Свифт

ДВЕ ЖЕНЩИНЫ

Ал. Дейч

«ДНЕВНИК для Стеллы» Свифт вел начиная с сентября 1710 г.

Иногда по два раза в день он делал короткие записи, излагая происшедшие события. Но иногда проходит 5–7 дней, и забитый делами Свифт не Находит досуга для того, чтобы заглянуть в дневник.

Рассказы о крупных и мелких событиях жизни перемешаны в этом своеобразном литературном произведении с нежным лепетом, где подруга называется МД (начальные буквы my dear — моя дорогая), а сам Свифт именует себя Престо (по-итальянски значит — скорый, так же как «свифт» по-английски). Нередко в припадке разочарования и хандры Свифт жалуется на свою суетную жизнь, мечтает быть скорей поближе к Стелле, к своему садику. Заботой дышат строки дневника, в которых он обещает писать разборчиво, безпокоясь о больных глазах Стеллы, или пишет, что шлет шоколад в подарок подруге.

Примерно с октября 1710 г. в «Дневнике для Стеллы» мы находим заметки о том, что Свифт посещает миссис Ваномри.

Мисиос Ваномри была вдовой одного голландца, переселившегося в Англию при Вильгельме III. Он умер в 1703 г. оставив жену, двух сыновей и двух дочерей. Вскоре сыновья последовали за отцом.

Эстер Ваномри привязалась к своему учителю. Пылкая, восторженная, она вслушивалась в его слова, и ее буквально ослепляло остроумие Свифта, эксцентричность и необычайность его суждений, новизна проводимых им взглядов.

Безусловно оригинальная и незаурядная натура, Эстер сумела понять и оценить своего учителя, который приходил в радушный дом Ваномри, погружаясь после жизни, полной козней и интриг, в какой-то другой свежий и самобытный мир.

Она делала успехи, прямо поражавшие Свифта. Меньше всего он думал что из этой новой дружбы с женщиной разгорится любовь. Ему хотелось, чтобы отношения, как и со Стеллой, оставались в пределах дружбы и некоторого духовного сродства.

…«Я нашел миссис Ваномри совсем расстроенною и ссорящеюся со своим мошенником управляющим. Она переезжает на другую квартиру довольно далеко от меня. Ее старшая дочь стала совершеннолетней и собирается в Ирландию, чтобы следить за своим имением и взять его в свои руки» (14 августа 1711 г.).

Эти заметки становятся в дальнейшем все реже, вое лаконичнее.

Чувствуется, что Свифт старается что-то скрыть от Стеллы, чтобы не волновать ее, чтобы не зарождать в ее душе подозрения.

Между тем Свифт стал замечать в Эстер Ваномри какую-то рассеянность, которую он не мог себе объяснить. Учение, которому она отдавала время с таким наслаждением, как будто больше не интересовало ее. Свифт сделал ей по этому поводу замечание, спросив о причине такой перемены.

Она со всей пылкостью двадцатилетий восторженной девушки призналась, что причиной был он, которого она страстно полюбила и что несмотря на все усилия, не может побороть этого чувства.

Свифт был удивлен и потрясен этим открытием. С юношеских лет он боялся такой привязанности к женщине, особенно если эта привязанность ведет к браку.

«Венера — красивая, добродушная женщина, была богиней любви, — пишет Свифт. — Юнона — ужасная дрянь — была богиней брака. Они были смертельными врагами между собой.» И еще:

«Что делается на небесах — мы не знаем, но нам говорят очень точно о том, чего там не делают: там никто не женится и никого не выдают замуж».

Избегая силков любви и брака, Свифт постарался обратить это в шутку, Доказывая смешные стороны любви, стараясь даже внушить Эстер отвращение к ее чувству.

Свифту было сорок пять лет, ей только двадцать. Насмешки его не действовали, она не только отстаивала свою любовь, но всячески оправдывала ее. Серьезные убеждения Свифта также не принесли плодов.

