Дон/Днепр). То же самое можно сказать и об употреблении понятия сакалиба. Ал-Мас'уди соединяет все фрагменты, которые в его источниках имеют отношение к сакалиба, но делает это механически, часто не понимая смысла. Описание славяно-германского региона становится под пером ал-Мас'уди рассказом о сакалиба; сходным образом правители, установившие свою власть над славянами (Карл Великий, правитель венгров, царь дунайских болгар или киевский князь), а также малик ас-сакалиба Алмуш причисляются к правителям сакалиба. Ал-Мас'уди, таким образом, применяет название сакалиба не только к славянам, однако это вызвано не его манерой употреблять слово сакалиба в расширенном значении, а многочисленными ошибками в интерпретации материалов, проверить правильность которых он не мог; такие ошибки совершает он и в других местах. В то же время там, где ал-Мас'уди не полагается полностью на свои источники, он употребляет слово сакалиба в значении «славяне». Примером тому может служить описание Днепра. Рассказывая о реке Тана'ис, ал-Мас'уди в то же время наделяет ее описанием Днепра. Помещая на Днепр сакалиба, ал-Мас'уди применяет это название к славянам Киевской Руси.

Географические трактаты ал-Истахри «Книга путей и государств» («Китаб Масалик ал-Мамалик») и Ибн Хаукала «Облик земли» («Сурат ал-Ард») весьма близки друг к другу. Ал-Истахри в основном воспроизводит сведения более раннего географа ал-Балхи (род. около 849/ 50 г., ум. в 934 г.); Ибн Хаукал копирует большую их часть, добавляя от себя некоторые новые данные. Поэтому при анализе сведений о сакалиба у этих авторов необходимо всякий раз определять, какие данные принадлежат ал-Истахри, какие — Ибн Хаукалу.

Сведения о сакалиба у ал-Истахри довольно скудны. Описания сакалиба нигде не дается. Единственная фраза, посвященная сакалиба, гласит, что протяженность их страны — около двух месяцев пути в длину и приблизительно столько же в ширину [219, с. 10; ср.: 279, с. 24]. Ал-Истахри, очевидно, не располагал рассказами путешественников, побывавших в землях сакалиба; отсюда судить о том, какой смысл вкладывается в понятие сакалиба, можно только по географической локализации.

В силу того, что ал-Истахри упоминает о сакалиба в основном мимоходом, точно установить смысл этого названия в его произведении удается не всегда. Яснее всего упоминание о сакалиба во фрагменте, посвященном определению протяженности земли с севера на юг. Воображаемая линия, соединяющая северную оконечность земли с южной, начинается у Окружающего моря, проходит через земли Гога и Магога, затем за страной сакалиба ('ала захр ас-сакалиба), потом пересекает земли сакалиба и внутренних болгар (Булгар ад-Дахила) и идет к румийцам, а оттуда — в Сирию, Египет и далее на юг [219, с. 7; ср.: 279, с. 21]. Понятие «внутренние болгары», как верно отмечали Д. А. Хвольсон и Й. Маркварт, означает дунайских болгар [27, с. 83; 540, с. 517–518], ибо сам ал-Истахри говорит впоследствии, что внутренние болгары — христиане [219, с. 226]. Понятие ард Булгар ад-дахила ва-с-сакалиба Маркварт интерпретировал как «Дунайская Болгария», полагая, что Булгар ад-дахила и сакалиба — взаимозаменяемые понятия [540, с. 517]. Такая трактовка вызывает сомнения[97], хотя совершенно бесспорно, что сакалиба данного фрагмента — северные соседи Византии.

Аналогичную информацию о сакалиба ал-Истахри излагает и в другом фрагменте, где описывает пределы христианских земель. Христианские народы обозначаются здесь словом рум[98], а пределы их владений простираются с запада на восток через земли галисийцев, франков, Рим, Афины и Константинополь, а затем далее к стране сакалиба. Но в более узком смысле рум — византийцы. Ал-Истахри вводит понятие «чистокровные Рум» (ар-Рум ал-махд); они живут между Римом и сакалиба. Здесь мы вновь видим продолжение той же линии Рим — Константинополь — пределы земель сакалиба [219, с. 8; 279, с. 23]. В обоих случаях сакалиба — население страны, пределы которой начинались за границами Византийской империи, прежде всего славянские племена Греции и Македонии, а также славяне Болгарии.

Как соседи Византии сакалиба изображены и на входящей в состав трактата ал-Истахри карте Средиземноморья. Они — ближайшие соседи Константинополя, далее помещаются русы, Булгар, Сарир, аланы и франки [180. карта VII, лист 41b]. В таком размещении народов на карте отразилось, очевидно, представление ал-Истахри о сакалиба как о самых близких соседях Византийской империи.

Обратимся теперь к географии Ибн Хаукала. Ибн Хаукал довольно пунктуально переписывает сведения ал-Истахри, и все рассмотренные выше фрагменты можно найти и в его трактате. Следуя за ал-Истахри, Ибн Хаукал сам помещает сакалиба к северу от Византии, вместе с кочевавшими в причерноморских степях башкирами и печенегами [279, с. 181]. Но в одном из фрагментов Ибн Хаукал излагает свои собственные понятия о сакалиба, Важность этого фрагмента такова, что его целесообразно привести целиком.

