Советник Аида

11

Вера Федоровна Гришаева вставала утром рано и, поскольку у нее не было личного подсобного хозяйства в виде скотины или птицы, приходила в детский дом еще до общего подъема воспитанников. Одинокой женщине в возрасте не спалось по утрам, возможно, из-за того, что не было мужчины рядом, возможно, по другой причине. Она умывалась, одевалась и шла неторопливой походкой в свой детский дом, где служила директором последние десять лет.

Сторож всегда встречал ее у ворот, но в этот раз двери никто не открыл. Гришаева требовательно забарабанила, не понимая ничего. Десять лет сторож Павлантий поджидал ее в определенное время, здоровался и с поклоном провожал внутрь. Первое время она реагировала на его поклоны нервозно, стыдливо, ругала и просила этого не делать. А он кланялся всем, кроме детей, обещал и тут же кланялся снова. За десять лет она привыкла и более не обращала внимание на старорежимные замашки сторожа. В районном центре его знали все от мала до велика именно по этой причине. Он кланялся в магазине, в любом другом учреждении, а сегодня даже не открыл ворота.

На стук никто не выходил и Гришаева толкнула дверь. На удивление она оказалась незапертой изнутри, и Вера Федоровна вошла. Обомлела и осела на пол она сразу — мертвый Павлантий лежал с внутренней стороны ворот с дыркой во лбу и смотрел своими серо-синими глазами в уходящую небесную даль.

Тучная Гришаева с трудом нашла в себе силы подняться и побежала к своему кабинету, чтобы позвонить. От ворот до здания метров сто, и она чуть не упала, запнувшись о мертвое тело участкового инспектора. Капитан полиции лежал тоже с открытыми глазами и дыркой во лбу. Ужас охватил директоршу, и она бежала к своему кабинету, фиксируя подсознательно труп своего заместителя по учебно-воспитательной работе, заместителя по АХЧ и охранника, бывшего сотрудника полиции на пенсии.

Упав в кресло, она схватилась за телефон, пытаясь набрать ноль два, но бросила трубку и достала сотовый телефон. С трудом набрала номер трясущимися пальцами и услышала в трубке сонный голос:

— Чего тебе надо в такую рань, охренела что ли Вера Федоровна?

— Убили, — залепетала она с трудом, — убили…

— Кого убили, где? — спрашивал голос, — ты белены объелась что ли?

— Сторожа убили, участкового, всех моих заместителей убили, — ответила дрожащим голосом Гришаева, — что делать теперь, что делать?

— Да не трясись ты и отвечай внятно — дети целы, в полицию звонила?

— Не звонила, а дети еще спят, не знаю.

— Так… мне больше не звони, встретимся через два дня, сама знаешь. Вызывай полицейских и веди себя естественно.

В трубке запикали короткие гудки и Гришаева откинулась в кресле, собираясь с силами. Она не понимала, что случилось — мероприятий они никаких не проводили, но все равно связывала убийства со своей деятельностью. Наконец стала осознавать, что, скорее всего, здесь что-то другое и набрала ноль два.

Районный центр Жданово, здесь не город и все рядом, полиция прибудет минут через десять. «Что делать? — засела и свербела в голове единственная мыслишка. — Надо обойти все спальные помещения до полиции и сверить количество детей». Гришаева буквально сорвалась с места и побежала из административного корпуса в спальный. Со стороны, наверное, это выглядело нелепо — тучная женщина с безумным лицом несется во всю прыть.

С двумя дошкольными группами все в порядке, и только ночные воспитательницы задавали вопросы, от которых она отмахивалась, сейчас не до них. Первая, вторая, четвертая школьные группы на местах. В третьей застрелена в лоб воспитательница и исчезла пятнадцатилетняя Аня Самойлова, ученица девятого класса, чемпионка России и серебряная призерка Европы по вольной борьбе. На вид очень хрупкая девочка лет тринадцати, и никто бы не подумал, что она является чемпионкой.

Ноги сами собой подкашивались, но Гришаева с трудом держала себя в руках. Она поняла случившееся, но свои мысли высказывать кому-либо не собиралась. Дети еще спали, и Вера Федоровна разбудила девочек рядом с Аниной кроватью. Никто ничего не слышал, дети предположили, что Аня вышла в туалет.

Вскоре в детский дом прибыла патрульная машина. Сонный сержант чуть не наступил на труп сторожа и только сейчас по-настоящему проснулся. Закричал по рации:

— Не врет директорша, тут точно труп, огнестрел, давайте группу сюда. Павлантия застрелили.

Подошедшая директорша выхватила у него рацию, закричала:

— Жопы свои сонные отрывайте, уроды, здесь шесть трупов и дети пропали.

По тревоге подняли весь райотдел полиции, к обеду понаехали из областного центра полицейские разных рангов, следственный комитет, министр образования области и другие начальствующие лица. Журналистов, естественно, не счесть. Толкались, шептались, что-то снимали, выдвигали версии и мешали работать. Словно чайки заглатывали даже несъедобную информацию и опорожнялись в эфире предположениями, за которые их по закону привлечь нельзя. Они творили сенсацию, а на правду и остальное плевать.

В следственном комитете установили цепочку событий. Некто пришли в детский дом, убили сторожа, оказавшегося там участкового, потом двух заместителей директора и охранника, перешли в спальный корпус, где застрелили воспитательницу и похитили Аню Самойлову. Оперативники, естественно, возражали. Если целью была девочка, то зачем столько трупов? Сторож, полицейский и воспитательница понятны. Зачем тогда убивать заместителей и охранника в другом корпусе? Девочку можно было совсем похитить без убийств, по дороге из школы, например. Предположений возникало много, но рабочей версии, объединяющей все трупы, не было. Девочка могла сама сбежать еще перед этим. Зачем убивать столько людей, у которых взять нечего? В детском доме находилось около сотни человек, но никто ничего не видел и не слышал. Понятное дело, что стреляли из пистолета с глушителем и все пули выпущены точно в середину лба. Все пули на вылет и выковыряны из стен и дверных косяков, ни одной гильзы на полу. Собрать все пули и гильзы — на это требуется время. Точность выстрелов… Необычное преступление, очень необычное.

Следствие зашло в тупик — никаких следов, очевидцев и непонятна сама цель преступления. Похищение девочки, за которую некому заплатить выкуп, не очень-то увязывалось с количеством трупов на месте происшествия.

Илья Громов смотрел новости по телевизору. Ольга тоже посмотрела последние известия.

