Танец над вечностью

Глава 4. Тиффано

Приграничный городок Ихтинборк, через который шли основные торговые пути в богатую гарлегскую империю, процветал. Это чувствовалось в ухоженных двухэтажных домах с ярко желтой черепицей, в задорном пении звонницы монастыря, в ослепительном сиянии острого шпиля городской ратуши, часы которой неумолимо показывали пять вечера. Я ускорил шаг, пересекая площадь. Лешуа не таился, открыто следуя за мной с самой столицы и не отходя ни на шаг. Мои попытки избавиться от него успехом не увенчались.

К счастью, городской управитель еще не успел покинуть свой кабинет. Из приоткрытой двери доносились звуки ожесточенного спора. Я осторожно постучал и вошел, не дожидаясь ответа.

— Ты нарушил обязательства! Ни копейки не получишь! Убирайся! — орал, захлебываясь слюной и стуча кулаком по столу, толстощекий старикашка подагрического вида, очевидно, искомый городской управитель Шенбурн.

Его собеседником был широкоплечий седобородый мужчина с искаженным от горя лицом. Он медленно поклонился и выпрямился, так крепко сжав пальцы на рукояти меча, что я испугался, что он сейчас проткнет им вопящего старикашку, поэтому поторопился сказать:

— Простите, что вмешиваюсь, но у меня неотложное дело…

— Мой вард больше вам не служит, — глухо заявил седобородый и вышел из комнаты, задев меня по дороге плечом.

— Уфф… — управитель упал на стул и вытер платком лицо. — Какой ужасный день! Что вы хотели?

— Брат Кысей из Ордена Пяти, прибыл из столицы. Мне нужен доступ в городские архивы. Я ищу женщину по имени Равена, в девичестве Бернер, отец которой владел рудниками на севере, и у которой…

— Завтра, — отрезал Шенбурн и указал на дверь. — Приходите завтра.

— Дела Ордена Пяти не терпят отлагательства. Вот мои верительные грамоты, — я подвинул ему бумаги, на которые он даже не взглянул.

— Рабочий день, закончен, господин Тиффано, — не моргнув глазом, заявил чинуша. — Правила для всех одинаковы. Подите прочь.

Он махнул рукой на дверь и поднялся из-за стола.

— Я проделал долгий путь из столицы по чрезвычайно важному делу и не собираюсь ждать до завтра, — опешил я. — Вам всего лишь надо подписать разрешение!..

— Приходите завтра.

— Нам очень надо найти Равену Бернер, — вдруг раздался вкрадчивый голос за моей спиной и вперед протиснулся Лешуа. — И размер нашей благодарности не заставит вас пожалеть о потраченном времени, господин Шенбурн.

Лешуа положил на стол тяжелый кошель, звякнувший золотом, и старикашка на глазах преобразился.

— Ну что ж вы сразу не сказали, что у вас важное дело? — пробормотал он, ловко пряча кошель и садясь на место. — Равену Бернер? Помню, помню эту семью… Знаком был с ее главой. И если это {очень важно}, то я сам вам расскажу все, что знаю. Никуда ходить не придется.

В его голосе был выразительный намек, и прежде чем я успел возмутиться, Лешуа вздохнул и вытащил еще один кошель.

— Рассказывайте, господин Шенбурн, рассказывайте.

Золото удивительным образом развязало язык управителю. В каком-то смысле нам повезло. Шенбурн был стар, однако обладал прекрасной памятью и знал про каждого жителя городка больше, чем могли поведать нам архивные документы. Равена и Милагрос Бернер были дочерьми богатого горнопромышленника Эдварда Бернера. Старшая дочь Равена вышла замуж за преуспевающего купца Вурста, а младшая выскочила против воли родителей за обедневшего крета Гийома Ривера. Тот слыл бездельником и выпивохой, просаживал деньги в карты и частенько колотил жену. Эдвард лишил непослушную дочь наследства, однако когда на свет появилась его единственная внучка Александра, расчувствовался и завещал все состояние малышке. Но потом произошла трагедия. Милагрос, не выдержав постоянных издевательств мужа, зарезала его. Ее судили и отправили на каторгу, а осиротевшую племянницу удочерила Равена. Мне эта история была частично известна от отца Георга, но для Лешуа она стала настоящим потрясением. Он не усидел на месте, вскочил и стал расхаживать по кабинету, бормоча что-то себе под нос, потом заявил:

— Я не верю! Не верю, что Милагрос могла кого-то убить!

— Сядьте! — прикрикнул я на него и поторопил старика. — Нас больше интересует дальнейшая судьба Равены и Александры.

Управитель пожал плечами.

— Семь лет назад они уехали. Господин Вурст продал рудники и перебрался с семьей в Винден. Они в Александре души не чаяли, а у нас тут, что? Глухомань. Девчушка хорошенькая такая, послушная и добрая была, даром что мать — убийца, а отец — пьянь подзаборная, который из себя все благородного корчил, тьфу!

— Винден? — переспросил я, одергивая за рукав готового возразить Лешуа. — Скажите, а до нас кто-нибудь интересовался Равеной?

— Нет. А должны были?

— Возможно, она узнала необходимое из других источников… — пробормотал я. — Скажите, а в последнее время кто еще приезжал в город?

Управитель демонстративно взглянул на часы, и я, выругавшись про себя, достал из кармана кошель и положил на стол.

— Торговый обоз пришел две недели назад и до сих пор стоит, подумайте только! Некому дальше сопровождать. Нанятый воевода бросил все и умчался в Винден, а сейчас вернулся и расчета требует! Мерзавец! Вы с ним в дверях столкнулись, кстати.

— Умчался в Винден? — насторожился я. — А почему?

— Ни копейки не получит, — мстительно пробормотал управитель, погрузившись в сложные мысленные калькуляции. — Купца у него под носом ограбили и убили, а он мне тут байки рассказывает про какую-то Шестую и…

— Шестую?!? — подскочил я на стуле. — Как зовут воеводу? Где он? Как его найти?!? Да говорите же…

Управитель закатил глаза и умирающим голосом произнес:

— Уже так поздно, так поздно, рабочий день зако…

Я схватил его за шкирку и заломил руку за спину, ткнув лицом в бумаги и навалившись сверху:

— Слушайте меня внимательно, господин Шенбурн. Безнаказанным ваше неподобающее поведение по отношению к служителю Ордена Пяти не останется. Отправитесь за решетку как еретик и взяточник. Это в лучшем случае. А в худшем… Я сломаю вам руку прямо сейчас.

— Отпустите! Охрана! Отпу…

— Господин Тиффано, может не стоит… — заикнулся Лешуа.

— Говорите! — я усилил нажим, и управитель взвыл от боли.

— Даугав! Воевода Даугав! Его вард встал лагерем за городскими воротами!

Я отпустил мерзавца, предварительно обшарив его карманы и вернув золото Лешуа. Когда мы уходили, управитель рыдал в кресле, подсчитывая убытки.

Лешуа следовал за мной, не отставая ни на шаг, и я смирился с его присутствием. Мы не успели. Вард свернул стоянку и выдвинулся в путь. Я выругался и отправился искать торговый обоз. Купцы из него жили на постоялом дворе уже вторую неделю, отчаявшись найти надежное сопровождение для продолжения пути. Один из них опознал по рисунку сестру Софию, которая ехала в составе обоза, однако потом засомневался.

— А может, и не она это, — мужчина неуверенно повертел портрет. — Та монахиня страшная была, как смертный грех, а эта хорошенькая…

Я отобрал у него рисунок.

— С ней был юноша?

— Нет, что вы… Вдвоем они были. Две монашки. Сестра София и сестра Милагрос.

Несмотря на мой строжайший запрет, воодушевленный Лешуа тут же влез в разговор:

— Сестра Милагрос? Лет сорока, светловолосая, глаза синие, красивая?

— Да я не приглядывался особо, но та постарше была, это точно.

Я одернул его и продолжил расспросы:

— Что за убийство произошло в пути?

Купец помрачнел лицом и покачал головой.

— Рокоша убили. Служанка его. А ведь вначале на эту монашку подумали. Ее ведь застали в обнимку с трупом в луже крови. Прямо в кровати, тьфу, срамота какая!

Я сжал кулаки, но не успел задать следующий вопрос, как Лешуа опять не удержался.

— Вы о ком говорите? Кто был с купцом? Сестра София или… Милагрос?

— Да София, конечно же.

— А почему решили, что убила служанка? — спросил я, двинув Лешуа локтем в бок. — Если все указывало на…

— Так украденные камни у нее нашли.

— Могли подкинуть. Вы не знаете, что это за человек, — постучал я пальцем по рисунку. — Она способна на такое коварство, что вы и представить себе не можете…

Купец усмехнулся и отрицательно покачал головой.

