Страна гор и легенд

ДОРОГИ КОЧЕВИЙ

Автомобиль мчится вдогонку миражам. Они похожи на сверкающие пятна воды, которые то появляются далеко впереди, то, неожиданно исчезая, маячат у самого горизонта мягкого асфальта. Нещадно палит солнце. Дымка воздушного марева застилает далекие предгорья. На спидометре 150 км, но кажется, что окаймляющие именную пустыню горы и сухая потрескавшаяся земля, так медленно расступающиеся перед ревущим от нагрузки автомобилем, никогда не останутся позади. Тело покрывается липкой влагой, во рту так сухо, что трудом удается сделать вдох.

Наш путь теперь лежит через южные районы Афганистана в Кандагар — второй по величине город страны. Именно здесь проходила когда-то одна из веток Великого шелкового пути. На нем под ударами свободолюбивых племен таяли воинства бесчисленных завоевателей — от персидского Дария и Александра Македонского до Саманидов, Газневидов и др. Исчезали в пыли веков и пустынь протоптанные завоевателями дороги, но неизменными оставались кочевые пути. Сегодня это современная автомагистраль, которая, прорезая южные и западные районы страны, соединяет их с Кабулом и северными провинциями.

О старых же караванных путях напоминает лишь то, что почти на всем протяжении асфальтобетонного полотна его нет-нет да и пересекут почти исчезнувшие во времени и песках участки старых дорог. Петляя и обходя неровности ландшафта, они нередко долго преследуют XX в., которому, кстати, сослужили немалую службу. Прокладывая дорогу, строители изучали и караванные тропы: ведь среди пустынного безмолвия, отсутствия оазисов и воды «корабли пустыни» всегда находили наиболее удобный и безопасный путь.

В послеполуденный час транспорт здесь редкость: только до земли навьюченные ослики да степные верблюды и — лишь иногда — набитый автобус, на верхнем «этаже» которого удобно устроились закутанные в длинные куски материи пассажиры.

Постепенно Гиндукуш отходит все дальше и огромными уступами переходит в обширные плоскогорья, спускающиеся в область вечных пустынь. Регистан — Страна песков, Деште-Марго — Пустыня смерти, Деш Наумид — Пустыня отчаяния. Эти названия говорят сами за себя. Именно здесь были когда-то самые трудные участки караванной дороги: нестерпимая жара, отсутствие воды, продовольствия и фуража.

Сахара не удивит афганские пустыни скупостью своей растительности; здесь тоже лишь полынь, солянка да верблюжья колючка. И только ранней весной пески оживают яркими красками тюльпанов, ирисов и нарциссов. Но сейчас осень, и лишь изредка серо-желтое однообразие нарушают пятна сиреневых пучков цветущей колючки.

Кочевники, кажется, специально выбрали место для бивака на самом солнцепеке. Забыв от любопытства закрыть рты, их босоногие взъерошенные дети немигающими глазами провожают легковую автомашину. В смоляных глазах неподдельное удивление, они как бы вопрошают, зачем же куда-то торопиться в такую жару, в этот час надо отдыхать, как мы.

От шатра к шатру лениво перемещаются разноцветные пятна — отары овен. Шерсть животных выкрашена в разные цвета — по принадлежности к хозяину, но преимущественно в красный и черный. Кочевники считают также, что эти два цвета обладают особой магической силой, способной уберечь их богатство от падежа.

Кочевников — «кучи» — можно встретить в Афганистане повсюду — в пустынной степи и на каменистых горных дорогах, в городах и оседлых районах. Каждой весной они разбивают свои биваки и в Кабуле, недалеко от самого центра города, вдоль дороги, что ведет в международный аэропорт. Их многочисленные караваны, двигаясь весной из окраинных районов в глубь страны, устремляются в центральную часть, к предгорьям Гиндукуша, на богатые травами пастбища, а осенью возвращаются назад, пересекая территорий соседних Пакистана и Ирана.

Однако традиционными районами расселения многочисленных кочевых племен, в общей сложности насчитывающих в Афганистане от 2 млн. до 3 млн. человек, продолжают оставаться южные области страны.

Передвигаясь вдоль магистральных дорог и останавливаясь подчас совсем рядом с населенными пунктами, кучи все же предпочитают коротать время в своих шатрах и на открытом воздухе.

