Глава двадцатая

С Адой у меня был разговор короткий. В общем, все проходило так:

Пришла я, как и обещала, ровно в двадцать один ноль-ноль. Адоника открыла мне дверь и тут же села на стул, зажмурив глаза. Свет в ее комнате был погашен, а окна зазанавешаны. Наверное, спасается от тени таким образом.

Я по-хозяйски включила свет, не обращая внимания на протестующий крик Ады, и захлопнула дверь.

– Итак, вот мы и наедине, да?

Она дрожала, сжавшись в комочек. Да, сейчас мы не в равных положениях. Прочитала короткое заклинание. Воздушница вздрогнула и выпрямилась.

– Это закончилось? – прохрипела она, ее глазам стало возвращаться осмысленное выражение.

– Только не надо тут, – презрительно фыркнула. – Я не парни, понятно?

Она усмехнулась и кивнула. У меня было такое ощущение, что тварюга меня ни капельки не боится. Наверняка думает, что я ничего не смогу сделать.

– Итак, А-доч-ка, что это у нас за бунт, м? – ласково спросила я. – А последствий не боишься?

Адоника подняла голову. В ее глазах мелькнуло превосходство, она встала и подошла вплотную ко мне.

– Да что ты мне сделаешь? Ты, ведьма, мне, воздушнице? Тут нет твоих баночек, скляночек и заклинаний, а воздух – он везде!

Я улыбнулась и наклонила голову.

– Намекаешь на мою беззащитность?

– В корень зришь, – хмыкнула она.

А я... я расхохоталась. Боги, она такая смешная в своем ложном могуществе!

– Чего ты смеешься, букашка?! – спросила она.

Еле сдерживая новую волну смеха, сказала:

– Ой, я не учла, что нужно поработать над твоим остроумием! Хамить тоже нужно уметь!

Она прищурилась.

– Ты такая жалкая, Арамира, но ничего. Сейчас ты узнаешь, каково это быть не на высоте в данной ситуации!

Она с решительным блеском в глазах, сделала пас рукой, и меня прижало к стене.

– И что ты будешь делать? – спросила я, усмехнувшись. – Душить меня? Ой не надо, пожалуйста! – запричитала с ложным страхом. – Прошу, не убивай меня! – засмеялась.

– Как ты можешь так себя вести в проигрышной ситуации?! – зло выкрикнула она. – Ты в пролете!

– Я?! – поразилась до глубины души. – Пока нет, ведь ты любезно прижала меня к стене, когда я уже начала уставать. А там, посмотрим как оно дальше.

– А дальше ты будешь хрипеть и умолять меня прекратить! – процедила эта гадина и уже приготовилась сделать очередной пас, как вмешалась я:

– М-м-м, Адочка, солнышко, обернись, пожалуйста, мне кажется это к тебе.

Она обернулась и, завопив, сиганула на кровать. Там стояла... ну да... моя очаровательная девушка из зеркала. Надо же, как я ошиблась, прочитав вместо отмены заклинания, его модернизацию! Ай-яй-яй! Ну что я за растяпа?! Воздушные потоки отступили, и я встала на ноги, посмотрела на сжавшуюся в диком ужасе Аду.

– По-моему, ты зарвалась, тварюга падонистая, – сладко сказала я. – Мы с тобой как договаривались? Ты меня слушаешь, и я обеспечиваю тебе свадьбу с ректором. Все просто. Но нет же! Тебе обязательно надо влезть и все испортить! Поручусь ли я за то, что ректор на тебе женится, да что там женится, просто с тобой переспит? Нет. Ты делала все с точностью до наоборот всему тому, что я говорила тебе. И я что-то не припоминаю, что бы в нашем договоре были такие пункты, как выход моей сущности, настраивание против меня моих же друзей и отравление! Может я что-то пропустила? Дай подумать... Погоди-ка, нет! Такого просто не было!

Я сложила руки на груди.