— Камни были у служанки в желудке. Эта мерзавка их проглотила. Поэтому сестру Софию отпустили.

— И где она? Где она остановилась? Вы знаете? — затаив дыхание, спросил я.

— Откуда ж мне знать? Странная она. Направлялась в Ихтинборк к Соляному чуду, а потом вдруг передумала и поехала в Винден.

— Одна? — вздрогнул я.

— Нет, ей воевода двух бойцов для охраны выделил. Только что-то там случилось.

— Что?

Купец поежился и сотворил священный символ.

— Говорят, в княжестве объявилась эта жуткая банда. Нападают на обозы, деревни и поместья, ничего не боятся. Людей убивают, режут, словно скот, никого в живых не оставляют. Подумать только, стороной нас беда обошла, а вот у воеводы… — мужчина замолчал.

— Что у воеводы? — поторопил я, охваченный самым дурным предчувствием.

— Кого-то из родных эти нелюди порезали. Лютовал он страшно, как узнал, сорвался с вардом и помчался в Винден. А мы здесь остались. Что с товаром теперь делать, ума не приложу…

— Давно эта банда объявилась?

— Они в империи уже с полгода как лютуют, на месте долго не задерживаются, неуловимые просто какие-то. Люди прозвали их… Вырезателями.

Винден располагался у подножия Алавийских гор на берегу широкой реки Дымнай, которая в большей части своего течения являлась естественной границей между Кераимским княжеством и западной империей Гарлегией. Ранним утром я беспокойно вглядывался в туманные очертания берега, досадуя на медленно ползущий паром. Его пассажиры, в основном, это были купцы, грузчики, работяги и стража, только и обсуждали, что зверскую расправу в имении Седвига и резню беззащитных циркачей неподалеку. Сердце мучительно сжималось от мысли, что Хриз могла быть там…

— Как думаете, господин Тиффано, — в тысячный раз спросил Лешуа, действуя на нервы, — они же не попали в руки этих головорезов? Ведь не попали?

Я не выдержал и зло ответил:

— Думаю, что это головорезам лучше не попадать в руки госпожи Хризштайн!

Но на душе было тревожно. Нетерпеливое биение сердца отдавало в висках глухим стуком, с которым барабан парома подтягивал цепь из темной мутной воды.

Первым делом было необходимо разузнать, что случилось в поместье. В крохотной деревушке неподалеку нам пришлось долго убеждать деревенского старосту, что мы не разбойники, прежде чем он впустил нас в дом. Три недели назад на поместье напали Вырезатели, в живых никого не оставили. Староста был напуган, что банда может вернуться, сетовал на нерасторопность винденской стражи, на то, что бродячих циркачей пришлось хоронить за счет и без того худой деревенской казны.

— Мы их, значится, то вот, зарыли, а потом, бери и раскапывай! Воевода, оно понятно-то, но зарывать обратно кто будет? Он, значится, двоих своих забрал, сам похоронил, то вот, а ведь за остальных кто платить будет, а?

— Двоих? — похолодел я. — Кого двоих? Бойцов из варда? Они мертвы?

— То вот! — согласно кивнул староста и пожал плечами. — А вот что они, значится, делали среди циркачей? Госпожа Седвиг, она добрая-то вот была, воевода за сестру, понятно дело, кого угодно порубит, а нам-то как дальше жить? Осиротели мы без хозяйки, эх…

— Среди убитых была… женщина? — горло сдавил острый спазм. — Молодая, светловолосая, очень худая, глаза серые?

На лицо Лешуа было страшно смотреть, костяшки крепко сжатых кулаков побелели. Староста покачал головой:

— То вот… Среди них женщин и не было, окромя старухи. А в поместье, значится, были. Эх, бедная госпожа Седвиг… Над дочками ее нелюди поглумились, места живого не осталось.

Я зажмурился, встряхнув головой, потом взглянул на переставшего дышать Лешуа. Он молчал, и страшный вопрос пришлось задавать мне.

— Убитых женщин из поместья опознали?

Кто-то погладил меня по бритой макушке и с укором произнес:

— Эх, пушистик, пушистик… Там для опознания осталось примерно столько же, сколько и от твоей пушистости.

Я схватил наглеца за руку и вывернул ее в болевом приеме, но пригвожденный к столу офицер Матий все равно продолжал ухмыляться, глядя на меня снизу вверх.

Сырая промозглая весна обнажила всю грязь растаявшего снега и подмытой дождями земли. Голые ветви сомкнулись над нами, когда мы съехали с дороги и нырнули в лес. Лошадь подо мною осторожно ступала и пугливо косилась по сторонам, следуя за гнедым жеребцом сыскаря. Матий вызвался показать дорогу. Между нами установилось молчаливое согласие. Я сделал вид, что поверил в его байку о ссылке в Винден и тому, что он занимается делом Вырезателей, а он не стал задавать лишних вопросов, ограничившись моим скупым объяснением, что я помогаю господину Лешуа в поиске дальней родственницы. Дерек благоразумно остался в деревне. Сам я прекрасно понимал, что тайный сыск ищет безумицу и, очевидно, не придумал ничего лучше, как сесть мне на хвост. Раньше, в прошлой и какой-то нереальной жизни, я бы с радостью объединил усилия, но теперь не собирался ни с кем делиться. Я поймаю мерзавку сам, прижму ее к стенке, загляну в подлые серые глаза и… потребую объяснений! Она ответит на все мои вопросы, а потом… Что с ней делать потом, я еще не решил.

— Сколько всего тел нашли? — нарушил я молчание.

— Тринадцать в лагере и десять в поместье, — ответил офицер и указал на серые валуны. — Лагерь был здесь, приехали.

Он спешился и двинулся к выгоревшей проплешине. О разыгравшейся здесь трагедии напоминали только деревянные обломки, обод колеса от повозки и намертво въевшийся в камни пепел. Все остальное успели то ли убрать, то ли растащить местные. Я обошел площадку и задумался. Стоянка для лагеря была выбрана отлично, за исключением того, что рядом было место получше. Само поместье. Почему они не попросили приюта в поместье? Неужели их не пустили бы? Отсюда оно прекрасно просматривалось, невозможно было не заметить.

— Сколько женщин было среди убитых?

— Шесть. Старуха в лагере и пять женских тел в поместье. Так кого ты ищешь, пушистик?

— Тела опознали? — проигнорировал я его вопрос.

— Титька тараканья, я ж тебе сказал, там груда мяса осталась вместо тел! — офицер поморщился, глядя на меня, и быстро добавил. — Да успокойся ты, в поместье вообще-то должно было быть шесть женщин. Инга Седвиг, ее дочери, Тереза и Бригитта, кухарка и две служанки. Одного тела не хватает. По вещам и месторасположению останков удалось установить, что не хватает тела служанки. Возможно, ее забрали с собой. Вырезатели так уже делали. Выбирают одну жертву, забирают, чтоб вдоволь потешиться, потом бросают.

— Живой?

Сыскарь мрачно кивнул.

— Живой, но спятившей от издевательств. Уж лучше б убивали, чем так…

Холодок страха опять пополз по спине. Купец из торгового обоза и еще пару человек опознали Хриз по портрету как сестру Софию. Она направлялась в Ихтинборк, но передумала и отделилась от остальных, свернув на дорогу в Винден. Почему? Она же не могла знать, что родственники Тени переехали туда. Или она вовсе не за тем ехала в Ихтинборк? Кстати, почему воевода выделил ей сопровождение? С какой стати? С другой стороны, Проклятая всегда умела манипулировать людьми, возможно, воевода не стал исключением. Что произошло дальше? Неужели встреча с Вырезателями и плен?..

— Офицер! — позвал я Матия. — Среди убитых циркачей были тела двух бойцов воеводы Даугава?

— Да, — кивнул он. — Только ты, пушистик, уж определись, кого ищешь. Раз у тебя интерес в этом деле, то давай, говори начистоту.

— Я уже все сказал. Господин Лешуа ищет двоюродную сестру жены, Равену. И ее дочь Александру.

— Ну-ну. И кто из них светловолосая сероглазая мухоморка?

— Александра, — сквозь зубы процедил я. — Офицер, если вы не желаете мне помогать, то я не настаиваю. Обойдемся своими силами.

— Ага, попробуй. Капитан винденской стражи Чапка, мой старый знакомый, кстати, еще та заноза в заднице…

— Неужели большая, чем вы? — не удержался я.