— Ужас, — произнесла она, — а я хотела завтра поехать именно в этот детский дом с предложением спонсорской помощи. Ясное дело — им сейчас не до меня. Повременю немного.

— Да, Оленька, — согласился с ней Илья, — им сейчас действительно не до тебя. Особенно директорше, этой подлой твари. Мне не жаль убиенных, они того заслужили, а вот девочку похитили зря, им это с рук не сойдет. Зачем же трогать невинное дитя?

Ольга удивилась невероятно словам мужа. Спросила с изумлением, настороженностью и даже с опаской:

— Ты не перегрелся случайно, Илюша… Почему директорша подлая тварь и почему другие заслуживают смерти? Ты что-то знаешь, но откуда?

Илья как-то усмехнулся особенно злорадно и презрительно одновременно. Ответил не спеша:

— Да, Оленька, с девочкой они прогадались. Бог им этого не простит, компрачикосы хреновы.

Илья взял сотовый телефон и набрал номер.

— Антон Яковлевич? Это Илья Громов. Подъезжайте, мне надо вам сообщить нечто важное.

— Извините, Илья Антонович, но очень занят, — раздраженно ответил Пиорский, — перезвоните через пару деньков.

— Потому и приглашаю срочно, что заняты вы не тем, чем надо. Жду.

Илья отключил связь, и Ольга сразу же спросила его:

— Кто этот Антон Яковлевич?

— Антон Яковлевич Пиорский, генерал-лейтенант, начальник МВД области. Его раздражает моя манера общения. Но ничего, побесится пару минут и поедет. Какой-нибудь капитан или майор не поехал бы, а он приедет.

— Почему? — наивно спросила Ольга.

— Потому что не капитан и не майор, — ответил Илья.

Ольга ничего не поняла из разговора и огорчилась. Она любила и непонимание унижало ее, делая второстепенной и зависимой. Но Илья всегда старался объяснить, как и сейчас.

— Сильные мира сего знают, что мне не стоит отказывать, так звезды сложились. Генерал конечно бы с удовольствием принял меня у себя, но информация нужна ему, а не мне. В тридцать седьмом году прошлого века меня бы расстреляли, а сегодня ко мне приедут. Времена меняются, а с ними и люди.

Через полчаса удивленная Ольга слушала краткий монолог мужа:

— Антон Яковлевич, меня посетило видение, в котором сказано, что похищенная из детского дома девочка станет переходит границу с Украиной вот в этом квадрате, — он протянул листок, — завтра в пятнадцать часов московского времени. Спасибо, что заскочили, до свидания.

— Илья Антонович…

— Все, генерал, больше никакой информации и вопросов, до свидания.

Громов пресек все попытки дальнейшего разговора и указал рукой на дверь. Ольга упрекнула его после ухода полицейского:

— Ты был не вежлив, Илья.

— Согласен, — ответил он, — но того требовала ситуация. С каждым вопросом у него бы терялась вера в мои слова. Нам это обоим сейчас ни к чему.

— А почему девочку повезли на Украину? — спросила Ольга.

— В бардаке всегда легче затеряться, — со вздохом ответил Илья. — Бывшая братская страна не имеет с Россией сплошной границы в киношном понимании этого слова. Колючая проволока, контрольно-следовая полоса или сплошной высокий забор… А из Украины можно улететь куда угодно без всяких трудностей.

— Бывшая братская страна, — протяжно произнесла Ольга, — многие и сейчас ее называют братской.

— Оленька, — с ласковой улыбкой произнес Илья, — ты у меня прелесть. Дом, строение можно разрушить мгновенно, а людское сознание создается и разбивается гораздо медленнее. Не годы нужны — десятилетия. Что изменилось на Украине? По сути ничего кардинального, все старое гипертрофировалось и только. На хохлятском востоке всегда был русский дух, а на западе бандеровский. Американцы обострили отношения до гражданской войны, наши прокакали эту политическую игру. Хорошо, что Крым вернулся. Государи-самодержцы расширяли территорию державы, а президенты вредители и самодуры дарили морские громадные территории и целый стратегический полуостров. Что тут можно сказать? Я более ничего не могу. Хотя… — он усмехнулся, — по большому счету Крым нахрен никому не нужен. Американцев беспокоит Черноморский флот на полуострове — отсюда и возня вся.

— У тебя правда было видение? Ты, как Мессинг, можешь видеть будущее?

— Ты про похищенную девочку… Никакого телевизионного показа в моих мозгах не было. Но я точно знаю, что именно в указанное мной время два бандита поведут ее через границу. Я не Мессинг, Оля, я — Громов! Каждому — свое. Ты, кстати, тоже Громова, не забывай это.

Пиорский вернулся в свой кабинет и распсиховался окончательно. «Кто этот Громов, черт бы его побрал, сволочь поганая, — генерал сжимал кулаки и кидался матерными словами вовсю. — Разговаривал со мной, как с последней шестеркой. Занят я не тем, чем надо, ждет он, сука. До свидания… Нахрен мне твое свидание»…

Генерал постепенно успокаивался и понимал, что получил очень ценную информацию. Он верил Громову безоговорочно, но считал его поведение заносчивым и высокомерным. Он все-таки генерал… пусть даже и ему нужна информация. А информацию необходимо реализовать. Лучше всего это сделать министру, но он потребует пояснений. Что я смогу ему пояснить, размышлял Пиорский, что у кого-то там возникли видения? Меня на смех поднимут…

Он сам связался с пограничниками и объяснил ситуацию. Конечно, и им он не сказал о видениях Громова — обыкновенная надежная оперативная информация.

Двух похитителей и девочку доставили в Н-ск на следующий день после задержания. Громов сразу же позвонил Пиорскому:

— Добрый день, Антон Яковлевич, это снова Илья Громов.

— Здравствуйте, Илья Антонович, благодарю вас за информацию, она оказалась предельно точной, девочку и похитителей задержали.

— Да, генерал, я в курсе, но позвонил не для получения благодарностей. Девочке пятнадцать лет и по закону ее нельзя допрашивать без родителей или педагогов. Директор детского дома, некая Гришаева Вера Федоровна, станет прямо-таки навязываться на допросы, а этого делать нельзя. Через месяц вы все поймете, а сейчас необходимо оградить Аню Самойлову от директорши.

— Гришаева замешана в похищении и убийствах? — быстро спросил генерал, беспокоясь, что Громов отключит связь.