«Не одна в Андалусии мастерская тираза[99], и изделия их вывозятся в Египет, а некоторые иногда — и в самые дальние пределы Хорасана и в другие земли. Известный предмет вывоза Андалусии — невольники: красивые девушки и юноши, порабощенные в стране франков (Ифранджа) и Галисии (Джилликийа), а также евнухи-сакалиба. Все скопцы-сакалиба в мире привозятся через Андалусию, а оскопляют их тогда, когда они приблизятся к ней; делают это купцы-иудеи. Сакалиба — народ из потомков Яфета. Живут они в стране протяженной и обширной. Хорасанские гази проникают туда со стороны Булгара. Если сакалиба берут в плен в тех краях, то они остаются неоскопленными, как были, и целостность их тел сохраняется. Страна сакалиба протяженна и просторна. Залив, исходящий из Окружающего моря в земле Гога и Магога, пересекает ее, затем течет на запад к Трапезунду, а затем к Константинополю. Страну их разделяет он на две части. На одну половину (по длине) делают набеги хорасанцы, приходящие туда, на другую, северную, делают набеги андалусцы со стороны Галисии (Джилликийа), земель франков (Ифранджа) и лангобардов (ал-Ункубарда), а также Калабрии (Калаурийа). Из пленения ими людей в тех краях многое продолжается и ныне» [279, с. 105–106][100].

Данный фрагмент основывается на географических воззрениях, согласно которым Окружающее море (океан) соединяет со Средиземным пролив, протянувшийся от Крайнего Севера до Константинополя. Автором этой концепции был, скорее всего, ал-Балхи. Отдельные ее элементы можно встретить у ал-Истахри[101], но законченный вид идея пролива приобретает именно у Ибн Хаукала[102]. Что представляет собой этот пролив? Чтение фрагментов целесообразно дополнить изучением составленной Ибн Хаукалом карты мира [279, карта между с. 16 и 17]. Мы видим на ней широкий водный путь, пересекающий земли сакалиба и приходящий к Трапезунду, а оттуда — к Константинополю. При этом в местности, указанной как страна сакалиба, от пролива отделяется большой рукав, идущий в сторону земель русов, булгар, буртасов и хазар и заканчивающийся неозначенным морем. Думается, такие сведения можно интерпретировать лишь одним образом. Речь идет о крупных реках Восточной Европы. «Рукав», идущий от русов к хазарам и впадающий в море, — Волга, сам пролив — Днепр и тот путь, который купцы проделывали, добираясь до его истоков. Вся эта картина основана, очевидно, на сведениях о торговле купцов-русов на пути «из варяг в греки» и, возможно, в конечном счете восходит именно к их рассказам. В древнерусских географических представлениях истоки Днепра и Волги находились в одной местности — Оковском лесу. «Днъпръ… потече из Оковьскаго леса, — читаем мы в «Повести временных лет», — и потечеть на полдне. «…» Ис того же лъса потече Волга на въстокъ, и вътечеть семьюдесять жерелъ в море Хвалиськое» (то есть Хазарское, Каспийское море) [19, с. 11–12]. Ибн Хаукал, видимо, располагал какими-то сведениями о плаваниях русов по Днепру и Волге. О Волге он пишет много, называя ее даже «рекой русов» [279, с. 22]; днепровский путь был ему известен менее. Но, исходя из наших знаний о плаваниях купцов-русов, мы можем объяснить, почему Ибн Хаукал представляет дело именно таким образом. От Балтийского моря и Ладоги купцы по небольшим рекам добирались до верховий Волги и Днепра и направлялись, соответственно, в Волжскую Булгарию и Византию. Зная об этом, Ибн Хаукал чертит карту рек таким образом, что Волга и Днепр смыкаются. С чисто географической точки зрения, такой рисунок — нонсенс, но представление Ибн Хаукала приобретает смысл, если мы предполагаем, что он знал, что из определенного места одни купцы-русы идут по Волге, другие — по Днепру. Далее, завершаясь у Трапезунда, то есть на Черном море, путь по Днепру начинался у моря Балтийского, то есть у части Окружающего моря. Создавалась, таким образом, иллюзия прямого водного пути из Балтийского моря в Черное, и именно этот водный путь, как представляется, имеет в виду Ибн Хаукал, говоря о проливе, идущем от Окружающего моря к Константинополю.

Таким образом, пролив, о котором говорит Ибн Хаукал, следует идентифицировать с днепровским водным путем (аналогию ему составляет Тана'ис ал-Мас'уди). Но, по словам восточного географа, пролив пересекает страну сакалиба, деля ее на две части. Отсюда сакалиба следует идентифицировать с народом, живущим по берегам Днепра, в стране, откуда приходят русы. Здесь возможна только одна идентификация — славянские племена Руси. Далее, если судить по карте, земли сакалиба простираются вплоть до границ рум (в данном случае под этим названием понимаются все европейские христианские народы).