— Да полно тебе, пушистик! — хмыкнул Матий и похлопал жеребца по боку. — Чего ты ершишься? Найдем твою мухоморку или кого ты там ищешь. Мы ж вместе уже работали. Ты там со своими божественными прозрениями, а я уж тут, потихоньку, землю рыть буду…

— Ройте, — разрешил я милостиво, — ищите Вырезателей. А я сам как-нибудь. И все-таки, как бойцы воеводы оказались в лагере циркачей?

Офицер вздохнул и наморщил длинный конопатый нос.

— А бог его знает.

— Воеводу не допросили?

— Попробуй его допроси, как же! Ты, пушистик, где-то в облаках витаешь. Винден — это тебе не столица. Здесь граница вон! — сыскарь махнул рукой куда-то вглубь леса. — Горы перейти — и вот тебе империя. А там нравы другие.

— К чему мне этот урок географии? — резко спросил я. — Ответьте прямо. Почему не допросили воеводу?

— Потому что воевода Даугав со своим вардом легко может заткнуть за пояс всю винденскую стражу. С имперцами знается. Побаиваются его и уважают. Чапка с ним в Алавийском гарнизоне служил, на его сестре женат. Как думаешь, будет он шурина прижимать?

— Еще одна сестра? Кроме Инги Седвиг, у воеводы есть еще сестра?

— Да чумадея мне в зад, у воеводы пять сестер, чтоб ты знал. Угадай, за кем они замужем?

— Полагаю, за уважаемыми людьми города. Однако это не означает, что он вне закона и…

— Это означает, что с бандой Вырезателей воевода будет лично разбираться. Его вард сейчас рыщет по лесам в поисках этих ублюдков. И, боюсь, найдет раньше нас. А капитан Чапка и рад, что за дело шурин взялся, у того нрав крутой.

Я покачал головой.

— Мне надо встретиться с воеводой…

— Зачем? — опять вцепился в меня сыскарь.

— … и осмотреть поместье. Поехали.

Хорошо, что я убедил Лешуа остаться в деревне. Он оказался избавлен от тягостной тишины мертвого дома и пытки словоохотливым офицером всю дорогу. В заколоченном поместье до сих пор стоял сладковатый запах разложившей плоти, от которого скромный перекус в деревне моментально запросился назад. Я торопливо ткнулся носом в шарф и двинулся следом за Матием.

— Тела не сразу нашли, а без воеводы хоронить побоялись. Он рыскал по деревне, как бешеный, искал своих бойцов, но не только их… — офицер сделал паузу, многозначительно поглядывая на меня.

— Кого еще? — я старательно подавил дрожь в голосе.

— Двух монашек.

— Нашел? Я имею в виду, монашек нашел?

— Бойцов нашел. Как услышал про убитых циркачей, велел раскопать общую могилу и нашел. Похоронил вместе с семьей сестры.

— А монашек?

— Не видел их никто. Ни в деревне, ни рядом.

Я остановился посреди гостиной и огляделся. Мое внимание привлекли сваленные в кучу одеяла, словно кто-то устраивал здесь ночлег. Рядом было выгоревшее пятно от варварски разведенного костра, валялись объедки. Неужели бандиты не погнушались после расправы над обитателями поместья еще и переночевать в доме? Я присел на корточки, вороша мечом одеяла и чувствуя на себе внимательный взгляд рыжего лиса. Похоже, здесь сожгли какое-то тряпье. Итак, Хриз вместе с Тенью и двумя бойцами варда поехала в Винден. Возможно ли, что воевода послал двух бойцов просто по пути с ней до поместья, по своему поручению? Тогда они должны были расстаться, Хриз двинулась бы в Винден, а бойцы… Опять не сходится. Как они попали в лагерь циркачей, если в десяти милях уже было поместье? Они зачем-то свернули с дороги и проехали в лес. И воевода искал не только бойцов, но и монашек, значит, он был уверен, что они отправились в поместье вместе. Но не доехали. Почему? Хриз заманила бойцов в ловушку? Неужели она с бандой заодно? Но как?..

— Давно эта банда объявилась?

— Полгода. До этого они действовали в империи, сюда не совались. А теперь эта наша головная боль…

- {Наша}? — деланно удивился я и направился в кухню, прижимая шарф ко рту. — Не припомню, когда я давал согласие на сотрудничество.

— Что ты там бормочешь? — не отставая ни на шаг, следовал за мной сыскарь. — Ты же тоже хочешь их найти, разве нет? И Александру твою мухомористую найдем… Она монашка, кстати?

Я ничего не ответил, разглядывая большую лохань, перевернутую посреди кухни, занавешенное окно, из которого безбожно поддувало, разбитый вдребезги зеркальный буфет, и одинокий обмылок на полу. Меня преследовало странное ощущение, что безумица здесь побывала. Господи, да неужели она с этими кровавыми ублюдками заодно? Но это невозможно даже для нее. Я стянул шарф, снял очки и потер переносицу. Надо сосредоточиться. Но офицер по-своему истолковал мой жест и участливо похлопал меня по плечу.

— Эх, пушистик, пушистик… С каждым могло случиться, не бери в голову. Ну облапошила тебя Цветочек, так ведь не одного тебя! Даже советника провела, хитрая зараза! Думаешь, что эта мухоморка в руки Вырезателям попала, да?

— Какой еще Цветочек? — уставился я на Матия в недоумении.

— Тю… Да ты и вправду слепой, лапоть очкаристый. Любовница твоя оказалась Цветочком, бешеной наемницей из банды Безумных Бардов!

— Вы что-то путаете… Госпожа Хризштайн — Шшш… я хотел сказать, она — Серый Ангел.

— Еще одна ее кличка. Подумать только, под носом у советника расхаживала, головы всем задурила, ничего не боялась! И ведь как ловко устроилась при дворе, выскочка бесстыжая!

Я ошеломленно застыл. Так вот откуда она знала, где искать реликвию заступницы Милагрос. Сама украла, сама нашла. Господи, какой же я идиот! Злость на подлую дрянь заставила забурлить кровь, которая прилила к щекам и вспыхнула гневным румянцем.

— А монашкой она и раньше переодевалась, — продолжал офицер, хитро поглядывая на меня. — Старый фокус. Думаешь, она с воеводой в сговоре? Прижмем его, не боись. Чапка у меня не отвертится, должок за ним имеется…

— Хватит! — пресек я его разглагольствования. — Я ищу Александру и Равену Вурст! Мне нет дела до того, что случилось с этой…

Я запнулся на полуслове. Мне почудился едва уловимый запах гнили даже здесь, в продуваемой сквозняком кухне. Но гниль эта была иной, земляной, горьковатой, {грибной}… Должно быть, я схожу с ума.

— Ну не злись, не злись, пушистик. А с воеводой мы поговорим, как объявится. Вдруг он знает что… про твою мухоморку. Пошли, а то до темноты не успеем вернуться в деревню.

Хорошо, что офицер после этих слов вышел из кухни, не заметив мой взгляд, полный ужаса. Я смотрел на старую деревянную лохань, одна из досок которой пустила тонкий нежный росток зелени.

Лешуа настоял на том, чтобы остановиться в дорогой гостинице в центре вместо милых моему сердцу скромных обителей при монастыре святого Августина за чертой города. Гостиница "Спящий лев" располагалась на площади Доммайер, неподалеку от ратуши и городского архива, и я вынужденно согласился на бездумную трату денег, зато существенную экономию времени. Мой номер занимал половину второго этажа и состоял из трех просторных комнат. Вторую половину этажа занял Лешуа. Меня приятно удивили чистота и спокойное убранство комнат, хотя не обошлось и без роскоши. Зеркала, мраморный камин, кровать с пологом, ковры, шелковые портьеры и… специальный шнурок для вызова привратника. Он и его жена были вечно готовы к услугам постояльцев, как и две расторопные служанки под их командованием. Они не удивились ввалившимся посреди ночи клиентам, с ног до головы заляпанным грязью. Стоило показать увесистый кошель золота, как у нас забрали грязные сапоги, пообещав вычистить и натереть до блеска, отстирать рубашки, принести горячий ужин из ресторации по соседству, сходить в лавку за вином для Лешуа, доставить почту и выполнить любое иное поручение. Признаться честно, после двух недель пути в походных условиях идея потратить деньги на нормальный ночлег уже не казалась мне глупой. А уж после изнурительных препирательств с деревенским старостой, после повторной раскопки общей могилы под проливным дождем, после осмотра в сгустившихся сумерках полуразложившихся изуродованных трупов циркачей, после той отвратительной вони, которой я пропитался насквозь, горячая ванна и чистое белье показались мне воистину неземным блаженством…

Мне снилась Лидия в окровавленном платье. Она протягивала ко мне руки и умоляла помочь, но из пустоты возникали черные тени, выхватывали безумицу из моих объятий и утаскивали прочь. Я проснулся, задыхаясь и обливаясь холодным потом. Сердце колотилось как сумасшедшее. В дверь кто-то стучался.