— Ни в похищении, ни в убийствах, о которых вы сейчас говорите, она не замешана. Она участник более тяжких преступлений, но об этом вы узнаете позже. До свидания, Антон Яковлевич.

— Подождите, Илья Антонович…

Но в трубке уже слышались короткие гудки и Пиорский в сердцах чуть не разбил телефон. Что себе позволяет этот Громов, что он из себя строит? Чтобы ты строил, если бы знал многое наперед? Внутренний голос заставил генерала вздрогнуть. Я бы стал министром однозначно, усмехнулся он про себя.

Участник более тяжких преступлений… Из-за такой информации можно и лишний раз поклониться. Слава Богу, что Громов звонит ему, а не начальнику следственного комитета. Результат, наверное, был бы тот же, но приоритеты разные. Сейчас все знают, что Пиорский задержал похитителей, а не следственный комитет, который результативно и допросить не может.

— Опять звонил генералу? — спросила Ольга Илью.

— Да, что ты о нем думаешь?

— Не знаю, — она пожала плечами, — я же совсем не знаю его.

— У тебя сегодня будет повод познакомиться поближе. Он сейчас нервничает, злится, но скоро остынет и примчится к нам.

— К нам? — удивилась Ольга, — зачем?

— Он психует, возникает масса вопросов, которые он не может задать. Но в то же время генерал понимает, что я обладаю нужной ему информацией. Его, собственно говоря, невероятно бесит то, что я сливаю ему информацию дозированно. Но он ценит, что сливаю я ему, а не начальнику следственного комитета или в ФСБ. Приедет налаживать контакт, чтобы впредь получать информацию в большем объеме.

— И ты пойдешь ему навстречу?

— Не в том объеме, в котором ему бы хотелось, — ответил Илья, — я бы мог вообще ничего и никому не говорить, но людей жалко. Разве виновата эта Аня Самойлова, что ее похитили? Росгвардия, МВД, ФСБ… Ни одна из этих структур не спасла бы девочку. Пиорский — лучший из местных генералов и четко понимал, что в данной ситуации не должен докладывать министру, как положено.

— Но почему? — перебила его Ольга, — я совсем тупая, да?

Ее глаза наполнились слезами, Илья обнял жену.

— Нет, Оленька, совсем нет. Просто мы говорим иногда о необычных вещах или поступках. Со мной, наверное, трудно, я говорю о том, чего еще нет, но будет. И ты меня понимаешь, а другим знать не обязательно. Два человека встретились, полюбили друг друга и сейчас строят свой новый совместный внутренний мир. А возникающие сомнения только укрепляют цемент отношений.

— Министр бы задавал много вопросов и упустил время? — всхлипывая, вновь спросила Ольга.

— Конечно, — обрадованно ответил Илья, — конечно, а еще говорит, что тупая. Ты умница и все поняла сразу.

Беседу прервал зазвонивший видеодомофон. Ольга мгновенно промокнула мокроту глаз платочком, что-то там припудрила, подвела. Илья снял трубку — на экране возник Пиорский собственной персоной в форменной одежде. Видимо, решил, что мундир станет обязывать присутствующих к надлежащему разговору.

— Входите, — произнес Илья и повесил трубку.

После стандартных приветствий генерала усадили к столу.

— Время вечернее и вы наверняка не ужинали, Антон Яковлевич. Так что примите трапезу вместе с нами, — предложил Громов.

Неплохо питаются хозяева, подумал Пиорский, отрезая кусочек прожаренной свинины на косточке. Не только хлеб с маслом, но и красная икра имеется. Отпив немного коньяка из бокала, генерал заговорил о деле:

— Я и мои сотрудники благодарны вам, Илья Антонович, за помощь в обнаружении и поимке похитителей девочки. Но вы туманно выразились о директоре детского дома, о Гришаевой. В похищении и убийствах она не замешана, но является участником более тяжкого преступления. Что может быть тягостнее убийства? Но я прибыл не для обсуждения вопросов тяжести преступлений.

— И зачем же вы прибыли? — наивно подзадорил генерала Илья.

— Илья Антонович, — немного занервничал Пиорский, — вы человек, который умеет смотреть вперед и, судя по вашим же словам, знаете о других тяжких преступлениях. Я не берусь судить — грешно или аморально не сообщать о совершенных или готовящихся преступлениях? Но…

— Но вы хотите знать больше, — перебил генерала Илья.

— Да, — согласился Пиорский, кивнув головой, — я хочу знать больше и в соответствии с этим принять меры к розыску или предотвращению.

— Ваши намерения обоснованы и понятны, — словно похвалил генерала Илья, — но не все так просто, Антон Яковлевич. Как говорить о том, чего нет? Или обсуждать то, что произошло, но не зафиксировано нигде и никем. Например, совершен целый ряд похищений, изнасилований, убийств, продаж органов, извлеченных из живых и здоровых людей. Но на этих людей не заведены даже розыскные дела. Они давно закопаны в землю, растворены в кислоте и сожжены в топках кочегарок. Но их никто не ищет, они числятся живыми и о каком преступлении можно тогда говорить? Как у вас говорят: нет тела — нет дела. А тел действительно нет — ни живых, ни мертвых, никаких.

Илья наполнил бокалы коньяком, приподнял свой, предлагая выпить. Пиорский словно машинально отхлебнул половину и спросил сразу же:

— О каких преступлениях вы говорите, Илья Антонович? Скрытые преступления… Необходимо еще раз пересмотреть заявления о пропавших без вести?

— Заявлений тоже нет, Антон Яковлевич, ничего нет.

— А что есть?

— Есть совершенные преступления, о которых я говорил. Похищения, убийства, изнасилования, расчленение на органы. Но ни тел, ни дел, ни фактов, ни доказательств, ни заявлений — ничего нет. Парадокс? Никакого парадокса — просто преступники более тщательно замели следы. Однако, бесследных преступлений не бывает. Ватсон бы сказал в этом случае элементарно, что социальные условия породили сыскную импотентность. И она настолько прижилась, что если даже вы, генерал, заговорите сейчас вслух о перечисленных мною преступлениях, то вам посоветуют обратиться к психиатру. Но не переживайте и не раздумывайте много, скоро все встанет на свое место, и вы раскроете особо тяжкие преступления, о которых заговорит вся Россия.

Пиорский опрокинул остатки коньяка в бокале в рот, заговорил с какой-то обреченной нервозностью:

— Не понимаю ничего и вам верю. Такое возможно?

