Танец над вечностью

Глава 11. Хризокола

Я переоделась, натянула парик, спрятала часики и завалилась в постель, слыша, как за стеной надрывается инквизитор, тщетно пытаясь дозваться Луку. Внутри все горело и саднило, ныла и дрожала невидимая жилка в паху, а до губ было больно дотронуться. Я мурлыкнула сытой кошкой, сворачиваясь клубочком, и засунула голову под подушку, чтобы не слышать Кысю. Ощущение его чувств на пике наслаждения, гремучей смеси из страсти, ненависти и стыда, было столь полным и горько-пьянящим, что я вновь чувствовала себя живой… Пусть вопреки здравому смыслу, пусть ненадолго, пусть рискуя быть пойманной или узнанной, пусть умирая от внушенной боли, но оно того стоило.

А еще я знала, каким коротким будет мое счастье. Именно так счастлив безумец, сорвавший большой куш… Только конченый игрок может поставить на кон все, вплоть до последней рубахи, и упиваться выигрышем, жадно погружая пальцы в груду монет и обнимая игорный стол, при этом зная, что на выходе его уже поджидают вышибалы, чтобы избить и отобрать все до копейки… Но он живет ради этих мгновений, живет одним днем, он богат, он счастлив… До следующей игры…

Символ пылал на груди, пульсировал под веками, проникал в сознание. Мне хотелось сложить дулю и показать ее Единому. Я выиграла у тебя твоего верного пса! И буду играть на него снова и снова, пока не сдохну…

Кто-то бесцеремонно тряс меня за плечо и требовал проснуться. Одеяло вырвали из рук, а следом я полетела с кровати.

— Вставай, лоботряс! — привратник пнул меня под ребра. — На хозяина напали, а он и в ус не дует! Вставай!

Я торопливо подскочила, спросонья отчаянно пытаясь сообразить, кто посмел покуситься на мой цветочек. Чудом успев схватить с тумбочки очки и напялить их на нос, я получила болезненный пинок под зад от привратника и оказалась в комнате Кысея. Тот сидел на кровати, завернувшись в одеяло и слепо уставившись в одну точку.

— Фрон профессор, вот разбудил его, живехонек он, — подобострастно раскланивался привратник. — Но как же так? Как на вас могли напасть? И никто не слышал? Много украли? Какой скандал! Сейчас пошлю за стражей…

— Не надо, — отмер инквизитор. — Я просто хочу… принять ванну… и смыть…

Меня разобрала злость на этого чистоплюя, корчившего из себя жерту. Подумать только, какая нежная ромашка оказалась! Привратник схватил меня за ухо и повел к двери:

— Слышал? Живо тащи хозяину теплой воды!

Впрочем, злость быстро улетучилась, и даже грубость привратника не могла испортить мне настроение. Я тащила полные ведра, мурлыкая себе под нос легкомысленную песенку и вызывая недоуменные взгляды прислуги. Если бы не тяжесть ведер, я бы даже приплясывала. В голове звенела необычайная пустота, которая вытесняла любые тревожные мысли. Не хотелось думать о том, как я буду объясняться с воеводой, что мне делать с Лешуа, как распутать клубок лжи вокруг Луиджии, закрученный шкодливым Кысенькой… И только где-то в глубине сознания упрямо тикала неясная мысль-напоминание о колдовстве… Но я не помнила, что именно было связано с колдовством, и вспоминать не хотела. Зачем портить себе такое чудесное весеннее утро, когда ярко светит солнышко, поют птички, тепло и вкусно пахнет ранняя клубника на кухне, а мой сладкий цветочек…

А он стоял в ванной комнате напротив зеркала, обнаженный и дрожащий. В его руке было зажато острое лезвие, приставленное к груди. От вида кровоточащих порезов у меня подкосились ноги. Ведра грохнулись об пол. Я бросилась к инквизитору, хватая его за руку и испуганно мыча:

— МММ!!!

Мне удалось вывернуть ему запястье, и лезвие с негромким звоном упало. Я тут же подняла его и вылетела из комнаты, поднимая брызги на разлитых лужах воды.

— Лука, постой!

Но я уже открыла окно и вышвырнула в него лезвие, от греха подальше. Ярость и ужас клокотали в груди. Праведник клятый! Козлина трепетная! Не может пережить, что его чуток поимели? Да не убудет от него! Пусть привыкает! И этой ночью были только цветочки, а пестики, тычинки и ягодки еще впереди! Я дрожала от пережитого ужаса так, что стучали зубы.

— Лука, ты что творишь?

Нагой Кысей прошлепал в гостиную, оставляя за собой мокрые следы. Его грудь выглядела кошмарно, как будто он пытался выцарапать на ней священный символ. Я едва сдержала стон, закрывая лицо руками, чтобы скрыть гримасу боли. Клятая бесконечность пылала и на моей груди.

— Ты испугался? — двинулся ко мне инквизитор. — Но я не собирался…

В этот момент в дверь постучали, а следом, не дожидаясь разрешения, в комнату просунулся офицер Матий с довольной ухмылкой, которая, впрочем, мгновенно сползла, уступив место изумлению.

— На мальчиков потянуло? — присвистнул сыскарь, окидывая взглядом голого инквизитора, который спешно искал, чем прикрыться, и меня, испуганно дрожащую и съежившуюся в комок. — Не ожидал я от тебя такого, пушистик, не ожидал…

Я поставила перед ними бутылку вина и, обиженно хнюпая носом, удалилась в другую комнату, правда, неплотно прикрыв за собой дверь, чтобы слышать разговор.

— Хм… А что тогда? Месть отвергнутой девицы? Привратник сказал, что нашел тебя голого, привязанного к кровати и…

— Уймитесь, офицер. Я не собираюсь с вами обсуждать произошедшее.

Звук разливаемого по бокалам вина и тихий смешок сыскаря.

— Титька тараканья, если бы ты был девкой, я б решил, что тебя снасильничали…

— Заткнитесь!

— Ша, тише! Сядь. Я ж разве сомневаюсь? Видел, что не девка, видел…

— Офицер! Вы пришли с новостями про Вырезателей или как?

Было слышно, как Матий довольно крякнул, глотнув вина.

— Мы взяли всех, кроме главаря. Того, с пробитым глазом.

— Как это возможно? Я видел его труп. И вы видели.

— Ну да… А в замке он был живой, зуб даю. И с глазом у него все было отлично. Поэтому я к тебе и пришел. Побудь на допросе у захваченных недобитков, лады? Послушаешь их, может, тебе что дельное придет в голову… Если это колдовство, то без твоей помощи никак… Только не надо притаскивать с собой эту лысую хамку… Терпеть ее не могу.

— Госпожа Чорек в сане, в отличие от меня…

Я раздраженно почесала грудь и обомлела. На руках осталась кровь. Торопливо подскочила к зеркалу и рванула на себе рубашку. Клятый символ кровоточил, как будто Кыся полосовал лезвием не себя, а меня…

Инквизитора здорово развезло. Он упрямо доказывал офицеру, что поймает всех колдунов, сжимал кулак и подсовывал его под нос Матию, показывая, где они все у него будут, а потом порывался куда-то идти… Сыскарь соглашался, усаживал его обратно и подливал еще вина, выпытывая подробности. Но даже в пьяном угаре Кыся мужественно молчал про учиненное над ним насилие, только твердил, что полюбил чудовище и теперь сам стал чудовищем… Еще он продемонстрировал офицеру царапины на груди и заплетающимся языком выдал проповедь на тему прощения грехов как высшей милости Единого, под конец погрузившись в сложные философские измышления, что лучше — сжечь еретичку на костре или заставить ее искупать грехи… Тут офицер необычайно воодушевился и стал настаивать на втором варианте, уговаривая Кысеньку выдать преступницу, то бишь меня, ибо время не терпит, отечество в опасности и всякое такое…

Но инквизитор позорно захрапел в самый ответственный момент, когда сыскарь распинался про тайный заговор среди верхушки Виндена, с потрохами купленной коварной империей. Я с сожалением вздохнула, наблюдая в щелочку, как Матий принялся обыскивать спящего. Пора было уходить. Собрав награбленное в заплечный мешок, я открыла балконную дверь и перелезла через перила в номер Лешуа. Слова офицера про банду Вырезателей и возможную связь их нападений с имперскими планами окончательно испортили мне настроение.

Усадьба воеводы была на окраине города и снаружи походила скорее не на дом, а на огромный сарай с узкими, как бойницы, окнами. К главному строению лепились хозяйственные пристройки, помещения для слуг, амбары и конюшня. Это мрачное чудо оборонного искусства было обнесено неприступным частоколом, а для надежности еще и обкопано рвом. Мне усадьба напоминала волчье логово, схожесть с которым еще больше усугублялась неистовым лаем цепных псов, которые взвились от бешенства, едва я переступила порог. А с другой стороны, Ёжик был прав. Здесь Лешуа точно никто и никогда искать не будет…

На острове этот незадачливый влюбленный узнал в толпе переодетую служанку и проследил за ней. Хорошо, что выдержка ему изменила, когда он увидел Ёжика рядом с Тенью, и устроил той сцену ревности, обозначив свое присутствие. Невероятное везение, что инквизитор в это время был занят разговором и не заметил, как исчез его по-тихому скрученный спутник…

Внутри дома все разительно менялось. Хоромы были богато и добротно обставлены, однако без ненужной роскоши. Управительница усадьбы, сурового вида матрона с мужицкими чертами лица и россыпью мелких косичек, держала в страхе челядь и дворовых псов. Но меня сейчас мало что могло испугать или остановить. Хорошее настроение давно улетучилось, а тревога засела в груди болезненным покалыванием символа. Не моргнув глазом, я отодвинула управительницу с дороги, а когда она схватила меня лапищей за плечо, пытаясь задержать, то от души ей врезала. Баба упала, но попыталась встать, слепо мотая головой. Вышедший на шум воевода остановил слуг, похватавших топоры, и окинул меня странным взглядом:

— Явилась? Ну заходи, потолкуем…

— Потолкуем, — прошипела я ему в спину.

— … За пленника мы потребуем выкуп, твоей новообретенной племяннице на приданое. Оно ей понадобится. Лу нужно срочно выдать замуж. Но это я беру на себя. А ты сообщишь своему шурину из тайной разведки, что нашел Искру божественного света, и посмотришь на его реакцию, — устало закончила я и зевнула.

— Бред сумасшедшей! — не выдержал воевода. — Ты втянула меня и мою семью в эту безумную авантюру, а теперь у тебя еще хватает наглости требовать, чтобы я…

— А у тебя выхода нет. Ты вместе со мной по уши в дерьме, которое, заметь, заварила не я… Это ты первый полез в политику.

— Да я тебя!..

— Тише, успокойся! — молчавший до этого Ёжик перехватил побратима за локоть и вынудил сесть обратно. — Давайте не ссориться. Объясните мне толком, что за искра такая?

— Не искра, а Искра. Проверка на вшивость. Если мои предположения верны, то банда Вырезателей появилась в окрестностях Виндена неспроста. Кстати, а я не сказала? — делано хлопнула я себя по лбу. — Банду взяли. Якобы всех, кроме главаря. Того самого, которого я убила в лагере шпилькой в глаз…

Даугав покрутил пальцем у виска и вздохнул.

— И что я время трачу на блаженную?..

— Впрочем, ничто не помешает мне проделать это снова, — я кровожадно почесала символ на груди. — Ужасно хочется кого-то убить…

— Я знаю, что банду взяли. Слышал от капитана Чапки. И поэтому не собираюсь больше задерживаться в Виндене, у меня дела в империи. Сама разгребай, что наворотила. Бери своего пленника и выметайся отсюда!

— И не подумаю. Мы в одной лодке, Даугав, хочешь ты того или нет. И будем играть в политику. Играть по-крупному, — в возбуждении я разгладила складки на скатерти и обняла стол, воображая голого Кысеньку на кону. — Но я еще не решила, на кого поставить…

— Это не игра, — разозлился воевода. — А ты психопатка!..

— Угу. Ёжик, а ты за кого?

— Я давал присягу, — глухо ответил тот. — И да, это не игра, чтобы метаться с одной стороны на другую! Я верен князю и не собираюсь предавать!..

— Вот и похвально, — оборвала я его патетику. — А ты, воевода? На кого ставишь ты?

— На победителя, — северянин ответил с вызовом, глядя на Ёжика. — И тебе того же советую, брат.

— Это предательство!

— Нас первых предали!

— Тихо! Победителя здесь буду выбирать я, — оборвала я обоих. — А ты, воевода, задумайся вот о чем. Банда Вырезателей появилась с западной границы. Они хорошо организованы, вооружены и многочисленны. Слишком многочисленны для банды. Они хотели захватить именно Соляной замок. Тот самый, который был отмечен на пропавшей карте среди прочих. И отмечен он значком пламени… или искры.

— Ты на что намекаешь? — побледнел Даугав.

— На имперский Часовой корпус.

— Господи, с тобой невозможно говорить! Говори прямо!

— Часовой корпус занят якобы строительством гигантского хронометра в подарок императору, — пояснила я. — Только по имеющимся у меня сведениям на самом деле они хотят получить Искру божественного света, которой отцы-основатели по легенде сокрушили отступника, Шестого.

— Чушь!

— Я тоже так подумала, но почему цены на рубины в городе взвинтили до предела? Почему наложили запрет на продажу камней? — я рассеяно покрутила на запястье браслет, чье мерное тиканье успокаивало. — И самое главное, почему Вырезатели напали именно на Соляной замок?

— Да потому что твой блаженный инквизитор распустил слухи о сестрах-монашках…

— Ты сам-то в это веришь? Ради двух монашек прислать полсотни человек? Нет, их послали захватить замок. Послала империя. А в архивных документах на Соляной замок, которые я видела у инквизитора, тоже упоминалась некая Искра, которую надлежит охранять от еретиков любой ценой.

— Империя не могла послать Вырезателей. Гнусь. Не хочу тебя слушать.

— Не слушай. Просто слей сведения о том, что Искра находится… ммм… Где устроить западню? Где ты сможешь незаметно стать своим вардом, чтобы при появлении банды внезапно напасть на них?

