Тайна банкира. Красная мантия

ГЛАВА XXVII

Разговор с служителем доказал еще яснее Лионелю, что честь вменяла ему в обязанность разъяснить тайну северного флигеля в Вильмингдонгалле. Не будь, конечно, Юлии, он не принял бы на себя этого разъяснения, а предоставил бы дело расследованию полиции; при настоящих же обстоятельствах он твердо решился избегать этой крайности, пока сомнение не перейдет в убеждение и не заставит его донести на отца любимой им девушки. Он понимал, как много осмотрительности и силы воли требовала от него эта задача; раздумывая о рассказе служителя, он пришел к убеждению, что старый Калеб был, по всей вероятности, очевидцем какого-нибудь страшного события в северном флигеле. Какого только рода было это событие? Садовник говорил только об одном убийстве, но как могло совершиться подобное убийство, не вызвав подозрений? Жертва не могла войти в дом без того, чтоб ее не увидали слуги, и каким же образом мог банкир объяснить ее исчезновение? Все это дело казалось непроницаемою тайной, которую могли раскрыть только терпеливые и продолжительные розыски, Чем больше Лионель думал об этом деле, тем сильнее убеждался он, что ему никто не мог быть полезнее старой домоуправительницы, родственницы Калеба, жившей уже двадцать лет в семействе Гудвина и знавшей, конечно, не одну его тайну. Лионель решился сблизиться с нею при первом удобном случае и неожиданное обстоятельство ускорило это сближение.

В Вильмингдонгалле было много старинных картин большей частью портретов знатных особ, владевших им, пока не перешло в руки торговцев. Много ценных изображений украшало стены старого замка и, по уверению Юлии, в комнатах домоправительницы было тоже несколько замечательных произведений Нидерландской школы. Банкир был поклонником новейших школ. Желание, свойственное всякому живописцу, увидать знаменитые произведения искусства, послужило Лионелю благовидным предлогом просить у домоправительницы позволения представиться ей; оно было дано с большею обязанностью и сопровождалось приглашением на чай.

Ровно в пять часов Лионель явился в квартиру мистрисс Бексон, сделавшей для приема его большие приготовления; эти приготовления своим резким контрастом с мрачными и тяжелыми думами, волновавшими его ум, заставили его невольно улыбнуться.

Старая домоправительница оделась ради этого торжественного случая с большой изысканностью и, разменявшись с Лионелем обычными приветствиями, стала показывать ему старинные картины, поясняла их и даже сказала цену, за которую была куплена каждая из них.

На этот раз Лионелю не было надобности притворяться: неоспоримое достоинство картин сейчас же расшевелило его художнические чувства, и он пристально всматривался в каждую из них, так что домоправительнице стало даже досадно это продолжительное созерцание. Когда все картины были осмотрены, Лионель сел за обильно уставленный стол спиною к окошку, чтоб скрыть от хозяйки всякое волнение, которое бы могло отразиться на ее лице. Он постепенно и осторожно навел разговор на мистера Гудвина, и домоправительница старалась поддержать с видимым удовольствием.

— Настоящий наш хозяин очень добр и слуги на него не жалуются, — сказала она, — но он далеко не похож на своего отца, он вечно молчалив и угрюм. Еще с посторонними он несколько приветлив, но оставаясь один, он, по-видимому, нигде не находит покоя или удовольствия. Я еще не встречала такого скрытного характера, и эта мрачность еще увеличилась за последний год, хотя я имею теперь реже возможность его видеть. Он все о чем-то думает, словно заботы всего человечества обрушились на одну его голову.

— Так вы видели его редко за последнее время? — спросил Лионель.

— О, да, очень редко; уж Бог знает, что его удерживает в Лондоне: дела или удовольствия, потому что он ведет, по уверениям многих, весьма беспорядочную жизнь, но он во всяком случае с прошлого лета или лучше сказать с того самого дня, когда мой бедный братец и захворал воспалением в мозгу, почти не показывается в свое поместье, словно у нас в доме завелись привидения.

Легкая дрожь пробежала по членам Лионеля: все, что он слышал, убеждало его, что банкир совершил летом какой-нибудь страшный вопиющий проступок.

— Мы дружески знакомы с вашим братцем Калебом, — сказал Лионель, после короткой паузы; — мы с ним встречаемся часто в саду; он начинает говорить очень сбивчиво, но мало-помалу к нему возвращается сознание и память.

