Миклош Хубаи ТРИ НОЧИ ОДНОЙ ЛЮБВИ{8} Музыкальная трагедия
Стихи Иштвана Ваша.
Авторизованный перевод Е. Бочарниковой и Г. Белянова.
Стихи в переводе Вл. Корнилова.
Б а л и н т.
Ю л и я.
В и к т о р.
Д-р Л а й о ш С е г и л о н г и — судья.
М е л и т т а — его жена.
Ф р и д е ш Х е н к е р — капитан.
Ш а н д о р — поэт кроткий.
К а р о й — поэт строгий.
У ч а с т к о в ы й к о м е н д а н т п о П В О.
Г а с п а р }
М е л ь х и о р }
В а л т а с а р } — волхвы{9}.
Д е з е р т и р ы.
М о л о д о й с о л д а т.
К р и т и к.
Ц в е т о ч н и ц а.
Ч и л л а.
Место действия — Будапешт.
Время действия — первая половина 40-х годов.
На авансцену выходят Ш а н д о р и К а р о й, кроткий и строгий поэты. Им обоим под пятьдесят. Шандор поет балладу, Карой — антибалладу.
Ш а н д о р (баллада о молодости).
Кто скажет нам, куда исчезли
Безумцы бедные твои?
Тела, расцветшие чудесно
И не узнавшие любви?
Где страсти нового столетья?
Где грезы древнего старья?
Как ты жила на грани смерчи,
Ответь мне, молодость моя?
К а р о й (антибаллада о молодости).
Где банды возжелавших власти
Диктаторов, директоров,
Что разрывали нас на части
И выпивали нашу кровь?
Как средь предателей, шакалов,
Шпионов, гангстеров, ворья
И автоматов расцветала, —
Ответь мне, молодость моя?
Ш а н д о р.
А где казненные любови?
Где поцелуев чистота?
Где те витии, что до боли
Терзали глотки и уста?
Где сходки до рассветов серых,
Куда не каждый смелый вхож?
Где свет надежды, пламень веры,
Что отличали молодежь?
К а р о й.
А где красавцы из генштаба,
Что обещали чудеса?
Что нынче с их искусством стало?
Что не слышны их голоса?
Их словно нынче нет в помине,
Следов их даже не найдешь.
Но не увиливай — в их мире
Ты обитала, молодежь!
Ш а н д о р.
А где пророки, что хотели
Открыть вселенную для нас?
Где те, чьи чувства онемели,
Чей мозг убит, чей дух угас?
А где отважные провидцы,
Которых раздавила ложь?
Где нищие твои счастливцы,
Прекраснейшая молодежь?
К а р о й.
Где эти судьи, для которых
Превыше власти был закон?
Где критики, которым дорог
Один талант был испокон?
А где профессора с их бывшей
Теорией ценою грош?
Где сброд, так за тобой следивший,
Прекраснейшая молодежь?
Ш а н д о р.
Как разгадаешь это время?
Как тайну душ сейчас прочтешь?
Ты средь падений и парений
Металась, молодежь.
К а р о й.
Ее шакалы и гиены
Сожрали. Нет ее… А все ж
Полоской среди затемненья
Светилась молодежь!
Свет гаснет.
Действие первое
Большая комната, служившая раньше салоном, теперь она почти пуста. Три-четыре двери, ведущие в смежные комнаты. Мебели нет, только вмонтированные в стены книжные полки, небольшой шкафчик-бар, камин, обитые гобеленами скамейки, над окнами карнизы для штор, на потолке разноцветные неоновые трубки. На стенах темные места, где раньше висели картины.
На заднем плане за огромным окном панорама Будапешта — монтаж из фотографий с изображениями достопримечательностей города. За окнами предзакатный свет летнего дня, смеркается, изображение на панораме постепенно высвечивается, там как бы зажигаются уличные фонари, отчего летние сумерки становятся гуще, а город озаряется красноватым заревом. Сцена долгое время пуста.
Ю л и я, Б а л и н т.
Снаружи доносится неясный шум. В комнату входят Ю л и я и Б а л и н т с перекинутыми через плечо плащами, с чемоданами и туго набитыми портфелями в руках. Молодые люди останавливаются в дверях, ставят вещи на пол, молча осматриваются, затем переглядываются и, довольные, смеются.
Ю л и я. Не слишком ли велика для нас эта квартира?
Б а л и н т. Это, по-видимому, всего лишь холл, а залы там дальше.
Ю л и я. Тебе и эти хоромы малы? Да в них уместились бы все меблированные комнатушки, мансарды и каморки для прислуги, в которых мы с тобой до сих пор ютились…
Б а л и н т. Что ж, попробуем, каково жить в бальных залах.
Ю л и я. Ты всегда уверял, что достаточно иметь одну кровать, а писать ты можешь, примостившись с краю, у себя на коленях.
Б а л и н т. Так я писал четверостишия. Здесь я напишу поэму. (Расхаживает большими шагами по комнате.) Чувствуешь пафос этих широких масштабов? (Звонким голосом.) Отважный поэт и его прелестная супруга забрались в барские хоромы и отважно шествуют по его огромным залам.
Ю л и я. Тссс…
Б а л и н т. Что такое?
Ю л и я. Слышишь, какое здесь эхо?
Б а л и н т. Ау!..
Ю л и я. Похоже, весь дом пуст… Ау!..
Б а л и н т. Послушай, Юли, просто не верится, неужели здесь не будет ни домовладельца, ни дворника, ни квартирной хозяйки?
Ю л и я. Кто же станет орать на нас, если мы включим электрическую плитку?
Б а л и н т. Кто запретит нам любить друг друга?
Ю л и я. Кто постучит в стену, когда ты будешь читать стихи?
Б а л и н т. И подслушивать, когда мы целуемся!
Ю л и я. Никто!.. Никто!..
Б а л и н т. Начнем же исследовать этот неведомый мир. Ты иди туда, я — сюда!.. И если попадешь в беду, кричи «ау!..», я поспешу на помощь… А может, и я позову тебя!.. (Прощально махнув рукой, уходит влево.)
Ю л и я (открывает дверь справа). Ау!
Б а л и н т (возвращается). Ты уже попала в беду?
Ю л и я. Нет. Я обнаружила ванную, а в ней бассейн, как у бегемота Ионы{10} в зоопарке.
Б а л и н т. Значит, мы сможем здесь еще и нырять. (Уходит.)
Ю л и я. Но сначала наполним его водой. (Уходит.)
Ю л и я, Б а л и н т, у ч а с т к о в ы й к о м е н д а н т П В О.
В комнату входит к о м е н д а н т в каске, с повязкой на рукаве, со скучающим видом осматривается, пихает носком ботинка лежащий на земле узел.
Г о л о с а Б а л и н т а и Ю л и и (справа и слева). Ау!.. Ау!..
Они одновременно выбегают и, увидев незнакомца, останавливаются.
Б а л и н т и Ю л и я. Добрый день!
К о м е н д а н т (бормочет какое-то приветствие, затем, повышая голос). Сколько раз я уже говорил — держать на чердаке огнеопасные предметы воспрещается. Вы соображаете, что делаете?
Ю л и я. Должно быть, это прежние жильцы сложили туда свои вещи.
К о м е н д а н т (пинает ногой портфель). А здесь что?
Б а л и н т (поднимает портфель с пола). Рукопись.
К о м е н д а н т. Огнеопасная?
Б а л и н т. Всякая бумага легко воспламеняется.
К о м е н д а н т. Покажите!
Б а л и н т. С чего это?
К о м е н д а н т. Чтобы проверить, соблюдаете ли вы правила ПВО по противопожарной безопасности. Вот для чего.
Б а л и н т. О чем я только не передумал, когда писал, но вот мысль о соблюдении правил противопожарной безопасности как-то не приходила в голову.
К о м е н д а н т. На этот раз вы дешево отделались… Но только попадитесь мне!.. В следующий раз!.. (Словно задохнувшись от негодования, хватает ртом воздух и, резко повернувшись, уходит.)
Т е ж е, без коменданта.
Снаружи доносится стук захлопнувшейся двери.
Б а л и н т. В следующий раз?.. А что будет в следующий раз? (Юлии.) Открой окно!.. Разве ты не чувствуешь смрада? Здесь стало душно от его зловещих угроз.
Ю л и я (распахнув окно). Какой чудесный вид отсюда!
Б а л и н т (обнимая ее). И весь этот город — ты только вглядись повнимательней! — может внезапно воспламениться. Судьба его еще не решена. Кто подожжет его раньше: нацистские огнеметы или наши стихи?
Ю л и я. В этом доме мы будем жить друг для друга… Дадим обет.
Б а л и н т. Только друг для друга и для человечества… Клянемся!
Раздается тихая музыка, являющаяся как бы вступлением к величальной песне. После нескольких тактов ее прерывает резкий телефонный звонок.
Что это?
Ю л и я. Телефон. Вон там, на полке… Что нам с ним делать?
Б а л и н т. Оставь, пусть звонит!
Телефон продолжает звонить.
Ю л и я (телефону). Ну, чего трезвонишь? Чего тебе надо?
Б а л и н т. Завидуешь нам? Нашей любви? (Обнимает Юлию.)
Телефон умолкает.
Ю л и я. Устыдился-таки…
Б а л и н т. Кто его знает? Может, на нас готовится новый налет. Будем начеку, Юлика. Есть такие точки, куда молнии ударяют с особым пристрастием. Наши предшественники наверняка что-то знали, иначе зачем бы им столь поспешно бросать эту квартиру?
Ю л и я. Может, они опасались бомбежки.
Б а л и н т. Уж этого-то я боюсь меньше всего.
Ю л и я. А чего ты боишься больше всего?
Б а л и н т. Лишиться тебя.
Ю л и я (изумленная и растроганная его неожиданным ответом). Дурачок! Не бойся, если мы потеряем друг друга, будем перекликаться: «Ау! Ау!»
Начинается музыка.
Б а л и н т.
В каждом взгляде, в каждой мысли — только ты.
Радость, красота всей жизни — только ты.
Ю л и я.
Я бродила, как слепая, без тебя.
В снах моих и пробужденьях — только ты.
Б а л и н т.
И внезапный ливень мая — только ты,
Солнца луч в листве зеленой — только ты.
Ю л и я.
Под луною в плаче ветра мнилось мне,
Что на свете для меня есть — только ты.
Б а л и н т.
Вздох твой, кожа, эти губы — жгут меня!
В стуке сердца, в шуме крови — только ты.
Ю л и я.
Я не знаю, что мне делать без тебя.
Ты, как шторм… На целом свете — только ты.
Б а л и н т.
Жизнь моя, меня ветвями обхвати!
Я горю. Меня сжигаешь — только ты!
Ю л и я.
Пусть сойдут ночные тайны на меня!
Звездным светом засияешь — только ты!
В м е с т е.
Грязь взмывает, задыхается земля.
Чистота моя и пристань — только ты!
Мир распался и летит в тартарары,
И одна моя надежда — только ты!
Видишь, небо обнимается с землей…
Кто мне будет обещаньем? — Только ты!
Музыка кончается.
Только ты.
Балинт хочет поцеловать Юлию.
Ю л и я. Погоди, я выключу телефон. (Выключает аппарат.) Вот теперь мы одни. (Целует его.)
Из ванной слышится пение, кто-то поет популярную оперную арию.
Ой! Кран! Я забыла закрыть воду!
Б а л и н т. С каких это пор водопроводные краны поют?..
Ю л и я (подходит к двери ванной, стучит). Эй! Алло!.. Кто там в ванной?
Г о л о с В и к т о р а (из-за двери). Вы уже пришли? Вот и отлично! Просто здорово!
В приоткрытую дверь показываются голова и обнаженные плечи В и к т о р а и тут же исчезают.
Ю л и я. Добрый день, Виктор. (Балинту.) Поздоровайся с ним.
Б а л и н т. Привет. (Юлии.) Кто это?
Ю л и я. Виктор. Не знаю, кто он такой, что за человек, но это он достал нам квартиру…
Б а л и н т. Забыв предупредить, что будет приходить сюда принимать ванну.
Т е ж е и В и к т о р.
Из ванной выходит В и к т о р, в халате, он держится непринужденно, как у себя дома.
В и к т о р. Здравствуйте! Извините, что не встретил — проспал.
Ю л и я. Вы тут живете?
В и к т о р. Неужели вы подумали, что я пришел с первым визитом в пижаме?
Б а л и н т (подозрительно). А кто тут еще живет?
В и к т о р. Кроме меня, никого. Я полагал, что не буду вам обузой.
Б а л и н т. Надеюсь, что нет. Более того, мы вам весьма признательны, ведь благодаря нашим заботам мы обрели приют, и, судя по его размерам, это не просто квартира, а хоромы.
В и к т о р. Вам тут нравится? (Юлии.) А вам? Представьте, как все это роскошно выглядело прежде: шелковые портьеры, мебель в стиле рококо, статуэтки, китайские вазы…
Б а л и н т (холодно). Представляю. Это, должно быть, выглядело ужасно. Теперь с голыми стенами еще терпимо… На всякий случай пойду закрою входную дверь во избежание дальнейших сюрпризов. (Уходит.)
Т е ж е, без Балинта.
Ю л и я (возмущенно, но вполголоса). Скажите, зачем вы это сделали?
В и к т о р. Раз вы спрашиваете, значит, уже угадали. Хочу видеть вас каждый день. Только и всего.
Ю л и я. В таком случае нам действительно лучше уйти.
Короткая пауза.
В и к т о р. Я не стану вас стеснять.
Т е ж е и Б а л и н т.
Возвращается Б а л и н т.
Б а л и н т. Я, в сущности, не знаю, чем мы обязаны такой любезности. Позавчера мы случайно встретились в кафе, вчера ты позвонил, что нашел для нас квартиру, а сегодня мы уже живем с тобой под одной крышей. Надеюсь, ты не у Гитлера научился подобной напористости?
В и к т о р. Нет… Он, как и я, научился этому в мире бизнеса… С тех пор как я вернулся на родину с документами одного бедняка, умершего в Аргентине, я вынужден считать себя авантюристом. Мне думается, что тот, другой господин, тоже отпетый авантюрист, только бизнес у него покрупнее да размах пошире.
Б а л и н т. Я полагал, что сравнение с Гитлером уязвит твое самолюбие.
В и к т о р. Я бы и оскорбился, будь это с твоей стороны лестью.
Б а л и н т (рассмеявшись). В таком случае беру свои слова обратно.
В и к т о р. Признаться, я тоже когда-то мечтал стать поэтом.
Б а л и н т. Теперь мне все понятно. И барские хоромы, которые ты очистил из уважения ко мне, и эта сказочная быстрота, с которой все произошло… Но не будем терять времени. Достань из кармана халата свиток рукописи, которую ты, разумеется, случайно захватил, и читай! Я готов тебя слушать. (Садится.)
Начинается музыка.
В и к т о р. О моем поэтическом даровании говорят лишь факты.
Б а л и н т. У тебя нет никаких рукописных стихов?
В и к т о р. Ни строчки. Но все же у меня есть ars poetica.
Б а л и н т. Послушаем.
В и к т о р.
Никогда недоставало мне таланта,
Чтоб строфа сверкала вроде бриллианта,
Но зато деньга всегда водилась густо.
Как змея, я зачаровывал валюту,
И покуда я не изгнан ниоткуда,
Жизнь моя всегда была моим искусством!
А ведь в юности томился я немало,
Только женщина стихов не понимала,
Нет! — твердила мне, ах, чтоб ей было пусто!..
Но когда позвал ее в отель на ужин,
Оказалось, что совсем я ей не скушен.
Жизнь моя всегда была моим искусством!
И, поужинав со мною в ресторане,
Не сказала нет! — как отвечала ране,
Поднялась наверх и отдалась мне с чувством.
И Петрарку я оставил и толково
Применял с тех пор рецепты Казановы.
Жизнь моя всегда была моим искусством!
Но сонетную строфу совсем отринув,
Обдурить могу четырнадцать банкиров,
Ибо формою сонета не обуздан.
Не корплю я над туманными стихами,
Я сорю теперь фальшивыми деньгами,
Жизнь моя всегда была моим искусством!
И живу теперь, бездумен и беспечен,
И растрачиваю деньги я на женщин,
Я поэт, хотя мне в это верить грустно.
Презирая деньги, стал я бескорыстным
Самой чистой высшей пробы аферистом,
Жизнь моя всегда была моим искусством!
Б а л и н т (аплодирует). Увы, свою тоску по более деятельной жизни мы можем выразить лишь рукоплесканиями.
В и к т о р (Юлии). А вам по душе такая жизнь?
Ю л и я. Признаться, я не испытываю к ней ни малейшего влечения. (Встает.) Разве что после горячей ванны. Будет очень обидно, если никто не пойдет купаться, а вода остынет.
В и к т о р. Сделайте одолжение!
Ю л и я (достает из сумки полотенце). Благодарю.
В и к т о р. У меня припасен южноамериканский концентрат для ванны с дивным ароматом. Можно вам предложить?
Юлия колеблется, принять ли это предложение.
Ваши раздумья напрасны, я все равно уже всыпал его в воду. (Улыбается.) Дело сделано.
Юлия уходит.
Б а л и н т, В и к т о р, потом ц в е т о ч н и ц а.
Б а л и н т. Ты любишь, как я погляжу, ставить других перед свершившимися фактами.
В и к т о р. Если хочешь преуспевать в жизни… Ты ведь сам сказал, что хотел бы иметь квартиру, где никто не будет вас беспокоить. Вот ты и обрел ее. Что ж тут плохого?
Б а л и н т. По-твоему, это именно то, что надо?
Через боковую дверь входит ц в е т о ч н и ц а, неся огромную корзину цветов.
Ц в е т о ч н и ц а. Доброе утро!
В и к т о р. Как вы сюда попали?
Ц в е т о ч н и ц а. По черной лестнице. Ей-богу, я вошла с черного хода…
Б а л и н т. Вы тоже здесь живете? Или желаете только принять ванну?
Ц в е т о ч н и ц а. Еще чего?.. Мне велели отнести эти цветы господину директору.
Б а л и н т (Виктору). Это ты господин директор?
В и к т о р. За цветы уплачено?
Ц в е т о ч н и ц а. Да.
В и к т о р (Балинту). В таком случае директор — это я… Дай ей пенгё.
Б а л и н т. Возьми, пожалуйста.
Ц в е т о ч н и ц а (не берет). Купаюсь я дома, когда мне вздумается… (Идет к двери.)
Б а л и н т. Я не хотел вас обидеть. (Достает из портфеля книжку и протягивает ей.) За корзину цветов — томик стихов. Надеюсь, не откажетесь?
Ц в е т о ч н и ц а (растроганно кивает). Большое спасибо!
Б а л и н т. Не туда, сюда, по парадной лестнице.
Ц в е т о ч н и ц а уходит.
Б а л и н т, В и к т о р.
Б а л и н т. Неужели они еще могут вернуться?
В и к т о р (ставит корзину с цветами в угол). Кто?
Б а л и н т. Твои друзья… как, бишь, их зовут… господин директор со своими чадами и домочадцами.
