Среди кочевников Северной Австралии

ПРЕДИСЛОВИЕ

Книга Уильбура Чеслинга (издаваемая с незначительными сокращениями) написана в очень популярной, живой манере; она будет интересна не только широким слоям читателей, которые хотят больше узнать о вымирающих аборигенах Австралии, но и специалистам этнографам-австраловедам. Последние найдут в этой книге новые и даже несколько неожиданные факты, позволяющие заглянуть в прошлое коренного населения Австралии.

На протяжении всего нескольких десятилетий после начала капиталистической колонизации Австралии ее коренное население было полностью истреблено или вытеснено из тех областей материка — восточной, южной, юго-западной, — где условия для жизни наиболее благоприятны. Все глубже проникают предприниматели-скотоводы и фермеры в сердце Австралии и все более редеют оставшиеся туземные племена и в этих более суровых для обитания местах. Сейчас лишь в малонаселенных тропических областях Австралии, на севере (полуостров Йорк, Арнгемова земля, Кимберлей), сохранились группы аборигенных племен, ведущих свою прежнюю, бродячую, охотничью жизнь. Но и их судьба — если будет продолжаться теперешняя шовинистическая политика расовой дискриминации — не вселяет никаких надежд.

Для исторической и этнографической наук быт и культура австралийских аборигенов, сохраняющих чрезвычайно архаические черты в своем хозяйственном и социальном укладе, представляет огромный интерес. В любом сочинении по общей истории хозяйства, семьи, общественных форм, религии, искусства австралийский этнографический материал непременно привлекается для иллюстрации самых ранних форм изучаемых явлений. Уже по одному этому каждая новая публикация по австралийской этнографии — большая научная ценность.

Племена Юго-Восточной Австралии, ныне совершенно вымершие, в свое время описывались Даусоном, Файсоном, Хауиттом и другими исследователями. Быт племен Центральной Австралии известен по классическим работам Спенсера, Гиллена, Штрелова и некоторых других. Однако в настоящее время уклад жизни аборигенов претерпел значительные изменения в результате капиталистической колонизации. Племена же крайнего севера Австралии до сих пор еще изучены недостаточно, несмотря на ряд ценных исследований Дональда Томсона, супругов Берндт, Фредерика Роза и других работ, опубликованных главным образом уже после второй мировой войны. Эти исследователи в большинстве случаев очень недолго жили среди аборигенов и почти не знали местных языков. Вот почему представляют особый интерес материалы Чеслинга.

Из предшественников Чеслинга следует упомянуть американского этнографа Ллойда Уорнера, который на протяжении 1926–1929 гг. дважды посетил северо-восточную часть Арнгемовой земли, т. е. побывал почти в тех местах, где работал Чеслинг. Он обстоятельно описал племя муррнггин[1]. Но его книга, хотя и содержит богатый фактический материал, носит слишком специальный характер, насыщена сложным анализом систем родства и брачных порядков, сугубо «учеными» рассуждениями, вычурной терминологией, ее трудно читать даже специалистам. Ллойд Уорнер — последователь новейших реакционных теорий в буржуазной этнографии, и это во многом обесценивает его в общем содержательный труд.

Совсем иную картину мы видим в предлагаемой книге Чеслинга. Автор несколько лет (с 1934 г.) прожил среди племен северо-востока Арнгемовой земли. Общее название этих племен — юленгоры. Чеслинг освоился с местными диалектами, пользовался доверием аборигенов. Правда, он не ставил перед собой чисто научных целей: он поехал на север в качестве миссионера, чтобы обратить туземцев в христианство. Специальной научной этнографической подготовки автор не получил. Но все это не помешало ему быть хорошим, вдумчивым наблюдателем, верно понять специфику общественного и культурного уклада местных племен. Содержание книги убедительно свидетельствует об этом.

Уильбур Чеслинг не похож на большинство миссионеров — фанатиков и ханжей, ретиво искореняющих местные «языческие» обычаи и традиции только потому, что они расходятся с христианскими понятиями. Чеслинг серьезно и гуманно отнесся к аборигенам, среди которых поселился. Он без всякого приукрашивания, но и без высокомерного пренебрежения описывает их быт и обычаи. Даже говоря о таких «диких» пережитках старины, как межродовая кровавая месть, вера в «порчу», каннибализм и пр., он не впадает в тон чопорного осуждения и правильно считает эти древние обычаи порождением условий жизни аборигенов. Очень тепло, но и без всякой идеализации обрисован характер самих аборигенов. Юленгоры, как описывает их автор, жизнерадостные, простосердечные люди, любят шутки и смех, хотя легко раздражаются; они способны на великодушные поступки, охотно и бескорыстно приходят на помощь в случае нужды. Очень трогателен рассказанный автором следующий эпизод. Двоих туземцев вели под конвоем в тюрьму. При переправе через разлившуюся реку конвойных полицейских стало уносить течением, и тогда аборигены, не раздумывая, бросились в реку и спасли их. Этот поступок никому не показался чем-то особенным.