Наиболее многочисленные из них — племена дуррани и гильзаи. Оба племени значительно опередили других в социально-экономическом развитии и уже к началу XIX в. имели сложившийся феодальный строй, хотя и по сей день они все еще сохраняют некоторые родовые пережитки в виде племенных «джирг» (советов старейшин) и собственной военной организации.

Еще в XVIII–XIX вв. путешественники нередко не без опасений приближались к населенной гильзаями территории, и особенно в районе между Кабулом и Калатом. «На границах Персидских и Индейских был народ военный, кочующий в кибитках наподобие татар, в делах бранных всегда управлявшийся, к терпению голода и жажды и к понесению жара приобвыкший… почти в непрестанных набегах жизнь свою препровождавший и вообще наблюдавший у себя весьма великую строгость», — писалось о них в изданном в России в 1790 г. трактате «Персидский Александр или страшный Индир, потрясший самое богатейшее в свете Индейское царство и нанесший трепет на весь Восток».

Относительно происхождения гильзаев существуют противоречивые и запутанные версии. По их собственным поверьям, когда-то сын некоего правителя Гура побывал в Центральном Афганистане, где его обласкал местный шейх Батни. Злоупотребив гостеприимством хозяина, юноша соблазнил его дочь Биби Мато. Чтобы избежать неприятностей, родители женили на ней неосторожного гостя, а их первенца шейх назвал Гильзаем.

Вольнолюбивые и независимые гильзаи вписали в историю своей страны немало героических страниц. В начале XVIII в. под предводительством национального героя Мир Вайса они объявили себя независимыми от персидского владычества. В 1722 г. его сын Махмуд захватил персидский трон, и хотя персидскому шаху Надиру Афшару удалось сокрушить гильзаев, однако у себя на родине, а точнее в районе от Кандагара до Газни, они продолжали сохранять независимость.

…В Мукуре, небольшом уездном городке, делаем остановку, чтобы заправить машину и дать остыть двигателю. Пустуют миниатюрные поля табака. У дороги видим глубокие колодцы с лебедкой и резиновыми ведрами, глинобитные дувалы и куполообразные крыш строений, пятна кяризов и небольших оазисов.

В ожидании попутного транспорта на обочине дороги расположились крестьяне с домашним скарбом. Не спеша беседуют преисполненные важности и неторопливости старики. Кто помоложе приветствует нас улыбкой, кивком головы и охотно позирует перед камерой. Дремлет хозяин небольшой лавки, торгующей фруктами, чаем и зеленью. Пуста импровизированная чайхана — два-три грубо сколоченных деревянных стола под неприглядным, залатанным навесом, большой прокопченный самовар, ряды видавших виды фарфоровых заварных чайников.

На автостоянке выясняется, что у нашей машины какие-то неполадки в двигателе. Водитель отправляли на поиски механика.

К лавке неторопливо подошли двое кучи, поджарые и статные. Их свободные, длинные рубахи поверх шаровар опоясаны портупеей с полным патронташем. На ногах открытые сандалии из грубой кожи. Но лиц почти не видно: от переносицы до подбородка они закрыты свободным краем пропыленного дастара, и только из-под бровей влажной смолой сверкают острые глаза.

Дастар кочевники предпочитают любому другому головному убору, хотя на него и идет до десятка метров ткани. Зато чалма всегда защитит от ударов, а ее свободный край — от песчаных бурь.

За плечами у них ружья, и, глядя на небрежно болтающиеся из-за дастаров стволы, вспоминаю шутку моих кабульских знакомых, утверждавших, что кучи даже во сне не расстаются со своим оружием. Не знаю так ли это, но, во всяком случае, кочевники всегда считали, что сила племени зависит не столько от его численности, сколько от боеспособности. Поэтому оружие уже давно неотделимо в повседневной жизни от любого мужчины-кучи, так же как его шатер и дастар, верблюд и стадо овец.

говорит кочевники.

11 странным мог показаться один из путников. Из его дастара и дула «винчестера» торчали небольшие пучки цветущей колючки, нежный сиреневый цвет которой так не вязался с мрачной и грозной фигурой кучи. Но любовь к цветам — слабость кочевников. Она, наверное, вырабатывалась столетиями: постоянно видя унылый пейзаж, они вольно или невольно тянулись к этим прекрасным созданиям природы.