— Ты действительно думаешь?.. — Даугав почернел лицом. — Они не могли послать этих ублюдков в дом моей сестры!.. Не могли!.. Зачем? Какой смысл?

— Твоей сестре просто не повезло. Вырезателей послали за Искрой, дав добро на любые сопутствующие потери среди мирного населения… — ухмыльнулась я. — Так это, кажется, называется у вас военных?

— Не ерничай! В этом нет смысла. Банду уже взяли. А империю все равно не остановить.

— Банда никуда не делась, пока жив ее главарь. Это колдовство. И он жив, я это чувствую…

— Господи, Ингвар! — в этот раз не выдержал уже Ёжик. — Подумай о том, что эти ублюдки сделали с Ингой и ее дочерьми! Ты вот так просто будешь продолжать служить тем, кто их послал?

— Любой правитель должен быть готов принять на себя ответственность за сопутствующие жертвы, — важно изрекла я, невольно вспомнив наставления бабки юной вояжне. — Поэтому я понимаю резоны императора, однако есть черта, которую не следовало переступать. Никому и никогда. Это колдовство. Игры с ним, попытка поставить колдуна себе на службу, попустительство его власти — это путь в один конец. Который я империи и обеспечу.

— И кто сейчас аж брызжет пафосом? — устало спросил воевода, подпирая висок кулаком и с жалостью глядя на меня. — Что ты можешь, чудо потрепанное? На тебя ж даже злости не хватает, так жалко ты выглядишь…

Я покрутила браслет на руке и сложила дулю, подсунув ее под нос Даугаву и зачарованно разглядывая вспыхивающие алые искры перед глазами.

— Крошечная гадюка может убить громадного слона, отравив его своим ядом, — я подвигала большим пальцем, воображая его жалом в змеиной пасти. — Так и я… убью империю, отравив ее императора.

— Ну хватит уже этих пьяных бредней! — воевода отодвинул мой кулак от своего лица и поморщился, принюхиваясь. — Где ты так успела наклюкаться?

— Я трезва, как стеклышко… Не-а, как рубин, — хихикнула я, чувствуя, что язык и в самом деле заплетается. — Рубины… Я уверена, что Искра в рубине. В том самом, который кровавый. А Рыбальски расколол его ради твоей сестры Ежении… Вдруг колдун хочет собрать его обратно, чтобы получить Искру?.. Или уже?..

Я уронила голову на стол, и слова Даугава утонули в розовом тумане:

— Отнеси эту пьянчужку в гостевую комнату… Пусть проспится, а там решим…

Над моей головой по потолку медленно полз паук. Его паутина, свитая в углу, колыхалась, подрагивая в такт движению мохнатых лапок. Паук подбирался к мухе, которая отчаянно трепыхалась в алых лучах закатного солнца.

Меня тошнило, раскалывалась голова, как будто я и в самом деле перепила. Только я точно не пила, в отличие от этого мохнатого душевноспасителя… Я тяжело сглотнула и нащупала символ на груди. Что там было в описании ритуала сказано про душевные узы и разделение телесной боли? Почему с этим засранцем вечно все не как у людей! Даже отыметь просто так не получилось!

Открылась дверь, и в комнату заглянула обеспокоенная Тень. Она всплеснула руками и бросилась ко мне:

— Госпожа, вы очнулись? Скажите же, чтобы меня пустили к Дереку! Мне надо ему все объяснить!..

— Тише ты… — пробормотала я, садясь на постели и держась за голову, в которой бешено стучали сотни маленьких молоточков. — Что ты ему собралась объяснять? Я сама все объясню… А ты бери бумагу и карандаш.

— Но мне надо его видеть!..

— Позже… А сейчас рисуй… — я прикрыла глаза, вспоминая.

Хищный оскал лысой морды и серые глаза зверя, вкусившего прелесть людской боли… Что может быть слаще? Только еще большая боль, когда душа рвется наизнанку, выворачивая из себя все человеческое… И множатся сущности, множатся звери, как кривые отражения зеркал.

— Вот, полюбуйся на главаря банды! — я расстелила перед воеводой рисунки Тени с восстановленной картой и странными, пугающими портретами.

— Очухалась? — Даугав выгнул бровь, даже не соизволив взглянуть на бумаги, и продолжил начищать оружие, любовно полируя изогнутую полумесяцем трофейную орловку. — Тут по твою душу столько охочих приходило… Сначала явился инквизитор, требуя выдать ему бедного мальчика, которого я якобы удерживаю силой, бью и издеваюсь… Потом приехал Джеймс Рыбальски и потребовал вернуть ему сына Луку, которого я подло скрывал от него двадцать лет… А буквально полчаса назад я еле выпроводил… знаешь кого еще?

— Кого? — буркнула я.

— Шарлотту Рыбальски.

— Уж эта дамочка точно не ко мне приезжала. Небось искала Ёжика, то есть Гуго?

— Все-то ты знаешь… Мой дом стал похож на проходной двор, а меня самого смешали с дерьмом, полоща доброе имя Даугав на каждом углу!

— Хватит ныть, — поморщилась я. — Делай то, что велено, иначе будешь видеть эту морду, — я постучала пальцем по рисунку, — каждый раз, нянча своего внучатого племянника…

Орловка с грохотом полетела на пол. Воевода вскочил с лавки.

— Что?!?

— Но если прикрыть ложь про детей Ежении и выпихнуть Лу замуж до того, как станет заметно ее пузо, то это уже будет не твоей головной болью… Подумай, где устроить засаду на Вырезателей. Кстати, надеюсь, ты не подпустил Шарлотту к Ёжику? С этого балбеса станется ей проговориться…

Лешуа сидел связанным в погребе среди бочек с мочеными яблоками и солеными огурцами. Достойное место для бывшего повара. Я хмыкнула и направилась к нему, стягивая парик с головы.

— Вы? — его глаза расширились в узнавании. — Господи, я должен был догадаться! Видел же, как жадно вы смотрели на инквизитора!..

— Господин Лешуа, — оборвала я его негодование, — на что вы готовы ради Тени?

— Не называйте ее этой дурацкой кличкой! Ее зовут Милагрос!

— На что вы готовы ради… Милагрос?

— На все! Где она?

— Скоро увидите, если будете себя хорошо вести…

— Постойте, не уходите! — остановил он меня. — Отпустите ее со мной, пожалуйста… Я заплачу вам, хорошо заплачу.

— Ее дар бесценен, — ухмыльнулась я. — И нужен мне самой.

— Пожалуйста, прошу вас! Мне нет дела до ваших преступлений, я просто заберу Милагрос с дочерью, и мы уедем отсюда!

— Не получится, — я тяжело вздохнула и покачала головой. — Никто никуда из Виндена не уедет. Здесь все и закончится.

— Что закончится? — побледнел Лешуа и яростно забился в веревках. — Только посмейте причинить ей вред!

Я обошла его кругом и похлопала по плечу, наклоняясь ближе и шепча на ухо:

— Винден похож на паутину, где правда и ложь причудливо сплетаются в реальность… Кто знает, кем окажется отец Луиджии? И кто окажется отцом ее ребенка? А, господин Лешуа? А если зайти еще дальше? И придумать нового отца для Александры?

— Вы о чем?

— У вас есть имя и деньги…

— Я отдам вам все!

— Вы признаете дочь Милагрос своей…

— Признаю!

— Признаете ребенка Луиджии…

— Что?

— … и женитесь на бедной девочке…

— Вы с ума сошли?!?

— Это будет так мило… — прослезилась я. — Мы сыграем две свадьбы в один день. Большая дружная семья Рыбальски. Сын женится на Алисе, вашей новой дочери от Милагрос, а вы женитесь на новой дочери Джеймса Рыбальски, осчастливив его внуком… или внучкой.

Я расхохоталась, глядя на вытянувшееся лицо Лешуа.

— Да-да, приходится чем-то жертвовать. Зато ваша Милагрос будет счастлива, что ее дочь принята в самую влиятельную семью Виндена, не будучи попрекаема за низкое происхождение или преступное прошлое ее матери… Разве не достойная жертва для любимого человека?

Велев Тени возвращаться в школу танца, а также отдав распоряжения хмурой управительнице, чтобы служанку ни под каким предлогом и близко не подпускали к Лешуа, а Ёжик не высовывал нос из усадьбы, я отправилась на ночную вылазку. У меня было много планов, начиная с посещения городской ратуши со знаменитыми часами Виндена и заканчивая визитом в дом на Фидеркляйд плац.

Ратуша являла собой образец тяжеловесной безвкусицы с пышным великолепием двух башен, соединявшихся в арочное перекрытие, в котором над городом парили часы. Я задрала голову, разглядывая их при свете луны. Циферблатом служило мозаичное панно из кусочков стекла, мрамора и метала, которые складывались в красочные фигуры отцов-основателей и святых. Вместо двенадцати цифр были буквы, собранные в надпись "Время в свете?". Очевидно, время в свете бесконечно? Знак бесконечности был размещен на двенадцати часах. Я тяжело вздохнула и отправилась покорять ратушу.

Винтовая лестница петляла, словно бешеный заяц, уходящий от погони. Но я все-таки дожала последний пролет и выбралась на арочное перекрытие, вспугнув ворон. С тихим шелестом крыльев они тяжело поднялись в ночь и с недовольным карканьем сели на шпиль, наблюдая за мной. Спящий город раскинулся подо мной, как на ладони. Я невольно вскинула руку с подаренными часиками — на них было начало двенадцатого ночи — и дернула дверь, намереваясь проникнуть в сердце часового механизма… Но на ней висел замок. А еще через полчаса я сдалась. Замок не поддавался. Вообще никак. У меня сложилось странное ощущение, что хитроумные запорные механизмы всего лишь для вида, а на двери просто висит цельный кусок металла, намертво сковавший дверь. Но это же невозможно? Часы ведь надо заводить, чинить, смазывать шестеренки или что там полагается смазывать?

Я принялась ожесточенно ковыряться в замке, досадуя, что не захватила с собой воровской порошок. Взорвать эту клятую дверь коту под хвост! Разнести поганую механику на болтики и шестеренки! В карканье ворон над головой чудилась скрытая издевка. Со всей дури стукнув массивную дверь ногой, я сплюнула и полезла спускаться. Ничего, ничего… Наведаюсь в дом к часовщику и украду ключ от часовой камеры! А заодно и сундуки обнесу! Ну а если у него и дома такие замки, то… взорву, Единый видит, взорву и все разгромлю!

На площади меня оглушило мелодичным перезвоном. Полночь. Я обернулась к часам и остолбенела. Снизу было видно, как дверь в часовую камеру открылась, из нее выползла фигурка святого Луки и с печально-торжественным перезвоном покатилась по арочной галерее. Я подобрала ноги в руки и ринулась обратно, твердя себе, что успею. Но не успела. Прямо под носом последняя фигурка в виде священного символа алой бесконечности въехала по рейкам в камеру, и дверь захлопнулась, едва не отрезав мне пальцы. Я в бешенстве заколотила по ней, плюясь и изрыгая проклятия.

По дороге на Фидеркляйд плац какой-то идиот попытался затащить меня в подворотню и ограбить, и я отвела душу, выколотив из него дурь и обобрав до копейки. Еще парочка бандитов встретилась мне на подходе к дому Алисы, и я почти пожалела, что наткнувшись на мой бешеный взгляд, они стушевались и исчезли в темноте.

Особняк больше походил на склеп. Веяло сыростью и запустением, было темно, хоть выколи глаз, даже не горели фонари на улице перед домом. Только лунный свет заливал неясным светом убогую обстановку. Остатки былой роскоши были прикрыты белыми пыльными тряпками, чем-то напоминая застывших в полете призраков. Мебели почти не было. Гуляли сквозняки, раскачивая старую лампу на цепях, а половицы скрипели даже под моей бесшумной поступью.

Я двигалась в темноте, идя на тепло, как идет голодный волк на запах крови. Единственная жилая комната в доме обогревалась обветшалым камином. Перед ним в кресле-качалке сидела… Равена. Я осторожно обошла женщину, чувствуя в воздухе кисловатый запах дряной выпивки и масляной краски. Старуха была мертвецки пьяна. Жизнь ее не пощадила. У нее были бесцветные замасленные патлы, изъеденное морщинами лицо и впавшие щеки. Она похрапывала, неприглядно обнажая беззубые бледно-розовые десны и пуская слюни. Будучи старше Тени на десять лет, Равена выглядела древней развалиной.

Чтобы привести в чувство пьяницу, надо засунуть его голову в ледяную воду и подержать пару минут. Так я и поступила. Отфыркиваясь и отбиваясь, старуха пришла в себя и уставилась на меня мутным взглядом. Нашлепав ее по щекам и надавав тумаков, я доходчиво объяснила, что со мной шутки плохи, а отвечать на мои вопросы надо быстро и внятно.

Пути Единого неисповедимы, но никогда не устают поражать меня каким-то извращенным чувством юмора. Вурстам пришлось спешно уехать из Ихтинборка, потому что обозленная мать Гийома, мужа Милагрос, искала встреч с внучкой и пыталась забрать себе девочку вместе с немалым наследством. По той же причине семейная чета поменяла и фамилию. Однако в Виндене, этом городе вечного праздника и бездумной роскоши, свалившееся богатство ударило мужу Равены в голову, подобно мочи. Он сдурел, швыряя деньгами направо и налево, купил баснословно дорогой особняк, устраивал балы, играл в карты, пил, влезал в сомнительные деловые авантюры… А потом как-то неожиданно оказалось, что деньги кончились. Остались долги. Патрик Вурст сбежал, бросив кредиторам на растерзание жену и дочь. Равена с горя начала пить, потихоньку продавая дорогие украшения и вещи, изредка картины, которые писала, пока слушались руки. Алиса изо всех сил пыталась скрыть бедственное положение семьи, от имени матери перезакладывая дом и уговаривая ту не пить и вновь начать писать картины. Их продажа позволяла семье худо-бедно выживать. На незаконченном холсте в углу была изображена темноволосая женщина, идущая по берегу моря и несущая прелестную маленькую девочку. Картина была пронизана светом, соленым ароматом моря и счастьем, и лишь тень, отбрасываемая женщиной на песчаный берег, была темной, бесформенной и страшной. Портрет был неплох, но до таланта сестры Равена явно не дотягивала.

