СССР: вернуться в детство?

16. А ЛЕТО БАХ — И КОНЧИЛОСЬ!

БУТЫЛОЧНЫЙ ПОХОД

Я вышла в зал и посмотрела на часы. Четыре двадцать. Интересно, дворник же часов в пять приходит? Успею.

Почему-то я совершенно не боялась. Обычно я трусиха, и из дома в малолюдное время стараюсь не выходить, а тут… Ни пьяниц этих не побоялась, ни бродячих собак. Бродячих собак, кстати, я тут пока ни одной и не видела. И даже кошек. Скорее всего, служба отлова какая-то работает. А из выпивох тоже никого не осталось. Те, кто своим ходом до дома не дошли, сто пудов, в вытрезвителе отсыпаются.

Я нарядилась, взяла большую верёвочную авоську и пошла во двор. Тишина. Прохладно ещё, даже зябко. Я застегнула кофту. О! А вон и они, бутылки!

Первые три рядком стояли у песочницы. Но с остальными получился прямо квест. Они были спрятаны в разных местах, преимущественно в траве, окружающей лавочки, качели и деревья. Потом я поразмыслила и заглянула под горку. Возможно, туда тоже что-нибудь накидали, но трава была сырая от росы, и я решила ноги не мочить. Пару бутылок со сколами сразу поставила в мусорку, остальные потащила домой. Двенадцать штук получилось. Неплохо.

Я выгрузила свой улов в ванной. Подумала. А чего эти парни в садик рядом с нами не пошли? Сторож их прогнал? Хм. Вряд ли тамошний сторож был грознее тёти Светы. Ме́ста там, скорее всего, уже не было!

И я совершила совершенно (простите за масло масляное) безумный поступок. Я взяла ещё одну авоську, прикрыла дверь (просто так, как и в прошлый раз) и пошла в этот садик. Надо было обойти дом, стоящий ниже нашего, и спуститься чуть-чуть под горку. В соседнем дворе дворник уже скрёб метлой. Вовремя я успела.

Калитка сада, конечно, была закрыта, но я знала, где в рабице забора имеется подходящая дыра, и благополучно проникла на территорию. Обход площадок принёс мне ещё восемнадцать бутылок. Еле я с ними доволоклась. Захожу домой — а в коридоре на табуретке бабушка сидит с глазами по рублю. Знатная немая сцена вышла.

— Тише, маму разбудим, — первая разморозилась я, — с ней сразу истерика случится.

— Ты с ума сошла? — ответила бабушка.

— Мне на нотариуса деньги нужны, — не стала лишнего придумывать я.

— А чё мне не сказала-то⁈ — шёпотом возопила бабушка. — Я бы дала!

— В следующий раз так и поступим, — дипломатически предложила я. А сейчас надо их отмыть да сдать. Зря, что ли, я старалась?

Нам страшно повезло, что мама не проснулась. Я составила в ванну бутылки, заткнула слив пробкой и набрала тёплой воды. Через некоторое время этикетки отмякли и снимались даже безо всяких щёток. Отмытые бутылки мы потихоньку утащили и составили в комнате Наиля. Потом я уничтожила все следы своей вылазки и пришла к бабушке в кухню, пить чай.

— Как мимо матери эти бутылки-то потащим? — спросила она меня.

— А мы мимо не потащим. Дождёмся, пока она куда-нибудь пойдёт, вот тогда и…

— С пивными бутылками, через весь микрорайон. Срамота… — вздохнула бабушка.

— Ну, не ходи, я и сама сдам. Сумку хозяйственную возьму, в ней не видно, что несёшь.

— И чё, в эту приёмку пойдёшь одна? — ужаснулась бабушка.

— А что такого? Я ж зимой ходила. Куда, ты думаешь, от водки бутылки делись?

Бабушка несколько секунд смотрела на меня, нахохлившись.

— Нет уж, одна туда не пойдёшь. Да и вообще не ходи, я сама сдам.

— Можно подумать! От «Байкала» бутылки такие же тёмные как от пива.

— Всё равно!

— А вдруг мне не хватит?

— Добавлю, — отрубила бабушка. — Нечего перед соседями позориться!

Эх, никакой предпринимательской жилки.

Целую неделю бабушка сдавала эти бутылки. Составляла в сумку штук по шесть, сверху обязательно маскировала парой молочных (тут мне хочется закатывать глаза и сокрушительно качать головой) и без палева шла в «Приём стеклотары». А потом мы с ней поехали к знакомому уже дяденьке-нотариусу. Я как раз закончила рисунки ко второй книжке (как же меня раздражало отсутствие ксерокса, вы не представляете), пронумеровала её и прошила, как и в прошлый раз. Листы со всякими головоломками шли каждый по отдельности. Всего вышло шестнадцать единиц. Бабушка выложила деньги сурово, сдвинув брови. Дядька нотариус дурацких вопросов не задавал, засвидетельствовал даты, подлинность подписей — и всё.