Подойдя к навесу лавочника, кочевники начинают с ним торговаться. Потом один из них снимает дастар, под которым оказалась стрижка «под горшок», и кладет в него несколько яиц и пригоршней чая. Вот еще одно применение традиционного дастара! Взглянув в нашу сторону, кучи не спеша подходят к машине и отлядывает возящегося у радиатора шофера.

— Хараб! (Сломалась!) — отрывисто буркнул один. Отойдя немного в сторону, они оба присаживаются на корточки и начинают наблюдать за действиями шофера и механика. Кажется, к самой машине они утратили всякий интерес.

Это был шанс поболтать с незнакомцами, но меня смущало одно обстоятельство. Во-первых, я не знаю пушту — родного языка афганских племен. Но, даже владея им, понимать кучи трудно. И не потому, что они словоохотливы. Дело в том, что кроме двух основных диалектов (восточного и западного) многочисленные племена и кланы племен имеют до полусотни различных говоров. Если же добавить к этому, что у каждого существует свой собственный запас слов, заимствований, сокращений и символов да к тому же своеобразная манера разговора, то мои сомнения станут читателю понятны.

Собрав в памяти весь нехитрый запас из пушту, стараюсь завести разговор с традиционных «как здоровье?», «как дела?», а потом «куда держите путь?». Не отказываясь от предложенных сигарет, кочевники прячут пачки куда-то за пазухи, и тот, что помоложе, начинает было отвечать, что, дескать, идем на восток, но его прерывает подбежавший босоногий паренек, который торопит к биваку.

— Пойдем! — кивают кочевники и мне.

— Ты учишься? — улучив момент, спрашиваю мальчика, но тотчас жалею о своих словах: охватить кочевников системой просвещения все еще чрезвычайно трудно, хотя уже предпринимаются энергичные меры для создания сезонных школ в районах их кочевьев.

— Нет, не учусь! — нимало не смутившись, отвечаю паренек и добавляет: — Но наших овец считать умею, запрягать верблюдов и разводить огонь тоже. Разве этого мало?

А потом, словно желая доказать, что это действительно очень много, показывает в сторону нашей нашей машины:

— Ты вот, небось, учился, а починить свою машину не можешь!

Приближаемся к небольшому биваку, в центре которого три пропыленных шатра. Но сейчас они не похожи на шатры — только несколько простых деревянных конструкций, покрытых черной шерстяной и войлочной тканью. Края палаток подняты вверх, и на земле видно все их нехитрое убранство: циновки, паласы, грубые ковры и полураспакованные тюки с домашним скарбом. Простота конструкции шатров, которые можно быстро и легко собрать, разобрать и погрузить на верблюдов и лошадей, — важный элемент, придающий особую мобильность кочевникам, располагающимся в шатрах только на ночлег, и нередко вместе с новорожденными ягнятами.

Поодаль от шатров сбились в кучу понурые овцы и козы. В поисках укрытия от солнца каждое животное норовит спрятать голову под брюхо соседа. Рядом овцами их непременные стражи — огромные, ростом добрых телят, псы с обрезанными хвостами и ушами «Чтобы предотвратить болезни и чтобы были злее», объясняют кочевники. Кажется, что зной разморил и собак, но, заприметив чужих, они легко срывают с места и с хриплым лаем, свирепо скаля желтые клыки сопровождают нас к своим хозяевам.

Кроме детей, собирающих верблюжьи колючки — основной вид топлива кочевников, никого не видно. Только у большого валуна, в нескольких десятках метров от палаток, сидя на корточках, разжигают костер несколько мужчин. Очертания их почти неразличимы — лишь и темные пятна на серо-желтом фоне каменистой пустыни.

Поприветствовав старшего, которого можно узнать не только по возрасту, но и по тому почтению с которым к нему обращаются остальные, пытаюсь завести с ним разговор. Видя мою беспомощность в пушту, старик начинает говорить на невероятной смеси пушту и дари. Но и это было спасением, и я остался признательным кучи за проявленные снисхождение и деликатность.

Хозяин приглашает разделить с ним чай; об отказе не может быть и речи, иначе я нанес бы тяжелую обиду: традиция гласит, что даже заклятый враг, если тот с миром вошел в шатер кочевника, должен быть встречен как гость.