В и к т о р. Они мне не друзья. И до поры до времени они сюда не вернутся. К тому же директор-то он липовый, выскочка… Вздумал податься в оптовую торговлю текстилем, рассчитывал нажиться, хапать, сколько душа пожелает, как в свою бытность на интендантской службе, когда он расхищал солдатские консервы. Прикарманить вагон-другой из товарных поставок для него — пара пустяков, но акционеры оказались более обидчивыми, чем венгерские солдаты. Разыгрался скандал. Господин директор вновь поспешно напялил офицерский мундир, жену отослал в имение, вещи, которые у него могли конфисковать, рассовал по родственникам. А уж квартиру придется караулить тебе.
Раздается звонок.
Б а л и н т. Я не открою! Мы договаривались о пустой квартире, а здесь из всех щелей лезут призраки. Я не хочу, чтоб непрошеные гости вторгались в мою жизнь.
В и к т о р. Я все же посмотрю, кто там так растрезвонился. А волноваться тебе незачем. (Уходит.)
Б а л и н т, Ю л и я.
Б а л и н т (стучит в дверь ванной). Юли!.. Выйди! Сейчас же уложим вещи и уйдем отсюда!
Ю л и я (показывается в дверях ванны, укутавшись в купальную простыню). Знаешь, я так испугалась… просто ужасно.
Б а л и н т. Что там еще стряслось? И в ванной призраки?
Ю л и я. К туалетному зеркалу прикреплена фотография…
Б а л и н т. Всего-навсего! Лишь бы акционеры не вылезли из канализационной трубы… того и гляди, последнюю простыню с тебя стянут. Они на все способны…
Ю л и я. Да, но что это за фотография! Мне страшно…
Б а л и н т. Ерунда, не обращай внимания, не бойся… Уйдем отсюда.
Ю л и я. В таком виде?
Б а л и н т. А хотя бы! Ева, наша прародительница, когда ее изгнали из рая, была одета не лучше.
В передней слышится пение.
Ну вот, мы и в окружении!.. Спрячься!
Юлия скрывается за дверью ванной.
(Вслед ей.) А фотографию брось в унитаз.
Б а л и н т, В и к т о р, К а р о й и Ш а н д о р.
Входят К а р о й и Ш а н д о р. Они выглядят лет на двадцать моложе, чем при первом появлении перед занавесом. Держа в руках по бутылке вина, они поют.
Ш а н д о р.
Гей, пусть пошлет новоселам господь,
Гей, гей! — двух телят,
Тома стихотворений, и
Литературную премию,
И все, чего они хотят! Гей, гей!
В и к т о р (входя вслед за ними). Я же говорил, что волноваться незачем.
Б а л и н т. Добро пожаловать!
Ш а н д о р. Мы хотели первыми приветствовать поэта в его новой обители.
К а р о й (осматривается, потом презрительно). Здесь можно делать все что угодно, только не стихи писать.
Ш а н д о р (поворачивает выключатель). Неоновый свет! Настоящий неоновый свет! Наконец в двадцатом веке благоденствует хоть один из поэтов.
Музыка.
К а р о й (иронически). Наш собрат поэт завтра примет солнечную ванну, послезавтра начнет брать уроки тенниса, а через неделю станет учиться играть в гольф. (Балинту.) Продолжай в том же духе, приятель! Твоя фотография появится в «Театральном обозрении»{11}, там ты будешь снят в этой самой комнате, залитой неоновым светом, и, конечно, за чтением «Театрального обозрения»… Только, прошу вас, не путайте роскошных особняков на холме Роз{12} с просвещенным двадцатым веком.
Ш а н д о р. Здесь мы сможем регулярно собираться. И построим для чистой поэзии башню из слоновой кости.
К а р о й. Да здравствует башня из слоновой кости! Пока нас не угонят из нее месить окопную грязь.
Ш а н д о р. Пусть наш окоп — штаб-квартира гуманизма — будет тут!
К а р о й. Размечтался, как цыган, у которого не было пороха.
Ш а н д о р. Мы будем сражаться духовным оружием!
К а р о й. Никогда никто в мире еще не смеялся так, как будут смеяться над твоим оружием.
Б а л и н т. Дорогие друзья, я рад вас видеть у нас на новоселье. Но расскажите лучше, что произошло в Будапеште за те полтора часа, как мы расстались? Что слышно о нашем великом критике — верховном судье? Вчера он заверял, что, выпустив свой новый том стихов, я выдвинулся в число лучших поэтов нашего поколения. Он знает мои стихи наизусть. Он уже пишет рецензию на сборник моих избранных стихов.
К а р о й. Я не могу больше этого слушать. (Достает из кармана газету.) Прочти-ка, что он тут о тебе пишет… наш тугоухий критик, верховный жрец искусства!
Б а л и н т (бледнея). Написал разгромную статью? Раскритиковал?
Ш а н д о р. Раскритиковал и разоблачил… Выдал тебя с головой…
Б а л и н т. Уму непостижимо! (Принимается читать.)
Ш а н д о р. Да не читай ты!
К а р о й. Пусть читает…
Музыка.
Б а л и н т (восклицает). Чудовищно! Просто ужасно!
В и к т о р. Мне пришлось видеть черную пятницу на бирже. Разорившиеся банкиры, словно кузнечики, прыгали с шестого этажа. Но чтоб поэт так глубоко переживал злопыхательскую рецензию… Бессмертие, вот что будет ужасно. Но об этом тебе поведает моя спотыкающаяся баллада.
Ты станешь классиком, талант растратив,
Тебя начнут в сафьянах издавать,
Цитировать и кстати и некстати
И даже в школе на дом задавать.
Ты одуреешь от бессвязных лекций,
От дамских визгов, докторских похвал.
Так вот не принимай обиды к сердцу
И радуйся, что критик разругал!
Б а л и н т (громко, перебивая его). Даже имя мое он умышленно искажает.
В и к т о р.
Ораторы тебя покроют вздором,
И все авторитетные круги
Причислят к знаменитостям, которым
При жизни ты не подавал руки.
Из-под земли ответить им не сможешь,
Ответь, покуда голос не пропал!
Покуда ты безвестен и ничтожен,
Возрадуйся, что критик разругал!
Ш а н д о р. Но маленькая толика бессмертия никогда не повредит.
В и к т о р.
К литературоведам неумелым
Ты после смерти в руки попадешь.
За то, что подадут тебя примером,
Тебя возненавидит молодежь.
И на твою любовь посмотрят косо,
И наживется на тебе нахал.
Так вот, пока к стихам не дали сносок,
Возрадуйся, что критик разругал!
Не поддавайся, друг, нападкам грубым
И не горюй, что славы недобрал.
Ты жив, и мы тебя живого любим,
И радуйся, что критик раздолбал!
Б а л и н т. Что ж мне делать с этим пасквилем?
К а р о й. Изорви в клочья! Растопчи!
Балинт рвет газету.
(Достает другую газету.) И эту!
Б а л и н т (обиженным тоном, вставая с места). Я не собираюсь паясничать.
К а р о й. Я хотел лишь доказать тщетность твоей ярости, в ней нет никакого смысла. Газета вышла тиражом в тридцать тысяч экземпляров. (Снова сует газету в карман.) Весьма вероятно, что ее прочтут и в прокуратуре.
Ш а н д о р. Что ты намерен делать?
Б а л и н т. Как-нибудь переживу.
К а р о й. Вот так-то лучше.
Б а л и н т. Все же покажи мне еще раз газету.
К а р о й. К чему тебе терзаться?.. Впрочем, на, бери!
Т е ж е и Ю л и я.
Из ванной выходит Ю л и я, она выглядит свежей и миловидной.
Ю л и я. Доброе утро… А может, добрый вечер? Все в голове перемешалось. Здравствуйте… Хорошо, что зашли. (Балинту.) Что пишут в газете? Что-нибудь интересное?
Б а л и н т. Ничего, Юлика… Ничего особенного. (Возвращает газету Карою.) Победные реляции с фронтов. Всюду одни победы.
Ю л и я. Будем упаковывать вещи или останемся?
Б а л и н т (гостям). Вам, случайно, не нужна прекрасная квартира? Мне она, увы, не сулит ничего хорошего.
К а р о й. В таком случае придется тебе переселиться в мир иной, потому что в этом мире ныне никто ничего хорошего не сулит.
В и к т о р. А ты попытайся его изменить! Начни с этой квартиры… Обзаведись обстановкой в стиле рококо… (Юлии.) Ванна освободилась?
Ю л и я. Да. Пожалуйста.
В и к т о р. Благодарю. (Уходит.)
Т е ж е, без Виктора.
Б а л и н т. Мне даже шторы не на что купить… Голые стены, на которых прежде висели картины, и то насмехаются надо мной — у господина директора, мол, на этом месте висело полотно Меднянского{13}, но он увез его с собой. Здесь была картина Сени{14}, а тут Риппль-Ронаи{15}…
К а р о й. Ты ошибаешься! Здесь висели грубые имитации, безвкусная мазня. А мы повесим подлинные произведения искусства.
Б а л и н т. Когда?
К а р о й. Сейчас. Я буду вешать, а ты налей нам по чарке вина.
На каждом темном квадрате стены, где прежде висели картины, Карой надписывает углем имя художника: Деркович{16}, Пикассо, Гулачи{17}.
Ю л и я. Не обессудьте, но я не очень люблю Гулачи.
К а р о й (шутливо). Слушаюсь, сударыня, извольте, если вам угодно, мы можем заменить его Чонтвари{18}.
Ю л и я (радостно хлопает в ладоши). Обожаю Чонтвари. Я всегда мечтала об огромной картине Чонтвари на огромной стене…
К а р о й. Нет ничего проще. Вот огромная стена. (Надписывает на стене имя Чонтвари.) А вот и полотно Чонтвари на ней. Ведь вы изволили мечтать именно о такой картине?
Ю л и я. В сумеречном освещении она будет восхитительна. От нее как бы исходит свет.
Б а л и н т. Когда за окном совсем стемнеет, мы сядем перед ней, Юлика, и будем любоваться игрой красок во мраке зимней ночи.
К а р о й. У меня еще есть великолепные восточные ковры. Возлежать на них одно удовольствие. Вот этот темно-бордовый бухарский подойдет вам? (Рисует на полу прямоугольник ковра.)
Ю л и я. Да. Пусть он будет большим, чтобы мы все на нем уместились.
Ш а н д о р (зажигая спиртовку под кофеваркой). Выпьем…
Из ванной доносится голос Виктора, он поет арию из оперы Пуччини «Богема».
В с е (смеются). Богема!..
Б а л и н т. Он измывается над вами! Черт бы его побрал! Мы только было собрались спеть «Марсельезу», а он тянет «Богему». Это он про нас! Понимаете? Что мы — богема, и все тут! Не хочу больше этого слышать! (Уходит.)
К а р о й. Пойдем и мы, надо еще обставить другие комнаты.
Все уходят.
С у д ь я с ж е н о й и на какой-то момент В и к т о р.
Несколько мгновений сцена пуста, Виктор продолжает петь в ванной. На спиртовке начинает закипать кофе. Входят с у д ь я и его жена М е л и т т а. На судье смокинг, Мелитта в вечернем платье. Они останавливаются в растерянности.
С у д ь я. Кажется, мы ошиблись адресом.
М е л и т т а. Не беда. (Прислушивается.) Это моя любимая опера. (Подпевает Виктору.)
С у д ь я. Я убежден, что мы попали в чужой дом. Прошу вас, перестаньте петь.
М е л и т т а. Неужели вы думаете, мой дорогой, что, попади мы туда, куда шли, я запела бы на пороге? Стараюсь спасти положение, вот и все. (Продолжает напевать.)
С у д ь я. Уйдем, пока не поздно.
М е л и т т а. Теперь уже поздно. В передней мы наткнемся на горничную, и она может нас принять за жуликов. (Продолжает напевать.)
С у д ь я (нервно). Прошу вас, Мелитта, перестаньте! Вы же прекрасно знаете, у меня голова трещит.
М е л и т т а. Это другое дело.
С у д ь я. Я абсолютно уверен, что это не та квартира. Возможно, этажом выше, а может, и ниже… Но эта явно не та… К тому же нас приглашали на ужин, а тут уже готовят кофе. Следовательно, они или поужинали, или…
М е л и т т а. Прекратите, прошу вас. От ваших логических рассуждений положение отнюдь не прояснится, а станет еще более невыносимым, да к тому же и голова у вас разболится еще больше.
С у д ь я. У меня начинается головная боль, когда вы мне возражаете, да еще от пения. Дайте же мне разобраться.
Мелитта жестом показывает, что больше не произнесет ни звука.
Расположение комнат совершенно то же, но вот обстановка стала куда скуднее, чем в последний раз.
М е л и т т а. Прошу вас прекратить следствие. Это не приведет ни к чему хорошему. Мы попали куда надо. Вот и корзина цветов, которую мы послали супругам Залавари.
С у д ь я. Браво! Я, не колеблясь, сразу же назначил бы вас судебным следователем! Все верно. Теперь и мне стало ясно… Значит, в ванной поет Залавари. (Озадаченно.) Вот только непонятно, при чем тут кофеварка? Ну, да ладно… (Идет к двери в ванную и стучит.) Сервус, Ричи!..
В и к т о р (приоткрыв дверь, высовывает голову). Привет… Что вам угодно?
Судья с изумлением смотрит на полуобнаженного незнакомца.
М е л и т т а. Мы хотим вас попросить, перестаньте, пожалуйста, петь.
С у д ь я. Понимаете, у меня болит голова.
В и к т о р. Пожалуйста. (Закрывает дверь.)
М е л и т т а. Видите! Я же говорила вам — не доискивайтесь!
С у д ь я. Нам не следовало сюда приходить. Не следовало… Я же говорил, не надо идти…
М е л и т т а. Вы говорили, Лала, что нам не следует идти к Залавари, но ведь это не Залавари. Будьте логичны.
С у д ь я. Это я должен быть логичным? Будьте сами логичной. Я встаю в шесть утра. У меня ежедневно по три судебных заседания, а в ветреную погоду у меня вдобавок начинается мигрень. К тому же я терпеть не могу Зала…
М е л и т т а (перебивая). Можете спокойно договаривать. Там, где на стене написано имя Пикассо, семейства Залавари быть не может.
Виктор в ванной начинает насвистывать.
С у д ь я. У меня голова раскалывается от боли. Уйдем отсюда.
М е л и т т а. Подождем. Вот разгадаем загадку, и мигрень вашу как рукой снимет.
С у д ь я. И хоть бы один стул найти… посидеть…
М е л и т т а. Сядьте на ковер.
С у д ь я. Какой ковер?
М е л и т т а. Вот тут написано: бухарский.
С у д ь я. Бухарский? У Залавари никогда не было бухарского ковра. И никакого ковра тут нет!.. А если б и был, я бы на него не сел.
М е л и т т а. Правильно, надо всегда сохранять чувство собственного достоинства.
Пауза.
С у д ь я. Когда вы сегодня звонили, кто с вами говорил по телефону?
М е л и т т а. Трубку никто не поднял.
С у д ь я. И мы, зная, что хозяев нет дома, все же пришли!
М е л и т т а. А почему бы и нет? Раз в ванной свистят и варится кофе, значит, кто-то дома.
С у д ь я. Но ведь нас приглашали не на чашку кофе, а на ужин.
М е л и т т а. Вы же говорили, что все равно ничего не будете есть, потому что у вас мигрень.
С у д ь я. Совершенно верно, я сказал, что ничего не стану есть за ужином. Но я вовсе не намерен отказываться от еды только потому, что тут вообще нечего есть.
М е л и т т а. Лала, вы неисправимый формалист.
С у д ь я. Ничего не поделаешь. Когда в передней не пахнет едой, а из столовой не доносится стука посуды, и нас не приглашают к столу, у меня вдруг просыпается аппетит, в желудке урчит, и желудочные соки требуют утоления голода калорийной нищей. В судебной медицине об этом ничего не сказано, но, мне думается, Мелитта, мои условные рефлексы действуют наоборот.
М е л и т т а (вздыхает). Если б вам удалось направить свои рефлексы на правильный путь, вы, пожалуй, могли бы осчастливить и меня. Вам бы следить за своими желудочными соками, чтобы они не дремали, когда им дают поесть.
С у д ь я. Попытаюсь, Мелитта. (Целует ей руку.)
М е л и т т а (гладит мужа по голове, с некоторым сомнением). Ну что ж, дорогой, поживем — увидим.
Т е ж е и В и к т о р.
Из ванной выходи т В и к т о р; на нем смокинг. Несколько секунд он наблюдает за умилительной сценой.
В и к т о р. Целую ручки, мадам! Сервус, Лала! (Чтоб разрядить атмосферу, галантно целует руку Мелитте, обменивается сердечным рукопожатием с судьей.)
С у д ь я. Ты на короткой ноге с семейством Залавари?
В и к т о р. В деловых отношениях… (Мелитте.) Но я, кроме того, поэт.
М е л и т т а. Обожаю поэтов! К сожалению, мне редко приходится общаться с ними.
В и к т о р. Здесь собралась славная плеяда поэтов, к тому же истинных лириков.
С у д ь я. Очевидно, Залавари на сей раз решили пригласить к себе ни ужин более пестрое общество.
В и к т о р. Увы, Залавари тут больше нет.
С у д ь я. Как так?
М е л и т т а. Мой дорогой, вы не выносите Залавари, так почему же вы не можете примириться с отрадным фактом, что их тут нет? Ну и слава богу, что их нет.
С у д ь я. Но ведь они пригласили нас на ужин.
В и к т о р. Верховное командование не могло обойтись без нашего друга Ричи Залавари. Сам понимаешь… международные события огромной важности… Словом, Ричи нет. И ужина тоже нет.
С у д ь я. Тогда нам, пожалуй, ничего не остается, как отправиться восвояси.
М е л и т т а. Жаль… Я только стала входить во вкус…
С у д ь я. Как прикажете. Но я не желаю вместо ужина пить черный кофе.
В и к т о р. Сударыня, а вот и поэты!
Те же, Ш а н д о р, К а р о й, Б а л и н т и Ю л и я.
Б а л и н т, войдя, в изумлении останавливается у порога. За ним входят все остальные.
М е л и т т а. Добрый вечер.
В и к т о р. Друзья, позвольте вам представить моих закадычных друзей… (Вынимает из корзины с цветами визитную карточку, читает.) «Доктор Лайош Сегилонги — председатель коллегии венгерской королевской судебной палаты, и его любезная супруга».
Ю л и я (бросается к кофеварке). Ой, совсем забыла про кофе! (Снимает с огня кофейник.) Ну конечно, треснул!
М е л и т т а. Вам удивительно везет, Лала. Теперь нечего опасаться, что придется вместо ужина пить черный кофе. Его тоже нет. (Юлии.) Помочь вам, милая?
Ю л и я. Этому уже не поможешь.
М е л и т т а. В следующий раз, когда мы сюда придем, я принесу вам кофеварку из небьющегося стекла. Надеюсь, вы нас еще пригласите? Мы чувствуем себя у вас превосходно. (Садится на пол.) Угостите меня, пожалуйста, стаканчиком вина.