— Вполне, — сразу же ответил Илья, — поэтому я и общаюсь с вами, а не с другими генералами.

— Вам тридцать лет, Илья Антонович, может быть вы поступите на службу в полицию? Лучшего сыщика не найти во всем мире. Не карьерная лестница, а вертикальный взлет вам обеспечен. Станете генералом…

— Генералом, — улыбнулся Громов, — зачем? Возможностей и денег у меня и сейчас больше, чем у генерала. Так зачем мне опускаться, Антон Яковлевич?

— Нет, вы меня не так поняли…

— Да все я понял правильно, генерал, не стоит извиняться и передергивать. Каждому свое предназначено. Ни служить, ни стучать я не стану, вы это прекрасно понимаете. Но в раскрытии преступлений помогу, когда время наступит. И убийства в детдоме вы раскроете, и другие, о которых я говорил сегодня.

— Хорошо, — Пиорский заговорил грустно и обиженно, — нет тел, дел, фактов, заявлений и так далее. Но я все-таки не пойму — почему мне нельзя рассказать о совершенных преступлениях? Я тупой, не пойму или что?

— Правда говорят, что если объяснять необъяснимое, то с каждым словом возникает все больше и больше вопросов. Если я назову вам точную дату, время и место совершения убийства — вам от этого станет легче? Вам, может и станет легче, но вашим операм нет. На месте преступления им покажут фигу или покрутят указательным пальцем у виска. Что опера подумают о вас, генерал? Парочка таких поручений и вы в психушке. Ждите — другого выбора у вас нет.

Генерал уехал, несолоно хлебавши. На следующий день Илья отправился по своим делам — кому-то из бизнесменов потребовалась его консультация. Ольга решила проанализировать вчерашнюю встречу.

Пиорский приехал по делу, Илья принял его и разговаривал при мне, рассуждала она. Обычно о делах люди беседуют тет а тет, но Илья почему-то хотел, чтобы я слышала разговор. Не для того ли как раз, чтобы я впоследствии призадумалась?

Старенький и давно списанный по выслуге лет Уазик-буханка дребезжал, постукивал на ухабах, но все-таки вез бывших воспитанников детского дома в областной центр. Коля Евлампиев, Дима Рукосуев, Настя Горелова и Вика Горбунова родились в июне восемнадцать лет назад и теперь следовали вместе в большую жизнь с небольшими рюкзачками. Пара носков, трусов, маек и одна сменная рубашка у парней — весь накопленный скарб. У девчонок вместо рубашки лишнее ситцевое платьишко.

Каждый помнил себя в детдоме с разного возраста. Каждый прошел особенную школу выживания и совершенно не был готов к самостоятельности во взрослом мире. Все программы воспитания школьников не соответствовали ожидаемому результату. Дети отличались друг от друга характером, темпераментом, уровнем интеллектуального развития, потенциальными возможностями, здоровьем. Как бы то ни было — кошмарное детство кануло в прошлое. И каждый из них знал, что судьбы выпускников детских домов складывались по-разному. Треть все-таки получала жилье и работу и как-то устраивалась в этой непростой жизни, а остальные уходили в преступный мир и к бомжам. Но никто не вел конкретной статистики и не отслеживал бывших воспитанников в течение ряда лет.

Директор детского дома Вера Федоровна Гришаева напутствовала выпускников прямо в салоне Уазика.

— Вот… вы уже и не дети. Долгих речей не будет. Я договорилась с соцзащитой и каждому из вас предоставят комнату в общежитии. Не отдельная квартира, конечно, но жить можно. Небольшой уголок, но личный и индивидуальный, без подселений. Приедете, поселитесь и оставайтесь в своих комнатах. К каждому из вас придет сотрудник соцзащиты, с ним вы обговорите свое будущее. Кто-то захочет обучаться профессии каменщика, повара, кто-то, возможно, выразит желание работать сразу грузчиком или мойщиком посуды. Все вопросы обсудите там. Кто-то захочет уехать сразу на север работать вахтовым методом, добывать нефть и газ. Не знаю, что они там делают — трубы таскают или «Яблочко» пляшут, но зарабатывают более ста тысяч в месяц, копят деньги на покупку своей квартиры. Теперь все зависит от судьбы и вас лично, удачи вам и счастья!

Уазик припарковался у пятиэтажного здания. Водитель сказал ребятам, чтобы брали вещи и шли за ним. Внутри здания на входе охранник в форме перегородил дорогу. Водитель объяснил ему ситуацию, и охранник приказал ждать в фойе, ушел в комнатку с надписью на двери «Охрана». Через несколько минут подошел солидный мужчина, представился:

— Я комендант общежития, мне говорили о вас. Давайте паспорта для оформления договора найма комнаты.

Он просмотрел каждый паспорт и выдал охраннику четыре ключа, пояснил:

— Сейчас вас проводят каждого в свою комнату. Устраивайтесь, отдыхайте и ждите работника соцзащиты. Возможно, кто-то из вас выедет из нашего общежития уже сегодня или завтра. Например, у некоторых профтехучилищ есть свои общаги. Короче — разберетесь.

Он повернулся и ушел, а охранник повел их на этажи.

Коля Евлампиев оглядел комнатку. Такая же размерами, как и в детском доме. Только жить он здесь станет один, а не вчетвером. Деревянная кровать без панцирной скрипучей сетки, стол, тумбочка и два табурета, в углу шкаф с плохо открывающимися дверками. Мебели давно пора на свалку, но она станет служить до полного разваливания. И это было счастьем для молодого человека, у которого не было ни кола, ни двора.

Евлампиев задумался. Придет работник соцзащиты и кем бы он хотел работать? Уехать на север за длинным рублем? Но там тоже нужны специалисты. Он знал, что город остро нуждается в каменщиках, бетонщиках, водителях большегрузных и спецмашин. Все равно надо учиться в ПТУ и потом устраиваться в какую-нибудь фирму на стройку. На север лучше не ехать — получишь длинный рубль и останешься без жилья.

Время тянулось к полднику, а кушал он только рано утром в детдоме. В кармане ни гроша и даже паспорт забрали. Паспорт — понятно, а на что жить первое время, что есть и пить?

В дверь постучали, вошла тетка бальзаковского возраста, сразу же уселась на табуретку и глянула в паспорт.

— Николай Евлампиев? — проскрипела она, потом откашлялась и оглядела бесцеремонно молодого человека с ног до головы.