Пиалы и приготовленный из муки грубого помола хлеб приносят женщины, но откуда они появились, так и осталось для меня загадкой. К костру подходит только одна из них, да и то только для того, чтобы передать необходимое к чаю. Лицо ее открыто и красиво. Длинные, собранные в пучок волосы приобрели то ли от хны, то ли от солнца рыжеватый отлив. Кстати, кочевницы стригут волосы редко, и лишь в дни траура. Тонкую фигуру в черных панталонах свободно облегает широкая длинная блуза красного цвета с вышивкой на груди и рукавах.

Потом она присоединяется к товаркам, продолжающим стоять шагах в десяти от костра и напоминающим о своем присутствии только тихим шепотом и тонким звоном ожерелий. На всех женщинах панталоны и разноцветные блузы — «камизы». Незамужних можно определить в основном по прическе: длинные гладкие волосы собраны в две косы.

Главное же, что объединяет всех кочевниц, это украшения — множество, в несколько рядов, медных и серебряных монеток; на некоторых из них изображены крылатые рыбы или феникс. Их руки украшают латунные кольца, запястья — браслеты шириной до 20 см. У некоторых браслеты и кольца соединены орнаментированными цепочками, и создается впечатление, что тонкие женские руки заперты в своеобразный панцирь.

Кочевники нередко вкладывают почти все сбережения в женские одежду и украшения, что, являясь показателем уровня семейного достатка, превращает женщину в своеобразный семейный банк. Обычно после свадьбы мужчина стремится сразу же приобрести столько украшений, сколько позволяет ему достаток, а то и залезает в долги.

Афганские кочевницы никогда не носили и не носят чадры и вообще в противоположность своим сестрам во многих оседлых районах отличаются гораздо большей независимостью и свободой. И это вполне понятно, так как они истинные хранители очага семьи кучи: присматривают за детьми, ухаживают за новорожденными ягнятами, ткут грубошерстные паласы, шьют одежду, вяжут шерстяные носки, расставляют и убирают шатры и, конечно же, готовят пищу. Кстати, прирожденные скотоводы, кучи мяса не любят и отдают предпочтение молочным продуктам, домашних же животных закалывают лишь в исключительных случаях. Редки в их шатрах овощи и фрукты, а чтобы разнообразить меню, женщины собирают дикие растения и ягоды.

Женщина к тому же всегда оставалась правой рукой мужчины в ратных делах, а многие из них прославили свое имя в период борьбы за независимость, когда кочевые племена стали ядром народного ополчения.

За пиалой крепкого, заваренного прямо на костре черного чая — зеленый кочевники пьют редко — узнаю, что семейство старика отстало от основного каравана и расположилось здесь, у Мукура, чтобы до наступления сумерек сняться и успеть догнать своих до ночи.

У афганских кочевников сохранилась объединенная семья, где глава определяется по возрасту и где обычай предписывает младшим беспрекословно подчиняться воле стариков. Даже свадьбы совершаются обычно внутри клана или племени, причем эти вопросы решаются родителями, которые договариваются о выкупе и процедуре бракосочетания. Правда, по обычаю, «жакавыль» («окрик»), юноша, оказавшийся не в состоянии добиться руки девушки, может подойти к шатру ее отца и несколькими выстрелами в воздух продемонстрировать свою преданность возлюбленной. После этого считается обязательным, чтобы старейшины племени вновь начали переговоры с отцом, и отказ может привести к вражде между семьями.

Старого кочевника отличает лаконичность и простота речи, выработанная, вероятно, за долгие годы жизни в кружении суровой и скупой природы. Нет в ней ни настороженности, ни недоверчивости, которую мы почувствовали в разговоре с его домочадцами у поста дорожной пошлины. Он прост и категоричен: ведь вокруг его семейство, его овцы, его шатры и его степь.

Во время чаепития нас окружают дети, среди которых и мой юный знакомый. Он выделяется особой осанкой среди нескольких косматых, чумазых пареньков и вставших чуть поодаль звенящих металлическими браслетами девочек с огромными настороженными глазами. Руки девочек выкрашены сурьмой. Оказывается, это тоже для профилактики от хвори.

Приглядевшись, можно заметить на шее у детей «тавизы» — амулеты. Их приобретают у попечителей мечетей и гробниц или привозят из хаджа вместе со щепоткой земли «святых мест». По поверьям, тавизы ограждают от несчастий, болезней и «дурного глаза». Но расспрашивать об этом не стоит, чтобы не вызвать обиду у владельцев тавиза.