— Тридцать шесть копеек на бандероли дашь? — спросила я её в автобусе. — Я потом отдам.

— Да дам, конечно.

Бабушка вздохнула. Шестьдесят семь рублей пенсии — не такие уж большие деньги. И лишних шесть с половиной рублей здо́рово били по бабушкиному бюджету.

Но я, конечно же, отдам. Иначе не может быть.

ЕЩЁ ЯЙЦА. И КОРЗИНЫ

Да. Как бы пошло ни звучало название этой подглавки, речь в ней пойдёт о том, что я пыталась определиться с направлениями приложения своих усилий. Тащило меня во всякие стороны. И большие произведения хотелось успеть написать — те, для которых пока ещё время подходит, через буквально пять-шесть лет людям станет не до того. И в детскую литературу вдруг потянуло, особенно во всякую рукодельную. Но были и наработки, которые бросать откровенно жалко было. Вот, к примеру, та пара статей про игры. Почему бы её не доработать и не издать отдельной маленькой книжечкой? Типа вот как та, которая у мамы лежит, с зимними развлечениями?

Я дошла до книжного шкафа и нашла упомянутую книжку. Издательство «Физкультура и спорт», сто тыщ экземпляров. Нормально! Напечатано, между прочим, по их заказу в Ярославле. Занятно. А объём текста примерно пять с половиной авторских листов. А у нас в статьях готово около одного. Мало.

Блин, и бросать не хочется.

Допустим, я могу написать главу по народным играм. Возникнут, конечно, вопросы — откуда я всё это знаю. Или не возникнут. Столько всего печатается, тоннами. Реально: будет кто докапываться или нет? А материала много у меня в голове интересного, в том числе по организации всяких народных гуляний…

Если ориентироваться на учителей и вожатых, можно выделить главу, посвящённую командной работе.

Я достала из шкафа новую тетрадку и начала делать заметки. Подошла мама, заглянула через плечо:

— Что пишешь?

— Статьи наши будем в книжку переделывать, — сосредоточенно рисуя схемку, ответила я. — А ты иди-ка лучше, подумай и напиши мне про осенние игры и про зарницу. А лучше к Саше съезди, вместе с ним подумайте. Попробуем к осени статьи в журнал подать, а потом уж из них собирать что-то.

— Да он на даче, наверное, — немного обескураженно ответила мама.

— Вот! Я вам говорила, что телефон — вещь полезная. Иди с автомата позвони, узнаешь: дома они или нет. Что сидеть-то просто так.

Время идёт. Я себе на ожидании неприятных перемен, наверное, невроз заработаю…

На удивление, мама ушла. И позвонила, и поехала. А я осталась новый конспект писать и рисунки рисовать. У меня, как это потом будет принято говорить, и региональный компонент есть: бурятский. Местное издательство, по идее, должно заинтересоваться. А ещё я поняла, кто мне жизненно необходим. Папа. Опыт тренерской работы у него пока не сильно большой, но я помню, он почти сразу начал всякие занятные штуки придумывать. Это всё нам тоже очень пригодится. А вот телефона у папы тоже не было, так что мне оставалось только ждать.

Папа пришёл в первых числах августа. Довольны-ы-ый! Рассказывал всякие истории про летний спортивный лагерь, куда он со своими борцами ездил. Столько историй — хоть сборник юнно-спортивных баек издавай! Мысль, кстати.

— А ты не против, если я твои рассказы запишу и в журнал пошлю? — спросила я.

— Лучше бы сперва мне показать, — прищурился отец. — Ты вот мне обещала книжку свою дать почитать — и всё никак.

Я вздохнула:

— С книжкой небольшая проблема. Я её отправила в редакцию, а та копия, которая у меня осталась, такая нежная, я её боюсь давать, вырвутся листы — и всё, каюк.

— А приклеить их потом нельзя?

— Не-а. Эта копия же нотариусом заверена.

— Гляди ты, как всё серьёзно! — удивился папа.

— Не то слово. У меня к тебе, кстати, дело есть. Касательно твоей работы…

Я загрузила папу своими мыслями по поводу физкультурно-спортивной книжечки, и своими идеями: что я от него хочу и зачем.

— Пойдёшь соавтором, — серьёзно сказала я. — И, кстати, для тебя это будет большой и жирный плюс, наличие своей публикации. И при аттестации, и в институте.