В конце концов, постоянно встречаясь с ней, он сам поддался этому чувству и откликнулся на признание Эстер поэмой, в которой назвал свою героиню Ванессой, а себя Каденусом (переставленные слоги слова «деканус» — декан.) В этой поэме он призывал Эстер. Ванессу остаться в рамках дружбы, но пылкий тон поэмы, писем и стихов, написанных в ее честь, лишь разжигал пыл девушки, день ото дня все больше любившей, все больше привязывавшейся к Свифту.

Ванесса предложила ему свою руку и состояние. Но он, к несчастью, губительно совмещавший, в своем сердце две привязанности— к Стелле и к Ванессе — отказался от этого брака. Большое состояние Ванессы, разумеется, не могло никак подкупить этого бескорыстнейшего человека.

С апреля 1712 г. в «Дневнике для Стеллы» заметны большие перемены. Раньше он писал своей подруге дважды в день, теперь он пишет гораздо реже и в конце концов прекращает форму дневника.

Письма, которые он предназначает для Стеллы, он адресует теперь ее приятельнице миссис Дингли.

Он не мог притворяться в чувстве, которое испытывал к другой, и поэтому он не мог писать письма Стелле.

Мучительная близость с Ванессой, тяжелое сознание, что преданность Стелле подорвана, трагическая двойственность чувства — вое это накладывает отпечаток на впечатлительную натуру Свифта, расшатанную нервной работой этих лет. Головокружения и обмороки, терзавшие его с детства, теперь появляются все чаще. Мнительный Свифт прислушивается к болям, ему кажется, что близится смерть, что силы его совсем подорваны.

Вот почему Свифт охотно покидает Лондон. Он хочет отдохнуть вдали от кипучей жизни столицы, он надеется, что разлука с Ванессой положит конец- их отношениям.

Но не успел он совершить переезд ив Англии в Ирландию, как он выказывает тоску по Ванессе. Приехав он пишет ей: «Я думал, что умру от горя и пока кругом все заняты моей отправкой в деканат, меня осаждают самые печальные мысли».

Встреча со Стеллой возобновила их отношения на основе той же дружбы и нежности. Но он с грустью заметил, что красота ее несколько увяла. Помимо его воли воспоминание об Эстер Ваномри. Ванессе мучает Свифта и диктует ему нежные письма к ней.

Почти с радостью откликается Свифт на настоятельные просьбы друзей ториев вернуться хоть на время в Лондон.

Снова понадобилось его перо, для того, чтобы защитить добытый с таким трудом мир от злобных выпадов битов. Свифт пишет трактат в защиту Утрехтского мира, он создает несколько злых памфлетов, уничтожающих вождей вигов.

Но не те времена, чтобы эти безымянные памфлеты встретили поддержку большинства. Общественное мнение уже настроено против ториев, которые, как будто осуществили все, что им было предначертано: они привели к заключению мира. Репрессии обрушились на типографщика и издателя памфлета.

Кризис партии ториев и торийского правительства был тем опаснее для него, что расхождение между Оксфордом и Болингброком становилось все глубже и Непримиримее.

Тщетно Свифт делает новые попытки урегулировать отношения между двумя министрами.

Видя, что это ему не удается, Свифт возвращается в Ирландию.

И снова его вызывают в Лондон. Живя в поместьи у одного из своих друзей он пишет «Мысли о современном положении дел», в которых вменяет министрам в вину христолюбивые интриги, губящие страну.

Хитрый и ловкий лорд Болингброк, наконец, одержал верх над лордом Оксфордом и тот был удален.

Оксфорд писал Свифту: «С 25 июля 1714 г. я уже лишен всякой власти. Как только устрою свои личные дела, я уеду к себе в имение в Герфорд. Если вы не устали еще от наших свиданий, я умоляю посвятить несколько дней тому, кто нежно вас любит. Я думаю, что из всей той массы, откуда бог вытащил наши души, ваша и моя ближе всего подходит одна к другой».