Но такой вывод немедленно наталкивается на возражение. У Ибн Хаукала андалусцы совершают набеги на страну сакалиба со стороны Франции, Галисии и Италии. Именно это высказывание побудило Р. П. А. Дози, Э. Леви-Провансаля и следующих за ними ученых считать, что слово сакалиба означало (как у Ибн Хаукала, так и у других авторов) невольников из Европы вообще [455, т. 3, с. 59; 522, т. 2, с. 123–124][103]. Действительно, о набегах людей, именовавших себя андалусцами, на указанные Ибн Хаукалом страны мы знаем и по другим источникам, но утверждать, что из этих рейдов охотники за рабами приводили славянских невольников, нельзя. Невольники из Галисии — пленники андалусцев, взятые ими в войнах против христиан северной Испании, невольники из Франции и страны лангобардов — пленники андалусских пиратов из Фраксинетума[104]. Что касается невольников из Калабрии, то их могли ввозить и пираты из Фраксинетума и арабы с Крита, потомки переселенцев из Андалусии, изгнанных из Кордовы ал-Хакамом I (796–822) после «мятежа в пригороде» 818 г.[105]; они тоже занимались морским разбоем. Об этих пиратах в мусульманском мире хорошо знали, и Ибн Хаукал, по-видимому, говорит именно о них. Налицо, таким образом, противоречие с предложенной нами географической локализацией.

Как объяснить это противоречие? Думается, что противоречие следует видеть не между локализацией сакалиба и сведениями о набегах андалусцев, а между различными частями сочинения Ибн Хаукала. С одной стороны, сакалиба у Ибн Хаукала четко отделяются от невольников, приводимых из Галисии и Франции. Последних Ибн Хаукал не называет сакалиба; в том же фрагменте испанские христиане именуются рум [279, с. 106]. С другой стороны, перечисляя привозимые из Магриба товары[106], Ибн Хаукал вновь упоминает о невольниках-сакалиба, о которых пишет: они — из страны сакалиба, а привозят их через Андалусию [279, с. 94]. Таким образом, Ибн Хаукал говорит в одном фрагменте о двух разных явлениях — ввозе невольников-сакалиба из «страны сакалиба» и ввозе невольников, не называемых сакалиба и подходящих более под категорию рум, из Франции, Италии и земель лангобардов. Но почему он делает это? Судя по географии Ибн Хаукала, сведения о Европе были у него крайне скудны: никаких описаний европейских стран мы в трактате «Сурат ал-Ард» не находим. Ибн Хаукал отличает сакалиба от европейских христиан, но о Европе (и о работорговле в ней в частности) он осведомлен очень слабо — тем более, что в Европе поставкой невольников в Андалусию занимались в основном иудеи, а источники информации у Ибн Хаукала были мусульманские. Будучи лишен информации о Европе, Ибн Хаукал мог объяснить появление невольников-сакалиба в Андалусии единственно на основе имевшихся у него сведений, иначе говоря, предположив, что андалусцы проникают в земли сакалиба и охотятся там за невольниками. Ибн Хаукал, таким образом, действительно ошибается, но ошибка его состоит не в том, что название сакалиба он якобы применяет к латиноязычным жителям Европы, а в том, что он отождествляет набеги андалусцев на соседние страны с работорговлей, в результате которой в Андалусию поступали невольники.

На другую половину земель сакалиба, по словам Ибн Хаукала, совершают набеги хорасанские гази. История этих набегов будет проанализирована ниже (см.: часть III, гл. 1). Представляется, что гази следовали по маршрутам купцов, отправлявшихся из Булгара, то есть двигались по Оке или по пути из Булгара в Киев. На этих путях они встречали славян, прежде всего кривичей и вятичей, которые в IX–X вв. активно заселяли Рязанскую землю [373, с. 121–124; 346, с. 198–200].

Подведем итоги. У ал-Истахри название сакалиба, там, где можно определить его значение, употребляется применительно к славянам на Балканах. Ибн Хаукал следует за ним, но представляет и свою собственную географическую концепцию, в которой название сакалиба применяется к славянам Руси. Таким образом, на основании рассмотренных случаев можно заключить, что у ал-Истахри и Ибн Хаукала название сакалиба применяется к славянам.

Ибн Халдун (1332–1406) рассказывает, не уточняя, правда, даты, что к андалусскому халифу 'Абд ар-Рахману III (912–961) прибыли однажды послы европейских государей, в том числе и посланцы царя сакалиба (малик ас-сакалиба) Хуту [277, т. 4, с. 143; ср. 41, т. 1, с. 235]. Эти же сведения приводит и Ибн 'Изари, который говорит только о посольстве правителя сакалиба Хуту, но зато называет дату — 342 г. х. (8 мая 953 — 6 мая 954 г.) [105, т. 2, с. 218]. Хуту, без сомнения, следует отождествить с германским королем Отгоном I Великим, направившим тогда в Кордову посольство Иоанна Горцского.

