Шеф Пьер

Глава 10

Пьер

— Холли, пожалуйста, не засыпай. Я уже вызвал полицию и скорую помощь. Они будут через несколько минут.

— Пьер, что он сделал? — спрашивает Ангус, делая шаг в сторону пьяного придурка, валяющегося на дороге.

Смотрю на Холли и вижу, как ее глаза начинают закатываться. Хоть она и сидит на земле, прислонившись к машине, она покачивается и еле держится в вертикальном положении.

— Холли, — говорю я, подбегая и опускаясь на колени перед ней. Она отчаянно пытается оставаться в сознании, но скоро просто отключится. У нее вполне может быть сотрясение мозга из-за того, что пьяный мудак ударил ее головой об машину.

И этот ужасный, тошнотворный звук, когда ее лицо встретилось с холодным металлом автомобиля. Меня чуть не вырвало, когда я услышал его.

— Холли, — повторяю снова, отчаянно желая, чтобы она открыла глаза и посмотрела на меня.

— Пьер, — бормочет она. Я провожу рукой по ее лицу и пытаюсь сделать так, чтобы она оставалась в сознании. Короткий одобрительный звук слетает с ее вишневого цвета губ, и она прислоняется ко мне. — Пьер, — повторяет она, и ее тело неуклюже падает.

— Merde (фр. черт)! — кричу я и ловлю ее прежде, чем головой она ударится о грязный, холодный асфальт.

— Черт! — кричит Ангус и тоже бросается к Холли, чтобы поймать ее, но я подхватываю ее раньше.

— Я слышу полицейскую сирену, — говорит он, выпрямляясь и глядя в сторону переулка. — Пойду и направлю их сюда.

— Холли? — я пытаюсь разбудить ее и нежно потираю ее плечи.

Она издает небольшой стон. Конечно, с ней не все в порядке, но, по крайней мере, я могу надеяться, что ей не угрожает опасность.

Сирены приближаются, и в течение нескольких минут две полицейские машины резко останавливаются в переулке.

— Что случилось? — спрашивает полицейский у Ангуса, в то время как я сижу, прислонившись спиной к машине Холли, и укачиваю ее в своих руках. Я посадил ее к себе на колени, а ее голова лежит у меня на груди.

Чувствую ее теплое, нежное дыхание на своей шее. Слава Богу, что она дышит. Может быть, она потеряла сознание. Ярко-малиновая струйка крови почти перестала течь по ее лицу, но ее одежда испачкана кровью.

Слышу, как полиция допрашивает Ангуса, а «скорая» через минуту останавливается позади полицейской машины.

Работник «скорой» смотрит на меня с Холли на руках, затем на придурка на земле.

Он быстро подходит ко мне и садится на корточки рядом с нами.

— Что случилось? — спрашивает он меня.

— Эта тварь дотронулась до нее своими руками. Он ударил ее головой об машину, — рассказываю ему и чувствую, как моя челюсть сжимается, пока я смотрю на мужика в отключке.

— Я возьму носилки.

Молодой парамедик встает и идет к задней части машины, откуда вытаскивает каталку и катит ее ко мне.

Не похоже, что он слишком торопится, и это выводит меня из себя.

Еще один парамедик подходит, и они оба пытаются забрать Холли из моих рук.

— Я сам, — говорю я и прогоняю их прочь.

Я встаю, все еще прижимая Холли к себе, и кладу ее на жесткую каталку. Они пристегивают ее ремнями и катят к задней части скорой. Держа ее за руку и нежно поглаживая, я иду с ними.

— Вы ее супруг? — один из них спрашивает меня.

— Non, — отвечаю я.

— Вы не можете поехать с нами.

— Merde! Конечно, я могу.

Нахмурившись, я сжимаю челюсть.

— Хм... — он смотрит на меня, потом на своего коллегу. — Извините, но вы не можете.

— Fils de salope (фр. сукинсын)! Я не отпущу ее одну. Когда она проснется, ей будет нужен кто-то, кого она знает, — я почти кричу.

— Что за дела, мужик? — спрашивает парамедик, глядя поочередно то на меня, то на напарника.

— Ничего. Я еду, точка, — мой голос становится все более несдержанным, более угрожающим. И поэтому один из офицеров подходит к нам.

— Пусть они делают свою работу. Если хочешь — поезжай в больницу, чтобы увидеть ее. Но сейчас ты ей совсем не помогаешь, — говорит он, останавливаясь рядом со мной.

— Non, я тоже должен поехать с ними.

— Послушай, — начинает он, и его голос понижается, становясь более искренним. — Я понимаю, что тебе, наверное, она нравится, и ты хочешь позаботиться о ней…

— Non, она мне не нравится, — говорю я, прерывая его.

— Действительно? Ну, значит, она не твоя забота.

Мы стоим несколько секунд, но затем я отступаю и отпускаю ее руку.

Она мне не нравится. Она дура, просто сотрудник в ресторане. Женщина, которая достает меня и постоянно спорит со мной, ничего больше.

— Пьер, — зовет Ангус, вырывая меня из душевного потрясения. — Пусть они делают свою работу. Мне нужно позвонить ее семье.

Следующие несколько минут пролетают очень быстро, и пьяного мудака тоже увозят на другой машине скорой помощи. Его запястья наручниками прикованы к каталке. Полицейские остаются, чтобы поговорить со мной.

Ангус исчезает внутри здания, а я остаюсь в этом кошмаре и смотрю на свою окровавленную одежду. Ключ-карта все еще в моих руках, а коп задает мне вопросы, пытаясь выяснить, что же именно произошло.