— Фрон Тиффано, — это был голос привратника Грега. — Ваше платье и сапоги готовы. Фрон Лешуа просит вас присоединиться к нему за завтраком. Почту желаете прочесть сейчас или отложить до вашего возвращения?

— Какую еще почту? — охрипшим голосом переспросил я. — Демон… Кому я еще мог понадобиться?

Повертев в руках запечатанную записку от неизвестного отправителя, я пожал плечами и сунул ее в карман. Внизу меня уже поджидал Лешуа.

— Предлагаю прогуляться. Привратник посоветовал позавтракать в Стеклянной галерее. Утверждает, что там настоящая имперская кухня. А еще он по секрету сообщил, что в "Золотой розе" иногда завтракает бургомистр Маттерних, отличный повод свести знакомство, как считаете?

Я смотрел на бодрого Лешуа, воодушевленного предстоящими поисками, и не знал, что ему ответить. Хотя надежда все равно оставалась. Ведь если бы Хриз была заодно с Вырезателями, что маловероятно, то стала бы она щадить Тень? Конечно, нет. Тогда бы тело женщины уже нашли. А с другой стороны, безумица совершенно точно была и в поместье, и в лагере циркачей. Запах грибного эликсира мне не почудился. Можно предположить, что она сама попала в плен к банде… Однако я не хотел верить ни в один из этих вариантов, предпочитая иную, совершенно дикую версию. Если предположить, что бродячие циркачи — вовсе не те, за кого себя выдавали, если они специально встали на лагерь в том месте, откуда отлично просматривалось поместье, если выжидали удобного момента для нападения, если это они и были бандой Вырезателей, то тогда получалось, что к ним на огонек заглянула Шестая… Я поежился, представляя, как безумица в одиночку расправляется с десятком разбойников. Да ну, глупость полная! Пусть даже она разозлилась из-за резни в поместье, но бандитов же не заколдовали, а порубили, избили и затоптали, что никак не под силу мухоморке… Тьфу, вот прицепилось от сыскаря! Наверняка, ей в этом помогали бойцы варды, павшие в неравном бою. Но смогла ли Хриз выжить и бежать? Мне оставалось только надеяться. В любом случае, поиски банды нельзя бросать, а значит, придется и дальше терпеть рыжего нахала.

— Пойдемте, господин Лешуа, — кивнул я, благоразумно решив промолчать и не тревожить спутника своими соображениями.

Про записку я забыл.

Прекрасная каменная галерея, ведущая к Императорскому театру, представляла собой широкий проход, чрезвычайно высокий, однако с дырявым стеклянным перекрытием, кое-где залатанным просмоленной парусиной, натянутой в два ряда. Эти уродливые пятна отбрасывали причудливые тени на мостовую, по которой, с утра пораньше, сновала разношерстная публика. Здесь были книжные лавки, зазывающие к себе выставленными у входа новинками поэзии, политики, философии и прозы. Их можно было читать прямо у входа, перелистывая хрустящие страницы под строгим надзором приказчиков, чем и пользовались бедные студиозы и просто жадные до чтения горожане. Лешуа дернул меня за рукав, и я с сожалением отложил трактат по душеведению профессора Бринвальца, а потом вспомнил, что более не стеснен в средствах и могу позволить себе такую роскошь, как…

— Ну что вы копаетесь! — прикрикнул на меня нетерпеливый спутник. — Покупайте да идемте скорей! Я не хочу упустить бургомистра!

Быстро рассчитавшись за книгу, я поторопился догнать Лешуа. Мы прошли лавки модисток, на витринах которых красовались шляпки всех видов и красок радуги, корсеты, вышитые драгоценными камнями, тонкие шелка сорочек и откровенных панталон, редкие темные пятна строгих мужских сюртуков, перчатки, шарфы, зонтики, безделушки… В глазах рябило. К счастью, мы быстро миновали это безвкусное мельтешение и оказались в части галереи, принадлежащей Инженерной гильдии. Здесь уже все места занимали лавки часовщиков, ювелиров, оптиков, стекольщиков, кукольных дел мастеров… Я застыл возле одной из них, на витрине которой красовался потрясающей красоты игрушечный фрегат, выполненный столь искусно, что можно было различить крошечные фигурки матросов на его палубе и мастерски сплетенные корабельные канаты в такелаже.

— Вот она! — радостно воскликнул Лешуа у меня над ухом, заставив вздрогнуть от неожиданности. — Кофейня "Золотая роза"! Пойдемте быстрее!

Тихий печальный звон, от которого задрожало стеклянное перекрытие, прокатился по галерее. Это били величественные ратушные часы, которые, как утверждали, были слышны в любом уголке Виндена.

Ослепительно белый хлеб, благоухающие сосиски на раскаленной сковородке, золотистый омлет и чашка кофе с взбитыми сливками. Лешуа мрачно оглядел это великолепие и поморщился.

— Если это хорошая кухня, то я — верблюд… — пробормотал он недовольно. — Приятного аппетита, господин Тиффано.

Его настроение резко ухудшилось, когда выяснилось, что с бургомистром мы разминулись. Тот оказался ранней пташкой и уже успел позавтракать. Впрочем, меня это мало расстроило. Я собирался наведаться к капитану Чапке, потом к управителю, следом в городской архив, а потом придется идти на поклон к офицеру Матию. Надо подкрепиться. Я накинулся на завтрак, но тут меня фамильярно хлопнули по плечу. От неожиданности я подавился и закашлялся так, что выступили слезы. На стул напротив нагло плюхнулась Нишка и заявила:

— Ты чё от меня бегаешь? Я тебе записку оставляла!

— Это уже не смешно, — пробормотал я, хмуро разглядывая, как Нишка стащила с моей тарелки последний кусок сосиски и отправила его в рот. — Сначала офицер Матий, который совершенно {случайно} оказался в городе, теперь вы. Тоже случайно?

Она мотнула головой и что-то пробубнила с набитым ртом.

— Прожуйте сначала, — процедил я.

Аппетит у меня пропал начисто. Мало мне висящего на хвосте тайного сыска в лице хитрого лиса, так еще и Святая Инквизиция приставила ко мне соглядатая.

— Я вас оставлю, — Лешуа встал из-за стола. — Пройдусь пока.

Я проводил его тоскливым взглядом. Почему когда я просил, умолял поверить мне и объявить мерзавку в розыск, никто и пальцем не пошевелил? А теперь опомнились, что инквизиция, что тайный сыск. А где-то еще бродит наемный убийца, которому тоже нужна голова Шестой. Меня разобрала злость. Обойдутся. Мне нужнее.

— Мня… прислами… пделу…

— Госпожа Чорек, выкладывайте, что хотели, и избавьте меня от своего общества. Я занят.

— Уфф… — она отпила внушительный глоток из чашки Лешуа, обзаведясь молочными усами от взбитых сливок, и уставилась на меня круглыми карими глазами. — Я здесь тоже по делу, а не баклуши бить.

— Зачем я вам понадобился?

— Так это… У тебя ж опыта побольше с колдунами будет. Посоветоваться. Поможешь?

— В чем? Вы перейдете наконец к делу?

— В городе творится что-то странное, и старый пень… ну в смысле здешний инквизитор Альдауэр заподозрил колдовство. А меня это… прислали ему в помощь.

Нишка лгала так неумело и безыскусно, что мне стало ее жаль. В конце концов, она всего лишь подчинялась приказу, как подчинился бы я, будь до сих пор в сане. Глядя на ее бритую голову, я очень остро ощутил собственную потерю.

— Я больше не в сане, — мягко напомнил я Нишке. — Не имею права вмешиваться в дознание.

— Так нет пока никакого дознания, — пробурчала она, отводя взгляд в сторону. — Я ж говорю, пока только подозрение.

А вдруг это след к Хриз? Вдруг она уже успела отличиться в городе?

— Говорите, что там, — вздохнул я.

— Худеют они, — невпопад ответила инквизитор, кроша остатки хлеба и возя их по тарелке. — А им нельзя. А потом они исчезают. Две уже, а третья только начала.

— Кто худеет и куда исчезает?

— Танцовщицы Императорского театра, "Винденские львицы". Они толс… ну в смысле, упитанные, такие здесь нравятся. Их специально кормят, поддерживают форму, так сказать. А три месяца назад одна из них, — Нишка пожала плечами и заглянула в блокнот, — прима-балерина Мария Робас стала худеть. Ее пытались откормить обратно, но она все таяла и таяла, пока однажды не исчезла. Она лежала в кровати, уже не могла вставать от слабости, никуда не выходила. А утром ее кровать оказалась пустой, только одежда валялась.