Приводимые Ибн 'Изари и Ибн Халдуном сведения восходят, по всей вероятности, к трактату Ибн Хаййана «ал-Муктабис», на котором в значительной степени основываются оба автора в рассказе об Андалусии. К сожалению, «ал-Муктабис» дошел до нас не полностью, и та часть трактата, в которой должно было бы находиться сообщение о посольствах, не сохранилась. Проверить, каким образом Оттон Великий был назван правителем сакалиба, нет, таким образом, никакой возможности. Хотелось бы, однако, обратить внимание на два немаловажных обстоятельства, указывающих на возможность путаницы. В одном дошедшем до нас фрагменте «ал-Муктабиса» Ибн Хаййан называет преемника Оттона Великого, Оттона II (973–983), малик ал-ифрандж (король франков), а не малик ас-сакалиба [276, с. 169, 182][107], а в другом отрывке, известном нам через посредство Ибн ал-Хатиба (1313–1374), отделяет сакалиба от немцев, правитель которых именуется у него сахиб ая-алманиййин [151, с. 219][108]. Ибрахим Ибн Йа'куб, который дважды встречался с Отгоном Великим, называет его не малик ас-сакалиба, а малик ар-рум [36, с. 7; 232, с. 334]. К тому же в Андалусию прибывали, кажется, и посольства от сакалиба-славян, из Чехии[109].

Произведение Ибрахима ар-Ракика дошло до нас лишь в виде отдельных отрывков, и судить о том, как он представлял себе сакалиба, можно только по одному фрагменту, донесенному до нас ал-Маккари (ум. в 1631 / 32 г.). Этот фрагмент, однако, имеет большую важность для понимании истории сакалиба, и потому его целесообразно привести полностью.

«Жители Андалусии непрестанно ведут войны во имя ислама и борются с народом из окружающих их многобожников, называемым галисийцами (джаяалика). Те соседят с их землями от запада до востока. Они — люди сильные, красивые, с приятными лицами. Большинство рабов [андалусцев] красивой и приятной внешности — из них. Дороги между ними (андалусцами и галисийцами. — Д.М.) нет. Война между ними ведется постоянно, если не заключается перемирие. На востоке [андалусцы] воюют с народом, именуемым франками (фаранджа). Они (франки. — Д.М.) — самый грозный из всех их (андалусцев. — Д.М.) врагов, ибо они образуют сильный народ и живут в многочисленных, широких, больших, густо застроенных и населенных странах, именуемых «Большой землей» (ал-Ард ал-Кабира). Они многочисленнее галисийцев, храбрее их, могущественнее и сильнее; кроме того, они могут выставлять более сильные войска. Этот народ ведет войну с живущим по соседству с ним народом сакалиба по причине различия в религии. [Франки] захватывают сакалиба в плен и продают этих невольников в Андалусию. [Рабов-сакалиба] там (в Андалусии. — Д.М.) много. Иудеи, живущие под покровительством франков и в их стране, а также в приграничных районах (сагр) мусульман, примыкающих к их землям, оскопляют [рабов-сакалиба] для франков. Оскопленные [рабы-сакалиба] вывозятся оттуда в другие земли. Некоторые мусульмане в тех местах научились оскоплять [рабов] и стали делать это, считая такие действия для себя разрешенными» [41, т. 1, с. 92].

Слова ар-Ракика подтверждают сделанный во Введении вывод о том, что в понятии средневековых мусульманских авторов слуги-сакалиба — выходцы из народа, именуемого сакалиба. Для идентификации сакалиба данного фрагмента важнейшее указание — различие в вере между франками и сакалиба. Сакалиба, о которых говорит ар-Ракик, — не христиане, как франки; из этого следует, что их надо искать среди языческих народов. Аналогия с норманнами маловероятна, ибо те назывались в восточных источниках маджус или урдуманиййун, а кроме того, их никогда не брали в плен в большом числе. Нарисованная ар-Ракиком картина как нельзя лучше подходит под германское наступление на восток, в ходе которого христиане (франки, а затем немцы) воевали с язычниками-славянами. Исходя из этого, полагаю, что ар-Ракик подразумевает под сакалиба славян-язычников из района славяно-германского пограничья.

География ал-Идриси «Отрада страстно желающего пересечь мир» («Нузхат ал-Муштак фи Ихтирак ал-Афак») нацелена на определение месторасположения различных городов и стран, и этнонимы встречаются в ней сравнительно редко. Название сакалиба употребляется только в рассказе о Далматии, где автор указывает этническую принадлежность населения приморских городов. Далматии ал-Идриси посвящает два рассказа [128, с. 767–769 и 790–792]. В первом из них сакалиба отделяются от далматии, во втором — от банадика. Смысл понятия банадика ясен — речь идет о венецианцах. С далматии дело сложнее. Из городов, которые мы можем четко идентифицировать, далматии составляют население Задара, Трогира, Сплита, Рагузы и Котора. Константин Багрянородный сообщает, что жители некоторых прибрежных городов Далматии — Декатер (Котор), Раусия (Рагуза). Апалафа (Сплита), Тетрангурина (Трогир) и Диадор (Задар) — являются потомками римлян и еще называют себя римлянами [14, с. 113]. Известия Константина Багрянородного относятся к более раннему времени, чем рассказ ал-Идриси, но латинский элемент в Далматии к середине XII в., конечно, сохранялся. Судя по всему, слово далматии означает у ал-Идриси латиноязычное население далматинских городов.

Сакалиба составляют население следующих городов: Сина, Кх.тил.-ска, Д.г.вата, Ш.с.г.ну (с межзубным с) и Антибару. Некоторые из этих городов узнать довольно легко. Сина — нынешний Сень (Senj). После разгрома в начале VII в. Сень надолго обезлюдел. Латинского населения там не было, но остатки города заняли хорваты. К моменту, когда писал ал-Идриси, Сень был уже населен; первое упоминание об этом городе в источниках относится к 1116 г. [500, с. 108].