В те же дни Свифт получил другое письмо, от леди Мэшэм: «Сообщаю вам, что королева, наконец, победила «Дракона» (прозвище Оксфорда). Можете ли вы в такую минуту, вы, который так много сделали, Так старались, можете ли вы расстаться с нами и уехать в Ирландию? Нет, это невозможно. Ваша доброта неизменна, и я. знаю, что самое большое наслаждение для вас — помогать тем, кто нуждается в вашей помощи. Дорогой друг, оставайтесь и не думайте; что мы все такие, как этот человек, который не слушал никаких советов и хотел поступать только по своему. Сейчас я больше ничего не могу сказать, я должна отправиться к королеве, здоровье которой меня беспокоит… Мы все очень преданы вам».

Это письмо от женщины, которая способствовала назначению и падению министров, открывало для Свифта большие перспективы и не могло не льстить его честолюбию.

Но несмотря на это, он ни минуты Не колебался между призывом, свергнутого друга и приглашением находившихся у власти.

Свифт уехал в поместье Оксфорда.

Недолго торжествовал победитель Болингброк. Первым его делом была интрига в пользу отмены акта о престолонаследии и передачи трона претенденту из дома Стюартов.

Но платы Болнигброка потерпели фиаско. Первого августа 1714 г. неожиданно умерла королева Анна. Акт о престолонаследии 1701 г. обходил сына Якова 11 и его ближайших родственников и утверждал право на наследие престола за Софией Ганноверской, правнучкой Якова I с ее потомством. Таким образом католические представители династии Стюартов отстранялись от прав на английский трон. Акт о престолонаследии устанавливал общий принцип, что корону Англии может носить только член англиканской церкви.

София Ганноверская умерла еще до королевы Анны, и на престол согласно акту 1701 г. вступил сын Софии, Георг I, курфюрст Ганноверский. Это означало коренную перемену в политике, и дальновидный Свифт не мог этого не предвидеть.

Действительно, министерство пало. Болингброк, принявший участие в заговоре якобитов, стремившихся возвести на престол сына Якова II Стюарта, спасаясь, бежал во Францию, где решил укрыться от грозившей ему опасности. Оксфорд был брошен в тюрьму Тоуер. Против бывших министров готовился судебный процесс.

Торжествующие виги мстили ториям за свое былое поражение. Среди самих ториев произошел раскол. Некоторые из них, боясь возвращения Стюартов и реставрации католицизма, содействовали победе вигов на парламентских выборах. В Верхнюю палату были назначены новые вигские пэры, что обеспечило им большинство и в палате лордов.

Свифту нечего было делать больше в Англии. Он решил отправиться в Дублин, в свой декант.

Арбэтнот сообщал писателю Попу: «Я получил письмо от Свифта. Он все также благороден и хотя побежден врагами, но сохраняет гордость и готовится к защите».

Провал всех личных планов Свифта, крах надежд на перемену положения, несчастья, которые обрушились на его друзей — все это подорвало его здоровье. Он заболел.

Лежа в постели, в октябре 1714 г. он с грустью в стихотворных строфах описывает свое положение: «Оторванный от друзей, я один, и около меня нет никого, кто бы позаботился обо мне».

В этот год (1714) он почти не писал Стелле, изнывавшей в своем уединении. За время его путешествия по Англии мы не (находим никаких следов переписки его со Стеллой, в то время как он довольно часто встречался с Ванессой. Стелла, возмущенная его поведением, также не писала Свифту, возможно уже заподозрив что-нибудь и изнывая в муках ревности.

В 1714 г. умерла миссис Ваномри, оставив после себя небольшое наследство. Уезжая из Лондона, Свифт невидимому боялся, чтобы Ванесса не последовала за ним в Ирландию.

Он пишет ей: «Я получил ваше письмо с последней почтой, и раньше, чем этот ответ дойдет до вас, я буду уже на дороге в Ирландию. Если вы поедете туда, я смогу видеть вас очень редко. Это не такое место, где можно было бы жить свободно. Там все и всех знают. Я увижу вас вероятно в Лондоне зимой. Нужно ждать, что принесет нам судьба, хотя она не всегда делает то, что мы бы желали».

Но Ванесса была слишком страстной натурой для того, чтобы оставаться вдали от человека, которого она боготворила. Она вместе с сестрой уехала в Ирландию и явилась в Дублин.

Холодность приема Свифта, пораженного ее приездом, глубоко задела Ванессу.