Я почти не сомневалась, что со старухой сложностей не будет. Если Лешуа объявит, что Алиса — его дочь, сестра Виля, которую когда-то выкрала завистливая родственница Равена, то винденское высшее общество послушно проглотит и эту ложь, как приняла на веру и тот воспаленный бред, который пришел в голову инквизитора по поводу отца Луиджии. Даже я бы до такого не додумалась… Однако стоило мне заикнуться про то, что я собираюсь открыть правду про Алису, как старуха на глазах преобразилась. В ярости она взвилась и напала на меня, пытаясь выцарапать глаза и удушить. В ее немощных членах вдруг появилась такая бешеная сила, что мне сделалось по-настоящему страшно. Равена оседлала меня, повалив на пол, и бессмысленно шипела:

— Моя! Она моя! Не трожь мою девочку! Не трожь!

Я хрипела и задыхалась, тщетно пытаясь сбросить обезумевшую старуху. Под руку попалась пустая бутылка, и я стукнула Равену по голове. Она дернулась, булькнула и упала на меня. Кашляя и пытаясь отдышаться, я села на полу. Кажется, рано радовалась. Старуху придется убирать.

В школе танца были темны все окна, кроме одного. Я с наслаждением растянулась на постели Луиджии, давая отдых измученному телу и слушая сбивчивый рассказ девчонки.

— Он такой добрый… и смешной… Говорит, что я похожа на Ежению. Как думаете, так и есть? Все-таки она моя тетка.

— Угу, если тебя надуть примерно раза в два и раскрасить, то да, будет полное сходство. Вообще не понимаю, в кого ты такая уродилась? Кто-то из родственников отца был бесцветным?

— Не знаю, — погрустнела девчонка. — Папа меня видеть не хотел. А мама… она любила, но стеснялась…

— Как вообще получилось, что никто из твоей родни не вспомнил, что бесцветная племянница воеводы — это Бригитта Седвиг? Не могли же они не сложить два и два, когда инквизитор стал нести всю эту чушь про твой возраст и…

— А меня никому не показывали, — прошептала Лу и отвернулась, ее голос задрожал. — Когда кто-нибудь из родни приезжал в гости, то меня закрывали в комнате и…

— Хм… — я перевернулась на живот и подперла подбородок кулаком, разглядывая профиль девушки в лунном свете. — Это хорошо. Ничто не помешает тебе стать любимой дочкой самого богатого человека в Виндене.

— Да как можно? Это ведь неправда!

— Правда имеет мало общего с реальностью. О чем тебя еще спрашивал Джеймс Рыбальски?

— О детстве, о маме… О том, как мне жилось, чем я хочу заниматься. Знаете, когда я заикнулась, что больше всего на свете хочу танцевать, он обнял меня и заплакал, сказав, что я точь-в-точь как его Ежения… Еще про вас спрашивал, ну в смысле, про Луку…

— Значит так. Про детство молчи, говори, что помнишь мало. Мать тоже почти не помнишь, если что, начинай плакать, у тебя это хорошо получается.

— Мне так неловко его обманывать. Он очень добрый. Вы знаете, что меня поставили на подтанцовку к "Винденским львицам" вместо Алисы? Это ведь он попросил госпожу Рафаэль за меня. Вы можете это представить? Я буду выступать на премьере перед императором! На сцене! В театре! — Лу закружилась в танце, но потом вдруг замерла, словно наткнувшись на невидимую преграду. — Но Алиса теперь со мной вообще не разговаривает. Я так радовалась, что у меня появилась подруга, а сейчас…

— Алиса, Алиса… — нахмурилась я. — Куда она денется? И вообще, прижми ее к стенке и объясни, кто здесь на коне, а кто так, пыль глотает… Да, и намекни, что все знаешь про ее мать. Спроси, когда она собирается представить мамашу-пропойцу своему жениху и его семье… А, у тебя не получится, зубов нет, чтобы держать укус! Самой придется…

Я села на кровати и свесила ноги, шевеля пальцами и разглядывая их в темноте. Мною до сих пор владело странное чувство, что мое тело — не совсем мое… Чужие ощущения вкрадывались исподволь, незаметно, как морщины на лице, которых не замечаешь, если каждый день смотришься в зеркало, но если взглянуть на собственный портрет в юности и сравнить, то с ужасом обнаруживаешь, что…

— Не трогайте Алису, пожалуйста! — неожиданно решительно заявила Лу. — Ей и так досталось! Я помирюсь с ней, она обязательно простит меня. Лучше скажите, это правда? То, что девочки обсуждали сегодня весь день?

— И что они обсуждали?

— Вырезателей, — ответила девчонка и поежилась. — У всех только и разговоров было про то, что это они вырезали… мою семью и недавно напали на Соляной замок, на господина Тиффано! Меня спрашивали, будто бы я была там… вместе с ним и даже…

— Ты была там. Ты героически спасла инквизитора, метнув кинжал в одного из бандитов, а потом еще оказала первую помощь защитникам замка.

— Но как же так? Как они могли?.. Ведь вы же тогда их убили?

— Убила, — кивнула я, подходя к зеркалу и разглядывая собственное отражение. — Но не всех. Мне кажется, или я поправилась?

— Вы? — удивилась Лу. — Нет, вы еще больше… В смысле, вы прекрасно выглядите!

— Плохо ты врешь, учиться тебе еще и учиться…

У меня сроду не было веснушек, а щеки… Почему они казались пухлыми? Я приблизилась к зеркалу, чуть не уткнувшись в холодную поверхность носом, а потом провела пальцем по отражению. Оттуда на меня смотрела другая. Ежения. Я отпрянула, зажав себе рот, чтобы не заорать от испуга. Что-то пошло не так, но я не помнила, что именно. Я забыла что-то важное… Рубины… Искра… И что-то еще? Часы? Биение сердца сливалось с мерным тиканьем часиков. Это успокаивало. За окном алел рассвет. А я так и не поспала толком, ни вчера, ни сегодня. Мысли разбегались, как бешеные тараканы, но одну из них мне удалось ухватить за хвост.

— Да… — повернулась я к Луиджии. — Что ты решила на счет ребенка?

Она съежилась на кровати, прижав голову к коленям.

— Милагрос говорит, что это грех. Нельзя убивать невинную душу.

— А чего ты сама хочешь? Ты готова пожертвовать всем ради ребенка, в котором течет кровь мучивших тебя ублюдков? Кстати… — я полезла за пазуху и достала портрет главаря. — Полюбуйся, полюбуйся… Родив, ты будешь видеть эту морду каждый час, каждый миг в глазах сына, начиная с младенчества и до конца жизни!

Лу тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Впрочем, — вкрадчиво продолжила я, — твоя жизнь, тебе и решать. Только учти, что твое выступление на сцене театра на юбилее императора будет последним. Да-да, последним, потому что с пузом ты уже не сможешь танцевать. Тебе придется отказаться от мечты! А еще опозорить не только славную фамилию Даугав, но и огорчить своего бедного вновь обретенного папочку Джеймса. Какой скандал в благородном семействе!

— Хватит! Прошу вас, хватит! — Лу горько рыдала, но мне надо было дожать девчонку.

— Хотя тебя можно выдать замуж… — я выдержала паузу, сделав вид, что задумалась. — За Дерека Лешуа. Он знатен и богат, правда, вот незадача, влюблен в Милагрос, но ради нее безусловно пойдет на такую жертву…

— Что?!?

Кувшин со свежим парным молочком для беременной деточки полетел на пол. Милагрос всплеснула руками и возмущенно уставилась на меня.

— А что ты хотела? — нависла я над служанкой. — Это же ты ей задурила голову и отговорила вытравить плод! Грех, видите ли! Праведная какая! Только принципы по нынешним меркам — большая роскошь, за которую надо платить. И платить придется тебе, Тень, за мой счет прокатиться не получится. Кто-то должен жениться на девчонке и прикрыть ее срам.

— Но почему непременно Дерек? — начала мямлить Тень.

— А за кого ее выдать? Давай, я жду твоих предложений, — я уселась и закинула ногу на ногу, вольготно устроившись на кровати. — За Сигизмунда? Так он теперь ее братик. За Гуго? Он безродный каторжник, Рыбальски эту свадьбу не допустит. А Лешуа знатен и богат, самое то. Кроме того, я заставлю его признать Алису своей дочерью, обеспечив ее положением в обществе…

— Я не выйду замуж! — вдруг выкрикнула Луиджиа сквозь слезы. — Не надо мне никого искать!

— Кто тебя спрашивать будет, — отмахнулась я. — Раз хочешь похоронить свой талант в пеленках-распашонках, изволь…

— Нет, — Лу вскочила и застыла посреди комнаты, вытянувшись, как струна, и задрав подбородок. — Этот ребенок никому не нужен, всем мешает, его никто не любит…

— Вот именно, — обрадовалась я, — поэтому лучшее, что ты можешь сделать, это выпить отвар и…

— … как и я никому не нужна, — закончила девчонка, чей голос опять опасно задрожал. — Я тоже всем мешаю, от меня одни неприятности. Но я не хочу его убивать, не хочу. Я сама рожу, и нас уже будет двое. Хотя бы он будет любить меня! Я больше не буду одна!..

Она снова разрыдалась, и служанка бросилась ее утешать, твердя, что все будет хорошо, что никто ее с ребеночком не оставит, что все ее любят, а госпожа что-нибудь придумает… Мне только и оставалось, что бессильно стискивать кулаки от желания поколотить обеих. Я им что, всемогущая палочка-выручалочка? Взгляд упал на брошенный портрет главаря.

— Хорош рыдать! — я оттолкнула служанку от Лу и влепила девчонке пару пощечин. — Хочешь оставить деточку? Тогда пеняй на себя! Когда за деточкой явится папочка, я пальцем не пошевелю!

— Госпожа! — служанка пыталась оттащить меня от жертвы. — Не надо, прошу вас! Зачем вы пугаете девочку!

— Бери карандаш! — напустилась я на Тень. — Живо! А ты, — повернулась я к исходящей слезами Лу, — вспоминай. Все вспоминай! Как пришли Вырезатели, как они убивали, как тебя резали и насиловали! Будет тебе на память целая картинная галерея! Сыночку потом покажешь!

Это уже не было случайностью или вывертом моего безумного сознания. Образ двоился и множился. Оскаленная звериной похотью морда главаря отражалась повсюду. В осколках зеркал на полу, в лезвии ножа, полосовавшего плоть, в кровавых лужицах, в остекленевших глазах матери… На страшных рисунках Тени, вытащенных из глубин памяти Луиджии, которая единственная выжила в том кровавом аду, было два мучителя. Два одинаковых, почти неотличимых друг от друга. Два брата-акробата. А если не колдовство?.. Если и в самом деле братья? Не обращая внимания на истерику Лу, я вглядывалась в сцены жестокого насилия в поисках отличий. И они были. Перед глазами стояла морда главаря с торчащей в глазнице шпилькой. Вот небольшой шрам возле виска, а здесь его нет. Зато на рисунке есть небольшая родинка на нижней части подбородка, когда ублюдок запрокидывал голову в хохоте, а была ли она у убитого мною?.. Или я просто ее не увидела? А уши? Уши! Или это зеркальное отражение? Я вскочила с пола, разметав бумаги, и бросилась к зеркалу. Серьга в левом ухе! Я видела ее на убитом! А на рисунке? Но если это зеркальное отражение?.. Еще тогда, в лагере бандитов, перед приступом, мне почудилось, что я вижу перед собой лживое зеркальное отражение! А кого видела Лу?

— Вспоминай! — налетела я на девчонку, тормоша ее за плечи. — У того коротышки была серьга! В каком ухе? Вспоминай! Дура! От этого зависит твоя жизнь! Вспоминай!

Лу застыла, ее глаза сделались пустыми, лицо было без единой кровинки. Она, как зачарованная, поднесла руку к моему уху и выговорила:

— В левом…

А на рисунках серьга была изображена в правом. Потому что лицо второго ублюдка девушка не видела, он был сзади, когда они вдвоем с братом насиловали ее. Она видела все в зеркальном отражении…

— Их было двое. А близнецы в твоей утробе, — без всякого выражения выговорила я, отпуская Лу, — никогда не станут тебя любить, потому что ты сама не в состоянии дать им любовь. Один из твоих насильников все еще жив и охотится за тобой. Ты выпьешь отвар и избавишься от плода, даже если мне придется силой залить спорынью тебе в глотку. А ты, Тень, проследишь за этим лично, ради ее же блага. У вас времени до завтра.

Я собрала рисунки и на негнущихся ногах покинула комнату в гробовой тишине.

Близнецы… Сама природа закладывает между ними незримую прочную связь схожести характеров и судеб. А если эта связь исказилась колдовством? Если два зверя в людском обличии переступили черту человечности и тем самым получили запредельную силу, черпая ее друг в друге? А потом я разорвала нить, убив одного из них? Что случилось со вторым? Почувствовал ли он смерть брата? Несомненно. Почему выкопал его труп? Пытался склеить разбитое? Получилось ли у него? Мне оставалось надеяться, что нет.

На площади было шумно, но перезвон часов на ратуше перекрыл гомон толпы. Я поежилась и ускорила шаг, лавируя в толпе и пробираясь к зданию гостиницы. Немилосердно палило солнце, но мне было зябко. Я опустила голову, скрывая лицо под капюшоном от любопытных глаз, но уши заткнуть было невозможно.

— … смотри, тот самый полудурок! Сын Рыбальски!..

— … да быть того не может!..

— … от той рыжей девки, что с моста кинулась!..

— … так ведь как тогда?..

— … говорят, не вынесла позора, еще бы, таких уродцев родить!..

— … бедная фрона Шарлотта!..

Стиснув зубы, я пробиралась дальше, но на пятачке перед гостиницей, свободной от людей, заметила неладное. Под ногами ничего не было, как будто меня не стало. Я не отбрасывала тени! Зажмурившись, я пыталась поймать ускользающую нить реальности, как учил Антон. Собственное тяжелое дыхание, ощущения ветерка и теплых солнечных лучей на коже, запахи свежей выпечки, цветущей сирени и лошадиного навоза, крики извозчиков и бранящихся грузчиков…

— Лука! Ты где был? — меня под руку подхватил инквизитор и потащил за собой, разметав мои мысли, как ветер листья. — Не исчезай так больше. Я уже не знал, где тебя искать. Думал, что твой дядя опять добрался до тебя или еще хуже, что ты попал в лапы этой мерзавки…

Кысей все говорил и говорил, но его слова сливались в один сплошной шум прибоя. Моя тень была на месте вместе с его. Мне просто почудилось. Или нет?

