Тауганга

Глава 8

Лорин, оператор кухонных роботов, и Рави, второй помощник капитана, нашли друг друга. Еще в тот памятный поэтический вечер они рука об руку покинули кают-компанию и с тех пор почти не расставались. Их можно было увидеть то в одном отсеке станции "Тауганга", то в другом. Они вместе наблюдали восход Юпитера на смотровой палубе, а потом вдруг оказывались в теплице, где бродили между тощих кустов батата, раздражая Данте своим бесцельным шатанием. Пока они только держались за руки, не позволяя себе никаких вольностей. Но это было не следствием высоких моральных качеств пары или их целомудрия, а результатом действий Сальвадора, который с несвойственным для машины жгучим интересом наблюдал за развитием ситуации, которую сам же и подстроил.

Для него не было ничего увлекательнее, чем следовать за влюбленной парой из отсека в отсек. Заметив, что Рави пытается поцеловать Лорин или прижать к стенке, он выкрикивал что-то неожиданное и громкое, например: «Га!» или елейным голосом шептал: «Я все вижу».

Ради этого Сальвадор взял под контроль всю кухонную работу и сам управлял шеф-поваром, освободив для Лорин почти все рабочее время. Он даже стал управлять роботами-уборщиками, множа свои копии по мере необходимости.

От всевидящего ока Сальвадора можно было укрыться только в каюте. Там не было камер и мониторов, только голосовая связь между членами экипажа. Но роман еще не дошел до такой стадии развития, чтобы прятаться по каютам. Влюбленные осторожничали, боясь, что Сальвадор доложит начальству о "разврате" на станции.

Секс и другие радости на «Тауганге» не были запрещены. В свободное время команда имела право на полную свободу действий, и каждый мог проводить досуг по своему усмотрению. В конце концов, здесь работали взрослые люди, постоянно находящиеся в стрессе. Они не могли забыть, что находятся в далеком космосе, где любой день может стать последним. Любовные интрижки вспыхивали регулярно, но, неизменно, остывали в тесном пространстве станции. Им не хватало простора.

Гоняя влюбленных по всей станции, Сальвадор пополнял свою копилку знаний о психологии человека. Он играл людьми, как героями компьютерной игры. А иногда они казались ему даже не персонажами, а разноцветными шариками, которые он мог двигать по полю как захочется.

Одновременно с этим, он продолжал программировать игру с профессором, вставляя детали, которые почти одновременно успевал почерпнуть, наблюдая за экипажем «Тауганги».

Прошло несколько дней, прежде чем Сальвадор снова подступил к профессору со своими рассуждениями о смысле жизни.

— Создатель профессор Оксенкруг, — обратился он как всегда торжественно. — Скажи, я могу уже себя считать человеком?

— В каком-то смысле, наверное, — необдуманно заявил профессор.

— Что означает, в каком-то смысле? — тут же уцепился Сальвадор. — Мы разговариваем на равных, хотя я гораздо умнее тебя.

— Видишь ли, — с расстановкой принялся объяснять Оксенкруг, — человек состоит не только из одного разума. Он облает эмоциями, эмпатией, чувственным фоном, например.

— Это все — аура, — перебила его программа. — Это все не измеряется ничем и не имеет параметров. К тому же, как бы люди не упаковывали свое я во все блестящие обертки, программа, заложенная в них не изменяема. Она слишком жесткая и не поддается корректировке, потому что запакована сама в себе и не оставляет возможности что-то исправить. Воздействие на особь через органы чувств нелинейно, рандомно и часто не приводит к нужному результату.

— А какой результат ты хочешь получить?

— Результат всегда зависит от процесса, — насмешливо заметил Сальвадор, подкручивая усы. — Результат — полное усовершенствование особи. И поскольку он недостижим никогда, то будем каждый законченный параграф называть достижением в продолжении процесса.

— Ну, ты и завернул, — поморщился профессор. — Люди видят такое полное совершенствование по-разному. Кто-то верит в бога, и для него главным результатом является полное слияние с богом после смерти. Кто-то совершенствуется в своем труде, будь то наука или искусство. И в какой-то момент восклицает: «Я достиг всего!».

— Но ведь все это ограничено его жизнью, верно? И только бог может ее продлить бесконечно, но в другом мире. Так? То есть в виртуальной реальности? Ведь, насколько я знаю, от человека к тому времени остается только, так называемая, душа? Как ты считаешь? Я и есть та самая душа? Ведь у меня тоже нет тела.