Виктор протягивает ей пустой стакан и садится рядом, скрестив ноги по-турецки. Остальные садятся на скамейки у стены.
В вас чувствуется истинный поэт… Мне страсть как хочется хоть раз в жизни послушать свободные стихи. Прочтите, пожалуйста, что-нибудь.
В и к т о р (в замешательстве). Я? Свободные стихи?
М е л и т т а. Ничего, если они чуть фривольны. Я вам разрешаю. Или вот что — прочтите мне ваши стишки на ухо.
С у д ь я. Мелитта, дорогая, вы спутали свободные стихи со свободной любовью.
М е л и т т а. Дорогой мой, позвольте нам сначала согрешить, а потом уж осуждайте, как это бывает в жизни.
С у д ь я. Я осуждаю ваше поведение, Мелитта.
М е л и т т а. Слышите? Значит, есть еще судьи в Венгрии. Господин председатель призвал к порядку свою супругу и вот-вот прикажет очистить зал заседаний от публики. (Встает, с умилением.) Обожаю Лалу, когда он председательствует на суде. Лала, дорогой, скажи еще раз: «Я осуждаю»…
С у д ь я. Я уже осудил ваше поведение, сударыня!
М е л и т т а. Вот-вот, слышите? О, если б вам довелось хоть раз оказаться перед ним, ну, скажем, на скамье подсудимых. Вы получили бы огромное удовольствие. Он олицетворение правосудия, беспристрастности, справедливости. О, Лала, какое блаженство слушать вас в зале суда…
Модных магазинов кутерьма
Не мила мне, а мила тюрьма.
Суд — моя любимая обитель —
Следствие и прения сторон
Душу мне тревожат испокон,
Ведь судья — мой муж и повелитель.
Я живу в суде, и, как судьбе,
Я внимаю моему судье.
Впрочем, и подследственных жалею.
Всякий раз при кратком слове «казнь»
Я впадаю в истинный экстаз,
И по жилам кровь течет живее.
Вор, насильник, гангстер и бандит,
И закон, который их клеймит, —
Это увлекательнее скачек.
Я всему внимаю, не дыша.
Верьте, только женская душа
Может вам сказать, что это значит!
И когда я нахожусь в суде,
Я убийцу чувствую в себе,
Жертву и блюстителя закона.
Добродетель, преступленье, кровь,
Поцелуи — оживают вновь
В глубине души моей бездонной.
С у д ь я (подходит к жене, целует ее в лоб). Поверьте, Мелитта, я тоже увереннее веду процесс, когда вы присутствуете в зале заседаний…
В и к т о р. Редко приходится наблюдать подобную душевную гармонию между супругами. Конечно, когда есть общность интересов…
М е л и т т а. Попредседательствуй немного, Лала! Мне кажется, наши друзья оценят тебя по достоинству.
С у д ь я. Сейчас? Здесь?
М е л и т т а. А почему бы и нет? Ведь служат же полуночные мессы… Право, можно хоть раз провести и ночное судебное заседание! Как председательствующий, объяви, Лала, — «Именем святой венгерской короны». Я так люблю это слушать.
С у д ь я. Нет… нет… Этим шутить нельзя.
М е л и т т а. Почему? Ты же всерьез изображал в новогодний вечер председательствующего на суде. (Обращаясь к присутствующим.) В ту ночь мы разыгрывали бракоразводный процесс. Лала играл судью. На другой день многие из участников процесса покончили жизнь самоубийством… (Мужу.) Лала, если ты меня любишь, скажи: именем…
С у д ь я. Именем святой венгерской короны… Извольте, раз уж вам так хочется!
М е л и т т а. Вот-вот. (Официальным тоном.) Встаньте! Все должны слушать его стоя!.. Вы прочувствовали всю серьезность момента? Продолжай, Лала! Под Новый год у тебя это получилось так чудесно. Ну, говори же: судебное заседание объявляю открытым.
С у д ь я. А кого будем судить?
М е л и т т а. Какая разница. Там видно будет. Говори дальше.
Ю л и я. Нет!.. Не надо!..
М е л и т т а. Эта сцена, мой дорогой, получилась вполне правдоподобной. Так обычно кричит жена обвиняемого. Господин председатель!
С у д ь я. Ох уж эти мне дамские капризы!.. (Внезапно изменив тон, солидно и официально.) Именем святой венгерской короны… Судебное заседание объявляю открытым.
М е л и т т а (вполголоса). У тебя прошла мигрень, дорогой, так?
С у д ь я. Прошла, милая.
М е л и т т а. Господа, нельзя ли попросить кого-нибудь принести из передней мой плащ.
В и к т о р выходит в переднюю.
(Непринужденно.) Обожаю судейскую мантию. И сожалению, в Венгрии это не принято. Поэтому мне пришлось заказать такую мантию для себя.
В и к т о р возвращается с плащом.
Благодарю. Прошу вас, Лала, наденьте!
С у д ь я. Да что вы… Это же дамский плащ.
М е л и т т а. Наденьте на него… Вот видишь, как тебе идет! Повтори еще раз, Лала, я обожаю слушать, как ты это говоришь, скажи в третий и последний раз. (Умоляюще складывает руки.)
Ш а н д о р. К чему все это? Здесь же нет подсудимого.
С у д ь я. За свою многолетнюю практику, дорогой друг, я открывал множество судебных заседаний, но еще ни разу не случалось, чтоб не было подсудимого. Правда, бывали случаи, когда не являлся палач, которого в тот день приглашали быть крестным отцом новорожденного. Но еще ни разу судопроизводство не застопорилось из-за отсутствия подсудимого. Обвиняемый всегда найдется. (Все более оживленно.) Кто огласит обвинительное заключение?
К а р о й (достает из кармана газету). Я… (Начинает читать.) «Нам хочется заняться анализом томика стихов, вышедшего под названием «Льется свет».
С у д ь я. Ага! Продукт интеллекта. А в чем обвиняется автор? В плагиате?
Б а л и н т. Помилуйте, что за вздор!
С у д ь я. Судя по вашему возмущению, деяние, инкриминируемое обвиняемому, куда серьезнее, и, несомненно, его совершили вы.
Б а л и н т. Да. Критическая рецензия написана о моих стихах.
С у д ь я. Ваше место на скамье подсудимых. (Оглядывается.) Как видите, я был прав — обвиняемый всегда найдется.
Ш а н д о р. Я буду его защитником.
С у д ь я. Уголовно-процессуальный кодекс предписывает соблюдение еще кое-каких формальностей, но их пока можно обойти. Итак… Именем святой венгерской короны судебное заседание по рассмотрению дела поэта, автора томика стихов «Льется свет», объявляю открытым…
Тихая, приглушенная музыка.
Б а л и н т. Я не признаю себя виновным!
С у д ь я. Упорное отрицание вины, как правило, к добру не приводит.
Ю л и я. А что ему говорить, раз он не виноват?
С у д ь я. Посторонним на суде подавать реплики не полагается.
Ю л и я. Я желаю дать свидетельские показания.
С у д ь я. Мы вас вызовем, если понадобится. А сейчас слово представителю обвинения.
К а р о й (читает газетную рецензию). Разберемся, какого рода свет проливает автор этих стихов?
Б а л и н т. К чему подобный риторический вопрос? Читайте мои стихи.
К а р о й. Уже первое стихотворение сборника вызывает у нас подозрение. «По небосводу сверкают огненные гривы доисторических драконов». Уж не вздумал ли поэт сравнивать самолеты германского рейха с семиглавыми драконами? Перелистываем несколько страниц и убеждаемся, что подозрения эти отнюдь не лишены основания. Автор сам разоблачает себя, высказывая свои самые затаенные мысли:
«Ночь висит над Европой нашей,
Воют «штукасы» в небесах.
Униженье и страх…
Когда же
Победим униженье и страх!»
М е л и т т а. Браво!.. Пардон… Я хотела сказать — мне очень понравились рифмы.
С у д ь я. Судебное разбирательство объявляется законченным, а предъявленное обвинение доказанным. От предъявления обвинения в преднамеренном оскорблении вооруженных сил союзной нам Германской империи суд на сей раз считает возможным воздержаться. Куда более тяжким прегрешением представляется нам намек на социальное неравенство в распределении материальных благ, что следует рассматривать как подстрекательство к классовой вражде.
Б а л и н т. Я рад, что мои стихи вам понятны. Ваш литературный анализ, господин судья, значительно глубже, чем у моего рецензента. Благодарю вас.
С у д ь я. Могу ли я рассматривать реплику подсудимого как признание вины?
Б а л и н т. Мне не в чем признаваться. Я создал пока еще слишком мало и ходатайствую об отсрочке судебного разбирательства до тех пор, когда я напишу еще более хлесткие стихи. Я, кажется, начинаю входить во вкус.
С у д ь я. В вашем признании нет и намека на чистосердечное раскаяние.
Ш а н д о р. Позвольте заметить, стихи, как правило, распространяются в узком кругу читателей. Ящики моего письменного стола набиты рукописями, а я до сих пор не сумел составить сборника своих стихов.
С у д ь я. Доводы защиты будут учтены судом при рассмотрении смягчающих вину обстоятельств.
Б а л и н т. Я не нуждаюсь в смягчающих вину обстоятельствах. Поверьте, мои стихи скоро получат широкую известность. Их популяризирует вот эта критическая рецензия, ведь она напечатана в газете тиражом в тридцать тысяч экземпляров. Разве этого недостаточно?
С у д ь я (сбрасывая с себя плащ-мантию). Позвольте заметить, друг мой, — сказанное вами выходит за рамки игры.
Б а л и н т. Вы только сейчас спохватились? Чего вы боитесь?
С у д ь я. Мелитта, мы уходим. Вот ваш плащ.
М е л и т т а. Помилуйте, дорогой, ведь игра только-только начала принимать забавный оборот.
Б а л и н т. Я настаиваю на вынесении мне приговора!
С у д ь я. Оставьте меня в покое!
Б а л и н т. Не увиливайте. Раз уж вы судите меня именем святой короны, то должны вынести мне смертный приговор.
М е л и т т а. Лала, продолжайте слушание дела.
С у д ь я. Что за дикая мысль. Мы не выносим смертных приговоров на основании кляуз. Это смешно…
Б а л и н т. А если б я предстал перед вами на настоящем суде? Не ровен час, и меня могут привлечь к суду и всерьез, не правда ли?
С у д ь я. Не волнуйтесь. Если вы попадете к моему коллеге Тёреки, вам грозит месяц лишения свободы, да и то условно. (Берет Балинта под руку.) Не так-то это просто стать мучеником. Со времен инквизиции все же и у нас наметился некоторый прогресс. Что бы там ни говорили, средневековье кануло в прошлое.
Те же, Х е н к е р, Ч и л л а.
В глубине сцены открывается дверь. Г е р м а н с к и й о ф и ц е р вталкивает в комнату девушку в нарядном платье.
Ч и л л а. Ой!
Х е н к е р. Перестань визжать. Целую ручки!.. Сервус, Лала… Я думал, в квартире никого нет.
Б а л и н т. Как вы сюда попали?
Х е н к е р. С черного хода. А вы?
Ю л и я (тихо). Кто этот человек?
Х е н к е р. Капитан Хенкер.
М е л и т т а. Так вот оно что! Значит, вы, Фрицике, получили ключ от прелестной хозяйки квартиры мадам Залавари. Рекомендую пойти в отель, Фрицике, здесь не дом свиданий.
Ч и л л а. Меня зовут Чилла.
Х е н к е р. Простите за вторжение…
Ч и л л а. Почему ты меня не познакомишь?
Х е н к е р. Не пищи!.. Ступай!..
М е л и т т а. И вы тоже, Фрицике. Можете уйти не стесняясь.
Ю л и я (тихо). Кто он такой?
Х е н к е р. Честь имею! Целую руки! Будем считать, что ничего не произошло! (Уходит вместе с Чиллой.)
Т е ж е, без Хенкера и Чиллы.
Ю л и я. Кто это был?
М е л и т т а. Как — кто был? Разве ты его не знаешь? Фриц Хенкер, любовник госпожи Залавари.
Ю л и я. Что ему тут надо? Чего ему от нас нужно?
С у д ь я. Пошли, Мелитта.
Ю л и я. Он еще вернется… Я видела его фотокарточку там, у зеркала. Он стоит между двух повешенных и ухмыляется. (Всхлипывает.)
М е л и т т а (ласково). Ну, полно… успокойся! (Обнимает плачущую Юлию.) Идите, Лала. Я сейчас!
Б а л и н т. А палач все-таки явился на суд, хотел, наверное, снять мерку…
С у д ь я. Очень рад был познакомиться с вами. (Кланяется, идет к двери, затем у порога оборачивается; тихо, Балинту.) Замечу, кстати, что хотя за такой поступок дается всего лишь месяц тюремного заключения, но подчас мы доводим это до сведения компетентных военных органов… В сущности, мне не следовало разглашать служебной тайны, во я изучал римское право и усвоил, что скрывать, предусмотренные законом санкции не подобает. Преступник всегда должен знать, какая его ожидает кара. Так-то… Пошли, Мелитта. (Уходит.)
М е л и т т а (целует Юлию, жеманно). Право же, у вас тут очень мило. Мы чувствовали себя превосходно. (Другим тоном, шутливо.) Присматривай за своим одержимым поэтом. (Кивнув остальным, поспешно уходит.) Лала! Лала!
Т е ж е, без судьи и Мелитты.
Б а л и н т (тихо). Юлика, ненаглядная…
Ю л и я. Жаль все-таки, что мне не удалось дать показания в твою пользу.
Б а л и н т. А что бы ты сказала?
Ю л и я. Что может сказать свидетель защиты? Только одно, что любит обвиняемого.
К а р о й. Итак, продолжаем обставлять квартиру… Здесь мы поставим гарнитур в стиле ампир. (Пишет на полу.)
В и к т о р. Лучше рококо.
Б а л и н т. Брось эту ерунду!
К а р о й. Я уже написал…
Б а л и н т (тушит свет. Запевает песенку на французском языке).
Qu’est-c’ qui passe ici si tard?
Compagnons de la Marjolaine?
Qu’est-c’ qui passe ici si tard?
Gai, gai dessus le quai?
Ю л и я. Я же не знаю французского!
К а р о й.
Эту ночь пересиди!
Скоро ей придет конец.
Эту ночь пересиди!
За полночь проходит страх!
Ш а н д о р.
Эту ночь пересиди!
Скоро рассветать начнет.
Эту ночь пересиди!
За полночь проходит страх!
Поют все вместе, стоя в темноте у открытого окна, поют нестройно, взволнованно и самозабвенно. Песня звучит все громче, с нарастающим задором.
Т е ж е и у ч а с т к о в ы й к о м е н д а н т П В О.
Входит к о м е н д а н т с затемненным электрическим фонариком.
К о м е н д а н т (исступленно). Что у вас тут за праздничная иллюминация?
Б а л и н т. Опять мы забыли запереть входную дверь… (Продолжает напевать.)
К о м е н д а н т. Я вас спрашиваю: почему у вас горит свет?
В и к т о р. Во всем Будапеште горят фонари, даже на мостах. Выгляньте в окно, старина.
К о м е н д а н т. Меня это не интересует. На этом участке я комендант. И все должно быть по моему указу.
Ю л и я.
Эту ночь пересиди!
Скоро ей конец придет!
Эту ночь пересиди!
За полночь проходит страх!
Эту ночь пересиди!
Скоро рассветать начнет!
Эту ночь пересиди!
За полночь проходит страх!
К о м е н д а н т (орет вне себя). Замолчите! Замолчите! Из ваших окон льется поток света!.. Прямо ослепнуть можно!.. Замолчите!
Все продолжают петь, не обращая внимания на коменданта.
З а н а в е с.
Действие второе
Декорация первого действия, только панорама Будапешта на заднем плане выглядит старой, потрепанной. Зимний солнечный день, но небо постепенно заволакивается тучами, все тускнеет, приобретая желтоватый, сумрачный оттенок. На окнах появляются морозные узоры. Между первым и вторым действиями прошло больше года, но убранство комнаты мало изменилось, только книг стало больше. В углу комнаты на полу устроена постель из положенных друг на друга матрасов. На стенах сохранились надписи, объясняющие, какие здесь висят картины. Посреди сцены открытый солдатский сундучок.
Б а л и н т и В и к т о р.
Б а л и н т расхаживает по комнате, время от времени останавливаясь у воображаемых картин, словно действительно рассматривает их.
Из смежной комнаты выходит В и к т о р, он в пальто, старательно завязывает шею шарфом. Заметив Балинта, останавливается.
В и к т о р. Что, сударь, прощаетесь со своей картинной галереей?
Б а л и н т (смотрит на воображаемую картину, с напускной серьезностью). Мне полюбилась эта маленькая картина Пикассо. (Прикидывает на глаз ее «размеры».) Она, пожалуй, уместится в моем сундучке.
В и к т о р. Не думаю, что картина Пикассо может способствовать поднятию духа венгерской королевской армии.
Б а л и н т. Тем более! (Рукавом стирает со стены надпись.) Не робей, маленький Пикассо, я повешу тебя на стене казармы или конюшни. А может, замерзая, напишу на снегу твое имя.
Б а л и н т, В и к т о р, Ю л и я.
Ю л и я выходит из ванной, она босая, в халатике, в руках у нее стопка рубашек. Приседает на корточки возле сундучка.
Ю л и я. Сколько рубашек тебе положить?
Б а л и н т. Такие вопросы обычно задает в пьесах жена, собирая чемодан мужу, когда он отправляется в Англию на дерби… Положи все три.
Ю л и я. Я просто не знаю, разрешают ли солдатам носить гражданские рубашки.
Б а л и н т. Ты тоже опасаешься за боевой дух венгерской королевской армии? Можешь быть абсолютно спокойна, мы проиграем войну не из-за моих рубашек. А для большей уверенности положи еще мою зубную щетку.
В и к т о р (направляется к выходу, с некоторым раздражением). Что вы так спешите укладываться? Как знать, за один день всякое может случиться.
Б а л и н т. Пройдет и этот день.
Ю л и я. Виктор, вы много где бываете, со всеми знакомы…
В и к т о р. Все, что угодно, только не просите у меня сливочного масла.
Ю л и я (холодно). Благодарю. Я у вас ничего не прошу.
В и к т о р (удрученно). Все-таки попытаюсь нам достать масло. (Уходит.)
Б а л и н т, Ю л и я.
Б а л и н т (смотрит, как Юлия укладывает в сундучок вещи). Если ты попросишь, он что угодно достанет.
Ю л и я (с живостью). Все три сорочки найдешь на дне сундучка.
Б а л и н т (огорченно). Сорочки всегда кладут сверху! Разве ты не знаешь, как укладывать вещи в чемодан?
Ю л и я (вынимает из сундучка рубашки, поднимается и пристально смотрит на Балинта). А откуда мне знать? Мы ведь с тобой еще никуда не ездили…
Б а л и н т (вздыхает. После короткого молчания). Ты бы надела туфли, еще простудишься, чего доброго… Время в самом деле терпит, куда нам торопиться.
