СССР: вернуться в детство 3

10. ШИЛА В МЕШКЕ НЕ УТАИШЬ

ХОРОШО ЛЕТИМ

Самолёт пошёл на взлёт.

— Так я, слушай, ещё не летала.

В советских самолётах понятие бизнес-класса (или первого класса) отсутствовало в принципе. Потому что отсутствовали, собственно, классы, и все были равны. Но, говорят, для всяких делегаций и важных приглашённых персон, а также на случай, если самолёт будет использован на международных линиях, более комфортная часть всё-таки существовала. Подозреваю, что на таких местах чаще всего летали какие-нибудь чиновники партаппарата. Или медийные личности типа Пугачихи.

А ещё вот такие, вроде нас, граждане, которых пропихнули по блату.

Напротив нас сидели два суровых дядьки с портфелями. Однако же, в соседнем «отсеке» на четыре кресла (два напротив двух, со столом посередине) явно разместилась самая простецкая семья — судя по тому, как громко и искренне они удивлялись повышенному комфорту. Наверное, остались «невостребованные» места, вот и посадили кого попало.

Кроме широких кресел и столика бизнес-класс от небизнеса отличался ровно ничем. Совершенно такая же кормёжка, абсолютно одинаковые приборы и еда. Коньяк никому тоже не предлагали — да и с чего бы, стоимость билетов-то во всём самолёте одинаковая.

Я открыла свой верный ранец и достала блокнот с карандашом. Все книги перечитаны, Вовка, правда, ухватил себе у Марии Степановны какую-то о крепостях и прочих фортификационных сооружениях — попросил почитать, с тем чтобы вернуть, когда она доберётся до Иркутска (дед Степан после этого проникся к Вовке уважением), а я чёт тормознула. Оставалось только рисовать или заново О. Генри перечитывать. А ещё я боялась уснуть, потому что у меня в чемодане лежала куча неиспользованных денег. Больше восьми тысяч, а это по советским меркам немыслимые деньжищи. Я уж сто раз пожалела, что не оставила их Олегу Петровичу на сохранение. Тупанула второй раз, да. Устала, видать.

Вовка читал, и я не придумала ничего лучше, как нарисовать его в профиль. Сама суровость, блин.

— Вов…

— М?

— Ты заметил, отец-то твой на козоводку запал.

— М-гм.

— Чё думаешь?

Он со вздохом прикрыл книжку:

— Ну, а чё? На первый взгляд, нормальная баба. Готовит вкусно, мне понравилось. Вроде, не дура.

Распространяться дальше было совсем неудобно, но я и так знала, что он мог бы мне сказать. Тётка симпатичная. Блондинки, конечно, не в Вовкином вкусе, но тут ведь важно, чтоб Олегу Петровичу нравилось, правильно? Неглупая — уже хорошо. Животных любит…

В этом месте рассуждений я подумала, что своих животных и своё дело она любит настолько, что точно их не бросит. Интересно, насколько далеко распространяются планы Олега Петровича? Если там какие-то серьёзные поползновения, то придётся ему пилить в Ставрополь. К тому же, у Марии этой ещё и отец — инвалид одноногий, куда ж его-то бросать? Да и, честно говоря, такой суровой и властной свекрови как баба Лёля я бы никому не пожелала. А так — дальнее солнышко лучше греет, как у нас бабушка говорит.

Но это я уж куда-то сильно далеко заглядываю. Пока что они должны были привезти живой груз через полстраны. Нехилая цель, на самом деле. Если справятся и не переругаются — можно будет думать и о чём-то более серьёзном. Выехать скотовоз должен был второго, край — третьего сентября, это если возникнут какие-то заминки с подготовкой. Мы, в свою очередь, обещали позвонить немедленно по прибытии в Иркутск, для этой цели у нас имелся целый список телефонов — хоть где-то кто-то должен был оказаться на месте. Ещё мы везли фотографии для «Восточки» и какие-то приветственные письма, о, Господи, как же люди здесь любят всякое такое — лозунги, рапорты, обязательства…

Высадка в Омске и двухчасовое ожидание — отдельный стресс. Я переживала за свой чемодан и вообще.

Внезапно бортпроводница провела нас в обход всей толпы через отдельную дверь и передала с рук на руки местным сотрудникам милиции, в комнатке у которых мы все два часа и просидели, Вовка — читая про свои крепости, я — рисуя всякое. Весь блокнот измарала! Перед вылетом за нами пришла та же девушка и сопроводила обратно в самолёт.