Кажется, проходит вечность, и после многих бесполезных вопросов копы, наконец, уезжают.

Наконец-то я могу поехать в больницу и убедиться, что Холли в порядке.

Я поворачиваюсь и бегу к своей машине. Ключи уже у меня в руках.

Больница не слишком далеко от ресторана, около пятнадцати минут езды, и, когда я подъезжаю, парковка практически пуста. Останавливаюсь возле самого входа и бегу в отделение неотложной помощи, чтобы узнать о Холли.

— Мне очень жаль, сэр, но только членам семьи разрешено находиться в отделении. Вы можете подождать, и когда они приедут, я попрошу их подойти к вам.

Я закатываю глаза и устраиваюсь в неудобном кресле в тихом зале ожидания.

Пока сижу в многолюдном месте, пахнущем антисептиком, я не могу не думать о том времени, когда больницы были для меня такой же рутиной, как чистка зубов.

Звуки, запахи, чувства — все эти воспоминания снова всплывают в моей памяти.

— Я буду в порядке, — говорила Ева, улыбаясь мне и глядя на меня из-под своих густых ресниц. — Это необходимое зло, чтобы сделать меня лучше, чтобы сделать меня сильнее. Мы пройдем через это, — Ева сжимала мои пальцы и клала голову на мое плечо.

Я убаюкивал ее, целовал в лоб и шептал, как я горжусь ею за ее силу и за ее способность видеть все только положительное. Я упивался ее уверенностью, ее чистейшей способностью оставаться сосредоточенной на том, чтобы стать лучше и сильнее. Не только для себя самой, но и для меня и нашего будущего.

Губы Евы всегда были теплыми и манящими, умоляющими поцеловать их и обласкать. Она предлагала мне эту идеальную розовую мягкость, и я всегда наслаждался их безупречной формой, прежде чем соединиться с ними. Она всегда хотела больше поцелуев, когда проходила лечение. Она хотела, чтобы я обнимал ее и говорил, что все будет хорошо.

Но ничего не было хорошо.

Ничего не было идеальным.

За исключением нескольких лет, что мы провели вместе.

— Ты здесь, чтобы увидеть мою мамочку? — слышу я вопрос маленькой девочки, и одновременно она стучит по моему плечу, вырывая меня из воспоминаний о Еве.

Посмотрев направо, я вижу источник вопроса — маленькую темноволосую девочку с сонными глазами, в руках она держит медвежонка.

— Я не знаю, кто ты, — говорю я, отстраняясь от ребенка.

— Ты здесь, чтобы увидеть мою мамочку? Я слышала, как медсестра сказала бабушке, что ты ждешь мою мамочку.

Я смотрю туда, куда показывает ребенок, и там пожилая седоволосая женщина разговаривает с медсестрой.

Перевожу взгляд с пожилой леди на маленькую девочку, которая стоит рядом со мной. Не могу сдержаться и поэтому изучаю черты ее лица. У нее такой же нос и разрез глаз, как и у Холли, и она довольно бесстрашная. Какой ребенок будет подходить ко взрослому и спрашивать у него что-нибудь?

— Ты тот дядя, о котором мамочка разговаривает с бабушкой.

Нахмурившись, я приподнимаю плечи в оборонительном жесте.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, выпрямляясь в неудобном кресле.

— Мама сказала, что ты не очень приятный, но, как по мне, ты выглядишь ничего так.

Не могу сдержаться, и из меня вырывается смешок.

— Может быть, твоя мама права.

— Не-а, я думаю, ты нормальный.

— Эмма, — пожилая леди зовет ее.

— Я должна идти. Бабушка зовет меня.

— Ладно, увидимся позже.

Эмма поворачивается и идет к бабушке. Пожилая леди осматривает меня сверху донизу, хмурится и, прищурившись, оценивает меня.

Медленно она подходит ко мне, крепко держа внучку за руку, ее лицо напряжено.

— Вы Пьер? — спрашивает она, когда останавливается в нескольких метрах от места, где я сижу.

Я встаю и протягиваю ей свою руку для рукопожатия.

— Oui, мадам.

Она смотрит на мою протянутую руку и еще крепче сжимает руку Эммы.

— Вы тот мужчина, который устраивает моей невестке проблемы на работе?

Невестке? Она замужем.

Я поцеловал замужнюю женщину?

Твою мать!

Этот поцелуй, невероятный поцелуй, в котором я потерялся. Нежный поцелуй, который мне хотелось продлить навечно. Всепоглощающий поцелуй, который я обычно дарил Еве.

— Я... — «извините» кажется не достаточным. — Я... — дрожь пробегает вниз по телу, тьма окутывает меня, и мое горло начинает сжиматься. — Мои искренние извинения, — говорю я и делаю шаг от нее.

— Пьер, — говорит она и кладет руку на мое плечо.

— Non, non, non. Я ухожу, раз уж вы здесь.

Делаю еще один шаг назад, поворачиваюсь и бегу. Сбегаю от ситуации, от красивых карих глаз дочери Холли и от осуждения женщины, чью невестку я поцеловал.

— Пьер... — я слышу, как она кричит мне вслед.

Но больше всего я боюсь осуждения не невинных глаз окружающих меня людей, а того, что внутри меня.

Я разочаровал всех.

Но больше всего мне ненавистно думать, что Ева думает обо мне и о подлом поступке, который я совершил.

Забравшись в машину, я понимаю: единственное, что смоет все эти чувства, — это алкоголь.