Отец согласился не сразу. Посидел, переплетя на груди руки и слегка покачиваясь на лавочке.

— Серьёзная тема.

— Ещё бы! Ты думаешь, почему я к тебе обращаюсь!

— Хм… Попробовать-то можно, конечно.

— Пробовать не надо. Надо сесть и написать, — я подскочила и начала ходить перед лавочкой кругами. — Если тебе будет казаться, что коряво или ещё что — не обращай внимания, всё равно неси. Я приглажу.

Папа смотрел на меня… с жалостью, что ли?

— Ты какая серьёзная стала. Как в школу-то пойдёшь?

Я плюхнулась на лавку рядом с ним, привалилась к его руке:

— Нормально пойду. Договорюсь с завучем нашим, буду на последней парте сидеть, видимость учёбы изображать. Они хотят на ускоренную аттестацию подать, но я чую: не разрешат им.

Папа неопределённо хмыкнул. Я попросила:

— Через неделю зайди, покажи, что получается, а? А то без связи крындец просто, хоть письма тебе пиши.

— А у нас начали район телефонизировать, может, к зиме и будет телефон.

— Так то к зиме! До зимы ещё дожить надо.

Актуально, как никогда.

Между делом я упаковала и отправила три бандероли. С синопсисом и первыми главами книжки про Петю Мастерилкина — в «Пионер», и две, с иллюстрациями-играми/заданиями — в «Мурзилку» и «Весёлые картинки». Очень, конечно, солидные журналы с точки зрения охвата аудитории. Миллионные тиражи. Ну, а вдруг? За спрос в нос не дадут, как говорится. Попробуем.

СНОГСШИБАТЕЛЬНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ

С этим «Пионером» небольшой такой казус вышел, я забыла рассказать.

Прихожу, значит, я по весне в нашу школьную библиотеку. «Костёр»-то я много лет выписывала, примерно представляю, что там, а вот с «Пионером» как-то не срослось. Попросила библиотекаршу, она мне и выдала номер почитать. Апрельский.

Нет, граждане, всё-таки выпала я из социалистической парадигмы. Это я к концу чтения вспомнила, что в апреле-то у Ленина день рождения, а сперва я читала, и у меня от обилия восторженных излияний аж глаза выпадали: и умилительное фото улыбающегося Ильича с детьми, и детские стихи, посвящённые не иначе как «милому Ленину»*, и трогательная, выбивающая слезу история, как мальчик вступал с пионеры, и, конечно, передовица с упоминанием импортных борцов за свободу, которые, без сомнения, делу Ленина верны и среди привилегированных классов в СССР безошибочно называют один: детей.

*В этом месте я подумала:

собственно, если вы так любите

вождя мировой революции,

почему вы постоянно

кличете его по фамилии?

До судорог сводило скулы от слащавого рассказа «Новый этаж». Какая-то Прилежаева его написала, лауреатка премии имени Крупской. Не знаю, что там было в середине и конце, меня чуть не вытошнило на первых строках, когда папенька Володеньки Ульянова приезжает домой, его образцово-трогательно встречает вся семья, и маменька Ульянова (я прямо так и увидела, как она всплёскивает ручками) просит папеньку отдохнуть от трудов непосильных, а папенька отвечает ей в том смысле, что «куда же мне отдыхать, Машенька! Я ведь только о будущем школ всё думаю и думаю. Плохо им живётся, школам-то…»

Это, естессно, моя личная интертрепация, но до того это было сладенько-приторно. Мерзко. И вот ещё вопрос: коли ты инспектор, какого хрена в подведомственном тебе уезде в школы дров не завозят, и бедная учительница с детьми околевают в нетопленном классе? Думает он, видите ли, изо всех сил, надсаживается!

Такое, одним словом. Думаю, Владимир Ильич, попадись ему эта авторша, раскритиковал бы её со всем присущим ему сарказмом, уж больно он дядька был язвительный.

В общем, там много ещё всего было подобного, чуть-чуть разбавленного рассказами про семью Гагарина, про зелёного попугая (это Радия Погодина; сам рассказ показался мне тяжеловат для восприятия, хотя и зацепил), про Чуковского, внезапно про фалеристику, ну и так ещё по мелочи.

— Ну как? — спросила меня Анна Дмитриевна, когда я отдавала ей журнал.

— Очень впечатляюще, — честно ответила я.