Я решаю заснять детей на пленку, но не тут-то было. Когда камера затарахтела, девочек как ветром сдуло, и больше они не появлялись. Зато ребята с интересом косятся на кинокамеру, явно придумывая способ заполучить готовые фотографии. Все объяснения, что это невозможно, что надо сначала проявить и обработать пленку, напрасны.

— Тогда давай камеру! — ультимативно заявил мой юный друг, тот самый, который умеет считать овец и разводить костер.

Положение становилось крайне деликатным, но он и конце концов прав: ведь должен же я отблагодарить за угощение! Раздумывая, что же предпринять, решаю протянуть время и сменить кассету. Когда же киноаппарат открыт и ребята, наседая друг на друга и толкаясь, принялись разглядывать (что же внутри?), вдруг снова раздается авторитетное моего приятеля:

— Хараб! (Сломалось!).

Ребята закатились смехом. А камера и фотографии? О них сразу же все забыли…

Надвигается прохлада — верный признак приближения сумерек. Пора расставаться, да и хозяева начинают уже понемногу собираться в дорогу: женщины выносят из шатров паласы, скатывают их в рулоны и вместе с чайниками, горшками, керосиновыми светильниками кладут у шатров. Потом принимаются и за шатры: несколько человек вместе с детьми возятся с навесом, другие — с шестами. Мужчины сгоняют в стадо овен и верблюдов.

У машины я обнаруживаю заждавшегося механика, а водитель что-то бурчит о времени и дальней дороге. Я хочу расплатиться с Аятуллой (так зовут механика) но он остается неумолим.

— Когда-то я работал на строительстве шоссейной дороги через Саланг в Гиндукуше, — говорит Аятулла, — и всегда буду помнить ваших инженеров. Благодаря им я получил специальность автомеханика. И как память о тех днях храню вот это! — И он показал памятный значок в честь покорения Саланга: на латунной пластинке выбит въезд в высокогорный туннель.

— Когда встретите «шаурави» (советских), которые работали на Саланге, передайте привет! — И Аятулла приветливо машет на прощание рукой.

Водитель спешит, и он прав: до Кандагара предстою проделать не одну сотню километров, а сумерки идут по пятам. Все меньше становится стоянок кочевников, зато все чаще машина обгоняет их караваны.

За степенно вышагивающими одногорбыми верблюдами, нагруженными домашним скарбом, следуют лошади и ослы, а замыкают шествие отары овец в непременном сопровождении сторожевых собак. На шее у каждого верблюда на вышитой ковровой тканью сбруе, на ногах и попонах — небольшие колокольчики и их тихое позвякивание разносится далеко-далеко. На верблюдах и лошадях кроме скатанных палаток и домашнего скарба — нередко и рулоны перекупленных у ремесленников дорогих ковров, которые кочевники выгодно продают на городских рынках по пути следования. На своеобразных сиденьях, прикрепленных на горбах верблюдов, верхом восседают ребятишки. Покачиваясь в мерный такт шагов «кораблей пустыни», они вместе с ягнятами, курами и козлятами напоминают живых кукол из сказок. Все взрослые идут рядом с караваном.

Облик Калата, который считается центром проживающих в юго-восточных и южных районах кочевых племен, мало отличается от Мукура: те же дувалы, за которыми видны куполообразные крыши, потемневшие в сумерках пятна садов. У дороги несколько современных коттеджей. Но особенно выделяется внушительный массивный форт на большом каменистом холме.

Это Калате-гильзай — Форт гильзаев, игравший видную роль в период борьбы афганского народа за освобождение от персидского господства и впоследствии от экспансии британского империализма. Он контролировал движение между Кандагаром и Кабулом, не раз подвергался разрушениям, переходил из рук в руки и перестраивался. В 1738 г. Калат был разрушен Надиром Афшаром, а спустя 100 лет, во время англо-афганских войн, когда правительство британской Ост-Индии стремилось превратить Афганистан в буферное полуколониальное государство, англичане потратили немало усилий, чтобы, выстроив на холме Калата крупные фортификационные сооружения, контролировать всю обширную территорию между Кандагаром и Кабулом.