Фигасе, сервис!

Потом нас (всех) накормили обедом, я попросила плед — получила в придачу ещё и подушечку — легла на свой ранец и уснула. Всё, не могу больше нервничать, устала, нафиг!

Проснулась перед посадкой — почувствовала изменения в движениисамолёта. Вовка со своей книгой спит, голову мне на колени положил. И все вокруг спят! А в окне — белый день!

Из кабины показалась проводница:

— Граждане пассажиры, просыпаемся! Скоро прибытие! Нужно пристегнуть ремни.

— Извините, а мы во сколько прибываем?

— Около половины четвёртого, — очень серьёзно ответила девушка и исчезла за шторкой.

— Вовка, вставай.

Он сел, взъерошивая волосы, подобрал с пола упавшую книжку.

— Слушай, какой я сон видел!

— Опять про оборону моста?

— Ага.

Один из самых частых сновидческих сюжетов, но обстоятельства их крайне разнообразные. Всякие войны, вплоть до попыток прорыва ада на землю.

— Расскажешь потом. Ремень давай пристёгивай.

— Чё уже?

— Но. Вон, Иркутск видать.

Мы вытянули шеи, разглядывая город в иллюминатор.

— Маленький какой, всё-таки.

— Ничего, вырастет.

— Интересно, какой он будет?

— Посмотрим.

СЧИТАЙ, КАК КОСМОНАВТОВ…

В аэропорту нас, неожиданно, ждали. Вовкин дед и Павел Евгеньевич из «Восточки». Павел Евгеньевич коварно и даже по-шпионски щёлкнул нас в момент встречи, но я потребовала:

— Нет-нет! Меня не печатайте! Мои вообще думали, что я ту́т, по Иркутскому району катаюсь. Увидят — в обмороки попадают, а это нам зачем? Вовку вон с дедушкой сфотайте. Напишете потом что-нибудь про преемственность поколений.

Пакет (ну, «пакет» в смысле «письмо») для «Восточки» я передала с тем же напутствием: чтоб печатали Вороновых, а я тут как бы ни при чём. И вообще, я все фотки с собой из пачки вынула, ибо нефиг.

С аэропорта дедушка отвёз нас до школы — всё-таки, первое сентября, надо хоть классной руководительнице на глаза показаться.

— Подождать вас?

— Не, — мотнул головой Вовка, — вдруг мы долго.

— А до дачи подкинуть?

— Ничего, тут рядом.

Я тактично отошла в сторонку, чтоб мужики спокойно поговорили.

— К нам-то когда приедешь? — осторожно спросил дед.

— А баб Лёля как?

— Ну… так. Дуется ещё немного.

— М. Ты, лучше вот что… Врачиха там в сопровождении едет, ветеринарша, сама заведующая этой козоводческой лаборатории.

— Та-ак?

— С гостиницами плохо, сам знаешь. Мы в Ставрополе у них дома останавливались, принимали нас очень хорошо. Ты уж проведи там воспитательную работу, чтоб баба Лёля на неё не пыхтела. Нам с ней ещё работать. У института выходы есть на заграничные фермы. Производителей всяко придётся через них заказывать.

— Ну, это-то…

— И вообще, хорошая тётка. И не замужем.

Дед пару секунд помолчал:

— Молодая?

— М-гм. Детей нет. Живёт с отцом.

Снова пауза.

— И что, из себя как?

— Ну, такая… ничего себе. Светленькая, глаза голубые.

— Хм.

Мне чёт ржать захотелось, ужас. Однако Вовка очень серьёзно посмотрел на деда:

— Понимаешь ли, не хотелось бы, чтобы из-за баб-Лёлиных фокусов у отца всё расстроилось.

— А она ему что — понравилась?

— Похоже на то… Или баба Лёля рассчитывает, что отец снова с матерью сойдётся?

Дед фыркнул.

— Ладно… Поехал я.

— Пока.

— До свидания! — помахала я рукой, и мы пошли в школу. Букета у нас не было, зато была хорошая коробка конфет. Аж из самого́ Ставрополя! В моей внутренней иерархии подарков конфеты куда круче цветов. И я уверена, что первого сентября, когда у них все вёдра букетами заставлены, большинство учителей думают также.

На нашей даче нас встречали далеко не с таким ажиотажем — просто потому, что не знали, куда мы ездили. Мама с Женей были деятельно заняты — зашивали фронтон, чтоб не дуло, не мочило, и в холода снега не нанесло. Бабушка водилась с Федькой. Я скорей его потискала и побежала в зверюшники — там тоже всех проверить надо.