Проходя мимо стойки привратника, мне удалось выхватить утреннюю почту и с видом побитой собаки принести ее инквизитору, незаметно подсунув конверт от себя. Туда я заранее вложила несколько рисунков Тени со своими соображениями, а также требование выкупа за Лешуа. Как говорил атаман, играть надо по-крупному, иначе игра теряет и смысл, и вкус. Я намеревалась поставить на кон самое ценное, что у меня было.

Но паразитский инквизитор и не думал вскрывать почту. В номере он небрежно бросил ее на столик и обернулся ко мне.

— Лука, я хочу с тобой серьезно поговорить.

Я сделала умное лицо и кивнула.

— Находиться рядом со мной опасно. Вчера ночью я не смог защитить тебя… Да что там, я и себя-то не смог… — его взгляд затуманился, Кысей вздохнул и покачал головой. — Поэтому для тебя будет лучше отправиться в дом твоего отца…

Я удивленно мыкнула, и инквизитор хлопнул себя по лбу.

— Вот я дурень! Конечно, ты еще ничего не знаешь… Послушай меня, Лука, — он приблизился и взял меня за плечи, проникновенно заглядывая в лицо. — У тебя есть папа. Он ничего не знал о вашем с сестрой существовании, но теперь наверняка не бросит вас и сможет защитить…

Я всхлипнула уже не на шутку. Только этого мне не хватало! Кысей истолковал все по-своему. Он погладил меня по голове и притянул к себе, обнимая и похлопывая по спине.

— Да, мальчик, я знаю, что это неожиданно для тебя, но так будет лучше, поверь. Ничего не бойся…

Я уткнулась ему в рубашку и сопела, с наслаждением вдыхая его горьковатый аромат и прижимаясь еще сильнее, чтобы услышать, как бьется его сердце. Но все испортил возмущенный возглас Рыбальски:

— Что это вы делаете с моим сыном?!?

Вопли и слезы не помогли. Кысей был непреклонен в своем желании избавиться от меня, равно как и Рыбальски хотел во чтобы это ни стало забрать сына к себе домой. Мои планы опять рухнули, придавив меня обломками. Рыбальски всю дорогу в экипаже тормошил меня, задавал глупые вопросы и восхищенно разглядывал:

— Господи, как же ты похож… Да, точно, ты похож на дедушку, в смысле, на моего отца… Просто вылитая копия! У него же тоже была большая родинка, вот здесь, — он попытался дотронуться до моей фальшивой бородавки, но я вовремя уклонилась, обиженно забившись в угол экипажа. — Не бойся, сынок, не бойся меня… Фрон профессор сказал, что ты довольно смышленый, тобой надо просто заниматься. Я найму тебе лучших учителей. И приглашу старика Бринвальца, чтобы он занялся твоей немотой. Если Тиффано прав, и ты потерял дар речи из-за детского испуга, то ты сможешь заговорить! Сыночек!

И он опять лез обниматься и тискать меня, я недовольно сопела и отбрыкивалась, костеря про себя инквизитора на чем свет стоит.

Моя новая комната в доме Рыбальски была большой и роскошно обставленной. Ноги утопали в мягком светлом ковру на полу, большое напольное зеркало в углу притягивало взор богатой отделкой, на просторной двуспальной кровати мог бы без труда разместиться небольшой отряд, а возле уютно потрескивающего камина стояло кресло со столиком, куда расторопная служанка уже поставила для меня кофе и воздушные булочки. В комнате даже имелась собственная ванная комната с новейшей системой водоснабжения, в том числе и горячей водой! Я не преминула воспользоваться всеми удобствами и привести себя в порядок, пока Рыбальски не вздумалось, как и Кысею, сделать это насильно. Однако в новых апартаментах имелся существенный недостаток — третий этаж, что затрудняло мне ночные вылазки. Да и после моего прошлого визита охрану особняка усилили. Как же некстати объявился Рыбальски со своими отцовскими чувствами и удушающей заботой…

Семейный обед вышел презабавным. Бледная, как смерть, Шарлотта в упор меня игнорировала, а Сигизмунд пытался подначивать. В отместку я отвратно себя вела, громко чавкала, загребала еду пальцами из тарелки и даже пару раз выдавила из себя отрыжку. Рыбальски умилялся и мягко делал мне замечания, одергивая зарвавшегося Сигизмунда. Но когда я полезла сморкаться в скатерть, юнец не выдержал, вскочил и заявил отцу, что ноги его в доме не будет, пока это чудовище, то есть я, не научится вести себя прилично. Я с наслаждением сморкалась в скатерть, скрывая злую улыбку. Скоро папочка притащит меня к инквизитору и на коленях будет его умолять, чтобы тот забрал обратно ходячее бедствие… Надо еще что-нибудь разбить или порвать… Пока я прикидывала, как бы половчее опрокинуть супницу на Шарлотту, та со звоном отложила столовые приборы и тихо спросила:

— Сколько еще ты будешь продолжать этот фарс?

— Шарлотта, дорогая… — Джеймс попытался накрыть ее ладонь своей, но женщина отдернула руку.

— Ты собираешься признать этих… своими детьми? Наследниками? — ее голос дрожал от скрытой ярости.

— Хватит, — неожиданно твердо сказал Рыбальски. — Шарлотта, будь великодушна и просто порадуйся вместе со мной. У меня есть сын и дочь! Прими их, как я принял тебя.

— А как же Сигизмунд? — костяшки ее пальцев побелели — с такой силой она сжала салфетку в кулаке.

— Он тоже мой сын. Я никогда от него не откажусь и ни в чем не обделю.

— И ему придется делить фамилию с этими…

— Да, придется! Хватит! Я ни разу тебя ни в чем не упрекнул, понимая, что наш брак был вынужденным. Я люблю Сигизмунда, он мой сын, но Лука и Луиджиа тоже мои…

— Ежения не была беременной, — не выдержала Шарлотта, вскакивая на ноги. — Джеймс, я клянусь тебе, она не была беременной!

— Ты могла этого не знать, — мягко возразил Рыбальски, подходя к жене и приобнимая ее за плечи. — Дорогая, помоги мне с ними. Ради памяти своей подруги, ради меня, прими этих детей, как родных, прошу тебя. Я хочу, чтобы на сегодняшней премьере мы все были там, одной семьей, понимаешь? Луиджиа будет выступать на сцене Императорского театра, и мы все будем радоваться ее успеху…

Я оставила супницу в покое и незаметно убралась с обеденного зала. Даже если я переверну весь дом вверх ногами, Рыбальски не откажется от меня. Он с самого начала знал, что Сигизмунд ему не родной…

Неугомонный папочка развил бешеную деятельность. Когда я в окно увидела цирюльника с чемоданчиком, портного с двумя подмастерьями и ворохом тряпья, сапожника со своим скарбом и еще парочку приглашенных мастеров, мне сделалось дурно. Джеймс Рыбальски задумал эффектно появиться с сыном в Императорском театре и от своего отступать не собирался. Я лихорадочно металась по комнате, пока он стоял под дверью и стучал, уговаривая меня не бояться и впустить его. Что же делать? Риск дурманил мысли.

Я решилась. Запасным вариантом была истерика с пеной и клацаньем зубами, для чего я сунула в карман обмылок из ванной комнаты. После этого я широко распахнула дверь и втянула в комнату Рыбальски, тут же захлопнув ее перед остальными.

— Лука, что случилось?..

Джеймс осекся на полуслове, потому что я приложила палец к губам, призывая к молчанию.

— П-п-папа… — выговорила я через силу.

— О господи! — он аж подпрыгнул. — Ты можешь говорить?!?

Я покачала головой и потащила его за собой, увлекая подальше от двери и от любопытных ушей.

— Ты назвал меня отцом, боже мой, ты назвал меня отцом… — повторял тот, как заведенный. — Мальчик мой, как же я рад…

— Мы-мы-мы-мне п-п-п-плохо тут…

— Плохо? — ужаснулся Джеймс. — Но почему? Я же все для тебя… На остальных не обращай внимания, с Сигизмундом ты подружишься, а Шарлотта…

— Я хочу об-б-б-латно к п-п-п-п-лофессолу… Отп-п-п-пусти мы-мы-мы-меня…

Я умоляюще сложила руки и скуксилась, готовая разрыдаться.

— Как к профессору? — оторопел Рыбальски. — Тиффано недавно ограбили, ты же мог пострадать, Лука! Я не могу допустить, чтобы мой сын был в услужении!..

— Он д-д-доблый… ласков-в-в-вый…

— Ласковый? В каком смысле ласковый? Или столичные слухи не врали?..

Джеймс вдруг потемнел лицом и крепко взял меня за плечо.

— Что он с тобой делал, Лука? Он позволял себе что-нибудь… непотребное? Гладил тебя, обнимал, что?

Я отчаянно замотала головой и съежилась, проклиная себя за глупость. Как же прав был магистр Солмир, говоря, что любая ложь рано или поздно возвращается сторицей к солгавшему… Джеймс отвернулся и забегал по комнате, дергая тугой воротник и бормоча про себя:

— Он бы не посмел… Это же он открыл правду про вас с Лу… Но ты был таким беззащитным… безмолвным… А если все-таки он дал волю рукам?..

Он бросился ко мне, усадил в кресло и сел рядом, гладя по плечу.

— Лука, мой мальчик, прошу тебя, ответь честно, не стыдись… Профессор тебя трогал… там?

— Н-н-нет! — выкрикнула я.

Ох, как же мне хотелось поведать ему, где и как я сама трогала этого липового профессора! Я бессильно стукнула себя кулаком по колену. Джеймс поймал меня за запястье и крепко сжал его:

— Не злись, Лука, я просто… А что это у тебя?

Он задрал на мне рукав, обнажив руку до локтя, и уставился на браслет с часами.

— Ммм…

— Это дорогая вещь… — он попытался поддеть застежку часов.

Я вскочила с места и спрятала руку за спину.

— М-м-мое!

— Откуда она у тебя? Это же работа Гральфильхе… Но он работал только над одним заказом… для профессора… О господи! Этот мерзавец подарил тебе часики, чтобы ты молчал об учиненном насилии? Дай сюда!

Неожиданно для его роста и веса у Джеймса обнаружилась недюжинная сила. Он поймал меня за руку и сдернул часы. Мне показалось, что у меня вырвали сердце. Я заверещала раненной белугой и попыталась вцепиться папочке в лицо.

— Отдай!!!

— Уймись, Лука! Я убью этого мерзавца, убью! Как он посмел совратить моего мальчика!

— Ук-к-клал! Я ук-к-клал часы! Я! — сорвалась я на крик, топая ногами и колотя в воздухе кулаками. — Я! Я!

— Что? Тише, мой мальчик, тише! Как украл? Зачем? Почему?

— Н-н-не г-г-говоли ему, п-п-п-папа, не говоли… Л-л-лубин… М-м-мамин л-л-лубин в к-к-кольце…

— Что? Откуда ты?.. Ты видел? Обручальное кольцо?

Я закусила губу и заревела.

— К-к-к-кловь! — талдычила я сквозь слезы, размазывая сопли по лицу. — К-к-к-кловь!

— "Кровь" разбита, мой мальчик… — Джеймс обнял меня, привлекая к себе, и погладил по голове, совсем как Кыся до этого. — Я разбил ее ради твоей мамы…

— От-т-тдай часы! М-м-мое!

— Воровать плохо, нельзя так делать. Я верну часы профессору, а тебе закажу другие…

— Н-н-нет! Он п-п-плохо б-б-будет д-д-думать!.. Лука — п-п-плохой! — я начала бить себя по рукам. — П-п-плохой!

— Тише, тише… А хочешь увидеть рубин? Тот самый рубин? Большую "Кровь"?

От неожиданности я перестала всхлипывать и кивнула. Интересно, где же он его хранил, что я не смогла найти камень в прошлый раз? Правда, если бы только знала, что надо искать…

— Пойдем, я покажу его тебе. Вытри слезы, хорошо? Эти ужасные очки… Надо обязательно подобрать тебе новые…

— Тут похоронен твой дедушка, Арчибальд Рыбальски. Я сильно виноват перед ним… и перед твоей мамой, Лука… Кругом виноват…

Мы находились в семейном склепе перед мраморным надгробием, в котором было небольшое углубление. Рыбальски снял с шеи ключик и вставил его, провернув несколько раз. С негромким щелчком каменные плиты надгробия разъехались в стороны и… Я едва не заорала от испуга. Рубин был громадным, с голову человека. Он возник, врываясь столбом алого света в темноту склепа, словно кровавый призрак. Я никогда не видела ничего подобного. Когда-то камень был идеально огранен, но сейчас симметрия нарушилась, на одной из его граней зияла выщерблина. Я зачарованно потянулась к ней, коснулась пальцами этой раны и тут же отдернула руку. Рубин обжигал. Казалось, его поверхность вскипала кровавыми пузырями, стонала и рвалась наружу болью и ненавистью. У меня закружилась голова, было невозможно отвести взгляд от завораживающей игры света и тени внутри камня.

— И теперь наш фамильный камень безнадежно испорчен… и похоронен здесь… вместе с отцом. Папа не пережил этого… Когда-то камень приносил нашей семье удачу, но теперь…

Меня как будто затягивало в этот танцующий водоворот алых искр. Я уперлась руками в холодный мрамор надгробия и попыталась отвести взгляд от камня, медленно опуская голову. И не смогла… Я уже не слышала, что говорил Джеймс, ничего не видела, кроме багровых сполохов, но еще могла шевелить рукой… Обмылок… в кармане… Гадостный сально-огарочный привкус с лавандовой отдушкой… Пена изо рта… Пузыри… Я жевала и жевала, пока сознание не померкло…

Кто-то шлепал меня по щекам, а потом под нос поднесли вонючую гадость. Я закашлялась и села на постели. Вовремя. Лекарь Дудельман как раз пытался расстегнуть на мне рубашку, чтобы послушать сердце. Я взвизгнула и забилась в угол. У изголовья кровати уже сгрудились домочадцы: встревоженный Рыбальски, мрачная Шарлотта и пара насмерть перепуганных слуг.

