Слово-полководец

1

Начиналось невиданное ранее…

Управляющий Тульским латунным заводом предложил бастующим рабочим выбрать и прислать к нему своих делегатов.

– Для переговоров, – буркнул нехотя. И добавил с явным неудовольствием в голосе: – В связи с вашей прокламацией…

Да, ранее не приходилось рабочим слыхивать такие слова.

Но что же, то было вчера. А это происходит сегодня…

Делегаты чин чином явились. Смотрят, на письменном столе управляющего знакомая бумага лежит: листовка, выпущенная Тульским комитетом социал-демократов, – требования рабочих к администрации латунного завода.

«Дошло, стало быть, слово, – думают рабочие. – Что-то дальше будет…»

Управляющий взял листовку, зачитал изложенные в ней претензии рабочих к администрации. Спросил:

– Настаивать будете?

– Будем! – решительно ответило несколько голосов.

Рабочие на своем стояли. Управляющий – на своем. Немало времени прошло, пока управляющий малость мягче стал.

В конце концов требования рабочих были удовлетворены.

Делегаты обрадовались, осмелели. Стали здесь же, за столом, и другие претензии писать на отдельной бумаге. Требовали удовлетворить и их.

Управляющий выслушал делегатов, заявил:

– Нет, эти претензии я не принимаю.

– Почему? – спрашивают делегаты.

Управляющий объяснил, что претензии, изложенные в листовке, напечатаны и скреплены подписью Тульского комитета социал-демократов. Новые же претензии приписаны от руки, карандашом и исходят не от комитета, а от отдельных рабочих…

– Вот в чем дело, – закончил беседу управляющий. – То, что требует комитет, я удовлетворил, а частные заявления во внимание принимать не обязан…

Делегаты переглянулись между собой. Сначала хотели спорить с управляющим, но потом только улыбнулись понимающе: вот что значит сила печатного слова, сила рабочей организации!

2

А знаете, кто такие «Петухи»? Вернее, что такое…

«Петухи» – так питерские марксисты назвали написанный Владимиром Ильичем листок-воззвание к рабочим фабрики Торнтона. «Петухи» – провозвестники скорого утра. Далеко вокруг слышится их предрассветный, будящий крик…

Хозяева фабрики шерстяных изделий «Товарищество Торнтон» объявили о новом снижении расценок за работу и о повышении вдвое платы за жилье в бараках и казармах. Владимир Ульянов, возвратившийся из-за границы, написал листовку-обращение «К рабочим и работницам фабрики Торнтона».

Листовка получилась гневная. Она раскрыла рабочим глаза на хитрую механику ухищрений хозяев, которые рассуждают таким образом: «Теперь время заминки в сбыте товаров, так что при прежних условиях работы на фабрике не получить нам нашего прежнего барыша… А на меньший мы не согласны… Стало быть, надо будет поналечь на рабочую братию, пусть-ка они своими боками поотдуваются за плохие цены на рынке… Только дельце это надо обстроить не кое-как, а с уменьем, чтобы рабочий по своей простоте и не понял, какую закуску мы ему подготовляем… Затронь всех сразу, – сразу все и поднимутся, ничего с ними не поделаешь, а вот мы сначала объегорим бедняков-ткачишек, тогда и прочие не увернутся… Стесняться с этими людишками мы не привыкли, да и к чему?»

Дальше в листовке перечислялось, чего должны добиваться рабочие-торнтоновцы:

Листовка пришлась по душе торнтоновцам. Ясными стали для них причины прижимистости хозяев. И права рабочих стали яснее.

Решили рабочие:

– Будем, как прокламация предлагает, стойко и неуклонно вести свою линию до конца. Будем действовать дружно, сообща, всем миром.

Листовка, обращенная к торнтоновцам, много пользы принесла. Она послужила сигналом для пролетариев других фабрик и заводов Петербурга. Рабочие обувной фабрики «Скороход», прочитав листовку торнтоновцев, решили и своим хозяевам требования предъявить: покончить с незаконными удержаниями из жалованья, не допускать, чтобы мастера при браковке товар принимали за низший сорт, а в продажу пускали как высший. В подкрепление требований, изложенных в листовке, скороходовцы забастовали. Вся фабрика остановилась – ни одна пара обуви не поступила на склад. Хозяева жались, жались, но в конце концов уступили: согласились требования рабочих-обувщиков удовлетворить.