Название Ш.с.г. ну [128, с. 769] не поддается идентификации, но в другом месте ал-Идриси, повествуя о Далматии, упоминает о городе 'с.т.г. ну [128, с. 791]. Графическое сходство форм Ш.с.г.ну и 'с.т.г.ну очевидно, и, видимо, речь идет об одном и том же городе, название которого в различных источниках ал-Идриси было написано по-разному. Название 'с.т.г.ну следует читать как Истагну, т. е. Стагнон или Stamnes, современный Стон. Константин Багрянородный упоминает Стагнон как крепость в стране славянского племени захлумян [14, с. 151], и есть основания предполагать, что население городка уже тогда было славянским. При этом все время, от середины X в. (время написания книги Константина Багрянородного) до середины XII в. (время составления трактата ал-Идриси), Стон принадлежал славянским правителям, за исключением лишь краткого периода 1018–1040 гг., когда он входил в число владений Византии [500, с. 251].

Идентификация города Д.г.вата непроста. Ал-Идриси помещает его между Задаром и Шибеником [128, с. 768]. Й. Лелевель считал, что речь идет о Драчеваце [518, с. 112], но звуковое сходство слишком незначительно. Окончание г.вата следует, видимо, интерпретировать как г.рата, передачу славянского град. Так рассуждал П. А. Жобер, французский переводчик ал-Идриси [142, т. 2, с. 267], однако его идентификация с Новиградом вызывает сомнения. Ал-Идриси сообщает, что Д.г.вата — важный и крупный город (ка'ида), но применимо ли это к Новиграду, который впервые упоминается в источниках в 1206 г. [500, с. 160–161], т. е. значительно позже составления географии ал-Идриси? Думается, правомернее говорить о Биограде, расположенном на адриатическом побережье между Задаром и Шибеником. В графическом отношении форма Д.г.вата весьма близка к возможному исходному Биграта. Биоград входил в число владений Хорватии. Константин Багрянородный говорит о нем как о населенной крепости, находящейся в крещеной Хорватии [14, с. 139]. Уже в XI в. Биоград был довольно важным портовым городом, а с 1018 г. — резиденцией хорватских королей [500, с. 165]. Такой город ал-Идриси вполне мог назвать «важным и крупным». В городе, разумеется, было славянское, т. е. хорватское население.

К.с.тил.с.ка ал-Идриси характеризует как маленький городок [128, с. 768]. Его название близко к caslellesco — «похожий на замок». В этом отношении кажется вполне вероятным предположение Г. Шкриванича о том, что речь идет о Стариграде [176, с. 18]. Стариград был обнесен укреплениями [500, с. 135], и это согласуется с гипотетическим названием Caslellesco или Castellesca. К сожалению, у нас нет никаких сведений относительно этнического состава населения Стариграда в описываемую эпоху, и проверить показание ал-Идриси или сравнить его с чем-либо мы не можем.

Последний город, в котором ал-Идриси помещает сакалиба, — Антибару, т. е. Антибари, нынешний Бар в Черногории. В то время, когда писал ал-Идриси, Бар входил в состав славянского государства Дукля [372, с. 30; 345, с. 179; 352, с. 326 и далее]. Естественно полагать, что в нем была значительная славянская община.

Разбор употребления названия сакалиба в трактате ал-Идриси подводит нас к важному внутреннему рубежу настоящего исследования. Ал-Идриси — последний из восточных географов, использовавших оригинальные сведения, почерпнутые непосредственно из первоисточников. Более поздние авторы основывались уже на компиляциях своих предшественников. В следующей главе мы рассмотрим эволюцию понятия сакалиба при его переходе из одной компиляции в другую.

Глава третья Поздние компиляторы

Сведения, сообщаемые Йакутом о сакалиба, представляют собой плод компиляции более ранних источников. Наиболее полные сведения о сакалиба приводятся в разделе Саклаб географической энциклопедии «Справочник по странам и поселениям» («Му'джам ал-Булдан») [282, т. 3, с. 416]. Основу рассказа о сакалиба там составляет сообщение ал-Мас'уди из «Мурудж аз-Захаб» [ср.: 154, т. 3, с. 61–65; 291, т. 1, с. 253–254]. Это сообщение Йакут приводит довольно добросовестно (хотя и исключая фрагмент, где перечисляются названия племен), но остальные материалы о сакалиба показывают, сколь некритичным был его подход к сведениям источников. Мы уже видели, разбирая сообщение Ибн Фадлана, что Йакут, пересказывая его, без колебаний применял название сакалиба к волжским булгарам. Некоторые из сообщаемых в разделе Саклаб сведений имеют к сакалиба еще более отдаленное отношение, например, упоминание о прозвище Саклаб, дававшемся за внешнее сходство с сакалиба (надо заметить, что речь идет о кличке Саклаб, а не о нисбе ас-Саклаби). Еще более показательно отнесение к рассказу о сакалиба фрагмента о городе Саклаб близ Сантарена [282, т. 1, с. 416; 148, т. 2,с. 123]. На деле речь идет о слове «Скалабис», названии древнего римского поселения на месте Сантарена, не имевшего с сакалиба ничего общего. Можно заключить, что сведения Йакута о сакалиба представляют собой лишь собрание фрагментов, мало связанных друг с другом и объединенных лишь наличием слова с графикой с.к.л.б.