— Евлампиев, — подтвердил Николай, заметив в ее руках свой паспорт.

— И что, какие планы? — спросила тетка, продолжая смотреть на парня изучающе.

Он пожал плечами, ответил:

— Жилье есть, а специальности нет. Генерал и академик из меня вряд ли получится, но в ПТУ можно выучиться на каменщика, например, или водителя автокрана, бетоновоза.

— Как со здоровьем, есть жалобы? Можем реально подлечить, если болеешь.

— Со здоровьем, слава Богу, все в порядке, — ответил Николай, — не жалуюсь.

— Чем увлекался в детдоме, чем занимался в свободное время?

— Спортом, если это можно назвать спортом. Сам бегал, прыгал, гири поднимал и читал. Хотелось бы больше читать, но библиотека в детдоме практически никакая, а компьютер вечно занят.

— Я уже разговаривала с Дмитрием Рукосуевым, — пояснила тетка, — ты с ним дружишь или в контрах?

— Не дружу и не в контрах, — ответил Николай, — парень физически развитый, здоровый, но с интеллектом не дружит, ничего не читает, политикой не интересуется.

— Он, значит, мужлан, а ты у нас интеллигент, — усмехнулась тетка.

— Можно и так сказать, — тоже с усмешкой ответил Николай.

Тетка еще раз окинула взглядом парня и произнесла:

— Ты пока посиди, я узнаю о наличии свободных мест в ПТУ. Вернусь через пять минут, жди.

Она вышла в общий коридор, прошла к торцевому окну и позвонила.

— Елизавета Максимовна, это я. Есть два паренька — один физически развитый интеллигент, а второй обыкновенный мужлан. Их сегодня привезли из детдома, восемнадцать лет исполнилось. Доставить вам на просмотр сегодня, завтра?.. Поняла, едем.

Тетка самодовольно улыбнулась — сегодня ей перепадет немного денежек, эта озабоченная ей заплатит. Елизавета Максимовна Дубогорова — богатая властительница пятидесяти пяти лет от роду очень увлекалась молодыми мальчиками. Недавно от нее сбежал двадцатилетний любовник, не выдержал требований и запросов Елизаветы, не смотря ни на какие денежные подачки. Называть ее Лизонькой, говорить постоянно ласковые слова и спать со старухой каждые три-четыре часа в сутки — это уж слишком. А тут сразу два восемнадцатилетних, с которыми можно делать все, что душе угодно. Не продешевить бы… Тетка приняла суровое выражение лица и вернулась в комнату.

— Места в ПТУ есть и общаги при них имеются, но сейчас июнь, а не сентябрь, соображаешь? — задала вопрос тетка.

— Соображаю и что? — ответил Николай.

— Да ни черта ты не соображаешь, — устало махнула рукой тетка, — если студент учится хорошо, то ему положена академическая стипендия в размере 585 рублей в месяц. Это 19 рублей в день, а булка хлеба второго сорта стоит 26 рубль. Попить можно из лужи. Из крана не получится — платить за общагу нечем. Но ты сирота и тебе положена социальная стипендия, это 876 рублей, ее на хлеб хватит. В блокаду Ленинграда булка хлеба в день была бы за счастье, так что не переживай сильно. Но стипендию тебе выплатят в конце сентября, а три месяца на что жить станешь? Соберешь кучу справок и тебе деньги на питание даже выделят, на них к хлебу даже чай купить сможешь. Соображает он… — усмехнулась тетка.

— И что мне делать? — озабоченно спросил Николай, — как другие этот период переживают?

— Все по-разному, молодой человек, все по-разному, — повторилась тетка. — Если помогут добрые человечки, то выйдешь в люди. Но большая часть бомжует или становится на преступный путь. Могу помочь тебе и твоему другу Дмитрию.

— Он мне не друг, — возразил Николай, — вместе в детдоме были, но он не друг. Как, каким образом вы можете нам помочь? Денег дадите в счет будущей зарплаты после училища?

— Давать вам деньги в долг может только полнейший идиот, таковых в России не имеется. А если и есть, то они в психушке находятся и финансами не располагают. Есть одна очень богатая дама, живет в трехэтажном доме и ей скучно одной. Можно поработать у нее.

— Поработать у нее? — удивился Николай, — и что делать?

— Что делать? Выполнять все ее желания. Подай-принеси, что-нибудь приколотить, может быть во дворе листву убрать — откуда я знаю. Сама скажет. Возможно, просто поболтать на какую-нибудь тему, человеку иногда хочется выговориться, а собеседника рядом нет. Международную обстановку обсудить, чай вместе попить — все, что угодно. Дама неординарная и подробностей я не знаю. Но если она вас оставит в своем доме, то станете, как сыр в масле купаться — крыша над головой, одежда, еда, в сентябре пойдете учиться. Короче, в двух словах — она боярыня, а ты слуга. Едем на собеседование?

— Боярыня и слуга, красавица и чудовище и сам черт мне не брат, — усмехнулся Николай.

— Чего, чего? — не поняла тетка.

— Ничего, все нормально, едем.

Евлампиев догадался, что Димку Рукосуева тетка уже обработала, он присоединился к ним без вопросов в коридоре.

Машина от общежития шла до места около часа. То небольшие пробки и молодые люди удивлялись скоплению автомобилей, то остановки на светофорах. Шлагбаум и совершенно другие двух-трех этажные кирпичные дома индивидуальной планировки с территорией, огороженной высоким забором из кирпича или пескоблоков. Металлические ворота отворились автоматически, и машина въехала внутрь. Молодые люди вышли, осмотрелись немного. Идеальная чистота кругом, разноцветные клумбы. Рукосуев и Евлампиев сразу заметили двух охранников у ворот и еще двух в спецформе, обследующих территорию, дворника или садовника в одном лице с граблями и метелкой. Дима спросил у тетки:

— В этом здании квартир двадцать, не больше, но почему двор огорожен забором, охрана ходит?

Тетка даже растерялась сначала и не знала, что ответить, о подобных вопросах даже подумать никто не мог. Но она быстро взяла себя в руки, ответила:

— Это один коттедж, а не квартиры и принадлежит он богатой женщине, у которой вы станете работать, если понравитесь. Советская власть, детки, кончилась давно, сейчас можно покупать дворцы, пароходы и самолеты. Единственная разница, что при царе это делали дворяне, а теперь может купить любой.