— Бред какой-то.

— Вот и остальные так подумали, что притворялась. Мало ли куда она могла сбежать, да хотя бы с таинственным покровителем, о котором только и судачили в театре. Но потом все повторилось. Второй была… — Нишка опять сверилась с записями, — Ева Деблинг. Тоже местная знаменитость.

— Из той же труппы?

— Ага. Они все оттуда. В общем, она худела-худела, пока совсем не растаяла. В прямом смысле этого слова. Ну как… Ему бы никто и не поверил, что она исчезла в воздухе, но он клялся и божился, что все так и было…

— О ком вы? Был свидетель?

— Да, некто Джеймс Рыбальски. Очень уважаемый здесь человек. Неимоверно богат, владеет чуть ли не половиной города и обожает балет, вернее, балерин. С пышными формами. Он был очень напуган увиденным и настоял на обращении к старику Альдауэру. А тому, чтоб ты знал, восемьдесят четыре года! Меня и прислали…

Я нахмурился. Первый случай произошел три месяца назад. Едва ли Хриз к этому причастна. Но и на выдумку Нишки не похоже. Однако я категорически не верил, что инквизитор появилась здесь случайно. Скорее всего, Святая Инквизиция решила воспользоваться предлогом, вытащив на свет божий старое дело, чтобы оправдать присутствие Нишки.

— А кто третья? — не удержался я от вопроса.

— Мишель Пихлер. Восходящая звезда и императорская любимица, чтоб ты знал!

— Она тоже исчезла?

— В том-то и дело, что пока нет! Она заметила, что начала худеть, и пришла в настоящий ужас. Ее осмотрели лучшие лекари Виндена, она регулярно питается, но все без толку. Сейчас она уже весит вполовину меньше того, было раньше.

Нишка замолчала, глядя на меня исподлобья. Я вздохнул и спросил:

— Госпожа инквизитор, от меня-то вы что хотите?

— Ну, у тебя ж так лихо получалось, в Кльечи, с колдунами… С тремя расправился. И в столице на раз поймал змеиного колдуна.

— И что? Я не имею права вмешиваться в дела Святой Инквизиции.

— Или просто боишься? Затрусил, что все поймут, что ты вовсе не такой умный?

— Ага, вот вы и добрались до сути? — разозлился я. — Да, давайте, расскажите мне, каким идиотом я был, как эта бледная поганка ловко меня обкрутила!..

— Ты чего? — удивленно воззрилась на меня Нишка.

— Ничего! — вызверился я. — Я не собираюсь вам помогать. Сами ловите госпожу Хризштайн и других выдуманных колдунов. И вытрите уже усы, смотреть противно!..

Когда я покидал кофейню, инквизитор растерянно глядела мне вслед, застыв с салфеткой в руке.

Я бесцельно бродил по городу, пытаясь остыть. Очевидно, что Нишка и офицер Матий так просто от меня не отстанут. Но мне нужны сведения о банде Вырезателей, нужно встретиться с воеводой, нужно получить записи из городского архива о семье Вурст, нужно найти Шестую раньше других! А эти двое будут путаться под ногами, как и Лешуа, кстати. Я сунул руку в карман и обнаружил, что кармана нет. Как нет и кошеля с золотом. Ловкое ворье Виндена срезало карман из-под внутренней подкладки сюртука так, что я и не заметил. Я стоял посреди снующей в радостном возбуждении толпы на площади и думал лишь о том, что где-то там, среди них, разгуливает Шестая. И если я сольюсь с людским потоком, если буду бродить и вглядываться в лица прохожих, то однажды мне повезет, и я поймаю ледяной взгляд серых глаз…

Вернувшись в гостиницу, я застал Дерека в еще более скверном расположении духа, чем до этого. В нетерпении он мерил шагами комнату в моем номере и бормотал что-то себе под нос, однако, завидев меня, встрепенулся и оживился.

— Господин Тиффано, я побывал в городском архиве.

— И?

— Записей о семье Вурст там нет. Они не покупали жилье в городе, не совершали иных сделок, также нет записей о браках, смертях или рождениях с этой фамилией.

— И как вы это узнали? — спросил я устало. — Опять дали взятку?

— Сейчас не время для вашей принципиальности, — раздраженно отмахнулся Лешуа. — Я голову сломал, пытаясь придумать, что делать дальше! У вас есть идеи, как искать беглянок?

У меня были сомнения, что эти двое вообще добрались до Виндена, но вместо этого я сказал:

— Дождемся возвращения воеводы Даугава и поговорим с ним, а уже после будем решать.

— Зачем? — взорвался мой спутник. — Зачем нам воевода? Что вы хотите от него узнать? Ведь ясно же, что его бойцы отправились в поместье, но по пути попали к этой банде, а Милагрос и госпожа Хризштайн поехали в Винден. Их надо искать здесь!

Я подошел к дорожному кофру и полез за поручительными бумагами. Как бы я не хотел этого избежать, но придется обращаться в Орден Пяти, чтобы получить те деньги, о которых говорил отец Георг. В конце концов, часть из них по праву являлась моим наследством, поскольку была выплачена отцу за его изобретения. Увы, без золота и полномочий много не навоюешь, как и просто сидя в ожидании воеводы. Пусть я уже был не в сане, но пройти мимо творящегося в городе колдовства тоже не мог. Даже если это уловка Нишки, все равно следовало проверить.

— Думаю, нам непременно надо посетить Императорский театр. Говорят, что "Винденские львицы" просто прелестны… — пробормотал я.

— Вы тоже об этом подумали? — почему-то обрадовался Лешуа. — А я и не знал, как вам это предложить!

— Что предложить? — не понял я.

— Правильно придумали, надо ее выманить. Она же невозможно ревнивая! Гениально!..

— О чем вы говорите?

— Только вы уж простите, господин Тиффано, но вам надо привести себя в порядок, иначе на вас никто не клюнет… — он обошел вокруг меня, ворча что-то себе под нос и яростно жестикулируя.

— Вы спятили? Прекратите нести чушь и объяснитесь. Кого вы собрались выманивать?

— Госпожу Хризштайн, конечно же. О вас и ваших любовных похождениях должен заговорить весь город, чтобы она взбесилась от ревности. Но даже захудалая актрисулька не взглянет в вашу сторону, пока вы в этом тряпье, — он ткнул меня пальцем в плечо и поморщился. — Но ничего, это поправимо. Я немедленно попрошу привратника послать за лучшим портным города! И цирюльником! Сейчас же!

Он устремился к двери, а я не успел его остановить, задохнувшись от возмущения и беспомощно разевая рот, словно выброшенная на берег рыба.

Несмотря на мои протесты, вызванный в гостиницу портной обмерял меня с ног до головы и истыкал булавками, заверяя, что все будет по высшему разряду, и не надо так волноваться. На пару с Лешуа они заморочили мне голову до такой степени, что я на все согласился, лишь бы отстали. В результате довольный портной поспешил к себе в лавку, чтобы успеть пошить в срок темно-синий приталенный сюртук по последней винденской моде, черный выходной фрак, щеголеватого кроя тонкие рубашки, жилетку, узкие брюки. Однако цирюльника, который вознамерился побрить меня, я спустил с лестницы, а Лешуа, посмевший заявить, что госпоже Хризштайн нравятся гладко выбритые мужчины, поймал мой бешеный взгляд и почел за благо убраться из номера сам. Правда, через пять минут он заглянул вновь и робко поинтересовался, что я думаю по поводу скромных усиков над верхней губой, за что был послан мною еще дальше. Закончилось все тем, что я позорно сбежал из гостиницы.

Визит к капитану Чапке успехом не увенчался. Того попросту не было в городе. Я сунулся к бургомистру, но меня даже на порог не пустили, заявив, что фрон Маттерних принимать всяких бродяг не изволит. Пришлось возвращаться несолоно хлебавши и сдаваться на милость Лешуа. В конце концов, какая разница, что распахнет передо мной двери в домах Виндена? Раньше это была инквизиторская мантия, а теперь придется изображать из себя богатея…

— Ай-яй-яй, — кружил вокруг меня и причмокивал портной, — какая фигура, одно удовольствие шить на такого красавца! Сидит все, как влитое, тютелька в тютельку! Будь я девицей, таки был бы уже весь ваш!

— Спасибо, не надо, — отшатнулся я, уклоняясь от широких объятий портного, но тот все равно ухитрился поймать меня за воротник рубашки и ловко накинуть на шею черный шелковый платок, завязав его вычурным образом.

— Таки посмотрите, какой крой, какой материал! — он подтолкнул меня к зеркалу и нырнул вниз, к сапогам. — Фрон Кляйвице — лучший в городе сапожник. Не жмут?

— Нет, — процедил я.