Сведения о сакалиба, приводимые у ал-Казвини, собраны из более ранних источников. Рассказ о сакалиба представляет собой компиляцию сведений Ибн ал-Калби (ум. около 820 г.), ал-Мас'уди, Ибн Фадлана и Абу Хамида ал-Гарнати [226, т. 2, с. 414]. При этом, подобно Йакуту, ал-Казвини не пытался выяснить смысл понятия сакалиба, но просто следовал за своими источниками. Копируя рассказ Ибн Фадлана, он исходил из того, что сведения о волжских булгарах относятся к сакалиба. «И он, — пишет ал-Казвини, предваряя цитату из Ибн Фадлана, — упомянул об удивительных обычаях у сакалиба» [226, т. 2, с. 414]. Еще более ярко такой подход проявляется у ал-Казвини, когда он берется цитировать Абу Хамида ал-Гарнати. Ал-Казвини просто переписывает у Абу Хамида фрагмент за фрагментом, не обращая внимания, к кому относятся сведения. В результате, в число сакалиба попадают у ал-Казвини подчиненные волжским булгарам угро-финские племена, которые сам Абу Хамид к сакалиба не причислял [ср.: 85, с. 24–25].

Один из приводимых у ал-Казвини фрагментов, в котором упоминаются сакалиба, — описание «города М.ш.ка» — восходит к сообщению Ибрахима Ибн Йа'куба. Мы уже видели, что ал-Казвини знал и цитировал рассказ Ибрахима через посредство ал-'Узри, причем местами искажал оригинальный текст. Это наблюдение, по-видимому, верно и в случае с «городом М.ш.ка». Описание этого города у ал-Казвини гибридно и составлено из фрагментов, которые у Ибрахима Ибн Йа'куба относятся к столице князя ободритов Накона [232, с. 331] и владениям Мешко I [232, с. 333]. Смешение двух фрагментов осуществил, кажется, скорее ал-Казвини, чем ал-'Узри: ал-Бакри, младший современник ал-'Узри, приводит текст Ибрахима Ибн Йа'куба правильнее, чем ал-Казвини.

Сакалиба упоминаются у ал-Казвини еще в двух фрагментах, посвященных городам Зост (Шушит) и Падерборн (Ват.р.б.руиа) [226, т. 2, с. 413 и 415 соотв.]. Оба города, согласно ал-Казвини, стоят в земле сакалиба. Если полностью принимать данные фрагменты на веру, в сакалиба следует видеть немцев. Между тем мы слишком плохо знаем, как сформировались эти фрагменты, чтобы делать на их основе выводы об идентификации сакалиба. Возможно, ал-Казвини позаимствовал их у ал-'Узри вместе с другими сведениями о Европе. Ал-'Узри использовал различные источники, и откуда он взял рассказ путешественника, наверняка андалусского, побывавшего в Зосте и Падерборне (отсутствие прямых указаний не дает возможности приписать сведения Ибрахиму Ибн Йа'кубу), — неизвестно. Перед нами, таким образом, фрагменты из неизвестного источника, прошедшие по меньшей мере через одного передатчика (ал-'Узри) и включенные в географию ал-Казвини, который, как мы видели, часто искажает текст при копировании. Учитывая все это, вряд ли можно однозначно заявлять, что в первоисточнике население Зоста и Падерборна именовалось сакалиба.

География Ибн Са'ида определяется несколькими характерными особенностями. Автор ставил перед собой задачу представить сведения обо всех странах мира, но решить ее пытался путем компиляции, дополняя информацию старых источников более современными сведениями. Стремление свести данные разнородных источников в систему привело к многочисленным ошибкам, которые хорошо видны в части, интересующей нас, т. е. в описании северных народов. Так, столицей венгров Ибн Са'ид считал город Т.р.н.бу, в котором вряд ли можно видеть что-то иное, нежели столицу Болгарии Тырново [268, с. 193]. В свою очередь, болгары, среди которых христиане и мусульмане, помещаются на реке Т.наб.р. с, сочетающей в себе, подобно Т.на'ису ал-Мас'уди, черты Днепра и Дона [268, с. 204].

Название сакалиба употребляется у Ибн Са'ида несколько раз. В некоторых случаях Ибн Са'ид пересказывает сведения Ибрахима Ибн Йа'куба — когда говорит о городе Г.раз (г.рад у Ибрахима) [268, с. 200; ср. 232, с. 331], «городе М.ш.ка» [268, с. 201] и еще одном неназванном городе, в описании которого сплелись сразу несколько рассказов [268, с. 201]. По Ибн Са'иду, этот город имел двенадцать ворот (как у «города лютичей» — в.л.таба — Ибрахима Ибн Йа'куба [232, с. 334]), но принадлежал самому могущественному царю сакалиба и был завоеван племенем Куйатийа (Ибн Са'ид воспроизводит здесь рассказ о царе Мадж.ке и народе в.линана) [268, с. 201][110]. Куйатийа Ибн Са'ида, очевидно, близка к слову Куйаба, производной от названия Киева и названию одного из племен русов в исламской литературе [219, с. 225–226; 279, с. 336; 128, с. 917]. Вероятно, Ибн Са'ид отождествил в.линана и в.л.таба с названием племени русов. Такое отождествление весьма показательно. Читая географию Ибн Са'ида, можно заметить, что он, используя сведения Ибрахима Ибн Йа'куба, помещал упомянутые андалусским путешественником народы гораздо восточнее. В представлении Ибн Са'ида, существовал некий «великий остров сакалиба»; его главным городом был Булгар, и туда же помещались русы и пруссы (сведения о последних взяты у Ибрахима Ибн Йа'куба) [268, с. 202].

