— Один.

— Один, один. Все одни.

— Скажи, а ты уверена, что нам действительно нужно туда вместе ехать?

— Куда?

— Где мы Лизу нашли. Я мог бы сам осмотреть как-нибудь на патруле, туда просто так не доберёшься. Трубы там нет. Такси туда тоже не повезёт.

— Эй! Что за разговоры пошли! Обещал взять! Я хочу посмотреть. Может, это важно, а может, и нет. Но я хочу посмотреть.

— Ладно, придумаем чего-нибудь.

— Дошли!

Они остановились у подъезда — единственного на всей улице, над которым горел фонарь. Как маяк.

— Если горит, значит, электричество в доме есть.

— Думаешь?

— Скорее всего. Если только его к резервному не подрубили.

— Успокоил. Оптимист.

Катя нехотя отпустила руку Петра и потопталась у двери, сбивая с ботинок снег.

— Я пойду.

— Давай.

— Здесь труба дальше по улице, немножко пройти надо. Работать должна.

— Разберусь.

— Хорошо. Ты пиши, когда надумаешь, в смысле, соберёшься когда. Не забудь. Буду ждать.

— Напишу.

Катя постояла ещё немного, как бы решая что-то и махнула на прощание рукой. Застонала тяжёлая дверь. Катя скрылась в подъезде. Пётр отвернулся от бьющего в глаза фонаря и всмотрелся в темноту, но уходить не спешил — как будто ждал, пока улица не прогрузится, как в шардах.

2.8

Начинало светать, но из-за чёрного дыма от ТЭЦ казалось, что в небо поднимается зарево от далёкого пожара. После коктейлей из «Радуги» Пётр чувствовал себя так, словно в глотку ему залили кислоты. В ушах шумело, ноги ныли после долгой прогулки впотьмах.

Он не спал уже часов двадцать, но спать всё равно не хотелось.

В раковине, рядом со стоком, валялся кристалл. Пока в микроволновке грелась вода, Пётр подумал, что если избавится от кристалла, то и девушка по имени Катя тоже исчезнет — сам собой удалится её профиль из шарда, все другие её блуждающие фотографии затеряются среди миллиардов похожих снимков, а запрос по ключевому слову «MyPerennialBody» будет возвращать пустоту.

Чёрную пустоту.

На сей раз он вызвал призрака в гостиной.

Электронная девушка медленно проявлялась, как сканируемое изображение — сначала волосы, затем плечи и спина, прозрачные, пронизанные густой синевой. Пётр хотел выключить дзынь. Кристалл недостаточно нагрет, или же эта кривая проволочная сетка на голове перестала работать. Но тут наполовину возникшая фигура девушки часто замерцала, как выгорающая лампа дневного света, и окончательно воплотилась.

Она стояла к Петру спиной и таращилась на голую стену так, словно смотрела фильм по минбану. Невидимый фильм.

— Привет, — выдавил из себя Пётр, но Синдзу даже не шелохнулась. — Расскажи мне о своей Пан-Йон. Как её настоящее имя?

Синдзу нехотя повернулась.

— Пан-Йон. — Она улыбнулась. — Зачем нужны ещё какие-то имена?

Пётр вдруг поймал себя на мысли, что Синдзу — это посмертный слепок человека, электронная копия, запертая внутри надтреснутого кристалла, который скоро окончательно откажет, превратившись в расплавленный осколок стекла. Синдзу была пугающе похожа на Катю — та же фигура, те же чёрные волосы, падающие на лицо, тот же горящий тёмный взгляд, — но в то же время необъяснимо отличалась.

— Катя? Твою Пан-Йон зовут Катя?

Синдзу несколько секунд молчала, пото́м медленно произнесла:

— Мне знакомо это имя. Но это не то имя.

2.9

— Да ладно тебе! — Пётр присел на край стола и наклонился к Алле. — Сама же говоришь, никто им не пользуется! На приколе стоит, нас ждёт. А батареи я заряжу.

Алла качнула головой и нервно постучала пальцами по коробке конфет, которую Пётр принёс в качестве взятки. Из коридора доносились сдавленные голоса — патрульные, только что явившиеся на службу, толкались рядом с диспетчерской.

— Ты представляешь, что мне будет за это?

Алла поджала губы и несколько раз моргнула так, словно в глаз ей попала соринка. Подведённые ресницы некрасиво слипались из-за дешёвой туши.

— Служебный транспорт, Петя, все поездки строго по путевому листу. К тому же ты сейчас отстранён.

— Временно же.

— Ты, может, и временно, а если узнают, что я тебя с фургоном отпустила? Я сама уже не временно буду. И где мне пото́м работу искать? В такое-то время!

— Да никто не узнает! И чего мы там нарушим серьёзного? Если что, я сам объяснительную напишу, скажу во всём винить меня, а ты со всех сторон невиноватая.

— Петя, — Алла посмотрела на Петра исподлобья, — ты мне одно скажи, зачем? В магазин можешь и пешком сходить, а других дел у тебя нету, сиди тихонько да жди, пока тебя не восстановят.

Пётр вздохнул.

— Мне надо съездить кое-куда. Труба туда не ходит. Машина ж всё равно без дела стоит.

— Слушай, — Алла покосилась на закрытую дверь в коридор, — меня там люди ждут, а ты и без фургона обойдёшься. Машину вызывай, если и правда надо.

— Какая на хрен машина! Никто туда не поедет!

— Поедет куда? — сузила глаза Алла. — Ты опять, что ли, за эту девчонку взялся? За кольцо хочешь?

Пётр молча слез со стола и заходил по комнате. Из коридора послышался чей-то каркающий смех, который быстро сорвался на простудный кашель. Алла поглаживала коробку конфет в шуршащей упаковке и с любопытством поглядывала на Петра.

— Не лезть ты в это, Петя. Тоже мне, следователь-преследователь. Завязывай давай со старыми привычками. Ты уже не в угрозе, только подозрения лишние вызовешь.

— Подозрения в чём? — Пётр повернулся к Алле. — Там чего происходит-то вообще? Слышала чего-то?

— Да ничего я не слышала! Но зачем тебе это надо? Они там и без тебя разберутся! Умельцев хватает! А ты сиди, отдыхай. Жди.

— У меня уже крыша скоро поедет от безделья! Сколько можно? Я просто съезжу туда — и всё. Фургон — под мою ответственность.

— Петя, — Алла натянуто улыбнулась, — туда — это куда? Ты действительно за кольцо собрался?

2.10

Катя сначала не хотела пристёгиваться, а пото́м сидела всю дорогу, вцепившись в поручень на потолке.

Машину так и не починили — автопилот не работал, экран на приборной панели еле светился, и его медленно, точно чернильными кляксами, затягивала электронная темнота. На поворотах заносило; фургон перекашивался и трещал, как тонкая скорлупка из уставшего металла. Асфальт за кольцом не чистили, и фургон вспарывал тонкими шипованными шинами серый наст, проезжая по мёртвым, без единого огня дорогам.

— Она сейчас развалится! — закричала Катя, хватаясь за поручень в потолке второй рукой. — Она же гремит вся! Сейчас реально что-то отвалится!

— Не отвалится ничего.

Пётр скосил глаза на панель, проверить, не показывают ли чего приборы, но приборы показывали темноту.

— Это на таких-то вот «скорых» вы разъезжаете! Удивительно, как…

— Да ты посмотри снега-то сколько! — Пётр включил дворники на полную скорость, но те лишь стали сильнее скрипеть. — Тут любую машину будет таскать!

— Нас ещё раз занесёт, — Катя перевела дыхание, — и мы переломимся на фиг! На две части!

— Могу тебе пообещать, что на две части…

Пётр не договорил. Фургон с визгом понесло на встречку. Пётр крутанул руль. Корму потянуло вперёд, будто фургон и правда мог расколоться, как ореховая скорлупа. Колёса подняли фонтан из снега.

Катя завизжала.

— Вот же блядь! — Пётр вцепился в руль.

Он едва справился с управлением. Фургон покачнулся, зарывшись в снег, и заглох.

— Всё? — выдохнула Катя. — Конец? Идём пешком?

— Не дождётесь.

Пётр несколько раз ткнул пальцем в круглую кнопку под рулём, экран на приборке вспыхнул, обжёг глаза и тут же потускнел, привычно покрывшись тёмными пятнами. Двигатель натужно загудел.

— Только, пожалуйста, тише! Я этот кошмар больше не выдержу!

— Я и так тащусь, как улитка.

Фургон со скрипом покатился вниз по дороге, навстречу несущемуся вихрем снегу.

— Чего-то с машиной не то, — проговорил Пётр.

— Ага! — сверкнула глазами Катя. — Значит, признаёшь?

2.11

— Так это здесь?

Катя ухватилась за дверную ручку и спрыгнула на тротуар. Тусклые фары — одна скосила взгляд, как в приступе страбизма — освещали засыпанный снегом асфальт.

— Да, я помню это здание. — Пётр, прищурившись, посмотрел на стену из потемневшего кирпича. — И подъезд. Только вот раньше…

Он поднял воротник куртки — ветер бросал в лицо снег, — и подошёл поближе к заброшенному дому. Лампы над дверью подъезда уже не было — остался лишь помятый металлический патрон, в котором зияла влажная чернота, как в пустой глазнице.

— Ты куда? Меня подожди!

— Здесь раньше лампа была, — пояснил Пётр, обернувшись. — Яркая, аж глаза выжигала. Я тогда ещё удивился — дом ведь заброшен, да и электричества наверняка нет.

— Но ты точно уверен? — Катя стояла рядом с машиной и испуганно глядела по сторонам. — Здесь кругом всё одинаковое. Реально одинаковое. Координаты хоть помнишь точные? Я бы проверила. А то мало ли…

— Какие на хрен координаты? Кто тогда смотрел-то! Но место правильное. Я не ошибаюсь. Как видишь, здесь ничего…

Пётр закашлялся. Холод, несмотря на свитер и тёплую куртку, пробивал насквозь. Улица выглядела так, как если бы люди сгинули отсюда столетие назад. Пётр сунул в рот сигарету и стал чиркать дешёвой зажигалкой, вхолостую высекая искру.

— А где она лежала? — спросила Катя.

— Фары.

Пётр наконец закурил и показал дымящейся сигаретой на узкий пролив света от блеклых, гаснущих фар.

— Там, куда светят?

— Да. Я специально так встал.

Катя шагнула на свет и свела плечи от дунувшего навстречу ветра. По часам только начинался вечер, но темно было, как перед началом шторма.

— Вот здесь! — Пётр ткнул сигаретой в снег. — Где-то здесь. — Дым вился над его пальцами. — Она так лежала, как будто просто…

Пётр кашлянул.

— Но вы ведь проверили..?

— Проверили чего? Ты о чём? Заключение о смерти, конечно! Как бы мы иначе…

— Я же не знаю, как вы!

Катя стояла, ссутулившись, и смотрела себе под ноги, пытаясь разглядеть что-то в грязном снегу.

— Раньше была здесь? — спросил Пётр.

Катя быстро мотнула головой.

— Есть какие-нибудь догадки, чего она вообще могла здесь делать? Окраина города, осень. — Пётр посмотрел на багровый горизонт. — Если, конечно, предположить, что она пришла сюда сама.

Катя поддела ногой комок снега и сердито пнула его в темноту.

— Значит здесь? — снова спросила она. — Там, где я сейчас стою?

— Да. А чего? Ты здесь чего ожидала увидеть? Времени уж сколько прошло. Тут грязь только. Как и везде.

Пётр присел на четвереньки, разгрёб ладонью серый снег. Словно искал пятна крови на асфальте.

— Но ты точно ничего не напутал? — Катя обнимала себя за плечи, её волосы бились на поднявшемся ветру. — Я бы такое без координат не нашла. Я бы…

— Мне это место хорошо в память врезалось. — Пётр распрямился. — Вообще мы, конечно, чудом её увидели. Все эти районы патрулируют редко. Это нам только с Виком так повезло. А говорят, скоро вообще…

— Ладно. — Катя повернулась к Петру. — Тогда пойдём?

— Поехали в смысле? Уже?

— Нет, туда! — Катя показала пальцем в сторону подъезда.

Пётр выплюнул сигарету.

— Пошли, раз такое дело. Чего не сходить-то.

Он сделал шаг вперёд и замер. Фары фургона мигнули, и в лицо ему ударила темнота.

2.12

Пётр по привычке задержал дыхание, но в подъезде почти ничем не пахло — лишь спустя несколько секунд он почувствовал слабый привкус тины, напоминающий о пиве «Хунхеву».

Воняет, как в родной питейной. Пётр усмехнулся.

Дверь он не закрывал, но уличного света хватало лишь на то, чтобы выхватить из темноты неразборчивые каракули на серых, в крапинах грязи, стенах. Толстый провод от висящей над входом лампы тянулся через дверной проём, затем по облупленному кафелю, на котором его удерживали тонкие полоски липкой ленты, и обрывался, свесив к полу скрюченную, с очищенной изоляцией, паклю.

Пётр пару раз шмыгнул носом и покрутил головой, осматривая загаженные внутренности подъезда.

— Вы сюда-то хоть заходили? — спросила Катя.

— Не до того было.

Пётр дёрнул за конец провода. Несколько полосок скотча оторвались, и провод вместе с осколками кафеля слетел на пол.

— Темно тут! — Пётр поморщился. — Хоть глаза выкалывай, — и полез за пингом.

— Хоть глаза что? — Катя уставилась на Петра. — Ох, и словечки у тебя! Темнота — не проблема!

Она закатала рукава пальто, перекрестила руки, и её запястья тут же зажглись ярким синим светом.

— Ох! —качнул головой Пётр. — Вот так светит! Это кожа у тебя такая особенная?

— Да! Это тебе не всякая фигня, которая у каждого второго!

— Красота!

— Смотри! — Катя выставила перед собой перекрещённые руки и повернулась, освещая запястьями ведущую вниз лестницу с затоптанными ступенями. — Я как Джи Лю!

— Как кто?

— Неважно. Нам сюда! — Катя показала сверкающей рукой на спуск в подвал.

— Так ты всё-таки была здесь раньше?

— Нет. Но я догадываюсь, что это за место.

— И чего же это за место? — прищурился Пётр. — Фонарь ведь здесь был не просто так?

— Всегда всё не просто так! Пойдём! — Катя спустилась на одну ступеньку. — Я тебе сейчас объясню.

В подвале воняло так, что у Петра закружилась голова. Он хотел закурить, перебить табаком разъедающий лёгкие смрад, но сердце вновь давало о себе знать, и он не решился. Катя выставила перед собой руки, защищаясь электронным светом от подступающей темноты, и брезгливо поморщила нос.

— Офигеть, какая во… — Она кашлянула. — Даже меня пробирает! Не могли вывести чем-то, а?

Они стояли в небольшом квадратном помещении с густо заросшими грязью оконцами под потолком. Впереди виднелся проход — без двери, как пробитое отверстие в бетоне, — но света от запястий уже не хватало, и оттуда тянуло холодной темнотой. Рядом с проёмом, на почерневшей стене, был вычурно намалёван люминесцентной краской огромный, в человеческий рост, иероглиф.