Страна как будто вообще не чувствовала, что до краха ей остались считанные годы. «Делу Ленина верны» — на самых серьёзных щах. А ещё меня удивило то, с каким упорством у детей формировали образ «доброго дедушки Ленина». Зачем? Эта мысль мне тогда первый раз в голову пришла. Ну, реально — зачем? Вы посмотрите на Ленинские фотки. Это же рисковый мужик, авантюрист, ради своего дела способный на неожиданные и кровавые поступки. Зачем вы его в сахаре обваливаете? Детей всегда больше привлекали бойцы, типа Че Гевары какого-нибудь. Но без отмашки сверху такое не делается. Значит, кому-то это было нужно. «Ищи, кому выгодно» — правильно римляне говорили. Тоже не дураки.

Но догадаться, кому именно это было выгодно, я пока не могла, и не вариант, что смогу в принципе.

КНИГУ ХОЧУ

Короче, в отпуске я заставила работать и маму, и папу, и дядь Сашу. И сама опус про народные игры написала — даром, что ли, я фольклором и этнографией столько лет занималась, пусть хоть тут денег принесёт, а то всё больше на благотворительность похоже было.

Папа приезжал несколько раз, и его заметки постепенно разрослись до полутора тетрадок.

Маму с дядь Сашей я, по-моему, тоже примучила. Надеюсь, результат получится хоть сколько-нибудь стоящий. Из их заметок я собрала пару статей, да одну папину, отправила их в физкультурный журнал, и засела за переделку всех материалов в единую брошюрку.

От себя, кстати, помимо этнографического, добавила раздел «Игры для переменок в начальном блоке школы». И ещё «Игры нашего двора». Классная вещь, пласт самобытной городской игровой культуры, который в девяностые будет почти утрачен. Пусть хоть в таком виде сохранится. Подумала, и отдельным материалом отправила в журнал тоже, указав авторами маму и себя. Надо портфолио потихоньку собирать. Это если опубликуют, само собой.

Книжка-сборник получила рабочее название «Подвижные игры и развлечения: в помощь учителю физкультуры, вожатому, тренеру». И я так хорошо с ней разогналась — и тут бац! — первое сентября. Блин.

ТЕПЕРЬ Я ЧЕБУР… ТЬФУ!.. УЧЕНИЦА

На линейку я пошла мрачная. Как хотите, а второй раз уже не вштыривает. Хорошо, первого сентября один урок всего. Я дождалась, пока все уйдут, села на то же место, где я контрольную весной писала, и спросила учительницу:

— Татьяна Геннадьевна, вы рассчитываете, что я буду полностью высиживать все уроки?

Она помялась:

— Но ведь так положено?

— Я понимаю. Вы заметили, что я за последнюю парту села? Никого ко мне не подсаживайте, пожалуйста.

Она покивала:

— Оля, мы с мамой завтра же составим заявление на твою ускоренную аттестацию…

— Не прокатит у вас, — я вздохнула и потёрла лоб. — Мне ведь даже семи нет. Начнётся в районо брожение умов…

— А иначе как? — грустно спросила Татьяна Геннадьевна.

— Предлагаю ход конём, — я сложила руки замком. — Я буду приходить на некоторые уроки. На музыку. На физкультуру. Ну и на проверочные-контрольные, чтоб у вас документы были. А вот когда мне семь исполнится, можно попытаться.

— А если проверка? — испугалась Татьяна Геннадьевна.

— Удивительно мне, если проверка придёт мимо завуча, — проворчала я. — Но если вдруг совсем внезапная проверка, то вы быстренько поставите в журнале э́нку, а я внезапно заболею. Ну не могу я вот это всё слушать: «а», «бэ», понимаете? Это ж катастрофа какая-то, так и нервный срыв заработать недолго…

Татьяна Геннадьевна побарабанила пальцами по столу:

— Вопросы начнутся. Ты только представь себе: дети начнут у родителей спрашивать, можно ли им так же: приходить только на музыку. А они — у меня: что это такое.

— Татьяна Геннадьевна, я вас умоляю! В первом классе дети как пыльным мешком пришибленные, половина одноклассников-то не помнит. Давайте я вообще ходить не буду, я согласна. Потому что если я ходить буду, вопросов возникнет ещё больше. Музыкантше только скажите, чтоб э́нок мне зря не лепила — как объясняться потом будем? А перед проверочной маму предупредите.

— А как же музыка? — по-моему, Татьяна Геннадьевна была несколько ошарашена моей натойчивостью.

— Я с удовольствием сдам устный зачёт. И могу даже спеть. Если буду знать список годовых тем заранее, наша беседа получится ещё более продуктивной.

Я встала.

— Дорогая Татьяна Геннадьевна! Я от всей души поздравляю вас с новым учебным годом. Мне искренне жаль, что вам досталась такая головная боль как я, и я надеюсь, что всё разрешится благополучно. За сим разрешите откланяться, всего вам доброго.

И я ушла.

Боже, надеюсь, она не станет настаивать на моём высиживании в классе всех этих часов…