В значительной степени сохранив черты старой родо-племенной организации, кочевые племена всегда играли видную роль во внутренней жизни Афганистана. Их история неотделима от всей истории страны; в середине XVIII в. родо-племенная организация племен в значительной степени стала политическим ядром самостоятельного государства. С тех пор ни одно важное событие в жизни страны не обходилось без их участия.

Однако отношения племен с центральным правительством обострились, когда они враждебно встретили мероприятия по вовлечению кочевников в орбиту активной экономической жизни путем перевода их на оседлость.

И по сей день влияние родо-племенной верхушки кочевых племен, сохраняющих древнюю структуру семья — клан — племя, весьма значительно. В решении большинства аспектов внутренней жизни племенная знать опирается на джиргу. В переводе с пушту «джирга» означает «круг», «собрание», «совет». Это древнейший орган племенного самоуправления. Корни института джирги уходят в далекое прошлое. Выполняя три функции — законодательную, судебную и полицейскую, джирга издавна служила важнейшим инструментом в деле мобилизации сил для отпора врагу. Но она не является чем-то постоянно действующим, а собирается по мере необходимости. Члены совета — «джиргамары»— из числа старейшин и состоятельных лиц занимаются разбором ссор, конфликтов, споров, случаев нарушения обычаев, регулируют взаимоотношения с другими племенами и т. д. Джирга собирается либо во время стоянок кучи, либо в мечетях, либо на деревенских площадях, либо в «михманхана» — домах для странников, которые есть в любом селении.

Выступая на джирге, оратор в своей речи обязательно приводит выдержки из Корана, старинные пословицы и поговорки, обращается к образам народной поэзии. Все это служит критерием мудрости, определяет глубину познаний и подтверждает убедительность доводов. В то же время часто употреблять длинные общие фразы или говорить в резкой, грубой форме никогда не считалось достоинством, хотя и краткость далеко не всегда считается убедительной. Джирга длится до тех пор, пока не выскажутся все желающие. Ее решение объявляется от имени джиргамаров в присутствии всех заинтересованных сторон, после чего никто не имеет права его нарушать. Завершается собрание праздником с обильным угощением, спортивными играми, песнями и танцами.

При серьезных конфликтах между племенами джирги назначает миротворческий орган — «марака», который ведет переговоры с враждующими сторонами. В решение вопросов о взаимоотношениях племен, как правило не вмешивается даже правительство.

Свое решение местные и племенные джирги принимают на основании «пуштунвалай». У разных племен в различных районах положения этого кодекса имеют свои особенности. Афганец их должен уважать, отступление от них расценивается как тяжкий проступок. Одним из главных предписаний кодекса издавна была обязанность защищать родную землю. Чувства свободы и патриотизма всегда высоко ценились. При появлении общей опасности племена объединялись, давали клятву совместно бороться с врагом и до победы над ним забыть о собственной вражде. Чувство национальной гордости, пожалуй, самая характерная черта каждого афганца. Спросите вы даже самого бедного, одетого в лохмотья пуштуна, кто он, и тот с гордостью ответит: я — афганец. Говоря о себе, он нередко обобщает, подчеркивая: мы, афганцы…

Пуштунвалай предписывает «нынавати»— оказание обязательной помощи всякому, кто в ней нуждается. По обычаю, проситель может подойти к шатру кочевника и не садится на ковер хозяина до тех пор, пока его просьба не будет удовлетворена. В случае отказа честь и достоинство хозяина, отвергнувшего просьбу, останутся запятнанными надолго. Универсальностью нынанати пользуются для прекращения вражды путем либо посредничества, либо прямых переговоров. Если, подойдя к шатру, противник накидывает на шею верблюда веревку и в рот берет пучок соломы, то тем самым он демонстрирует свое миролюбие и намерение прекратить вражду. Потерпевший обязан в этом случае не только проявить великодушие, но и пойти на мировую без всяких условий.

Нашедшие отражение в пуштунвалае черты кочевников — гордость, непримиримость к обидчикам и оскорбителям — прослеживаются и в других случаях, в том числе в «бадаль хистыль». Он предписывает обязательную компенсацию за обиду, притом любой ценой, нередко вплоть до кровной мести. На почве бадаль хистыль кровная месть и вражда семей и целых кланов может переходить из поколения в поколение как наследство.