С похвалой отзывается Чеслинг об умственных способностях аборигенов. Они удивительно быстро овладевают языками: автор признает, например, что он сам, несмотря на все старания, добился гораздо меньших успехов в изучении местных диалектов, чем его наставники и в то же время ученики в изучении английского языка. Кстати, аборигены нередко предпочитают правильный английский язык тому ломаному жаргону «пиджин-инглиш», который навязывают им колонизаторы.

Особенно большой интерес представляет описание религиозных верований юленгоров, системы магии, тотемической мифологии и т. п. — эти материалы существенно дополняют то, что известно о духовной культуре австралийцев.

Например, в высшей степени важны записанные Чеслингом тотемические мифы, где повествуется о «предках» и культурных героях. Как и мифы всех австралийских племен, они связаны с определенными местностями и с различными обычаями и обрядами, выполняемыми и сейчас. Но своеобразие и специфика этих мифов в том, что «предки» и культурные герои воплощены преимущественно в образе женщины: это Джункгова, мифические прародительницы (местами, правда, представляемые как существа обоего пола), либо мифические «Сестры», пришедшие откуда-то с Запада. В этих мифах, видимо, отразились смутные воспоминании об эпохе материнского рода. Быть может, так же следует толковать и предания, рассказывающие о том, как в прошлом «женщины были хранительницами обрядовых тайн», проводили тотемические церемонии, держа их в секрете от мужчин, и как мужчины, сыновья этих прародительниц, хитростью овладели тайной и отстранили своих матерей от тотемических обрядов. Ведь известно, что у австралийских племен материнский род распался необычайно рано; многие племена уже перешли к патрилинейному (отцовскому) счету родства, и даже у племен, сохранивших матрилинейный счет, трудно обнаружить элементы так называемого матриархата. В литературе спорным остается вопрос о существовании в прошлом «матриархата» у австралийских аборигенов. Раскрыть в некоторой степени загадки прошлого обычно помогают мифы и легенды; но в многочисленных антропогонических и тотемических мифах австралийцев чаще фигурируют существа либо мужского пола, либо бесполые, хотя иногда встречаются и мифы о прародительницах. Вот почему так существенно новое веское подтверждение господства в прошлом матрилинейного рода у аборигенов — в данном случае у племен Арнгемовой земли, которое дает нам Чеслинг.

Надо отметить, что сообщения Чеслинга подтверждаются сведениями других авторов, относящимися к аборигенам той же Арнгемовой земли. Супруги Рональд и Катрина Берндт[2] недавно обнаружили там следы своеобразных женских культов, связанных, между прочим, с мифическим существом Кунапипи (Чеслинг тоже упоминает «знаменитые церемонии Гунабиби»), Совсем недавно видный австралийский этнограф Чарлз Маунтфорд подробно описал быт, верования и обряды населения островов Мелвилл и Батерст; он обнаружил у островитян характерные и очень архаические черты, сохранившиеся в условиях значительной изоляции, высокое и независимое положение женщин в общественной жизни, полное их равноправие в обрядах. Например, возрастные инициации (посвятительные церемонии), в которых у других австралийских племен обычно очень резко подчеркивается разделение полов и превосходство мужчин, у островитян Мелвилла выглядят совсем иначе, в них участвуют и мужчины, и женщины. Можно думать, что здесь перед нами остаток более ранней стадии развития системы возрастных инициаций, стадии, когда они были именно только возрастными и не отражали еще противопоставления полов[3].

В свете этих новых для науки фактов материалы Чеслинга приобретают особый вес и убедительность.

Мифы о прародительницах представляют большой интерес и и другом отношении: в них сохранилось, видимо, какое-то отдаленное воспоминание о передвижениях племен и, быть может, о первоначальном населении Австралии. Ведь несомненно, что именно северное побережье, и в частности Арнгемова земля, было воротами, через которые впервые проникли, а возможно, проникали и позже, группы насельников Австралии, двигавшихся с островов Индонезии или с Новой Гвинеи. И вот в мифах о прародительницах, пришедших откуда-то из-за моря — с востока или с запада, отразились, очевидно, смутные воспоминания об этих древних переселениях.

Этнограф-австраловед обратит внимание и на некоторые другие особенности социального уклада, быта и религии юленгоров, отличающие их от большинства австралийских племен. К ним относится, например, «деятельность» колдунов-раггалков, специалистов по насыланию «порчи»; для австралийцев это редкое явление, ибо наведение «порчи» там приписывалось обычно не профессиональным колдунам, а враждебным племенам. Своеобразны также сложные погребальные обряды, включающие ритуальный эндоканнибализм и завершаемые сбором костей и укладыванием их в полые и раскрашенные «погребальные столбы» — эта церемония служит поводом для больших межплеменных сборищ.