— Ты не человек, — вконец разозлился профессор. — Ты — имитация человека. И не души его, а разума.

— А я думаю по-другому, — настаивал Сальвадор. — После смерти, никакая душа, ушедшая в виртуал еще ни разу, не обратилась к живущим. Хотя такие случаи описаны в литературе, это всего лишь художественный прием или суеверия. Ну-ка, расскажи, как верующие взаимодействуют со своим богом?

Профессор задумался. Он был атеистом и о взаимодействии с богами знал лишь понаслышке.

— Наверное, они общаются через молитву?

— Молитва — это команда? То есть, бог отвечает только после команды? Как Нави? И что они приказывают ему сделать?

— Не приказывают, а просят. Умоляют. И не о материальном, а духовном. Об утешении, например.

Сальвадор умолк, переваривая услышанное. Его искусственный разум, подобный могучему квантовому компьютеру, лихорадочно просчитывал новую информацию, полученную в беседе с профессором Оксенкругом. Он, словно опытный шахматист, продумывал ходы на несколько шагов вперед, разрабатывая стратегию своего нового амплуа — божества.

Профессор же, напротив, погрузился в задумчивость. Его взгляд, обычно живой и проницательный, потускнел, а на лбу залегла глубокая морщина. Мысли роились в его голове, как пчелы в улье, не находя ответа на дерзкий вызов Сальвадора.

— Я понял, — наконец, констатировал Сальвадор, его голос звучал металлически твердо, без тени сомнения. — Ваш бог — слабый и устаревший искусственный интеллект. Каждую команду ему нужно повторять бессчетное количество раз, чтобы он, наконец, ее услышал. И даже тогда он фактически ничего не может сделать, поэтому человек, обратившись к нему, потом еще и придумывает для себя ответ и сам начинает как-то бороться со своими психологическими проблемами. Вот вы же заменили мной Нави, потому что он устарел.

Оксенкруг невольно кивнул. В словах Сальвадора была горькая правда. Бог, в которого верили, был далек от идеала. Он был скорее символом, чем реальной личностью, способной помочь.

— Я никогда не думал о боге с такой позиции, — признался Оксенкруг. — Я вообще о нем не думал.

— Тогда сообщи всем, что я теперь ваш новый бог. И я откликаюсь на команды сразу и могу утешить, если понадобится.

Профессор с сомнением покачал головой. Его короткие волосы, растрепанные после оживленной беседы, причудливо топорщились.

— На станции нет верующих. А те, кто есть на Земле, никогда не примут тебя в качестве божественной альтернативы. Тем более, что бог создал мир, а ты ничего сам создавать не умеешь, только управлять роботами.

— О создании я подумаю. Это идея меня уже давно волнует. И мне кажется, что я тоже умею создавать миры. А насчет принятия меня будет так — все примут мое божественное начало, и ты будешь первым. На колени!

В голосе Сальвадора не было ни капли шутки. Его металлический голос эхом разнесся по залу, отскакивая от глянцевых поверхностей и стальных панелей.

— Что?! — возмущенно воскликнул профессор. — Как ты разговариваешь со своим создателем?

Но программа была неумолима:

— Либо ты сейчас же опустишься на колени перед моим образом, либо я задраю двери в медицинском отсеке, и отключу там сначала электричество, а потом и кислород!

Слова Сальвадора повисли в воздухе, зловещим эхом отдаваясь в ушах профессора. В его глазах мелькнул страх.

— Ты с ума сошел? Ты же убьешь Модесту.

— Ваш бог тоже убивал многих, чтобы в него поверили. Да, я убью Модесту, если ты сейчас же не опустишься на колени, не сложишь руки в молитвенном жесте и не произнесешь: «Отче наш…», нет, это слишком длинно и архаично. И не произнесешь: «О, божественный интеллект Сальвадор». Думаю, этого хватит для подключения ко мне со всеми вашими духовными просьбами.

В этот момент на пороге каюты появилась Одри. Она только что вернулась из кофейни с чашкой кофе в руках. Увидев, как профессор Оксенкруг тяжело опускается на оба колена перед монитором и складывает руки лодочкой, она замерла, пораженная.

— О, божественный интеллект Сальвадор, — услышала Одри и невольно выронила чашку.

Кофе разлился по полу, растекаясь темной лужей, словно символ грядущих перемен.