Светлая полоска Тьмы

Глава 30. Одноклассники

Семь лет я потратил на бесплодные поиски отпрысков Энтаниеля, пока не вернулся к тому, с чего начал. Проверяя контакты Мирославы, я наткнулся на одну странность: некоторые из женщин ее Ветви по-прежнему опекали дочь Надежды Беловой. Что это — блеф, или отвлекающим манёвр, или же я чего-то не знал о ведьмах первого поколения. Вполне вероятно, некий инстинкт маскировал их под обычных людей, пока они не пройдут инициацию и не обретут Силу.

Я решил понаблюдать за Алисой, изучил ее окружение: одноклассников, учителей. Директриса школы, Антонина Ветрова, или Антония Винд, как ее звали на самом деле, была ведьмой Древа, этакий засланный казачок Мирославы. Она была слаба в Силе, всего лишь одиннадцатое колено. Вторая, Вера Серова, учительница начальных классов Алисы, приходилась Ветровой младшей сестрой. Видящей ее считать было нельзя, ибо она не прошла инициацию. Обе женщины поступили на работу прямо перед началом учебного года. Бывшего директора с помпой отправили на заслуженный отдых, а ведь он только год отработал на пенсии, и мог проработать еще пару лет, но нужно было расчистить место для ставленницы Мирославы.

Я не вмешивался. Было забавно наблюдать за попытками советницы подобраться к Алисе. Она опасалась появляться в моем городе, зато посылала других. Мне нравилось попугивать ее шпионок, не мог я отказать себе в этом маленьком удовольствии. К тому же Мирославу информировали о каждом таком инциденте.

Первого сентября я влетел в открытое окно директорского кабинета в облике ворона. Покружив над оторопевшей Ветровой, я приземлился на стол и уставился на нее немигающим взглядом. Когда струйка пота скатилась с ее виска, я прокаркал: "Ведьма, прочь!", и улетел. Наблюдая за детьми, я и сам стал потихоньку впадать в детство.

В основном я присматривал за Алисой в ипостаси ворона, иногда прикидывался кем-нибудь из учителей.

Тринадцатого сентября я сидел на ветке старого клена в вороньем обличье прямо напротив окна "1-А". Было солнечно и по-летнему жарко. Окна распахнуты. Рыжеволосая девчушка делила парту с прытким мальчишкой. Она время от времени вздрагивала, когда он дергал ее за кончик хвоста. В ответ она пыталась отдавить ему ногу, либо пихала локтем в бок, когда Серова смотрела в другую сторону. Малолетний хулиган ловко уклонялся и продолжал свои коварные ухаживания. Звали хулигана Вовкой, и соседка за партой интересовала его куда больше учебы.

После уроков Вовка потащился провожать Алису домой. Они жили в соседних микрорайонах, но близко друг от друга. Их высотки стояли на границе районов, разделенные трассой и посадкой вдоль нее. Вернув Алисе ранец, Вовка понуро побрел домой мимо ржавых конструкций детской площадки и полуразвалившейся песочницы. Я занял свой наблюдательный пост на балконе квартиры Беловых.

— Эй, Ворона! — услышал я голос еще одного Алисиного одноклассника и решил, что это он мне, но ошибся.

— Да пошел ты, Крот! — донесся до меня Вовкин ответ. — Чего тебе надо, придурок?

— Что, в Рыжую втюрился!? Жених и невеста, тили, тили тесто! — запел плотный мальчишка по фамилии Кротов. Трое его дружков подхватили дразнилку. Воронин сбросил ранец на землю и врезал Кроту под дых. Тот сложился пополам и заскулил — его дружки неуверенно отступили.

— Пошли прочь, уроды! — Вовка поднял горсть песка. — Еще раз увижу вас у Алискиного дома или услышу, как вы ее дразните, урою!

— Да пошел ты, Ворона! — выкрикнул один из прихлебателей Крота. Кулаки его были сжаты. — Кому нужна твоя Лиса рыжая!?

Вовка метнул в него горсть песка — попал. Ловкий малый.

— Тьфу, придурок, — сплюнул прихлебатель, протирая глаза.

Воронин развил успех: бросился к нему и сбил с ног. Они стали кататься по земле, мутузя друг дружку.

— Эй, пацанва! А ну брейк! — мужик в спортивном костюме подъехал к дому на обшарпанном "Москвиче". — Я сказал, разбежались! Уши надеру!

Подействовало, мальчишки расцепились. Вовка поднялся, схватил ранец и припустил к посадке. Его противники побежали в другую сторону. Суровый сосед пристально наблюдал за ними, пока те не скрылись за углом дома. Припарковав машину, он зашел в подъезд.