Мне категорически не нравилось собственное отражение. В белоснежной рубашке с воротником-стойкой, в жилете, в неприлично узких брюках и сапогах из мягкой кожи, я был похож на расфуфыренного богатого бездельника, невообразимо далекого от той скромности, которая предписывалась послушникам любого ордена Святого Престола. Разве что когниматы позволяли себе излишние вольности в образе жизни, что, впрочем, объяснялось тем особым положением, которое они занимали, обеспечивая финансовое могущество церкви. И мое, как оказалось, тоже… Но даже казначей когниматов, выдавший мне деньги по поручительным бумагам отца Георга, и тот был одет намного скромнее. Никуда не годится!

Еще полчаса мне пришлось терпеть пыточные примерки, пока наконец портной не убрался восвояси.

— Господин Тиффано, поверьте, вы уже выглядите намного лучше, но все же… — заикнулся Лешуа.

— Бриться не буду, — отрезал я.

— Ну ей же не нравится…

— А вы, господин Лешуа, как я вижу, успели так хорошо выучить пристрастия госпожи Хризштайн, что закрадывается подозрение…

— Тише, тише. Вы же не ревнуете? Это глупо. Вы забываете, что Милагрос ее просто обожала? У нее только и было, что разговоров про хозяйку. Она очень сокрушалась, что вы в сане и не можете ответить на чувства ее госпожи…

— Какие чувства? — вспылил я. — Хватит уже твердить эти глупости. Госпоже Хризштайн плевать на всех, кроме себя. Да и на себя плевать, если так подумать. Предупреждаю, что никаких интрижек, как вы изволили выразиться, я заводить не буду!

— Да ничего такого и не потребуется. Просто окажите некоторые знаки внимания…

— Нет!

— Ладно, ладно, успокойтесь. Мы всего лишь посетим Императорский театр, обратим на вас внимание высшего света и заведем полезные знакомства. Против этого вы, надеюсь, возражать не будете?

— Места заказали? Мне нужны именно "Винденские львицы".

Лешуа подошел ближе и утвердительно кивнул, вглядываясь в мое отражение в зеркале.

— Да, завтра в шесть. А сейчас предлагаю прогуляться по лавкам оптиков. Было бы неплохо сменить ваши очки на что-то более… ммм… несколько менее страшное?

— Это подарок отца Георга! — возмутился я.

— А еще привратник посоветовал обзавестись карманными часами. Винденцы крайне придирчивы и сразу обращают внимание на дорогие мелочи, чтобы понимать положение в обществе того, с кем общаются. Мне порекомендовали часовых дел мастера Гральфильхе. Он несколько чудаковат, но дело свое знает отменно. Кстати, те ратушные часы на площади — его творение. А еще я взял на себя смелость… — Лешуа замялся.

— Да говорите уже, — разрешил я, плотно застегивая сюртук и надевая перчатки. — Да уж, видок у меня еще тот…

Дерек подошел к столику и взял с него трактат профессора Бринвальца, перелистывая страницы. Вид у мужчины был непривычно смущенный, и мне сделалось нехорошо.

— Что еще вы натворили? — спросил я, отбирая у него книгу.

— Вы читали с таким сосредоточенным видом, что это заинтересовало привратника…

— И что здесь странного? В трактате изложены весьма интересные мысли о влиянии жестокости на развитие душевных болезней, а меня эта тема интересует из-за…

— Вот примерно так я и ответил привратнику. Сказал, что профессор Тиффано — известный душевед и ученик того самого Бринвальца…

— Что?!? — ужаснулся я. — Вы с ума сошли?

— Да кто ж знал, что этот Бринвальц еще жив? Всегда полагал, что имена на подобных заумных фолиантах принадлежат давно почившим мыслителям. Вы только не волнуйтесь! Я все устрою. Лично встречусь с профессором и объясню недоразумение…

— Как встретитесь? — оторопел я. — Где встретитесь? Он что, здесь? В Виндене?

— Да, преподает в Имперском университете. Я уже узнавал.

— Господи, да сколько же ему лет? Он ведь учил профессора Адриани, когда тот сам был студентом…

Тяжелые двери закрылись за нами, отсекая наружные звуки, и мы попали в лавку часовых дел мастера. Ее хозяин Жука Гральфильхе был преклонных лет и довольно примечательной наружности. Он носил замусоленную круглую шапочку на лысой шарообразной голове, на его курносом носу поблескивали круглые очёчки, а округлившееся и туго обтянутое рубашкой брюшко как будто завершало этот странный образ идеальной окружности, вписанной в сотни других помельче. Повелитель циферблатов сидел в глубине мастерской, окруженный бесчисленными часами, которые оглушали с порога. Мерное тиканье хода, неслышимое для одних часов, многократно усиливалось в созвучии с их собратьями, создавая удивительный гипнотический эффект. Казалось, что стоит только замереть и вслушаться, и можно услышать дыхание вечности…

— Простите, мастер Гральфильхе, — нарушил тишину Лешуа, — вас порекомендовали как лучшего из лучших. Возможно ли у вас заказать карманные часы для… эмм… профессора Тиффано?

— Ооу, — округлился рот у мастера, выдав маловразумительный звук. — Я… несколько занят… простите.

Я огляделся, пытаясь поймать то странное очарование, которое всегда овладевало мною в подобных местах. Здесь человеческий разум торжествовал над грубой материей и своим гением обращал ее в чудеса, от которых захватывало дух. Разве можно не восхищаться этими искусно сделанными часами в виде крошечного деревенского домика, в котором сидят двое старичков, взявшись за руку, а их сердце, одно на двоих, бьется в вечном ходе времен? Как можно пройти равнодушно мимо этих хрустальных часов на каминной полке, которые прозрачны настолько, что сквозь толщу камня видны все шестеренки, пружинки и гирьки? Неужели возможно отвести взгляд от этого стеклянного цветка, который роняет лепестки на изящный циферблат, растворяясь в причудливой игре теней?

— Нет, никак не могу, — отбивался несчастный мастер от Лешуа. — У меня императорский заказ!

— Но это же профессор Тиффано, тот самый, что!..

— Простите моего спутника, — не выдержал я. — Мы все понимаем. Не будем мешать. Пойдемте, господин Лешуа.

Я попытался взять его под локоть и вывести, но Дерек не собирался сдаваться. Он отмахнулся от меня и кивнул на часы на каминной полке.

— А может, у вас есть готовые? Вы поймите, профессор Тиффано недавно приехал в Винден, только успел обосноваться. Ему никак нельзя появиться в театре без часов.

— Хватит!

— Пожалуй, у меня найдутся подходящие… — пробормотал мастер и ловко крутанулся на кресле, задумчиво разглядывая полки. — Но прежде ответьте, профессор Тиффано. Что для вас есть время?

— Хм… — несколько растерялся я. — Время и пространство — два величайших дара Единого своим неразумным детям, которыми те, увы, не всегда могут распорядиться правильно…

— Вы считаете, что временем можно распоряжаться? — вдруг необычайно повеселел часовщик, поворачиваясь ко мне с серебряными карманными часами на тонкой цепочке.

— Да. И время, и пространство порождены мыслью Единого, которую возможно принять и понять силою веры, а следовательно, и распорядиться согласно божьему помыслу.

— Свет, — сказал мастер. — Свет Единого вдыхает жизнь в пылинки времени, раскачивая маятник души и тела. Взгляните, разве они не чудесны?

С негромким мелодичным звуком откинулась крышка протянутых мне часов. Я осторожно принял их в ладонь. На потемневшем от времени серебряном циферблате отсчитывала секунды, минуты и часы… рубиновая капля. Движимая дыханием вечности, она растекалась по крошечным отметкам, ловила рассеянный свет газового светильника и преломляла его в живой пульс. Ее завораживающий ход ощущался едва слышным биением механического сердца в руке.

— Я сделал их, когда был молодым… и влюбленным. Вы влюблены, профессор?

— Нет! — очнулся я.

— Да, он безусловно влюблен, — влез Лешуа. — Очарован одной из "Винденских львиц". Завтра собираемся на их выступление в Императорском театре.

— Юность так скоротечна, — печально улыбнулся мастер Гральфильхе. — Забирайте. Они ваши. Пусть они помогут вам завоевать сердце вашей избранницы…

Несмотря на все возражения, часовщик отказался назвать цену. Мне пришлось дать обещание навестить его еще раз, чтобы достойно вознаградить за проявленную щедрость.