— Да, он мелет разные глупости и не всякий будет иметь терпение слушать, но я его родственница, мы выросли вместе и я одна только ходила за ним, когда он хворал воспалением мозга.

— Я слышал, что причиной этой болезни был внезапный испуг, — заметил Лионель. — Уверяют, что там, говорят, что он увидел, что-то ужасное, а может, и не видел, а так просто причудилось. Прислуга уверяет, что он испугался привидения, показавшегося в северном флигеле, но я не верю этому, несмотря на все страшные толки, которые идут про северный флигель.

— Не многие так бесстрашны, как наш хозяин.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Лионель.

— Я хочу сказать, что он не боится просиживать там по целым часам даже в ночную пору; он устроил контору в этом отделении, где хранятся все его деньги и важные бумаги, и он до июня работал там без устали по целым дням.

— Как! Только до июня прошлого года, а теперь не работает? — сказал Лионель.

— Да ведь я говорила уже вам, что он теперь у нас весьма редкий гость; ему как будто вдруг опротивел здешний дом. Мне кажется, что его что-то тревожит; я даже часто думаю, что он ищет удовольствий только для того, чтобы рассеять как-нибудь эту тревогу.

— Но ведь он прежде любил же работать в этой комнате в северном флигеле?

— Да, а вот то мне и не верится, что Калеб встретил там привидение.

— Почему же так?

— Да потому, что мистер Гудвин находился в тот вечер в своей конторе и никакое привидение не решилось бы показаться при ярком освещении и еще вдобавок когда у хозяина сидел гость из столицы.

— Этот гость, значит, приезжал поздно вечером?

— Да, уже почти ночью; мы сидели с племянницею под деревом в саду и видели, как он взошел в столовую, где сидели в то время за столом мистер Гудвин и Даниельсон. Мы заметили, что он требовал что-то очень настойчиво и был очень взволнован. Когда же приказчик отправился в Гертфорт, мистер Гудвин и гость пошли в библиотеку, а там по коридору в северный флигель.

Волнение Лионеля было ужасно.

— А что же было дальше? — спросил он мистрисс Бексон.

— А после мы ходили целый час по саду и страшно испугались, когда увидели неожиданно перед собою Якова Даниельсона. Нас особенно поразило волнение, выразившееся на лице этого человека, всегда спокойном. Он спросил, не видели ли мы, куда девался гость и услышав, что нет, ушел, очень поспешно. Нас бросило в озноб, и меня и племянницу, хотя на дворе было очень жарко: так страшен показался нам вопрос Даниельсона: не видели ли мы куда девался гость?

— И вы в самом деле не видали его после того? — спросил Лионель.

— Нет, он ушел, вероятно, также тихо, как и пришел.

— И ваш брат Калеб заболел в ту же ночь воспалением в мозгу.

— Да, в ту же ночь.

— Признаюсь, — сказал Лионель, — этот страшный северный флигель возбуждает мое любопытство и хотя я не безусловно верю привидениям, я бы охотно расследовал тайны этого флигеля. Возможно ли мне пробраться туда?

— Нет, — отвечала домоправительница, — ключи от него не выходят из рук мистера Гудвина.

— Но ведь слуги ходят же туда иногда для уборки комнат?

— Никогда, — возразила она, — мистер Гудвин желает лучше, чтобы пыль лежала там грудами, нежели чтоб кто-нибудь привел в беспорядок лежащие там бумаги. Это строение уже очень древнее, — добавила домоправительница, — под ним много подземных ходов, а под северным флигелем есть огромный погреб, в котором может уместиться едва ли не целый полк.

— Я уже давно заметил этот грот, — воскликнул Лионель.

— Он теперь завалился, но если пройти за ним, то можно легко добраться до лестницы, ведущей в еще более глубокий вход, который, как я слышала, соединяется с погребом; но едва ли кто бы решился взойти в этот ход, не узнавши вперед, в каком он состоянии. Едва ли даже знает об его существовании сам мистер Гудвин. Если же вы решитесь спуститься в него, вы должны прежде сообразить все опасности такого решения.

Лионель весело засмеялся.

— Не думайте, пожалуйста, что я по доброй воле решился бы подвергнуться подобной опасности. Я желал бы, конечно, увидеть хоть раз в жизни какое-нибудь привидение, но я не хочу ради даже всех существующих привидений рисковать своею жизнью. Нет, хотя я не трус, а право не желаю умереть под развалинами вашего подземелья.

Но не так рассуждал на деле Лионель.