– Короче так. Запомни вот это очаровательное создание, – я показала пальцем на девушку-кошмарик. – Потому что если ты еще раз, еще хоть раз сделаешь что-нибудь из ряда вон выходящее, она будет очень рада с тобой побеседовать.

Удовлетворенно посмотрела на Аду. Повернулась к кошмарику.

– Особо ее не мучай. Максимальное физическое повреждение – царапина. Понятно? Мне она нужна в трезвом уме. Потом сразу в зеркало, – и уже Аде: – Сладких снов, золото мое.

Дверь я закрывала под крики этой твари, чувствуя себя отомщенной. Теперь она не посмеет и пальцем ткнуть в мою сторону!

Стала волнами накатывать усталость. Ой, надо скорее бежать в комнату, а то усну прямо в коридоре.

Наутро меня вызвали в кабинет к ректору, где наругали за использование магии без присмотра преподавателя, и назначили наказание: запечатывание сил на неделю. Я, было, заикнулась про то, что это незаконно. Но ректор продемонстрировал мне устав, где собраны все санкции, а затем открыл последнюю страницу, которая была заверена самим королем. Желая рвать и метать от бессилия, я зло смотрела на аморта, а тот виновато сказал: «Такие правила». В общем, меня опечатали. Парней, как и обещала, помутузила денек, а утром сказала, что ни капельки не злюсь, и они могут прекратить делать такие виноватые мордашки. Тут же последовала пытка обнимашками, и вот что странно: у меня опять зачесался затылок! Просто поразительно! Я отстранила от себя Колина, отошла, и боль стихла, затем подошла к нему и обняла, и она появилась! Парни подивившиеся моему странному поведению, начали спрашивать: «Что такое?». Ответив: «Не важно», задумалась. Как-то это очень подозрительно... И есть у меня даже определенные домыслы и догадки... Поймала себя на мысли, что не хочу ничего говорить парням. И ведь помню, к чему это привело в прошлый раз, но все равно никакого желания поделиться с ними проблемой не было... И я не то, чтобы не доверяла или была обижена, пока я не могу это объяснить.

Как только занятия закончились, я пошла в почти уже родной кабинет. По привычке мило оскалилась секретарю, доведя его до икоты, постучалась и вошла. Ректор не сидел за столом, не стоял у окна, не искал что-то в шкафу, не пил чай – его вообще не было! Уперла руки в бока, сдула локон, упавший на лоб, поправила шляпу и осмотрелась. Ну и где его хмыри носят?! У меня вообще-то важный разговор!

Но вот дверь открылась, явив аморта. Заметив меня, он хмыкнул.

– А я-то думаю, чего это мой секретарь под стол спрятался...

Хмуро смотрю на него. Он тяжело вздохнул, рукой убрал волосы назад, прошел к своему столу, присел на столешницу, скрестил ноги и покорно сказал:

– Кричи.

– А чего это вы мне приказываете?! – тут же взъелась я.

– Не приказываю, а принимаю неизбежность. Ты сердитая, нога у тебя дергается, шляпа торчком стоит – короче, криков и разборок не миновать.

Я сильнее нахмурилась.

– Мне не нравится, когда мои действия предугадывают!

Он махнул рукой и ухмыльнулся.

– О, успокойся, ежик, ты как вечный сюрприз. Так что не переживай по этому поводу!

Я закрыла глаза. Так, мы ушли от темы. Собрала всю свою злость и возмущение и выпалила:

– Почему вы мне солгали?!

Открыв глаза, заметила неприкрытое удивление Даринера мин Самитрэна.

– Боги, когда такое было?

– Вы мне сказали, что метка ваша дурацкая исчезнет, а ничего подобного не произошло! Следовательно, вы солгали, следовательно, вы виноваты, так что убирайте теперь с меня эту гадость! Вот! – я даже ногой топнула.

Он рассмеялся.