За неполных пять дней нашего отсутствия никаких эксцессов не произошло, и это несказанно радовало. К вечеру стянулась родня — последние тёплые дни, можно было кое-что поделать в огороде. В ужин снова собрались у нас в доме. Разговоры за столом крутились разные. Я опасалась, что нас начнут сильно расспрашивать, но местной новостью последних дней стали облажавшиеся заготконторы, которые (согласно объявлениям) должны были принимать у людей излишки с дач по установленным государственным ценам. Должны были. Но на деле всё вышло не так красиво. То графики сбивались, то тары у них вдруг не было, то ещё что. У всех на слуху были несколько скандальных эпизодов, люди возмущались, писали гневные жалобы — и все ждали, чем же это всё закончится.

Зато садоводческих взносов хватило не только на общую скважину, но и на то, чтоб немного отсыпать улицы гравием. Все радовались, но я довольно скептически ожидала, что не далее как к следующему лету этот гравий укатается в землю почти до бесследности. Ну, ладно, пусть хоть на время каши на дорогах поменьше будет.

Третьей яркой новостью было разрешение обувной иркутской фабрике и нескольким цехам по пошиву лёгкого и верхнего платья (в Иркутске, Шелехове и Ангарске) организовать полностью хозрасчётные бригады, с правом самостоятельно определять выпускаемый ассортимент продукции и устанавливать цены. Последний пункт вызвал чрезвычайно бурные обсуждения, и про нас благополучно все забыли, что нас в высшей степени устраивало.

ПОЧТИ В ОНЛАЙН-РЕЖИМЕ

На самом деле я отчётливо понимала, что так или иначе всё выплывет не далее, чем через пять-десять дней, когда приедет Ставропольский скотовоз. Надо было как-то аккуратно родственникам информацию сообщить. Но только, пожалуйста, не сейчас, когда все вокруг нас толкутся.

К вечеру мама с Женей уехали в город (ему на смену надо было), все потихоньку расползлись ночевать, рассуждая, что на полу становится прохладно, и, может быть, ещё двое-трое выходных — да и пора прекращать поездки до следующей весны, а я постучалась к бабушке.

Баба Рая читала газету — негромко, но выразительно. Я прикрыла дверь, селя рядом с ней на кровать и привалилась к её плечу.

— Что, моя дорогая? — она приобняла меня и поцеловала в висок.

— Да вот, не знаю, как сказать маме, куда мы на самом деле ездили.

Бабушка посмотрела на меня пристально:

— А куда вы ездили?

— В Ставрополь, — как само собой разумеющееся сказала я. Точно таким же тоном можно было сказать: «в соседний магазин» или «в Пивовариху».

— Ты что, с ума сошла? — спросила бабушка.

Я вздохнула.

— Ба-а-аб, ты хоть не начинай. Вспомни, дед когда тебе германскую корову привёз — она того стоила?

— Коне-ечно! — эта корова была предметом особенных воспоминаний. — Три ведра молока в день!

— Вот и эти козы, баба, уникальные. Породистые. Таких в Союзе больше нет. А их хотели распродать по отдельности, считай, на мясо. Счёт на часы шёл. Пришлось срочно лететь.

Бабушка помолчала.

— Как называются-то?

— Альпийские.

— Это чё, откуда они?

— Да там разные. С Австрии есть, с Германии, с Югославии. Но бо́льшая часть с Чехии. С Чехословакии, — поправилась я, всё не могу привыкнуть, что у половины европейских государств названия другие.

— Успели хоть?

— До-о-а! Завтра-послезавтра двинутся в нашу сторону. Там Вовкин отец контролировать остался.

— А вы как прилетели-то? — слегка всполошилась бабушка.

Я усмехнулась:

— Посадили нас на самолёт и всю дорогу караулили, то стюардесса, то милиция. А в Иркутске Вовкин дед встретил.

— Ну, так-то нормально. Другой раз заране* говори, мало что случится.

— Маме-то что скажем?

— Да чёнимуть* придумаем.

*бабушкинский сленг)

Однако, матушка успела вперёд нас. К вечеру воскресенья — аккурат, родня рассосалась по домам, и мы остались втроём: бабушка, я и Вовка — к нашим воротам подлетел Женин жигуль, из которого выскочила мама и побежала к дому, потрясая газетой.