— Не бойся, малыш, — засюсюкал со мной лекарь. — Иди сюда, сейчас мы тебя послушаем и…

Я кинула в него подушку и юркнула под кровать, яростно мыча и завывая оттуда. Дудельман пытался выманить меня, но не преуспел. Рыбальски, кряхтя, опустился на колени и тоже стал увещевать меня, постоянно поправляя сползающие с носа очки.

— Сыночек, Лука, выходи, не бойся. Ты нас всех так перепугал…

— Он еще и припадочный, — с горьким удовлетворением изрекла Шарлотта и зашуршала платьем, остановившись рядом с коленопреклоненным мужем. — Оставь его в покое, Джеймс.

— Господи, ну что ты такое говоришь! Через два часа премьера! Нам всем надо быть в театре! Уйдите все! Я сам поговорю с сыном. Пошли вон! Живо! Все!

Нехотя я выползла из-под кровати, дала себя погладить по голове и прижать к сердцу.

— Сыночек, ну что же ты… Ведь сегодня премьера у твоей сестренки. Разве ты не хочешь увидеть Лу? Она будет танцевать для самого императора! Ты только представь…

Я прекрасно все себе представляла. И не менее сильно хотела попасть в театр, чтобы увидеть императора и оценить обстановку, но только не в компании любящего папочки.

— Хочу к п-п-п-плофессолу! П-п-п-плохо!

Я твердила это, как заклинание, раскачиваясь из стороны в сторону и обхватив себя руками за плечи.

— Сынок, зачем он тебе? Чем он тебя так привязал?

— Он п-п-п-помог з-з-за-г-г-г-говолить!

— Научил тебя говорить? Так это он? Надо же… я не знал.

— Х-х-хочу п-п-п-плофессола! Х-х-хочу п-п-п-плофессола! П-п-п-плофессола!

Очевидно, Рыбальски был привычен к детским капризам, потому что быстро сдался.

— Ну хорошо, сынок, не волнуйся. Будет тебе профессор.

Я вскочила и пару раз подпрыгнула на кровати, хлопая в ладоши от радости.

— П-п-поехали!

— Мы поедем в театр, Лука. Там будет твой профессор. Я приглашу его погостить у нас и позаниматься с тобой. Под моим присмотром. Ты рад, мальчик мой?

Я рухнула обратно в постель и спрятала голову под подушкой, чтобы папочка не видел мое вытянувшееся с досады лицо. Вот только прозревшего инквизитора мне в этом склепе не хватало для полного счастья!

— Так ты рад?

Не высовывая головы, я мыкнула и пару раз кивнула.

Мне удалось добиться того, чтобы меня оставили в покое, пока я сама переодевалась и расчесывалась. Кое-как продравшись сквозь колтуны парика и пригладив торчащие вихры, я привела себя в божеский вид. Потом натянула черную рубашку со стоячим воротничком и белый шерстяной сюртук, больше похожий на мундир, который к тому же оказался великоват в плечах. Мягкие удобные сапоги на небольшом каблуке завершили образ. Склонив голову, я разглядывала себя в зеркале. Мне казалось, что я поправилась. Но это же невозможно? Провела ладонями по бедрам и даже подергала туго затянутый пояс. Корова! Надо что-нибудь подложить под плечи, чтобы сделать фигуру более мужественной.

— Лука, сынок, ты готов? — раздался стук в дверь. — Мы и так уже опаздываем.

Надо просто не попадаться на глаза инквизитору. И как только Рыбальски отвлечется, сразу исчезнуть. Хотя тогда он поднимет на уши весь город…

Здание Императорского театра горело огнями и шумело волнующейся толпой зевак снаружи. Для счастливчиков, у которых были пригласительные на сегодняшнюю премьеру, выделили отдельный коридор, по которому они под завистливыми взглядами чинно шествовали по мраморной лестнице. Все ждали императора, и только я крутила головой, выглядывая инквизитора. Джеймс гордо вел под руку жену, я плелась сзади вместе с подчеркнуто отстраненным Сигизмундом, который изредка опасливо косился на меня, ожидая очередной пакости. Юнец был хорош, я даже невольно залюбовалась им. Схожий с матерью только заносчивым нравом и надменностью, внешность он имел самую героическую. Темные вьющиеся волосы, гордый профиль и волевой подбородок были унаследованы им, очевидно, от Гуго. А еще широкие плечи, тонкая талия, аппетитная задница… Если бывший каторжник был хотя бы вполовину также хорош в молодости, как его сын, то можно было понять, как эта гордячка Шарлотта спуталась с…

— Хватит на меня таращиться, придурок! — злобно шикнул на меня Сигизмунд и больно пихнул локтем в бок. — Топай быстрей!

Но я застыла в нерешительности. Впереди был досмотр, учиненный гостям имперской охраной. Сурового вида офицеры в красных мундирах тщательно обыскивали каждого из гостей. Только этого мне не хватало…

— Лука, сыночек, пошли.

Джеймс взял меня за руку и кивнул жене. Эта надменная аристократка безропотно проследовала к отдельной стойке, где дам досматривали женщины-офицеры. Это было как удар под дых. Никто из высшего общества Виндена не посмел отказать Империи в праве их досматривать! Куплены с потрохами! Ох, и прав был офицер Матий, как же он был прав… Я стиснула зубы и шагнула следом за папочкой. Едва офицер взял меня за плечо для досмотра, я заколотила в воздухе руками и взвизгнула, как резаная, да так оглушительно, что некоторые из охраны невольно дернулись за оружием.

— Простите его, простите, — забормотал извинения Рыбальски, пытаясь меня усмирить. — Он немного не в себе…

Шарлотта уже прошла досмотр и ожидала нас по ту сторону ограждения, разглядывая меня со странным выражением.

— Фрон Рыбальски, со всем почтением, но я должен его досмотреть… — упрямо наступал на меня офицер.

— Он боится, не привыкший… — оправдывался Джеймс, а я продолжала визжать.

— Не надо, — вдруг раздался низкий бархатный голос.

Шепот за спиной, изумленные возгласы, завистливое шипение. Император. С первого взгляда бросалась в глаза властность, которая была запечатленная во всех его чертах. Глубоко посаженные глаза светились недюжинным умом, однако лицо представляло собой каменную маску трагического героя-мечтателя. Роскошные светлые усы и блистающая орденами грудь добавляли образу мужественности. Император стоял рядом с Шарлоттой, благосклонно ей улыбаясь. Офицер тут же встал по стойке смирно, отдал честь и отрапортовал, но Фердинанд Второй оборвал его на полуслове.

— Этот мальчик болен, не надо его беспокоить, пусть проходит. Фрона Шарлотта, примите мое восхищение, вы чудесно выглядите.

Затянутая в черный бархат и парчу, искрящаяся брильянтами в темных волосах, высокая и худая, как жердь, Шарлотта обладала некой мрачной аристократической притягательностью. Она до дрожи напомнила мне бабушку, гордую воягиню Талму Ланстикун, последнюю из славного рода. Восхищение и злость боролись у меня в душе.

— Спасибо, ваше Величество, — она почтительно склонила голову перед императором, однако преисполненная собственного достоинства. — Вы очень добры.

И в этот момент злость победила. Я поняла, что Шарлотта никогда не примет Алису. Костьми ляжет, но не допустит, чтобы сын женился на простолюдинке. И даже Лешуа не спасет… А это означало, что надо стереть с лица этой аристократки надменность, с головой искупать ее в грязи, вывалять в дерьме так, чтобы!.. Да, но тогда придется выдать тайну Ёжика… Под немигающими взглядами пятерых охранников императора я пересекла ограждение.

— Восхищен вашей преданностью мужу, — император чуть заметно кивнул в сторону Джеймса. — Мне будет любопытно взглянуть на… На дочь вашего мужа.

— Благодарю, — на лице Шарлотты не дрогнул ни один мускул. — Мы все очень волнуемся за Луиджию.

Цвет лиц истуканов-охранников мне определенно не нравился. Однако спустя минуту стало не до них. К нам приближался Кыся в черном фраке. И он был не один.

На мгновение мне показалось, что я вижу под руку с ним Ежению. Но потом по замечанию Джеймса я поняла, что это не сон и не мара, а дочка аускрета Инженерной гильдии. Девушка была юной и рыженькой. Я сжала кулаки. В белом корсаже из себярского шелка и вильяжа ее талия была утянута так, что даже мне стало тесно. Пухлые плечи и пышная грудь нескромно прикрывались мирстеновскими кружевами и нелепыми буфчиками-фонариками. Длинный атласный подол был расшит жемчугом. Господи, да она же вырядилась, как под венец! Вся в белом! И эта шляпка с перьями и длинной вуалью явственно намекает на фату! Кровавое бешенство подступило к горлу, во рту появился соленый привкус. Я сжала кулаки и шагнула к этой сладкой парочке, но тут Джеймс подхватил меня под руку и потащил прочь.

— Представление скоро начнется. Пошли, Лука, потом с профессором поздороваешься!

Ложа благородного рода Гибауэр располагалась на втором этаже, в непосредственной близости от императорской ложи, но, увы, слишком далеко от ложи Кысея. Я свесилась через перила и ковыряла в носу, кося глаза на инквизитора.

— Лука, сынок, сядь на место, упадешь!

Рыбальски твердой рукой дернул меня обратно на место. В зале погас свет, и сцена озарилась неясным мерцанием газовых светильников, зазвучала томная музыка. От нечего делать я стала разглядывать императора, вернее, его охранников. В том, что эти пятеро были джасалами, я почти не сомневалась. Но Фердинанд Второй ни словом не перемолвился с ними, лишая возможности проверить догадку и использовать знание себе во благо. Если джасалов натаскивали на его голос, то могли возникнуть сложности. А с другой стороны… Глаза, привыкшие к темноте, нашли в зале офицера Матия. Яд… Да, яд медленного действия будет наилучшим вариантом, потому что тогда можно поторговаться. Но почти от любого яда есть противоядие. А если иначе?.. Если и нашим, и вашим? А потом наоборот? Это будет забавно. Я опять свесилась с балкона и злобно ухмыльнулась, разглядывая невозмутимого Кысея и его спутницу в белом. Гаденыш! Пожалуй, к трем тысячам золотых выкупа стоило добавить требование вернуть должок натурой…

— Вон она, смотри, сынок, вон наша Лу на сцене!..

На подмостках в ослепительных лучах светильников застыла Луиджиа. Ее хрупкую фигурку сковало стеклянное плетение нитей, волосы были спрятаны под шапочку, переливающуюся стеклярусом, на лице блестела серебряная маска. Девушка замерла, выгнувшись дугой и широко раскинув руки, вокруг нее кружились в танце маленькие воспитанницы из школы танца госпожи Рафаэль. Звучала тревожная музыка. И вдруг на заднем фоне появилось громадное стеклянное сердце и начало медленно опускаться на цепях. Оно было сделано из темно-красного стекла и изредка освещалось изнутри вспышками, которые совпадали со взрывами ударных.

— Огонь и лед, лед и огонь!.. — взволнованно прошептал Рыбальски и подался вперед, не замечая, что сам почти свешивается локтями с балкона ложи.

От вида багрового сердца меня охватило дурное предчувствие. Рубины? Клятые рубины… Почему я не могу вспомнить? Раньше память меня никогда не подводила. Кроме приступов, конечно… Я силилась вспомнить что-то важное, связанное с рубинами. Купец вез рубины в Винден… Обручальное кольцо Ежении с рубином… Фамильный камень Рыбальски… Рубины в часах… И еще что-то… И только когда Пихлер золотым росчерком пронеслась по сцене и закружилась в багрянце своего алого наряда, я вспомнила. Кукла!.. Слова инквизитора о том, что я видела в оранжерее… А что я видела?.. Рубиновый ключ?.. Нет, рубиновый свет! Искра? Надо остановить выступление!

Музыка сошла с ума, унося с собой фигурки танцовщиц. Звуки мелодии накатывали штормовыми волнами, подхватывали отчаянную борьбу пламени и льда за сердце, которое разгорелось рубиновым светом и вспыхивало все чаще и чаще. Но ритм не совпадал, он отставал, безнадежно опаздывал от движений балерин, он терялся и исчезал в бесконечности. Но никто этого не замечал, зачарованный игрой света и тени. Пихлер кружилась вокруг ледяной Луиджии в порочном вихре… Нежность и жестокость… Любовь и ненависть… Ревность и прощение… Огонь страстей разжигался львицами, которые подступали все ближе и ближе к Лу. Их расшитые золотом одеяния все чаще вспыхивали крошечными алыми искрами, и тем сильнее разгоралось стеклянное сердце, грозя взорваться.

— П-п-п-плохо! — я отчаянно дергала Рыбальски за рукав, но он меня не замечал.

Барабанная дробь грянула так громко, что я едва не прикусила язык. Лед раскололся. Луиджиа вспорхнула призрачной бабочкой, растекаясь по сцене серебряной метелью. Они с Пихлер сошлись в последнем танце, в последней битве… за сердце… за жизнь… за вечность… Пронзая тьму, из-под ног Лу в танце летели рубиновые капли. Я сморгнула. Мне не показалось! Это кровь!

— Лу! Ей плохо! — не выдержала я. — ЛУУУУУУУУ!

Плюнув на все, я перемахнула через балкон, удачно приземлившись в проходе, и ринулась на сцену. Словно густой кисель сковал движения… Время замедлилось… Инквизитор медленно переставлял ноги с другой стороны, его крик искажался и превращался в чудовищный рев. Пихлер взвилась в прыжке и… исчезла, рассыпавшись сотней алых искр. Музыка оборвалась, и зал взорвался аплодисментами.