Он поспешил удалить ее в унаследованное ею поместье, обещая часто навещать ее. Но как только Ванесса уехала из Дублина, он придумывал различные предлоги для того, чтобы возможно реже видаться с Ванессой. При этом он выдвигал причины, поразившие ее и не подходившие к общему образу мыслей Свифта.

Ванесса написала Свифту письмо резкое и убедительное: «Вашим принципом было всегда делать то, что вы считали справедливым, не. заботясь о том, что скажет свет. Почему же вы не следуете этому правилу теперь? Что дурного, если вы будете навещать несчастную? Вы знаете, что ваше презренье делает мою жизнь (невыносимой. Вы научили меня ценить вас, и вы же делаете меня несчастной. Умоляю вас, будьте тем, кем вы были раньше — нежным и снисходительным другом».

Ответ Свифта был попрежнему сдержанным и рассудительным:

«Я получил ваше письмо, когда у меня было много гостей. Оно тай смутило меня, что я не знал ни что я делаю, ни что я говорю. Здесь уже ходят слухи о том, что я влюблен в какую-то молодую особу и даже называют вас по имени. Я страшно боялся сплетен этого ужасного города, оттого я и говорил вам, что в Ирландии мне очень редко придется видеть вас. Если мы будем осторожны, сплетни в конце концов прекратятся…».

Но осторожность не подходила к той сильной страсти, которую испытывала Ванесса. Она продолжает посылать письмо за письмом. «Тогда Свифт принял строгий тон, который сделал Ванессу еще более несчастной.

Она одиноко томилась в своем поместье, хороня надежды» с которыми стремилась в Ирландию и сочиняла лирические стихи, полные страсти к человеку, которого она к несчастью полюбила глубоко и нежно.

Ряд огорчений ожидал Свифта по его приезде в Дублин, Город был в большом волнении.

Торжествующие виги дышали местью против ториев, действовавших в свое время против них гораздо сдержаннее. Свифт, о котором знали, что он был близок к павшим министрам, подвергался всевозможным насмешкам и оскорблениям, когда он проходил по улице.

Лишний раз узнал он. силу неблагодарности. Те лица, которые сохранили благодаря ему свои места при торийском министерстве, теперь, держа нос по ветру, предпочитали отвернуться ют него или даже открыто объявляли себя его врагами.

В день его приезда в Дублин на дверях собора св. Патрика неизвестными лицами была приколота афиша с пасквилем на Свифта. В этом пасквиле его называли безбожником и предателем своей партии.

При его вступлении в должность декана окружавшее духовенство оказывало ему сильное противодействие. Прошло много времени пока окружавшие убедились в его честных намерениях и в его бескорыстии. Все трудности и недоразумения понемногу уладились. Он приобрел достаточное влияние на причт.

Однако сознание, что для него больше нет места в политической жизни мучило. Свифта и лишало его душевного равновесия.

Сведения о друзьях, попавших в немилость нового короля и даже под суд, также причиняли ему немало огорчений.

Суд над Гарлеем-Оксфордом приговорил бывшего министра к заключению в Тоуер.

Узнав об этом приговоре Свифт написал Оксфорду письмо, в котором настоятельно умолял о разрешении отправиться с ним в тюрьму: «Я в первый раз обращаюсь к вам с просьбой, для себя самого, если вы откажете мне, то это будет ваш первый отказ на мою просьбу. Я считал и считаю вас самым способным и самым преданным стране министром, человеком, который больше всего любил свое отечество, и я именно таким описал вас для потомства, несмотря на злобу ваших врагов. Я знаю, с каким уважением относится к вам общественное мнение. Хотя мужество, с которым вы относитесь к преследованию ваших врагов, удивляет всех, я не удивлен, так как знаю, что никакие испытания не могут повергнуть вас в уныние» (19 февраля 1715 г.).

Разумеется, общество такого друга в тюрьме могло бы быть лучшим из того, чего желал в своем положении Оксфорд, но он был слишком великодушен, чтобы согласиться на предложение Свифта.