— А этот — чего? — Пётр зажал рукавом нос. — Обычное граффити или как в «Радуге»? Обои, ты говорила?

— Это не просто обои. Не совсем. Но да…

Катя уставилась на иероглиф и — застыла. Глаза её погасли, как у трупа.

— Дичь какая-то, — пробормотал Пётр. — Тебе обязательно это…

Катя вздрогнула и несколько раз моргнула, словно стряхивая соринки с ресниц.

— Это такой особый портал. Не совсем, как в «Радуге», но похоже. Объяснить очень сложно, когда ты сам не можешь видеть.

— Не могу видеть что?

— Здесь очень светло. — Катя запрокинула голову. — Потолок кажется таким высоким, каким он не бывает, наверное, нигде. Или нет. Ты знаешь, мы как внутри какого-нибудь храма.

— Храма?

— Ага, — улыбнулась Катя.

Зловоние её уже не беспокоило. Она неторопливо шла среди этого смрада, скрестив на груди руки и разглядывая закопчённые стены. Под её ногами что-то мерзко хлюпало.

— Стены интересно сделаны. Они как бы зеркальные и в то же время — нет. То есть, они зеркальные, конечно, но мы в них не отражаемся!

— Это как? — Пётр уже с трудом сдерживал тошноту.

Катя опустила руки, рукава пальто сползли, и свет, пробивающийся сквозь ткань, теперь едва вырывал из наползающего сумрака её худенькую фигурку.

— А вот так! Не отражаемся — и всё! Или нет… Мы отражаемся, но как лучики света. Как радуга, прикинь? Реально круто сделано!

— Снова радуга.

— Короче, это просто такая приветственная комната. Забавно, но я…

— Свет! — напомнил Пётр.

— Ах, да! — Катя поправила рукава. — В общем, я и получше видела. В любом случае тут ничего интересного больше нет. Пойдём! — и шагнула в чёрный проём.

Пётр последовал за ней. Катя вдруг остановилась, скрестила руки. Она будто творила заклинание из детских игр с приключениями и волшебством. Её запястья переливались фиолетовым и синим.

— А вот здесь уже довольно темно. И мой свет, — Катя стиснула кулачки, и на мгновение кожа на её руках вспыхнула синим, — не распознаётся никак. То ли сбой такой, то ли… Хотя вот стены белые. Пока ещё белые. И по ним с потолка стекает что-то густое и чёрное, как мазут.

— Звучит довольно жутко. Уверена, что стоит продолжать? Может, лучше выйдешь из этой дыры своей? Мало ли, какие в ней глюки.

— Глюки, фи! — Катя хихикнула. — Ладно тебе! Я просто не очень понимаю, зачем это всё сделано.

— А я вообще ничего не понимаю. Ты обещала объяснить.

Катя посмотрела на Петра.

— Это такое особенное место. Его нужно найти. Место всегда реальное, где-нибудь за кольцом, как это. В подвале. Или в заброшенной квартире. А иногда сначала в подвале, а пото́м нужно подняться куда-нибудь наверх.

— И чего? И зачем?

— Что значит — зачем? — Катя взмахнула рукой, очертив огненный круг в воздухе. — Ты ходишь по комнатам. В комнатах всегда есть дыры. С помощью них можно найти особенный предмет. Он всегда уникальный, сделанный руками. Никакой штамповки. Это важно!

Пётр потёр ладонью лоб.

— Никакой штамповки. Предмет. Похоже на какой-то дурацкий квест. Вопрос остаётся прежним — зачем?

Катя покачала головой.

— Зачем, зачем. Квест, как сам же и сказал. Кто нашёл — побеждает. Есть даже специальные чарты.

— Уникальный предмет — вроде кристалла?

— Нет! — Катя рассмеялась. — Никто не будет отдавать свой кристалл. То есть кристалл подойдёт, конечно, но это как-то уж слишком жирно. Смысл не в самом предмете, а в том, чтобы его найти.

— Получается, обычная развлекуха? На улицах люди дохнут от холода, а вы так развлекаетесь?

— Не нуди.

Катя отвернулась, продолжая рассматривать пустые стены.

— Как вы вообще сюда добираетесь? Мёртвая зона же. Труба не ходит, такси не повезёт. Не пешком же?

— Почему не пешком? Осенью просто никто обычно не проводит такое. А летом — пешком. В этом часть фана. Хотя в реальности есть и такси, которые поедут. Дорогие, правда. И там страховки всякие, и прочее. И они всегда автоматические. Всегда-всегда! Но ездить могут даже в полной темноте, даже…

— Без сети?

— Да, даже без сети.

— Чего ж за машины такие?

— Обычные машины. Новые просто, а не как твоя развалюха.

— Ездила на таких?

— Я что тебе, богачка? Я-то уж найду, куда деньги потратить!

— И, говоришь, осенью не проводят, но сейчас-то октябрь. Получается, здесь квест для богачек?

— Да здесь ведь ничего нет, я уверена. Квест закончился. Может, тут давно уже ничего нет. Был типа последний квест. Перед холодами.

Катя вздохнула.

— Фонарь не так давно ещё горел, — напомнил Пётр.

— Ну фонарь…

Катя отвернулась.

— А она такое любила?

— Кто? Лиза? — Катя быстро взглянула на Петра. — Не особо. Пару раз участвовала. Со мной вместе. Ей не очень нравились эти дыры. Они не такие, как в «Радуге».

Катя замолчала.

— Чего видишь? — спросил Пётр.

— Стены стали совсем чёрными. — Катя закрутила головой. — Я вначале решила, что чернота покроет их не целиком, останется какое-нибудь место, а там будет ключ, подсказка для следующей комнаты, но нет, они полностью чёрные, и в них, — Катя схватила Петра за плечо, — в них что-то движется. Это реально жутко.

— Чего движется?

— Они как будто начинают вскипать, пузыри такие по поверхности проходят. Вон!

Рукава Катиного пальто сползли до запястий, и Петра накрыло волной темноты. Но Катя ничего не замечала.

— Вон там, — она указала куда-то пальцем, — что-то выбирается из стены.

— Всё, хорош! — крикнул Пётр. — Отключайся от этой штуки! И верни свой свет, я ни хера не вижу!

— Да. Но я…

Катя освободила запястья, и по комнате разлилось мягкое голубое свечение. Петру вдруг почудилось, что всё вокруг распадается на тонкие горизонтальные полосы, позиционную сетку.

— Я хочу посмотреть, — прошептала Катя. — Мне нужно…

— Тебя всю трясёт!

Катя скрестила руки и сделала неуверенный шаг к заплывшей грязью стене. Очажки света на её запястьях дрожали, словно им передавалось её волнение. Тень Кати извивалась на полу.

— Это — человек. — Катя присматривалась к потёкам грязи. — Похож на человека. Он пытается выбраться из стены, но чёрная липкая дрянь не пускает его, затягивает обратно.

— Напоминает фильм ужасов из минбана.

— Да, что-то такое. Ужасы. Наверняка стащили откуда-нибудь. Правда, выглядит так реально. Дизайн крутой. А! — Катя выдохнула. — Теперь он показывает куда-то рукой. Он…

Катя обернулась.

— …показывает на тебя!

— На меня? — Пётр опешил. — В смысле? Но я должен быть абсолютно невидим для всей этой хе…

— Отойди!

Катя шагнула прямо на Петра и уставилась на него тёмным невидящим взглядом. Тот невольно отступил. Очажок света заскользил вместе с ней по подвалу. Петра обступила темнота. Он включил пинг, но Катя вздрогнула, словно посторонний свет причинял ей физическую боль.

— Убери эту штуку, пожалуйста! Не надо её! Она…

— Да чего такое-то?

— Она мешает. Это сложно объяснить. Мой свет — не такой, он помогает видеть, а это…

— Хорошо, хорошо! Пусть свет будет только у тебя.

Пётр спрятал пинг в карман и уже открыл рот, собираясь спросить, зачем вообще нужны все эти наигранные кошмары, но почему-то решил, что Катя всё равно его не услышит. Как если бы темнота не проводила звук.

Катя тем временем присела на корточки у стены.

— Где-то здесь, — прошептала она. — Или… — Она обернулась, и лицо её тут же вытянулось от ужаса. — Это существо… Ты его не видишь, но оно…

— Да я вообще ни хера тут не вижу! — проворчал Пётр.

— Здесь что-то не так. Я не понимаю.

Катя провела ладонью по шершавому бетону. На пол посыпались пыль и мелкие крошки.

— Здесь должно что-то быть. Какой-нибудь знак или…

— Ты о чём? Мы чего, в квест этот дебильный играем?

— Ты прав. — Катя распрямилась, подняла над головой руки, и заплесневелый потолок подвала окрасился в призрачно-голубой. — Я просто хотела понять, зачем она сюда приходила. Если она искала что-то, то почему одна? Почему не попросила меня?

— Чего здесь можно искать-то? Запрятанную в дерьме хреновину?

Пётр сплюнул.

— Прекрати!

— А квесты ваши всегда в стиле фильмов ужасов сделаны?

— Нет. — Катя мотнула головой. — Не всегда.

Она опустила руки. Потолок мгновенно заволокла темнота.

— Эта штука всё ещё за мной? — спросил Пётр.

— Это — не штука. Это — человек. Наверное, человек. И он больше не движется. Он застыл, почти вывалился из стены, но больше никуда не показывает. Такое чувство, что он пытается разодрать этот мазут или что бы это ни было. Пытается, но не может.

Пётр вновь не выдержал и оглянулся. Стена была пустой.

— Идиотское развлечение!

— Может, если я к нему подойду..? Может, мне надо просто сделать что-то?

Катя шагнула к Петру, но вдруг замерла и отвернулась.

— Ты испугана до смерти! — сказал Пётр. — Давай прекратим.

— Нет, дело не в этом. Скорее всего, я уже ничего тут не добьюсь. Эта дыра вообще не работает. А может, она просто зависла. Это пустой поломанный сетап.

— Тогда выходи!

Катя зажмурилась и провела по лицу ладонью, словно снимая маску.

— Ух! — выдала она, осматриваясь. — А я уж и забыла, как тут в реале. В реале ещё страшнее! — Она хихикнула. — Мы в каком-то страшнющем сортире стоим!

— Да уж…

Катя прикрыла нос.

— Меня щас вывернет! В дыре, кстати, запах вообще не чувствовался, ни капельки. Это они хорошо сделали. Но здесь… Бэ! — и она демонстративно вывернула язык.

— Ладно. — Пётр подошёл к девушке. — Хватит кривляться, поехали отсюда!

— Чего это? — Катя отступила в темноту. — А что мы узнали? Там же ещё несколько комнат!

Пётр нерешительно остановился в проёме.

— И в каждой такой дешёвый кошмар?

— Надеюсь, что нет.

— Ты правда уверена, что хочешь продолжать?

— Не зря же мы сюда через весь город тащились! Да и ехать с тобой — кошмар куда покруче!

— Ну спасибо!

Катя поправила рукава пальто и быстро повела из стороны в сторону кистями, будто подражая движениям из какого-нибудь старомодного танца. По стенам заметались тени.

— Честно, я уже и сам не знаю, какого хрена мы сюда припёрлись, — сказал Пётр.

— Ладно тебе, ничего тут такого нет, реально! Я просто удивилась слегка. Запах вот только… Но можно же дышать через рот! — и Катя показательно глотнула прогнивший воздух.

— Свети тогда поярче, — буркнул Пётр, — раз мне нельзя.

Следующее помещение было таким же сумрачным и пустым — стены залило грязью, под ногами хрустел разлагающийся мусор, а узкие оконца под потолком так заросли пылью, что Пётр даже не сразу смог высмотреть их в темноте. Катя вновь взмахнула руками. Вокруг неё заплясали цветные тени.

— Вон там! — крикнула она.

На стене красовался очередной огромный иероглиф.

— Аккуратнее только!

От смрада начинало тошнить. Пётр не выдержал, закурил.

— Фу! — поморщилась Катя. — Как будто без тебя вони мало!

— Обычная сигарета.

— Так… — Катя осматривалась, разведя вытянутыми руками — словно звала кого-то на помощь. — А вот здесь совсем непонятно.

— Опять мазут по стенам?

— Нет, ничего. — Катя пожала плечами. — Вообще ничего. Вижу ровно то же, что и ты. Наверное, то же, что и ты.

— Не работает?

— Да нет, работает. Я что-то чувствую, это сложно описать. Просто пока ничего такого не видно интересного. Хотя… может, это дыра такая. Тут нет визуала. Или медленная дыра.

— Медленная дыра?

Пётр топтался в грязи, дымя сигаретой.

— Это когда всё меняется очень медленно — так, что не замечаешь. Коварная штука. Такие дыры иногда прям реально пугают. Реально-реально! А не как всякие там глупые ужастики с людьми в стенах.

Катя бродила по комнате, рассматривая грязные стены.

— Может, ну его тогда? — сказал Пётр. — Пойдём!

— Да погоди ты! Ничего же нет пока! Мне самой интересно — может, сейчас что изменится?

— Зачем вообще всё это нужно? Чем вас обычные шарды-то не устраивают? Я, конечно, не специалист, но там всё, что угодно можно наворотить. Наверняка же. А тут переться за кольцо в такой холод, пото́м стоять, глотать нечистоты. Дурость какая!

Пётр жадно затянулся и выпустил из ноздрей дым.

— В том-то и дело — там всё можно! Никаких ограничений. А знаешь, что все придумывают, когда нет никаких ограничений? Примерно одно и то же все придумывают! Всё такое глупое и фальшивое! — Катя пнула какой-то камешек, и тот глухо ударился о стену. — А здесь всё реально. Реальные ощущения перемешиваются с тем, что дыра тебе накручивает. Иногда надо уметь отличать.

— Всё равно не понимаю. — Пётр затушил сигарету. — На хрена это нужно? Чтобы мозги набекрень съехали?

— Лиза тоже не понимала. Поэтому ей не особо нравились такие вещи.

— Поэтому странно, если она действительно была здесь одна.

— Да. — Катя остановилась и кивнула. — Странно. Очень. Я же говорила… Ой, вот!

Она уставилась в потолок.

— Где?

Пётр по привычке тоже посмотрел наверх.

— Начинается, — прошептала Катя.

— Чего? Что ты видишь?

— Пока только пятно на потолке. Оно медленно расплывается, как будто, не знаю, просачивается что-то сверху. И пятно тёмно-красное, как кровь. Дичь какая-то!

— Опять ужастик!

Пётр уже вытащил новую сигарету, но передумал и запихнул её обратно в пачку.

— Слушай, — спросила Катя, разглядывая потолок, — а может, это просто квест такой?

— Какой такой?

— Типа детективный, найди уби… — Катя не договорила.

— И чего сейчас происходит?