Время вздрогнуло и понеслось. Все смешалось в суматоху и пришло в движение. Восторг публики быстро сменился недоумением и ужасом понимания, а окрик инквизитора оцепить театр вызвал панику. Зрители вскочили с мест и ринулись прочь из зала, толпясь и застревая в проходах. Кому-то стало плохо, кто-то упал, кто-то кричал, кто-то ругался. Стражники беспомощно метались, не в силах остановить спятившую лавину. На сцене застыла Луиджиа, бледная, как смерть, ее балетные тапочки были красными от крови. Брызги на одежде стремительно темнели и расползались уродливыми пятнами. Неужели это действие спорыньи? Зачем эта дура выпила отвар перед выступлением? Нельзя было сделать это после? Я пыталась добраться до девчонки, но это было все равно, что плыть против течения. Меня сбили с ног, я едва успела сгруппироваться, чтоб не затоптали, а потом под прикрытием кресел выбралась и стала перепрыгивать через пустые ряды, пробираясь к сцене. Луиджиа пошатнулась и рухнула наземь.

— Лу-у-у-у! — заорала я и бросилась к ней.

Я тормошила ее для вида, а сама задирала на ней платье, пытаясь понять, выкидыш или что похуже. Ее серебряные чулки были пропитаны кровью, но только внизу. Какого демона?.. И тут меня оттолкнули от девчонки. Инквизитор склонился над Лу и приложил палец к ее шее, нащупывая пульс, потом поднял голову и заорал:

— Лекаря! Срочно лекаря!

Я подлезла ему под руку и пыталась расшнуровать балетные тапочки.

— Лука, не трогай ее! Уйди! Уйди, я сказал!

Но я упрямо дергала шнуровку из атласных ленточек, скользких от крови.

— Ммм!

Наконец инквизитор сообразил, что я хочу, и, выхватив кинжал из голенища сапога, рассек переплет лент, освобождая Лу от туфелек. Ее ступни были безбожно изранены… битым стеклом. Оно высыпалось из уплотненного носка грязной кучкой. Кысей негромко выругался, стащил с шеи шелковый шарф, порвал его на две части и начал заматывать ступни, чтобы остановить кровотечение. Я осталась сидеть на сцене в луже крови, закрыв лицо руками.

— Лекарь! Сюда!

К нам уже пробирался Рыбальски, сурово стиснув зубы и таща за собой упирающегося Дудельмана. Не отнимая ладоней от лица, я обозревала сквозь пальцы происходящее. Нишка успела добраться до сцены первой и развила бешеную деятельность, зычно командуя стражей. Шарлотты нигде не было видно, как и Сигизмунда. Впрочем, мальчишка улетучился еще раньше, посреди представления. Из-за кулис выглядывали перепуганные балерины, которых уже теснили стражники. Мелькнуло лицо Алисы. Девушка была бледной, ее полные губы изгибались в злобной ухмылке. Неужели стекло в балетных туфельках — ее рук дело? Прибью соплячку! И тут мой взор наконец остановился на императорской ложе. Фердинанд Второй был абсолютно спокоен и с интересом разглядывал творящееся в зале. Мне даже показалось, что на его лице мелькнуло некое одобрительное выражение, как будто кровавая феерия развернулась специально для одного зрителя… Император жестом подозвал к себе кого-то из свиты и что-то сказал, кивая на сцену и на бездыханную Луиджию на руках у инквизитора. Прихлебала угодливо изогнулся в поклоне и исчез. А следом Фердинанд Второй поднял два сложенных вместе пальца — указательный и средний. Его джасалы бесшумно поднялись и взяли хозяина в плотное кольцо, защищая от всех опасностей. При этом император не произнес ни слова, я была в этом уверена, потому что не сводила взгляда с его лица. Но это было совершенно невозможно! Джасалов натаскивают на голос хозяина, но не на жесты! И к тому же я в первый раз видела, чтобы этих гаяшимских смертников использовали в качестве охранников. В качестве слуг и безвольных игрушек сколько угодно, но так… Невольно вспомнился джасал грибной колдуньи, из которого получился никудышный защитник. Когда колдунья натравила его на меня, достаточно было имитировать ее голос и отдать приказ, как он направил свое оружие против хозяйки.

— Лука! — тормошил меня за плечо Рыбальски. — Сынок, вставай, пошли! Ты не поранился? Идем, идем!..

Он потащил меня следом за Кысеем, который нес Луиджию за кулисы.

Рыбальски не находил себе места, наворачивая круги под гримеркой в ожидании, когда оттуда выйдет лекарь. Кысей в сторонке о чем-то тихо шептался с Нишкой, и лишь изредка до меня долетали отдельные слова беседы. Кажется, Нишка упрекала инквизитора и корила себя, что разрешила Пихлер принять участие в выступлении. Рыжей толстушки не стало. Она исчезла на глазах у сотен зрителей. Хотя, надо признать, исчезла красиво, в последнем танце умирающего огня, рассыпавшись искрами… Алыми искрами… Я кусала губы и ревела в три ручья. Ревела от злости и усталости, даже притворяться не приходилось. Нишка повысила голос:

— Да пошел ты!.. Я сама разберусь!..

Девушка развернулась и утопала по полупустому коридору театра. Кысей тяжело вздохнул и покачал головой, глядя ей вслед, а потом подошел ко мне, потоптался рядом и привлек к себе, гладя по голове:

— Тише, Лука, не плачь, все обойдется…

— Отойдите от моего сына! — взвился Рыбальски.

— Что?

Но я уже так крепко вцепилась в инквизитора, что отодрать меня от него не смогла бы и четверка тяжеловозов гаяшимских кровей.

— Я не желаю видеть вас рядом с Лукой!.. — Джеймс вовремя осекся и поправился. — Не желаю, чтобы вы позволяли себе такие вольности с моим сыном! Мне слухи не нужны!

— Какие еще слухи? — удивился Кысей.

— Те самые! Столичные! О ваших пристрастиях! К молодым мальчикам!

Инквизитор вздрогнул всем телом и попытался отстраниться, но не тут было. Я заголосила пуще прежнего, обхватив Кысея руками вокруг туловища и с мстительным наслаждением пропитывая слезами и соплями его новенький фрак.

— Это грязные слухи, в которых нет ни капли правды! Лука, да отцепись ты от меня!

— Мой сын слишком к вам привязался, и мне это не нравится. Я благодарен вам, что вы научили его говорить…

— Что-о?

— … но дальше с ним будет заниматься профессор Бринвальц, а не какой-то недоучка-душевед! Кстати, а за что вас изгнали из сана? Вы же были инквизитором?

— Я… Меня не изгоняли, я сам подал прошение, но это никак не относится…

Тут распахнулась дверь гримерки, и оттуда вышел усталый лекарь Дудельман. У него даже усы печально обвисли и поникли. Он потянулся вытереть пот со лба тыльной стороной запястья, но Рыбальски нетерпеливо схватил его за руку.

— Что с моей девочкой? Как она?

Я на мгновение ослабила хватку, и инквизитор этим воспользовался, оттолкнув меня от себя.

— В ее балетных туфельках было стекло…

— Что?!? Как? Кто посмел?!?

— … я вытащил мелкие осколки, обработал раны и наложил швы… Удивительно, как она вообще танцевала, это же жуткая боль. А так ее состояние не внушает тревоги, но есть еще кое-что…

— Но что?

Я закусила губу, догадавшись, что обнаружил лекарь. Только не это! Нельзя допустить, чтобы о беременности Лу узнали, но, как назло, ничего путного в голову не приходило.

— … но я бы хотел сообщить об этом вам, фрон Рыбальски, наедине, — твердо закончил лекарь.

— Конечно, конечно…

— Нет. Говорите здесь, — вмешался инквизитор.

— Фрон Тиффано, я как-нибудь сам решу, что мне делать с дочерью. Подите вон!

— Не пойду. Фронляйн Пихлер исчезла прямо на сцене. Это колдовство. И я требую, чтобы вы сообщили мне все, что связано со здоровьем Луиджии.

— Да кто вы такой, чтобы что-то требовать!

— Мне сообщить инквизитору Чорек, чтобы она взяла вас всех под стражу за препятствия дознанию в деле о богопротивном колдовстве? — Кысей не выдержал и повысил голос, грозно надвинувшись на лекаря.

Тот стушевался и нерешительно взглянул на Рыбальски.

— Да говорите уже!.. — махнул рукой Джеймс. — Что-нибудь серьезное? Я не переживу, господи, не переживу, если с ней…

— Она беременна, — оборвал его причитания лекарь.

Из театра я сбежала, воспользовавшись возникшей неразберихой. Рыбальски кричал и топал ногами, брызжа слюной, что это инквизитор совратил бедную девочку, Кысей лепетал что-то в свое оправдание, а лекарь робко заикнулся про то, что срок больше месяца, но его никто не услышал. Я чувствовала себя словно в удавке, которая медленно и уверенно затягивается вокруг шеи. И чем больше я трепыхаюсь, тем туже становится петля… Мне надо было отдохнуть, выспаться и хорошенько все обдумать. И пожрать!

Но в усадьбе воеводы меня ждал еще один неприятный сюрприз. В гостином покое за столом сидел Лешуа и мирно беседовал с хозяином. Подле него сидела румяная от смущения Тень, взирающая на повара с немым обожанием. Ёжик что-то чертил на карте и горячился, доказывая свою правоту.

— А я говорю, здесь надо засаду устраивать! Здесь! — для пущей убедительности он потыкал пальцем в карту.

Я прошла к столу, стянула с себя парик и плюхнулась на лавку.

— Это что здесь за цирк вы устроили за моей спиной? Я не разрешала выпускать пленника!..

— Сядь, — поморщился воевода. — У себя дома будешь командовать. Господин Лешуа — мой гость.

— Вот значит как… — протянула я. — Уже спелись? И ты, Тень, туда же? Все против меня? Ну тогда пеняйте на себя.

— Госпожа, пожалуйста, вы только не гневайтесь, а выслушайте, — зачастила служанка. — Выслушайте, что предложил Дерек. Я ему все про девочку рассказала, и он…

— Я признаю Алису своей дочерью и сделаю все, чтобы ее приняли в семью Рыбальски, — вмешался Лешуа, глядя на меня исподлобья и придвигаясь ближе к Тени. — Но женюсь я на Милагрос. Что же касается этой несчастной девочки и ее беременности, то я предлагаю следующий выход. Мы с Милагрос вернемся в Зевасталь и увезем Луиджию с собой под предлогом того, что она будет учиться в столичной школе танца у лучших преподавателей. А на самом деле она скроется в нашем поместье, там родит и…

— И мы с Дереком заберем деток себе на воспитание, — подхватила Тень. — Вы правы, госпожа, девочка не сможет их полюбить, они всегда будут ей напоминать о том страшном дне, а я… я смогу… Лу продолжит обучение и вернется домой настоящей звездой, потом встретит славного молодого человека, выйдет замуж и родит еще…

Я сложила голову на руки на столе и прикрыла глаза.

— Госпожа, почему вы молчите? — встревожилась Тень. — Что-то случилось?

— Пихлер растворилась в воздухе прямо на сцене. Рыбальски узнал о том, что Лу беременна. Шарлотта не допустит брака Алисы со своим сыном, даже если ее отцом окажется сам император. А он, кстати, заинтересовался Луиджией. Еще у него в охране странные джасалы. А так не, ничего не случилось. Продолжайте и дальше строить воздушные замки.

Я отправилась спать, не обращая внимания на посыпавшиеся вопросы. Мне была нужна ясная голова. Но заснуть долго не получалось, поэтому я просто лежала в кровати, разглядывая деревянные перекрытия и размышляя. Кружево интриги расползалось и превращалось в паутину, которую плел все еще слепой, но не менее деятельный паук. Эта паутина то провисала, то натягивалась, как струна, то прилипала, не давая дышать, то незаметно отравляла сознание. А может, зря я трепыхаюсь? Может, надо просто замереть и ждать? Как та паучиха? Чтобы потом сожрать неосторожных жертв? А если не получится, то всегда есть очищающий огонь…

— Твою дочь, Тень, я нашла, свое обещание выполнила. Луиджиа учится в школе танца госпожи Рафаэль и выступает на сцене Императорского театра, как и было обещано. Ты, Ёжик, сам отказался бежать в империю и тем самым освободил меня от обещания. Я никому из вас ничего не должна, — объявила я за завтраком. — Поэтому дальше выкручивайтесь сами. За сим прощаюсь.

— Натворила дел, и в кусты? — презрительно скривился воевода.

— Госпожа! Как же мы без вас? — залепетала служанка. — Дерек, ну скажи же ей! Сделай что-нибудь!

— Да никуда она не денется, — сквозь зубы процедил Лешуа, ковыряясь в тарелке. — Это все игра на публику. Без денег и нашей поддержки что она может?

Я встала из-за стола и покачала головой:

— Вопрос не в том, что я могу, а в том, чего вы не сможете без меня. Рассказать, что случится дальше? Колдун, губящий танцовщиц, все еще на свободе. Кто станет следующей после Пихлер жертвой? Луиджиа? Или твоя Алиса? Кстати, Тень, на досуге загляни в дом на Фидеркляйд плац, поздоровайся со своей сестричкой. Конечно, если эта вечно пьяная полубезумная старуха тебя вообще узнает… А тебе, воевода, никогда не поймать главаря Вырезателей, потому что он тоже колдун. Колдун на службе у Его императорского Величества. А ты, Ёжик, так и останешься в бегах, а твой сын будет продолжать называть другого мужчину отцом. Но эта ваша жизнь и ваш выбор. Удачи.

— Сядьте, — вдруг повысил голос Лешуа. — Вы забыли о господине Тиффано.

— О нет, о нем я никогда не забуду, — мерзко ухмыльнулась я. — Этот поганец и вам крови попьет, помяните мое слово. Не удивлюсь, если Рыбальски заставит его жениться на Лу. А! Вы, наверное, думаете, что он может поймать колдуна? Три раза ха!

— Нет, я думаю, что у вас нездоровое влечение к Тиффано. Думаю, что вы на все готовы, чтобы заполучить его себе. И у меня есть, что вам предложить. Сядьте на место.

Ёжик присвистнул, глядя на Лешуа с уважением. Воевода остался невозмутимым, лишь заинтересовано выгнул бровь. Я сжала кулаки, разрываясь между желанием послать всех к демонам кошачьим и слабой надеждой, что, быть может, ну а вдруг…

— Сядьте!

