Тайна папок Йонсона

27

— Как вы, госпожа премьер-министр, оцениваете результаты ваших встреч с президентом?

— Если говорить коротко, то полагаю, они укрепят дружбу и сотрудничество уже существующее между Иксляндией и Соединенными Штатами. Наша страна — давний друг Америки. И мы гордимся этим. А теперь наши отношения станут еще более близкими.

— Вы говорите об исторических традициях. Достаточно ли этого в наш динамичный век?

— Наши отношения опираются не только на историю. Мы придерживаемся одних и тех же демократических ценностей и идеалов, принадлежим к числу наиболее привилегированных государств благодаря высокому уровню жизни и экономическому потенциалу. Наши возможности для сотрудничества огромны.

— Но мы знаем, что в недавнем прошлом между нашими правительствами нередко возникали проблемы. Как будет дальше? Изменит ли что-нибудь ваша встреча с президентом?

— В отношениях между друзьями политические разногласия, во всяком случае, серьезные, возникают крайне редко. Думаю, что это не требует доказательств. Но у нас демократические правительства, и, естественно, время от времени мы по-разному оцениваем различные международные проблемы и события. Однако по большинству вопросов мы находимся в согласии.

— Вы часто подчеркиваете, что вы — маленькая страна. Не уменьшает ли это вашу роль в международных делах?

— Думаю, что нисколько. В наше время все страны имеют право участвовать в мировых событиях. Потому что любой военный конфликт может вызвать мировую войну, а она затронет все страны на нашей планете, независимо от их расположения. Тем более в Европе, где десятки государств соседствуют друг с другом на очень ограниченной территории. От войны проиграют все, в том числе и мы.

— Разрешите ли вы вашим фирмам участвовать в СОИ?

— Мы соблюдаем традиционный нейтралитет и не входим в военные блоки. Но мы имеем свои вооруженные силы и военную промышленность, которая обслуживает нашу оборону. Из коммерческих соображений наши фирмы продают оружие и некоторым другим странам. Это создает ряд политических трудностей, и мы хотели бы ограничить свой экспорт оружия. Эти же соображения относятся и к СОИ. Трудно соблюдать нейтралитет фактический, если наши фирмы поставляют оружие лишь одной стране в потенциальном конфликте.

— Вы готовы помогать и Советскому Союзу в противоракетной обороне?

— Мы бы предпочли остаться в стороне.

— Но вы идете на ограничение поставок стратегических товаров в СССР?

— Это верно в отношении товаров, реэкспортируемых из стран НАТО, и тех, которые произведены нами, но с использованием узлов и деталей, купленных в странах НАТО. Но если бы мы приобретали стратегические товары у Советского Союза, то думаю, что не перепродавали бы их Соединенным Штатам. Это противоречило бы нашему пониманию межгосударственной этики.

— А вы покупаете оружие в СССР или у его союзников?

— Мне такие факты неизвестны.

Гарри Йонсон нажал на кнопку дистанционного управления, выключавшую звук. Патриция Гунардсон и ее интервьюеры из программы «Встреча с Америкой» продолжали беседовать на экране телевизора, но Йонсону захотелось обсудить услышанное с приятелем. Гарри сидел в инвалидном кресле с колесами, которым он управлял здоровыми руками. Ноги еще плохо его слушались. С момента, когда он в полуживом состоянии был доставлен в хирургическое отделение Роклендского медицинского центра, прошло четыре месяца. Он перенес несколько операций и каким-то чудом не только остался жив, но и вновь обрел зрение. Спасло его, наверное, то, что в последнее мгновение, видя наезжавшую автомашину, он подпрыгнул и главный удар пришелся по нижним конечностям. Сотрясение мозга было сильным, но врачи не обнаружили ни переломов в черепе, ни прямых повреждений мозга. Речь восстановилась очень быстро. Его выздоровление в клинике считалось уникальным. Вот уже три дня, как к нему стали пускать одиночных посетителей (по специальному разрешению его самого и врача). Нефедов был вторым за эти три дня. Он пришел за несколько минут до того, как начали показывать интервью с иксляндским премьер-министром, и был немало удивлен, что Гарри может смотреть телевизионные передачи.