— Да нет никакой большой разницы, — возразил Николай, словно рефери, — при царе и сейчас властвовали и властвуют деньги. А маленькая разница в том, что тогда над деньгами все-таки стоял царь и генсек, а теперь олигархи.

Тетка посмотрела на Евлампиева уничтожающим взглядом, разные мысли закрутились в голове мгновенно. Умный сильно. Дубогорова может такого на правилку поставить. До парня дела нет, но она может сама под замес попасть. Не надо было везти такого сюда, ох, не надо. Но поздно уже, поздно…

Она ввела парней в холл и приказала ждать. Сама отправилась на второй этаж, постучалась и вошла к хозяйке.

— Елизавета Максимовна, доброго вам здоровья, — заискивающе запричитала тетка, — доставила двух молодцев-красавцев, они только что покинули детдом по причине предельного возраста. Один, правда, с маленьким изъяном — умный не по годам. Это…

Дубогорова приподняла руку, и тетка мгновенно заткнулась. Хозяйка глянула на нее презрительно и произнесла:

— Сама разберусь. Оставь паспорта, приведи мальчиков сюда и ступай, управляющий с тобой рассчитается.

Тетка поклонилась и побежала вниз, вернулась с парнями и исчезла. Дубогорова встречала молодежь стоя. Выглядела она младше своего истинного возраста, но все-таки на около пятидесятилетнюю женщину выглядела. Кто-то даже давал ей сорок пять. Она не ожирела и сумела сохранить фигуру. Неприлично короткая для ее возраста юбка оставляла для мужских взоров стройные и еще манящие ножки.

Дубогорова рассматривала парней, не стесняясь. Старалась определить по виду кто из них умный, как сказала тетка. Вычислила абсолютно точно. Один рассматривал ее тупо, задерживая взгляд на ножках, талии, груди и потом уже лице. Другой старался скрыть свой интерес, бросив на фигуру лишь мимолетный взгляд.

— Присаживайтесь, мальчики, — предложила она, указав каждому рукой на конкретное кресло. — Я Елизавета Максимовна, хозяйка этого дома и теперь ваша властительница в том числе. — Она говорила, рассматривая их паспорта. — У каждого из вас будет своя комната и отсутствие определенных конкретных обязанностей. Станете выполнять мои пожелания. Говорю я один раз и вторично не повторяю. Наказание за неповиновение может быть разным — от словесного порицания до телесного наказания. Вы находитесь на моем полном содержании и обеспечении, свободно передвигаетесь по дому и территории, но в первое время выход в город вам возможен только по моему разрешению. Попытаетесь покинуть усадьбу самостоятельно — у охраны есть полномочия применить к вам физическую силу. Информации для сегодняшнего дня достаточно. Сейчас вам покажут ваши комнаты, примите душ и переоденьтесь. Я жду вас…

— Переоденьтесь, — перебил ее Рукосуев, — у меня одна рубашка в чемодане и он в машине остался.

— Я жду вас, — повысила голос Дубогорова, — на ужин в нижней гостиной к восемнадцати часам. Все остальное вам объяснит и покажет горничная, — она позвонила в колокольчик. — Тебе, Дима, первое замечание — перебивать меня не следует. За вторичное замечание тебя отстегают розгами. Ступайте с Аней, — она указала на подошедшую девушку в синем халате полуприлегающего силуэта с рельефами, центрально-бортовой застежкой на петли и пуговицы. Рукава до локтя, белый отложной воротник.

Девушка привела парней в первую комнату. Двуспальная шикарная кровать, шкафы-купе, столики, кресла, бар, зеркало в рост.

— Это ваша, — пояснила она Диме, — когда примите душ в этих шкафах появится одежда нужного размера. Отдыхайте и спускайтесь на первый этаж. Для ужина подойдет рубашка и брюки.

Следующая комната Николая ничем не отличалась, и Аня просто открыла ее, ничего не объясняя. Она подвела парней к следующим двум дверям.

— Это душевые, халаты там уже имеются. Всю свою одежду положите в корзину, я ее позже выкину.

— Зачем? — спросил Дмитрий.

— Она слишком простенькая и не соответствует уровню хозяйки дома, — ответила Аня.

— Уровню хозяйки дома, — передразнил Дмитрий, — мы-то здесь причем?

— Вы у нее служите и должны соответствовать.

— Не нарывайся, — одернул его Николай, — до порки тебе итак недолго осталось. Хозяйка — новая русская госпожа со старыми и современными примочками. Соображай, что думать после гильотины бесполезно.

— После чего? — переспросил Дмитрий.

— Проехали, — ответил Николай и вошел в душевую.

Вечером он спустился в столовую секунд за пятнадцать до шести. Дмитрий уже был там и успел разглядеть первый этаж получше. Хозяйка появилась на лестнице с последними ударами часов. Николай чуть отодвинул стул, усаживая ее во главе стола и по знаку руки сел по правую сторону.

— Ешьте, пейте самостоятельно, — произнесла Дубогорова, — никто за вами ухаживать не станет.

Евлампиев обратил внимание, что перед ним и Дмитрием тарелка с куском жареной свинины и картофельное пюре, а у хозяйки салатик. Бережет фигуру, подумал он. Семга на льду, красная икра… парни такой пищи не только не кушали, но и не видели.

Добро получено, Дмитрий хотел схватить кусок свинины руками, но посмотрел на Дубогорову, насадил его на вилку и откусил зубами большой кусок. Больше в рот пока ничего не вошло, и он жевал усиленно, не стесняясь чавкать. Снимая мясо с вилки, лазил ею везде и его никто не одергивал. Он не обращал внимания на Николая, орудующего вилкой и ножом, на то, как он берет икру ложечкой, а не лезет в общее блюдо своей вилкой. Хозяйка уже доедала свой салат, когда Николай предложил:

— Извините, Елизавета Максимовна, не предложил вам налить вина сразу. Это же не коньяк, который лучше употреблять после мяса. Хотя, впрочем, сейчас нет каких-то единых правил и у каждого свои тонкости.

Спасибо, — поблагодарила Дубогорова, — пожалуй мы поднимемся в гостиную на второй этаж, там и выпьем немного, поговорим. Что вы предпочитаете, мальчики, вино, водку, коньяк?

— Водку, конечно, — безапелляционно заявил Рукосуев.

— Не знаю, — ответил Николай, — у меня опыта нет.

— Я что ли пьяница? — возразил Дмитрий, — просто мужчина должен пить водку, а женщины вино.

— Не спорьте, мальчики, — Дубогорова встала, — каждый выпьет желаемое.