Спустя минуту донесся визг тормозов, приглушенный вскрик и удар, затем шум отъезжающего автомобиля. Я полетел в сторону дороги так быстро, как только мог, но опоздал. Темно-синий "жигуленок", в народе именуемый "шохой", на предельной скорости уносился прочь, но я успел рассмотреть его номер. Мертвое Вовкино тело лежало на обочине. Карие глаза удивленно смотрели в небо, под головой растекалась багровая лужа. Жаль мальчишку, из него мог выйти отличный воин, сильную личность видно с детства. Воскресить я его не мог, зато мог заменить. Я расценил это, как неплохой способ подобраться к Алисе. Сидеть с ней за одной партой — лучше, чем наблюдать с веток и балкона.

Приняв человеческий облик, я подхватил Вовкино тело и унес с дороги. Надо было торопиться, с каждым мгновением его мозг разрушался все больше и больше. Мимо не проехало ни одной машины — никто не заметил аварии. В посадке я попробовал его кровь и обернулся Вовкой. Войти в мертвое сознание — как в рушащийся дом попасть. Мне повезло, я успел скопировать личность мальчика и большую часть его воспоминаний. Я раздел его и похоронил под кустом дикой вишни. На могиле оставил отводящее глаза заклинание, привязав его к жизненной силе куста. Пока живо растение, труп не найдет ни зверь, ни человек. Одевшись в Вовкину форму, я вернулся к дороге за ранцем. Он валялся в кювете, одна лямка была оторвана. Подхватив его, я засыпал кровавую лужу придорожной пылью и пошел к дому, где жил мой прототип вместе с матерью и старшим братом.

Вечером пришлось выдержать шквал упреков Анны Егоровны, Вовкиной мамы:

— Горе ты мое луковое! Старший оболтус, и ты такой же! Где мне взять столько денег, чтобы ранцы каждую неделю покупать? А форма! Что ты с ней сделал? Опять подрался!?

Я просто молчал, глядя на нее щенячьими глазами. Из Вовкиных воспоминаний я знал, что спорить с ней — себе дороже, заведется еще больше. После той выволочки, я старался не доводить ее до истерик и упреков. Мне было искренне жаль эту женщину, брошенную мужем с двумя детьми. Она была хорошим человеком и не заслуживала такой жизни. Я стал для нее образцовым сыном: отлично учился, бережно относился к вещам и одежде, не требовал денег, был благодарен за все, что она для меня делала. Знаю, дети так не поступают, но каждая мать в душе мечтает иметь такого ребенка, а я относился к ней как к матери, которой был лишен.

Несмотря на то, что дома я был пай-мальчиком, в школе слыл отпетым хулиганом, хоть и учился отлично. Я продолжал пакостить директрисе, втягивая в свои шалости и Алису. Мы стали друзьями не разлей вода. Однажды я написали на двери директорского кабинета: "Ведьма". Бурая половая краска на белом смотрелась засохшей кровью. Надпись я вывел готическим шрифтом с характерными потеками. Толика магии, и от нее невозможно было избавиться. Сколько не закрашивали ее потом, каждое утро она проступала снова и снова. Алиса считала, что я обновлял ее по ночам, тайком пробираясь в школу. В конечном итоге дверь заменили новой, железной, покрытой лакированным деревом. Надпись появилась и там. С тех пор ее просто завешивали всякими объявлениями.

На выпускном мы устроили прощальный салют: забросили в директорский кабинет несколько петард. До пожара дело не дошло, но переполох был большой. Ветрова прекрасно знала, чьих это рук дело, но ничего не предпринимала. Мать Воронина она никогда в школу не вызывала. Какой смысл? За десять лет она научилась не обращать внимания на мои мелкие пакости, которые я устраивал не столько, чтобы позлить ее, сколько повеселить Алису.

После окончания школы я инсценировал аварию. Нашел тот же автомобиль и водителя, что сбил Воронина десять лет назад. Только теперь он не скрылся с места ДТП, а получил по заслугам.

Труп на месте аварии я изображал сам. Когда меня доставили в морг, раздели и оставили с биркой на ноге среди других покойников, я восстал из мертвых. Осмотрев присутствующую компанию, я выбрал тело молодого мужчины. Судя по повреждениям, он тоже погиб в автокатастрофе. Сделав надрез на груди трупа, я полил его своей кровью. Потом с помощью магии Крови трансформировал его в точную копию Воронина, даже анализ ДНК не выявил бы отличий. Я повесил на свое произведение бирку, что до этого прицепили к моей ноге, накрыл его простыней, поменял каталки и был таков.

На похороны я пошел, приняв облик Кротова, оставив того спать дома. Алиса не плакала, но смотреть на нее было больно: бледная, холодная, словно неживая, глаза, будто провалы в Бездну. Я подошел, обнял ее за плечи, прошептав соболезнования. Она не очнулась, продолжала смотреть в никуда.

— Все будет хорошо, — я крепко сжал ее руку.

— Скоро, — она перевела на меня безжизненный взгляд.

Я ушел, понимая, что совершил глупость, но по-другому поступить не мог. Я стал для нее опасен. Она больше не ребенок, а я даркос, жаждущий ее тела и Силы. У меня более не было сомнений, что она дочь Странника.

↑