– Боюсь, это невозможно...

– Что?! – от возмущения у меня даже дыхание перехватило. – То есть как «невозможно», мне, что эту мерзость до конца жизни на себе носить?!

Он улыбнулся.

– Нет, ну почему же... – скрестил руки на груди, – только до тех пор, пока не выйдете замуж.

Я облегченно выдохнула, но потом прищурилась:

– За вас? – уточнила подозрительно.

В ответ – ухмылка.

– Можно и за меня, но это не обязательно.

Тоже сложила руки на груди.

– А как это я, интересно, замуж выйду, если при прикосновении мужчин ваша метка жжется!

Он пожал плечами.

– Твои проблемы.

Зло пыхтя, подошла к нему и, ткнув пальцем в его грудь, прошипела:

– Нет, это твои проблемы. Ты мне ее поставил, без моего, кстати, на то разрешения, ты и убирай!

Он, приблизив лицо к моему, понизив голос, сказал:

– Не могу. Но даже если бы мог, не стал.

Прищурилась.

– А если вы женитесь она пропадет?!

– На тебе? – скопировал он мой тон.

– Нет! – рыкнула я.

Кивнул.

– Прекра-асно, – мурлыкнула я. – Прощайте!

Развернулась и ушла, услышав вслед: «До свидания».

Дни с опечатанной магией – официально худшие дни в моей жизни. Всю неделю я ходила надутая и сердитая, парни, Аля и в особенности Адоника старались лишний раз меня не нервировать. И вот в воскресенье вечером, когда я, наконец-то, была в более-менее сносном расположении духа, можно даже сказать, приподнятом, предчувствуя «распечатку», кое-кто коварно загубил все мое настроение. Нет. Назвать, то, что сделала Метюха «загубить» – просто ничего не сказать! Эта козявка поглумилась надо мной, поиздевалась!

Я, выйдя из душа в полотенце, напевала себе под нос пришедшую на ум песню, медленно, чуть пританцовывая, приближалась к шкафу, затем открыла дверцу и узрела это! Моя бедная, последняя ночнушечка была клочками разбросана по полкам, один из лоскутков сиротливо упал на пол. Я расширившимися от ужаса очами понаблюдала за его падением, сглотнула, пару раз хлопнула глазами, а потом как заору:

– Метюха, твою ж хмыреву бабушку!

В углу кто-то дернулся, я метнула туда полный гнева взгляд. Моя метла почти слилась со стеной, вжавшись в нее до упора.

– Это твоя работа?! – грозно спросила я.

Она затрясла всеми веточками и даже покачала черенком, мол: «Нет, упаси боги! Как ты могла такое подумать?! Я тут в уголочке стою никого не трогаю...».

– А чего это ты дергаешься?! – сделала шаг в ее сторону. – Чего дрожишь, если не виновата?!

Еще один шаг, метла замерла на секунду, а потом вылетела из угла и отлетела на другой конец комнаты.

– Стой, зараза! – крикнула я и кинулась за ней.

Метла улепетывала, как могла. Я схватила метательный снаряд мимикрирующий под подушку, замахнулась и бросила его в Метю.

– Это, мать твою, была последняя нормальная пижама! – взбешенно рыкнула. Метла поднялась к потолку, и затаилась в углу.

– Ты думаешь, что являешься блесточкой, и тебя среди паутины не видно?! – заорала я. – Спешу тебя расстроить, ты – дерево, и тебя заметно!

Она вроде оскорбилась и отвернулась.

– Спускайся, Метюха!

Подняла подушку и кинула ее снова, но Метя увернулась.

– Кому говорят, слезай! Не будь тряпкой!

Метла изобразила неоднозначное движение прутиками, которое я поняла так: «Ты уж определись кто я: дерево или тряпка». Снова метательное движение с моей стороны и уворачивающееся с ее. Так продолжалось еще некоторое время, пока я не устала и не села на кровать. Сгорбив спину и уперев локти в колени, спросила:

– Ну, вот зачем ты это сделала, а?!