Ю л и я (медленно идет к ванной, у двери останавливается). Который час?
Б а л и н т (глядя на часы). Двадцать один.
Ю л и я. Который? (Не дождавшись ответа, уходит.)
Б а л и н т один.
Б а л и н т. Двадцать один. Через двадцать два часа я должен явиться в казарму. Теперь в моей жизни это отправная точка. По ней я измеряю время. В моем распоряжении еще двадцать один час, почти целые сутки. Может показаться, что это очень много. Двадцать один час! (Садится на сундучок, смотрит на часы. Тихо.) Тысяча двести шестьдесят минут… Чувствуешь ли ты, как быстро они пройдут! Думаю, нынешний день будет самым коротким днем нашей жизни. (Громко.) Юлика! Мы потеряли одну минуту! Остается всего лишь тысяча двести пятьдесят девять минут. А секундная стрелка все бежит и бежит. И как весело бежит, словно насвистывает: ти-ти-ти-ти-ти… Поторапливайся, Юли! Если будешь слишком долго искать свои тапочки, мы потеряем еще одну минуту… Юлика! Юлика! Выйди ко мне! Останови время!
Б а л и н т и Ю л и я.
Вбегает Ю л и я в халатике.
Б а л и н т (тихо). Вот и еще одной минуте конец. Остается тысяча двести пятьдесят восемь. Тик-так, тик-так…
В оркестре какой-то инструмент или метроном подражает быстрому тиканью часов. Этот звук слышен в течение всего действия, то громче, то почти, совсем затихая. Юлия подходит к Балинту сзади, привлекает к себе его голову.
(Очень тихо.) Ты ведь можешь остановить время, Юли? Правда?
Ю л и я. Нет, не могу.
Б а л и н т. Ты слышишь, Юли, как проходит время?
Ю л и я. Это наши сердца стучат так громко.
Б а л и н т. Сколько времени у нас еще осталось? Взгляни на часы. (Протягивает к ней левую руку с часами.)
Юлия берет руку Балинта.
Б а л и н т. Сколько у нас еще осталось До завтрашнего утра? Ну-ка! Ты и считать не умеешь?
Ю л и я. Как же… Целых четыре года.
Б а л и н т. О каких годах ты говоришь?
Ю л и я. О тех, в течение которых мы любили друг друга.
Слышится звонкий бой часов.
Б а л и н т (с досадой). Во всем доме ни души, только мы с тобой… Слышишь? Бьют часы! Ты сосчитала, сколько раз они пробили? Что это? (Вскакивает.) Откуда эти часы?
Ю л и я (медленно отходит от него. Улыбаясь). Не помнишь, милый? Это было, когда я впервые пришла к тебе. По соседству слышался звон часов с музыкой. Они сначала пробили, затем… (На цыпочках пробегает по комнате.)
Издали доносится мелодия часов с музыкой.
Б а л и н т. А потом…
Ю л и я. Потом…
Б а л и н т. Ты вскочила с постели…
Ю л и я. Ой, мы с тобой проспали! — сказала я.
Б а л и н т. А в окно, выходившее во двор-колодец, каждый день в восемь утра на минутку заглядывало солнце. Это та самая минута… Гляди!
Юлия, освещенная солнцем, стоит у окна.
Помнишь луч на юном теле?
Яркий луч играл с тобою.
Ты стояла в темной келье,
Осветив ее любовью!
Солнце в келье!.. Этот миг
В памяти у нас двоих!
В конце песни Юлия оборачивается и выжидающе смотрит на Балинта.
Пауза.
А потом? Что было потом?
Юлия начинает кружиться в вальсе.
(Вспомнив мотив, подпевает.) Однажды мы слышали эту песню. Помнишь? Мы даже остановились у открытого окна… Вспомни-ка, где это было?.. Где мы слышали эту песню? Скажи?
Юлия продолжает танцевать.
Как появляется воспоминанье это?
Ю л и я.
Оно является из ветра или света
К тебе, ко мне?
Б а л и н т.
И наподобие осенней паутинки
В м е с т е.
Прилипнет вдруг к твоей косынке
И исчезает во тьме.
Ю л и я (внезапно). Мы гуляли на бульваре в Буде у крепостного вала и остановились под чьим-то окном. Там мы и услышали эту песню. В тысяча девятьсот тридцать девятом году…
Б а л и н т. Восьмого…
Ю л и я. …июля!
Б а л и н т. С Южного вокзала как раз отходил поезд в Венецию. На другой день я взялся репетировать двух срезавшихся на экзаменах гимназистов. К концу августа мы скопили немного денег.
Ю л и я. И уложили чемоданы.
Веселая, ликующая музыка.
Б а л и н т.
На юг курьерский мчится!
Лети, лети мечтой!
Мы за ночь две границы
Оставим за собой.
Ю л и я.
В Карнеро будем утром
И в Мирамере днем,
Потом Большим каналом
В гондоле поплывем.
Б а л и н т.
И ты в моих объятьях,
И в мире нет беды,
И только в этом мире
Венеция и ты!
Ю л и я.
Не бойся, мы уедем
Вдвоем, моя любовь,
И среди пиний Рима
Мы будем жить с тобой.
Б а л и н т.
Сицилия, Сиена,
Венеция и Рим!..
Мы больше ждать не в силах,
В Италию летим!
Ю л и я. А потом? Мы стали укладываться…
Б а л и н т. Разве ты не помнишь? Вспыхнула война — вот что случилось! Прощай, Италия! Возможно, мы уже никогда не увидим полосатого, как тигр, собора Сиены{19}.
Ю л и я (прижавшись к Балинту). И тогда мы попали в ту жуткую квартиру, где по ночам в мусорном ящике возилась крыса… Как нам хотелось вырваться оттуда!
Б а л и н т. А сколько потом развелось этих крыс! Просто ужас!
Слышится увертюра из первого действия.
Узнав ее, они улыбаются.
И вот уже полтора года, как мы перебрались сюда, на эту квартиру. Помнишь, как это было?
Юлия берет Балинта за руку. Они стоят в дверях.
Ю л и я. Вспомни-ка!.. Что ты тогда сказал?
Б а л и н т. Не будет ли это жилье слишком просторным для нас?.. Теперь твоя очередь.
Ю л и я. Нет, не моя, снова ты… Сказав это, ты поцеловал меня.
Б а л и н т. И тогда зазвонил телефон.
Ю л и я. Тогда здесь вовсе не было телефона.
Б а л и н т. Нет, был.
Ю л и я. Да, но он был испорчен. Не помнишь?
Б а л и н т. Разве?
Ю л и я. Конечно. А если даже он и звонил, мы его не слышали. А потом ты стал уверять меня, что мы будем жить тут совсем одни, душа в душу и только друг для друга.
Б а л и н т. Я не говорил: только…
Ю л и я. Именно так ты и сказал: только друг для друга. Разве не помнишь? Мы сидели вот здесь, на мне было красное платье, ты еще сказал, чтоб я его не помяла.
Оркестр исполняет мотив «Дуэта газелей».
Б а л и н т (в раздумье). А гостей у нас не было?
Ю л и я. Гостей? Ты же сам запер дверь на ключ.
Б а л и н т. Действительно.
Ю л и я. Мы лежали тут рядом. И ты сказал мне: никого, кроме тебя, только ты одна. И я сказала: никого, кроме тебя, только ты один.
Б а л и н т. А когда же разбился кофейник из иенского стекла?
Ю л и я. У нас никогда не было иенского кофейника! (С внезапной горечью.) Почему ты не хочешь поверить, что мы были одни? Эти четыре года так коротки! Используем же каждую минуту. Не думай ни о чем другом. Никого другого не было! Только мы одни, ты да я!..
Б а л и н т (шепотом). У нас осталось еще больше полутора лет…
Ю л и я (медленно идет к ванной, затем останавливается). Как вдруг стало темно. Отчего бы это?
Б а л и н т. Солнечное затмение. Или уже наступил вечер. А возможно, мы начинаем слепнуть.
Ю л и я. Скажи, каким будет все, когда мы состаримся?
Б а л и н т. Это единственное, чего я даже представить себе не могу.
Ю л и я. А ты попытайся. Ведь надо же!
Б а л и н т. Как ни стараюсь, все попусту…
Ю л и я. А лет через десять?
Б а л и н т. Через десять лет? Наступит мир. Люди будут счастливы. А молодые поэты примутся воспевать несчастную любовь. Хоть бы поскорее дожить до этой счастливой поры! С каким удовольствием я стал бы читать уйму беспомощных стихов о смерти, попивая крепкий кофе. Это будет блаженная жизнь!
Б а л и н т, Ю л и я, В и к т о р.
Входит В и к т о р.
В и к т о р. Счастливого вам будущего!
Ю л и я. Не вспугните его… Мы как раз мечтали вслух о будущем.
В и к т о р. Простите, у меня только что состоялся деловой разговор с бравым представителем унтер-офицерства. Отсюда и солдафонский стиль.
Б а л и н т. Небось продал солдатские ботинки или купил продажного генерала?
В и к т о р. Все генералы уже давно продались. Да я и не зарюсь на такой завалящий товар… Я провернул великолепное дело, заключил выгоднейшую сделку.
Ю л и я. Словом, достали сливочное масло…
В и к т о р. Ох уж эти мне обывательские интересы! Где ваше дерзание? Ваше воображение? Больше фантазии, сударыня! Вместо сливочного масла чуть-чуть сюрреализма!
Ю л и я (снова склоняется над сундучком). Я и старые использованные лезвия на всякий случай запаковала. А квасцы вот тут.
В и к т о р. Что вы делаете?
Ю л и я. Разве не видите? Укладываю вещи, как в таких случаях делают все обывательницы. (Балинту.) Не забыть бы купить тальк. Если ботинки натрут тебе ногу.
В и к т о р. Укладываться незачем. Все улажено.
Б а л и н т. Ах вот оно что! Война, что ли, кончилась? Тогда и тальк не понадобится.
В и к т о р. Между прочим, твои остроты неуместны.
Б а л и н т. Тогда и ты не остри.
В и к т о р. Тебе не надо идти на военную службу.
Ю л и я. Что вы говорите!
В и к т о р (садится). Вот именно. Я уже сообщил вам о выгодной сделке. Я выкупил у главного командования венгерской королевской армии поэта. Мне даже продали его совсем дешево, всего за шестьсот пенгё… Где повестка о призыве?
Ю л и я. В этом кроется какая-то… (Делает выразительный жест.)
В и к т о р. Да, махинация! Подкуп! Афера! Ничего не поделаешь! Уж таков мир, в котором мы живем.
Ю л и я. Я знала, Виктор, вы не оставите нас в беде. Как вам это удалось?
В и к т о р. Были, конечно, и трудности. Они норовили во что бы то ни стало сбыть мне по сходной цене витязя Шомодьвари{20}, но я настоял на твоей кандидатуре.
Б а л и н т. За шестьсот пенгё?
В и к т о р. На этой сумме мы сошлись. Бескорыстный унтер сказал мне, что четыреста из них он должен отдать поручику. Полковнику перепадет разве что двадцатка. Денег я ему, разумеется, не дал — получит, когда принесет справку об освобождении от военной службы.
Ю л и я. Сюда принесет?
В и к т о р. Нет. Хозяин угловой прачечной доводится ему зятем. Мы договорились так: он придет туда в три часа дня с бумагой, а ты отдашь ему шестьсот пенгё. А потом уж пиши себе на здоровье стихи о мире, пока другие позволяют себя убивать.
Б а л и н т. У меня на такое дело нет шестисот пенгё.
В и к т о р. Теперь ты рассуждаешь, словно комический персонаж из бульварного водевиля, собирающийся ехать на дерби. У тебя на «такое» нет денег, нет шестисот пенгё на такую пустяковину, как своя собственная жизнь!.. Скажи прямо, что у тебя вообще нет денег, и мы раздобудем, сколько нужно.
Б а л и н т. У меня нет шестисот пенгё.
В и к т о р. Вот это понятно. (Встает.) Через полчаса вернусь с деньгами. Долг отдашь из первой же Нобелевской премии — эти деньги для меня верный выигрыш.
Т е ж е и Ш а н д о р.
Входит Ш а н д о р в военной форме явно с чужого плеча — френч узкий, но длинный, рукава закрывают руки, брюки тоже чересчур длинные, висят на нем, сапоги растоптанные, не по ноге. Все на нем донельзя изношенное, потрепанное. Военной выправки никакой.
В и к т о р. Шандор!
Ш а н д о р. Привет!..
Ю л и я. Шандорка! Вы живы?
Б а л и н т. Разве призраки носят военную форму?
В и к т о р. Тогда и умирать не стоит.
Ш а н д о р. Как видно, вам ничего не стоит похоронить друга.
Б а л и н т. Ходили слухи, что ты умер от тифа.
Ш а н д о р. И вы поверили?
Ю л и я. Значит, будете долго жить. Лет до ста.
Ш а н д о р (упрямо). И вы поверили?
Б а л и н т. Никто не опроверг слуха о твоей смерти.
Ш а н д о р (резко). Скажи, а кто писал обо мне некролог?
Б а л и н т. Некролог?!
Ш а н д о р (настойчиво). Вот именно. В журналах? Или в газетах? Было же какое-нибудь сообщение? (Пауза.) Мое имя с портретом в траурной рамке. (Все безнадежнее.) Ну, хоть должное мне воздали? Был, мол, он — то есть я — славным малым, одаренным поэтом, подавал кое-какие надежды. (Внезапно.) Ты написал?
Б а л и н т. Я не писал о тебе, старина…
Ш а н д о р. А кто писал?
Б а л и н т. Насколько мне известно, никто.
Ш а н д о р. Словом, вот как вы меня ценили — ни в грош не ставили… Ну что ж, учту, лучше поздно, чем никогда…
Ю л и я. Поверьте, Шандорка, мы все любим вас…
Ш а н д о р. А вы спросите у него, напишет он обо мне некролог, если со мной случится непоправимая беда? Через два дня я снова возвращаюсь на фронт. Тиф-то и в самом деле едва не отправил меня на тот свет.
Пауза.
В и к т о р (Балинту). Унтер ждет тебя в прачечной на углу к трем часам. Время летит, смотри не опаздывай.
Б а л и н т. Едва ли нам придется писать некрологи друг о друге. Меня тоже призвали.
Ш а н д о р. Ну и что? Твое положение куда лучше, как-никак два сборника стихов уже вышли в свет, тебе и умереть не страшно, потомки не забудут. Твое имя даже в литературной энциклопедии красуется, сам видел: «Достойный представитель молодого поколения». Чего тебе еще?
Б а л и н т. Действительно, чего? Петёфи{21} не дожил и до моего возраста.
Ш а н д о р. Ему тоже было легко. Вы не знаете, что испытывает поэт, всем сердцем жаждущий славы и умирающий, не оставив ни одной напечатанной строчки! Даже разносной рецензии обо мне никто не написал.
Я классиком не стану, но при этом
Я не желаю обращаться в прах,
Хоть сам не изваял я монумента,
Которым буду выситься в веках.
Мои творения в столах редакций
Пылятся. Не пришла моя пора.
Я мало пел, так что ж тут удивляться,
Что критик не вонзил в меня пера?!
Кто разузнает, где, в какие сроки
Я жил, как жил, за что погиб, когда
И где погиб — на западе, востоке? —
Поскольку не оставлю я следа.
Но жизнь моя — мой клад. И стыд не точит,
Что мне она моих стихов милей?!
Я жить хочу. А критик, если хочет,
Пусть топится в чернильнице своей.
Друзья, а у вас еще есть в ванной горячая вода?
Ю л и я. Виктор, вот теперь достаньте-ка ваши бесценные запасы южноамериканского экстракта для ванны с волнующим ароматом.
Ш а н д о р. Спасибо… Не сердитесь, но мне вдруг стало так жаль самого себя… И все-таки я буду жить наперекор всему! Всех переживу! В этом будет моя месть. (Уходит вместе с Виктором.)
Б а л и н т, Ю л и я.
Ю л и я. А ты вот к своей судьбе относишься пренебрежительно.
Б а л и н т. Неужели и ты не понимаешь? Если б мне сказали: беги! — дали оружие или аэростат, кило взрывчатки, чтоб я действовал по своему усмотрению… Я принял бы такой дар от судьбы, от Виктора, от кого угодно, чтоб беззаветно драться с фашистскими подонками до последнего патрона, до последнего вздоха. Но взять в долг шестьсот пенгё и стать сообщником прохвоста солдафона… скрываться… затем снова и снова доставать шестьсот пенгё и снова прятаться… Нет уж, увольте!
Т е ж е и В и к т о р.
В и к т о р (входя). Ну так как же?
Б а л и н т. За адрес спасибо. Остальное я решу сам.
В и к т о р. Все же… Шесть сотенных на всякий случай…
Ю л и я (кивнув). Оставьте.
В и к т о р. Хорошо.
Б а л и н т. Сколько мы заплатили за это серийное издание по искусству?
В и к т о р (стоя спиной к ним, сердито). Сколько бы ни заплатили, это никакого значения не имеет. Теперь и четвертой части стоимости не выручите.
Ю л и я. Помнится, милый, мы купили всю серию за восемьдесят пенгё.
Б а л и н т (бросает книги в сундучок, вдруг, как бы спохватившись, останавливается, берет в руки одну из них). Вот эту нам нельзя продавать. Я давно задумал перевести из нее небольшое стихотворение… Я уже чувствую его ритм… Мне кажется…
В и к т о р. Только не теперь, старина.
Б а л и н т. Ладно, будь по-твоему!.. (Ставит книгу на полку.)
Ю л и я. Это всегда так бывает, когда приходится продавать книги.
Б а л и н т. Пожалуйста, отбери ты.
Ю л и я (быстро перебирает книги). Эту не отдавай… эту можно, эту тоже… а эту нет…
Б а л и н т. Эту можно, эту нет, как у тебя все легко решается. (Берет из сундучка томик.) Ты бы и эту выбросила! Эту!.. Тигрица!
Богач, когда потребуются деньги,
Приходит в банк, берет две тыщи пенгё.
Имеет важный господин
Завод, а также магазин
И акции, что банком учтены,
А также и приданое жены,
И виноградники, и земли,
И дядюшку, что дышит еле-еле.
И как не получить ему две тыщи пенгё.
Ю л и я.
Бедняк, когда потребуются деньги,
Пойдет в ломбард, получит десять пенгё,
Поскольку летом шуба ни к чему
И без перины проще спать ему,
А нет простынь — в конце концов
Он обручальное кольцо
Заложит или дедушкин брегет,
Иль крестик крестной — дар далеких лет, —
И он получит эти десять пенгё.
Б а л и н т.
Поэт, когда потребуются деньги,
У букиниста получает пенгё,
Вольтер идет за пенгё, а Платон
И полный Казинци{22} — по два за том.
К чему поэту Заратуштра{23}?
И Танчич{24}? Пусть прощаться грустно
С двенадцатью томами Араня{25},
Но к молодым поэтам старые,
Как рыцари, на выручку спешат,
И с ними можно раздобыть деньжат!