— Ольга!!! Это что… — она аж задыхалась, — это что такое?!!

На широком внутреннем развороте очень фотогенично стояли Вовка с отцом и было крупно написано: «ИРКУТСК — СТАВРОПОЛЬЕ» и ещё что-то про «коммунистической партии…» — не разобрала я, газета замелькала передо мной.

— О, это ж Вороновы! — бодро сказала я, всё ещё надеясь спустить ситуацию на тормозах.

— Вороновы⁈ Вороновы⁈ А это кто??? — мама потыкала во вторую фотку. На заднем плане, разговаривающая с местными козоводами, в кадр попала я. Да блин!

— Не кричи ты так, молоко пропадёт, — буркнула я. — Ну, съездили. Туда — обратно, пара дней. Не хотела тебя беспокоить…

Я думала, она сейчас взорвётся.

— Чё орёшь-то, правда? — сердито сказала из-за моей спины бабушка. — Не сказали тебе, специально, чтоб ты не нервенничала.

— А ты что, знала? — растерянно спросила мама.

— Конечно, знала! — бабушка взяла у неё из рук газету и прицыкнула зубом: — Хорошо получились! Пойду-ка почитаю.

— Мама!!! Ты почему мне не сказала-то⁈

— Да как тебе скажешь? На себя-то посмотри! Докричишься щас, сын без молока останется! Они ж не одни, со взрослым поехали! Вон, в институт…

Короче, не могу больше про это писать. Мама то вроде успокаивалась, то снова начинала возмущаться и кричать, еле как мы её умиротворили. Всё это время Женя с Федькой на руках гулял вокруг жигуля, мудро не влезая в бабские разборки. В конце концов мама с бабушкой ушли в дом, а я подошла к нему. Женя смотрел на меня укоризненно:

— Могла бы и сказать.

— И она бы вот так четыре дня психовала. Оно тебе надо было?

Женя тяжко вздохнул.

— Ты не говорил?

— М-км.

— И не говори. Все целее будем.

Он хмыкнул.

— Удачно хоть съездили-то?

— Надеюсь. Когда груз придёт, тогда и будем судить, мало ли что в пути…

Действительно, мало ли. После обеда в понедельник мы с Вовкой съездили в «Восточку» и узнали, что первая телеграмма пришла: третьего сентября, в восемь утра по Ставропольскому времени, наш скотовоз выехал с базы института. Всё благополучно, все животные здоровы. По нашему времени это произошло в двенадцать дня. Мы рассудили, что вряд ли стоит ожидать особых сообщений прямо сегодня, и договорились с Павлом Евгеньевичем, что будем приезжать каждый день ближе к вечеру, часам к шести — вдруг побольше новостей скопится.

Во вторник нас ожидала телефонограмма (это значит, запись разговора на бумажке) с отчётом за первые сутки. Отчёт был из Самары. За спиной осталось пять областей и республик — некоторые по краешку, некоторые прям поперёк. Да уж, широка страна моя родная! Павел Евгеньевич уже обозначил маршрут на большой карте и с энтузиазмом приклеивал к её клеёнчатой поверхности красные флажочки чем-то, похожим на клейстер.

За вторые сутки скотовоз добрался почти до Кургана, но теперь, глядя на оставшийся кусок, мне как-то становилось страшновато.

Каждый день мы ездили в редакцию «Восточки» и вместе с Павлом Евгеньевичем отмечали на карте пройденный путь. Это было наивно и забавно, но переживали мы с Вовкой по-настоящему. Такая длинная дорога — мало ли что случится?

Однако, ничего особенно страшного не произошло. Более того, Павел Евгеньевич развил какую-то свою невиданную журналистскую активность, и всё происходящее начало приобретать удивительные формы. В городах и даже в некоторых посёлках скотовоз встречали с букетами и флагами, организовывали кормёжку и проводили митинги. Я вообще плохо понимала, чего хочет добиться Павел Евгеньевич (вернее всего — ничего кроме движухи вокруг своей темы), но общественный резонанс, как сказали бы позже, ширился.

К двенадцати часам пятницы (по нашему времени), седьмого сентября, наши миновали Красноярск, и это (по сибирским меркам) было уже совсем рядом! Часов двадцать пять дороги — и будут здесь. Если они сломаются сейчас, будет обидно, просто пипец как. Сутки напролёт я ходила и твердила про себя: «Господи, лишь бы нормально доехали!»

И они таки доехали!