— У вас ничего нет. Это блеф. Идите в задницу!..

— Перед отъездом ко мне заходил отец Георг. У нас была долгая беседа. Интересно?

Я скрипнула зубами и села за стол.

— Говорите.

— Он поведал мне кое-что удивительное о своем воспитаннике.

— Дальше!

— Если хотите дальше, то соглашайтесь на наши условия. Я женюсь на Милагрос. Это не обсуждается. Вы ловите колдуна…

— И Вырезателей! — влез Ёжик.

— … и Вырезателей, — согласно кивнул Лешуа. — А еще устраиваете счастье Алисы с ее молодым человеком. Тут я готов оказать всяческое содействие. Признать ее своей дочерью, завещать ей половину состояния, что угодно. Что же касается Луиджии, то я не вижу ничего страшного в том, что Рыбальски узнал о ее беременности. Он тем более согласится отпустить девочку с нами в столицу, даже врать не придется.

— Ловко у вас все получается, господин Лешуа, — покачала я головой. — Вы пытаетесь продать мне паршивенький товар втридорога. Сомневаюсь, что вы действительно что-то знаете о Тиффано. Так не пойдет.

— Не собираюсь с вами торговаться. Я назвал свои условия. Ваше дело — принимать их или…

— Или, — оборвала я его. — У меня тоже есть условия. Вы, господин Лешуа, должны стать личным поваром императора.

— Что за нелепый бред?

— И вам в этом поспособствует Шарлотта Рыбальски, в девичестве Гибауэр, которая пользуется личным расположением императора. Но чтобы она отнеслась к вам и вашей новоявленной дочурке благосклонно, с нее надо немного сбить спесь. И этим займешься ты, Ёжик.

— Чего? И не подумаю, — заартачился каторжник.

— Ну нет, так нет, — легко согласилась я и встала. — Прощайте.

— Подождите, Гуго, не горячитесь, — вмешался Лешуа, успокаивающе кладя руку на локоть каторжника. — Давайте ее дослушаем. Зачем вам все это надо?

— Мне надо? Мне ничего не надо! Это же вам надо счастье Алисочки с ее молодым человеком, — передразнила я повара. — Шарлотта и так разбавила свою благородную кровь, спутавшись с безродным офицером и родив от него…

— Ты выражения-то выбирай, — грозно нахмурился воевода. — Мой побратим стоит с десяток таких дутых аристократов, как эта…

— Поэтому она и мечтает о знатной невестке для сына. А личный повар императора — это уже что-то…

— Дерек? — служанка робко тронула своего ненаглядного за плечо. — Это возможно?

— Вы недоговариваете, — Лешуа прищурился, глядя на меня, его бесцветные глаза сверкнули. — Что вам на самом деле надо?

Клятый повар почуял неладное.

— Когда вы завоюете благосклонность императора непревзойденным гаяшимским десертом "Поцелуй Единого" и роскошным княжеским напитком из какаовых бобов, то подадите новое блюдо по моему особому рецепту…

— Вот оно что… Я не собираюсь становиться отравителем!..

— Да бог с вами, никто вас и не заставляет. Вы порадуете императора смешением этих двух блюд. Ванильное холодное лакомство, политое молочком из горького миндаля и взбрызнутое горячим шоколадом на виноградном сахаре. Красиво и вкусно… ммм… пальчики оближешь…

— Не понимаю.

— Ах да, думаю, еще стоит украсить дольками переспевшего гаяшимского персика, у него такой аромат… Демон, да я сейчас сама слюнями захлебнусь. Ну не верите, при вас слопаю всю креманку этого лакомства, слово даю, — я смотрела на Лешуа прямым честным взглядом и широко улыбалась, но он все равно чуял подвох.

— Вы ничего не делаете просто так. Еще раз спрашиваю, зачем вам это надо?

— За это лакомство вы попросите императора о высочайшей милости, — посерьезнела я. — Головы.

— Чьей головы? — оторопел повар.

— Ой да господи, ну что ж вы все такие тупые! Головы колдуна Вырезателей, конечно же! Чьей еще? Или я, по-вашему, святая София-угодница? У которой в рукаве завалялся источник божьей благодати, исполняющий любые, самые дикие желания? Ваши желания, между прочим!

— Я бы ей не верил, — тихо пробормотал воевода в сторону. — Она грозилась отравить…

— А что касается тебя, Даугав…

— А я все гадал, когда же до меня дойдет очередь, — скривился он. — Я под твою дудку плясать не намерен, так и знай!

— Ты обеспечишь достоверность той нелепой выдумке, которая пришла в голову инквизитору. Шарлотта не успокоится и будет копать, пытаясь доказать, что Луиджиа и Лука — не дети Рыбальски. Да и сам Рыбальски тоже не так прост… Хотя с ним легче. Он слишком хочет верить в свое отцовство, поэтому любые сомнения будет трактовать в нашу пользу, но все же… Побеспокойся, чтобы в общине бесцветных нашлась могила Ежении, чтобы нашлись свидетели, которые вспомнят о ее пребывании в Соляном замке. Сделай все, чтобы комар носа не подточил.

— Пфф…

— Ах да, еще мне нужен священник посговорчивей. Сделай милость, воевода, найди такого до завтра. А ты, Ёжик, да-да, и это не обсуждается, ты пригласишь Шарлотту на обед и представишь ей Лешуа как своего лучшего друга, которому многим обязан. Будешь просить за него и его дочурку, а если твоя бывшая зазноба начнет упрямиться, то пригрозишь, что расскажешь Сигизмунду, кто его настоящий отец. Но попытайся обойтись без угроз. Вспомни молодость и прояви всю обходительность, очаруй Шарлотту, можешь даже закрутить с ней роман. Надо только тебя одеть поприличней…

— Она замужем, — сквозь зубы процедил Ёжик и побледнел. — И я не собираюсь портить жизнь своему сыну.

— Тогда я соберусь и испорчу, — разозлилась я, чувствуя, как снова подкатывает усталость. — Расскажу Рыбальски, чьего сына он воспитывал двадцать лет как своего! И оставит он твоего Сига без наследства, а Шарлотту вышвырнет на улицу! Не злите меня!

Я хлопнула ладонью по столу и встала, обведя присутствующих тяжелым взглядом. Мои спутники молчали. Повар кусал губы и морщил лоб, Тень прильнула к его плечу и что-то тихо шептала.

— Я жду, — нарушила я тишину.

— Хорошо, — кивнул Лешуа. — Но я хочу, чтобы вы поклялись, что не задумали отравить императора моими руками. Милагрос утверждает, что вы всегда держите слово.

— Всегда, — кивнула я, скрывая торжествующую улыбку. — Я клянусь, что в ваших блюдах яда не будет…

Но непомерное потребление сладкого все равно доведет императора до могилы…

За Лешуа захлопнулась дверь, а я осталась сидеть потрясенная и раздавленная из-за услышанного. Кысей вступил в Орден Пяти? И получил громадное наследство от отца Георга, от этого тихушного жука? Ладно, богатство отберем, лысому бессребренику оно все равно ни к чему, а вот что делать с Орденом Пяти? Почему старик просил Лешуа присматривать за Кысеем? Как там сказал повар? "Отец Георг был очень обеспокоен, объясняя, что его воспитанник принял символ бесконечности в пяти, тем самым связав себя опасным обетом… " Но что именно за опасный обет? Обещание уничтожить Орден Пяти, опрометчиво данное мною Орфуа, теперь виделось очередной насмешкой Единого, который сталкивал беспомощные человеческие фигурки забавы ради… И какой к демону символ? На груди Кысея не было ничего. Или было? А я просто забыла? Или не увидела? Собственное клеймо на груди заныло тупой болью. Ничего, сегодня еще раз посмотрю. Я встряхнула головой и направилась к письменному столу, чтобы назначить Кысеньке свидание и составить заманчивое предложение офицеру Матию. Некогда было сомневаться, время поджимало.

Мое возвращение в особняк Рыбальски обрадовало только Джеймса. Он устроил мне форменный допрос, где я была, куда исчезла, ощупал с головы до ног, но убедившись, что я цела и невредима, оставил в покое. Луиджию забрали из школы танца, и девушка заняла комнату рядом со мной. Слуги ходили на цыпочках, опасаясь побеспокоить болезную. Пришедший к ней лекарь хотел было по требованию Рыбальски осмотреть заодно и меня, но я завыла и принялась кидаться в него чем попало. Едва увернувшись от тяжелого подсвечника, фрон Дудельман почел за благо убраться восвояси, соврав Рыбальски, что со мной все в порядке.

Луиджиа лежала в постели, уставившись в одну точку, недвижимая, бледная, несчастная. Дождавшись, когда за Рыбальски закроется дверь, а его шаги стихнут в конце коридора, я заперла дверь на ключ, распахнула шторы, щедро впуская солнечный цвет в мрачную комнату, и сдернула с девчонки одеяло.

— Вставай! — скомандовала я.

Она не шевельнулась, продолжая слепо смотреть в потолок.

— Хватит строить из себя великомученицу!

Я подошла к Лу и вздернула ее на ноги. Она почти не стояла, приходилось удерживать ее за шиворот.

— Подъем!

— Оставьте меня… — всхлипнула она, — в покое…

— Ну уж нет. У меня на тебя, девочка, большие планы. Ты даже не представляешь, насколько большие, просто огромные.

— Со мной все кончено… — она указала на забинтованные ступни, которые начали кровоточить. — Я больше не смогу танцевать…

— Что за глупости? Кто тебе такое сказал? — я толкнула ее в кресло и принялась разматывать бинты.

— Лекарь… Он не сказал, но… Я спросила, смогу ли танцевать, а он… глаза отвел и промолчал… — Лу изо всех сил сдерживала рыдания.

Я осматривала ее ступни, действительно сильно изрезанные.

— Заживет, лишь бы не загноилось. Мышцы и сухожилия не повреждены, так что будешь ты танцевать. Танцевать для самого императора… Ему, кстати, понравилось твое выступление.

— Правда? — она впервые подняла на меня взгляд и слабо улыбнулась. — А я ничего вокруг не видела, было так больно, что…

Я сильно ущипнула ее за внутреннюю поверхность бедра, но Лу лишь чуть вздрогнула и поморщилась.

— Да у тебя низкий болевой порог, — восхитилась я. — Почти как у меня. Это хорошо. Кстати, а кто тебе подложил стекло в туфли?

— Не знаю, — пожала она плечами и отвела взгляд. — Я не видела.

— Алиса? Это ведь она? Ну я ей устрою…

— Не надо, прошу вас! Я же на самом деле ничего не видела!

— А кто еще это мог быть? Только она.

— Даже если и Алиса… Она ведь дочь Милагрос. Не надо, пожалуйста. А я вправду буду танцевать?

— Угу, причем прямо сейчас…

Но тут дернули дверь, а следом раздался стук. Рыбальски беспокоился и требовал впустить его. Пришлось открыть дверь, иначе заботливый папочка все равно бы послал слуг за ключом.

— А зачем вы закрылись? О, девочка моя, ты уже встала? Это Лука так на тебя подействовал, да? Как же я рад! Может, покушаешь что-нибудь? Смотри, что тебе прислали… Особое внимание от Его Императорского Величества! От Фердинанда Второго!

Внесенная слугой корзина не была большой, но отличалась необыкновенной изысканностью. Роскошные белые камелии были взбрызнуты искрами огненных ирисов, как будто подчеркивая сдержанное очарование шкатулки из черного дерева, в которой сияла брошь из белого золота и крупного брильянта, ограненного в форме полумесяца. Воистину, император не поскупился… В записке с императорским вензелем Луиджиа называлась "несравненным цветком чистоты". Император желал ей скорейшего выздоровления, восхищался ее танцем и высказывал надежду вновь лицезреть "ледяную луну " на сцене… Девушка перечитала записку несколько раз, как будто не веря своим глазам. И с каждым перечитыванием глупая счастливая улыбка на ее лице становилась все шире и шире.

— Неужели это мне? — прошептала она и подняла на меня взгляд.

— Конечно, тебе, доченька, — закудахтал Рыбальски. — Ты у меня такая талантливая… Ты только от еды не отказывайся, ладно? Тебе теперь надо кушать за двоих…

— За троих, — пробурчала я в сторону.

— Ты слаба и еще не развита, но так даже к лучшему, — заявила я, разглядывая с трудом стоящую на ногах и раздетую донага Луиджию, которая пыталась прикрыться.

Дверь была заперта, Рыбальски обещал нам не мешать, обрадованный, что его дитятко наконец поело.

— Запомни, твоя сила не извне, а внутри, во внутренних мышцах. Особенно, если собираешься танцевать и… соблазнять императора.

— Что? — Лу от неожиданности покачнулась и едва не упала.

— Стой и держи позу, — прикрикнула я на нее. — Гаяшимцы очень практичны, особенно в танцах. В их танцах много движений с извивами талии и покачиванием бедрами. Именно они упражняют глубокие мышцы, создают ловкость, гибкую талию и тренируют… силу лона… Которое тебе еще развивать и развивать… и рожать, кстати. Хотя мышцы у тебя еще не до конца сформировались, так что будет легче. Матушка Ген пришла бы в восторг при виде твоего тела…

— Кто такая Матушка Ген? Можно я оденусь?

— Нет. Следи за моими движениями. Ты пока не сможешь добиться нужного эффекта, но если начнешь усиленно тренироваться, то скоро император окажется у твоих ног… и будет есть с твоих рук, — ухмыльнулась я и сама начала раздеваться.

Луиджиа что-то протестующе пискнула, но потом замолчала, потрясенно уставившись на мой изуродованный шрамами живот. Я сплела пальцы и возложила ладони себе на голову, выпрямившись на цыпочках и глядя на свое отражение в зеркале. Без ритма бубна в руках у Матушки Ген было непривычно, да и тело отвыкло, но мелодия уже зазвучала у меня в голове.

— Бедро вверх! — я выгнула правое бедро в крутом изгибе. — Втянуть! — мышцы живота по обе стороны паха вздулись, отозвавшись ноющей сладостью лона. — Выгнуть второе! — выступило вперед левое бедро. — Сжать сильнее! — талию как будто перетянули веревкой. — Отпустить! Повторить! И быстрее! Быстрее! Еще!