Интересно сообщение Ибн Са'ида о «великой горе сакалиба». Из этой горы, по словам Ибн Са'ида, вытекает река Д.н.с.т [268, с. 202][111]. Из более ранних авторов о реке Д.н.с. т упоминает только ал-Идриси [128, с. 904, 909,955][112], трактат которого был одним из источников Ибн Са'ида, но при сравнении текстов этих двух авторов прямых аналогий не обнаруживается. В то же время у Ибн Са'ида есть место, близкое к одному фрагменту трактата ал-Идриси, где речь идет о реках. Источники реки 'сл (с межзубным с), по ал-Идриси, находятся в горе, именуемой 'с.кас.ка[113]. Некоторое время они текут на запад, затем сливаются воедино; далее река поворачивает и течет уже на восток. Подойдя близко к земле русов (Ард ар-Русиййа), она раздваивается; один рукав течет к Матрахе (Тмутаракань) и вливается в море, другой — направляется к Хазарии и впадает в Каспийское море [128, с. 929]. В этой реке нетрудно узнать Волгу (конъектура Исил или Асил — Итил/Атил), хотя рукав, направляющийся к Тмутаракани, можно отождествить только с нижним течением Дона. Такие представления ал-Идриси основываются, очевидно, на сведениях о том, что от волго-донского волока можно было плыть вниз либо по Дону (и далее до Тмутаракани), либо по Волге.

Наличие этих двух возможностей, очевидно, сбило с толку и информаторов ал-Идриси, и его самого; они сочли, что речь идет об одной реке, раздваивающейся на два рукава. Проследим теперь более подробно описание Ибн Са'ида. Река Д.н.с. т вытекает из гор сакалиба (Джабал ас-саклаб) и течет на запад; путь по этому отрезку реки занимает один месяц. Затем река поворачивает на восток и разветвляется на две части, которые разделяет остров. После этого она впадает в морена котором стоит Судак (бахр Судак) [268, с. 202–203]. Сходство описания говорит за то, что оба автора повествуют об одной и той же реке. Ибн Са'ид, таким образом, не копирует у ал-Идриси, но использует его материалы, приспосабливая их к своим собственным географическим воззрениям. «Горы сакалиба» Ибн Са'ида — результат его интерпретации понятия «горы 'с.кас.ка» ал-Идриси. Ибн Са'ид пытается связать рассказ об этих горах с другими сведениями ал-Идриси, в результате чего горы сакалиба примыкают к упомянутому у ал-Идриси хребту Кукайа. То же самое происходит и с названием реки, которое Ибн Са'ид ставит по своему усмотрению.

'Fp Таким образом, сведения о сакалиба в географии Ибн Са'ида — плоды компиляции фрагментов более ранних источников (Ибрахима Ибн Йа'куба и ал-Идриси) на основе собственных представлений автора. Если следовать воззрениям Ибн Са'ида, то страной сакалиба приблизительно следует считать территорию Руси. В то же время Ибн Са'ид всего лишь компилировал довольно далекие друг от друга данные источников; поэтому точности в определении понятия сакалиба нет.

В географии Абу-л-Фида' «Перечень стран и поселений» («Таквим ал-Булдан») название сакалиба почти не встречается. Оно появляется лишь тогда, когда Абу-л-Фида' цитирует других авторов — прежде всего Ибн Са'ида (о столице верховного правителя сакалиба [98, т. 2, ч. 1,с. 206][114], о городе Г.раз и «великом острове сакалиба» [98, т. 2,ч. 1, с. 221])[115]. Один фрагмент восходит к утерянной географии конца X в. ал-Мухаллаби [98, с. 207]. Лишь однажды Абу-л-Фида' без ссылки на источники упоминает о сакалиба, но фрагмент специально им не посвящен (описание Окружающего моря; сакалиба помещаются на его берегу) [98, т. 2, ч. 1, с. 174]. Столь редкие упоминания о сакалиба у Абу-л-Фида' объясняются, прежде всего, его слабой осведомленностью о северных странах. О недостатке сведений о них он сам говорит в начале книги [98, т. 2, ч. 1, с. 4]. Основной источник Абу-л-Фида' о северных странах — Ибн Са'ид, у которого взяты несколько фрагментов о сакалиба. Но сведения Ибн Са'ида о сакалиба, как мы видели, отнюдь не богаты, а кроме того, неточно передают данные первоисточников. Эти недостатки переходят и в трактат Абу-л-Фида'.