Затем тяжело вздохнула и пошла искать какую-нибудь длинную футболку в своем гардеробе. Но случилось чудо! Я, оказывается, совсем забыла про пеньюар! Слава богам, все же это лучше, чем ничего! Натянула на себя шелковое безобразие и пошла ложиться баиньки. Через некоторое время вошла Аля, удивленно посмотрела на Метю, зависшую под потолком, на грустную меня, и спросила:

– А чего это у вас произошло?

– Этот дезертир, под верного друга косящий, уничтожил мою пижамку, и мне пришлось надевать вот это! – я указала пальцем на одежду.

Подруга присвистнула:

– Клевый прикид аля «Держитесь мужики, сейчас всем будет плохо»! Откуда взяла?

– Брат подарил, – буркнула я.

– Мне бы такого брата, – завистливо застонала она, а потом нахмурилась. – Подожди-ка, это разве не пеньюар из последней коллекции Мировски?

Я молчала. Аля подошла поближе, присмотрелась и кивнула:

– Точно! Он самый! И откуда у тебя брат с такими деньжищами, а?

Я отмахнулась.

– Какие деньжищи? И какая коллекция Мировски?! Обычный пеньюар с рынка, не бери в голову...

– Ну да, ну да, и в магазинах элитных мы умеем себя вести совершенно случайно, – как бы между прочим заметила она. – Темнишь ты что-то, Арамира! Может, ты какая-нибудь беглая аристократка, м?

Я фыркнула.

– Читай поменьше светских журналов и любовных романчиков и не будет тебе всякая ересь в голову лезть!

Она указала двумя пальцами на свои глаза, потом на мои.

– Я слежу за тобой, детка!

Рассмеялась.

– Иди давай, агент ноль-ноль-семь!




***

Ночью я проснулась от того, что меня кто-то стукал по плечу. Отмахнулась, было, и закрылась одеялом, но как бы не так! Этот кто-то оказался весьма настойчивым! Продрала сонные глаза и увидела перед собой метлу.

– Изыди, исчадие ада! Ты мне еще вечером надоела! – застонала я, и тут же получила по плечу черенком. – Ай! Прекрати!

Посмотрела грозно на эту мучительницу, она чуть взлетела, и я увидела, что в прутиках у нее что-то зажато. Присмотрелась.

– Это... это... Метя! Мать твою... Ну-ка положь мою книгу! – рявкнула, что было силы.

Эта поганка сперла бабушкин томик с заклинаниями! Бесценную рукопись!

Метла в ответ на выдвинутое требование снова ударила меня и помчалась к двери, я, недолго думая, – за ней. Вот уж что меня поразило до глубины души, так это то, что дверь открылась! Но это были еще даже не цветочки, а так листики какие-то, потому что сбежав по лестнице, я увидела, что дверь общежития распахнута и метла застыла в проходе!

– Метла! Живо вернись! – скомандовала я, поджимая пальцы на ногах.

Засранка и не подумала меня послушать! Она затрясла передо мной книгой! С рыком бросилась за ней, и мы оказались на улице! На улице, товарищи! Но это не возможно, так как на общежитие вешается после десяти защита, и никто не выйдет и не зайдет! Я попробовала вернуться назад, но меня оттолкнуло от прохода. Замерла, в шоке глядя на дверь, и решила, что это сон! Всего лишь идиотский сон! Но босые ноги очень уж реально мерзли и не давали мне не поверить в реальность. Получила новый удар по плечу. У меня там скоро синяк будет! Зло оглянулась и посмотрела на козу обыкновенную, метелкой именуемую. А она, удостоверившись, что я смотрю, понеслась дальше.

– Куда?! – заорала и кинулась за ней.