— Что вы думаете? — спросил Гарри, показывая на экран. Ему рекомендовали меньше говорить, больше слушать. Читать можно было, но пока лишь несколько страниц в день.

— Держится она хорошо, — сказал Нефедов. — С американскими комментаторами надо уметь обращаться. Это не всем дано. Она же как будто занималась этим всю жизнь. Впрочем, интервьюеры сегодня ее атакуют в среднюю силу. Общее настроение в прессе, насколько я вижу, благожелательное. Вашингтон явно доволен последними ужесточениями экспортного контроля в Иксляндии, это значительная уступка.

— Выборы, — произнес Йонсон. Он не развивал свою мысль, но она была ясна обоим. Поездка Гунардсон в США имела для нее важное значение с точки зрения предстоящих выборов. Когда они проходили прошлый раз, еще при Нордене, Нефедов заметил, что отношение американской прессы и телевидения было резко отрицательным. Сейчас оно было нейтральным. Гунардсон резко ругали только отдельные, крайне правые обозреватели. Большинство же подчеркивало, что с ее приходом к власти началась новая эра в иксляндской политике.

— Что нового на работе? — спросил Йонсон.

— Почти без изменений, — отвечал Нефедов. Это была более спокойная тема, и он не боялся, что она утомит еще слабого Йонсона. — Месяца два назад прошел слух, что в Центре будут большие сокращения из-за финансовых трудностей и будто бы мое подразделение сольют с сектором Траппа. Вопрос стоял так: кто — кого. Говорили, что, естественно, уйду я, так как у меня контракт временный, а у Траппа — постоянный. Но потом вдруг слухи утихли, а недавно Трапп сам ушел из Центра.

— Куда?

— В частный бизнес. Он стал президентом «Оксидентал секьюритиз» в Калифорнии. Помнишь, она у нас фигурирует в папках ВВФ?

— Фесс? — тихо сказал Йонсон.

— Должно быть. Кстати, говорят, что у него в перспективе хорошие шансы заменить Гудхарта в Пентагоне.

Йонсон закрыл глаза и молча о чем-то думал. Нефедов подумал, что он заснул, и попытался подняться со стула. Но Гарри услышал.

— Не надо, — сказал он, не раскрывая глаз. — У меня иногда бывают спазмы. Закрою глаза на несколько минут, и все проходит. Лучше откройте пошире окно. Ничего, не замерзну. Свежий воздух — одно из моих главных лекарств.

Он полез во внутренний карман теплой куртки, в которую был одет, и вытащил несколько сложенных листков бумаги.

— Почитайте пока, а я подышу спокойно. Это мне принес Генстром. Хороший человек… Скоро уезжает совсем.

Сергей взял письмо и стал читать. Оно было от Оле Бернардсена.

«Дорогой Гарри! Пользуюсь случаем передать через нашего общего друга это небольшое послание. Патриция и я были сильно встревожены и опечалены тем, что с тобой произошло, но теперь мы рады узнать, что все налаживается. Быть может, ты скоро будешь в состоянии приехать в Харпенинг, и тогда мы обстоятельно побеседуем с тобой о будущем. Такие, как ты, нужны стране.

Хотел бы поблагодарить тебя и твоего коллегу за исследование, которое вы переслали некоторое время назад. Оно пришло очень кстати. Мы сразу пустили его в дело, а заодно все сами тщательно перепроверили. Нам в этом сильно помог Рагнер, который теперь заменил Хансена. Все ваши выводы оказались правильными и в конкретном плане, и в целом. Так что за ваши научные труды большое спасибо.

Главное, что мы с Патрицией поняли из вашего сочинения: еще рано расставаться с нашей собственностью. Хотя предложений много и все хотят ее купить, однако нам она еще понадобится. А поскольку в сад повадились лазить за фруктами по ночам, пришлось усилить охрану. То, что произошло, было дня нас хорошим уроком.

Я показывал ваше сочинение также Гному. И он сразу же свел концы с концами. Оказывается, Берт уже знал о кандидатуре на место старого Петерсона. Это был Карл Питерсон. За него просили Торе и его друзья. Берт был категорически против. О том, что с ним не посчитались, он узнал только после встречи с тобой. Тогда у него возникли вопросы к Алексу, который, однако, отрицал свое участие в этом. Но он утаил некоторые детали, что позволило Берту убедиться в его неискренности.

Хотя все казалось ясным, Берт, будучи крайне скрупулезным, решил посмотреть, насколько далеко заходит интерес Алекса, от которого он уже собирался освободиться. Он попросил Алекса подготовить документ о немедленном уничтожении нескольких игрушек, входящих в нашу собственность. Тот подготовил и отдал Берту. Берт успокоился и спрятал в шкатулку. В ту же ночь его не стало.

Я всегда удивлялся способности Гнома соединять несоединимое. Когда я сделал ему комплимент, он скромно ответил, что глаза ему раскрыл один умный профессор из Сундсвала, который когда-то читал и тебе лекции по философии естествознания. Оказывается, он еще два года назад договорился с Бертом перенести игрушки из нашего сада на городской склад. Алекс об этом узнал и рассказал своим приятелям. Интерес к игрушкам с их стороны возрос необычайно. Но когда Берт решил их уничтожить, положение стало невыносимым для Алекса и его друзей.

Ты спросишь меня, с кем водился тогда Алекс. Многие из компании упомянуты в вашем исследовании, а одним из посредников был уважаемый Торе.

В заключение одна почти комическая деталь. Уже после того, как Алекса не стало, выяснилось, что игрушек уже давно не было ни в саду, ни на складе. И этот трюк Берт разыграл вместе с Рогденом. Они пришли к выводу, что фейерверк может стать чересчур опасным и что надо избавиться от горючего материала. Это обезопасило бы нас хотя бы на несколько лет. Так что все хлопоты друзей Алекса были пустыми. Сам же Рогден велел тебе кланяться. Он мирно живет в Сундсвале, и слухи о его смерти сильно преувеличены. Он живет тихо, так что мало кто о нем знает. Кроме тебя и меня — еще три человека. Он просил никому о нем не рассказывать. Но, конечно, когда Берт увидел у тебя дома некролог по поводу его кончины, он не стал смеяться, а связал его с другими событиями и сделал правильные выводы. Нам с тобой до Берта и Гнома в этом отношении далеко.

Что касается Торе, то он теперь постоянно живет в своих зарубежных поместьях и в Харпенинге не показывается. Врачи сказали, что здешний климат может повредить его здоровью. Но он продолжает проявлять активность. Поговаривают о предстоящем слиянии «Любберса» с одной из его химических фирм. Так что нужда в дальнейших ваших исследованиях никак не отпадает.

Это письмо тебе передаст Генстром. Он хороший человек и сыграл немалую роль во всей этой истории. Он скоро уедет от вас, но не потому, что мы не хотим его использовать. На родине он займет достойный пост, быть может, со временем заменит Якубсена. Так что не горюй.

Покажи это письмо своему соавтору, а потом уничтожь его. Скорее выздоравливай и приезжай.

Твой Оле».

Кончив читать, Сергей поднял глаза на друга. Тот смотрел в окно на последние желтые листья, еще чудом державшиеся на деревьях больничного парка.

— Ну, вот видишь, — сказал Сергей, — иногда и мы приносим пользу.

— В письме мне не все понятно. Детали я объясню потом, когда мне будет легче. — Гарри повернул голову от окна. — Я не очень понимаю, о каких игрушках идет речь. Ты можешь мне объяснить?

— Думаю, что смогу, — ответил Сергей, возвращая Гарри письмо. — Игрушки — это то, что испытывал «Феникс», вернее то, что имеет к этим испытаниям самое прямое отношение. «Феникс» участвует в создании электромагнитной пушки, одного из видов нового космического оружия.

Гарри нетерпеливо махнул рукой.

— Знаю. Но какое отношение имеет к этому моя бедная маленькая страна?

— Оказалось, что самое прямое. При создании этой пушки «Кальмар», «Феникс» и другие американские фирмы столкнулись с большими трудностями. Это не секрет, об этом пишет теперь вся западная печать — кто более, кто менее подробно. Пушка создана, но мощность ее слишком мала. Нынешние снаряды царапаются и даже расплавляются во время испытаний. Нужны более твердые материалы для самих снарядов и для стволов, которые пока что разрываются от давления, создаваемого при пуске снарядов. По всем этим направлениям работают и «Феникс», и его партнеры… Я тебя не утомляю? — спросил Сергей, заметив, что Гарри вновь закрыл глаза.

— Нет-нет, — ответил тот, — я просто думаю сейчас о Рогдене. Говорят, это удивительный человек… Но продолжайте, пожалуйста. Мне так легче воспринимать то, что вы говорите.

Нефедов подумал, что Йонсону эта беседа, должно быть, стоит большого напряжения. Он решил говорить как можно короче:

— Но самым слабым местом, по-видимому, были электромагниты и выключатели, способные выдержать огромные отсечки электрического тока. Для этого необходимы сверхмощные магниты, причем легкие, простые, экономичные и способные функционировать с минимальным расходом энергии на космических орбитах. Электропушка на Земле будет использоваться для уничтожения ракет, уже подлетающих к цели. Та же пушка на орбите годится и как средство против ракет, еще только запускаемых или летящих по баллистической орбите.

— Пушка-универсал, — заметил, не раскрывая глаз, Йонсон.

— Именно. Для таких электромагнитов (и выключателей) нужны сверхпроводники, работающие при довольно высоких температурах, к тому же не слишком хрупкие, ибо им предстоит выдержать невиданные нагрузки.

— Тут американцы и японцы, кажется, впереди? — спросил Йонсон.

— По-видимому, ваш Рогден их намного обогнал. Я не могу точно знать, но думаю, что он открыл нужную комбинацию керамических и каких-то других материалов. Об этом узнали конкуренты и поняли, что это изобретение сэкономит им массу времени и денег. А главное, они получат немедленный доступ к по-настоящему большим контрактам. Ведь на исследования им дают десятки миллионов долларов, на испытания прототипов — сотни миллионов, а на серийный выпуск самого оружия — десятки миллиардов.

Теперь Йонсон смотрел на своего друга. В его глазах проступала большая усталость, но в еще большей степени — нескрываемая радость.

— И мы помогли им помешать, — сказал он тихо.

— Наверное. Главную работу тут проделали Рогден и Норден. Рогден убедил премьера законсервировать разработки. Норден согласился.

— Спасибо, — совсем тихо произнес Гарри. — Теперь мне ясно. Рогден — молодец.

В палату вошла сестра. Нефедов встал.

— Поправляйся, Гарри, и не скучай. Я буду звонить. А на той неделе заеду на часок, если не возражаешь.

Йонсон благодарно кивнул.

Сев в машину, Сергей не сразу повернул ключ стартера. Теперь почти все стало на свои места. В папках Йонсона не оставалось секретов, по крайней мере для него. Если поставить себя на место Нордена, впервые увидевшего собранные Гарри бумажки, то можно себе представить ход мыслей и чувства покойного премьера. Он знал неизмеримо больше, чем составитель папок и ее первый читатель. Для него разбросанные и ничем внешне не связанные факты немедленно выстраивались в стройную логическую схему, где кажущиеся пустоты заполнялись им десятками других неизвестных Йонсону и Нефедову событий.

Например, американец Питерсон. Его упорно, используя родственные связи с женой Нордена, проталкивал Ленартсен на место члена директората ВВФ. Это была бы важная позиция. Питерсон получил бы доступ к информации как минимум полуконфиденциального характера. Он знал бы из первых рук, какова судьба изобретения Рогдена, где документация по нему, как найти к ней дорогу.

Сергей завел машину, перевел рычаг автоматического управления коробкой передач из позиции «Парковка» в позицию «Ход» и, мягко нажав на педаль акселератора, стал медленно маневрировать в лабиринтах подземного гаража больницы. Через несколько десятков секунд он выехал на улицу и направился к центральной части Манхэттена. В этот вечерний час движение было плотным, и ему часто приходилось останавливаться.

Ленартсен явно играл во всей этой истории зловещую роль связного между интересами группы Фесса в США и Эйсаки в Японии. Он был вхож к Нордену, а после его убийства — и к Гунардсон, во всяком случае, до своего разоблачения в недавнем прошлом. Благодаря его осведомленности о многом знал и Фесс. Как уж Ленартсен передавал японцам свою информацию, сказать трудно. Роль Нильсена была сугубо подсобной, он был лишь высокопоставленным осведомителем транснационалов при премьерах. Впрочем, как видно из письма Бернардсена, он работал одновременно и на иксляндскую контрразведку. А следовательно, и она была вкупе с главными участниками заговора.

По мере приближения к Пятьдесят девятой стрит пробки становились все более плотными. Сергей был не рад, что выбрал этот маршрут, надо было, наверное, ехать по драйву. Хотя известно, что очередь, в которой ты стоишь, всегда движется медленнее, чем соседняя. Надо набраться терпения.

Норден подписал себе смертный приговор своим экспериментом с Нильсеном. Он не мог не знать, что враг становится особенно опасен, когда стоит на краю поражения. Чего он добивался? Было и без того ясно, что Питерсон был назначен директором при содействии Нильсена. Обман премьер понял уже в Нью-Йорке, когда он сказал Йонсену, что собирается переводить своего старшего помощника на другую работу. Знал он и то, что документация Рогдена находится не в хранилище, как думали Нильсен, Ленартсен, Питерсон и Фесс, а совсем в другом, более надежном месте. Она была в относительной безопасности, и можно было не давать приказа об ее «уничтожении». Разве что у него были свои соображения. Если бы документация была официально уничтожена, интерес к ней иностранцев пропал бы и тем самым ВВФ как бы выводился из-под удара. Но именно такой исход и не устраивал заговорщиков.

Зажегся зеленый свет, Сергей, задумавшись, не сразу тронулся с места, вызвав негодующие гудки стоящих сзади машин. Он быстро исправился, набрал скорость.

Фесс, Эйсаки остро нуждались именно в этой документации; они не знали, что в хранилище ее нет и никогда не было. Приказ Нордена не должен быть приведен в исполнение. Но как этому помешать? Украсть приказ, уже подписанный премьером? Тогда надо расстаться с Нильсеном, ибо приказ был передан ему и исчезновение бумаги было бы равносильно разоблачению старшего помощника премьера. Существовал только один выход. Стало быть, вариант убийства был заранее разработан в деталях и приведен в исполнение лишь в самый последний момент.

Движение стало свободнее, и Нефедов довольно быстро доехал до своего дома. Поставив машину в подземный гараж, на лифте поднялся к себе в квартиру. Еще из коридора, ведшего от лифта к его двери, услышал веселое щебетание Хозе, почувствовавшего, что хозяин идет домой. Сергей просвистел ему условную мелодию и повернул ключ в двери. Хотя на улице стемнело, Хозе еще не спал. Зайдя в спальню, Сергей увидел возле телефонной тумбочки обрезки разноцветных проводов. «Каждый работает, как может», — подумал он и, скинув пиджак, пошел на кухню готовить ужин.

Как же Рогдену удалось уберечь свое изобретение? Он видимо, принадлежал к тем современным физикам, инженерам, конструкторам, которые все чаще сознательно уходят из сферы военных исследований, не желая способствовать гонке вооружений. Если когда-то некому будет придумывать новые виды оружия, то это бесконечное соревнование — кто сильнее — себя изживет. Но когда это будет? И не найдутся ли люди, готовые за хорошие деньги продавать свой талант дьяволу войны? Их будет меньше, а цена станет выше?

Но не пошел же на это Рогден, зная, что упускает шанс стать миллионером, согласился спрятаться где-то в глуши, притвориться пропавшим без вести, то есть практически поставил крест и на научной карьере. Он никогда даже не патентовал своего изобретения, потому что это могло привести к утечке информации, не использовал его для личной славы, описывая в научных докладах и публикациях, жертвуя, быть может, Нобелевской премией. И в одиночку он не смог бы добиться своей цели, только вместе с другими сотрудниками, никто из которых его не выдал и не продал изобретения. Перед стойкостью такого братства можно было только преклоняться.

А как же с прогрессом науки в собственном смысле слова? Ведь изобретение Рогдена имеет прямое практическое применение во многих гражданских областях. Пользуясь им, можно было сделать решающий рывок в управляемом ядерном синтезе, создавать принципиально новые, высокоэкономичные двигатели для поездов, судов, автомашин, резко снизить потребность в жидком топливе, колоссально повысить скорость компьютеров, создать мощное и эффективное медицинское оборудование, снабжать электричеством многомиллионные города, пользуясь всего несколькими сверхпроводящими кабелями.

Можно ли упрекнуть Рогдена в том, что он задержал решение глобальных проблем человечества, спрятав свое изобретение?

Наверное, ответ на этот вопрос был таков: надо было выбирать главное. Если самое неотложное — прекратить гонку вооружений, то не надо делать ничего, что может ее поддерживать, даже если ценой этого будет задержка технического прогресса. Ибо цена неосуществленных технических замыслов в гражданской сфере, даже если она очень высока, имеет предел, а цена каждого нового вида оружия может оказаться «бесконечной», ибо человечеству придется когда-то заплатить за него своей гибелью.

Рогдену приходила, наверное, и такая мысль: «Не будет моих электромагнитов, найдется что-нибудь другое, чем заинтересуются Фесс, Гудхарт, Эйсаки, Ленартсен». Конечно, найдется. И уже нашлось. Электромагнитные пушки быстро выходят из моды, зато появилось новое детище — «Прометей», а попросту что-то вроде ядерного оружия, стреляющего в цель дробью, несущейся со второй космической скоростью. Одним выстрелом из такого оружия, хвастался недавно Гудхарт, можно моментально стереть с лица Земли «небольшой объект, вроде Кремля», оставив остальную часть Москвы в неприкосновенности.

«На мой век и на век моих детей и внуков, — думал Нефедов, — еще хватит модернизированных инженеров гариных, организованных ныне в глобальное акционерное общество по массовому выпуску гиперболоидов разных моделей и разновидностей. При нынешних методах исследований общества этих не так уж трудно обнаружить и распознать. И по мере возможности ставить им препятствия. Мешать. Не давать делать, что хотят. Быть может, когда-нибудь они сами отомрут или поймут, что надо заниматься чем-то другим, не столь гнусным и опасным».

Нефедова огорчала, однако, их гибкость и способность приспособляться, менять место и способы действия. Его компьютерная система должна была за ними поспевать, а они, зная о ней, должно быть, пытались уйти от наблюдения, сорвать его работу, как это уже однажды пытался сделать Трапп.

Так что борьба продолжалась, как продолжалась жизнь.