География ад-Димашки «Наилучшие [рассказы] о диковинах суши и моря» («Нухбат ад-Дахр фи 'Аджа'иб ал-Барр ва-л-Бахр») тоже представляет собой компиляцию. Сведения автора, в том числе о сакалиба, восходят к более ранним источникам, но по некоторым особенностям подачи материала можно заключить, какой смысл вкладывал автор в интересующее нас понятие. Наиболее показателен в этом отношении раздел, специально посвященный сакалиба [70, с. 261]. Источники ад-Димашки здесь — ал-Мас'уди [ср.; 291, т. 1, с. 254], ал-Бакри [ср.: 232, с. 336][116] и ал-Идриси [ср.: 128, с. 917]. Цитата из ал-Идриси для нас наиболее важна, так как именно в ее подаче лучше всего виден подход ад-Димашки. Племена, которые у ал-Идриси называются племенами русов, у ад-Димашки предстают как племена сакалиба. Сходным образом в другом фрагменте, упоминая о варягах (варанк), ад-Димашки называет их «самыми настоящими сакалиба» (саклаб ас-сакалиба) [70, с. 133]. Встречаются также такие понятия, как «река русов и сакалиба» [70, с. 106][117] и «море варягов и сакалиба» [70, с. 23, 139][118]. Очевидно, для ад-Димашки сакалиба были прежде всего населением Руси — вплоть до самых дальних ее пределов, то есть Ладоги, за которой начиналось Балтийское море или море варягов и сакалиба.

Упоминания о сакалиба встречаются у Рашид ад-Дина в его истории Европы. Историю предваряет географическое описание, составленное частично на основе восточных, частично — на основе европейских материалов. В этом описании сакалиба упоминаются дважды. Один раз страны русов, тюрок и сакалиба помещаются на север от земли ифрандж, куда входят Испания, Франция и Германия [109, с. 1]. Соседство с русами и тюркскими народами указывает на то, что сакалиба следует искать в Восточной Европе, точнее, в ее северной части. Это предположение подтверждается другим фрагментом Рашид ад-Дина о сакалиба, в котором говорится, что Русь называют Саклаб [109, с. 6]. Следует заметить, что оба эти упоминания принадлежат самому Рашид ад-Дину; мы не видим, по крайней мере, никаких прямых параллелей с другими авторами. Можно заключить, что в представлении Рашид ад-Дина название сакалиба применялось к населению Руси.

Трактат ал-Хаджари «Книга способствующего победе религии над неверными» («Китаб Насир ад-Дин 'ала-л-Каум ал-Кафирин») — рассказ о поездке автора в 1611–1613 гг. в Европу (Франция и Голландия) и состоявшихся у него там теологических диспутах. Ал-Хаджари, правда, не встретил сакалиба, зато в его сочинении обнаруживается один интересный географический фрагмент, в котором автор пытается возродить старинную систему разделения обитаемой суши на четыре части. Одна из этих частей — Европа, и вот какие сведения о ней, в частности, излагаются: «Сосед исламского мира — султан Аламании; мне кажется, что они (жители Аламании. — Д.М.) — сакалиба, упоминаемые в историях на арабском языке» [35, с. 121]. Под Аламанией, безусловно, разумеется Германия.

Приведенный фрагмент — хорошая иллюстрация того, каким образом позднейшие авторы переосмысливали понятие сакалиба, фактически вкладывая в него новое значение. Ал-Хаджари, как он сам оговаривается, выражает собственное мнение, совмещая почерпнутые из книг сведения с информацией, полученной во время поездки. В результате этого совмещения слово сакалиба теряет свое первоначальное значение, приобретая новое, которое, как и в этом случае, часто отличается от прежнего.

Подведем итоги проведенного анализа. Основной вывод, кажется, заключается в следующем: в исламской литературе слово саклаби применялось, как правило, к славянам. Это особенно характерно для тех авторов, которые сами побывали в землях сакалиба (исключение составляет только Ибн Фадлан, но он, как мы видели, совершил ошибку еще до начала своего путешествия и в дальнейшем следовал ей). Однако по мере того, как данные о сакалиба отдалялись от оригинальных источников, переходя из произведения в произведение, они подвергались все большим искажениям. Искажения эти были связаны с недобросовестностью при копировании (ал-Казвини), стремлением объединить сведения обо всем, называемом с.к.л.б, вне зависимости от того, к кому они относятся (Йакут), или попытками компиляторов приспособить данные о сакалиба к собственным представлениям (ал-Мас'уди, Ибн Са'ид). Между тем эти дефекты относятся скорее к погрешностям поздних авторов при работе с источниками, чем к сознательному употреблению слова сакалиба в расширенном значении. Можно заключить, что слуги-сакалиба, которых мы видим в исламском мире, — в основном славяне. В то же время анализ источников показывает, что возможность ошибки, то есть зачисления в сакалиба не-славян, существует. В свете этих наблюдений наиболее разумным кажется следующий подход к слугам-сакалиба. Понимая, что название сакалиба обозначало, как правило, славян, можно условно считать, что встречающиеся нам слуги-сакалиба — славяне. Но так как вероятность ошибки все-таки нельзя исключить, прямо говорить о славянах, как это делают многие специалисты, неправомерно. В дальнейшем изложении сакалиба будут именоваться только этим словом.