Полная луна освещала путь, все вокруг приобрело сказочные очертание и оттого казалось выдуманным. Я пробегала мимо ненастоящего столба, ненастоящего склада, мимо огромной выдуманной академии... Метла держала курс на только ей ведомую цель. Я прибавила ходу и почти дотронулась до ее веточек, как она завернула к преподавательским домикам и тоже ускорилась, улетая далеко вперед. И что ей там-то надо?! Кинулась за ней, а дальше... Ее я увидела только тогда, когда Метя черенком долбилась в дом к ректору. Боги! У меня волосы встали дыбом! Я подскочила к ней, ухватила за древко, прижала к груди и только принялась улепетывать, как случилось страшное. Дверь открылась.

Ректор застыл, как и я. Мы в шоке смотрели друг на друга: я – потому что, ну, такое приключение для не совсем проснувшейся меня, с финальным выходом аморта – явный перебор, а лорд – потому что увидеть у себя на пороге полуголую девицу в откровенном пеньюаре, прижимающую к себе метлу – это зрелище для стойких (в прямом и переносном значении этого слова) мужиков. А еще меня поразило то, что на нем были солнечные очки! Да-да, не больше и не меньше! Я пыталась сообразить, где он нашел ультрафиолетовые лучи, от которых собственно собрался защищать глаза, или «блатным солнце светит всегда», м?

– Мира, зачем ты пришла? – отмер он, сглотнув.

– Это не я! – начала активно отпираться.

Аморт оперся плечом о косяк, хвост обернулся вокруг ноги.

– Да, а кто? – скептично спросил он.

Я выставила перед собой метлу.

– Это вот она!

– М-м, она тебя похитила, перетащила к моим дверям, а потом взяла твою руку и постучалась ей?

– Примерно, – кивнула я.

Ректор потер лоб.

– Это такая ересь, Мира, в которую еще пять месяцев назад я бы ни за что не поверил, но зная тебя...

– Будто это я виновата, – буркнула, а потом услышала какой-то подозрительный звук, знаете будто дерево ломается, удивленно посмотрела в сторону источника и снова застыла в шоке.

Рука аморта сжимала косяк с такой силой, что бедное дерево крошилось!

– А чего это вы... – начала я.

Метла не дала мне договорить. Почувствовав, что я ослабила захват, она вырвалась и ударила ректора по лбу. Я прижала ослабевшую, замерзшую руку ко рту. Ректор зашипел, метла отлетела от нас на добрых два метра, а очки, издавая прощальный треск, полетели на пол. Я в отупении проследила за их падением, перевела взгляд на лицо аморта, будто ожидая увидеть там как минимум третье ухо и замерла.

– А почему у вас глаза светятся? – спросила, с восхищением глядя на... собственно предмет вопроса.

Разноцветные радужки сияли, манили, звали нырнуть в омут с головой, отдаться чему-то неизведанному, непонятному, притягательному. Неосознанно сделала шаг вперед, стремясь приблизиться. Будто в опьянении дотронулась до щеки аморта, и руку пронзило миллионами иголочек. Ощущение такое потрясающее, что я, желая продлить его, нежно веду рукой по скуле тяжело дышащего мужчины, касаюсь костяшками пальцев заостренных и трепещущих крыльев носа, задеваю губы, постепенно спускаясь к шее. Словно вдалеке я слышала все тот же скрежет ломающегося дерева, но мне было все равно, я зациклилась на невероятных ощущениях, возникающих при прикосновении к аморту.

– Мира, – предостерегающе не то прорычал, не то простонал он.

Я не отреагировала. Ничего не видела перед собой кроме его глаз, ничего не чувствовала, кроме пожара внутри и его кожи под пальцами. И снова:

– Мира, – прозвучавшее, как его поражение и моя победа.

В следующее мгновение горячие руки оказались на моей талии, а губы смяли мои в грубом поцелуе. Этот момент был как взрыв мириадов фейерверков, как столп пламени, взметнувшийся в небо, как цунами, как...