Они поднялись на второй этаж и устроились в креслах вокруг небольшого столика с разными сортами спиртного, порезанными и целыми фруктами.

— Мне красное вино, — попросила Дубогорова, — себе наливайте, что хотите.

После нескольких глотков спиртного хозяйка решила спросить напрямую:

— Вы приехали ко мне в дом, помылись оделись, покушали. Никто из моих домашних работников со мной совместно за столом не сидит. Как вы считаете, почему?

Дубогорова посмотрела на Рукосуева, хотела услышать ответ сначала от него. Он, не тушуясь, заговорил сразу:

— Чего тут мудрить — мы гости, а не работники.

— Гости? — усмехнулась хозяйка, — мы даже знакомы не были. С чего бы это мне вас в гости звать?

— Не знаю, но позвали же, — простодушно ответил Дмитрий, — ваша подруга позвала, — он намекнул на тетку.

— Елизавета Максимовна, — вмешался в разговор Николай, — он не поймет, но станет делать положенное с удовольствием. Позже сообразит, гораздо позже.

— Чего это я не пойму, тупее тебя что ли? — возмутился Дмитрий.

— Помолчи, — осадила его хозяйка, — а ты, Коля?

Дубогорова смотрела на него ждущим взглядом.

— А у меня выхода другого нет. Ответ не лучший, но вы предпочли бы его масляной сказке.

— Да-а-а, — то ли огорченно, то ли задумчиво протянула Дубогорова, — сказки замечательны в детстве, но и взрослому человеку иногда хочется сказок. Потанцуем…

Она встала с кресла и включила музыку через компьютер, настроенный, видимо, уже заранее на определенную мелодию. Зазвучало танго, и бесцеремонный Дмитрий пригласил ее первым.

— Тебе, Дима, больше нравятся быстрые танцы, а сейчас звучит совсем не то. Погуляй во дворе или иди к себе в комнату. Свободен, — уже не предлагала, а приказала она.

Дубогорова изящно протянула руку Николаю, и он повел ее на середину гостиной. Взял за талию, притянул к себе, отодвинул немного и повел на себя в такт музыки заученными движениями танца. В свое время он оттачивал эти «па» с обыкновенным стулом, наблюдая за парой по компьютеру в детском доме. Такая возможность предоставлялась редко, но многое он запомнил неплохо.

Улучив момент, когда ее ноги немного отстали, он притянул грудь к себе и пошел в обратном направлении. Шокированная Дубогорова подчинялась всем его движениям и быстро поняла стиль его классического танго. Она не рассуждала сейчас, где он этому научился, она приближалась, отдалялась, поворачивалась боком и закидывала ногу вверх. Она танцевала, ведомая юным мужчиной, совсем не так, как представляла себе в мыслях совсем недавно. Прижаться грудью, ощутить мальчика бедрами и наслаждаться его волнением. Она танцевала по-настоящему и от этого распалялась сильнее.

Музыка кончилась, кавалер, держа ее за одну руку, галантно наклонил голову.

— Вы прекрасно танцуете, Елизавета Максимовна, сразу поняли танец и уловили ритм. Это великолепно!

Она, все еще тяжело дыша от танца и охватившего желания, ответила неожиданно:

— Совершенно неглупый мальчик, владеющий светскими манерами и прекрасно танцующий, хочет сказать мне, что воспитывался и вырос в детском доме?

Дубогорова разрывалась на части. Ей хотелось уложить прямо сейчас мальчика в постель и наслаждаться его молодостью, выпивая соки до последней капли. Делать перерыв и любить его снова и снова. Но вдруг он подослан полицией?..

— Я вас понимаю, Елизавета Максимовна, — спокойно ответил Николай, — человек может многое, но он не может составить генный набор еще до своего рождения. Хорошо это или плохо для будущего, но мне не досталась туповатая наследственность Димы Рукосуева. Мы выросли вместе и помним друг друга еще с дошкольного возраста. В противном случае я бы появился у вас один — тупость не закодируешь на все случаи жизни, и она всегда проколется, например, на цвете детского горшка или шляпки воспитательницы лет десять назад. Полагаю, что сомнения у вас уже развеялись. Еще глоток вина?

— Пожалуй, можно, — согласилась она.

Николай плеснул ей вина в бокал и себе глоток водки. Предложил тост с прелюдией.

— О любви сейчас говорить рано и даже, наверное, непристойно. Но есть другие чувства и желания, подвластные человеку. Я предлагаю и о них пока умолчать. Но природа настолько талантлива, что у нее есть ответы на все случаи жизни. Она преподносит нам на блюдечке всего лишь единственный термин — симбиоз. По-моему, за него стоит выпить.

— Симбиоз? — удивленно переспросила Дубогорова, — любая форма взаимодействия между организмами… Другой бы говорил о контракте, расчете или нечто подобном, а ты симбиоз…

— Просто природа родилась раньше нас, — ответил Евлампиев.

Дубогорова жестом предложила выпить, потом поставила бокал на стол и пошла, снова жестом зовя его за собой.

Утром она принимала душ, подставляла лицо под струи воды и улыбалась, вспоминая нежное и ласковое юное тело Коленьки. Аромат молодости исходил из него, который не заменить никакими французскими или другими туалетными водами, одеколонами и лосьонами. Парни и девушки любят друг друга или просто занимаются сексом, не осознавая благоуханной младости возраста, а на закате очень чувствуется недостаток непосредственной юности.

Коленька, ее милый Коленька… Его мальчик звенел камертоном, входя в самую глубину чувственного наслаждения, и она то ласкала рукой оставшееся снаружи, то вдавливала в себя его ягодицы, подрагивая от чувств и стонала от наслаждения. Юность… она бы отдала за нее все свои миллиарды. Но бездарно растраченную молодость уже не вернуть.

Дубогорова накинула халат на мокрое тело и вернулась в спальню. Николай еще посапывал носиком лежа на животе с откинутым одеялом. Двум разгоряченным телам было не до одеял, и она ушла в душ, не прикрыв его. Теперь она любовалась юным телом при дневном свете и охваченная новым желанием склонилась над ним. Николай, почувствовав ее, произнес, не открывая глаз:

— Ты пахнешь горным ручейком и чистотой…

Он притянул ее к себе и вновь овладел женщиной снизу, перевернувшись только тогда, когда мальчик перестал стучаться в ее душу. Стиснув ладонями груди, он поводил язычком по соскам и бросил коротко:

— Я в душ.