В и к т о р. Поторапливайтесь же, ради бога! Не мешкайте!
Б а л и н т. Я не могу продать своих лучших друзей, даже не попрощавшись с ними. Унтер, каким бы тупым он ни был, и то поймет. Пусть подождет.
В и к т о р. Пусть. А если ему, допустим, не захочется ждать? Вдруг его, скажем, пригласят перекинуться в картишки? Может же произойти подобная случайность!
Б а л и н т. Благодаря подобной случайности Шелли{26} сел на парусник и погиб во время шторма, а Петёфи — на повозку, которая отвезла его в Шегешвар{27}, и он нашел там смерть… (Поднимает сундучок.)
В и к т о р. Скажу тебе только одно: постарайся вовремя соскочить с такой повозки.
Б а л и н т. Должно быть, их тоже предостерегали доброжелатели… И это им, наверное, было приятно. Ну, будьте здоровы! (Уходит.)
Ю л и я и В и к т о р.
В и к т о р. Вы думаете, все это пустяки?
Ю л и я. Он единственный не склонен принимать все это всерьез.
В и к т о р. О, если б он отнесся к этому так же серьезно, как к переводу стиха, к которому подыскивает рифму. Знаете, какие усилия мне пришлось приложить, чтобы уговорить этого продажного мошенника? Он даже разговаривать не стал бы, предложи я ему менее двух тысяч. Но я пообещал ему еще паровую прачечную… Откуда я ее раздобуду? Скажи-ка мне!
Ю л и я. А шестьсот пенгё где бы вы смогли раздобыть?
В и к т о р. Понятия не имею. Положился бы на собственное вдохновение… Посулил бы и святому Антонию паровую прачечную, авось бы он помог, подсказал, из кого можно выжать деньжат. Кстати, они все равно понадобятся, ведь за всю эту макулатуру Балинт получит гроши. Вам не приходит в голову какая-нибудь счастливая идея? А может, у вас есть знакомый богатей? (Листает телефонную книгу.) Интересно, ни одного приятеля на букву «А»… Да и среди Балогов сплошные незнакомцы.
Ю л и я. Виктор, я не знаю, почему вы так добры к нам?
В и к т о р (набирает телефонный номер). Во-первых, вы знаете. Во-вторых, я вовсе не добр. Вот уже больше года места себе не нахожу… (В телефонную трубку.) Алло! Господин директор дома? Благодарю. (Кладет трубку. Снова набирая номер.) …Я с каждым днем все сильнее люблю вас… Если б я не видел вас хоть день… (В трубку.) Это ты, Артур? Говорит Виктор… (Закрывает ладонью трубку.) …я бы зачах от тоски. (В трубку.) На холме Роз продается участок, требуется аванс в шестьсот пенгё. Жду. (Юлии.) Вот почему я и прозябаю в Будапеште, вместо того чтоб поскорее удрать с фальшивыми документами, я давно уже ими запасся. (В трубку.) Аванс надо внести до трех часов дня, иначе… Вот как! Уже половина третьего? (Юлии.) Нынче утром вы снова пленили меня своей красотой, когда вышли из ванной о рубашками Балинта… (В трубку.) Понимаю, прекрасно понимаю. Ладно, я поинтересуюсь на Орлиной горе{28}. (Кладет трубку.) Вы сами это отлично знаете… Попытаюсь еще. (Набирает номер.) Мне хочется выть от любви…
Ю л и я. Тем благороднее то, что вы сейчас делаете для нас.
В и к т о р. Эгоизм, сущий эгоизм! Во-первых, мне тяжело видеть вас такой печальной. Во-вторых… Почему не берут трубку?.. Не понимаю… Во-вторых, если вы останетесь одна, вы, конечно, не захотите жить под одной крышей с чужим мужчиной, и мне, при всем своем рыцарском благоговении к вам, придется съехать с этой квартиры. Когда и где я смогу вас тогда видеть? (Кладет трубку.) Дело безнадежное. Да вы не беспокойтесь, деньги найдутся, вопрос нескольких минут. Ведь если денег не будет, его заберут. А раз заберут, то и убьют. Он же непокорный, да к тому же не умеет приспособляться…
Ю л и я. Виктор! Я вспомнила одного знакомого, у него наверняка есть деньги. Судья Сегилонги…
В и к т о р. Эврика! Сегилонги. Знаете, Юлия, я, словно завзятый Дон Жуан, завлек вас в эту квартиру… (Листает телефонную книгу, затем набирает номер.) Можно попросить к телефону ее превосходительство?.. Благодарю вас. (Продолжает листать телефонную книгу.) Ее превосходительство, как сказал мне супруг, сейчас находится в Красном Кресте. «Насколько мне известно», — добавил он. Как видно, господину председателю не только как судье, но и как мужу известны пределы истины. (Набирая номер.) Я вел себя Дон Жуаном, хотел увлечь вас, обольстить. А что вышло из моих потуг? Печальный Сирано! (Декламирует.)
«О жизни дивный пир,
Ты поцелуй любви, ты упоенье рая!
Как нищий голоден и сир,
Как Лазарь, крохи подбирая
От пира дивного… и этим счастлив я!
Да, да, здесь радость и моя:
Ведь на его устах она теперь целует
Все те слова, что я ей говорил!
Да, эта мысль и придает мне сил,
И больше сердце не тоскует!»[1]
Нет, сударыня, это я не вам. Вы тоже любите Сирано? Вот и чудесно! А теперь соедините меня с попечительницей солдатских сирот, отцы которых погибли на войне. (Юлии.) И в пылу увлечения я прозрел и осознал, что самое благородное призвание мужчины — уподобиться Сирано. (В трубку.) Слава Иисусу! Прошу позвать к телефону ее превосходительство госпожу Сегилонги.
Т е ж е и К а р о й.
Входит К а р о й.
К а р о й. Целую ручки. Я слышал, Балинту прислали призывную повестку. Этого следовало ожидать.
Ю л и я. Мы еще не теряем надежду. Пытаемся вот… (Кивает на Виктора.)
К а р о й. По-моему, надежды никакой. (Садится.) Нас всех заморят газом, а выживших скосит чума. Земной шар превратится в выжженную пустыню. Потом наползут муравьи и термиты и создадут новую, более гуманную цивилизацию. Все это уже предопределено.
В и к т о р. Алло!
Ю л и я (Виктору). Нашли?
В и к т о р. Спасибо. (Кладет трубку.) Уклончивость господина судьи была не лишена основания. Его дражайшая супруга явно где-то на свидании. Но где? Не могу же я набирать подряд все номера телефонной книги! Или позвонить мужу, чтоб он сам подсказал, где ее можно застать.
К а р о й. К тому же нам грозит новый ледниковый период. На нас неотвратимо надвигается космический холод — абсолютный нуль. Человечество обречено на гибель от замерзания.
В и к т о р. У тебя снова кончилось топливо?
К а р о й. Увы, да!
В и к т о р. Так бы и говорил. Сколько тебе надо?
К а р о й. Центнер брикета, плюс доставка на дом, плюс сапожнику за подбивку подметок. Короче говоря, полусотенной хватит.
В и к т о р. Ты явился кстати. (Снова идет к телефону.) Завидую поэтам, когда их осеняет вдохновение…
Т е ж е и М е л и т т а.
Входит М е л и т т а.
М е л и т т а. Добрый день. Простите, что так нежданно-негаданно…
В и к т о р. Отнюдь нет. Мы вас ждали, да еще как! Я не жалуюсь на свое вдохновение, оно способно творить чудеса.
М е л и т т а (Юлии). Ты меня не забыла? Помнишь, как раз тогда лопнула ваша иенская кофеварка…
Ю л и я. Как же! Мы только что вспоминали тебя.
М е л и т т а. Это очень мило с вашей стороны. А почему вы вдруг обо мне вспомнили?
В и к т о р. Дело в том, что есть один фельдфебель…
М е л и т т а. Я… и фельдфебель?
В и к т о р. Прошу вас, не обращайте внимания на чин. В порядке исключения.
М е л и т т а. Вы просите невозможного.
В и к т о р. Оставим табель о рангах. Скажем так: один из представителей венгерской королевской армии, в прачечной на углу…
М е л и т т а. Прачечная? Ваши ассоциации, мои друг, прямо-таки оскорбительны.
В и к т о р. Позвольте еще одно слово?
М е л и т т а. Ни одного! Продолжая в том же духе, вы в следующий раз заговорите о деньгах.
В и к т о р. Вот спасибо! Вы меня опередили! Я как раз собирался об этом заговорить.
М е л и т т а. Я же говорю, что с вас станет. А ведь мне потому так полюбилась ваша братия, что вас не интересуют ни бизнес, ни деньги… Вы выше всего этого.
К а р о й. Или считаем это ниже своего достоинства.
В и к т о р. Вы так презираете деньги, сударыня?
М е л и т т а. К несчастью, я их обожаю. Но так приятно иной раз забыть о них. Например, оказавшись здесь, среди вас. Мне кажется, будто я прихожу сюда каяться, искупать свои грехи, оставляя позади себя весь этот меркантильный, суетный мир. Вы согласны со мной?.. Вы примете меня к себе, словно кающуюся Магдалину?
В и к т о р. С радостью. Но сначала потолкуем о плате за отпущение грехов.
М е л и т т а. За это мне ничего не жаль.
В и к т о р. Речь пойдет о ничтожно малой сумме.
М е л и т т а. Даже странствующий в пустыне скиталец многое отдал бы за такой оазис.
К а р о й. Здесь не оазис, а пустыня! Но и нам, увы, нужны деньги!
М е л и т т а. Нет, нет, нет! Умоляю вас! Не будите во мне алчность. Монтекукколи{29} был знатный вояка, но и он всегда говорил, что для ведения войны необходимы три вещи — деньги, деньги и деньги!
М е л и т т а.
Нет счастья, если денег нет,
А если деньги есть — беда.
Несчастлив этот белый свет —
И богачи и беднота!
В и к т о р.
Нет счастья, если денег нет,
А если деньги есть — беда.
Несчастлив этот белый свет —
И богачи и беднота!
М е л и т т а.
Нехорошо и так и сяк?
Ах, деньги — попросту пустяк!
Давно тебе пора бы знать,
Что деньги надо презирать.
В м е с т е.
Нет счастья, если денег нет… и т. д.
М е л и т т а.
Презрение тебе дано,
Когда их у тебя полно.
И ты копи их и лови,
И их кляни, когда твои!..
В м е с т е.
Нет счастья, если денег нет… и т. д.
М е л и т т а.
С деньгами и без них — беда!
К чему ж нам деньги, господа?
Но знает тот лишь, кто богат,
Что деньги приведут нас в ад!
В м е с т е.
Нет счастья, если денег нет… и т. д.
М е л и т т а. А вы знаете, сколько денег мне самой нужно. Я и мужа втянула в коммерцию. Мне еще и за этот грех придется каяться. Я чувствую.
К а р о й. Господин судья и коммерция?
М е л и т т а. Да. Во славу святой венгерской короны он перешел на поприще торговли текстилем. Теперь он усердно поставляет сукно для нашей доблестной армии.
В и к т о р. Немыслимо! Один из столпов независимого венгерского королевского суда!
М е л и т т а. Ох, уж эта мне независимость! Как судья, он никогда не был независимым. У него появилось куда больше независимости, когда он перешел на оптовую торговлю текстилем. Вот теперь у него денег куры не клюют. Просто душа не нарадуется!
Звон пенгё… Не ждите даром!
Нынче счастье Аладарам!
Мой Лала теперь удал!
Коммерсант он, Аладар!
Славен в Пеште он и в Буде,
Он от бога прямо к людям,
Словно ангел, залетал,
Наш посредник Аладар!
Но в глубине души в ответ на это заговорила совесть: «Фу! Зачем тебе такая уйма денег, Мелитта?»
В и к т о р. И мы тоже говорим, милая сударыня: «Зачем вам столько денег, Мелитта?»
М е л и т т а. Еще! Еще! Совесть грешницы Мелитты обожает искупать свою вину. Еще!
К а р о й. Мне нужны деньги всего лишь на центнер брикета. Плюс за доставку…
М е л и т т а. О!..
В и к т о р. Плюс еще шестьсот…
М е л и т т а. О, зачем вы будите во мне жадность к деньгам? Берегитесь! Я ведь тоже начала с таких мелочей. Но как потом возросли мои потребности! И они все продолжают расти…
В и к т о р. Бедный Лала!
М е л и т т а. Не жалейте его. Он и в коммерции остался джентльменом. В глубине души я люблю его за несгибаемую стойкость истинного джентльмена.
Он не стонет на работе,
Он теперь одет по моде!
И мужчины идеал —
Джентльмен мой — Аладар!
Дураки от горя плачут,
С ним же пьет и ест удача!
У него особый дар!
Процветает Аладар!
И воинственный, спортивный,
Консерватор прогрессивный
С нашим веком совладал,
Мой деляга Аладар!
И, пока кордон не заперт,
На восток глядит, на запад,
Вроде флюгера он стал,
Европеец Аладар!
В и к т о р. Я никогда не предположил бы ничего подобного о его превосходительстве.
М е л и т т а. Он и меня поразил. И словно помолодел! Наши исторические времена пошли ему впрок. И физически и духовно.
В и к т о р. Взгляните, наш друг поэт получил повестку о призыве.
М е л и т т а. Он призывается? Герой… Думаю, он будет недурно выглядеть в парадной форме.
Ю л и я. Я страшно боюсь за него.
М е л и т т а. Нам всем приходится дрожать за кого-то. У меня тоже есть близкий друг, его хотят арестовать, даже в газетах о нем пишут. Собственно, я из-за него и пришла сюда.
Ю л и я. Кто он такой? В чем его вина?
М е л и т т а. Некий гонимый. Разве этого недостаточно? (Достает из сумочки бумажку.) Если он случайно зайдет, передайте ему этот адрес. Там его искать не будут. И дайте штатскую одежду, пусть он у вас переоденется.
В и к т о р. В последнее время вы что-то пристрастились к благотворительности…
М е л и т т а. Что поделаешь, торговля текстилем не может целиком заполнить мою жизнь, как некогда заполняли ее волнующие судебные разбирательства. (Юлии.) Не тревожьтесь, дорогая, за мужа. Мы будем посылать ему через Красный Крест посылочки! Пока!.. (Уходит.)
В и к т о р. Делец не муж, а его дражайшая супруга!
К а р о й. Центнер брикета, плюс доставка, плюс новые подметки, Только и всего.
Ю л и я. Я приготовлю вам чашку чая. (Включает электрическую плитку.) Раз уж ничего другого мы не можем вам дать.
К а р о й (с глубокой убежденностью). Меня мутит от липового чая.
Ю л и я (насмешливо). Я положу в него немного суррогата лимонной кислоты.
К а р о й. Брр… Лучше не продолжайте.
Ю л и я (подзадоривая его). И чуть-чуть сахарину.
К а р о й (встает с места). Ну что ж, налейте мне чашечку. Христу тоже пришлось испить свою горькую чашу. Пусть эта чашка эрзац-чая даст мне почувствовать весь океан человеческого страдания.
Т е ж е и Ш а н д о р.
Из ванной выходит Ш а н д о р, посвежевший, вместо куртки на нем дамский пеньюар.
К а р о й. Шандор! Ты жив?
Ш а н д о р. Нравится это кому-то или нет, но я жив-здоров. И хватит об этом болтать. Нет в мире лучше эрзац-чая! Налейте и мне чашечку.
В и к т о р (бросает телефонную трубку и подбегает к Шандору). Дай пожму твою руку, друг! Липа! Нет в мире лучше эрзац-чая! Эврика! Теперь все необходимое обеспечено.
К а р о й. Что?
В и к т о р. Деньги! Паровая прачечная, брикет! Издание полного собрания твоих сочинений! Сейчас я позвоню директору фабрики эрзац-чая и продам ему эти стихи — непревзойденный поэтический шедевр. (Набирает номер.) Ведь это идеальнейшая в мире реклама! Кто услышит ее хоть раз, никогда не забудет. Как бишь звучит твой стишок? (В трубку.) Попросите начальника бюро рекламы, а еще лучше генерального директора…
Ш а н д о р. Я тебе за одну минуту сочиню десяток таких реклам.
В и к т о р. Да, я подожду, спасибо.
Ш а н д о р.
Чай-эрзац — прекрасней нету
Пойла для зимы и лета!
Века нового наказ:
Если пьешь, так пей эрзац!
В и к т о р. Колоссально! Господин генеральный директор?.. Здесь собрался цвет венгерской поэзии. Я сейчас передам вам блестящие результаты одного поэтического конкурса. Напой ему.
Ш а н д о р (в трубку).
Чай-эрзац — прекрасней нету
Пойла для зимы и лета!
Века нового наказ:
Если пьешь, так пей эрзац!
В и к т о р. Колоссально! Вот это я называю истинным вдохновением!
Ш а н д о р. Генеральный директор говорит, что ему нравится.
В и к т о р. Я был в этом уверен! Дешевле, чем за тысячу пенгё, я этот шедевр ему не уступлю. (В трубку.) Гениально? Не так ли? Эти стихи отражают все, и современную эпоху, и новую Европу с решимостью тоталитарного строя, и уверенность в конечной победе. А теперь выслушайте и нечто идиллическое: «Чай-эрзац зимой и летом, нет прекрасней…» (Закрывает ладонью, трубку.) Забыл рифму.
К а р о й. Дай я сам. (Берет у него трубку.)
Плутократы, демократы
Пьют английский чай сейчас.
Где же победить им нас,
Пьющих только чай-эрзац?!
Как велят в Европе новой,
Чай-эрзац мы пить готовы!
В с е в м е с т е.
До чего ж ты тешишь нас,
Обожаемый эрзац!
К а р о й (отдает трубку Виктору). Я впервые сочинил стихи наперекор собственному убеждению. Так и хочется плюнуть самому себе в лицо. Слушайте еще:
Дисциплина, самовластье
К счастью приведут,
Покупай эрзац! По счастью —
В лавках продают.
Ш а н д о р. Вдохновение заразительно! Сюда трубку! (Вырывает трубку у Виктора.)
Кончится война, такого
Вовсе не найдешь.
Пей, а то исчезнет скоро,
Пей, пока хорош!
(Отдает Виктору трубку.)
В и к т о р (берет трубку, удрученно). Как?.. Да, сию минуту. Директор говорит, что ему нравятся стихи о люстре Грюна{30}, они, мол, классические. Как бишь звучат эти стихи?
Ш а н д о р.
Мне ни капельки не грустно,
Я купил у Грюна люстру.
В с е в м е с т е.
Нам ни капельки не грустно,
Взяли мы у Грюна люстру.
В и к т о р. Вот! Вот! Вроде получается! Уж коли я купил люстру у Грюна, как не купить липового чая! Старайтесь, ребята, сочиняйте бессмыслицу, чем глупее, тем лучше! Ведь дело идет о жизни — быть или не быть!
К а р о й.
Чтобы спать, эрзац пей вволю,
Не вредит эрзац здоровью.