Закрыв глаза, запустила руки в его волосы, прижимая аморта к себе. Его руки были повсюду, ненасытные, голодные. Грубые и одновременно сводящие с ума от нежности прикосновения устраивали настоящий взрыв в моей голове. Будто через толщу воды услышала, как хлопнула дверь, а затем меня прижали к чему-то холодному. Я закинула ноги ему на талию, и он тут же подхватил меня под ягодицы, не переставая целовать.

Только горячие губы, терзающие мой рот, только грубые прикосновения, заставляющие меня плавиться внутри, только наше дыхание в унисон, только его глаза, стоящие перед мысленным взором, будто клеймом выжженные в моей памяти. Его губы спустились к шее, и дальше вниз, а я не выдержала и протяжно застонала. Он тут же подхватил мой стон, поймал звук, срывающийся с моих губ.

Еще мгновение, и я лежу на прохладных шелковых простынях, он нависает надо мной, вглядывается в мое лицо, закусив губу, сдерживает себя. В течение нескольких мгновений тоже пытаюсь смотреть на него, но не выдерживаю, закрываю глаза, закидываю ноги на его талию, и начинаю скользить по его телу вверх и вниз, он издает стон. От этого звука все внутри меня пылает.

Чувствую, как задирается тончайший шелк моего одеяния, секундное ощущение прохлады на животе, которое тут же заменяется жаром его тела.

– Ты с ума меня сводишь, – рычит он, целует так, что я теряю мироощущение, а затем...

Я остаюсь одна. Поднимаюсь на локтях, судорожно озираюсь, стремясь найти его глаза. Замечаю аморта, вцепившегося в окно, с опущенной головой.

– Даринер, – зову я, мой голос вибрирует, вижу, как он дергается, а мне невыносимо без его прикосновений, без его глаз.

– Уйди, Ари, – почти стонет он.

Куда уйти? Зачем уйти? Как уйти?

– Даринер, иди ко мне, – зову его, не понимая, что происходит.

Но он все не приближается, а ко мне все возвращается разум. И ровно в то мгновение, как я вскакиваю с кровати, в ужасе осознавая, ГДЕ и ЧТО я делаю, а главное С КЕМ. Выдержка ректора, похоже, лопается, и он с рыком подлетает ко мне. Кое-как сообразив, что, скорее всего, на меня каким-то образом влияют его глаза, я тут же зажмуриваюсь и вопя как иерехонская труба, вылетаю из его комнаты. Адреналин, смешиваясь со страхом и азартом, бурлит в крови. Открываю глаза на лестнице и несусь вниз, судорожно одергивая пеньюар, кидаюсь к двери, дергаю за ручку. Бабушка моя! Закрыто! Лихорадочно ищу замок, чувствую горячее дыхание над ухом.

– Попалась, – промурчал аморт.

Я вскрикиваю, прижимаюсь лбом к двери, слышу: «Вам», горячее тело позади меня исчезает. В ужасе оглядываюсь и вижу метлу, которая и приголубила ректора. Первая мысль: «Ой, бабушка, ему же, наверное, больно!». Вторая: «Ну все, писец, теперь точно отчислят». А Метя сдав назад, набрала разгон и – ба-а-амс! – дверь открыта. Простив этой поганке все, что она натворила, вскакиваю на нее, и мы улетаем в закат, ну, точнее в рассвет.

На входе в общежитие мы опять же очень легко преодолели барьер и открыли дверь, затем понеслись вверх по лестнице, добрались до комнаты, захлопнули дверь, закрыли ее. Я слезла с метлы, подошла к стене и тихонечко по ней сползла.

Что сейчас было?! Как это объяснить?! В голове после пережитого пустота. Я полностью опустошена.

С помощью метлы добралась до кровати, упала на нее и вырубилась. Все, гейм овер, чур меня лет пятьдесят не трогать.

Загрузка...