«На полчаса раньше обычного работу начинать да на четверть часа сократить продолжительность обеденного перерыва», – приказало начальство порта Нового Адмиралтейства. А в ответ на приказ администрации появилась листовка: «Чего следует добиваться портовым рабочим?» Почитай, три тысячи человек забастовали в ответ на призыв листовки.

Но начальство свою линию гнуло. День гнуло, два, три, четыре… Спустя неделю начальство пошло на попятную: отменило распоряжение о более раннем начале работы и о сокращении обеденного перерыва.

Хорошее настроение было у рабочих, когда они читали новую листовку «Союза борьбы»:

Правительственные чиновники, очень важные в том числе, вдруг начали обсуждать революционные листовки. Те самые, от которых еще вчера отмахивались, а то и не замечали их. Теперь чиновники читали внимательно те листовки. Даже официальную переписку по поводу листовок завели.

Министр внутренних дел господин Горемыкин вступил в переписку с морским министром господином Чихачевым.

Переписка началась вскоре после того, как в порту и на судостроительном заводе Новое Адмиралтейство были обнаружены первые листовки, составленные группой петербургских социал-демократов. С тех пор, по мере распространения новых прокламаций, папка переписки между двумя министрами все пухла, пухла…

Никогда раньше ни тот министр, ни другой не желали признавать, что творит над рабочими в порту вице-адмирал Верховский. А после появления листовок признали. Горемыкин писал Чихачеву:

В другом письме, после появления других листовок, Горемыкин опять напоминает Чихачеву: нежелательно давать повод для «какого-либо брожения и недовольства в среде рабочих».

Первое время министр внутренних дел решил не указывать прямо, что эти письма он пишет под нажимом листовок, воззваний, – о них он даже не упоминал. Но спустя некоторое время в очередном письме прямо говорит: были воззвания! И предлагает морскому министру: «…войти в рассмотрение указываемых в воззвании обстоятельств, и если по проверке жалобы рабочих окажутся справедливыми, то не оставить таковые без должного внимания».

Уж больно опасно это было для правительства – чтобы взбунтовались рабочие, от которых зависят и армия и транспорт: судостроители, портовики. Потому Горемыкин, в страхе перед листовками, так нажимал на своего коллегу Чихачева.

И о портовой потребительской лавке, о непорядках в расчетах за товары писалось в одной из листовок: «Лавка устроена якобы для того, чтобы давать припасы в кредит. А что же выходит на самом деле? Выдают, например, книжку рублей на 8 – 9 и, хотя бы ты ничего еще не забрал на какой-нибудь целковый, при первой же получке вычитывают все 8 – 9 рублей: потом, мол, доберешь. Кто же тут кому кредит оказывает: лавка нам или мы лавке? Выходит ведь, что у нас еще начальство в долг берет; мало ему, бедненькому, своих денег…»

Этот непорядок, отмеченный листовкой, Чихачев поспешил устранить, даже не дожидаясь нажима со стороны Горемыкина. Приказал начальнику порта Верховскому: впредь удерживать с рабочих, как того листовка требует, лишь сумму, на которую ими действительно забрано припасов ко дню расчета.

3

Как-то на собрании петербургских социал-демократов присутствовал товарищ из Москвы. Между прочим, он рассказал такую любопытную историю.

Один из владельцев фабрики «Трехгорная мануфактура», капиталист Сергей Прохоров, взволнованный сильно, прибежал в контору фабричного инспектора. До того был взволнован хозяин, что не обратил внимания на присутствовавших в конторе людей – прервал их беседу, начал говорить возбужденно.

– Сладу с рабочими нет, – горячился Прохоров. – И раньше не легко было, а теперь совсем беда… Рабочие стали собираться в кучки, а при подходе кого-либо из администрации быстро рассыпаются, пряча какие-то листки. Подумать только, листки!.. Прокламации!.. Дошли, кроме того, до меня слухи, что промеж рабочих в последнее время ходит по рукам какая-то брошюра про стачки. Подумать только, брошюра!.. Про стачки!.. А еще есть сведения, среди рабочих образовался кружок. Собирают рабочие по двадцать копеек, выписывают откуда-то книжки, которые и читают потом. Подумать только, книжки!.. Читают!..