Однако, затронув этот обычай, было бы несправедливо поставить здесь точку. Ведь бадаль хистыль одновременно предусматривает прекращение вражды и кровной мести. Для этого родственники виновного должны передать наследникам жертвы одну или несколько девочек-подростков, что считается «платой за мир». Существует компенсация за убийство, ранение, увечье; ее размеры различны у разных племен. Иногда за убийство взыскивается «цена крови» — «хун». Выплата осуществляется наличными и скотом, причем за убийство женщины размер хуна меньше. Если же получивший компенсацию за убийство все-таки прибегнет к кровной мести, то он обязан не только возвратить хун, но и сам оплатить штраф. Кроме того, джирга может приговорить убийцу к смертной казни. Но он может избежать ее, если выплатит хун и на похоронах возьмет на плечи одну из сторон деревянных носилок, на которых на кладбище несут тело покойного, а перед погребением полежит в его могиле.

Хун выплачивают при потере ноги, руки, а также за убийство собаки кочевника; ножевое ранение в спину если преследуемый трусливо убегал, не компенсируется: такая рана — позор для самой жертвы. Однако во всех этих случаях уполномоченные виновного должны преподнести пострадавшему барана, а при убийстве к родственникам жертвы с таким подношением направляются две-три женщины из семьи убившего, что считается исключительно унизительным и для него самого, и для его родственников.

Самой же, пожалуй, примечательной чертой бадан хистыль является предписание отвечать добром на добро, и каждый новый знакомый становится для афганца другом. Именно поэтому среди них трудно встретит человека, у которого не было бы обширного круга знакомых. Встретившись на улице и оживленно беседуя на самой середине проезжей части, они долго расспрашивают друг друга не только о собственных делах и здоровье, но и о жизни многочисленных приятелей.

«Много и эмоционально написано в художественной литературе о романтической и независимой жизни кочевников, о свежем воздухе, которым они дышат. Действительность же другая, — писала как-то «Кабул Таймс». — Кучи ведут трудную, полную лишений жизнь и в ней нет ничего романтического. Это неграмотные скитальцы. Перед ними стоят большие проблемы».

Действительно, жизнь кочевников нелегка. Сами они все больше превращаются в анахронизм, тормозящий социально-экономическое развитие страны. Скот продолжает составлять основу любого кочевого хозяйства, но в последнее десятилетие все большую роль начинают играть смешанные скотоводческо-земледельческие хозяйства. Существует и особая разновидность кочевников — торговцы. До начала XX в. они держали в руках значительную часть всех торговых операций не только внутри страны, но и за границей, вывозя афганские товары в Индию и Среднюю Азию.

Постепенно утратив позиции в конкуренции с крупными торговыми компаниями, кочевники в определенной мере продолжают сохранять их во внутренней торговле. Однако в связи с расширением сети современных автомобильных дорог роль кочевников и в этом секторе все больше сокращается. Хотя и не совсем. Например, в Кандагаре мне довелось познакомиться с кочевником — владельцем парка мощных грузовиков.

Кучи поставляют на внутренний рынок овчину, шкуры, шерсть, войлок, каракуль, мясо и т. д. Прочны их связи и с оседлым населением; скупая скот, зерно, товары кустарного промысла, они реализуют их в Кабуле и других городах. Нередко кочевники являются для крестьянских хозяйств почти единственными поставщиками тканей, обуви, одежды и промышленных товаров. Кроме того, крестьяне берут у кучи в долг зерно и в результате попадают к ним в кабалу. Тогда кочевники скупают у них клочки земли и становятся землевладельцами.

Постепенное развитие капиталистической формы производства не могло не сказаться на структуре хозяйства кочевников, среди которых все более заметно проявлялась социальная дифференциация. Все явственнее проступали две крупные социально-имущественные группы: феодалы, владевшие большим количеством скота и ведущие спекулятивную торговлю, и кочевники, практически не имевшие собственного имущества. Именно они, зачастую не без труда преодолевая веками складывавшееся сознание, охотнее других шли на оседлость. Однако трудностей на этом пути еще немало, и решение вопроса о кочевниках-важнейшая часть основных направлений деятельности правительства демократического Афганистана.

…Справа у дороги — дорожный указатель: граница двух провинций. Скоро и пункт дорожной пошлины, к которому вплотную подходят покрытые сухой верблюжьей колючкой холмы. Оттуда уже рукой подать и до Кандагара.