В течение четырех-пяти лет мы не находим в жизни Свифта никаких крупных событий. Он живет в Дублине, добросовестно. исполняя свои обязанности декана собора св. Патрика.

Он много читает и работает для себя в этот период своей жизни. Сохранился список книг его библиотеки, свидетельствующей о серьезности и изысканности его литературных вкусов. Он не пишет политических памфлетов, и его сатирический ум (находит в себе применение в курьезных проповедях, произносимых деканом Свифтом с серьезным видом. Эти проповеди, которые несомненно принимались прихожанами всерьез, представляют собой не что иное, как остроумнейшее Издевательство над педантическим построением проповедей заслуженных церковных ораторов.

Едва ли не лучшим образцом этого жанра Свифта может служить «Проповедь о спанье в церкви».

Свифт начинает эту проповедь с цитаты из «Деяний апостолов» (глава XX, стих 9): «…И там сидел у окна некий молодой человек, по имени Евтихий, впавший в глубокий сон, и пока Павел говорил проповедь, — он, погруженный в сон, упал с третьяго яруса и поднят был мертвым».

После этого Свифт переходит к самой проповеди, с неподражаемым юмором высмеивая привычку своих прихожан спать в церкви:

«Я умышленно выбрал эти слова, чтобы отвлечь, если возможно, часть этой аудитории от получасового спанья, для которого это место в это время дня признано чрезвычайно удобным…

«Несчастный случай, происшедший с этим юношей далеко не в достаточной степени обескуражил его преемников, но так как современные проповедники, хотя и превосходят св. Павла в искусстве располагать людей ко сну, но значительно ниже его стоят в совершении чудес, то люди стали очень осторожны в выборе безопасных и удобных мест и поз для отдыха, без риска для своей особы…

«Проповедник, бросив с кафедры взгляд вокруг себя, не может не заметить, что некоторые лица постоянно шепчутся и своим видом и жестами заставляют подозревать, что они в это время клевещут на своих соседей. Другие стараются найти смешное в том, что они слышат и с большим умом и юмором вызывают взрыв смеха.

Но все это ничто в сравнении с поступком тех, кто приходит сода, чтобы спать. Опиум действует не таким усыпляющим образом на многих людей, как послеобеденная проповедь. Постоянная привычка привела к тому, что слова проповедника превращаются для них просто в род отдаленного звука, сильнее которого ничто не может убаюкать их чувств. А что именно звук проповеди усыпляет их умственные способности ясно видно из того, что они все аккуратно просыпаются по окончании проповеди и с большим благочестием.

Все эти замечания могут иметь значение для людей, когда они не спят, но что делать со спящим? Каким способом держать его глаза открытыми? Будет ли он поколеблен соображениями об общественной вежливости? Мы знаем, что спать в обществе является вообще признаком плохого воспитания; между тем утомительная докучливость многих болтунов сделала бы это более простительным, чем самая скучная проповедь. Разве по вашему это малый труд просидеть четыре часа, глядя на пьесу, где все добродетели и религия открыто подвергаются поруганию? И разве нельзя полчаса послушать, когда говорят в защиту того и другого? Разве это поступок судьи (я имею в виду хорошего судью), слушать одну сторону дела и спать когда излагается другая?

Я считаю, что это неприличное отношение большею частью происходит от того излишества и невоздержанности, которым люди поддаются в этот день. Люди делят время между богом и своим чревом, — раз они после обжорливого обеда идут с притупленными чувствами в дом божий, чтобы спать».

Разумеется такими сатирическими проповедями не мог утешиться могучий ум Свифта. Он жаждал несравненно большего поля деятельности, и в этих проповедях с церковной кафедры звучала несомненно ирония по отношению к тому неприятному для него ремеслу священника, на которое он был обречен».

Казалось, Свифт был рожден для того, чтобы вести при помощи своей неукротимой воли за собою людей. Но куда и кого мог повести он с помощью затхлых евангельских текстов или того затуманенного «эзопова языка», к которому ему нужно было прибегать для выступлений с церковной кафедры?

Личные огорчения и неудачи, поиски новой общественной деятельности сделали Свифта еще более чутким к нуждам народных масс, для которых он должен был являться «пастырем духовным». Он охотно занимается благотворительностью. Из своих доходов, теперь довольно значительных, он выделил третью часть на помощь беднякам. С методичностью и аккуратностью, вообще свойственной Свифту, он с небольшими средствами оказывал порядочную поддержку беднейшему дублинскому населению. Он создал род ссудо-сберегательной кассы, раздав пятьсот фунтов стерлингов взаймы суммами от пяти до десяти фунтов стерлингов. Эти деньги ой давал разным ремесленникам для организации или развития их предприятий. Когда деньги возвращались, он давал их другому лицу, и вся основная сумма почти всегда была в расходе. Он не требовал никаких процентов за эти ссуды, — и единственным условием для их полпенни было поручительство какого-нибудь лица, достойного доверия. Таким образом этот свифтовский фонд не иссякал, и как скромен он ни был, многие лица по свидетельству дублинского друга Свифта Шеридана, обязаны были началом своего благополучия Свифту.

Так постепенно Свифт, встреченный недружелюбно ирландским населением Дублина, располагает к себе окружающее общество. В деканате он создает оживленный кружок, группируя вокруг себя ряд знакомых и друзей. Он является центром остроумных и глубоких бесед, и Стелла принимает участие в скромных обедах деканата. Она попрежнему — близкая приятельница Свифта, но не больше. Все ее надежды соединиться навсегда с любимым человеком узами брака терпят категорический отпор со стороны Свифта.

Стелла глубоко страдала в эти годы. Сперва записи Свифта в Дневнике относительно миссис Ваномри и ее дочерей, его охлаждение к ней вселили в Стелле подозрения, которые усилились после приезда Ванессы в Дублин.

Мучимая ревностью, Стелла написала в это время поэму «Ревность» в которой описывает свое душевное состояние. Гордость не позволяла ей просить у Свифта каких-либо объяснений. Глубокая меланхолия овладела ею, здоровье расстроилось до такой степени, что вскоре друзья стали опасаться за ее жизнь.

Свифт узнав об этом, обвинил себя в ее болезни. Он почувствовал несправедливость своего отношения к Стелле. Казалось прежняя нежность воскресла в нем. Он попросил своего друга, Аша, епископа Клогерского, объясниться от его имени со Стеллой.

Стелла высказалась откровенно, что она, несмотря на неодобрение общества по отношению к ней, мирилась с тем положением, в котором находилась, только потому, что считала, что лишь недостаток средств мешает их браку. Она очень удивлена и огорчена, что Свифт не подумал об их браке теперь, когда он получил деканат. Мало того, — он переменил отношение к ней, ей приходилось считать себя жертвой несчастной любви и своего доверия, и она желает только смерти, которая избавит ее от страданий.

Епископ Клогерский передал Свифту слова Стеллы и посоветывал своему другу исполнить то, что Стелла считала в праве требовать от него.

Свифт был совершенно, подавлен тем мучительным положением, в которое попал благодаря этому странному двоеженству. Ванесса пылко преследовала его своими нежными умоляющими письмами, растравляя его сердце. Свифт чувствовал, что он и ей причиняет тяжелые страдания… По временам он должен был приезжать к ней для того, чтобы хоть несколько успокоить ее.

Итак, Стелла, наконец, добилась согласия Свифта жениться на ней, хотя он и поставил условие, что они будут жить врозь как и прежде и что их брак останется в тайне.

Стелла согласилась на такой брак, побуждаемая ревностью, а возможно боязнью, что в случае отказа Свифт женится на ее сопернице.

Этот эпизод в жизни Свифта получает различное освещение у его биографов. Некоторые из них украшают тайный брак Свифта и Стеллы романтическими подробностями, описывая, как епископ Клогерский без свидетелей и документов в 1716 г. обвенчал их. Другие биографы отрицают самую возможность такого брака, настаивая на старой версии, что Джонатан и Стелла были незаконнорожденными детьми Темпля. Они приводят в доказательство своих слов легенду, что Свифт после совершения брака сказал: «перед вами несчастнейший из людей, но никогда не расспрашивайте причину его горя».

Если Свифт (по другому варианту епископ Клогерский), и сказал эти слова, то вероятно, потому, что этот брак ставил непреодолимое препятствие между ним и Ванессой.

Прямолинейная честность и резкость, свойственые Свифту, диктовали, ему необходимость раскрыть всю правду Ванессе. Но его сдерживала боязнь каких-либо страшных эксцессов со стороны страстно любившей его женщины.

Свифт стал еще сдержаннее и холоднее по отношению к Ванессе. Убитая отношением к ней Свифта, она жила в полном уединении в своем поместье в Сельбридже.

Декан Винтер и доктор Прейс, впоследствии архиепископ Кешельский добивались руки Ванессы. Свифт думал, что она наконец согласится выйти за кого-нибудь из них замуж. Однако Ванесса выпроводила всех своих претендентов. Ее душа стремилась к Свифту, она писала ему письма, полные любви, а его молчание и холодность только разжигали пожиравшее ее пламя.

Мало писем дошло до нас от этого периода. Они все были из предосторожности сожжены друзьями Свифта.

В одном из сохранившихся писем, относящихся к 1720 г. уже после брака Свифта со Стеллой, о котором Ванесса еще не знала, последняя пишет:

«Простите, что я опять надоедаю вам своими жалобами, но что мне делать? Сердце мое разрывается от невыразимой тоски и горя из-за того, что вы меня покинули. Десять ужасных недель прошло с тех пор, как я (видела вас в последний раз и за все это долгое время я не получила от вас ни одной записочки, ни одного слова извинения. Неужели вы меня забыли? Вы хотите вашей небрежностью заставить. меня разлюбить вас? Я не могу упрекать вас за это, так как я сама с грустью и стыдом чувствую, что являюсь причиной неприятных и тяжелых для вас размышлений. Но должна вам сказать, что ни ваши искусные старания, ни годы, ни случайности Не в состоянии будут ослабить мою страсть. Чтобы вы не предприняли, если бы даже отослали меня на край света, я не могла бы растаться с мыслями о вас».

Таким же тоном проникнуты и другие, дошедшие до нас письма Ванессы:

…«Я родилась со страстными душевными порывами, которые соединились все в одну невыразимую любовь мою к вам. Любовь моя не только наполняет мое сердце, каждая частица моего существа проникнута ею. Умоляю вас, скажите мне, что заставило вас так измениться ко мне? Нет, лучше не говорите, так как я тогда перестану жить».

…«Беспокойная душа не может вынести уединения. Днем и ночью у я думаю о Каденусе, который не думает обо мне. Сжальтесь надо — мной, и выкажите хоть немного нежности, если вы не хотите, чтобы я сошла с ума. Вы может быть хотели бы, чтобы я была религиозной, в надежде, что я тогда посвятила бы себя всецело богу, но это тоже не спасло бы вас, т. к. вы были бы все равно единственным божеством, которое я бы боготворила. Какие могут быть признаки у божества, которых не было бы у вас? Для меня вы вездесущий, я нахожу вас везде, и ваш образ всегда у меня перед глазами.

Расчеты Свифта на то, что время и его равнодушие, которые он старался выказать Ванессе, если не убьют ее любовь, то ослабят ее, — не оправдались. Движимый жалостью и смешанным чувством сострадания и любви, Свифт снова меняет свое отношение к ней. Он стал отвечать на ее письма, приняв тон если не влюбленного, то во всяком случае нежного и сострадательного друга.

«Наконец, я урвал несколько минут, чтобы написать вам, — сообщает Свифт Ванессе. — «Вы не можете себе представить сколько народу беспокоит меня целый день, а избежать этого нельзя. Не сердитесь, если я не пишу, вам так аккуратно, как бы хотел. Обвиняйте в этом мою судьбу и верьте, что чувствую к вам все то же уважение и ту же дружбу которые всегда испытывал к рам, и которые сохраню по отношению к вам всю жизнь. Вам обеим[3] нужно развлекаться, ездить верхом, гулять, а (не сидеть все время в маленьком кресле у камина, уткнув локти в колени. Побольше бывайте на свежем воздухе, одевайтесь теплее и если вы испортите свою кожу, то вспомните, что Иов сказал, что человек отдал бы свою — кожу, чтобы сохранить жизнь. Впрочем, оказал ли это Иов или дьявол, неизвестно… Вчера у меня было человек десять гостей, обоих полов, и я смертельно скучал. Все они кажутся мне смешными и невыносимыми, или же меня обуял сплин, что в сущности одно и то же (15 октября 1720 г.).

…Советую вам больше беречь ваше здоровье, бывать в обществе, гулять, развлекаться, иначе сплин овладеет вами. Это самая дурацкая и самая неприятная болезнь. Каденус уверяет вас, что уважает вас, любит и ценит больше всего остального в мире и будет делать это до конца своей жизни, но вместе с тем просит не делать себя несчастной и его также из-за химер. Мудрецы всех веков считали всегда, что нужно брать от жизни то, что она дает и пользоваться всякими невинными удовольствиями. Устройте ваши дела, бросьте этот противный остров (Ирландию) и все будет хорошо. Будьте уверены, что ваш друг никого в мире так не любил, не уважал и не обожал. как вас.

«Я не пил больше кофе, с тех пор, как расстался с вами и вероятно не буду его пить, пока не увижу вас снова. Единственный хороший — кофе, это ваш. Нигде больше такого нет (15 июля 1721 г.).

Все остальные уцелевшие письма Свифта к Ванессе, относящиеся к этим годам сохраняют тот же стиль. Он пишет ей, что любит только ее одну на свете, но вместе с тем просит не предаваться «химерам» и всячески противиться ее предложению вступить с ней в брак.

Пройдет еще немного времени, и Ванесса узнает всю правду об отношениях Свифта со Стеллой. Пока же, тайна скрыта от Ванессы. В маленьком Сельбридже томится большой тоской значительная, интересная женщина, которой выпал несчастный жребий полюбить гениального, и обаятельного мучителя Свифта.

Свифт делит свое время между чтением или литературными работами, между литературными беседами, вечерами и опостылевшей ему церковной службой.

Он собирал у себя в доме дублинских литераторов, и кружок остроумцев, и старался итти путями некогда славного Лондонского «Клуба Мартина-писаки».

В шутливых поэтических состязаниях особенно подвизались Свифт Шеридан и Делэии. Они обменивались колкими экспромтами и сатирическими эпиграммами. Друзья ссорились между собой и быстро мирились, научившись прощать Свифту его высокомерие и больное самолюбие.

В эту пору в мозгу Свифта прорастает зерно великого замысла. Он хочет написать пародию на те диковинные книги — описание путешествий, которые стали очень модным литературным товаром в его Дни.

Как знаменитый испанец Мигуэль Сервантес хотел своим дон Кихотом лишь высмеять напыщенные бредни рыцарских романов, — точно также и Свифт ставил себе лишь скромную цель осмеять современных ему путешественников-вралей.

Так возникли знаменитые «Путешествия Гулливера», обессмертившие Свифта, книга, в которой все временное и современное подано в широком плане гневного протеста против тирании, хищничества, предрассудков и варварских приемов придворных и политических сфер.

Сколько бы он не зарекался не интересоваться больше политикой, он слишком общественный человек, болеющий интересами и скорбями обездоленных, для того, чтобы забыть о той борьбе, которую нужно вести за лучшее будущее.

Это лучшее будущее носится для Свифта где-то в густом и непроницаемом тумане. Он слишком логичный и реальный человек, чтобы верить в утопические блаженные страны. Но он пользуется утопическими вымыслами великого француза Рабле, Сирано де Бержерака, Томаса Мора как прототипами, и на знакомой для него канве вышивает свои узоры.

Этот измученный жизнью и людьми человек, загнанный в ирландскую нору, меньше всего хочет развлекать людей. Он желает их «раздражить, оскорбить».

Медленно, страница за страницей создается — гигантская эпопея. Лемюэль Гулливер странствует по диковинным краям, и из страны Лилипутов попадает в страну Великанов, от Великанов в другие страны, где всюду борьба высших и низших, вражда, ненависть…