— Ничего. Просто пятно. Больше не растёт, но теперь с него капает. Кап-кап! Капли крови. Весьма банально. Сто раз такое видела.

Катя посветила запястьями себе под ноги.

— Капли, кстати, наверняка…

Она присела на корточки и принялась водить рукой над полом, расплёскивая синий свет.

— Опять ищешь уникальный предмет?

— Капли падают сюда!

Рука Кати показывала на заляпанный чем-то чёрным целлофановый пакет.

— Я не понимаю… — нахмурилась она. — Это как-то всё неправильно, что ли… Может, это и не значит ничего.

Она распрямилась, отодвинула пакет ботинком и снова уставилась в пол.

— А если капля упадёт тебе на кожу, — спросил Пётр, — ты почувствуешь?

— Конечно! И увижу, и почувствую! Тут всё круто!

— И как тогда отличать, что есть от того, чего нет?

— А зачем? — рассмеялась Катя.

— Вот ты вот говоришь — медленная дыра. Может, ты и правда сейчас видишь чего-то такое, чего нет, но думаешь, что это есть на самом деле. И даже почувствовать можешь. Как тогда отличить?

— А зачем отличать? Это старпёрство какое-то. Если я вижу и чувствую, значит это реально. Для меня. А что там для тебя реально — кто ж его знает? Вот что для тебя реально? — Катя улыбнулась. — Пустой потолок, пятна крови нет? Но ты ведь о нём думаешь сейчас, потому что я тебе рассказала. Ведь так?

— Мало ли о чём я думаю. Может, я думаю, что там вон, — Пётр ткнул пальцем в неосвещенный угол, — облезлый кот сидит. А никакого кота там нет. Эти черти сто лет назад передохли. Но это ж не мешает мне о них думать.

— Ничего не поняла! — мотнула головой Катя. — Но вот пятно крови, — она посмотрела на потолок, — это реально сейчас для нас обоих. Просто я вижу, а ты — нет. А представь, — Катя хихикнула, — что я тебя обманула! И на самом деле не вижу я ничего!

Катя повернулась к Петру. Глаза у неё горели.

— Господи! — простонал он. — Так есть там кровь или нет? Хватит придуриваться!

— Есть, есть! Успокойся! Кстати, а что там наверху? Какая-нибудь квартира?

— Да. Скорее всего, самая первая, которая по правой стороне. Хочешь подняться?

— Пото́м. Хотя в этой дыре уже точно ничего нет.

Катя подошла к Петру, обнимая себя за плечи. Лицо её было залито синевой.

— Только эта глупая кровь, которая всё капает да капает. Кап да кап. И чувство какое-то вроде тревоги. Реально ужастик! Опять ужастик.

— Чувство тревоги?

— Да. Хотя… Может, это всё так. Не из-за дыры. Ладно, — Катя вздохнула, — отключаюсь, — и зажмурилась так, словно хотела прыгнуть в темноту.

— Давай и правда наверх поднимемся. Ты хоть в своих дырах запахов не чувствуешь. В отличие от меня. Я сейчас, — Пётр кашлянул, — всё содержимое желудка выложу.

— Судя по всему, оно не отличается большим разнообразием.

— В смысле?

— Буль-буль! — Катя потрясла в руке воображаемый стакан.

— Очень смешно! Пойдём!

— Погоди!

Катя быстро зашагала по хлюпающей грязи к чёрному проходу в следующее помещение.

— Тут наверняка ещё дыра есть, — сказала она, не оборачиваясь. — Должна быть.

Пётр поплёлся вслед за синим светом, чувствуя, как к нему со спины подступает ледяная темнота. Человек, пытающийся выбраться из стены, пятно крови на потолке — всё это, может, и правда существовало в какой-то другой, искажённой реальности, где от синего света слезятся глаза, но для него единственной выламывающей кости реальностью были холод и темнота.

Если ты чего-то не видишь, значит этого нет.

— У жены моего друга, — начал Пётр, — вернее, у бывшей его жены, тоже был шунт, и она…

— Что она?

— У неё начался психоз, не знаю, как там это правильно называется. Она была уверена, что в темноте всё перестаёт существовать. Свет отрубился — и всё. Всё вокруг будто сгинуло. Жуть.

— Да, и правда. Я ни разу не слышала о таком. Так…

Катя покачивала руками, осматривая пропахшее нечистотами помещение.

— И чего? — спросил Пётр. — Ты уже там?

— Нет, — Катя сдвинула брови, как Синдзу. — Ты разве не видишь? Здесь никакого иероглифа нет!

Пётр прошёлся по комнате, стараясь дышать ртом. Настоявшийся смрад выжигал лёгкие. Пол был завален упаковками из-под пищевых брикетов, смятыми стаканчиками и чем-то чёрным и склизким, что совсем не хотелось разглядывать. Проход в следующее помещение забаррикадировали старой поломанной мебелью.

— Не может такого быть, — сказала Катя. — Они что, доделать забыли?

— Чего доделать забыли?

— Дыра! — Катя всплеснула руками. — Должна быть ещё одна дыра! Это точно не конец!

— Нет, так нет! — Пётр закашлялся. — Пошли! Можем подняться в квартиру, где пятно крови это.

— Погоди-ка!

Катя подошла к заваленному мебелью проходу.

— Разбирать это говно я не буду! — сказал Пётр. — Наверняка там дальше ничего нет. И меня сейчас вывернет от этого смрада.

Он зажал пальцами нос, но это не помогало.

— Не тебя одного!

— Ты-то хоть в этих своих дырах ничего не чувствуешь, а я уже всё!

— Фи, какой у тебя голос смешной! — рассмеялась Катя. — Вот здесь! — встрепенулась она. — Смотри!

Рукава пальто вновь сползли ей на запястья.

— Да где? — спросил Пётр, тяжело вздыхая. — Я опять ни хера не вижу!

Катя поправила рукава и поднесла к стене светящиеся руки.

— Смотри!

Бетон был покрыт длинными глубокими царапинами. Кое-где, еле заметные под слоем грязи, виднелись блеклые пятна краски.

— Признайся, даже когда ты не в этих своих дырах, шунт тебе всё равно как-то с запахами помогает?

— Немного, — Катя пожала плечами, — но я всё равно чувствую.

— Пойдём отсюда!

— Нет! Ты разве не видишь? Здесь была дыра раньше, но её убрали.

— Может быть. — Пётр присмотрелся к пятнам краски. — Соскоблили, похоже. А чего мы теперь сделаем? Портала нет.

— Это не портал! И кто это мог сделать? Почему именно эту дыру? Наверняка именно в ней…

— Камер здесь нет, как ты понимаешь. Так что мы уже ничего не узнаем. Короче, — Пётр скривился, — я тут больше не могу находиться! И мы всё посмотрели.

— Ладно, ладно!

Зашуршали под ногами пластиковые пакеты. Катя направилась к выходу, подняв над головой светящиеся руки — так, словно лениво потягивалась после долгого сна.

— Жаль, конечно, что мы ничего не узнали! — сказала она.

— Почему не узнали? По крайней мере, теперь понятно, что Лиза участвовала в квесте. Может, она поссорилась с кем-то из участников? В шардах же должно что-то быть?

— Об этом месте? — Катя зябко обняла себя за плечи, и её худенькую фигуру охватил голубой ореол. — Наверное, хотя могли уже всё удалить. Мы ведь не знаем, насколько это место старое.

— Когда мы нашли Лизу, фонарь ещё горел.

— Да? И что? Может, его бросили! А пото́м кто-то разбил фонарь и украл батарею!

— Всё может быть…

Катя остановилась у ведущей на лестницу двери и потянула за ручку. Дверь заскрипела, но не открылась, точно петли давно прогнили.

— Она захлопнулась!

— Дай я!

Пётр отстранил Катю и резко, со всей силы, дёрнул за ручку. Дверь взвизгнула и распахнулась.

— Вот! Одна бы я отсюда не выбралась!

Катя быстро выскочила из подвала, как будто боялась, что дверь захлопнется снова, навсегда замуровав их в зловонной темноте.

— А по поводу места этого — можно в машине времени посмотреть! — крикнула она и побежала вверх по лестнице, громко постукивая тяжёлыми армейскими ботинками.

— В машине времени? — спросил Пётр, но Катя была уже высоко, утащив с собой весь свет.

Чертыхаясь, он стал подниматься вслед за ней, крепко хватаясь за расшатанные перила.

— Ага, машина времени! Это такая… — послышался над головой её голос.

— Догадался я уже! — крикнул Пётр.

Девушка стояла в подъезде, у распахнутой двери, по-прежнему обнимая себя за плечи, как от озноба. Её запястья светились теперь не так ярко; их свет мягко очерчивал в сумраке раскрашенные чёрным фломастером стены и ободранные двери квартир, из которых, точно обескровленные внутренности, торчали рваные куски поролона.

Поднявшись, Пётр несколько секунд стоял и просто дышал. После путешествия среди зловония и нечистот он не чувствовал ни единого запаха.

— А участников можно найти? — спросил он Катю.

— В смысле? Тех, кто сюда приходил? Нет, — она качнула головой, — обычно это даже скрывается, регистрироваться нигде не нужно, да и вообще — это очень редко так бывает, чтобы в таком месте кто-то с кем-то встретился. Это развлечение для одного.

— Понятно. Но я всё равно посмотрю.

— Посмотри.

— Так в квартиру пойдём?

— В квартиру?

— Да, нам нужна эта.

Пётр толкнул кулаком тёмную дверь, и под дерматиновой обшивкой что-то заскрипело.

— А здесь точно никто не живёт?

Катя подошла, повернула дверную ручку, и замок послушно щёлкнул.

— Ой! Не закрыто.

— Значит, я не ошибся.

2.13

Квартира начиналась с узкой прихожей.

Стены были обклеены старыми бумажными обоями, которые отслаивались у потолка, свешивая тонкие загибающиеся края, как омертвелую кожу. Никакой мебели в прихожей не оказалось. Это был пустой коридор метра полтора шириной с хлипкой фанерной дверцей в конце. Ещё одна дверь, почти слетевшая с петель, вела в тёмную ванную, из которой несло густым запахом мочи, как из общественного туалета. Впрочем, после зловония в подвале Пётр его даже не замечал.

— Забавненько! — Катя чихнула.

В воздухе стояла пыль.

— В сортир не пойдем! — сказал Пётр.

— Да уж, хватит с нас сегодня сортиров!

— Пятно это, — Пётр показал на дверь в конце коридора, — должно быть дальше.

— Тогда вперёд!

Катя вскинула руки, и её запястья вновь налились ярким пульсирующим светом.

— А эта штука у тебя не разрядится?

— Ты что? Совсем деревянный?

Катя толкнула ногой дверь и, помедлив с секунду, вышла в большую квадратную комнату, которую Пётр решил считать гостиной.

Мебель из гостиной тоже вынесли. Обои — всё той же унылой расцветки — были наполовину содраны. Окно зачем-то заклеили серой обёрточной бумагой.

Они быстро осмотрелись. Ничего.

— Дальше? — спросила Катя, подходя к тонкой фанерной двери с огромной дырой посередине.

— Да, — кивнул Пётр. — Думаю, пятно дальше.

Катя осторожно приоткрыла дверь. И вновь старые бумажные обои, которые отклеивались у пола и под потолком. Комната была бы точной копией предыдущей, если бы рядом с окном не красовался огромный иероглиф.

— Вот и нашлась пропажа! — сказал Пётр.

Катя снова чихнула.

— Душно тут!

— Хотя бы не холодно и не так воняет.

— А мне немного холодно. Душно и холодно. — Катя посмотрела на Петра. — Так вообще бывает?

— Так не бывает. Давай, заходи в свою дыру.

Пётр вытащил из кармана пачку сигарет, но Катя скорчила страдальческую рожицу.

— Пожалуйста, не надо!

— Ладно. — Пётр спрятал пачку обратно в карман. — Заходи в дыру. Чего ты ждёшь-то? Или хватит уже этих дыр на сегодня?

— Сейчас…

Катя ходила кругами, рассматривая вспучившийся ламинат.

— Значит, — сказала она, — если бы пятно крови было настоящим, то оно было бы где-то здесь, под ногами!

Она топнула, и ламинат, прогнувшись, заскрипел.

— Но ведь настоящего пятна крови здесь быть не могло, — возразил Пётр.

— А почему нет? Всякое бывает. Так многие предметы и находятся. То есть, например, в одной комнате его призрак, а в другой…

— Призрак? — нахмурился Пётр. — Кстати, а когда ты в дыре, как ты вообще отличаешь настоящий предмет от призрака? Всё-таки смысл-то этих ваших рейдов в том, чтобы найти уникальный предмет, как ты говорила. А если разницы нет…

— На самом деле всегда можно отличить то, что дыра тебе показывает от всего остального. Есть способ.

— Чего ещё за способ? — Пётр потёр ладонью грудь. — Не ты ли мне несла какую-то пургу про всякие там реальности? Дескать, я сам не вижу, но ты мне рассказала, и поэтому…

— Пургу! — фыркнула Катя. — Смешной ты! Есть такая штука, называется изъян.

— Чего? Какой ещё изъян? Давай без…

Пётр осёкся. Изъян. Кристалл с глубокой трещиной. Синдзу, электронный облик которой рушился у него на глазах — она раздваивалась, проваливалась сквозь пол, а кожа лопалась у неё на щеках.

— Это вроде глюка? — спросил он. — Ошибки такие программные, из-за которых…

— Да нет! — Катя повернулась к Петру, важно скрестив руки, как супергерой из постановок для минбана. — Опять ты про свои глюки! Изъян — это другое. Его не сразу видно, но, если присмотреться, прислушаться, ты его обязательно найдёшь.

— Я не понимаю.

— Блин! Это сложно объяснить. Например, освещение какое-то не такое, или другие вещи нарушены. Вот, допустим, нет каких-то цветов. Или есть! Такие прям невозможные и невероятные. Или пыль в воздухе носится, как будто сквозняк, а сквозняка-то и нет. Или…

— Ясно, ясно. То есть всё-таки ошибки?

— Да не ошибки это! — Катя негодующе топнула. — Это специально так сделано, во все дыры заложено. Без этого никак нельзя. В глаза не бросается, но если…

— Если знаешь, куда смотреть, то обязательно найдёшь?

— Ага. Есть у меня один хороший знакомый — он программист, в Чен-Сьян работает. Он мне в своё время очень интересно обо всём этом рассказывал. Как там эти изъяны проектируются. Непросто там всё!

— Впервые слышу об этой ерунде.

— Да ты обо всём впервые слышишь!

— Но вообще хорошие у тебя знакомые! — Пётр качнул головой. — Чен-Сьян! Где это вы, интересно, познакомились?

— Какая разница!

— Лизу он тоже знал?

Катя деланно вздохнула.

— В «Радуге» мы познакомились. И Лизку он тоже знал, и чего? Тебе-то какое до этого дело? Ревнуешь, что ли?

— Болтай поменьше!