Рабочие, конечно, понимали теперь: листовки не простые бумажки – сила, и сила не малая. На фабриках и заводах все чаще можно слышать разговоры рабочих о хозяевах и мастерах:

– Погодите, злыдни, вот хлестанем вас листовкой, тогда узнаете, как рабочего человека обижать…

– Спасибо тем, кто такие листки догадался составлять…

– Верно говоришь. Будто в один голос сильный соединили слабые наши голоса…

Другими становились и сами рабочие. Владимир Ильич об этом нередко говорил товарищам:

– Как только рабочие увидали, что кружки социал-демократов хотят и могут доставлять им нового рода листовки, говорящие всю правду о нищенской жизни, непомерно тяжелом труде и бесправном положении их, – они стали, можно сказать, засыпать корреспонденциями с фабрик и заводов. Эта «обличительная литература» производила громадную сенсацию не только на той фабрике, порядки которой бичевал данный листок, но и на всех фабриках, где что-нибудь слышали о разоблаченных фактах. А так как нужды и бедствия рабочих разных заведений и разных профессий имеют много общего, то «правда про рабочую жизнь» восхищала всех…

Добрым словом Владимир Ильич вспоминал рабочего-браковщика Кроликова, который помогал ему собирать материал для листовки к рабочим фабрики Торнтона. О Бабушкине Иване Васильевиче отзывался очень тепло.

Страсть печататься, бороться за свои права оружием слова, которая развилась среди рабочих, Владимир Ильич называл благородной страстью. Отмечал, что листки в громадном большинстве случаев – это действительно объявление войны общественному порядку, построенному на грабеже и угнетении людей труда.

От фабрикантов не отставали жандармы. Московский полицмейстер Трепов, например, подчиненным своим при случае объяснял:

– Такая агитация вполне понятна рабочему: стоит пустить прокламацию в нескольких экземплярах среди недовольных, как фабрика или завод останавливаются. Успех в борьбе приносит с собой рабочим веру в свои силы, научает их практическим приемам борьбы, подготовляет и выдвигает из толпы способных инициаторов, убеждает рабочего в возможности и полезности коллективных действий, развивает сознание необходимости классовой борьбы и так далее…

Слыхали?

Ай да Трепов! Ничего не скажешь, разбирается полицмейстер. Понимает, что к чему. И какое особое значение имеют листовки, выпускаемые социал-демократами, друзьями Владимира Ульянова, понимает.

Да, именно: листовки, социал-демократические листовки.

Вот бумага с официальным штампом департамента полиции. В бумаге написано:

Теперь за выступления против хозяев и властей с оружием слова – особая кара, наказание по законам высшей строгости.

Некоторые царские учреждения вдруг принялись обсуждать и решать вопросы, которые давным-давно ими уже были обсуждены и решены. Ни много ни мало – ровно двадцать три года назад. А теперь опять. С чего бы это?

Действительно, в 1872 году, как мы помним, царская цензура рассматривала вопрос о книге Карла Маркса «Капитал». Рассмотрела и пришла к выводу: никто в России не станет читать марксистскую литературу, а если кто и станет, не поймет ее. Потому книга тогда не встретила преград на пути в Россию и по России.

Но теперь…

Теперь, в 1895 году, органы цензуры снова принялись думать мучительно: как же все-таки поступить с книгой Карла Маркса «Капитал»?

И 29 мая 1895 года Главное управление по делам печати твердо решило: «…Все три тома сочинения Карла Маркса „Капитал“ ввиду наблюдающегося распространения марксистской идеологии в русском обществе не должны быть дозволены к ввозу в империю и обращению среди русской публики».

Обратите, пожалуйста, внимание, что свидетельствует учреждение, которому, в данном случае, не верить нельзя: в русском обществе наблюдается распространение марксистской идеологии!

Марксистскую литературу все чаще находят теперь при аресте членов революционных кружков – не только у студентов, но и у рабочих.

Теперь это книги и брошюры Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Владимира Ульянова.

У студеного Белого моря отбывал ссылку революционер Алексей Павлович Скляренко, товарищ Ульянова по Самаре. И в одном из писем на волю, сообщая, что ему удалось прочитать сборник «Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития», Скляренко отмечал: главное впечатление – «прекрасная статья Тулина»! Она «объехала уже несколько городов Архангельской губернии, и у меня, – писал Скляренко, – по поводу нее затеялась довольно содержательная переписка с одним „сомневающимся вевистом“, сторонником народника Воронцова, Веве…»

В том же письме Алексей Павлович Скляренко спрашивал, как поживает «путешественник» – Владимир Ульянов, просил поклон ему передать…

А в Сольвычегодске в ссылке находился Николай Евграфович Федосеев, революционер-марксист, работавший в Казани, когда там в одном из организованных им марксистских кружков занимался Владимир Ильич…

Теперь, в июне 1896 года, в письме к близкому другу Федосеев писал:

К сожалению, желание Николая Евграфовича не осуществилось, о чем он с досадой писал в другом, более позднем письме. Между прочим, в этом письме он называет уже не сборник в целом, но только имя – псевдоним – автора одной статьи, интересовавшей его в первую очередь:

Этот сборник познакомил с Владимиром Ильичем и Максима Горького, когда тот приехал из Нижнего Новгорода в Самару. Правда, знакомство было пока заочным.

Жил в Самаре некто Юрин, нотариус, служащий конторы, где обычно оформляются разные юридические дела граждан. Юрин мог знать Владимира Ильича лично, мог встречаться с ним у своего коллеги – самарского адвоката А.Н. Хардина. А к тому, как тогда говорили, Ульянов был «приписан» в качестве помощника присяжного поверенного. От Юрина Алексей Максимович и услышал восторженный отзыв о произведении Тулина. Скорее всего, речь шла именно о статье Владимира Ильича «Экономическое содержание народничества…». Она, наверное, и явилась основанием для Максима Горького заявить, что на грани веков подлинную революционность он ощутил именно в статьях Владимира Ильича…

Упорно, настойчиво претворял Владимир Ильич в жизнь свое самое большое желание: всеми силами будить в рабочих стремление к революции, к классовой борьбе.

В конце 1895 года появилась в России невиданная брошюра: «Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах».

Написал брошюру Ульянов, издали ее в Петербурге, хотя на обложке указано было: «Херсон». Печаталась брошюра в подпольной типографии, находившейся в дачном поселке под Петербургом, хотя на обложке обозначен был опять же херсонский адрес: «Издание книжного магазина А.Е. Васильева. Херсон, типография К.Н. Субботина. Екатерин. ул., д. Калинина, 1895». И даже «официальный» текст на обороте титульного листа брошюры – «Дозволено цензурою. Херсон, 14 ноября 1895 года» – составлен был товарищами Владимира Ильича социал-демократами.

Рабочие жадно читали брошюру о штрафах. Они находили в ней ясные ответы на все вопросы, возникавшие в их среде.

Еще больше убеждались рабочие: положение их зависит не от мастеров, не от хозяев даже – в первую голову от устройства государства Российского, от того, кто им правит, кто законы в нем пишет и утверждает…

Брошюра о штрафах распространилась широко. Ее отбирали при арестах революционеров далеко на Урале и в Сибири, на Украине – в Киеве и других городах.

Новое сочинение Владимира Ильича долго находилось на вооружении революционеров-марксистов. Они активно работали с брошюрой, несли ее в самую гущу пролетариев.

Весной 1897 года в Петербургском губернском жандармском управлении допрашивали арестованного революционера Николая Баумана. И одним из главных обвинений ему было предъявлено такое: якобы он на тайном свидании с рабочими передавал завернутые в газетную бумагу десять экземпляров брошюры «Объяснение закона о штрафах…».

Напечатанная первоначально трехтысячным тиражом, эта брошюра Владимира Ильича в 1897 году переиздавалась за границей, в Женеве, и оттуда транспортировалась в Россию. И даже много лет спустя, ее встречали и в больших городах, и в затерявшихся где-то во глубине России маленьких сельских поселениях…

Однажды Владимир Бонч-Бруевич, оказавшись по делам в помещении московского издательства «Посредник», встретил там Льва Николаевича Толстого. Когда писателю представили молодого человека, сказав по секрету, что он имеет отношение к организации революционеров – социал-демократов, Лев Николаевич, тоже по секрету, тихонько спросил своего нового знакомца:

– А революционеры печатают сейчас что-либо? Есть книжки?

И, узнав, что в Москве ходит по рукам много нелегальных книг, Толстой поинтересовался:

– А что именно?

– Брошюра о штрафах, например, – ответил Бонч-Бруевич.

– Это очень нужно, – сказал Лев Николаевич, оживляясь. – Рабочих задушили штрафами, просто обирают их…

Борьба рабочих, социал-демократов против хозяев и властей оружием слова приносила трудящимся все более ощутимые трофеи. И росла злоба врагов трудящихся людей.