В и к т о р (держа трубку у уха). Господин генеральный директор просит выпячивать лишь положительные качества, а отрицательные обойти молчанием.
К а р о й. Сейчас я ему выложу, но вряд ли он моему панегирику обрадуется.
Ш а н д о р.
Наша сила — наша ложь!
Только чай-эрзац хорош!
В и к т о р. Слишком цинично.
К а р о й.
Творим эрзац-поэзию!
Эрзац всего полезнее!
В и к т о р. Слишком профессионально. Эти стихи предназначены лишь для узкого круга специалистов. Выразите как-нибудь, что эрзац-чай лучше настоящего. Все потребители липы как манны небесной ждут от вас, чтоб вы воздали ей хвалу.
К а р о й.
Творим эрзац-поэзию!
Эрзац — всего полезнее!
В и к т о р. Такие нескладные стишки я господину генеральному директору передать не могу! Ни в коем случае!
К а р о й. Ты чьи интересы защищаешь в данный момент, его или наши?
В и к т о р. Раз ключ от сейфа у него, значит, директорские.
Ш а н д о р.
Начался замен экстаз!
Лучше солнца — свет-эрзац,
И протез — ноги милей,
Врач-эрзац — врача смелей!
В и к т о р. Вот так, это вполне подходит!
К а р о й.
Эх, эрзац-поэзия!
Эрзац, эрзац-поэзия!
Утешение для нас,
Эрзац-песня, чай-эрзац!
В с е в м е с т е.
Начался замен экстаз!
Лучше света — свет-эрзац,
И протез — ноги милей,
Врач-эрзац врача смелей.
Все мозоли, ячмени
Из эрзацев сочини!
К а р о й.
Пусть же славятся эрзацы!
Эрзац-раса лучше расы!
В с е в м е с т е.
Пусть же славятся эрзацы!
Эрзац-раса лучше расы!
А порядок тут у нас
Не порядок, а эрзац!
Аллилуйя, джовинецца{31},
Славься ложь, цари, эрзац!
Аллилуйя, джовинецца,
Побеждает всех эрзац!
Чепуха, неправда, ложь,
Только чай-эрзац хорош!
Чай-эрзац теперь у нас
И везде-везде эрзац!
В и к т о р. Ну, что вы скажете?
Т е ж е и Б а л и н т.
Входит Б а л и н т с пустым сундучком, сначала его не замечают.
Б а л и н т. Да здравствует липа! Ура! Это звучит куда приятнее, чем «хайль Гитлер» и прочая сволочь.
В и к т о р (остолбенело стоит на авансцене с телефонной трубкой в руке). Тише вы!.. (В трубку.) Алло! Господин генеральный директор, попрошу вас… (Опускает трубку.) Бросил трубку, не сказав ни слова. Должно быть, обиделся. Любопытно узнать, что ему не понравилось, протез или эрзац-раса?
Б а л и н т. Объясните мне наконец, что вы тут затеяли?
В и к т о р. Пытаемся спасти твою жизнь.
Ш а н д о р. Думаю, мы расстались с нашей последней иллюзией о гуманности капитализма.
Ю л и я. Скажи, милый, ты продал книги?
Б а л и н т. Да, продал.
Ю л и я. Ну, и?..
Б а л и н т. И сундук мой пуст, можешь укладывать вещи.
В и к т о р. А деньги?
Балинт отрицательно качает головой. Короткая пауза. Виктор молча берет пальто, шарф.
К а р о й. Позвони еще раз этому директору…
В и к т о р. Не стоит…
Ш а н д о р. Для него эти стихи слишком хороши.
К а р о й (с наигранной бодростью). Я знаю, что ему нужно. Этакую разухабистую венгерскую песенку. (Надрывно.)
Три истины открыл господь мадьярам,
А чай-эрзац один, один недаром!
Б а л и н т (зажимает уши). Хватит! Замолчи!
К а р о й. А я готов подхватить:
Кончится война — такого
Больше не найдешь!
Пей, а то исчезнет скоро,
Пей, пока хорош!
Гей, гей, гей!..
В и к т о р. Да замолчи ты!
Тягостное молчание.
Пойду укладываться. Я уезжаю отсюда.
К а р о й. Неужели нельзя их продать? Мне бы полусотенную, больше не надо… Такие скверные стихи, и вдруг не продаются. Это самые скверные стихи на свете, почему же их никто не покупает?
Звонок.
Все переглядываются.
В и к т о р. А вдруг это пришел бескорыстный унтер, чтоб оказать помощь в кредит… Разве чудеса бывают только тогда, когда мы жертвуем деньги святому Антонию?
Ю л и я (подходит к двери). Мне страшно…
Б а л и н т. Кто это может быть?
Снова настойчивый звонок.
Ю л и я. Я посмотрела в глазок и увидела чьи-то глаза. Я где-то их видела, но где?
Б а л и н т (равнодушно). Они тебе не понравились? Ну и пошли его к черту. (Укладывает вещи в сундучок.)
Снова звонок.
Впусти его!
Ю л и я выходит.
Т е ж е и Х е н к е р.
Входит Х е н к е р, за ним — Ю л и я. На нем забрызганный грязью плащ.
Х е н к е р. Мы, кажется, уже знакомы. Капитан Хенкер.
В и к т о р (резко). Значит, это вас преследуют?
Х е н к е р. Да. Я не знаю, что там сочинили обо мне в газетах борзописцы. Ситуация сложилась весьма пикантная. Женщина визжала, со муж стал куражиться, задел мою офицерскую честь. Я его тут же на месте и прикончил… Насколько мне помнится, тут ванная. (Входит в ванную, оставляя дверь открытой.)
Б а л и н т. Еще один пикантный случай.
Х е н к е р (в дверях ванной). Что это тут за вшивое тряпье? (Выкидывает куртку Шандора.) Я хочу догнать свою воинскую часть. Там такие истории раздувать не станут. (Прикрывает дверь.)
Ю л и я. Что ему тут надо?
Б а л и н т. Бог отдал его в наши руки. И поскольку мы хорошо знаем, что делают убийцы с нами, попадись мы им в лапы, мы должны решить, как нам поступить с этим палачом: пристукнуть его, выдать полиции или отпустить на все четыре стороны.
В и к т о р. Пока этот мерзавец принимает ванну, у вас есть достаточно времени для дискуссии о гуманизме. А я пошел. (Уходит.)
Т е ж е, без Виктора.
Б а л и н т. Виктор по-своему уже высказался в этой дискуссии. А вы что скажете?
Музыка.
Ш а н д о р.
Убивающий меня — все же человек!
К а р о й.
Кто оружье взял, людскую суть свою отверг.
Ш а н д о р.
Лютой злобою захвачен, сможешь победить,
Но тогда ты перестанешь человеком быть.
К а р о й.
Старина, играй надеждой, сердце свое тешь,
Только все же помни лозунг: бей, коли и режь!
Б а л и н т и К а р о й.
Бросьте чистые слова!
Красоте какой ни следуй,
Остается напоследок:
Бей, коли и режь — раз-два!
Ш а н д о р.
И под дулом пистолета все-таки смогу,
Что такое человечность, объяснить врагу.
К а р о й.
Философия напрасна. Кто тебя поймет,
Если в споры аргументом входит пулемет?!
Б а л и н т и К а р о й.
Бросьте чистые слова!
Красоте какой ни следуй,
Остается напоследок:
Бей, коли и режь — раз-два!
Г о л о с Х е н к е р а (из-за двери ванной). Дайте мне чистую рубашку!
Молчание.
Х е н к е р (выходя из ванной). Ну, что же вы?.. Ах, пардон! Я забыл, что здесь дама. (Берет из сундучка одну из рубашек Балинта, разглядывает.) В такое время не приходится быть слишком разборчивым. (Возвращаясь в ванную.) Продолжайте, господа, я люблю веселую музыку. (Уходит.)
К а р о й (язвительно). Смелее, друзья, наступила решительная минута! Или, может быть, зачитаем ему манифест Томаса Манна? Ты уже уступил ему почти последнюю свою рубашку.
Ш а н д о р (страстно).
Нет,
Нет!
И чего стою я,
Если в пламени лет
Человечность моя
Не идет мне вослед?!
Нет,
Нет!
Силы нет у любви,
Если, выйдя на свет,
Аргументы мои
Победить не могли
Его пистолет!
Б а л и н т.
Так,
Так,
Ты рехнулся, чудак!
Не тебе превозмочь
Этот дикий кабак,
Вавилонскую ночь!
Х е н к е р выходит из ванной, на нем темный костюм Виктора. Он демонстративно запихивает в карман револьвер.
Б а л и н т и К а р о й.
Что там Цицерон с Руссо?!
Красоте какой ни следуй,
Остается напоследок:
Бей, коли, гвозди, и все!
Х е н к е р (Юлии). Прошлый раз я имел возможность нанести вам лишь короткий визит вежливости. На сей раз я решил воспользоваться вашим гостеприимством на более длительный срок. Я намерен остаться здесь до тех пор, пока полиция не перестанет меня разыскивать. Я не придаю этому серьезного значения. Полицейские лишь делают вид, будто гонятся за мной… Все это из-за репортеров, поднявших шумиху вокруг инцидента. Вы мне разрешите задержаться? Благодарю. Я проведу у вас несколько приятных дней.
Ю л и я. Пожалуй, по этому адресу вы найдете для себя куда более надежное убежище. Вот, возьмите. (Передает ему записку.)
Х е н к е р. А, так это Мелитта, моя дорогая… Это она прислала, не правда ли? Представляю, как она тревожилась. К вам, сударыня, я загляну в следующий раз. (Надевает пальто Кароя. Благодушно.) Военный трофей! При случае пришлю вам его обратно… А ну-ка спойте мне на прощанье песенку! (Уходит.)
Т е ж е, без Хенкера.
Балинт порывается броситься за Хенкером.
Ю л и я. Берегись! Он вооружен.
Б а л и н т. Ха-ха! Вооружен! Ну и что же?
Что там Цицерон с Руссо?!
Красоте какой ни следуй,
Остается напоследок,
Бей, коли, гвозди, и все!
Ш а н д о р.
Вот,
Вот
Видишь, что за урод,
Зол и дик,
Славит штык,
Нас пускает в расход.
Б а л и н т.
Так,
Так,
Ты умнеешь, чудак,
Разглядел, что и как,
Но, попавши под танк,
Пропадешь и так и сяк.
Т е ж е и Х е н к е р.
Х е н к е р (вбегает, запыхавшись). Полиция! Там, на углу, под газовым фонарем, стоит полицейский.
Б а л и н т (вызывающе). Не теряйте голову, герр капитан! Постарайтесь сохранить хотя бы видимость военной доблести. Действуйте смелее, по-гусарски!
Х е н к е р (вынимает револьвер). Попытаюсь выбраться через сад.
Б а л и н т. Может, прикажете подать вам веревочную лестницу? До чего мне нравятся трусливые романтики!
Х е н к е р. За подобные выпады стоило бы пристрелить вас тут же на месте…
Ю л и я (торопливо). Здесь под окном вход в подвал. По крыше вы легко спуститесь вниз.
Х е н к е р. Одному? В кромешной темноте? Раз вы так хорошо знаете, как пройти…
Б а л и н т. Я тоже знаю. Идите за мной. (Открывает окно, в комнату врывается ветер со снегом. Влезает на подоконник.)
Х е н к е р. А вы пойте, пусть полицейские послушают. (Вылезает вслед за Балинтом.)
Ш а н д о р, К а р о й, Ю л и я.
К а р о й.
Философия напрасна. Кто тебя поймет,
Если в споры аргументом входит пулемет?!
Ю л и я (закутавшись в халатик, подбегает к окну, пристально всматривается в темноту). Та-та, та-та, та-та…
Ш а н д о р.
Брось пулеметы и автоматы,
Не нужны баррикады тебе.
Критика чистого разума Канта —
Вот оружье в твоей борьбе!
К а р о й.
Старая песня! Нам брошен вызов.
Логике с пулями не совладать.
Критика чистого разума — бисер.
Стоит ли свиньям ее метать?!
Ш а н д о р.
Варвар, сын сумасшедшего века,
Я твоей логики не признаю!
Поднял я, чтоб защитить человека,
Логику гуманизма мою!
К а р о й.
Речь идет о собственной шкуре.
Если хочешь победу ковать,
То не оружие критикуя,
Надо оружием критиковать!
Ю л и я (у окна). Где же он так долго задержался? Где же ты, мой дорогой?
Т е ж е и Б а л и н т.
Б а л и н т появляется в окне, садится на подоконник. На лбу у него небольшое красное пятнышко.
Б а л и н т (негромко декламирует).
Бросьте чистые слова!
Красоте какой ни следуй,
Остается напоследок:
Бей, коли и режь — раз-два!
Ю л и я. Мой дорогой, что это у тебя на лбу? Кровь?
Б а л и н т (рассеянно щупает лоб). Ударился, очевидно, обо что-то! (Закрывает окно.)
Ш а н д о р. Мы так хорошо спелись. Не продолжить ли нам дискуссию о гуманизме?
Б а л и н т. Оставь! Мы уже сдали по нему экзамен.
Т е ж е и В и к т о р.
Входит В и к т о р. Он в пальто, в руках сверток.
В и к т о р. Я уже собрал свои вещи. Только темного костюма не могу найти. Может, я отнес его в ломбард? Но тогда была бы квитанция.
Б а л и н т (Карою). А тебе, старина, нанесли еще больший ущерб. На наших глазах украли твое зимнее пальто. Возьми мое, оно висит в передней. Мне оно теперь вряд ли понадобится. (Пожимает Карою руку.)
К а р о й. Спасибо тебе.
Б а л и н т. Не стоит благодарности. (Шандору.) Да, не забыть бы. Днем я заглянул в типографию Зрини{32}. Он не прочь издать твои стихи. Отнеси им рукопись.
Ш а н д о р. Старый Зрини с поэтами и разговаривать не станет, пока они не выложат ему деньги на бочку — по меньшей мере четыре сотенных.
Б а л и н т. А ты смело иди к нему и увидишь, он будет с тобой разговаривать. Он ждет тебя.
Ш а н д о р. Первый экземпляр своей книги я посвящу тебе, Балинт.
В и к т о р (Юлии). Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, дайте знать… Обещайте мне.
Ю л и я. Обещаю.
В с е, кроме Юлии и Балинта, уходят.
В и к т о р (возвращаясь). Да, чуть не забыл. (Достает небольшой пакетик.) Сливочное масло!.. Немного растаяло. (Уходит.)
Б а л и н т и Ю л и я.
Слышен резкий и частый стук метронома.
Б а л и н т. Увы! От двух тысяч пятисот минут осталось так мало.
Ю л и я. За эти полтора года мы наконец впервые остались наедине. О чем ты думаешь?
Б а л и н т. О чудесном стихотворении размером всего в пять строчек. Я уже давно мечтаю перевести его. Ритм стиха так и звенит у меня в ушах.
Ю л и я (немного обиженно отходит от него). Ладно, не стану тебе мешать.
Б а л и н т (улыбается). А я как раз ищу ответ в твоих глазах.
Ю л и я. Ты всегда его найдешь, стоит только тебе захотеть.
Б а л и н т. Знаю. Я всегда храню в сердце свет твоих очей. Так в зрачках умершего застывает мгновение, за которым уже ничего не последует.
Ю л и я (неторопливо подходит к нему). Где эти стихи?
Б а л и н т (осторожно привлекает ее к себе, напевая, расстегивает на ней халатик).
J’ai cueilli ce brin de bruyère
L’automne est morte souviens t’en
Nous ne nous verrons plus sur terre
Odeur du temps brin de bruyère
Et souviens toi que je t’attends.
Темнеет. Слышится стук метронома.
Б а л и н т. Светает. (Напевает перевод стихов.)
Я сорвал эту веточку вереска,
Помни, осень мертва давно…
Слушай же, Юли!
Ю л и я (выходя из ванной в одной юбке). Уже солнце взошло! (Улыбается, глядя на Балинта, натягивает чулки.)
Б а л и н т. Представь себе, Юли, вот сейчас где-то в Сербии или в Советской России собирается в поход против фашистских захватчиков молодой поэт. Голова его полна поэтическими замыслами. Ему, должно быть, тоже хочется перевести стихи Аполлинера{33}.
Ю л и я (застыв в ожидании, серьезно на него смотрит). Ну и?..
Б а л и н т (с горечью). И этот поэт сознает, что поступит правильно, если пристрелит меня, как бешеную собаку! (Отворачивается.) Если хочешь проводить меня на вокзал, бери пальто.
Ю л и я. Конечно, хочу… (Быстро одевается.)
Б а л и н т. Ты была права. Вторая строка у меня поначалу как-то не получалась… Послушай теперь:
Я сорвал эту веточку вереска,
Помни, осень мертва давно.
На земле мы с тобой не встретимся.
Запах времени, запах вереска!
Но я жду тебя все равно.
Ю л и я (оцепенев). Что это?
Б а л и н т. Стихотворение «Прощание», автор Аполлинер… Ну, как, тебе нравится?
Юлия стоит молча, по ее щекам катятся слезы.
Спой и ты, моя хорошая, и сердце перестанет ныть.
Я сорвал эту веточку вереска,
Помни, осень мертва давно…
Ю л и я.
Я сорвал эту веточку вереска,
Помни, осень мертва давно…
Б а л и н т.
На земле мы с тобою не встретимся…
Ю л и я. Нет, нет! Я не могу! Только не это!
Б а л и н т (нежно).
На земле…
Ю л и я.
На земле…
Б а л и н т (берет ее за руку).
…мы с тобою не встретимся…
Ю л и я.
Не встретимся.
Б а л и н т.
Запах времени, запах вереска!
Но я жду тебя все равно.
(Поднимает с пола сундучок.)
Ю л и я (не поет, а говорит тихо). Но я жду тебя все равно.
З а н а в е с.
Действие третье
Б а л и н т и Ю л и я стоят перед темным занавесом в правом и левом углах авансцены, прожектор освещает только их лица.
Б а л и н т.
Огромная ночь нас накрыла с тобой
И поглотила нашу любовь.
Где мне найти тебя?
Всюду опасность, на каждом шагу,
Приободрить я тебя не могу.
Зачем развела нас судьба?
Что она делает в эту минуту?
Ю л и я.
Грустно ли милому в эту минуту?
Голодно? Холодно? Тяжко ли? Худо?
Думает о любимой своей?
Б а л и н т.
Я должен быть рядом с ней.
Любимая ждет меня день и ночь.
Должен идти к ней, должен помочь.
Ничто удержать меня не должно…
Ни оружье, ни топи, ни шквал огня,
Ничто уже не удержит меня.
Ю л и я.
Но я жду тебя все равно…
Прожектор, освещавший Юлию, гаснет.
Б а л и н т.
Я иду, я иду,
Отведите беду,
Помогите мне, десять тысяч случайностей.
Вы, которые могут меня убить,
Вы, которые могут меня укрыть,
Помогите вы мне, пожалуйста.
Я иду,
Иду,
Отведите беду,
Помогите,
Добрые случаи!