Императорский театр сиял газовыми светильниками так ярко, что у меня слезились глаза. А возможно, тому виной были новые очки, постоянно съезжающие с носа. Великолепная мраморная лестница была укрыта мягкими коврами, которые приглушали негромкие любезности и шаги гостей. Высший свет Виндена струился по ней в сверкающем величии бальных туалетов, драгоценностей, сложнейших причесок, сочетая надменность с простодушным желанием зрелищ. Знатные дамы в шелках и парче, в корсетах и с бриллиантами в волосах, с веерами в руках, заполняли ложи первых двух ярусов. Затянутые в мундиры или строгие фраки, мужчины — мужья, отцы или братья — словно служили элегантным обрамлением своих спутниц. Было много офицеров западной империи, из-за чего необычайно остро чувствовалась близость границы.

Нам с Лешуа достались места в третьем ярусе, вместе с простыми смертными: чиновниками, купцами и прочими. Занавес поднялся, и представление началось. Извивающиеся потоки голубого шелка воспарили над сценой под пронзительный плач скрипки. Стайка юных балерин, совсем еще девочек, выпорхнула в танце и закружилась в облаках белого муслина.

— Лебеди, — шепнул мне Лешуа, сверяясь с программкой. — А сейчас на них нападут львицы. Они должны быть в черном.

Я отмахнулся от него, завороженный красотой танца. Но внезапно темп музыки изменился, в нее вплелись тревожные острые нотки. Сменились декорации. Хищная тень вынырнула из тьмы, потом еще одна, и еще одна. Затянутые в черное, эти балерины были удивительно полнотелыми, но при этом двигались с непостижимым проворством. Они стремительно взяли в кольцо испуганных лебедей, выделывая немыслимые прыжки и повороты, и стали его сужать, вместе с нарастающим бешенством музыки. И когда уже казалось, что черное сольется с белым, захлебнется скрипка, разорвется сердце, вдруг на сцене из ниоткуда возникла она. Огромная рыжеволосая львица яростно ворвалась в кольцо, промчалась вихрем, закружилась… Черный ураган выхватил хрупкую фигурку в белом и опрокинул ее во тьму, потом закружил в охотничьем неистовстве подле следующей лебедушки. Это завораживало. Весь зал, ну по крайней мере, мужская его часть, затаил дыхание в томительном ожидании, что вот сейчас тонкий черный муслин, туго обтягивающий немаленькую грудь примы, не выдержит этого сумасшедшего натиска, этих подпрыгиваний, этих колебаний, и разойдется, приоткрывая пышное богатство. Но последний белоснежный цветок упорхнул в темноту занавеса, и прима театрально взмахнула рукой, рассыпая червленую гриву в поклоне под бурю аплодисментов разом выдохнувшего зала. Я очнулся от наваждения и обнаружил, что у меня запотели очки.

— Пойдемте, пойдемте! — тянул меня Лешуа прочь из здания театра.

— Но мне надо увидеть Мишель Пихлер!

— Надо же… Вы оказались таким тонким ценителем женских прелестей…

— Вы не понимаете, я хочу узнать…

— Поверьте мне, будет лучше пообщаться с ней на Кофейном балу.

— Где?

— После выступления обычно устраивается бал для знатных гостей и артистов. Я узнавал, в этот раз объявлен Кофейный бал. В парке Прастервице. Хороший повод завязать нужные знакомства. Там будет бургомистр. Держите!

Он на ходу сунул мне в руки маленькую бархатную коробочку, даже не замедлив шага и целеустремленно двигаясь вдоль набережной в сторону парка.

— Что это?

— Небольшая безделушка вашей красавице.

— Я не буду ничего дарить.

— Это вас ни к чему не обязывает. Сделайте красивой девушке приятное, а заодно подразните госпожу Хризштайн слухами о том, что у вас роман.

— Да причем здесь Лидия? Неужели вы думаете, что она настолько глупа, чтобы обнаружить себя из-за этого?

Лешуа так резко остановился и развернулся ко мне, что я чуть не налетел на него. Он поправил цепочку моих карманных часов, выгодно выставляя их на всеобщее обозрение, и заглянул мне в глаза, крепко удерживая за плечи.

— Господин Тиффано, даже если есть наименьший шанс, что это сработает, то я готов его использовать, потому что очень хочу найти Милагрос. А вы? Насколько сильно {вы} хотите найти госпожу Хризштайн?

Я сжал коробочку в руке и выругался.

— Демон с вами, пойдемте!

Теплый весенний вечер сгустился в ночную темноту, которую разгоняли разноцветные фонарики в парке. Прямо под открытым небом были установлены навесы, поставлены столы, освобождено место для танцев и выступлений циркачей. Их пестрые шатры стояли вдалеке, и меня вдруг охватила странная тоска. Где Хриз? Что она думала, глядя на такие же яркие повозки фальшивых циркачей в лагере? Что чувствовала, когда убивала? Осталось ли в ней хоть что-нибудь человеческое? Мне внезапно вспомнилось, как она когда-то советовала поставить себя на место преступника, чтобы понять и предугадать его действия. Но, исходя из всего, что я о ней знал, проклятой не должно было быть в Виндене, а она была. Я это чувствовал.

Винденцы любили повеселиться. Повсюду слышался смех, лилась музыка, а легкий ветерок доносил умопомрачительные ароматы кофе и сдобной выпечки. Я пробирался сквозь танцующих к пышному навесу Императорского театра, оставив Лешуа любезничать с бургомистром, но внезапно на моем пути образовалось непредвиденное препятствие в лице распорядителя.

— Мне нужно увидеть фронляйн Пихлер.

— Фронляйн Пихлер занята, — мужчина оттеснил меня от навеса, загораживая собой столик, за которым рыжеволосая прима сидела вместе с остальными балеринами. — Изволит ужинать. Ей нельзя мешать.

Мишель встряхнула огненными кудрями, мазнув по мне равнодушным взглядом, а потом жадно впилась в булочку. Стол ломился от еды: винденские колбаски, дымящийся мясной бульон, осетрина, пироги трех видов, печеные яблоки, хрустящие медовые палочки, белый хлеб… Девушки поглощали все это без видимого удовольствия, почти не переговариваясь друг с другом. Слуга принес им большой торт из кофейно-белоснежных слоев, украшенный марципановыми фигурками. Я недоумевал, как это все в принципе можно съесть. Мишель Пихлер отнюдь не выглядела отощавшей, как утверждала Нишка.

— Послушайте… — заикнулся я распорядителю.

— Подите прочь.

Меня разобрала досада, и я намеренно повысил голос, чтобы было слышно за столом:

— Передайте фронляйн Пихлер мои искренние соболезнования. Профессор душеведения Тиффано желает ей как можно быстрей оправиться от душевной хвори и сожалеет, что его помощь оказалась не нужна. Всего доброго!

Я развернулся и твердым шагом отправился прочь, однако не успел далеко отойти. Меня окликнули.

Девушка была красива, вот только правильные черты лица портил слишком курносый нос с веснушками. Но едва ли кто-то замечал такую мелочь, когда взор так и норовил соскользнуть ниже. Было очень сложно сидеть с примой за одним столиком и не замечать глубокое декольте, из которого, казалось, от одного неосторожного движения все вывалится и оконфузится. Положение не спасала даже черная прозрачная накидка с кружевными цветами, которая укутывала округлые плечи, но ничего не скрывала.

Закаленный вызывающими нарядами Хриз, я твердо смотрел только в подернутые синевой глаза Мишель либо отводил взгляд в сторону, где на грубо сколоченной сцене немолодой циркач ловко пересыпал колоду карт из одной руки в другую и предлагал на спор угадать масть у доверчивой публики.

— Кысей Тиффано, профессор душеведения из столицы. Услышал о той беде, что с вами приключилась, и…

— Откуда услышали? — нахмурилась балерина. — У меня нет никакой беды.

— Правда? Вы не похудели?

По ее лицу пробежала едва заметная тень, и у меня противно заныло в груди. Значит, все-таки правда.

— Немного. Чуть-чуть. А вы можете помочь? — в ее голосе слышалось недоверие, смешанное с затаенной надеждой.

Мне сделалось совестно за собственную ложь, но отступать было некуда, да и имеющийся диплом душеведа отчасти заглушал мои терзания.

— Возможно, — пробормотал я, а потом снял очки и вздохнул с облегчением от того, что облик примы поплыл перед глазами. — Расскажите все с самого начала. Когда вы заметили, что похудели?

— Понимаете, какое дело… — замялась девушка. — Вы не подумайте, что я спятила. Мария наверняка сбежала с любовником, чтобы не отрабатывать контракт, а Ева… Ну да, она якобы худела, но я уверена, что ее отравила та мымра!

— Давайте по порядку. Мария — это Мария Робас?

— Да. Она выступала с этим дурацким танцем и ничего не хотела менять, а наш руководитель, фрон Крауз, настаивал, что надо обновить репертуар. Но у нее на уме были только любовники!