Она осталась лежать на кровати, млея от счастья. Не хотелось вставать, не хотелось ни куда идти, так бы и лежала с ним целыми сутками, не выходя из спальни. Но пришлось накинуть халат и снова идти в душ. Промежность от напряжения немного побаливала, но это было труднообъяснимое и приятное чувство.

Завтракали они вдвоем на веранде. Дубогорова вся прямо светилась от счастья и не могла насмотреться на своего Николая. Она не только влюбилась, но и гордилась им. После прошедшей ночи он мог бы потребовать себе каких-либо льгот. Но он даже не заикался о привилегиях и вел себя предельно скромно и тихо.

— Дмитрия нет с нами, и ты не спрашиваешь о нем, — поинтересовалась хозяйка.

— Елизавета Максимовна…

Она сразу же перебила его:

— Лиза, для тебя я Лиза и на «ты».

— Хорошо, Лиза, понятно, что ему здесь не место, и ты отправила его обратно в общежитие. Каждому свое — он в детдоме в стрелялки играл, шкодил помаленьку и слабых обижал. А я старался заняться самообразованием, никто нас там танцам не обучал, книг мало, но был слабенький компьютер, который не поддерживал игрушек. Но можно было читать книги, заниматься самообразованием и этот компьютер почти никого не интересовал. На уроках дают знания, а получать их дополнительно никто не хотел. Никого не интересовало, например, для чего в ресторане подают большую тряпичную салфетку, что бумажной можно вытирать губы, а ей только промокнуть. Никого не интересовали книги Виктора Гюго, Александра Дюма, Конан Дойля, исторические романы про Петра Первого, «Тихий Дон» Шолохова и многое, многое другое. Но американские боевики о садизме, жестокости и лжи смотрели все. До сих пор не понимаю, как по существу антироссийские фильмы не сходят с наших экранов. Я не удивлен, что Рукосуева здесь нет.

Это хорошо, подумала Дубогорова, что Николай считает Дмитрия вернувшимся в общежитие. Еще, когда она уходила первый раз в душ, она отдала команду тихо передать Рукосуева тетке обратно. Но та не повезет его в общагу, она продаст его одной бальзаковской дамочке. И она не завидовала Дмитрию — здесь он мог иметь все, а там станет сидеть на цепи. На самой обыкновенной цепи, как собака. А дамочка станет иметь его с наручниками, хлыстом и другими садистскими средствами. Она госпожа и будет заниматься сексом в роли учительницы и провинившегося ученика. Или медицинской сестры, ставившей укол привязанным к бедрам фаллосом в незатейливый зад больного. Позже его снова вернут тетке, которая уже теперь продаст его на органы. Все это Дубогорова знала, и сама применяла насилие. Но только в том случае, если молодой мужчина отказывался с ней спать добровольно. Его привязывали к кровати, и она занималась с ним сексом в свое удовольствие. Позже мужичек поступал к бальзаковской даме с последующей передачей на органы. Но парней, кто спал с ней добровольно и позже желал уйти, она отпускала, давала денег и отпускала.

— Я слышала, что ты хотел получить профессию каменщика или бетонщика? — спросила неожиданно Елизавета.

— Да, для детдомовца и это было бы счастьем, — ответил он без всякой наигранности.

Дубогорова смотрела чуть вбок и Николаю показалось, что ее взгляд стал каким-то невидящем и стеклянным. Прошло больше минуты прежде чем она повернулась к собеседнику и произнесла:

— Ты говорил о симбиозе, Коля… С природой ничего не поделать, и я уже давно стареющая женщина. Доктора, кремы, примочки, растворы бессильны против набегающих лет. Мы можем заключить с тобой устный контракт. Я тебя одеваю, обуваю, кормлю, пою и обучаю. Ты поступишь в университет на выбранную специальность, по окончанию устроишься на приличную работу, квартиру и машину я тебе тоже куплю. После университета еще будешь со мной три года, это будет, как в советское время, отработка. И потом свободен, как ветер. Но если захочешь остаться — я возражать не стану.

Евлампиев, примерно, предполагал о подобном предложении, и оно не свалилось, как снег на голову летом. Восемь лет — это совсем не малый срок. Она молодится, но будет стареть с каждым годом все больше и больше.

— Я полагаю, что у меня выбора нет, — ответил Николай, — но я совсем не знаю тебя, Лиза. Как у тебя обстоят дела с гипертрофированной ревностью? Учеба в университете предполагает общение со сверстницами…

— Ты весь какой-то советский, Коля, сейчас таких не производят уже, — задумчиво произнесла она, — но я этому рада, раньше подлости было гораздо меньше.

— У простых людей — да, согласен.

Елизавета посмотрела на него пристально и отвернулась.

— Ты динозавр, Коля, и лучшие отношения между людьми остались в советском периоде. Но кто-то возразит мне сразу, скажет о цензуре, расстрелах и прочих действиях Советов. А я бы ответила, что вседозволенность хуже цензуры, а таких, как Немцов, царство ему подземное, Навальный, Дадин, Касьянов… необходимо ставить сразу к стенке. Это мое личное мнение, и я вправе его иметь. Такие, как Навальный, назовут меня коммунисткой, хотя я не была ею и не стану. Я очень богатая женщина, Коля, и свои миллиарды заработала честным путем. Честность — это тоже относительное понятие, конкретное действие может быть принято честным или бесчестным в разные десятилетия. Но большинство своего капитала я заработала тем, что меня мужики всерьез не воспринимали. Честно ли быть женщиной, Коля, что скажешь?

— Может ли из ребра правды получиться ложное новообразование, как ты думаешь сама, Лиза?

Она резко повернулась к нему и засмеялась от души. Потом произнесла:

— Да, ты достоин лучшего. Говоришь, что выбора у тебя нет, а сам предложишь официальный брак? По существу, это ничего не меняет и наш устный контракт останется в силе. В законном браке тебе будет легче общаться в социальной среде. Я не права?

— Да, Лизонька, ты права. А как насчет совместимости двух неглупых разнополых людей, она возможна?

— В нашем случае вполне возможна. Когда один любит, а другой терпит — возможно все.

— Не совсем соглашусь с тобой, Лиза, я еще не познал любовь, но быть с тобой мне приятно. Полагаю, что мы утрясли все наши юридические вопросы и приступим к обыкновенному быту. Что у нас будет на обед? Я бы предпочел борщ или солянку, а вечером шашлыки собственного производства…