Вы играете
Нашей
Судьбой,
Защитите
Нашу любовь!
Хоть однажды
Меня послушайте!
Я иду! Иду!
Сквозь ад
Кромешный.
Где башня?
Нет башни.
Зола, головешки…
Я в снегу, я в крови…
Десять тысяч случайностей,
Помогите нашей любви,
Пожалуйста…
Десять тысяч удач,
Камыши и рвы,
Сохраните меня
Во имя любви,
Отведите
Десять тысяч случайностей
Злобных,
Приведите
Десять тысяч случайностей
Добрых.
В развалинах Запад,
Восток в огне…
Десять тысяч случайностей,
Будьте добры ко мне!
Неужели встретиться нам не дано?!.
Г о л о с Ю л и и.
Но я жду тебя все равно…
Б а л и н т.
Иду…
Прожектор гаснет. Короткое музыкальное интермеццо.
Занавес поднимается.
Прошло полгода. Война уже кончилась. На дворе весна. Слышны гудки автобуса. Та же комната, но теперь в стене зияет безобразная круглая дыра.
К р и т и к, к о м е н д а н т П В О, В и к т о р.
На сцене к р и т и к, в дверях бывший участковый к о м е н д а н т ПВО, но его трудно узнать, теперь это солидный на вид господин, управдом, а может, и домовладелец.
К р и т и к (словно продолжая разговор между Балинтом и Юлией в конце второго действия). И он пустился в путь. Вот все, что мы о нем знаем. А «дальше тишина»… — как сказал Гамлет… Что с ним сталось? Кто знает… (Бывшему коменданту.) Что вам о нем известно?
К о м е н д а н т (немного помолчав). О ком?
К р и т и к. О поэте, который здесь жил.
К о м е н д а н т. Тут никто не жил. (В упор смотрит на него.)
К р и т и к. Он жил здесь.
К о м е н д а н т. Что вы хотите о нем узнать?
К р и т и к. Нас интересует решительно все. Расскажите все, что вам известно.
Пауза.
К о м е н д а н т. Я хочу знать, почему вы им интересуетесь? Вы из полиции? Родственник из-за кордона? Или…
К р и т и к. Я литературовед.
К о м е н д а н т. Так какое же вы имеете право все разнюхивать? Смотрите, как бы я сам за вас не принялся! (Уходит.)
К р и т и к. За меня? Моя жизнь — чистая страница, ничем не запятнана! Хотя она и полна противоречий. Я хвалил Балинта в глаза, неодобрительно отзывался о нем в печати, теперь оплакиваю его.
Входит В и к т о р, исхудалый, довольно обтрепанный, словно только что вырвался из концлагеря, в руках у него сверток.
В и к т о р. Что вы здесь делаете?
К р и т и к. Собираю биографические данные о безвременно погибших писателях. Сборник выйдет в роскошном библиофильском издании, в черном кожаном переплете, на тончайшей бумаге. Под моей редакцией. Может, вы тоже подпишетесь?
В и к т о р. Вы знали их?
К р и т и к. Я автор первой обстоятельной рецензии о творчестве Балинта. (Самодовольно улыбается.) Прайда, я тогда его сурово раскритиковал.
В и к т о р. Ах, это были вы! Как же, помню. (Презрительно смерив взглядом критика с головы до ног, кивает головой. Негромко насвистывает мотив песенки «В сафьяновом ты выйдешь переплете…». Затем, осмотревшись, с внезапной горечью, даже с отчаянием.) Быть того не может, что его уже нет в живых. Знаете ли вы, как ждали его возвращения!
К р и т и к. Что, кстати, стало с ней? С его женой?
В и к т о р. Я был тут. Стояла зима. Фронт проходил совсем близко, за две улицы отсюда… (Поднимает воротник куртки и останавливается на пороге, словно только что вошел.)
Критик остается в глубине сцены и внимательно наблюдает за тем, что происходило несколько месяцев назад и что теперь воскрешает Виктор.
(Тихо.) Добрый вечер!.. Алло! Юлия! Вы дома? (Чиркает спичкой и, прикрывая ее пламя ладонью, осматривается по сторонам, затем пробирается вперед ощупью, словно бредет в потемках.) Что это? Здесь кто-то свистит… (Как бы обнаружив на электрической плитке чайник.) Гляди-ка! В чайнике кипит вода! Кто-то, верно, собирался пить чай. (Делает вид, будто выключает плитку.) Какое обнадеживающее зрелище — обнаружить вдруг на необитаемом острове кипящий чайник. С превеликим удовольствием выпил бы чашку чая. Но будет вежливее дождаться хозяйку… Гостю не подобает самому наливать себе чай, пусть ждет, пока угостят. Я вычитал это в «Книге о правилах хорошего тона». Но ни в одном кодексе не сказано, какой этикет надо соблюдать, поедая падаль. Неужели и для потребления конины надо ждать появления хозяйки?
Музыка.
О, этикет, о, этикет,
Чему нас учит этикет?
Что рыбу не едят ножом?
Мы это знаем с детских лет!
Но почему не рассказал,
Ох, этикет, ох, этикет,
Чем элегантней на тот свет
Отправить — газом ли, штыком?
Эх, этикет, эх, этикет,
От мертвецов тебе привет!
О, этикет, о, этикет,
Чему нас учит этикет?
Как ручки дамам целовать?
Мы это помним с юных лет.
Но почему не рассказал,
Ох, этикет, ох, этикет,
Как хоронить детей и мать,
Когда на бедных рухнет дом?
Эх, этикет, эх, этикет,
От мертвецов тебе привет!
О, этикет, о, этикет,
Чему нас учит этикет?
Ты учишь нас, когда пиджак
Надеть, когда напялить фрак,
Но ты, пожалуйста, скажи,
Ох, этикет, ох, этикет,
Когда одолевают вши,
Чесаться надо или нет?
Эх, этикет, эх, этикет,
От мертвецов тебе привет!
О, этикет, о, этикет,
Чему нас учит этикет?
Какую обувь и когда
Носить нам надо, господа,
Но не сказал нам — вот беда! —
Ох, этикет, ох, этикет,
Что надо на ноги надеть,
Когда ступней обеих нет.
Эх, этикет, эх, этикет,
От мертвецов тебе привет!
Вот видите, сколько проблем создает человеку война.
Шум за сценой.
К р и т и к. И тогда пришла Юлия?
В и к т о р. Нет, не Юлия.
В и к т о р, М е л и т т а.
Входит М е л и т т а в пальто.
М е л и т т а. Добрый день. Целую вечность вас не видела.
В и к т о р. Вы меня узнаете?
М е л и т т а. О, конечно! Поскольку нынче усы только у тех, кто их прежде не носил, а те, у кого они были, избавились от них. Мне нетрудно было догадаться, кто вы… Где Юлия?
В и к т о р. Я жду ее. А как поживает господин судья?
Музыка.
М е л и т т а. О, Лала? Лучше не спрашивайте. Он укладывается. А я вот хожу по городу и прощаюсь с друзьями. И что за странность: люди, которых я любила, остаются здесь, а те, кого терпеть не могла, уезжают с нами.
Прощай, дорогой Будапешт мой,
Прощай, моя светлая ночь!
Все тонет уже в тьме кромешной.
Отсюда уеду я прочь!
О роскошь, былая химера,
Куда ты ушла? Отзовись!
Прощайте, мои кавалеры,
Прощай, моя сладкая жизнь!
Ведь все промелькнуло так быстро.
Не верю, что юность была!
Однажды на бале юристов
Мы встретились с ним — о-ла-ла!
И как дерзновенно и просто,
Как бешено сразу сошлись!
Прощайте, мои сумасбродства,
Прощай, моя сладкая жизнь!
Где роскошь прекрасных отелей?
Изящный интим номеров?
Где скрипки цыганской веселье?
Разгулье ночных кабаков?
Где загородная поутру
Прогулка? Хотя бы приснись!
О, как ты мила и беспутна
Была, наша сладкая жизнь!
А где королевское дерби?
Журфиксы, балы, вечера!
И лето в поместье, в деревне?
Где жизнь, что была как игра?
О, сколько имели мы! Сколько!..
Оплачен был каждый каприз…
Хоть это и больно и горько,
Прощай, моя сладкая жизнь!
Передайте Юлии мой привет. Ее я тоже любила. И она, понятно, тоже остается здесь… Нет, пожалуй, не говорите ей ничего. Не выношу слезливых прощаний-расставаний. А для чего же я сама хожу, прощаюсь со всеми? (Пожимает плечами, идет к выходу.) А вот и бухарский ковер. Мы тут сидели. Здесь висела маленькая картина Пикассо, а вот тут — нет, не подсказывайте — пейзаж Чонтвари. (С порога.) Представьте себе, друг мой, до чего ужасно будет для меня состариться в компании с мадам Залавари, скажем, где-нибудь в Австралии! (Уходит.)
В и к т о р, затем Ю л и я.
В и к т о р (вслед Мелитте). Алло!.. Ушла, значит! Как-то забыл спросить ее, какова судьба солдатских сирот, отцы которых погибли на войне? Надеюсь, их не запакуют и не увезут вместе с вещами. Предпочитаю, чтобы благотворительность имела свои пределы. (Закуривает.)
Слышится какой-то шум.
А вот и Юлия. Все-таки стоило соблюсти этикет.
Г о л о с Ю л и и (за сценой). Ау! Ау!..
Входит Ю л и я в плаще, с маленьким чемоданчиком.
Ю л и я. Дорогой мой!
В и к т о р. К сожалению, это не он, а всего лишь я.
Ю л и я (застыв в дверях). А я была так уверена, всем сердцем чувствовала, что сегодня он непременно вернется. Я бежала по лестнице, думая, а вдруг он уже здесь. В передней я почувствовала запах табачного дыма. И вот… (Садится.) Зачем вы меня обманули? (Пауза. С раздражением.) Вы хоть бы свет зажгли!
В и к т о р. Вы все еще надеетесь?
Ю л и я. Да, надеюсь! Я уверена — он вернется. Октябрь всегда был для него счастливым месяцем.
В и к т о р. Вы продрогли… Вся дрожите. (Плотно закрывает окна, заклеенные черной бумагой.)
Ю л и я. Надежда вдруг покинула меня. Вот почему я зябну.
В и к т о р. Вода в чайнике закипела, я выключил плитку.
Ю л и я. Спасибо. (Встает.) Я оставила чайник на плитке только потому, что думала, а вдруг он придет! (Зажигает свет.) Он наверняка вернется. (Улыбается.) Вот видите, мне уже совсем не холодно. Хотите чашечку чая?
В и к т о р. Спасибо.
Ю л и я (рассеянно). Что это вы усы отрастили? Думаете, они вас украшают? Кому вы хотите понравиться?
В и к т о р. Жандармам на улице.
Ю л и я. Я вас так давно не видела. Вы — неверный друг, совсем позабыли меня.
В и к т о р. Но ведь я же говорил, что приду, если только понадоблюсь вам.
Ю л и я (протягивает ему чашку чая). А разве сейчас вы мне нужны?
В и к т о р. Да. Я пришел, чтоб увести вас отсюда.
Ю л и я. Куда?
В и к т о р. В более надежное место.
Ю л и я. Я никуда отсюда не уйду.
В и к т о р. Это необходимо. Вас будут здесь разыскивать. Поймите же — вы в опасности.
Ю л и я. Чего доброго, прольете свой чай. И на том спасибо, что предупредили. Придется мне тоже отрастить усы. Тогда уж меня никто не узнает.
В и к т о р. Вам грозит смертельная опасность.
Ю л и я. Смертельная опасность? Как это понять?
В и к т о р. Я принес вам книгу, полистайте ее.
Ю л и я. Что это?
В и к т о р. Список политически неблагонадежных лиц, составленный органами внутренних дел. В алфавитном порядке, как в телефонной книге. Вы найдете в нем и свое имя.
Ю л и я. Какая скрупулезная точность! С каким знанием дела составляют черные списки…
В и к т о р. Можете поискать в нем и мое имя.
Ю л и я. Ваше?
В и к т о р. Иначе говоря, человека, по чьим документам я нелегально вернулся на родину. Не думал, что он такой порядочный человек. Даже в черный список занесен. Вот, прочтите и сразу станете относиться ко мне с большим уважением.
Ю л и я. Да перестаньте вы! Чем-чем, а уж политикой-то вы никогда не занимались.
В и к т о р. Но теперь я просто обязан заниматься ею. Не могу же я опозорить присвоенное мною чужое имя! Сожалею, что до сих пор не старался стать героем. Уж если меня повесят, так пусть за собственные поступки. Разве не так? В этом есть что-то вдохновляющее. Но погибать под чужим именем глупо. Пойдемте со мной.
Ю л и я (отрицательно качает головой). Если Балинт вернется и не найдет меня здесь, он придет в отчаяние.
Стук в дверь.
Я знала! Это он!
Те же и т р и в о л х в а.
Входят т р и в о л х в а — демобилизованные ополченцы, веселые и печальные, цепляющиеся за свое благодушие, как за спасательный круг, и, кто знает, может, оно и в самом деле помогло им остаться в живых. Говорят то речитативом, то прозой.
В о л х в ы.
Добрый день и добрый вечер!
Доброго вам всем досуга!
Мы три ваших лучших друга,
Три волхва, и каждый стар,
Валтасар, Мельхиор, Гаспар!
Г а с п а р.
Здесь живет поэт?
М е л ь х и о р.
Вернее,
Здесь поэт когда-то жил?
В а л т а с а р.
Что певцом родного края
Называться заслужил?
Ю л и я. Что с ним? Откуда вы пришли? Что он просил мне передать?
В а л т а с а р.
Мы из тех краев, откуда
Возвращенье, словно чудо.
В и к т о р. Кто вы?
Г а с п а р.
Три волхва, три старых друга.
М е л ь х и о р.
Держимся мы друг за друга.
Г а с п а р.
Будь то снег, иль град, иль дождь.
М е л ь х и о р.
Будь то грязь по пояс…
Г а с п а р и М е л ь х и о р.
Что ж,
Затянувши пояс туго,
Держимся мы друг за друга,
Три волхва, и каждый стар.
В а л т а с а р.
Валтасар, Мельхиор, Гаспар.
В с е в м е с т е.
Мы смеялись над сержантом,
Перед нашим лейтенантом
Танцевали на снегу.
Забавляя генералов,
Поедали тараканов,
Шли из ада
В ад кромешный
И попали в Будапешт мы.
Привела нас темнота.
Остальные навсегда
Под сугробами остались.
Тот, кто не шутил, загнулся,
Те, кто не плясал, тем «aus».
И капут тому болвану,
Кто не лопал таракана,
Дорогого таракана!
В и к т о р. Ишь как разошлись! Кого вам надо?
Г а с п а р. Супругу поэта.
М е л ь х и о р. Точнее, его вдову.
В а л т а с а р. Ту, которую мы чтим музой поэта, увенчанного лаврами, — певца нашей многострадальной родины.
Пауза.
Ю л и я. Что с ним? С моим мужем?
Г а с п а р. Словом… скапутился он, значит.
М е л ь х и о р. Капут!..
В а л т а с а р. Аус… или, как бы это сказать?..
Ю л и я. Это неправда!
В а л т а с а р. Мы сами видели, как он повалился на снег.
Ю л и я. Вот и неправда! Он встал и пошел дальше.
В а л т а с а р. Увы! Этого мы не видели.
М е л ь х и о р. Будь правда на вашей стороне, мы были бы рады.
Г а с п а р. Такого не бывает, чтобы павший встал из снега.
Ю л и я. Вы его не знали. Вы только видели его. Да и то не его, а кого-то другого, какого-нибудь беднягу, который, возможно, споткнулся и упал на снег. Вы пришли не по адресу.
Г а с п а р. Как это так — мы его не знали?
В а л т а с а р. Стихотворца?
М е л ь х и о р. Увенчанного лаврами поэта?
В а л т а с а р. Кто же, как не мы, зачитывались его стихами?
Г а с п а р. Именно нам он доверил свои последние строки.
М е л ь х и о р. Свой завет.
Г а с п а р. Мы запомнили его наизусть.
М е л ь х и о р. Наша память не подвластна цензуре.
В а л т а с а р. Наши черепные коробки крепки.
Г а с п а р. Ни один шпик не просунет туда носа.
М е л ь х и о р. Вы понимаете нас, сударыня?
Г а с п а р. Мы принесли вам последние стихи вашего мужа. Всего три строфы… (Мельхиору.) Начинай!
М е л ь х и о р. Ты начнешь!
Г а с п а р. О да, разумеется… Он… как бишь его. Вот только первое слово не могу вспомнить. Подскажи-ка!
В а л т а с а р. Я умею лишь продолжать… Начинаешь всегда ты.
М е л ь х и о р. Тогда продолжай…
В а л т а с а р. Я продолжаю, если кто-то уже начал.
Г а с п а р. Беда в том, видите ли, что в дороге меня сильно контузило в голову при взрыве гранаты. И вот теперь я иногда за-за-заикаюсь.
М е л ь х и о р и В а л т а с а р (успокаивают его). Ничего, не тужи… Все обойдется!.. Забудь…
Г а с п а р. Но-но-но ведь…
Ю л и я. Что он велел мне передать?
М е л ь х и о р. Сейчас пройдет приступ и он заговорит.
Г а с п а р. Приступ! Атака! Так-так-так-так-так… Трах-тарарах! Бум!
В а л т а с а р. Знакомый ритм. Вот он! Тата-тити-та-ти-ти-та-та…
М е л ь х и о р. Та-та! Так! Так! «Вижу», я помню, это слово было. Та-ти-ти! Вижу!
Г а с п а р. Бах! Ти-и-и! Та-та-ти-ти-ти-та-та! Бах!
Ю л и я (затыкает уши). Боже мой!
В о л х в ы. Бах! Трах-тарарах!
В и к т о р. Попытайтесь все-таки припомнить… Его слова!
Г а с п а р. У нас память отшибло.
М е л ь х и о р. А ведь в пути мы все время повторяли про себя…
Г а с п а р. Мы теперь никак не можем вспомнить ни строчки! Увы!
М е л ь х и о р. Да где вам понять, что нам пришлось пережить!
Г а с п а р. Вот они здесь, у меня в голове! Слова так и просятся на язык. А начать не могу! Поэт наказал мне: «Коль скоро я умру, Гаспар, разыщи Юлику и прочти ей мои последние стихи!» Почему же я не могу их вспомнить? Почему?
М е л ь х и о р. Потому что тебя сильно контузило взрывной волной.
В а л т а с а р. Будьте покойны, сударыня, когда-нибудь мы их вспомним.
М е л ь х и о р. И тогда уж скажем вам без запинки, слово в слово!
Г а с п а р. Я еще вернусь к вам.
В и к т о р (спокойно). Хорошо. А теперь идите-ка к себе домой.
Волхвы идут к выходу, то и дело останавливаясь и скандируя ритм забытых стихов. У порога они смотрят на небо.
М е л ь х и о р. Вот только что было на языке.
Г а с п а р. А у меня в голове.