— И что с ней случилось?

— Я уверена, что она притворялась!

— Подождите, как можно притворяться? — не понял я и даже решился вновь надеть очки, внимательно разглядывая Мишель. — Она похудела или нет?

Девушка закусила пухлую нижнюю губу и упрямо выставила вперед подбородок.

— Она подкручивала весы! Уверена! — прима стукнула ладонью по столу так, что жалобно зазвенела посуда, и на нас стали оглядываться. Необъятная грудь опасно колыхнулась, грозя вывалиться.

Признаться, я был в некотором замешательстве.

— Так, давайте еще раз. Если она похудела, как утверждает Ни… — я вовремя прикусил язык, — как утверждают злые языки, то неужели она… ну… ее же должно было стать меньше? Это же невозможно симулировать!

— Вот именно, а я о чем вам говорю! Весы показывали, что она почти ничего не весит, а эта корова по-прежнему едва влезала в наряд!

— То есть весы показывали один вес, а выглядела она на другой?

— Да, и все время жаловалась, как ей сложно ходить и дышать. А потом сбежала, тоже мне — умирающая!

— Хорошо. Пусть так. Ладно, — пробормотал я, рассеянно наблюдая, как циркач раскланивается перед публикой и уступает место для следующего выступления. — А что было с Евой?

— Она заняла место Марии! Рада-радёхонька, только недолго ей музыка играла! — с какой-то странной мстительностью заявила Мишель. — А что она думала? С женатым будет крутить, а его мымра все стерпит? Фрона Рыбальски не из таких!

— Стоп-стоп-стоп! Вы утверждаете, что Ева Деблинг была любовницей Джеймса Рыбальски, а его жена?..

— Угу, Шарлотта Рыбальски. Вы бы видели эту старую шкарпетку!

— Обязательно встречусь и увижу, — пообещал я. — Так вы думаете, что она травила Еву, и поэтому та худела?

В синих глазах появилась неуверенность, Мишель пожала плечами и нервно захрумтела медовыми палочками.

— Не знаю. Я не знаю, худела Ева или нет, но почти наверняка та ее травила!

— Ева взвешивалась? — терпеливо уточнил я. — Сколько она весила?

— Пару раз взвесилась, потом перестала, потому что с весами было что-то не так. Не могла она так мало весить.

— Она тоже уставала?

— Да она была просто лентяйкой!

— И что с ней произошло?

Мишель поманила меня к себе пальцем, и я был вынужден перегнуться через столик к ней поближе.

— Говорят, что она растворилась в воздухе. На глазах у фрона Рыбальски. Только я уверена, что ее… — она понизила голос до едва слышного шепота, и я придвинулся вплотную, — что ее отравила его жена, а тело они вдвоем закопали в саду!

Громкие возгласы ужаса раздались за спиной, и мы едва не стукнулись лбами, разом обернувшись и устремив взоры на сцену. Тот самый фокусник теперь выступал мишенью для метательницы кинжалов — тощей белобрысой девицы в пестрой маске, которая, очевидно, промахнулась и едва не убила несчастного. Он стоял, зажимая руками окровавленное ухо, а яблоко над его головой было истыкано кинжалами. Циркачка отмерла и торопливо согнулась в поклоне перед зрителями, отчего ее яркий наряд заискрился сотнями зеркальных отражений в свете фонариков, а глазам сделалось больно. Я отвел взгляд и тут же об этом пожалел, наткнувшись на опасную близость Мишель.

— О боже… Я уже подумала, что убили кого-то… — испуганно выдохнула она и схватила меня за руку, приложив ее к своей необъятной груди. — Послушайте, как стучит сердце! А мне нельзя волноваться… от этого еще больше худеешь!

Я поспешно высвободил руку, пытаясь справиться со смущением.

— Давайте вернемся к делу, — отодвинулся я от балерины. — Сколько вы сейчас весите?

Я нашел взглядом седую кучерявую макушку Лешуа и двинулся к нему, не переставая размышлять об услышанном. Колдовство? Или все можно объяснить естественными причинами? Мария могла симулировать недомогание и просто сбежать. А вторую девушку могли травить, из-за чего ее самочувствие постепенно ухудшалось, а потом убить, спрятать тело и придумать историю с исчезновением в воздухе. Надо бы наведаться в гости к Рыбальски для очистки совести. А пока я посоветовал Мишель лучше питаться и побольше отдыхать, между делом преподнеся украшение и заверив, что оно будет отгонять дурные мысли во время благочестивой молитвы и медитации. Золотая брошь была выполнена в виде застывшей в прыжке львицы. Прима чрезвычайно расторгалась и бросилась мне на шею, у всех на глазах одарив поцелуем. Я был зол и недоволен собой за этот цирк, зато Лешуа за столиком просто лучился от счастья, что его план сработал.

— Присаживайтесь, профессор Тиффано, — предупредительно встал он и кивнул на седовласого господина во фраке. — Позвольте представить вам бургомистра Франца Маттерниха.

— Очень приятно, — буркнул я, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить обоим.

— Наслышан, наслышан о вас, — хитро сверкнул глазами Маттерних из-под чрезвычайно густых бровей. — Времени зря не теряете, так сказать. Фронляйн Пихлер — пышная штучка, только советую быть с ней осторожней.

— Я не!.. — возмутился я, но вовремя осекся. — Почему осторожней?

— Восхитительное простодушие! — рассмеялся бургомистр. — С корабля на бал, так сказать. Сразу добиться благосклонности той, на кого сам император заглядывается, айда шустрый молодец…

— Какой еще император? — слегка растерялся я, но потом сообразил. — Император Гарлегии? Фердинанд Второй?

— А вы и в самом деле не знали? — удивился Маттерних, подвигая мне чашку с кофе. — Угощайтесь, фрон профессор, для согрева самое то, так сказать. С капелькой леммского рома и щепоткой перца. Очень бодрит. Кстати, фрон Лешуа поведал мне о пикантном столичном напитке. Думаю, винденцам он придется по вкусу.

— Вы о шоколаде? — грозно сдвинул я брови. — Даже не думайте! Это колдовская гадость, которой отравили… ох!..

Лешуа больно стукнул меня по ноге под столом и улыбнулся.

— Не обращайте внимание, фрон бургомистр, это профессор так шутит. У него специфическое чувство юмора. Душеведы — они все такие, — он сделал обидное движение, покрутив пальцем в воздухе. — Но вернемся к делу.

— Не волнуйтесь, сделаем все возможное, — сердечно заверил его Маттерних. — Найдем ваших Вурстов. Возможно, они сменили фамилию, но располагая такими значительными средствами после продажи… Продажи чего, напомните?

Кофе обжигал, и мне сделалось необычайно душно. Я поправил шелковый шарф, ослабляя узел, и расстегнул ворот рубашки.

— Рудников на севере, — подсказал Лешуа.

— Рудников на севере, — задумчиво повторил бургомистр, прихлебывая ароматный кофе. — Это немалые деньги. А господин Вурст из купцов будет?

Дыхание участилось, желудок скрутило в тугой узел.

— Да, Генрих Вурст — купец. Я бы хотел проверить все крупные сделки по недвижимости, которые заключались в то время, то есть семь лет назад.

— Да бог с вами! Это же прорва бумаг…

— Поэтому мне и нужна ваша помощь… Профессор Тиффано? С вами все в порядке?

Я едва стоял на ногах, колени дрожали. Внизу живота пульсировало желание. Дрянь!

— Она здесь, — выдавил я сквозь зубы. — Эта стерва здесь.

— Кто? — на меня непонимающе смотрел бургомистр. — Александра Вурст?

— Нет!

Лешуа торопливо вскочил на ноги, оглядываясь по сторонам.

— Лидия? Милагрос? Где они? Где вы их увидели?

Я обвел мутным взглядом парк. Было такое чувство, словно меня окатили кипятком, раздели донага и лапают жадными ледяными пальцами… Похожие ощущения я уже испытывал, когда ловил на себе похотливые взгляды безумицы после обряда, связавшего нас душевными узами. Но как?!? Какая душа может быть у колдуньи? Откуда эта гадина подколодная за мной наблюдает?

Шквал аплодисментов, довольные выкрики и… тихий перезвон бубенцов. Я повернул голову к сцене. Ну конечно же, та самая белобрысая циркачка! Она пялилась на меня, застыв в бесстыдной наготе перед публикой. Пестрая маска, нашитые на плаще зеркальные осколки, голое пузо, просвечивающее сквозь ткань — все для отвода глаз, но меня не обманешь. В цветочек вырядилась и задницей сверкает, дрянь! Я сжал кулаки и двинулся к сцене, ничего не видя, кроме блестящих лепестков.