— Или ты из этих, которые против всего на свете, и Чен-Сьян для них прям корпорация зла с самим сатаной во главе? Сам не можешь, и другим тоже нельзя?

— Чего ты вообще несёшь! — Пётр устало взглянул на Катю. — Давай, заходи в свою дыру. И поехали, а то дороги вконец заметёт.

Катя откинула со лба чёлку, повернулась к иероглифу и — словно стала глядеться в невидимое зеркало. Она застыла, безжизненно свесив вдоль тела руки, расплескав вокруг себя мигом потускневший свет, который уже не справлялся с густеющей темнотой. Она и сама казалась угасающей, как будто портал на стене высосал из неё жизнь.

Стоять рядом с ней было невыносимо.

Пётр собирался проверить соседнюю комнату, даже посветил в неё пингом, но понял, что не хочет заходить туда один — как если комната просто не сработает Кати, останется бессмысленной и пустой.

Внезапно Катя резко вздохнула и завертела головой, приподняв вновь налившиеся светом руки.

— И как? — спросил Пётр, когда они встретились взглядом. — Чего видишь?

— Вроде бы, — Катя нахмурилась, — ничего. Вернее…

— Опять медленная дыра?

— Вроде того. Но что-то есть. Комната изменилась, хотя и не совсем понятно, как.

Катя оглядывалась по сторонам.

— Это не опасно? — спросил Пётр. — Вряд ли бы мне понравилось, если бы меня пытались запугать — да ещё так, что хер от реальности отличишь.

— Ой, нет тут ничего опасного. Сколько раз я уже это делала. Да и всё отличимо на самом деле, я же говорила.

— Изъян, да.

— Просто очень ловко сделано. И… — Катя изучала пол у себя под ногами. — …визуала никакого нет. Я думала, пятно крови это мерзкое появится. Может, даже что-нибудь произойдёт. Какая-нибудь сценка. Они реально такими жуткими бывают, до дрожи…

— Сценка? Вроде убийства?

— Ага, если тут задумали убийство. Но ничего такого нет. — Катя ходила по комнате, освещая стены. — Либо медленная дыра, либо…

Катя встала у заклеенного окна так, словно могла видеть сквозь закрывавшую стекло бумагу.

— Либо чего?

— Неважно. Может, ничего тут и не должно быть.

— Ты же сказала, что комната как-то изменилась?

Катя обернулась, и её тень в синем зареве резко дёрнулась на стене.

— Я не знаю! Может, не в комнате дело…

Она подошла к Петру. Тень на выцветших обоях медленно последовала за ней.

— Есть какое-то чувство. Неприятное. Вроде как чувство тревоги. Как будто что-то должно произойти.

— Опять тревоги? Ты уверена, что это из-за дыры?

— Да! — Катя кивнула. — Точно из-за дыры. Поверь мне, я могу отличить.

— Что ж…

Пётр глотнул воздух ртом — дышать в пропитанной пылью комнате стало совсем нечем, и то ли из-за духоты, то ли из-за выкуренных сигарет сердце вновь напоминало о себе ноющей в груди болью.

— Ты ведь можешь выйти в любой момент?

— Конечно. Думаешь, стоит?

— Смотри сама. Я-то не чувствую никакой тревоги. Хочешь, соседнюю комнату осмотрим? Вдруг там ещё одна дыра, как ты говоришь.

— Давай.

Катя прошла мимо Петра, толкнула его плечом, хотя в комнате было достаточно места, и, выставив вперёд перекрещенные руки, — как жест защиты от наводняющего квартиру мрака — шагнула в проём.

Пётр последовал за ней.

— Ничего!

Следующая комнатка оказалась совсем тесной — со всё теми же линялыми обоями на стенах и заклеенным плотной бумагой окном. Иероглифа не было.

Катя осмотрела пол, затем потолок и разочарованно вздохнула.

— Интересно, на хрена они тут все окна залепили? — спросил Пётр.

— Кто они?

— Те, кто всё это устроил.

— Мне-то откуда знать?

Пётр стоял в проходе, потирая ладонью грудь. Катя подошла к нему и недовольно наморщила лоб.

— Пропусти!

— Можем ещё одну комнату осмотреть. — Пётр вернулся к иероглифу. — Вон ту дверь. На кухню, наверное.

— Стой!

Катя застыла в проходе, уставившись на Петра потемневшими от страха глазами.

— Чего такое? Видишь что-то?

Неприятный холодок зазмеился у него по коже.

— Ты чувствуешь? — прошептала Катя. — Оно приближается!

И попятилась обратно в пустую комнату.

— Да чего такое?

Пётр шагнул к ней, хотел ухватить за плечо, но Катя вывернулась, испугавшись его прикосновения, и метнулась к заклеенному бумагой окну.

— Нет здесь никого! — закричал Пётр. — Эта дыра твоя грёбаная! Выходи немедленно! Мозги сожжёшь!

Катя вцепилась обеими руками в хлипкую оконную ручку и дёрнула за неё изо всех сил. Окно заскрипело, но не поддалось.

— Чего ты творишь?!

Пётр стал оттаскивать её от окна.

— Отвали от меня! — завизжала Катя. — Мне надо выйти! Это всё неправда! Неправда!

Пётр отшатнулся. Катя вновь схватилась за оконную ручку.

— Чего, — пробормотал он, — чего неправда?

Но Катя его не слышала.

Запястья у неё почти погасли. Слабые отливы синевы ещё застилали её руки, но к ним уже подступали тени. У Петра перед глазами всё дрожало.

— Катя!

Она остервенело дёргала за ручку неподдающегося окна.

— Катя! Выходи из дыры!

На секунду девушка рассеялась в темноте, слившись с окружающим мраком — исчезла в шуме помех. Свет погас, и Пётр, оглушённый, часто заморгал. Его словно швырнуло в омут, и он провалился в чёрную воду с головой.

Катя медленно проявилась перед ним, как призрак. Один рукав пальто сполз на запястье, полностью скрыв светящуюся кожу. Катя ещё силилась совладать с окном, повернуть заевшую ручку. Её открытое запястье неумолимо гасло, темнея и тая в темноте.

Пётр обхватил Катю за плечи. На сей раз она не сопротивлялась, и Пётр оттеснил её к стене.

— Да чего с тобой творится? — Он заглянул девушке в глаза. — Почему ты не выходишь?

Глаза у Кати были совершенно чёрными.

— Оно приближается! Это за мной! Как ты не слышишь?! Оно идёт! Всё вокруг сотрясается! Как ты можешь не слышать?!

Она стала вырываться, но Пётр прижал её к стене.

— Чего ты несёшь? Кто идёт?

— Оно приближается! Оно будет здесь! Здесь! Оно заберёт меня! В темноту!

Катя вдруг прекратила сопротивляться и обмякла, повиснув у Петра на руках.

— Чего за оно такое? — проговорил Пётр. — Этот надуманный убийца из дыры?

— Ты не понимаешь! Это не дыра! Это…

— Катя! — Пётр встряхнул девушку. — Вспомни про изъян! Тут никого нет! Никто сюда не идёт! Выходи из дыры!

— Хорошо. — Катя вздохнула, распрямилась. — Отпусти!

Пётр отступил на шаг. Катя поправила замявшееся на плечах пальто, закатала сползший рукав, и её запястья вновь налились светом. Она расправила руки и повела ими перед Петром, показывая, что к ней вернулся рассудок.

— Ничего тут нет, конечно, — пробормотала она, озираясь. — Просто показалось. Просто я…

Она вдруг задышала надрывно и часто, с хрипом втягивая в себя пропитанный пылью воздух.

— Ты чего? — потянулся к ней Пётр.

Катя отшатнулась от него и с криком бросилась к окну. Пётр не успел её поймать. Девушка оступилась, всплеснула руками. Её запястья погасли, и она провалилась в темноту. Послышался звон разбитого стекла.

Пётр выругался и полез в карман за пингом. Откуда-то засквозило холодом.

Пинг включился, Пётр увидел окно.

Бумага была порвана от удара, и по её краям остро скалилось разбитое стекло. В образовавшемся проёме чернела ночь. Катя сидела в углу, обхватив кровоточащее запястье, с которого свешивалась тонкая полоска сморщенной, точно от ожога, электронной кожи. Она вздрагивала, как от рыданий, но при этом не издавала ни звука.

— Оно идёт, — прошептала Катя. — Почему ты не слышишь?

2.14

Катя оставила пассажирскую дверь открытой и повернулась к Петру спиной — так, словно обиделась на него за что-то. Дверь поскрипывала и норовила закрыться — окрепший к ночи ветер пытался прогнать их подальше от заброшенного дома. Катя покачивала ногами, чуть не доставая до запорошенного снегом асфальта — и будто сидела над обрывом, глядя, ссутулившись, в темноту.

Одно её запястье было перевязано платком, потемневшим от крови.

— Поехали! — сказал Пётр. — Я знаю за третьим круглосуточную. Должны принять.

— Погоди.

— Порез-то глубокий, надо зашить, продезинфицировать. Мало ли чего там…

Катя всхлипнула.

— Ты чего? — Пётр коснулся её плеча. — Из-за кожи этой электронной? Ерунда это всё!

— Погоди, пожалуйста! Дай хоть подышу немножко! А то ты сейчас так поедешь, что нас по всей дороге будет кидать!

— Поеду медленно. Как пешеходы будем. Да и снег перестал вроде.

Катя молчала.

Пётр открыл водительское окно, зажёг сигарету и, затянувшись, тихо, как если бы разговаривал сам с собой, произнёс:

— Чертовщина какая-то! Твой шунт совсем переклинило! Слышал я о таких вещах… Ты тесты-то нормально прошла? Или подсобил какой-нибудь хороший знакомый?

— Всё я прошла! Всё в порядке с моим синпином! Прекрати!

— В любом случае шунт твой отрубать надо на…

— Джи Лю, — сказала Катя. Она по-прежнему смотрела в темноту, сведя от холода плечи. — Джи Лю — это героиня из таких популярных чаньси в шардах.

— Из чего?

— Из чаньси. Неважно. — Катя качнула головой. — Все её знают. Кроме тебя, наверное. А так — все знают. Даже… Неважно. Джи Лю — богиня, наполовину. Она может путешествовать по мирам. Обычные люди всегда заперты в своём маленьком мирке и не способны даже выглянуть наружу. Это как… как сидеть в тесной тёмной комнатке, от которой кто-то потерял ключ. Но Джи Лю не связана человеческими условностями. Она проходит сквозь ткань пространства, как… — Катя стиснула обмотанное платком запястье, — как…

— Поехали! — сказал Пётр. — У тебя уже…

— Ты не слушаешь! — крикнула Катя. — Я говорила про Джи Лю! Она…

— Путешествует по мирам, да.

— Не только. Она прекрасна. Красивее её нет женщин ни в одном из миров, в которых она побывала. Все мужчины, только её увидев, мгновенно в неё влюбляются. Но все пото́м по-разному описывают её внешность. Как будто в реальности все они влюбились в разных женщин.

— Интересно.

— Да. У неё — миллионы лиц. И она…

— И чем же занимается эта китайская богиня? — усмехнулся Пётр. — Путешествует по мирам, влюбляет в себя мужиков и исчезает бесследно?

— Она борется с тьмой! В каждом мире есть тьма. Не просто темнота, а тьма, которая его пожирает. Которая уничтожает весь свет. И когда последний свет…

Катя прижала к груди перемотанную платком руку. Со стороны казалось, что она молится.

— Когда последний свет исчезает, то мир перестаёт существовать.

— Чего-то мне это напоминает. — Пётр бросил в окно недокуренную сигарету. — Так, всё! Посидели и хватит. Трогаемся. Закрывай дверь.

— Мир перестаёт существовать, — продолжала Катя. — А Джи Лю борется с тьмой. Она путешествует по мирам, и только благодаря ей… благодаря ей…

— Как же она борется с тьмой?

— Светом, конечно! — Катя резко повернулась, расправив плечи. — Ты что, дурак?

Она наконец затащила ноги в салон и, поёрзав в кресле, захлопнула дверь.

— Джи Лю способна создавать свет, который выжигает тьму!

— Занимательно, — хмыкнул Пётр. — Путешествует по мирам, прогоняет тьму. Несёт свет и… любовь.

— Свет и любовь, — тихо повторила Катя.

Пётр выкрутил до упора руль, коснулся педали газа, и фургон, перекосившись, сполз с тротуара. Их качнуло, и Катя судорожно вцепилась в ремень безопасности.

— Только потише! — застонала она. — А то я не выдержу!

— Хорошо.

Пётр развернулся через сплошную и покатил с пешеходной скоростью по совершенно чёрной улице. Фары еле светили.

— Ты всё же сходи к врачу, — сказал он. — К этому, который по шунтам. Раньше-то было уже такое? Это не…

— Ой, да отвяжись ты! — поморщилась Катя. — Не было у меня ничего такого! Никогда не было. Просто я…

— Просто что?

— Поехали! — взмолилась Катя. — Не мучай меня!

— Мы едем, — сказал Пётр, вглядываясь в темноту.

2.15

Пётр жевал пищевой брикет со вкусом говядины — сочный и жирный, как настоящее мясо — и просматривал скользящие над кухонным столом карточки с названиями шардов. Адрес заброшенного дома с виртуальной инсценировкой убийства нигде не упоминался, словно его нарочно стёрли из сети. Даже машина времени ничего не показывала. Когда Пётр убрал из поисковой строки номер дома, то робот с ощутимой задержкой, как если бы пинг вновь начал сходить с ума, выдал удручающе невнятные результаты.

Шарды. Сто двадцать три упоминания.

Пётр пролистывал пальцем блестящие карточки. Некоторые открывал наугад.

Бессодержательный ролик о мёртвом городе, снятый на манерно трясущуюся камеру. Замогильный голос, нарочито хриплый и наверняка искусственно состаренный, вещал о том, что город — это единый организм, но невероятно огромный — так, что даже умирать начинает по частям. Центральные районы — лёгкие, сердце, голова — ещё живы, по венам струится свет, а окраины давно умерли и разлагаются. Метафора была не лишена смысла, но ничего полезного в этом любительском фильме не содержалось и, досмотрев примерно до половины, Пётр смахнул его в сторону, как мусор.

На другом шарде кто-то подрядился нарисовать трёхмерную карту районов за последним кольцом, но не успел или передумал, поэтому на карте были прочерчены лишь переплетающиеся полоски дорог, половина из которых к тому же обрывалась на полпути, как в дешёвой симуляции, когда можно упереться в невидимую стену и увидеть край мира.

На ещё одном шарде пользователь решил назвать себя в честь заброшенной улицы. Пётр оживился, стал искать этого пользователя через машину времени, но та выдала лишь ворох сообщений, состоящих из кривляющихся рожиц, да длинные цифры бессмысленных статистик — кто и сколько времени провёл во всяких сетевых играх.

Всё было бессмысленно.

Пётр доел брикет и промочил горло ледяной водой из-под крана. Гранёная бутылка с китайским пойлом на столике притягивала взгляд. Он коснулся её пальцем и тут же отдёрнул руку, как обжёгшись.

Новый поиск.

Робот задумался и нехотя рассыпал над столом сверкающие карточки. Пётр теперь искал упоминание улицы вместе с ником Кати. На первом же шарде в результатах поиска высветилось сообщение — без рожиц и прочих спецэффектов, — в котором некто под именем «MyPerennialBody» предлагал устроить рейд за последним кольцом. Рейд заканчивался на искомой улице. Сообщение старое, удалённое с шарда. Найдено через машину времени.

Пётр налил в стакан воды из-под крана, сделал резкий глоток — так, словно пил водку — и вернулся за стол. Теперь он дал роботу новое задание — поиск по комбинации названия улицы и слова «рейд».

Результатов было много.

Номер дома, впрочем, нигде не встречался, и все найденные сообщения — состоящие сплошь из рожиц и иероглифов — не поддавались расшифровке, как будто их авторы пользовались особой тайнописью, чтобы о задуманных ими «рейдах» не смог узнать никто чужой.

Разбирать эту информацию без Кати не имело смысла.

Пётр закрыл поисковик и вышел в гостиную. Дзынь валялся на столе. Рядом с ним стоял стакан с кристаллом.

По стене заскользила синяя тень, метнулась к потолку и снова прыгнула вниз, застыв в метре над полом.

Выцветшая улица внизу была тусклой и пустой, подёрнутой серой рябью. За окном начиналось безвоздушное пространство. В домах не горело ни одно окно, как в мёртвых районах. Фонари, едва заметные — тонкие серые полоски на фоне черноты — слепо склонялись над проезжей частью.

Пётр вздохнул. От духоты болела голова.

Он коснулся синего пятна пальцем. Провёл по шершавой стене ладонью, точно пытался нащупать невидимый переключатель, вырубить это возникшее из ниоткуда цветное гало.

Пятно не исчезало.

Пётр отошёл от стены и уселся на диван. Пялиться в минбан не хотелось. Он осмотрелся, сонно сощуривая глаза. В сумерках гостиная уменьшилась в размерах. Мрак отъедал у него жизненное пространство. Из-за спёртого воздуха было тяжело дышать.

Взгляд Петра остановился на дзыне, который валялся на столе рядом с наполненным водой стаканом. На секунду Петру показалось, что дзынь работает — его забра́ло светится и отбрасывает на стену цветную тень. Пётр испуганно вздрогнул и вскочил на ноги. Но испод забра́ла был чёрным.

Пётр схватил со стола дзынь и зашёл в комнату, которой не пользовался. Воздух там стал плотным от пыли. Пётр положил проволочный шлем на тумбочку, вышел и аккуратно закрыл за собой дверь, чувствуя приятное усталое спокойствие. Голова побаливала, но он понимал, что это не помешает ему заснуть.

Синего пятна на стене больше было.

2.16

Окно в комнате закрывали тяжёлые плотные шторы, в складках которых месяцами скапливалась пыль. Свет с улицы сюда не проникал, и даже потолочная лампа, ещё рабочая, загоралась настолько редко, что стены давно привыкли к темноте.

Пётр нечасто заходил в комнату. Во сне он жалел об этом, тут же придумав сотни безумных способов, как можно использовать это придаточное пространство, несколько кубометров застоявшегося воздуха и тишины. Но сейчас в комнате не было ничего, кроме угловатой тумбочки и выцветших бумажных обоев, узоры на которых — то ли в виде чернильных каракулей, то ли в виде иероглифов — в темноте напоминали страшные, сочащиеся тьмой порезы.

На тумбочке лежал дзынь.

Дзынь покачнулся, как от сквозняка, обмотанная проволокой батарейка затряслась и заклацала, словно что-то разрывало её изнутри, а экран с внутренней стороны забра́ла ослепительно вспыхнул.

По стенам, поверх похожих на иероглифы каракулей, заскользили синие пятна. Через секунду всё вокруг осенило голубым светом, мерцающим, как от старых газовых ламп. Пётр с удивлением отметил, что комната гораздо больше в размерах, чем он запомнил — по сравнению с ней и его спальня, и даже гостиная были тесными клетушками, щедро сдобренными темнотой.

Дзынь на тумбочке вновь завибрировал, и аккумулятор чуть не вылетел из проволочной паутины, криво свесившись на тонких, как нервные нити, проводах. Забра́ло тоже странно перекосилось, экран на внутренней стороне на секунду закрасила темнота — и тут же сменилась прежним яростным светом.

Но что-то изменилось.

Синие отблески исчезли и, хотя комнату по-прежнему омывало светом, по линялым обоям, из тонко прочерченных стыков между стенами и потолком, полилось что-то густое и чёрное, как мазут.

В этот момент Пётр захотел проснуться.

2.17

— Ох, и дубак у тебя!

Катя стояла в дверях и щурилась, как от яркого света, хотя свет горел только в гостиной, и девушку обступала темнота.

— Отопление недавно отключали, — сказал Пётр. — Прогреться не успело пока.

— Как ты тут вообще…

Катя качнула головой. Казалось, она в любой момент может выскользнуть обратно в коридор.

— Проходи! — нахмурился Пётр. — И дай дверь закрою! Последнее тепло выпустишь.

— Тепло! — фыркнула Катя. — Где ты тут тепло…

Но всё же она нехотя отлипла от двери, прошлась по комнате и остановилась у обеденного стола. Пётр представил, что вот сейчас она сделает ещё шаг, и её бедро провалится сквозь столешницу.

— Хочешь чего-нибудь? Есть чай.

— Ботинки снимать не буду! — заявила Катя, брезгливо осматривая затоптанный пол.

— И не надо. Пальто тоже не снимай. Холодно здесь.

— В следующий раз… — начала Катя, но не договорила и плюхнулась на скрипнувший диван.

Её лицо вдруг зарозовело. Она расстегнула верхние пуговицы пальто — термоподкладка наверняка заработала в полную силу, — и закинула ногу на ногу. С толстых подошв на пол капала грязь.

Пётр стоял напротив, потирая небритые щёки.

— Есть чай. Травяной чай, настоящий. Не хочешь?

— Травяной чай? — Катя поморщила нос. — Гадость какая!

— Полезный. И горячий.

— Коктейльчик лучше сообрази какой-нибудь.

— Смеёшься? Здесь тебе не «Радуга». Да и было бы из чего.

— Эх! — Катя деланно вздохнула. — Тогда давай водки!

— Чего? — Пётр уставился на Катю. — Какой ещё водки?

— Да ладно, расслабься ты! — рассмеялась Катя и шлепнула ладошкой по дивану, приглашая Петра сесть рядом. — Шучу я!

— Шутница! — буркнул Пётр. — Быстро нашла?

— Что нашла?

— Мой дом.

— А чего искать? В картах же всё есть.

— Ах, да.

— Вообще нормально тут у тебя! То есть было бы нормально, если бы не вся эта грязь и дикий дубак. Один значит живёшь?

— Один.

— А сколько комнат?

— Три.

— И все такие же пустые и холодные?

— Отопление обычно во всех комнатах отключают.

Пётр выудил из кармана сигарету и стал ощупывать куртку в поисках зажигалки.

— Собираешься курить? — нахмурилась Катя.

— Да. — Зажигалка нашлась в нагрудном кармане. — Я у себя дома, так что прости, но я собираюсь курить.

— Да кури, кто ж тебе говорит.

— Кстати, несмотря на этот твой встроенный навигатор, ты опоздала на час.

— Дела были.

— Дела?

— Ага, дела.

Они замолчали. Пётр затянулся, выдохнул через ноздри дым, подошёл к столу, на котором стояло прикидывающееся пепельницей чайное блюдце, и стряхнул в него искры.

— Ну? — спросила Катя.

— Что, ну?

— Когда приставать ко мне будешь?

Она сидела на диване — нога на ногу — и смотрела на Петра.

— Чего?

Сигарета чуть не выпала у него изо рта.

— Да шучу я! — захохотала Катя. — Покажи хоть квартиру, раз пригласил, — и, сонно потянувшись, встала с дивана.

— Чего показать-то?

— Где тут кухня у тебя?

Впрочем, кухня Катю не слишком заинтересовала. Её внимание привлёк только кристалл, который Пётр оставил в стакане с водой на столике у окна.

— В воде? — спросила Катя.

— В воде. Я же говорил, он повреждён. Кое-как работает только в горячей воде.

— Ты чего? — Катя часто заморгала. — Совсем уже? — Она покрутила указательным пальцем у виска. — Супчик из него сварить хочешь, да?

— Не хами!

Пётр схватил со стола стакан, размашисто и нервно — так, что вода выплеснулась через край, пролившись на клеёнчатую скатерть, — и поставил рядом с микроволновкой.

— Я не сам это придумал. Кристалл надо нагреть, тогда он лучше работает.

— Ладно, ладно! Извините! Показывай, что ещё у тебя тут есть!

— Спальня ещё есть.

В спальню Катя не пошла, зато её заинтересовала закрытая дверь в пустую комнату.

— А там что?

— Ничего.

— Ох! — усмехнулся Катя. — Секреты!

— Да нет. — Пётр открыл дверь. — Там правда ничего. Я этой комнатой не пользуюсь.

В лицо ударило запахом старого ламината и пыли. Катя поморщилась, но всё равно зашла в комнату — так медленно и осторожно, словно боялась, что Пётр заманивает её в смертельную ловушку. Она остановилась рядом с тумбочкой и недоверчиво коснулась дзыня пальцем. Тот покачнулся. Ненадёжно закреплённая батарея затряслась на проводах.

— Это что за чудо такое?

— Я так с призраком общаюсь. Его через эту штуку видно.

— И что, неужели работает?

— Хочешь проверить?

— Нет. — Катя хмыкнула. — Не очень.

Теперь она разглядывала обои с похожими на иероглифы узорами. Обои местами пузырились, точно обожжённая кожа, а рядом с окном, у потолка, отклеился длинный заскорузлый кусок, который свешивался вниз, обнажая серую, пропитанную сыростью стену.

— Странно, — сказала Катя.

— Чего тебе странно?

— Очень похоже на все эти заброшенные квартиры с дырами. Тут всё такое… Даже не знаю, как сказать… — Катя покосилась на Петра и пожала плечами. — Мёртвое, что ли?

— Мёртвое?

Пётр всё ещё стоял в дверях.

— Не бери в голову. — Катя вновь изучала старые обои. — Надо тут какой-нибудь иероглиф нарисовать, простое что-то — так, для прикола. Вот прямо здесь.

Она провела в воздухе рукой, показывая на загнувшийся уголок обоев и пото́м ниже, где чернильные узоры накрывала густая тень от подоконника. Пётр заметил, что запястье у неё туго перебинтовано.

— Буду в гости к тебе ходить! — хихикнула Катя.

— Как рука-то? — спросил Пётр.

— А-а, рука. — Катя обхватила перебинтованное запястье. — Нормально всё. Рука как рука.

— Жаль, что так вышло с этой твоей кожей.

— Ой! — Катя ткнула пальцем в чернильную каракулю. — А вот эта один в один, как реальная дыра! Чуток подрисовать — и всё!

— И чего, будет работать?

— Конечно! Почему нет? У тебя фломастер есть?

— Фломастер? — Пётр нахмурился. — Нет у меня никакого фломастера. Слушай, может, нам…

— Ладно, ладно! Мы тут серьёзными делами занимаемся, а не рисуночки рисуем!

Но выходить из комнаты Катя не спешила. Она юркнула к окну, дёрнула за трещащие шторы и, облокотившись о подоконник, стала разглядывать что-то внизу, на серой улице.

— А тут и правда всё мёртвое! У тебя каждый день такой вид, да?

— Практически.

— И света нет! Тут что, никогда нет света?

— Я уж и забыл, когда фонари в последний раз включали. Иногда окна в домах…

Пётр подошёл к Кате.

— Вон в соседнем доме, например… — Он коснулся пальцем ледяного стекла, показывая на старую пятиэтажку, по фасаду которой проходила глубокая трещина. — Окна горят, бывает, но…

— Но не сегодня, — закончила за него Катя.

Она резко отпрянула от окна и чуть не столкнулась с Петром. Волосы упали ей на лицо, и она откинула их резким движением головы.

— Прям совсем-совсем… — прошептала она.

— Чего совсем?

— Неважно. А кто здесь раньше жил, не знаешь? В этих твоих огроменных хоромах.

— Не знаю.

Катя заходила по комнате, сосредоточенно кивая, словно отсчитывала шаги.

— И что, не интересовался?

— А у кого интересоваться? И чего это изменит? Была пустая квартира, прописали меня. Бюро так часто делает. А мне одному так много места не нужно. Я…

— Я, кстати, соседку себе нашла! Теперь вот снова, — Катя насупилась, — у меня одна крохотная комнатка, поменьше этой будет. А ты тут…

— У тебя зато отопление не отключают.

— Это да. — Катя присела на край тумбочки. — Но свет отключали, правда. Ненадолго, но реально жутко было. Вот сидишь такая и — бац! Я сообразила, сразу в шард ушла. А в шарде…

— А в шарде всегда светло, да? — догадался Пётр. — Ты как, всё посмотрела? Пойдём?

— Знаешь, — улыбнулась Катя, — а давай здесь твоего призрака вызовем!

— Зачем здесь?

— Давай! Пожалуйста! — Катя молитвенно сложила ладони. — Такая прикольная комната!

— Хорошо.

Пётр вышел и вернулся через минуту с разогретым стаканом, который держал за края кончиками пальцев.

— Горячий, чёрт! Я на тумбочку поставлю.

Катя даже не повернулась. Она стояла рядом с окном, у стены, и сосредоточенно водила каким-то цилиндрическим предметом по обоям. Помада.

— Слушай… — Пётр застыл в дверях с раскалённым стаканом в руке. — Это уж совсем!

Катя обернулась и быстро спрятала помаду в карман.

— Ой, да ладно тебе! Тут теперь гораздо симпатичнее! Получается такая высокотехнологичная комната. Кон, — она подняла указательный палец, — цеп-ту-аль-на-я!

— Чего?

— Чего-чего! — передразнила Петра Катя и уставилась на стакан. — Это оно? Блюдо готово?

— Да.

Пётр поставил стакан на тумбочку — рядом с дзынем, — и опустил в воду кристалл. Что-то кольнуло его в грудь.

— Просто посмотри на него. Неважно, что он в воде.

— Да знаю я, знаю.

Катя сощурилась, пытаясь разглядеть на дне стакана кристалл.

— Давай свет включу. Чего впотьмах-то… — Пётр нажал кнопку на стене, но потолочная лампа не загорелась. — Вот, бля!

— Ладно, и так нормально.

Катя повернулась к Петру. В комнате как будто стало значительно темнее, глаза у девушки лихорадочно заблестели.

— Какой там жест?

Пётр медленно — пальцы дрожали — изобразил жест авторизации, и Катя тут же повторила его без ошибок.

— И как? — спросил Пётр. — Видишь чего-нибудь?

— Погоди ты пока, не так быстро! Сейчас… Вот. Вижу, да.

Катя направилась к холодному окну и как-то резко замерла в шаге от подоконника. Всё так же молча отступила к двери, выставив перед собой руку с перемотанным бинтом запястьем.

— Чего происходит? — спросил Пётр. — Почему ты с ней не говоришь?

— Говорим мы! Помолчи!

За окном пронёсся огромный автомобиль — наверное, коммерческий грузовик на автопилоте, — и стылую улицу прорезали мощные прожекторные лучи. На стенах с китайскими обоями заплясали неясные тени, стремительная полоска света перечеркнула подведённый красной помадой иероглиф. Но спустя секунду всё снова замерло, слилось с тишиной.

— Ерунда какая-то! — Катя быстро взглянула на Петра.

— Чего?

— Она какая-то… больная, что ли. Что с ней такое вообще? Ты уверен, что стоило её в стакане кипятить?

— До этого ещё хуже было. Я из неё слова выдавить не мог.

— Она и так не сказать, чтобы слишком…

Катя подошла к Петру, продолжая, тем не менее, поглядывать в сторону синеющего в полумраке окна.

— Она там, у окна? — спросил Пётр.

— Угу.

— Интересно, а если я сейчас надену дзынь, то смогу её увидеть?

— Дзынь? Чего? Какой дзынь?

— Шлем этот.

— А-а, штуку эту дурацкую? Понятия не имею, как она работает. К тому же с меня уже хватит, реально! Никакого толку от этого кристалла!

— У меня же получалось с ней поговорить! Я так клуб нашёл, в котором мы встретились. А ты вообще молчала. Вы там с ней чего, телепатически общались?

— Телепатически! Скажешь тоже! Но в каком-то смысле… Короче типа того, да, — и, отодвинув плечом Петра, Катя вышла из комнаты.

— Я чего-то не понимаю. — Пётр последовал за ней. — Нормально всё?

Катя молча уселась на диван и обхватила себя за плечи. Она покачивалась — вперёд и назад, — уставившись невидящим взглядом на пустую стену.

— Катя! — позвал Пётр. — Чего ты видела?

— Чего видела, чего видела… — прошептала девушка. — Не надо никому на такое смотреть. Кристалл сломан. С призраком что-то не так. Она такая…

Катя вздохнула.

— Какая?

— Слушай! — Катя впилась в Петра взглядом. — Она и вправду выглядит, как я! Точно, как я! Но она очень странная. Ты-то на неё смотрел через эту штуку из проволоки. А я…

— Надо было тебе сразу с ней поговорить, ещё до того, как мы за кольцо поехали. Мне кажется, кристалл разрушается быстро. Последнее время…

— Нет! — Катя вскинула голову. — Вообще не надо было! Это ненормально! Противоестественно! Так не должно быть!

— Как скажешь, — сдался Пётр.

— Думаешь, это легко, когда чужой призрак так выглядит? Это и я, и не я. Не я.

Пётр подошёл к Кате, но рядом не садился. Она снова обнимала себя за плечи и смотрела в стену, покачивая головой.

— Будем считать, это была плохая идея, — сказал он. — Но других у меня нет.

Пётр вытряхнул из пачки сигарету, но Катя тут же посмотрела на него просящим взглядом, и закуривать он не стал.

— Не стой над душой! — фыркнула она.

Пётр сел на диван.

— Холодно-то как у тебя, — пожаловалась Катя, потирая плечи.

— А пальто разве не греет?

— Не знаю. Мне всё равно холодно. Греет, наверное, да. — Катя посмотрела в окно. — Как ты живёшь так вообще?

— С трудом. Но я уже привык к холоду. Ночной патруль, сама же понимаешь.

— Да, ночной патруль! — оживилась девушка. — Боретесь с темнотой! Прямо как…

— Скорее, блуждаем, чем боремся. — Пётр пожевал фильтр сигареты и всё-таки закурил.

— Фу! — сказала Катя.

— Так чего, — спросил Пётр, затягиваясь, — глючит это пальто твоё дорогущее?

— Не знаю.

— Может, плед лучше?

— Нет.

— Тогда чай?

— Травяной? — улыбнулась Катя. — Ладно, давай. Ты ведь не отпустишь, пока я твой чай не выпью, да?

— Не отпущу, конечно!

Пётр поднялся, но Катя поймала его за руку.

— Спасибо.

— За что?

— Ты помогаешь. Пусть даже так по-дурацки, как сейчас. Но тебе есть до всего этого дело. А обычно никому нет дела.

Пётр снова присел рядом с Катей.

— Слушай, — начал он, — а этот твой хороший приятель, о котором ты рассказывала, из Чен-Сьян…

— Что? Опять прикапываться начнёшь?

— Да нет, погоди. Может, нам с ним поговорить? Он явно лучше во всей этой ерунде разбирается. Подскажет, чего с Лизой могло произойти. Почему она…

Пётр не договорил. Катя молчала.

— Он ведь в курсе, что она..?

— Да.

— Так чего? Познакомишь нас?

— А смысл? — Катя сидела, отвернувшись от Петра. — То, что он из Чен-Сьян, не означает, что он во всём подряд разбираться должен! Да и вряд ли вы с ним найдёте общий язык.

— Не волнуйся, — Пётр коснулся её плеча, — найдём. Допрашивать я его не собираюсь. Просто есть у меня такое чувство, что он нам сможет помочь.

2.18

Вик выглядел осунувшимся и постаревшим. Седеющая борода топорщилась на щёках, под глазами набрякли огромные синяки, и он постоянно щурился, словно не мог разглядеть дорогу. От него разило перегаром и, как ни странно, табаком.

— Помедленнее давай, — сказал Пётр, когда они пропустили поворот. — Маршрут же!

— Вот, блядь!

Вик затормозил — резко и неумело. Фургон занесло, и Пётр ударился о дверь плечом.

— Ты чего творишь, твою мать?! Давай я за руль!

— Нормально.

Вик вывернул руль и выехал на встречку. Дорога была узкой, он не вписался и залез передними колёсами на бордюр. Фургон застонал.

— Долбаная колымага! — прорычал Вик.

— Колымага тут не причём.

Они вернулись к повороту. Вик притормозил, как перед светофором, и зачем-то включил поворотник, хотя дорога была оглушительно пустой.

— Думаю, можно поворачивать, — сказал Пётр.

Вик молча надавил на педаль газа, и фургон с надрывным воем покатился в темноту.

Говорить ни о чём не хотелось.

Пётр пожалел, что не взял с собой фляжку — он даже перелил в неё остатки китайского пойла, но в итоге оставил на кухне, рядом с пустой бутылкой, решив, что допинг ему сегодня не потребуется.

По выгоревшему экрану навигатора, расчерченному изломанными линиями заброшенных дорог, медленно ползла пульсирующая точка. Их долбаная колымага.

Пётр закурил.

— Ты помедленнее давай, — сказал он. — Мы всё-таки патрулируем.

— Помедленнее, ага, — процедил сквозь зубы Вик, но всё же сбросил скорость.

— Да чего с тобой сегодня? Перебрал вчера?

— Недобрал, бля!

Вик кашлянул и покосился на Петра. Пётр подумал, что вот сейчас Вик оближет обветренные губы и спросит о фляжке. Но Вик ничего не сказал.

Город за последним кольцом был таким же чёрным и пустым, как всегда. Они проезжали здесь раз десять, не меньше, но заброшенные улицы с наступлением сумерек почти лишались примет — если бы не навигатор, исправно отмечавший путь, Пётр бы и не разобраться, где они едут. Кое-что он, впрочем, узнавал. Как ту улицу, где они нашли Лизу. Или невысокий дом с глубокой трещиной над подъездом, который в свете тусклых фар превращался в размозжённый череп с чёрными запавшими глазницами вместо окон. Перекосившийся фонарь, опасно нависающий над дорогой. Иероглиф, намалёванный тёмной краской, как кровью, на бетонном заборе.

Вик набрал скорость. Пётр затушил сигарету.

— Давай всё-таки я за руль. Ты сегодня не в форме. Ещё въедем во что-нибудь.

— Вот же херня!

Вик, не сбрасывая скорости, провёл ладонью по лицу и вздохнул.

— Чего?

— Вот ты мне объясни, — начал Вик, — вот ты мне можешь объяснить?

Он посмотрел на Петра — тяжело и с укором, — как будто тот должен был понимать его с полуслова.

— Да чего объяснить-то?

Петра вновь неприятно кольнула мысль, что не стоило оставлять дома фляжку.

— Горло, кстати, есть чем промочить? — наконец выдал Вик.

Пётр усмехнулся.

— Сегодня у меня день трезвости! Тебе тоже такой день не помешает.

— Да пошёл ты на..!

Вик пробурчал что-то себе под нос. Навигатор показывал очередной поворот. Пётр уже думал, что они опять пролетят мимо, но Вик вовремя спохватился, затормозил и с лёгким заносом забросил фургон на узкую улочку с выщербленным асфальтом. Фургон затрясло.

— Так чего тебе объяснить-то?

— Чё нас обратно взяли?

Вик по-прежнему стискивал руль, на который передавались частые, как судорога, вибрации фургона — руки Вика дрожали так, словно его било током.

— Ничё не сказали. — Вик щурился в едва прореженный фарами сумрак. — Ничё, блядь, не объяснили. Просто выходите — и всё. Отпуск закончился! Чё у них там творится ваще?

— А я откуда знаю?

— С Аллкой не говорил?

— Не успел. — Пётр вспомнил, как Алла выразительно поглядывала на него в отделении, но её отвлекли другие сменщики. — Вернёмся, спросим.

— Да, — кивнул Вик, — надо спросить.

— Да и вообще… — Пётр полез в карман за новой сигаретой. — На смену позвали, на работе восстановили. Чего переживать-то?

— Ага, может, им это… — Вик облизал обветренные губы, — людей тупо не хватает.

Они влетели в невидимую ямку, и Петра швырнуло на лобовое стекло. Преднатяжитель ремня как обычно не сработал, но Пётр успел в последний момент выставить перед собой руки.

— Твою мать!

Но Вик как будто ничего не заметил, продолжая стискивать дрожащий руль.

— Тупо не хватает людей, — повторил он.

На следующей улице асфальт был получше, и Пётр расслабленно откинулся в кресле. Он закурил, рассматривая серые глыбы многоэтажек, которые в сумраке представлялись не жилыми строениями, а странными природными образованиями, вроде кальцевых отложений в пещерах.

Пётр поёжился, когда лучи от фар отразились в уцелевших окнах одного из домов — на секунду ему показалось, что там действительно горит свет.

— Когда уже снимут эти районы с патруля? — Он выбросил в окно сигарету. — Ты же говорил, скоро должны?

— Да бля… Давно пора! Полгода уж говорят, да всё ни наговорятся никак.

— Может, никто не хочет признавать, что здесь больше нет живых.

— А откуда здесь взяться-то, — Вик притормозил — они подъезжали к пропускному пункту, — откуда взяться живым? Тут ни тепла, ни электричества, ни хера уже нет! Пустошь, одним словом. Сраный сортир.

— Молодёжь бродит иногда.

— Молодёжь? Какая к херам молодёжь?

Они проехали через пропускной пункт, но улицы не стали светлее.

— Вроде последнее переехали уже, — Вик повертел головой, — а всё тот же сраный сортир. И ни огонька.

Улица была всё так же черна и пуста.

— А не думал, — продолжал Вик, — чё тут после отключений творится? Не удивлюсь, если в каком-нибудь из этих, — он ткнул пальцем в стекло, прикрыв ногтем развороченный, как от взрыва, подъезд небольшого панельного дома, — братская могила на хер!

— Должны же проверять.

— Будет кто проверять! Нам вот сказали тут по маршруту прокатиться, мы прокатились. А дальше чё? Нам с фонарями тут всё обыскивать? У нас и фонарей-то нет.

Лучи от фар упёрлись в полуразрушенную пятиэтажку.

— Дико это как-то, — покачал головой Пётр.

— В угрозе чё, не было такого? — осклабился Вик. — Всё, блядь, цивильненько, все в галстучках?

— В угрозе много чего другого было. Да и эска тоже раньше мерзляков не собирал. Тупой дорожный патруль. А то, что сейчас — это уж так…

— Как?

Пётр промолчал.

Прорезали сумрак первые работающие фонари. Спустя минуту в окнах некоторых домов показался свет, но Пётр всё равно не мог избавиться от ощущения, что это отблески от фар скользят по редким уцелевшим стёклам.

После промозглой темноты внешних районов газовое освещение обжигало глаза. Пётр поморщился, прикрыл ладонью глаза, и в этот момент Вик резко затормозил. Фургон дёрнулся, корма полетела вперёд, и они чуть не закрутились волчком.

— Какого хера! — крикнул Пётр. — Опять поворот пропустил?

Вик молчал, судорожно вцепившись в руль. Он сидел, приоткрыв рот, и таращился в зеркало заднего вида. Глаза его были тёмными от холода и страха.

— Чего там?

Пётр хотел повернуться, но в этот момент свихнувшийся преднатяжитель ремня сработал, и его прижало к креслу.

— Ещё один! Зомбарь! — Вик повернулся к Петру, часто вздыхая. — Как в прошлый раз, помнишь? Так же идёт, как… как мёртвый! И чё нам теперь?

— Я не вижу!

Пётр попытался отстегнуть ремень, но язычок, как назло, застрял в трещащей от нажима пряжке.

— Он там, — прошептал Вик, — в темноте! Идёт, блядь, прямо на нас! Медленно так. Как труп.

— Чего ты в самом деле! — Пётр наконец освободился. — Плющит тебя, что ли, с перепоя?

Он обернулся и — увидел. Длинная тощая фигура. Висящая, как на манекене, одежда. Резкие неестественные движения.

— Придётся выйти, — сказал Пётр, но продолжал сидеть.

— А ну его на хуй! — крикнул Вик и вдавил педаль газа.

Фургон, завиляв задом, понёсся по ночной улице.

2.19

Пётр стоял, прислонившись спиной к автоматическому киоску, и раздирал трясущимися от холода пальцами целлофановую упаковку пищевого брикета. Фары брошенного на обочине фургона — Вик не отключил питание, как будто боялся, что они заблудятся в темноте — освещали разрисованную бетонную стену напротив. Чёрные страшные иероглифы, которые сплетались друг с другом так естественно и плотно, словно их вывели единым стремительным росчерком, как подпись.

— Вот же суки! — прорычал Вик. — Перегрели опять!

— И на хера мы здесь стоим?

Пётр подул на раскалённый пищевой брикет и осторожно откусил. «Хот-дог» на сей раз был твёрдым и неприятно скрипел на зубах.

— Погодь.

— Чего погодь-то? Пойдём хоть в машине посидим.

— Насидишься ещё! — буркнул Вик и запрокинул голову.

Где-то далеко, над чёрными перевалами заброшенных домов, взметнулись в небо яркие лучи прожекторов, высветили пропитанные чадом облака и стремглав бросились вниз.