Волны сладострастия прокатывались по телу в убыстряющемся ритме. Мышцы под кожей живота ожили и воспламенились, играя и танцуя в древней, как сама жизнь, пляске. Рассыпанные по плечам волосы струились колдовским потоком, повинуясь отточенной восточной технике соблазнения. Луиджиа давно уже прикрыла ладонью рот и стояла, не в силах отвести взгляда, багровая от смущения.

— Хватит! — не выдержала она. — Это не танец! Это… это… это…

Она так и не смогла подобрать нужных слов, и я ей помогла, согнувшись пополам и выдыхая. Лоно горело.

— Да, это именно то, что ты подумала. Танец животной страсти, сводящий с ума любого мужчину. Танец огня, разжигающий похоть. И ты будешь так танцевать, раз за разом, чтобы развить глубокие мышцы и достичь подобного эффекта. Ледяная луна, пляшущая в огне. А что, мне нравится. А потом ты станцуешь этот танец перед императором, раздеваясь с каждым движением, приоткрывая все больше и больше дозволенного, пока…

— Я не хочу! Зачем!

— Затем. Чтобы стать его любимой игрушкой. Познать сладость и горечь мужской страсти. И стать новой примой театра. Или ты этого не хочешь?

— Оденьтесь, пожалуйста, — выдавила девушка, отворачиваясь от меня. — Я хочу танцевать, но… Никогда больше я не позволю мужчине прикоснуться к себе. Лучше убью себя.

— А ну не выдумывай! — прикрикнула я на нее. — Ты молодая и здоровая, тело все равно возьмет свое, рано или поздно. Из-за каких-то ублюдков ты собираешься хоронить себя заживо? Кроме того, соблазнять ты будешь не кого-нибудь, а самого императора…

Я лукаво подмигнула девчонке и добавила:

— Ах, если бы ты его видела, какой мужчина! Красив, благороден, умен, щедр в милостях… Посмотри, какое чудо он тебе подарил!

Я проворно достала брошь из шкатулки, чувствуя себя в образе Матушки Ген, которая вот также когда-то давно увещевала меня, израненного и обозленного на весь свет звереныша, и смогла превратить его в ласковую и послушную кошечку, правда, с ядовитыми коготками… Я прикрепила брошь прямо на волосы Луиджии и развернула ее к зеркалу.

— Только взгляни, какая красота! Вот демон, да если все получится… если лекарь не проболтается о твоей беременности, то кто знает… Твои близнецы даже могут стать императорскими бастардами, а если очень повезет, то и наследниками престола…

Я захихикала удачной шутке, достойной коварства Единого. А что, раз император поставил себе на службу колдуна, то пусть не жалуется, когда орлу в гнездо подкинут птенцов падальщика…

— Я не хочу никого обманывать! И соблазнять тоже!

— Жаль… Тогда брошь придется вернуть.

— Почему? — девчонка невольно прикрыла ее ладонью, а в светлых глазах вспыхнул легко узнаваемый огонек тщеславия. — Это же подарок…

— Но ты же понимаешь, почему тебе его подарили, ведь верно? — вкрадчиво прошептала я ей на ухо. — Уверена, император очарован этой гремучей смесью: уродством твоего лица и красотой твоего танца. Ты могла бы стать его любовницей и блистать не только в Виндене, но и на столичных подмостках… Тебе могли бы рукоплескать по всей империи… Тысячи поклонников, головокружительная слава, роскошные подарки, цветы, весь мир у твоих ног… Жаль, что ты не хочешь…

— Я хочу… хочу! Но…

— Все, — я крепко сжала плечи Луиджии, обрывая ее возражения. — Тогда прямо сейчас и начнем обучение. Да не трясись ты так… Это же всего лишь танец. Кстати, ты знаешь, что гаяшимки рожают легко и быстро именно потому, что с детства приучены к таким танцам?.. А с твоими узкими бедрами будет ой как непросто разродиться, да еще и двойней… Так что тренировки, тренировки и еще раз тренировки!

Я кралась в темноте театра по подвальному этажу среди бесконечных хитроумных механизмов, декораций, опор, цепей и барабанов. Сердце билось быстрее обычного в предвкушении свидания с Кысенькой. Как я и предполагала, здание театра по ночам пустело из-за случившихся здесь страшных событий. Даже сторожка была накрепко заперта, лишь виднелся отблеск света сквозь щели в двери. Испуганные обитатели театра поразбежались по своим норкам в надежде переждать страшное, чтобы на следующее утро при дневном свете позабыть о колдовстве, как о дурном сне, ведь это же все случилось не с ними…

Тяжелая громадная клетка с острыми прутьями показалась мне достаточно надежной. Должно быть, ее использовали для диких зверей, задействованных в представлении. Она была установлена на опорах и выдвигалась на сцену прутьями вверх, пропалывая подмостки в заранее подготовленных местах. Я придирчиво разглядывала массивный поворотный механизм, похожий на чудовищный кабестан корабля витальеров. Одной мне его не повернуть… Вот если бы Антон был рядом… Я встряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Следовало позаботиться о путях отхода на тот случай, если Кысей вздумает схитрить и придти на встречу не один. Но даже если он притащит с собой отряд стражников, я все равно не отступлю и возьму свое. После танца огня тело горело мучительной страстью вожделения, утолить которую было невозможно. Вернее, тот, кто мог бы ее утолить, даже не подозревал о моих мучениях. Едва ли он обрадуется, когда узнает, что кроме золота с него еще кое-что причитается, но мне было плевать. Я собиралась взять свое, даже если придется снасильничать инквизитора на глазах у зрителей…

Я наморщила лоб, невольно копируя жесты Лешуа. Чужие личины липли ко мне, как мухи к дерьму, иногда даже казалось, что я сама давно закончилась и целиком состою из плохо сметанных масок, словно тряпичная кукла. Вот и сейчас я восстанавливала в памяти бесполезные уроки магистра Солмира по механике. Что он там говорил про рычаг? "Дайте мне опору, и я сверну гору…" Опора и рычаг… А, вот и противовес… А это магистр называл шарниром… Господи, да на что только не пойдешь, чтобы заполучить клятого праведника себе в койку! Рычаг повернулся и негромко щелкнул, встав на шарнирную ось с противовесом. Один толчок — и клетка взмоет вверх! Шорох за спиной. Я резко обернулась, готовая к схватке, но это был… всего лишь магистр. Старик появился в тряпье и почему-то в дурацком колпаке, на котором тихо звенели бубенцы. Он укоризненно покачал головой, отчего звон усилился, а потом покрутил пальцем у виска.

— Сгинь! — махнула я рукой.

Но мара вдруг начала раздеваться. Я оторопела. Таких коленец мое сознание еще не выкидывало. Тщедушный старикашка разделся, протиснулся между прутьев клетки, встал на четвереньки и… завыл. Я попятилась. Что-то не так. Такого раньше не случалось. Я хлопнула ладонью по рычагу, и клетка поползла вверх, унося с собой обезумевшего магистра, который диким зверем бросался на прутья. Но звон бубенцов и вой преследовали меня все время, пока я выбиралась из подвала.

В будке подсказчика я вытерла пот со лба и проверила легкие кандалы с подвижным защелкиваемым замком. Заплечный мешок, удобный черный костюм с облегающей маской на лицо, мягкие сапоги для приглушения шагов, оружие… На всякий случай всплеснула рукой, в очередной раз убедившись, что не зря заплатила мастеру-оружейнику. Из кожаной накладки на рукаве выше запястья бесшумно выскочило заточенное острие. Я не собиралась пускать его в ход, но чем Единый не шутит… А вот что делать с занудными проповедями Кысея, я так и не придумала. Придется терпеть.

Он появился с опозданием. Вышел на сцену в пятно света, как было велено в записке, щурясь и прикрываясь рукой от ярких лучей. Затаив дыхание, я разглядывала Кысея и прислушивалась к звукам, но слышала только свое отчаянно колотящееся сердце.

— Эй! — крикнул он. — Я пришел! Принес выкуп! Выходите! Где Лешуа?

Кысей потряс в руке тяжелым кошелем.

— Я обменял золото на камни, как вы требовали. Вот, смотрите!

Он развязал тесемки и высыпал себе на ладонь пригоршню драгоценных камней, крутя головой по сторонам и выглядывая меня в темноте.

— Эй, вы здесь вообще?

Я сохраняла молчание, ожидая, когда же он все-таки позовет меня по имени. Было интересно, как именно он предпочтет ко мне обратиться.

— Тогда я ухожу! — крикнул он, завязывая кошель с камнями. — Слышите? Ухожу!

Он отступил во мрак, и я заволновалась.

— Даю последний шанс! Если немедленно не отзоветесь, уйду!.. — долетело из темноты, но мне было прекрасно видно, что он никуда не ушел.

Я сжала кулаки, уговаривая себя потерпеть еще чуть-чуть. Прошло несколько томительных минут.

— Хризокола Ланстикун! — неожиданно гаркнул инквизитор. — Если с Лешуа что-то случится, я вас!..

— Не надо так орать… — прошептала я из будки подсказчика и бесшумно выскользнула из нее в темноту, оказавшись возле занавеса.

Кысей вздрогнул и повел головой, потом шагнул на звук к будке, тщетно вглядываясь в темноту.

— Так выходите! Хватит играть в прятки! Где вы есть?

Я бросила на границу света и тьмы железные браслеты. Он опять вздрогнул и быстро обернулся, инстинктивно положив руку на пояс.

— Что за?..

— Выкиньте оружие, — выдохнула я и опять сменила свое положение, оказавшись за рисованной декорацией какого-то замка.

Игра в кошки-мышки завораживала. Я прекрасно видела в темноте все движения инквизитора, которого выдавал белый воротник рубашки, а он не видел ничего, даже оказавшись вне круга ослепляющего света театральных газовых светильников. Я сливалась с тьмой, даже волосы были предусмотрительно спрятаны под капюшон, а лицо скрыто под маской. Охота на восхитительно беспомощную и сладкую жертву продолжалась…

— И наденьте на себя кандалы!

— Что? — возмутился он, пытаясь на ощупь найти дорогу к декорациям.

Я повернула рычаг осветительной системы, и пятно света послушно переползло к клетке.

— Делайте, что велено, господин Тиффано, и прикуйте себя к прутьям, — я метнулась обратно в будку, где затаилась.

Он ругался, звал меня и слепо бродил по сцене, но я молчала. И ему надоело. Кысей снял с пояса шпагу, демонстративно выбросил ее, потом поднял железные браслеты, повертел их, пытаясь разобраться с замком, тяжело вздохнул и защелкнул одно кольцо на своем запястье, а второе на прутьях клетки. Я нахмурилась. Что-то было не так. Слишком быстро сдался инквизитор. И слишком уверенно выглядел. Слишком спокоен. Всего лишь немного раздосадован. Это было совсем на него не похоже. Поэтому я медлила. Из-за клятой мары было тревожно.

— Я все сделал, как вы велели. Покажитесь уже. Давайте поговорим, — он потряс в воздухе кошелем с выкупом.

Я сорвалась в темноту зала, бесшумно скользя между рядами и чутко вслушиваясь в ночные шорохи. Но никого не слышала. Если бы он привел с собой подмогу, то они бы давно уже выдали себя. Что же не так?

— Демон! Да выходите уже! — надрывался он.

— Вы так нетерпеливы, — отозвалась я из тьмы, все еще колеблясь. — Я тут подумала и решила… повысить цену.

— Так не пойдет! — запротестовал он, напряженно вглядываясь во мрак за пределами сцены. — Я принес то, что вы требовали, а больше у меня все равно нет!..

— А я возьму натурой, — отозвалась я, приближаясь к освещенному участку сцены.

Это была ловушка. Все мои инстинкты вопили, чтобы я бежала прочь, но похоть при виде прикованного Кысея захлестнула с головой. Он был полностью в моей власти. Я сделала еще один шаг вперед, колени предательски дрожали. Как ночной мотылек, летящий на пламя свечи, летящий к своей погибели, летящий, чтобы сгореть в пламени страсти… Ну и пусть…

— Какой еще натурой? — занервничал он. — Вы же не собираетесь?..

— Собираюсь, — хрипло ответила я, показываясь на свету. — Собираюсь вас отыметь. Надеюсь, вы побрились. Хотя неважно.

Я уронила ключ от железных браслетов на пол, чтобы инквизитор не вздумал отобрать его у меня силой, и сделала еще один шаг. Я слишком хочу поганца. Слишком хочу ощутить тяжесть его тела, соленый вкус поцелуев, сосредоточие животной страсти внутри меня… Из-за вожделения я не чуяла пола под ногами, как будто мое тело истончилось, ничего не весило и не стоило без Кысея, и если сейчас же, сию минуту, не дотронусь до него, то просто растворюсь и исчезну без следа, как та рыжая толстушка…

— И долго вы там собираетесь глазеть на меня? — вдруг насмешливо произнес он и погремел браслетом, дернув рукой. — Подходите ближе, я не кусаюсь. И маску снимите. К чему этот цирк?

На секунду наступило отрезвление. Он подманивал меня! Что-то задумал. Но что он может? Ничего.

— Если вздумаете хитрить, Лешуа умрет, — голос предательски дрожал. — Смиритесь, ясно? Я просто заберу выкуп и немного с вами позабавлюсь, а потом уйду. И уже завтра ваш приятель вернется в гостиницу…

Я скинула капюшон и упрямо сделала еще один шаг вперед, стягивая маску с лица. Дышать и без нее было тяжело.

— Да смирился я, смирился. Берите уже, — свободной рукой он протягивал мне кошель с камнями и жадно вглядывался в мое лицо.

"Схватить и бежать!" тоненько кричал здравый смысл, задвинутый на задворки сознания сумасшедшей похотью. Я застыла в мучительной нерешительности, и тут Кысей побледнел.

— Осторожно, сзади! — крикнул он, но не успел.

Безжалостная удавка захлестнула горло. Я отчаянно забилась, пытаясь ослабить хватку и вдохнуть немного воздуха. Легкие обожгло. Гнилое дыхание ударило по обонянию. Странно знакомый шепот прозвучал раскатом грома:

— Вот ты и попалась, пусчен! Долго же пришлось ждать этого часа…