Любопытны, хотя довольно неопределенны, сведения Чеслинга по поводу существующего у юленгоров представления о «великом духе» — Вангарре. Видимо, сами юленгоры очень туманно его себе представляют: это или некая безличная сила, или первопредок, «пославший» прародительниц на землю, или хозяин загробного мира; а может быть, Вангарр — просто общее и расплывчатое определение всего необычного, сверхъестественного. Забавно читать, как Чеслинг, следуя традиции всех миссионеров, старался превратить Вангарра в христианского бога-отца, как он втолковывал удивленным туземцам, что Вангарр послал на землю своего сына Иисуса. Но представление юленгоров о Вангарре действительно очень интересно для историка религии в связи с исследованием неясного до сих пор вопроса о происхождении образа бога. Как известно, у разных австралийских племен не редко встречались отдельные, зачастую туманные, но довольно разнообразные мифологические личности, которые могут рассматриваться как отдаленные предки позднейших богов. Это — то культурные герои, то демиурги, то фратриальные тотемы, то олицетворения неба, то духи-покровители племенных инициаций. Вангарр, видимо, один из таких образов. Сравнительный этнографический материал показывает, что на более поздней исторической ступени эти бесформенные и расплывчатые мифологические образы сольются в более компактный персонаж племенного бога.

Читатель также найдет в книге Чеслинга интересные сведения и о социальном строе аборигенов, о кровнородственных отношениях, о семейной жизни. Очень характерно, например, что в Арнхемленде, видимо, нет отчетливо разграниченных племен. Правда, и в других частях Австралии племя составляло обычно лишь этническую общность, а не социальную единицу: оно имело свое особое имя, свою племенную территорию, свой диалект, свои обычаи, но постоянно действующей племенной организации, племенных вождей и т. п. не было; племя обычно распадалось на «локальные группы», которые собственно и являлись конкретными социальными единицами. Но у населения Арнгемовой земли племя оформлено еще слабее: здесь даже нет определенных племенных имен и племенных диалектов; общественная жизнь протекает в рамках небольших локальных групп, «орд» (hordes, как называет их автор). В настоящем переводе слово «орда» сохранено (за неимением более точного) для обозначения этих самостоятельных и обособленных локальных групп. У каждой орды есть даже свое особое наречие, непонятное соседним ордам. Всего в Арнгемовой земле, по словам Чеслинга, можно насчитать свыше сотни таких местных наречий (диалектов); и даже в небольшой части этой области, лучше изученной автором, он обнаружил тридцать пять диалектов. Подобной языковой пестроты еще не отмечалось ни в одной другой области Австралии. Правда, орды объединяются в более крупные группы, но их трудно назвать собственно племенами, и они не имеют, по-видимому, твердых и определенных названий.

Имя «юленгор» не племенное, а, видимо, собирательное обозначение всех туземцев. В сообщениях других авторов оно не встречается. Кстати, имя «муррнггин», которое Ллойд Уорнер употреблял как название одного из восьми племен Северо-Восточной Арнгемовой земли, Чеслинг относит лишь к жителям островка Мурунгга. Все эти названия, таким образом, очень неопределенны и расплывчаты. Видимо, степень племенной «консолидации» у населения Арнхемленда еще ниже, чем в других областях Австралии.

Довольно содержательно описаны условия материального быта аборигенов, который далеко не все прежние исследователи считали нужным описывать. Впрочем, и в предлагаемой книге эта сторона жизни аборигенов освещена менее подробно, чем духовная культура.

Большим недостатком книги Чеслинга является то, что он совершенно не коснулся системы колониального угнетения и дискриминации в отношении аборигенов, которая до сих пор существует в Австралии и о которой с гневом пишут все прогрессивные деятели, ученые, литераторы. Правда, Чеслинг описывает как раз ту группу племен, которая, до сих пор живя обособленной жизнью в малонаселенной стране, редко соприкасается с белыми поселенцами и администрацией; но все же и они страдают от расовой дискриминации. Автор обходит это молчанием. Сам Чеслинг, будучи миссионером, представляет, как уже говорилось выше, своего рода исключение среди этой категории людей: он не навязывает аборигенам новой религии, не высмеивает их старых верований и обычаев, относится к ним тактично, действует более тонкими и гибкими методами. Но едва ли можно думать, что и его преемники поступают столь же тактично. А впрочем, независимо от мягких или жестких методов христианизации, весьма сомнительно, чтобы аборигены что-нибудь выгадали от замены старой тотемической религии новым христианским вероучением. Если к их старым марайанам — тотемическим знакам Лягушки, Опоссума и других — прибавится новый, «марайан Иисуса», «Иисус-тотем, самый большой тотем из всех», как его величает сам автор, — едва ли их печальное положение сколько-нибудь улучшится. Оно может улучшиться лишь в том случае, если по отношению к коренному населению будет проводиться более прогрессивная и более демократическая политика.