— Чего они светят-то? — спросил Пётр. — Зачем?

Вик с жадностью вгрызался в коричневый батончик и смачно жевал, чавкая и облизывая губы.

— Вон!

Он ткнул пальцем в высокое здание со шляпкой, как у гриба, усыпанное мелкими мигающими огоньками. Гриб, поганка, бледной тенью проступал на фоне серого неба и казался миражом или каким иным оптическим эффектом, когда из-за холода и темноты можно увидеть в ночи отражения другого, несуществующего города, где стоят уходящие в облака высотки, и горит круглосуточный свет.

— Чего вон?

— Октябрь же ещё только! — Вик вытер тыльной стороной ладони губы и скомкал пустую целлофановую обвёртку от батончика.

— Так чего? Причём тут…

— Октябрь, блядь! — повторил Вик. — Ты привыкай!

— Да ты по ходу совсем упоролся! — Пётр через силу проглотил плотный кусок «хот-дога», похожий на тугой клубок переплетённых жил. — Чего пил-то вчера?

— Ой, помолчи! — Лицо у Вика перекосилось, как при инсульте. — Я говорю вон, поганки эти! Круглые сутки горят, а здесь ни одного фонаря! На хуй эти поганки! — Он сплюнул. — На хуй их все!

— Я бы лучше поближе к ним перебрался.

— Умник, ага! Перебрался бы он! В пизду бы он перебрался! Умник!

Пётр вздохнул.

— Может, в машину пойдём? Чего здесь-то стоять?

Вик несколько раз моргнул и уставился на Петра.

— Октябрь, мать твою, я тебе говорю! Октябрь ещё только! Ты привыкай! Привыкай, блядь, пока можешь! Чё ещё зимой будет, прикинь? Привыкать надо!

— Я смотрю, колотун у тебя конкретный, — покачал головой Пётр. — Сам же недавно от холода трясся. Чувствительность потерял с бодуна?

— А я привыкаю. — Вик заговорил тише. — Я тоже привыкаю. Ты же понимаешь? Надо привыкать.

Пётр закурил и толкнул Вика в плечо.

— Не! — отмахнулся Вик. — Не курю я! Хорош мне эту херню вонючую совать!

— Как хочешь.

— Вот от глоточка бы я не отказался!

Пётр подумал, что и сам бы не отказался, но промолчал.

— Октябрь, блядь! — ныл Вик. — Только октябрь. А чё зимой-то…

— Я бы так далеко в будущее не заглядывал. — Пётр затянулся. — Тут бы до ноября дотянуть.

— Да ну тя на хер! Оптимист, бля!

Пётр задумался, глядя на огромные усеянные огнями небоскрёбы.

— А вообще ты прав, — сказал он. — На хуй эти поганки! Без них бы куда проще было. Всё бы проще было.

— Вот-вот! Это всё они! Высасывают, бля!

— Ладно! — Пётр стряхнул пепел себе под ноги. — Я сейчас докуриваю и иду в машину. Меня уже трясёт.

— Ща пойдём! — Вик нервно дёрнулся, вспомнив о чём-то важном. — Ты только это, с Аллкой после смены поговори! Может, она слышала чего. Она ж баба такая, во всё влезет.

— А сам с ней поговорить не хочешь?

— Да я чё! — Вик прижал ладонь к груди. Коричневые крошки налипли у него на усах. — Я бы с радостью, да она… Недолюбливает она меня! Чёт я там с ней, не помню, пьяный был, может, когда. А с тобой она прям вся из себя такая, девочка на выданье. Не трахнул ещё?

— Пошёл ты! — беззлобно сказал Пётр и бросил на тротуар недокуренную сигарету.

2.20

Пётр сидел в коридоре напротив кофейного автомата, прикрыв глаза. Сердце под конец смены вновь сбилось с ритма и то страшно молотило, как после тяжёлой пробежки, то замирало, пропуская удар. Слишком много сигарет. Да и комковатый «хот-дог», который он заставил себя проглотить на улице, не пошёл на пользу.

Не открывая глаз, он вытер пот со лба.

Из приёмной доносились приглушённые голоса. На секунду Петру показалось, что он слышит Края. Пётр уставился на закрытую дверь в приёмную, представляя, как та распахивается, и в коридор выходит Краевский, тощий, точно изъеденный смертельной болезнью, но с цепким пронзительным взглядом. Выходит, чтобы вызвать на очередной допрос.

Почему не провели задержание. Сколько выпил Вик.

Но дверь не распахнулась.

Пётр прислонился спиной к стене. Сердце не отпускало. Как назло, страшно хотелось курить.

Ждать было невыносимо.

К тому же Пётр и сам не понимал, что хочет узнать. Почему их восстановили? Вряд ли он услышит что-нибудь, кроме бессмысленных слухов.

Он уже подумывал уйти, когда в коридор наконец выскочила Алла — в вязаной шапке и искусственной шубке с меховым воротником.

— Меня ждёшь? — улыбнулась она.

Они вышли из отделения.

Ледяной ветер на улице дул в спину, едва не сбивая с ног. Алла повисла у Петра на плече, часто вздрагивая от холода. Это, однако, не мешало ей говорить без умолку.

— Значит, считаешь, прикрыли внутреннее? — спросил Пётр.

— А как ещё-то? Толку-то там расследовать, после вас вон сколько ещё этих с шунтами понаходили! Так что заткнулись эти молодцы из Чен-Сьян, будут теперь сами у себя чего-нибудь расследовать. Заодно пусть сами себя и поотстраняют к чёртовой матери! И Край, кстати…

Алла закашлялась.

— Хорошо всё?

— Да. И Край такой довольный сегодня ходил.

— А чего вообще тогда приезжал?

Алла быстро взглянула на Петра.

— Кто ж его разберёт? Он мне ж не отчитывается!

— Да уж.

— Ох, — прошептала Алла, когда вдалеке замерцала газовая вывеска над спуском в трубу, — еле дошли! Насидишься тут в духоте, а после неё… Как вы там на этих своих патрулях патрулируете?

— В машине же сидим.

— В машине, да.

— Слушай, — начал Пётр, — ерунда, конечно, но, может, подсобишь мне с одним дельцем?

— Что за дельце? — Алла, несмотря на холод, даже замедлила шаг.

— Есть, говорят, служба такси такая — одна или, может, несколько их, не знаю. Короче, дорогие новые машины, всегда без водителей. Полная автоматика, короче. Причём могут по заказу хоть за кольцо поехать.

— За кольцо? — Алла смахнула с воротника серый снег. — Не слышала я о таком.

— Но можешь ведь узнать? Тебе же не сложно, ты весь день за этим ящиком сидишь. Запрос там пото́м какой-нибудь сделай им, типа официальный, от эска?

— Так чего узнать-то надо? Какой ещё официальный запрос? Тебе такси, что ли, нужно заказать?

— Мне нужно узнать, заказывал ли у них кто машину за кольцо двадцать первого сентября. Это когда…

— Когда вы ту девчонку с Виком нашли? — прошептала Алла.

2.21

— Как, говоришь, его зовут? — спросил Пётр, закуривая сигарету.

— Митя. Сколько раз повторять?

— Митя…

Сигаретный дым разъедал лёгкие. Пётр закашлялся. Катя смерила его презрительным взглядом и отвернулась, поморщив нос.

— Хватить вонять!

Пётр вздохнул.

— Опаздывает этот твой Митя.

— Погоди.

Они стояли у спуска в трубу, рядом с куполом вентиляционной шахты, из которой доносились раздражающий гул и звонкие удары — казалось, кто-то заблудился в металлических кишках системы вентиляции и колотит с отчаяния по стенам.

— Как его вообще в «Радугу»-то занесло? — Пётр выдохнул дым на сигарету, сбив пепел.

— Так и занесло! Это очень популярный клуб!

— В третьем кольце? Если бы я жил в центре, то и носа бы туда не совал.

Солнце садилось, и над почерневшими от грязи домами протянулся сверкающий шлейф света — оранжевый, переходящий в истошный жёлтый, — такой яркий, словно из-за скопившейся в воздухе гари начиналась какая-то страшная химическая реакция. Пётр с сомнением посмотрел на тлеющий уголёк сигареты, как бы решая — курить или не курить, — качнул головой и бросил бычок себе под ноги. Катя глубоко и шумно вздохнула, наслаждаясь избавлением от табачной вони.

— Митя, значит?

— У тебя что, с именами какая-то проблема?

— И он правда работает на Чен-Сьян?

— Работает. — Катя моргнула. — А что такого? Он реально очень круто во всём этом разбирается! Он там очень много чего важного делал. Все эти нейро…

Голос её потонул в шуме от пронёсшейся мимо машины.

— Нейро, — прошептал Пётр.

Выпить хотелось невыносимо, и он не мог ни на чём сосредоточиться, постоянно проверяя внутренний карман куртки — не появится ли там оставленная дома фляга.

— Нейро, — повторила Катя, — и всё такое прочее.

Из вентиляционной шахты садило густым вонючим теплом, и Катя прикрыла нос ладонью.

— Ты только поаккуратнее с ним!

— Чего это?

— А вот то это! Повежливее, давай. Типа здрасте, очень приятно. Он вообще не знает, что я не одна буду.

— Ох, боже ж ты мой!

Пётр полез в карман за сигаретой, но Катя толкнула его в плечо.

— Вон!

Она показала на повернувший к трубе угловатый белый седан. Узкие фары в виде сверкающих лезвий прорезали сумрак. Автомобиль подъехал к обочине, пропахав в снежной насыпи глубокую колею, покачнулся и замер.

— Пойдём! Чего стоишь? И убери эту свою дурацкую сигарету! В машине курить нельзя!

Катя подбежала к седану, пригнулась, помахала водителю рукой. Пётр ничего не видел за зеркальными стёклами. Катя открыла толстую, как у банковского сейфа, дверцу и юркнула на пассажирское сидение. Пётр неторопливо подошёл к машине, взглянул на номера. Регистрация была новой, с самым последним кодом, который ввели меньше года назад.

Пётр немного потоптался у задней двери. Садиться почему-то не хотелось.

Гигантский автомобиль со слепящими фарами совершенно не вписывался в окружающий пейзаж — осеннюю грязь улиц, ядовитый закат, — и казался чем-то противоестественным, вроде программной ошибки. Он был похож на электронный мираж, грубо врезанный в сирый вечерний город.

Пётр сплюнул накопившуюся во рту горечь, открыл заднюю дверь и залез в окутанный янтарным свечением салон.

— Добрый вечер! — сказал он.

Водитель — мужчина средних лет с отечным лицом, которое стискивали стальные дужки круглых очков — повернулся в кресле.

— Добрый вечер! Весьма неожиданно, конечно. Признаться, я…

— Ну забыла я сказать! — заныла Катя. — Чего уж…

— Не страшно! — Мужчина замолк на секунду, обдумывая собственные слова. — Не страшно, — повторил он. — Меня, кстати, зовут Дмитрий. Впрочем, давайте без официоза. Просто Митя.

Митя улыбнулся, словно насилу отыгрывающий роль актёр, и протянул Петру толстопалую кисть. Стёкла его очков блеснули, отразив какой-то посторонний свет. Пётр пожал ему руку и откинулся в кресле.

— А я — Пётр.

— Рад знакомству! Мне тут Катя успела сообщить, что вы из эска.

— Да, из эска.

В салоне пахло кожей и сладковатыми духами. Места сзади было так много, что Пётр мог бы вытянуть ноги.

— А как вы познакомились? — спросил Митя.

— В «Радуге», — опередила Петра Катя.

— Опять в «Радуге»? — Митя причмокнул языком. — Удивительное место! Просто рай для знакомств!

— А кто ещё там знакомился? — нахмурился Пётр.

— Неважно. Это я так… — Митя сидел, склонившись к рулю. — Значит, эска?

— Да.

— И чем же вас заинтересовала моя скромная персона?

— Мы проводим расследование! — выпалила Катя. — Это по поводу Лизы. Я думаю, ты можешь…

— Лизы?

Митя повернулся к Петру, нахмурился, и очки сползли у него по переносице, приоткрыв мутные от усталости глаза.

— Всё правильно, — подтвердил Пётр. — И ещё…

— По поводу Лизы? — Митя поправил очки. — Что ж, не уверен, что смогу… Но, как говорится, чем смогу, тем и… — Он не договорил, скользнув глазами по пиктограммам навигационной системы на стекле. — Я знаю, кстати, одно уютное местечко. Не так далеко отсюда. Не «Радуга», конечно, но… Мы могли бы там немного посидеть, поговорить. Это ведь лучше, чем…

— Мить, а можно к тебе? — спросила Катя. — Тут такое дело, Пётр кристалл ещё нашёл — тот самый, который Лизе принадлежал. Правда, он там повреждён немного, вот бы данные с него считать.

— Кристалл Лизы? — Митя удивлённо приподнял брови.

— Да! Вдруг там важное что?

— Ладно. — Митя нажал кнопку на приборной панели. — Можно и ко мне.

Машина бесшумно тронулась и покатилась в наступающую ночь.

— Ко мне, так ко мне, — сказал Митя. — В принципе, да, хорошая мысль. Зачем нам лишние уши? Дело же серьёзное, ведь так?

— Да, — ответил Пётр.

Они замолчали.

Пётр даже не мог понять, насколько быстро едет автомобиль — они плыли в безвоздушном пространстве, а за тонированными стёклами проносились электронные миражи, какие-то чужие, непонятные улицы. Теперь, в машине, нереальным казался город.

Навигатор подсвечивал на лобовом стекле направления и предупреждал об ограничениях скорости. Митя вёл сам, не включая автопилот. Подкрашенная навигатором дорога смущала Петра — было в ней что-то неестественное, как в круглых очках Мити. Пока он наконец не понял.

— Скажите, — спросил он, — а у вас разве нет шунта?

Митя ответил не сразу. Он поправил на переносице очки — вытянутым указательным пальцем, так, словно нажал кнопку промеж глаз — и заёрзал в кресле.

— Не совсем так. Шунт у меня есть. И в то же время его нет.

Митя засмеялся — если, конечно, резкие шипящие звуки, которые он издавал, можно было назвать смехом.

— Есть, но нет?

— Бывает такое…

Митя отлепил руки от пухлого кожаного руля. Мгновенно включился автопилот, и приборная панель засветилась мягким голубым светом. Компьютер автомобиля что-то прошептал — сдавленным сонным голосом, — но Пётр не разобрал ни слова.

— Бывает такое, в трёх, если мне не изменяет память, процентах случаев, когда шунт не срабатывает.

— Синпин у него не прижился! — вставила Катя.

— Да нет, я же тебе говорил, всё не так. — Митя снова шумно выдохнул, изобразив смешок. — Если бы он не прижился, я бы с вами сейчас не разговаривал. Или уж, по крайней мере, ответил бы на ваш вопрос легко и просто — шунта нет. Проблема в том, что шунт как раз прекрасно прижился, так прекрасно, что проводить повторную операцию было уже весьма рискованно. Он просто не заработал — и всё.