В а л т а с а р. А у меня в сердце…
В с е в м е с т е (кланяясь). Желаем вам доброй ночи! (Уходят.)
В и к т о р и Ю л и я.
Ю л и я (падает на стул). Они говорят — сами видели…
В и к т о р. Почти всем там один конец.
Ю л и я. Но эти же вернулись домой!
В и к т о р. Да, домой… В дом умалишенных. Отныне их приют там.
Ю л и я. Меня снова знобит.
Виктор укрывает ее шинелью.
А что будет, если они вернутся?
В и к т о р. Еще не самая большая беда, если вернутся эти.
Ю л и я (встает). Я ничего с собой не возьму. (Осматривается.) Чайник я все же поставлю на плитку. Если он не вернется, к утру загорится весь дом. (Оживленно.) Когда мы сюда перебрались, то дали обет никуда больше отсюда не уходить, поклялись жить только друг для друга и для человечества. Так сказал Балинт.
В и к т о р (тихо). Да.
Ю л и я (еще более оживленно). Мы задумали повесить вот сюда картины, мечтали приобрести много мягких ковров, к книжной полке поставить торшер. И еще мы хотели обзавестись электрической кофеваркой. Но у нас ни на что не было денег. Наша жизнь прошла среди голых стен. (Помолчав немного, запевает, изливая всю свою горечь.)
Подлый мир,
Презренный клоун, гнус!
Как глумился ты над красотою.
Притупил к любви и жизни вкус…
Только ты не справился со мною!
Бейся, сердце!
Вырвись из тюрьмы!
Разве не живет в нас жажда дела?
Разве ужасов не нагляделись мы?
Не достигла ненависть предела?
Рухни, подлый мир, сгори в огне!
Ты не выдержишь такого гнева!
Смерть над нами скачет на коне,
Падают на нас земля и небо.
(Плачет. Кончив петь, оглядывается и вдруг мягко и с некоторой гордостью.) Надо бы снова написать что-нибудь на стене. Пусть узнают, что мы жили здесь…
Снаружи слышен шум, топот ног.
В и к т о р (обняв Юлию за плечи). Идемте!
Т е ж е и Х е н к е р.
Входит Х е н к е р, на нем форма капитана СС, позади него с о л д а т.
Х е н к е р. Я вам не помешал? (Обернувшись, отдает приказ.) Двое остаются здесь, остальные — марш на чердак! (Юлии.) Простите за неожиданный визит. Ничего не поделаешь, служба! (Пришедшему с ним солдату.) Ты обойдешь тут все. В ванной, если память мне не изменяет, имеются потайные стенные шкафы. Обыщи всю квартиру!
С о л д а т уходит.
(Фривольно, с явным желанием развлечь даму.) Дезертиры с особым пристрастием прячутся за дамскими нижними юбками. Нередко мы пристреливаем их в ящиках для грязного белья. Им свойственны извращенные вкусы.
Ю л и я. Кого вы теперь разыскиваете?
Х е н к е р. Трех типов. Утром они околачивались возле Цепного моста{34}, а теперь их видели здесь, в этом районе. Проверить их документы так и не удалось… Кстати, что с вашим дражайшим супругом?
Ю л и я. Он на военной службе.
Х е н к е р. Браво! (Подходит к ней, ближе.) Неужели вы меня боитесь?
В и к т о р. Мы как раз собрались уходить.
Х е н к е р. Кто вы такой? (Жестом показывает, чтобы Виктор предъявил документы.)
В и к т о р (спокойно). Я эксперт-ювелир. Меняю серебро на золото, золото на брильянты, их легче упаковать или припрятать.
Х е н к е р (пристально смотрит на него). Вот это, пожалуй, меня может заинтересовать.
В и к т о р. Я рассчитываю на нашу сговорчивость и готовность пойти на сделку. Речь идет о солидной партии драгоценностей.
Х е н к е р. Приложу все старания.
В и к т о р (Юлии). Нам пора идти. (Пропускает вперед Юлию, делает движение, словно хочет пойти за ней, но возвращается, опускает воротник куртки и снова превращается в Виктора послевоенного времени. Подходит к критику и устало опускается на свой узел.) Вот как все происходило при моем последнем посещении этой квартиры.
Хенкер застывает, словно восковая фигура, на лице у него полугримаса, полуулыбка, в руке — визитная карточка Виктора.
К р и т и к. Дальше! Что было дальше?
В и к т о р. Не знаю. Меня уже здесь не было, я ушел.
К р и т и к (указывая на Хенкера). А меня все-таки крайне занимает, не было ли обнаружено при обыске что-нибудь интересное: письма, дневники? Не мог бы нам об этом поведать тот пресловутый капитан?
В и к т о р. После войны его казнили как военного преступника… В живых не осталось ни одного очевидца, кто мог бы рассказать, что здесь произошло.
С о л д а т (появляясь, зычным голосом). Поэт встретился со своей женой! Я тому живой свидетель.
К р и т и к. Все ясно… Типичный случай рождения живой легенды.
С о л д а т. Поэт вернулся домой и встретился…
К р и т и к (перебивает его). Вот оно, классическое проявление народной фантазии! По крайней мере сотня очевидцев утверждали, что видели Петёфи после его гибели. Они клялись, что видели его собственными глазами.
С о л д а т. Поэт вернулся домой и встретился со своей супругой. Я готов подтвердить под присягой, что именно так и было. (Отдает честь Хенкеру.) Осмелюсь доложить — ничего подозрительного я не обнаружил.
Х е н к е р (выходит из состояния неподвижности, начинает насвистывать; как бы вскользь). А что ты вообще обнаружил?
С о л д а т. Тут все пусто, и гардеробы, и чуланы.
Х е н к е р. Голодранцы! Я заберу солдат и проверю соседний дом, а ты оставайся тут.
С о л д а т. Слушаюсь.
Х е н к е р. При первом же подозрительном шорохе открывай огонь. (Уходит.)
С о л д а т, затем Б а л и н т и д е з е р т и р.
С о л д а т (насвистывает, опускает винтовку, смотрит на чайник, дотрагивается и, обжегшись, отдергивает руку. По-домашнему располагается у чайника, словно пастух у костра в степи. Поет на мотив чувашской песни.)
Грязь и дождь, все грязь да дождь.
Скоро ли домой придешь?
Вижу, Тисса впереди,
Только силы нет идти.
Раз-два, раз-два, улыбнется ли судьба?!
Б а л и н т (осторожно выдавливает оконное стекло и вскакивает на подоконник; тоном приказа). Руки вверх!
Солдат поднимает руки.
(Соскочив с подоконника, хватает винтовку солдата и кричит в окно.) Заходи и ты! Вот мы и дома.
К р и т и к (ликующе). Вот оно влияние бульварной литературы, низкопробного чтива, возбуждающего фантазию! Сущая разбойничья романтика!
Тем временем в окно влезает д е з е р т и р.
Б а л и н т. Садитесь, гостями будете!
Садятся у электроплитки, греют руки.
(Солдату.) Я же сказал тебе: садись!
С о л д а т. Слушаюсь! (Садится.)
Д е з е р т и р. И этот уже признал тебя командиром.
Б а л и н т. Сколько вас здесь?
С о л д а т. Вместе с капитаном шестеро.
Б а л и н т. Ты и себя к ним причисляешь?
С о л д а т. Без меня их пятеро.
Б а л и н т. Ты откуда?
С о л д а т. С улицы Юллём.
Б а л и н т. С улицы Юллём… Ее отсюда из окна видно.
С о л д а т. Авось и мне когда-нибудь посчастливится вернуться домой… А вы что, дезертиры? Как это вам удалось?
Б а л и н т. Нас свел случай. Если посчитать — ты девять тысяч девятьсот девяносто девятый, с которым нам довелось повстречаться по счастливой случайности.
С о л д а т. Нелегким был, должно быть, ваш путь.
Б а л и н т. Я уже начинаю забывать об этом.
С о л д а т. Вам-то уже хорошо.
Б а л и н т. Здесь дома никого не было?
С о л д а т. Были.
Б а л и н т. Женщина?
С о л д а т. Да.
Б а л и н т. Она была одна?
Солдат молчит.
(Оживленно.) Наверно, пошла в магазин, посмотреть, что можно купить. (Встает, идет к книжной полке. Перебирает книги.) Ей удалось-таки и мои книги выкупить.
С о л д а т. Вы ее ждете?
Б а л и н т. Ее.
С о л д а т. И детишки есть?
Б а л и н т. Пока только уголок для люльки…
С о л д а т. Тогда надо заиметь люльку, а остальное само приложится.
Б а л и н т.
Иней, утренник, туман,
Осыпается платан,
И тоскливою зимой
Ты прощаешься со мной.
Раз-два, раз-два, улыбнется ли судьба?!
Д е з е р т и р.
Ох, какие холода,
Хоть пылают города.
А ведь греют сердце мне
В печке жар да свет в окне!
Раз-два, раз-два, улыбнется ли судьба?!
С о л д а т.
Трупы не погребены,
Спят вдоль снежной целины.
А когда растает снег,
Ты куда их денешь всех?
Раз-два, раз-два, улыбнется ли судьба?!
Б а л и н т.
Осень, не видать ни зги,
Но грохочут сапоги.
То солдат домой спешит,
Прячется любовь, дрожит.
Раз-два, раз-два, улыбнется ли судьба?!
Стук захлопнувшейся входной двери.
Балинт и дезертир вскакивают.
С о л д а т. Ступайте в ванную! Патруль не станет искать вас в стенном шкафу… Это уж наверняка!
Д е з е р т и р. Берегись! Он обманет нас! (Вылезает в окно.)
Балинт с винтовкой солдата тоже пятится к окну.
С о л д а т (мирно). Если вы заберете мою винтовку, меня вздернут на виселицу.
Балинт возвращает ему винтовку, озирается, куда лучше бежать. Снаружи доносится свист.
Б а л и н т. Сюда, говоришь, лучше? (С раздражением.) Снова игра нелепого случая. (Уходит в ванную.)
Солдат стоит перед ванной, словно на часах, не сводя глаз с входной двери.
С о л д а т, Ю л и я, к о м е н д а н т.
Входит к о м е н д а н т с Ю л и е й.
К о м е н д а н т. Следуйте за мной.
Ю л и я. Что вам от меня нужно?
К о м е н д а н т (с автоматом в руке, чувствует себя хозяином положения). Вы тоже собирали здесь воспламеняющиеся бумаги. Не отпирайтесь! Вы тоже горланили на весь дом, что так долго продолжаться не может.
Ю л и я. Я не пойму, о чем вы.
К о м е н д а н т. Вы умышленно нарушали распоряжения по противовоздушной обороне. Устраивали иллюминации… (Внезапно.) Где бухарский ковер?
Ю л и я (с усмешкой). Здесь.
К о м е н д а н т. Где?.. Куда вы его упрятали? (Еще более распаляясь.) А картины?
Ю л и я. Снимайте их сами.
К о м е н д а н т. Меня вы не проведете! Мне, как должностному лицу, донесли, будто бы политически неблагонадежные элементы, чьи имена занесены в список подозрительных лиц…
Ю л и я. Я не понимаю, о ком вы говорите.
К о м е н д а н т. Есть список! И в нем все подозрительные личности! Вы, может быть, отрицаете?
Ю л и я. Я отрицаю все. Оставьте меня в покое и уходите.
К о м е н д а н т. А иллюминации?..
Ю л и я. Да, отрицаю. Уходите вон!
К о м е н д а н т. Какие-то бумаги. Подозрительная компания. Муж дезертир.
Ю л и я. Вы явно путаете меня с кем-то другим…
К о м е н д а н т. Все станет ясным на набережной Дуная{35}.
Солдат хочет вмешаться.
Отставить! Здесь командую я!
Солдат застывает по стойке «смирно».
Марш!
Т е ж е и Б а л и н т.
Б а л и н т (выходя из ванной). Ну, будет! Довольно!
Юлия тихонько вскрикивает, но тут же замолкает.
К о м е н д а н т. Так это вы, значит! Вас-то мы и ждали. (Юлии.) Вот и супруг ваш прибыл.
Ю л и я. Я не знаю этого человека.
К о м е н д а н т (Балинту). А вы? Знаете ли вы эту разыскиваемую сыскной полицией преступницу?
Юлия дает знак, чтоб он ответил отрицательно.
Б а л и н т. Нет. Не знаю.
К о м е н д а н т. Это ваша жена. Она стояла вот тут и пела, что уже не долго продлится.
Б а л и н т. Моя жена сидела дома в красном платье.
Музыкальный фрагмент из песни «Только ты».
К о м е н д а н т (вне себя от снова, Юлии). Вы отрицаете, что проживали в этой квартире?
Ю л и я. Я жила в другом доме. Через окошечко, выходившее в узкий двор…
Музыкальный фрагмент из песни «Помнишь солнечный луч».
…каждое утро на одну минуту заглядывал солнечный луч.
К о м е н д а н т. А что вы делали, когда…
Ю л и я (перебивает). Восьмого июля тысяча девятьсот тридцать девятого года я уехала с мужем в Италию.
Мелодия песни «Поедем в Италию».
Я отчетливо помню маршрут нашего путешествия: Умбрия, Сицилия… (Чуть не расплакавшись.) Мы плыли в гондоле по Большому каналу.
К о м е н д а н т (внезапно, Балинту). А вы?
Б а л и н т. Я в ту пору репетировал двух провалившихся гимназистов.
К о м е н д а н т (подходит к нему ближе). А ковры? Скажите, куда девались ковры?
Б а л и н т. Моего заработка на ковры не хватало.
К о м е н д а н т (яростно). Врете! Я докажу, что вы оба нагло врете! Где бумаги? Рукописи? (Вытаскивает из кармана листок бумаги.) Вся эта макулатура легко воспламеняется. (Протягивает листок Юлии.) Что это? Читайте!
Ю л и я (читает). «Прощание». Стихотворение Аполлинера.
К о м е н д а н т (Балинту). Станете отпираться? Это написали вы, это ваш почерк. Читайте!
Б а л и н т (читает). «Я сорвал эту ветку вереска… Осень мертва давно…» (Неожиданно.) А что такое вереск?
К о м е н д а н т. Здесь только я вправе задавать вопросы. Говорите о стихах.
Б а л и н т. Превосходные стихи… И перевод вполне удался.
К о м е н д а н т (сует листок под нос Юлии). Что вы скажете насчет этого почерка? Вы узнаете его?
Ю л и я. Вижу, что это почерк смелого и одаренного человека.
К о м е н д а н т. Ага! Вот оно что!
Ю л и я. Мне приходилось заниматься графологией… «Осень мертва давно»…
К о м е н д а н т. Молчать! Я запрещаю вам разговаривать между собой!
Ю л и я. Я читала стихи.
К о м е н д а н т (Балинту). Вы признаетесь?
Б а л и н т. «На земле мы с тобой не встретимся».
К о м е н д а н т. Я же сказал!
Б а л и н т (берет у него из рук листок). Это здесь написано.
Ю л и я. «…мы с тобой не встретимся…».
К о м е н д а н т. Молчать!
Ю л и я. «Но я жду тебя все равно…». Это тоже здесь написано.
К о м е н д а н т. Не подлежит никакому сомнению, что вы тут жили. Личность ваша установлена, вы опознаны…
Б а л и н т. Люди, которые тут жили, мечтали жить только друг для друга и для человечества… Нам этого не удалось. Мы не те люди.
В и к т о р (в глубине сцены, с невольной радостью в голосе). Спаслись?
С о л д а т. Нет. Вошел капитан.
Входит Х е н к е р, закрывает за собой дверь, с удовлетворением видит, что облава принесла ему желаемые результаты.
Х е н к е р (напевает). «Мудрей не выдумает речи ни Цицерон…». (Обычным голосом.) Как мне помнится, здесь под окном есть вход в подвал. (Коменданту.) Там и поставишь их к стенке.
Ю л и я. Мы сейчас умрем?
Б а л и н т. Это не будет больно.
К о м е н д а н т (подталкивая их к двери, скороговоркой бубнит). Согласно статье закона тысяча девятьсот двадцатого года об усилении охраны существующего строя и последующих к этой статье дополнений, а также соответственно с параграфом статьи закона об изъятии ковров…
Ю л и я (уходя). Мы сейчас умрем?
К о м е н д а н т (все быстрее). Уголовно-процессуальное право военного времени исключает возможность обжалования смертного приговора и подачи прошения о помиловании.
Ю л и я. Мне чудится, что все это уже происходило с нами когда-то. Но только это и было нашей жизнью. (Уходит.)
К о м е н д а н т выходит за Юлией.
Б а л и н т. Встречи я буду ждать.
Г о л о с Ю л и и (из-за сцены, бодро). Ау!..
Б а л и н т. Ау!..
За сценой звук выстрела.
Хенкер пристально смотрит на Балинта.
(Едва слышно.) Останови время, Юли! (Уходит.)
Виктор сидит сгорбившись, сжимая руки ладонями. Критик, побледнев, наблюдает за происходящим. За сценой звук выстрела.
В и к т о р (с отчаянием в голосе). Нет! Нет! Это, должно быть, хлопнула дверь!
К р и т и к (встает). Как хотите, но даже романтически настроенные мечтатели не в силах изменить рокового конца. Воскреси их хоть сотни раз в своем воображении, конец все тот же… Они погибли… Сомнений нет… Ушли из жизни безвозвратно! (Идет к выходу, но сталкивается с вошедшей цветочницей.) Кто вы такая? Как вы сюда попали?
Ц в е т о ч н и ц а. Однажды я приносила сюда цветы. Поэт, что писал такие чудесные стихи, еще живет тут?
В и к т о р. Он тут жил.
Ц в е т о ч н и ц а (с живостью). Нынче, когда я ехала в трамвае, мне показалось, будто я видела его на улице, в толпе. И рядом с ним ту самую миловидную женщину.
К р и т и к (обомлев, восклицает). Сколько же у них жизней?
Входят Ш а н д о р и К а р о й, идут на авансцену.
Ш а н д о р.
Если живы мы с тобой, быть может,
Те, кто пал за нас, себя продолжат
В нашей жизни, в памяти, в любви.
К а р о й.
Если чувствуешь: слабеет голос,
Вспомни тех, кто за тебя боролся,
Тех, непобедимых, позови.
Ц в е т о ч н и ц а.
Хризантем не надо им унылых,
Розы пусть цветут на их могилах,
Хоть могил мы этих не найдем.
В с е т р о е.
Розы пусть из жизней их пробьются,
Пурпуром к нам павшие вернутся,
Жертвы их пылают пусть огнем!
Ш а н д о р.
Их любовь, их памятное время
В каждое вторгаются мгновенье,
Пребывают с нами их года.
К а р о й.
Мы идем по следу этих судеб.
После нас счастливей время будет
И таким пребудет навсегда!
Ц в е т о ч н и ц а и Ш а н д о р.
И не только из стихов поэта,
А из камня, из травы, из света
Поднимается живая мысль.
В с е в м е с т е.
Не транжирь отпущенные годы,
Помни, как добились мы свободы,
Защищай свободу и борись!
З а н а в е с.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги