Свифт

ЗАЩИТНИКИ ИРЛАНДИИ

Ал. Дейч

С ПРИХОДОМ на английский престол ганноверского курфюрста Георга I виги в течение ряда лет сохраняют большинство в парламенте и стоят у кормила власти.

Хотя Георг I, жил большей частью в Англии, оставив в Ганновере наместника, но он чувствовал себя гораздо! больше германским монархом, чем английским. Он интересовался делами своего курфюршества и вмешивал в них Англию. Совершенно не владея английским языком, он не мог присутствовать на заседаниях совета министров и почти совсем отстранился от правления. Вместо короля председательствует первый министр. Роберт Уолпол свыше двадцати лет возглавляет вигский кабинет. Уолпол является представителем торговые и промышленных интересов Англии и всеми мерами добивается вигского преобладания в парламенте.

Палата общин меньше всего являлась истинной выразительницей мнения английского народа. Крупные торговые города вроде Манчестера и Бирмингема, неимевшие представительства в палате общин раньше, не получили его и теперь, тогда как жалкие, местечки, испокон веков дававшие своих представителей в парламент продолжали посылать своих делегатов. Таким образом половина палаты общин была представлена «гнилыми местечками», общее число избирателей которых определялось пятью-шестью тысячами человек. Сотни же «тысяч жителей больших городов совсем не имели голоса. Таким образом торгово-промышленная верхушка была почти совершенно лишена представительства в парламенте. Палата общин представляла к тому же крайне неравномерно лишь небольшую часть населения (на восемь миллионов жителей Англии насчитывалось едва полтораста тысяч избирателей). Члены парламента охраняли тайну прений в парламенте, и т. н. «народные представители» не были обязаны отчитываться перед своими избирателями.

Система подкупов, т. н. «коррупция» была в полном ходу при Уолполе. Главное орудие политики этого хитрого и циничного премьер-министра было — торговля «гнилыми местечками» и депутатскими голосами. Роберт Уолпол с гордостью говорил, что он знает сколько стоит подкуп каждого человека. Кандидаты в парламент подкупали своих избирателей на средства, отпущенные богатыми вигами, министры подкупали членов парламента, раздавая им синекуры, премии и пенсии. При первом парламенте Георга I половина всех депутатов получала правительственные субсидии.

Вигские министры, пользуясь своим положением, грабили плательщиков налогов и брали жирные куши с торговых, банковых и колониальных прибылей….

С приходом к власти Уолпола (1721) начинается эпоха внешнего мира и стабилизации английского капитала. Господство торговых и денежных тузов закрепляется последовательно и спокойно, без каких-либо острых и решительных ломок.

От владычества вигов Ирландии стало еще хуже. Небывалая экономическая эксплоатация «зеленого острова» сделалась еще более тягостной для обнищавшего населения. Англия была настоящей мачехой для покоренной Ирландии. Уолпол в интересах торговых и промышленных кругов старался погубить вое отрасли индустрии, которые могли быть конкурентами для Англии. Запрет ирландским судо-хозяевам ввозить товары в Англию и ее колонии на своих кораблях уничтожил ирландское судостроение. Верфи стали закрываться, и коммерческий флот постепенно исчезает. Огромные пошлины, введенные для Ирландии на вывоз сукна и других шерстяных материй убили ее текстильную промышленность. Льняная и пеньковая промышленность, находившая себе сбыт в Англии, была также уничтожена стеснительными мероприятиями.

Население ирландских городов и деревень нищало. Началась в широких размерах эмиграция. Религиозные гонения на католиков усиливали эту эмиграцию. Но и принадлежавшие к англиканской церкви чувствовали себя плохо в этой придавленной поработителями стране. — Ирландские ткачи перебрались частью в Голландию, частью во Францию, но большинство из них уехало в Америку, где принимало участие в развернувшейся борьбе за освобождение.

В то время как в Англии землевладельцы принимали участие в политической жизни страны, ирландские джентри из-за отсутствия политической независимости, были чужды всяким общественым стремлениям.

Ирландский парламент находился в жалком приниженном состоянии, и подкуп народных представителей процветал здесь еще больше, чем в Англии. За счет бюджета Ирландии относились такие расходы, которые не имели ничего общего с ее интересами.

Французский путешественник по Ирландии гражданин Шантро, в своих мемуарах рассказывает, что огромные суммы доходов, извлекаемых английскими королями из Ирландии в значительной части своей растрачиваются на паразитические пенсии, раздаваемые королевским фаворитам, живущим вдалеке от страны, которую саги обирают.

И действительно люди, недостаточно обеспеченные в Англии, но находившие зацепку при дворе, издавна пристраивались в Ирландии на пенсию. Так побочный сын Карла II, герцог Альбана, получал восемьсот фунтов стерлингов ежегодно. Вильгельм III подарил своим любимцам Портланду и Обермалю в Ирландии земли, величина которых превосходила величину-английского графства. Королевские любовницы имели большие поместья в Ирландии. Представители новой династии стали раздавать пенсии за счет ирландского бюджета различным немецким фаворитам и государственным деятелям.

Ирландия, изнемогавшая от ига англичан, была обессилена экономическими репрессиями и давала лишь слабый отпор эксплоатации угнетателей. Ирландский парламент был бессильным и бесправным орудием в руках английских правителей. Католическое и диссенгерское население было угнетено господствующей англиканской церковью. В 1697 г. был издан закон, по которому воспрещались браки между протестантами и католиками. Такие браки сопровождались всевозможными штрафами, лишениями имущества и прочими карами. Католики, лишенные права обучать детей в своих школах, открывали тайные учебные заведения, упорно отстаивая свои религиозные убеждения.

Преследования исконного ирландского населения пришельцами англичанами вызывало глухое брожение в народе. Но это брожение не было организованным. В самом конце XVII века друг знаменитого английского философа Локка Молинэ опубликовал сочинение «Положение Ирландии, управляемого актами английского парламента». В этом сочинении он с большой логической силой доказывал, что угнетение Ирландии систематически проводимое Англией, не может быть оправдано ни правом победителя, ни какими-нибудь другими причинами. Покорность Ирландии является только следствием невозможности бороться. Молинэ требовал в своем сочинении независимости ирландского парламента и — отстаивал право Ирландии управляться по своему усмотрению.

Это сочинение Молинэ вызвало негодование английского правительства. Книга была сожжена рукой палача, и только смерть Молинэ избавила его от преследования.

Одиноко прозвучал голос протеста, поднятый Молинэ против Англии.

Джонатан Свифт пошел по стопам Молинэ. Когда он ближе познакомился с нуждами ирландского населения, когда он увидел ужасы эксплоатации, в нем загорелось возмущение человека, которому всегда были близки интересы свободы и человечности.

Он почувствовал свое призвание в борьбе за освобождение ирландского народа. Тут уже самые пристрастные биографы не могут заподозрить Свифта в каких-либо корыстных целях. Слишком неравной была борьба порабощенных с поработителями, и Свифт меньше всего мог рассчитывать на близкую победу и на использовавшие ее в личных интересах. Он с радостью ринулся в гущу ирландского освободительного движения и сделался его глашатаем.

Впервые Свифт может начертать на своем знамени положительные идеалы.

Как мы знаем, Свифт уже далеко не впервые выступал на поприще политики, он был едким насмешником и сокрушителем строя насилия и гнета, но его величайшая трагедия заключалась в том, что он чувствовал себя одиноким борцом, не знающим как построить новый положительный мир, который должен возникнуть на месте старого, иначе не стоит жить и бороться.

Одиночество Свифта усугублялось еще тем, что он по своему уму и таланту далеко опередил свой класс, свою среду, в которой он вращался, — среду передовой английской либеральной буржуазии.

Он искал поддержки вокруг себя среди своих друзей, среди тех, кого он считал единомышленниками, но он наталкивался на трусость. и нерешительность среди них.

— Неужели развращенность и подлость человечества не возмущает вас? — спрашивал Свифт у Делэни.

Получив отрицательный ответ, он яростно воскликнул:

— Как же вы можете выдержать все это?

— Мне приказано восставать только против неверия, — ответил Делэни своему другу.

В 1720 г. Свифт предлагает народному делу ирландской самостоятельности свое острое перо памфлетиста.

Он выпускает памфлет «Предложение о всеобщем употреблении ирландской мануфактуры».

Свифт резко нападает на Англию за уничтожение ирландской ткацкой промышленности. Он рассказывает греческую легенду о том, как Афина Паллада вступила в соперничество по ткацкому искусству с девушкой Арахнеей из Колофона. Арахнея одержала верх над Афиной, но богиня, раздраженная этим, превратила Арахнею в паука, который был обречен прясть собственные внутренности.

«Англия» — говорит Свифт — «оказалась более жестокой, чем Афина Паллада. Она вырвала из ирландцев большую часть их тела и запретила им прясть и ткать самих себя».

Свифт не ограничивается описанием фактов разорения ирландских ткачей и их бедственного положения. Он делает практическое предложение — объединиться всем ирландцам и в виде мести англичанам не пользоваться английской мануфактурой и поддержать этим родную промышленность.

Памфлет, как это было принято, вышел анонимно.

Его небывало резкий тон произвел переполох в правительственных сферах.

Началось строжайшее следствие. Типографщика Уотерса, отпечатавшего памфлет, предали суду.

Присяжные заседатели признали Уотерса невиновным. Судьи делали всяческий нажим на них, добиваясь осуждения типографщика. Девять раз присяжным приказывали пересмотреть свое решение, и девять раз они выносили все тот же оправдательный вердикт.

Стали искать автора памфлета. За раскрытие его имени было предложено солидное вознаграждение — триста фунтов стерлингов. Не нашлось такого подлеца в Ирландии, который, пленившись этой суммой, выдал бы Свифта.

Тем не менее, высшая администрация подозревала Свифта в авторстве памфлета. Вице-король Ирландии обратился с весьма секретным письмом к архиепископу, прося его принять строгие меры против Свифта, на которого падает подозрение.

Проходит четыре года, и Свифт снова выступает на защиту Ирландии против английского правительства.

Поводом к этому выступлению явилась концессия на чеканку разменной монеты для Ирландии, предоставленная герцогине Кендаль.

Герцогиня Кендаль, любовница короля, за солидную сумму в десять тысяч фунтов переуступила это право некоему аферисту Вильяму Вуду.

Во всей этой сделке можно было усмотреть оскорбление, наносимое достоинству Ирландии, потому что право чеканки монеты являлось в пределах Ирландии безусловной прерогативой ирландского правительства.

Это мероприятие лишний раз подчеркивало презрительное отношение Англии к Ирландии, от которой требовалась рабская покорность. Ирландия как завоеванная провинция — становилась жертвой произвола частной спекуляции.

В этот момент жгучей обиды возникают знаменитые листовки «Письма суконщика», выходящие периодически из-под пера Свифта.

Письма ведутся от лица скромного торговца сукном в городе Дублине. Первые три письма характеризуют Вильяма Вуда как темную личность, не останавливающуюся перед тем, чтобы выпускать полупенсы, не отвечающие правильному весу и установленной ценности.

Первое письмо открывается обращением ко «Всем торговцам, лавочникам, фермерам и вообще всему населению ирландского королевства»: «Уже прошло много времени с тех пор, как медные полупенсы и фартинги были в последний раз отчеканены в нашем королевстве. Недостаток в них ощущается давно и неоднократные просьбы к Англии, чтобы нам по праву было разрешено чеканить новые, не привели ни к чему. Наконец, некий мистер Вуд, мелкоплавующий человек, торговец железными изделиями, получил патент на право чеканки и выпуска медных полупенсов на 108 тыс. фунтов стерлингов.

…«Знайте, что полупенсы и фартинги в Англии ценятся выше своей настоящей стоимости, и если вы разобьете их на куски и продадите их меднику, то вы потеряете не больше одного пенса на один шиллинг. Но мистер Вуд делает полупенсы из такого низкопробного металла и настолько меньше, чем английские, что медник с трудом даст вам больше одного пенса хорошей монеты за шиллинг из его полупенсов, так что сумма в 108 тыс. фунтов стерлингов хорошего золота и серебра, превратится в хлам, настоящая ценность которой будет не более восьми или девяти тысяч фунтов.

…«Быть может, вас удивляет, что такой заурядный человек, как мистер Вуд получил такую милость, которой не могли добиться наше дворянство, но у нас нет никого, кто мог бы хлопотать за нас в Лондоне, хотя многие лорды и эксвайры, поместья и имущество которых находятся здесь, прожигают свою жизнь и состояние там, а названный мистер Вуд мог всегда хлопотать сам за себя — он англичанин, у него много друзей, и он невидимому очень хорошо знает, когда надо дать деньги тому, кто будет говорить с другими, кто может говорить с королем и рассказать при этом какую-нибудь занятную историю. И его величество, и может быть самый большой лорд из всех лордов, который дает ему советы, думают, что это делается для блага нашей страны».

«Суконщик» придумывает способ бороться с неполноценной монетой Вуда.

«Что касается меня, я решил сделать следующее: у меня недурная лавка с ирландскими материями и шелком, и вместо того, чтобы брать скверную медь мистера Вуда, я буду меняться товарами со своими соседями — мясниками, булочниками, пивоварами и др. А то небольшое количество золота и серебра, которое у меня есть, я буду беречь, как зеницу ока до лучших времен или до тех пор, пока я не начну голодать, а тогда я куплю монету мистера Вуда, так же как отец мой купил медную монету во времена короля Якова II, — на гинею 10 фунтов монеты и таким образом куплю хлеб, благодаря дуракам, которые продадут мне эти деньги.

…«Так как вследствие его плохого качества, полупенс скоро окажется подделкой, причем голландцы также возьмутся за это дело и будут присылать их нам в уплату за наши товары, да к тому же, так как мистер Вуд никогда не остановится, а будет все продолжать чеканить, у нас в конце концов появится пять раз 108 тыс. фунтов стерлингов этого мусора.

Но большим утешением является то, что патент его величества не принуждает вас брать эти деньги, так как законы не дали королю права заставить подданного брать те деньги, которые угодны королю. Вы обязаны конечно принимать в уплату все золотые и серебряные деньги, которые чеканятся королем, но вы отнюдь не обязаны брать деньги не золотые и не серебряные, не только полупенсы и фартинги Англии, но и всякой другой страны и вы можете брать их только ради удобства или приличия, так как обычай чеканить серебряные полупенсы или фартинги давно исчез. Тем более вы не обязаны брать скверные полупенсы названного Вуда, теряя при этом 11 пенсов на каждом шилинге».

В следующих письмах Свифт устами «Суконщика» обрушивается на жульнические приемы мистера Вуда. В письме втором Суконщик обращается к мистеру Гардингу по поводу статьи, появившейся в его газете от 1 августа 1724 г. относительно монеты мистера Вуда.

…«В вашей газете от первого сего месяца имеется статья, помеченная 25 июля, относительно полупенса мистера Вуда, где прямо явствует то, что я предсказывал в моем письме к лавочникам, а также то, что этот подлый малый никогда не успокоится, и что опасность нашего разорения все увеличивается и т. д. Из этой заметки видно, что эти люди — наши враги, не довольствуясь тем, что хотят нас разорить своим хламом, пользуются также всяким удобным случаем, чтобы выказать свое презрение к нашему королевству…

…«Кто те торговцы и лавочники в Ирландии, которые подали заявление о нашей крайней нужде в медной монете? Это только небольшая кучка предателей, сообщников Вуда, у которого они вероятно купят значительное количество его монеты, быть может за полцены против той, по которой нам придется ее брать, и будут распространять ее среди нас для общего нашего разорения и для их собственного блага.

…«Если бы нам дана была возможность чеканить монету самим, как мы делали это в прежние времена, а то, что нам не дали этой возможности вызывает всеобщее удивление так же, как и мое, — здесь в Дублине было бы отчеканено монеты на десять тысяч фунтов стерлингов, т. е. сумма, которой было бы вполне достаточно.

…«В вашей статье сказано, — продолжает Свифт, — что сэр Исаак Ньютон[4] дал отзыв об испытании монеты Вуда, проведенном в Тоуэре, из коего следует, что Вуд во всех отношениях выполнил свой договор! Свой договор? С кем? Уж не с парламентом ли или с населением Ирландии? Разве не они явятся покупателями? Но именно они считают монету неприемлемой и отвергают ее, как гнусный обман, как смесь грязи и мусора.

«Ваша заметка говорит, что было сделано испытание этой монеты. Какое невероятное бесстыдство! Вуд мог отчеканить дюжину или две полупенсов из хорошего металла, послать их в Тоуэр и они были одобрены, и неужели это является гарантией всего того, что он уже отчеканил и того, что он будет чеканить дальше? Если бы я собрался купить сотню овец и прасол принес бы мне только одну из них хорошо откормленную и с хорошей кудрявой шерстью, в виде образца, и спросил бы ту же цену кругом за всю сотню, не позволяя мне взглянуть на остальных, — я бы у него ничего не купил.

…«Последнее предложение мистера Вуда достойно особого внимания. Принимая в расчет серьезные опасения ирландцев, что мистер Вуд хочет этой монетой выкачать у них все их золото и серебро, он предлагает брать у них в обмен мануфактуру и не обязывает никого брать полупенсов больше, чем на пять пенсов при одном платеже.

«Его предложение заключает в себе величайшее предательство. Мистер Вуд хочет заставить меня брать на 5 пенсов его хлам. А я прострелю мистеру Вуду и его уполномоченному голову, как разбойнику или взломщику, если он посмеет заставить меня взять хоть один фартинг его монеты при платеже даже в 1 000 фунтов. Подчиняться льву не является позором, но кто, имеющий человеческий образ, может спокойно отнестись к мысли, что его живьем сожрет крыса?

…«Палата общин Ирландии, которая является представителем всего королевства, а также тайный совет, подали петицию его величеству против этих полупенсов; что же может более ярко доказать общее мнение всей нации? Если бы его монеты были бриллиантами, и все королевство было бы против них, разве этого не было бы уже достаточно, чтобы отвергнуть их?

…«Если бы Вуд и его сообщники не были уверены в нашей глупости, они никогда не взялись бы за такое смелое предприятие».

Особенно резким тоном отличалось четвертое письмо. Здесь уже Свифт говорит не только о монете Вуда, но и о всех тех лишениях, которым подвергнута Ирландия. Он твердой рукой провел границу между прерогативой короля и свободой народа:

«Обманщик Вуд и его клика объявляют, что, отказываясь принимать его дрянь, мы оспариваем королевские прерогативы, готовясь поднять восстание и стряхнуть с себя зависимость от английской короны.

«Относительно королевских прерогатив скажу вам следующее: «Короли этих государств пользуются некоторыми правами, которым закон не препятствует, так, например, они могут объявлять войну и заключать мир без согласия парламента — это большая прерогатива, но если парламент не одобряет войну, король должен вести ее за свой собственный счет. Кароль пользуется прерогативой чеканить монету без согласия парламента, но он не может принудить своих подданных брать эту монету, кроме стерлингов, золота и серебра, так как тут он ограничен законом.

…«Приведу мнение знаменитого лорда Бэкона о том, что самые мудрые среди земных государей, те, которые управляют по существующим законам своей страны и редко пользуются своими прерогативами…»

После этого Свифт переходит к прямому призыву к восстанию: «Средство находится в ваших руках и я делаю это краткое отступление только для того, чтобы возбудить и поддержать проявленную вами энергию. Я должен напомнить вам, что по закону божескому, по закону природы, по законам наций и вашей страны, вы являетесь и вы должны быть таким же свободным народом, как ваши братья из Англии».

Разоблачая злоупотребления английского правительства, Свифт проводит мысль, что управление без согласия управляемых есть первое условие рабства.

Письма выходили из под пресса типографщика и сейчас же расхватывались ирландцами. Доводы Свифта, прямые и логические, производили изумительное действие на население, которое начинало сознавать всю глубину переносимых им страданий. Четвертое же письмо, призывавшее к мятежу, вызвало чрезвычайное волнение в Дублине и во всей Ирландии.

Участь монеты Вуда была решена. Правительству пришлось отказаться от концессии Вуда, потому что протестовали не только частные лица, но и автономные учреждения Ирландии, влиятельные дворяне, представители церкви и суда.

Мелкая партийная и религиозная вражда отошла на второй план. Партии объединились, руководимые целью борьбы против насилия над ирландцами. Свифт снова приобрел необычайное влияние, на этот раз уже на своей родине. Он возглавил движение против существующего правительства Англии, против вигов и премьер-министра Роберта Уолпола.

Правительство снова начало преследовать автора, обещав вознаграждение за его раскрытие. Все знали, что под маской «Скупщика» кроется декан собора св. Патрика, но никто не хотел выдать его. Народ, который еще так недавно не доверял ему и считал далеким от ирландских интересов, теперь считал его своим преданнейшим другом.

Видя невозможность привлечь к суду Свифта, правительство возбудило процесс против типографщика и привлекло его к ответственности. Несмотря на все старания судей, присяжные не только отвергли возможность предания типографщика суду, но объявили в своем решении подлежащим судебному преследованию всякого, кто принимает в платежи монету Вуда. Это решение присяжных означало не только полный провал процесса против типографщика, но и крах концессии Вуда.

И действительно, английскому правительству пришлось отказаться от своего намерения. Оно понесло большие убытки, так как вынуждено было выплатить Вуду солидную компенсацию.

Несомненно, вице-король Ирландии, лорд Картерет, имел в руках вое нужные доказательства причастности Свифта к «Письмам Суконщика», но он не хотел пускать в ход силу, зная, что арестовать или судить Свифта было опасным предприятием, которое могло привести к нежелательным эксцессам со стороны ирландцев.

Английский премьер-министр, Уолпол, вообще, не привыкший останавливаться ни перед чем, для того, чтобы отделываться от своих врагов, не раз строил различные планы расправы с мятежным деканом. Но он был слишком хитрым дипломатом, и потому не мог сознавать опасность такого шага. Была опасность покушений на Свифта. Вокруг него образовалась почетная стража из преданнейших людей. Он говорил лорду Картерету, что если бы кто-нибудь его попробовал тронуть пальцем, народ разнес бы в клочки всю английскую администрацию.

И он ходил по Дублину, гордый и высокомерный, любимец ирландского народа, пугало английских угнетателей, — человек, принесший свой талант честного памфлетиста на алтарь народного дела.

В эти бурные годы политической борьбы за независимость Ирландии беспокойно сложилась личная жизнь Джонатана Свифта.

Тайный брак Свифта со Стеллой не разрубил спутанных отношений его с двумя женщинами, любившими его.

Ванесса смотрела обычно довольно легко на отношения между Свифтом и Стеллой. Он знал Стеллу еще ребенком, оставшимся одиноким после смерти покровителя Темпля и родителей. Великодушная и сострадательная Ванесса примирялась с этой дружбой, а старания Свифта оградить Стеллу и себя от пересудов и сплетен еще больше успокаивали ее.

Однако в конце 1722 г. какие-то спутанные слухи о браке Свифта дошли до Ванессы и вызвали в ней сомнения, которые она решила проверить. Она написала письмо Стелле, и полученный от нее ответ раскрыл ей глаза.

Стелла послала Свифту письмо Ванессы и, возмущенная им, уехала из Дублина, не простясь, в поместье, знакомых, в Вуд-Парк.

Отъезд Стеллы и ее длительное молчание дали Свифту почувствовать всю нелепость своего поведения. Взбешенный поступком Ванессы, Свифт отправился к ней в Сельбридж. Он неожиданно вошел в ее комнату. Его разъяренный вид испугал Ванессу и отнял у нее дар речи. Она взглянула на него и жестом пригласила сесть. Но он швырнул на стол письмо, которое держал в руке, выбежал из комнаты и сейчас же ускакал на своей лошади.

Когда у Ванессы хватило сил вскрыть это письмо, оказалось, что это было ее послание к Стелле.

Ответ последней был смертным приговором Ванессе.

Она заболела нервной горячкой и умерла через короткое время (.1723 г)' Ей было всего тридцать лет.

Так трагически кончилась эта странная близость Свифта и Ванессы. Только когда она умерла, он почувствовал всю тяжесть потери. Он любил Ванессу своеобразной любовью и скрыл от нее тайну своего брака, боясь причинить ей тяжелое горе. Эта слабость оказалась небывалой жестокостью.

Убитый известием о ее смерти, он терзал себя угрызениями совести. Чтобы свободно отдаться своей печали, он долгое время разъезжал по южной Ирландии, где его никто не знал в лицо.

Два месяца прошло без всяких известий о нем, и дублинские друзья находились в большом беспокойстве. Наконец, доктор Шеридан, один из ближайших приятелей Свифта, получил от него письмо с просьбой приехать в окрестности Дублина. Они вместе вернулись обратно.

Ванесса в первом своем завещании оставляла свое состояние Свифту, но почти накануне ее смерти составлено было другое, по которому она разделила свое имущество между одним своим родственником и епископом Беркли.

В завещании ее был еще пункт, чтобы после ее смерти была немедленно опубликована ее переписка со Свифтом, а также его поэма «Каденус и Ванесса».

Душеприказчики уже отдали рукопись в печать, но доктор Шеридан, узнав об этом, уговорил их взять ее обратно. Поэма «Каденус и Ванесса» все же была напечатана, и эта поэма и несколько писем являются единственными сохранившимися доказательствами их отношений.

Через три месяца после происшествия вернулась из Вуд-Парка Стелла. Она помирилась со Свифтом. Теперь уже, казалось, ничто не стояло на ее пути, как женщины.

Однако Стелла не нашла покоя и теперь. Пережитое оставило тяжелый след. Организм ослабел. Появились признаки туберкулеза. Слишком рано стала увядать эта, еще недавно такая обаятельная женщина.

В 1721 г. Свифт писал своему другу, Александру Попу в Лондон: «Я живу здесь совершенно в (неведении относительно того, что делается на свете. Я знаю имена лиц королевского дома только по своему молитвеннику, но я не знаю, кто теперь у власти, кто министры, с какой страной мы теперь в мире или в состоянии войны. Такая жизнь не есть результат желания прослыть оригиналом, я просто не хочу возбуждать против себя дух партии».

Один момент в Свифте зарождается желание, если возможно, примириться с этим «духом партии», потому что это может оказаться полезным для Ирландии.

В начале 1726 г. Свифт после двенадцатилетнего отсутствия снова появляется в Лондоне.

Здесь он встречает своих старых друзей. Болингброк к тому времени уже вернулся из своей вынужденной эмиграции во Францию, и радушно встретил своего друга Свифта. Он был не у дел, потому что всесильный Уолпол препятствовал ему занять подобающее место в верхней палате. Болингброк все же не складывал оружия и вел в качестве публициста и политического писателя борьбу против вигов и Уолпола. Он видел единственное спасение в усилении власти короны, и описывая в самых ярких красках печальные следствия коррупционной системы Уолпола, он мечтает о каком-то просвещенном абсолютизме. Это вполне последовательно для Болингброка, который, потеряв благодаря победе вигов свою власть, мог вернуть себе ее только при помощи короны. Поэтому в своих политических трактатах он беспощадно разоблачал слабость парламента и доказывал, что король скорее может считаться выразителем верховной власти, чем парламент, созданный из немногочисленных богатых фамилий путем подкупов, насилия и прочих преступлений.

Не меньше чем Болингброк, ненавидел Уолпола Свифт. Он даже склонялся к тому, чтобы поддержать своим пером Болингброка о создании коалиции ториев с вигами старшего поколения для свержения Уолпола. Когда Болингброк организовал новый орган «Мастер», в состав редакции вошли Поп, Арбетнот, Честерфильд, и Свифт. Но в условиях диктатуры Уолпола издание оппозиционного органа было безнадежным предприятием.

Приятель Свифта, лорд Питерборо, советовал декану поговорить с Уолполом в надежде; что они примирятся и Свифт, наконец, вернется в Англию из Дублина.

Свифт, действительно, отправился к Уолполу, решив поговорить с ним о положении вещей в Ирландии.

28 апреля 1726 г. Свифт в письме к лорду Питерборо рассказывает о своем визите: «Я был вчера утром у мистера Уолпола. Я хотел представить ему положение вещей в Ирландии. Я рассчитывал оказать этим услугу Ирландии и Англии, так как был уверен, что министр плохо осведомлен о делах Ирландии, но я с сожалением увидел, что он совсем иначе смотрит на это, чем я. И потому, как он говорил, я понял, что рассчитывать на успех не приходится».

Ничем окончилось свидание с Уополом. Точно так же мало утешительного вынес Свифт из своего свидания с королем, — свидания, которого он также долго добивался. Члены королевской семьи и фаворитка, миссис Говард приняли его довольно любезно. Окружающие обнадежили его, уверяли, что он получит епископское место в Англии. Шли дни, недели.

Когда Свифт увидел, что больше ждать нечего, он оставил Лондон и вернулся в Ирландию.

Там он усиленно работает над «Путешествиями Гулливера».

Как пчела собирает мед, так Свифт собрал в этой книге всю горечь пережитого, всю тщету неоправдавшихся надежд и неосуществившихся намерений.

3 ноября 1726 г «Путешествия Гулливера» вышли в свет.