— Понятно, — сказал Пётр.

— Бывает такое. В трёх процентах случаев. Если уж быть совсем точным, то шунт работает — он откликается на диагностические команды, проходит тесты. Но не включается.

— И вам не смогли помочь?

— Увы, но нет. Тут как раз вся проблема, что он именно прижился. Всё отлично, удалить его уже нельзя. А что поделать — сложное биоэлектронное устройство, после вживления проводить повторную операцию очень рискованно.

— До сих пор не представляю, каково тебе, — сказала Катя.

— Всё не так уж и плохо. К тому же есть шанс, что когда-нибудь, через пару секунд или через десять лет, он всё же, так сказать, оклемается, придёт в себя, и я открою для себя мир… — Митя замялся, — дивный новый мир.

Он натянуто рассмеялся. Пётр потёр ладонью грудь — сердце стучало неровно и быстро, предупреждая о чём-то. Катя молчала, глядя ровно перед собой, на тонущий в грязи город. Впрочем, Пётр понятия не имел, что она видит на самом деле.

— Сейчас вы, наверное, спросите, откуда я знаю, что он сейчас не работает? — спросил Митя.

— Как-то не приходило в голову, — сказал Пётр.

— Обычно спрашивают. Вообще-то это главная, так сказать, особенность моего положения. Вдруг он всё-таки работает, но не так, как нужно?

— Разве вы сами не можете определить?

Катя фыркнула. Митя покачал головой.

— У вас никогда не было такого, что вы чувствуете какие-нибудь запахи, которые не чувствуют другие? Или, скажем, вспышки света?

— Ладно, понял. Но я думал, всегда можно отличить реальное от нереального. Разве вы не…

— Отличить, конечно, можно! Если пытаться это делать. Вы поймите, речь же не идёт о том, что шунт действительно работает. Он не работает. Я знаю. Но всё равно эта чёртова мысль сидит в мозгах. А вдруг! Может, то, что я видел или чувствовал, лишь результат программной ошибки. А я и не заметил.

— Тяжело вам, наверное, работать в своей сфере.

— Отчего же? Необязательно быть заядлым курильщиком, чтобы продавать сигареты. Да я и не программирую шарды. У меня более, скажем так, — Митя скосил глаза в потолок, — архитектурные задачи.

Пётр промолчал. Управляемый компьютером автомобиль ехал так плавно и ровно — а вид за окном был таким сумрачным и однообразным, — что казалось, будто в действительности они не движутся вообще, а сидят в металлической капсуле с дорогим кожаным салоном, наблюдая бесконечно унылый фильм, панораму вечерних улиц.

— А вы именно в самом эска работаете? — нарушил молчание Митя.

— Да, в самом эска.

Автомобиль сбросил скорость и, слегка качнувшись, как прогулочная яхта, повернул на узкую разбитую дорогу. Впервые с начала поездки Пётр стал различать доносящийся из-под колёс шум — что-то потрескивало и шуршало, словно асфальт, по которому они ехали, был завален упаковками от пищевых брикетов.

— Дурацкий маршрут! — прошипел Митя. — Навигатор, увы, не слишком много знает о качестве дорог. Я и не люблю автопилот поэтому. Вечно забросит чёрт знает куда в надежде сэкономить пару минут.

— У нас на служебной он вообще отвалился. Правда, мы не сильно переживали.

— Нет, но в пассивном режиме… — Митя не договорил. — Значит, эска? Служба контроля, ночные патрули?

— Да, патрули.

— Всегда там работали?

— Нет, был в миграционке раньше. Ещё раньше — в угрозе.

— Угроз? Понятно. А чего ушли?

Пётр вытер тыльной стороной ладони губы.

— Реорганизация.

— Понятно. Кстати, раз уж мы заговорили о шунтах, у вас, как я понимаю, шунта нет вообще? Или в угрозе…

— Шунта нет.

— Шунта нет, реорганизация — понятно. Вы только не обижайтесь, но тут несложно сложить два и два. Я помню, одно время в полиции всем его ставили, причём за счёт конторы. А вы, осмелюсь предположить, не прошли тест? Или вы из этих…

— Из каких этих?

— Всегда есть какие-нибудь «эти»! — затрясся в приступе шипящего смеха Митя.

— Я не прошёл тест.

— Страшная штука этот тест! — Митя несколько раз отрывисто кивнул. — С каждым годом ужесточают. Но их тоже можно понять, перестраховываются. Многие не проходят — вы же знаете? По статистике — около половины. Представьте каково — половина клиентов! На самом деле компания кучу денег теряет, но, как говорится, забота о потребителях — превыше всего.

Пётр вспомнил парня, которого они с Виком затолкали во время патруля в фургон — как тот сидел с неподвижным лицом, пока из глаз у него не хлынула кровь.

— Да, да, и с каждым годом всё более печальная статистика, — продолжал Митя. — Скоро, наверное, вообще лишь десятой части желающих будут разрешать ставить шунт. Я, по крайней мере, не удивлюсь такому исходу.

— Всё равно у многих башку срывает, — сказал Пётр.

Автомобиль наконец выбрался из заваленного мусором квартала, и они снова поплыли в безвоздушном пространстве. Улица в окнах неожиданно налилась светом — горели окна домов, нависающие над проезжей частью фонари, даже газовые вывески на стенах.

— Как это — у многих? — захлопал глазами Митя. — Почему у многих? Бывает, конечно, всякое, но откуда мы знаем, может, у них и без шунта, как вы выражаетесь, башку бы сорвало?

— А зачем тогда тест?

— Туше́! Но поэтому и ужесточают тестирование. Логично ведь, согласитесь? Не будете же вы говорить, что против технологии вообще?

— Я не против и не за. Мне, честно, по хер вообще. Эта ваша технология, она как…

Пётр задумался, глядя на проплывающие за окном дома. Слепящий газовый свет пробивался сквозь уличную грязь, но город всё равно казался мёртвым, как будто его безуспешно пытались оживить электрошоком, прогоняя ток по заизолированным венам.

— Она как стихийное бедствие, — сказал Пётр.

Света с каждой минутой становилось всё больше, дорога расширилась, и автомобиль, плавно набирая скорость, летел среди мелькающих в наступающей темноте огней. Шепелявый голос бортового компьютера что-то навязчиво бубнил, оживая всякий раз, когда они проносились под неоновыми вспышками, отмечавшими, точно маяки, съезды с пустой автострады, похожие на чёрные провалы в ночь.

Митя небрежно взмахнул рукой — очередной магический жест, — и компьютер замолк на полуслове.

— Как пусто, — сказала Катя. — Обычно ведь больше машин?

— Обычно больше. — Митя поразмыслил пару секунд. — Бывает такое. Такой день. Все сидят по домам.

Такой день. Проносящиеся за стёклами огни с непривычки обжигали глаза. Но Пётр всё равно смотрел в окно. Вскоре он увидел вдалеке небоскрёбы, увенчанные похожими на грибные шляпки платформами.

Поганки.

Бортовой компьютер ожил и что-то вкрадчиво прошептал. Митя удовлетворённо кивнул.

— Скоро подъезжаем, — сообщил он. — Минут десять ещё. Дороги сегодня свободны.

2.22

Они стояли в обшитом алюминиевыми панелями лифте, который с протяжным гулом поднимал их на пятьдесят второй. Спустя первые пять этажей лифт ускорился, что-то стало надрывно подвывать над головой, а призрачные цифры, проносившиеся по голографическому табло, на секунду превратились в сплошной сверкающий росчерк, смешавшись в глазах от скорости.

У Петра заложило в ушах.

— Ох! — Катя покачнулась, ухватившись за поручень в стене. — Так к этому и не привыкну!

— У меня вообще поначалу голова раскалывалась! — пожаловался Митя.

Спустя секунду лифт снова поднимался медленно, отсчитывая последние этажи, словно секунды.

— Высоко же вы забрались, — сказал Пётр.

— Что ж, высоко — не…

Раздался звонок. Лифт остановился и, немного помедлив — будто этажу, как виртуальной комнате в шарде, требовалось время, чтобы загрузиться, — открыл двери.

— Высоко — не низко! — Митя, как проводник, вышел первым. — К тому же тут хороший вид. Нет, правда. Это того стоит. Если бы только не этот бешеный лифт…

Они шли по пустому светлому коридору, мимо одинаковых дверей с цветными геометрическими фигурками вместо номеров.

— Давно бы мог его хакнуть! — хихикнула Катя.

— Да-да, я подумываю об этом. Нам всем здесь нужен по крайней мере один нормальный медленный лифт. Или бесплатный аспирин в качестве компенсации.

Митя остановился у двери с синим шестиугольником.

— Здесь.

— А зачем эти фигуры? — спросил Пётр.

— Наверное, у того, кто всё это придумал, была плохая память на цифры. — Митя судорожно зашипел, изображая смешок. — Неудобно, кстати, до жути. Номера этажей ведь никуда не делись.

Он коснулся большим пальцем сенсорной панели над ручкой, и дверь приоткрылась.

— Прошу!

Катя первой юркнула в квартиру. Пётр зашёл следом и тут же замер, прикрыв ладонью глаза. Включилось освещение — с лёгкой заминкой, дождавшись, пока все гости не окажутся в квартире. Круглые лампы в стенах, декоративная подсветка карнизов, яркие, до боли в глазах, люстры, встроенные экраны с мельтешащими изображениями. С непривычки у Петра закружилась голова.

— Ярковато немножко, — пробубнил за его спиной Митя. — Эта дура электронная каждый раз яркость прибавляет. Сбоит что-то, а у меня всё никак руки не доходят.

Но Пётр по-прежнему стоял, как оглушённый. Он не мог вспомнить, когда в последний раз находился в таком ярко освещённом помещении. Всё вокруг выгорело, потонуло в свете — алебастровые стены, исчезающая на их фоне выбеленная мебель, изогнутые экраны системы умного дома…

— Проходите! — Митя панибратски пошлёпал Петра по плечу. — Обувь можно не снимать.

Пётр всё ещё чувствовал себя так, словно оказался в потусторонней реальности.

— Одежду оставьте в гардеробе. Или, знаете что, просто бросьте на диван! Да, киньте там. К чему нам лишние формальности?

Пётр покосился на пухлый диван из липкой на вид кожи и снял куртку. В квартире было тепло.

— Думаю, нам подойдёт более интимное освещение. — Митя дважды хлопнул ладонями.

Обжигающий свет ослаб, и по стенам протянулись длинные мягкие тени. Пётр бросил куртку на диван.

— Располагайтесь. А я пока принесу чего-нибудь.

— Не нужно, — сказал Пётр. — Мы не голодны.

— Катя?

— Не, есть неохота.

— Тогда, может, по рюмочке за, так сказать, знакомство? Вы же не против?

— Ага! Коктейльчик какой-нибудь! — оживилась Катя. — Есть «Электрический бриз»?

Пётр осмотрелся. Он стоял в огромной комнате с панорамными окнами, с подчёркнуто простой, угловатой мебелью — вросшие в стены шкафчики, тумбочка, похожая на деталь от гигантского конструктора, широкий стеклянный стол. Лишь пухлый лоснящийся диван немного выбивался из этого анемичного ряда. На стенах, в тоненьких рамках, висели картины в стиле примитивизма — яркие и бессмысленные цветовые пятна.

Катя стояла напротив стены, сцепив за спиной руки, и разглядывала странный рисунок в металлической оправе — вычурно нарисованный иероглиф. Она даже не заметила, как Митя приглушил свет.

— Ты здесь? — Пётр подошёл к ней и легонько коснулся её плеча.

Катя прикрыла глаза и улыбнулась. Можно было подумать, она подставила лицо под приятный луговой ветер.

— Давно это у тебя? — вдруг громко спросила она.

— Буквально вчера повесил! — Голос Мити вместе с позвякиванием стекла доносился из соседней комнаты. — Специально для тебя, кстати!

— Классная штука! — Катя продолжала улыбаться. — Реально классная! Ты сам её написал?

Пётр сел за стол со стеклянной столешницей — рядом с огромным, занимающим всю стену окном. Хотелось курить. Город в окне был похож на разломанные куски искрящихся микросхем, затянутых плотной темнотой, от которой рябило в глазах.

— Если бы! — послышался голос Мити. — Я вообще и сам подумывал сделать что-нибудь такое, такое, знаете ли, лёгкое, элегантное, но…

Он вышел в гостиную с подносом, на котором стояли три стакана, бутылка неопределённого пойла, пара жестяных банок и россыпь коричневых брикетов, напоминающих шоколадные конфеты.

— Но, — заключил Митя, — всегда найдётся кто-нибудь, кто тебя опередит.

— А коктейлей нет? — поморщила нос Катя.

— Увы. Но есть эта, как её, любинда. Получится вполне себе коктейль!

Митя поставил поднос на стол и сел рядом с Петром.

— Портал этот у нас один товарищ сделал, хобби у него такое. Мне все уже говорили, что отлично получилось.

— Ясно.

— Сам я не могу полностью оценить, к сожалению. Но все говорят…

Катя нехотя отвернулась от иероглифа и подошла к столу.

— Люсинда, — сказала она.

— Что? — Митя поправил на переносице очке.

— Эта фигня называется люсинда! — Катя скривила губы. — И с ви́ски её пить…

— Ну прости, сладкая! — Митя кашлянул. — Прости, Катя! Плохо я подготовился!

Он пододвинул к Петру стакан, плеснул в него ви́ски и стал неторопливо, точно микстуру, наливать себе.

— Так ты будешь? — спросил он Катю.

— Ладно, давай.

Катя стояла, облокотившись о спинку стула.

— Только сядь, прошу тебя!

Митя молитвенно сложил ладони, и Катя, усмехнувшись, плюхнулась на стул. Митя передал ей стакан с ви́ски и уже потянулся к одной из банок, но Катя шлёпнула его по руке.

— Я сама!

— Как скажешь!

Митя повернулся к Петру. В его круглых очках отражались потолочные лампы. За отражениями было не видно глаз.

— Холодновато тут немного, да? С отоплением, наверное, что-то.

— Холодновато?

— Может, конечно, это только мне так кажется.

Катя содрала пломбу с банки и опасливо отодвинула её от себя, когда та хищно зашипела.

— По правде сказать, — Митя заглянул в свой стакан и облизнул губы, — это не совсем моя квартира, хотя живу я тут уже лет шесть, вроде как, а то и больше. Мне снимает контора.

— Мне тоже, — сказал Пётр. — А по поводу холода…

Катя наконец решилась, разбавила ви́ски люсиндой и тут же поморщилась от отвращения.

— Фу, фигня какая!

— В «Радуге» и покруче цвета бывают! — заявил Митя. — А это будет наш особенный коктейль! Назовём его…

— Холодно — это когда отопления нет вообще, — перебил его Пётр.

— Нет вообще? — Митя нахмурился. — А-а… Это, конечно, большая проблема сейчас. Но скоро должны открыть новую электростанцию, и отключений…

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги