Телохранитель для мессии

Глава 16

Я вскочила с постели, дрожа как мышь, заслышавшая сову неподалеку от норы, и крепко стиснула зубы, чтобы не закричать от облегчения. Лихорадочно ощупав тело со всех сторон, пальцы впервые с неподдельной радостью запутались в коротких волосах. Да ну их, эти длинные лохмы! Плечи ныли, ноги еле передвигались, поясница почему-то не разгибалась — все симптомы болезни «разгрузи вагон с цементом». И что самое ужасное — кошмарно хотелось спать, зевалось так сильно, что челюсть грозила выскочить из сустава, а глаза совершенно отказывались открываться и смотреть на мир. В общем и целом, наблюдалось магическое переутомление.

«Такая бурная ночка, не менее энергичное утро и до кучи — последнее перемещение. О чем ты думала?» О поэзии Серебряного века. А, к лешему, наплюю на всех и лягу спать, и пусть только попробуют меня потревожить!

Кулем с мукой я завалилась обратно на топчан, где и продрыхла благополучно еще часа четыре. Меня, конечно, пытались будить любезным приглашением на обед, но, слыша ругательства из богатого словарного запаса, которым щедро поделилась Ранель, бросили этот дохлый номер.

Солнце, перевалившее далеко за полдень, нахально лезло вездесущими лучами в лицо, чем меня и разбудило. Мягкое покачивание умиротворяюще предлагало вновь закрыть глаза и предаться сладкому сну, но тут уж настойчиво напомнили о себе естественные потребности, забытые почти на сутки. Что делать, настало время вставать, перетягиваться, одеваться и выбираться в люди. Ощущение Неотразимой за плечом добавило мне уверенности. Собрав нехитрый скарб, я на всякий случай в спешке обновила охранные руны на сумках и карманах — воров везде хватает.

Оставалось найти кого-нибудь, способного просветить меня о местонахождении туалетной комнаты. На ловца и зверь бежит: стоило мне выйти из каюты, как навстречу вывернул утренний знакомец — старший из двоих матросов.

— Ну ты, браток, горазд спать! — с долей восхищения пробасил он. — А как грязно при побудке бранился! Даже за кэпом сгоняли, он у нас всегда рад новому словечку. Так капитан нам сразу сказал: мол, не мешайте мальцу спать. Чувствуется хорошая сальгрийская школа. Угадал?

— Она самая, — подтвердила я, приплясывая на месте от нетерпения. — Не подскажешь, где у вас тут… м-м… нужник?

Он понимающе хохотнул и доходчиво объяснил дорогу. После посещения тесного закутка, оснащенного деревянной кадушкой, мне стало значительно лучше, но есть захотелось просто зверски. В поисках пропитания я двинулась на палубу. За время моего отсутствия народу здесь не поубавилось. Непередаваемая смесь «ароматов» застарелого пота, продуктов жизнедеятельности крупного рогатого скота и начинающей портиться рыбы резанула обоняние. Люди, сроднившиеся с этим запахом, находились в самом разном настроении: от здоровой раздражительности до усталого отупения. Чтобы получить хотя бы немного тени, на всем мало-мальски подходящем натянули импровизированные тенты из того, что попалось под руку. А попались под нее грязные мешки из-под картошки, такие же «чистые» плащи и даже — трепыхавшаяся в ужасе от своего позора — чья-то застиранная нижняя юбка. Баржа, украшенная этаким колоритным образом, неторопливо продвигалась к пункту назначения. Судно шло так неспешно, что медленнее было бы только добираться вплавь. И то смотря как плыть.

Мой заинтересованный взгляд моментально вычленил из окружающей пестроты котел, зазывно блестевший на солнце. У его начищенного бока громоздилась стопка чистых плошек. Рядом обретался обнаженный по пояс парень, флегматично отмахивающийся здоровенным половником от мух, курсирующих между загончиком со скотиной и съестным и попутно достающих всех прочих пассажиров. Бугрящиеся мышцами руки матроса нежно обнимали вытатуированные на них русалки. Большие, средние пальцы и мизинцы украшали татуировки в виде рун Морской удачи, совершенно бесполезные как с моей точки зрения, так и с точки зрения современной теории магии на пресных водоемах. Возможно, это было сделано в надежде на будущее. Бритая голова соперничала блеском с соседствующим котлом.

В моем кармане еще бренчала кой-какая мелочь, которую я и сунула под нос бритоголовому детине.

— Есть. — Смягченное в последний момент слово «жрать» уточнило сделанный ранее жест.

Парень критически взглянул на предложенную наличность, но ею не побрезговал, ссыпав в карман засаленного передника. Хмыкнул, одной рукой сграбастал керамическую плошку вместимостью с фамильную супницу, а другой запустил половник в котел. Серо-коричневая масса наполнила подставленную емкость до краев. Воткнутая туда ложка едва бесславно не утопла в недрах каши, но я успела вовремя прислонить ее к краю плошки. Нож длиною в локоть, вытащенный из-за голенища мягкого кожаного сапога не первого дня носки, отхватил половину каравая, который матрос выудил из холщового мешка сомнительной свежести. Волосы у меня зашевелились при виде столь откровенного нарушения санитарно-гигиенических норм эксплуатации предприятия общепита. Тем не менее хлеб я взяла, как и литровую кружку с элем, в которой блаженно плавала пьяная муха.

Моими горячими молитвами всем богам сразу, включая пресловутого Единого, обнаружился крохотный кусок незанятого пространства возле борта, удачно замаскированный клеткой с гусями и мешками с каким-то овощем (по ощущениям спины — морковкой). Скинув сумки под ноги на палубу, я устроилась на мешках, предварительно одарив их хозяина парой толинов за аренду. Не без труда получилось принять позу, при которой Неотразимая не впивалась бы в бок.

Оказалось, что масса в плошке — пшенная каша с редкими вкраплениями мяса, хлеб вполне съедобен, а эль, после извлечения водоплавающего насекомого, превосходен. Вспугнутая птица попыталась рассерженным шипением выселить нежелательного соседа, однако метко закинутые в клетку куски хлеба настроили гусей более благодушно относительно меня, но резко испортили их внутрисемейные отношения, омраченные дележкой провианта.

Пока желудок не набился доверху, окружающее меня мало волновало. В плошке оставалось еще больше половины каши, а в кружке — чуть меньше трети эля. Ради мирной трапезы почти весь хлеб пришлось пожертвовать беспокойным соседям. И теперь громким гоготом они намекали, что не прочь полакомиться и традиционной пищей гусей — пшеном, пусть и в виде каши. Я, чувствуя себя сытой, а поэтому полностью довольной, готова была уже с ними согласиться, когда мне стало неуютно от чьего-то пристального внимания.

Взгляд осторожно прогулялся по палубе. Пассажиры, среди которых преобладали представители противоположного моему пола, прятались под навесами от расстаравшегося светила. Некоторые, сдвинув «крыши», вели свои мужские обстоятельные беседы. Кое-где торчали голые пятки, а рядом сушились портянки, судя по запаху, очень долгое время до этого обнимавшие эти ноги. Над ними радостно жужжали мухи, предпочтя проветриваемые детали туалета даже коровам. Взор, решив, что есть более приятные картины для созерцания, скользнул в сторону и наткнулся на обращенные ко мне глаза цвета горького шоколада, которые принадлежали маленькой девочке лет семи-восьми. Это была очень голодная маленькая девочка. Доедаемый хлеб отказался лезть в полный желудок и, к радости пернатых, угодил к ним в клетку. Основательно прокашлявшись, я подхватила посуду и отправилась к ребенку.

Поставив кружку на палубу рядом с девочкой, я протянула ей плошку с кашей:

— Возьми, малышка, поешь.

Маленькие ручонки робко потянулись к слишком большой для них миске.

Изможденная темноволосая женщина, сидевшая неподалеку, испуганно вскинула глаза. Едва малышка успела взять плошку с едой, меня отшвырнуло в сторону. Пожертвовав бедром, в которое пребольно впились ножны Неотразимой, я аккуратно уложила собственное тело на палубу, стараясь потревожить как можно меньше народу.

— Это отродье я буду кормить сам, когда посчитаю нужным! — Надо мной навис отвратительный субъект с габаритами платяного шкафа (что в длину, что в ширину — одинаково), мерзкой рожей и пудовыми кулаками. — Имей в виду, сопляк: хочешь видеть свою смазливую рожу в зеркале неиспорченной, двигай туда, где находился до сих пор, и не высовывайся до конца плавания.

Я медленно поднялась, понимая, что драки не избежать, от греха подальше сняла перевязь с мечом и положила его в ноги девочке. Затем повернулась к мордовороту:

— За свою физиономию я не волнуюсь, а вот твоей уродливой харе уже ничего не поможет. — Моя ехидная реплика была призвана отвлечь это чудовище от девочки, чтобы она спокойно поела.

«У тебя прекрасно получилось». Не выходит почему-то в последнее время просто пройти мимо таких шкафообразных личностей.

Глазки, выглядывающие из-за валиков жира, приговорили нахального мальчишку к мучительной кончине от тяжких увечий, несовместимых с жизнью.

— Смерти алкаешь, гаденыш?

— Поединка, — не согласилась я.

Ритуальное слово было сказано. Трое дюжих мужиков живо растащили лавки и мешки. Корова, которой кто-то невзначай заехал в бок деревянной ножкой, обиженно замычала. Народ, заскучавший от целого дня вынужденного безделья, вожделел зрелища и начал подтягиваться к импровизированной арене. Еще одна женщина, находившаяся на палубе, быстро увела детей подальше от места предполагаемого убийства. Больше в стороне никто не остался, окружив нас живой оградой. Нерастерявшийся сухонький старикашка выкрикивал ставки, которые, впрочем, никто не спешил ему вручать, с великим сомнением посматривая на худосочного паренька. Противник по сравнению со мной выглядел более впечатляюще.

Здоровый бугай! Коричневая рубаха трещала в плечах, расплетая шнуровку на горловине. Кудлатая голова ввиду практически полного отсутствия шеи сидела прямо на плечах. Слегка расплывшиеся бока нависали над широким кожаным ремнем. Кисти рук, каждая размером с две мои, нетерпеливо сжимались в убийственные кулаки и разжимались, чтобы снова в них собраться.

Что я опять делаю?!

«Оставляешь для погони жирные красные стрелки с надписью: „Здесь прошла Лия!“ Похоже на то.

Ладони горели, выдавая мой страх повлажневшей кожей. Сердце, совершив рокировку с желудком, трусливо бухало в животе. Мое состояние уж точно не дотягивало до требуемой для поединка сосредоточенной отрешенности. Я начала тихонько отступать в сторону, следя за тем, чтобы солнце оказалось у меня за спиной. Улыбка, которой не хватало для ослепительности двух передних зубов, растянула лицо моего противника. Он необдуманно кинулся вперед, решив, что юный наглец струсил. Догадка вполне соответствовала истине, но тело, управление над которым милостиво взяло на себя подсознание, сдвинулось в сторону, вежливо пропуская шкафообразного. Безошибочный удар острого локтя при развороте нашел нужное место на позвоночнике. Лишенное дыхания тело согнулось пополам, и задействованный ранее локоть довершил дело, точно ударив сверху вниз в обездвиживающую точку на великодушно подставленном мясистом затылке.

Ловкость рук — и никакой магии! Любимый приемчик религиозной фанатички Сеш, по возможности отлынивающей от использования Силы. Мужчина без единого звука свалился лицом вниз на палубу под разочарованный вздох зрителей. Гладкие доски жалобно скрипнули от упавшего на них веса. Послышались вопли проигравшихся граждан, с которых предприимчивый дед все-таки умудрился стрясти денежки.

Разгореться новой драке не дали представители власти, жаждавшие узнать подробности инцидента. Расталкивая плотную толпу, к месту схватки пробирались двое матросов под предводительством капитана, пересыпающего разгоняющие окрики отборной бранью. Надетый, не мудрствуя лукаво, на голое тело белый капитанский китель с полыхавшими на солнце золотыми пуговицами, помог присутствующим не обознаться, «кто тут главный». Плотный мужчина ростом мне по плечо, широко расставив ноги и уперев руки в бока, встал напротив. Курчавая рыжая бородка сердито топорщилась, темно-карие глаза на лице в крупную конопушку метали громы и молнии.

— Что… здесь… происходит?! — требовательно спросил он, щедро приправив вопрос непристойностями.

— Ничего. — Я пожала плечами.

Действительно, ничего не происходило. Толпа напряженно замерла перед разбушевавшимся капитаном.

— …! — уточнил он свое отношение к происходящему громким криком. Нецензурным. — А это что?!!

Я посмотрела на валявшееся под ногами тело. И ответила, чем, по моему скромному пониманию, является сие человеческое недоразумение, сделав о его родословной интересные выводы, опирающиеся на некоторые анатомические особенности лежащего передо мной организма. В толпе кто-то нервно захихикал.

— Сальгрийскую школу ни с чем не спутаешь, — уважительно крякнул капитан, мгновенно остывая. — Жив хоть?

Мои плечи опять недоуменно приподнялись.

— Что ему сделается. Позагорает чуток да очнется.

— Ну ладно. — Капитан не стал утруждать себя проверкой пульса, вместо этого прикрикнул на скучившийся народ: — Чего столпились? Ну-ка разойтись! Человеку голову напекло, полежит и оклемается.

Пассажиры стали потихоньку разбредаться. Лавки расставили по местам, лежащего без движения шкафообразного подтащили поближе к его спутницам. Мужики вернулись под навесы, опять впадая в разморенное состояние, от которого ненадолго пробудились. Баржа невозмутимо продвигалась вперед, не отвлекаясь на события, происходящие у нее на борту.

Капитан схватил меня за плечо, заставив наклониться.

— Слышь, малец, — шепотом попросил он, — повтори-ка еще разок, как определить, кто в предки достался.

Я покорно повторила. Потом еще. Капитан, довольный пополнением запаса образных выражений, пообещал мне скидку на билет и провоз багажа при следующей встрече. Свистнув своих парней, он удалился.

Справедливо рассудив, что, если есть возможность устроиться с большими удобствами, чем на мешках с морковкой, нужно ею воспользоваться, я забрала свой багаж из-под бдительной охраны гусей. Поверженный противник предварительно позаботился о комфортабельности путешествия, включающей мягкий тюк для сидения и небольшой навес, чем я с превеликим удовольствием воспользовалась. Неотразимая лежала рядом, добавляя моему состоянию комфорта. Две пары одинаково шоколадных глаз внимательно следили за моим обустройством на новом месте. Малышка все так же держала плошку в руках, даже не пробуя воспользоваться ложкой.

— Солнышко, почему ты не ешь? Не волнуйся, этот плохой дядя очнется еще очень не скоро. — Для наглядности я пнула тело, на которое положила вытянутые ноги.

Девочка робко посмотрела на мать и, когда та разрешающе кивнула, начала есть, тщательно пережевывая каждый кусочек, как будто вспоминая вкус пищи. Почему-то навернулись слезы при взгляде на эту картину. Мне пришлось срочно залюбоваться раскинувшимся водным пространством, чтобы скрыть постыдную влагу, собравшуюся в уголках глаз.

Медленно идущая баржа оставляла на воде скоро затихающую рябь. Небосвод щедро делился своей безоблачной синью с озером. Солнце, еще на час приблизившееся к западу, рассыпало по водной глади мерцающие блики. Погода сжалилась над путешественниками едва заметным ветерком, прыти которого, впрочем, не хватало даже высушить выступивший на лбу пот. Его приходилось смахивать то рукавом, то шляпой за неимением платка — сей обязательный для любой аристократической особы предмет я успешно забыла внести в список необходимых покупок.

— Благодарю вас, госпожа, — тихим, приятным голосом сказала женщина. — К сожалению, то, что вы сделали, не пойдет нам на благо.

Мои вытаращенные глаза были ей наградой.

«Звездой перевоплощения тебе не быть!» Я зря переодевалась?! Каждый второй раскрывает мой маскарад! Ладно нечисть всякая госпожой кличет, ей простительно — зомби сама позвала, а у вампира слух отменным оказался. Но бабка-то?! А теперь еще и какая-то безграмотная селянка! Возможно, не стоило маскироваться, тогда хотя бы не пришлось каждый раз испытывать шок, когда меня раскрывают.

Насупившись, я вернулась к созерцанию равнодушной водной глади, не зная, что бы такое сказать. Врать как-то не получалось…

— Не волнуйтесь, только я заметила, что вы не юноша. — Тень улыбки тронула ее губы. — Женский глаз наметанный. И этот удар, которому обучают алоний…

Озеро было тут же позабыто — я уставилась на женщину, открыв рот. Простая крестьянка, разбирающаяся в любимых ударах алоний, требовала самого пристального изучения. Темные волосы, заплетенные в толстую косу, глаза цвета горького шоколада, доставшиеся дочке по наследству, молочно-белая кожа, которой чужд загар. Потрясающе красивая женщина, если не обращать внимания на выражение безысходной усталости на лице и крайнюю изможденность. Если приглядеться, то в болтающемся сейчас на ней изношенном до предела отрепье можно опознать платье аристократки. Хороша селянка!

Чтобы хоть что-то сказать, я начала разговор на отвлеченную тему:

— Это ваш муж? — Еще один пинок лежащего без движения тела.

— Муж. — Женщину передернуло от отвращения. — Стал им в прошлом месяце.

Больше она не сочла нужным распространяться о своих семейных отношениях, предпочтя переменить тему.

— Меня зовут Тайя, а это моя дочь, — она пригладила густые темные волосы девочки, собранные в два хвостика, — Мийя.

Повисла небольшая пауза.

— Рель, — в очередной раз укоротилась многострадальная «Аурелия».

«Скоро вообще до Ау дойдешь!» Нет предела совершенству! Если серьезно, требовалось бесполое имя, а ничего лучше в голову не пришло.

Тайя понимающе посмотрела на меня, но смолчала.

— Откуда вы знаете столько об алониях? — Этот вопрос не давал мне покоя.

— Долгая история, — тоже не спешила откровенничать женщина.

— У нас куча времени до прибытия.

Тайя надолго замолчала. Я уже подумала, что неосторожно обидела ее своим любопытством, когда она глубоко вздохнула, словно собираясь с силами, и поведала не слишком оптимистичную историю.

Семью кузнеца Тийана Единый отметил своим благословением — жена родила сразу двух девочек, и не просто двойняшек, а близнецов. Наследником мужского пола супруга уже одарила счастливого отца за три года до этого, и поэтому событие стало вдвойне радостным. Отрадой родителям росли две ладненькие девчушки, названные в честь обеих бабушек — Тайя и Мийя. Вместе с взрослением тела и первой кровью пришло осознание собственной Силы. Магия проявилась неодинаково: Тайя тяготела к Исцелению, а Мийю завораживали Стихии. Следующий отбор приходился как раз на шестнадцатилетие близняшек, которых с благословения местного знахаря решили везти на праздник середины лета в Конхол. Девочек приняли в лонии, а гордым родителям лично ална Ордена высказала благодарность за достойных дочерей и вручила весьма значительную сумму в тиланах. С честью выдержали сестры испытания на звание алонии и три года после оттачивали свое мастерство: Мийе больше давались магические науки, она нехотя использовала грубую физическую силу, а Тайя предпочитала все проблемы решать при помощи верного меча, изредка прибегая к магии. Девушки дополняли друг друга как хорошо подогнанные половинки одного целого.

Бок о бок уничтожали они нечисть в Разделяющих горах близ владений некоего светлейшего лорда. Здесь и подстерегла сестер судьба-злодейка: в Тайю влюбился гостивший у лорда молодой помещик из Керны. Все было бы не так трагично, но пылкий, красивый рыцарь тоже не оставил девушку равнодушной. Чувства оказались так сильны, что ни слезы сестры, ни сознание того, что она потеряет свой Дар, не остановили Тайю, и она уступила горячо любимому мужчине. Отпраздновали роскошную свадьбу, на радостях устроенную гостеприимным хозяином. В красивых сказках на этом можно было ставить точку, но жизнь редко позволяет это сделать.

Романтическая идиллия длилась ровно столько времени, сколько заняла дорога до поместья счастливого супруга. Семья мужа более чем прохладно встретила новообретенную невестку, которая к тому же (о ужас!) не скрывала своего, так сказать, крестьянского происхождения. Совершенно другой партии хотели они для своего младшенького. У соседей подрастала единственная красавица дочь, а тут какая-то голодранка, даром что бывшая алония! Муж старался сгладить положение как мог, но молодая кровь бурлила, требуя приключений и не давая сидеть на одном месте, даже рядом с обожаемой женой.

Однако Тайя не унывала. Молодости свойственно с надеждой смотреть в будущее. К тому же Сила не покинула ее. К ней молодая жена несколько раз неосторожно прибегла в присутствии новообретенных родственников, тем самым подбросив дров в костер их праведного гнева. «Ведьма», — шелестели за спиной голоса недоброжелателей, опасавшихся между тем бросить оскорбление в лицо.

— Получается, лишение Силы после сек… м-м-м… ночи с мужчиной — бабкины сказки?! — Мое возмущение не знало границ.

— Сказки, — с горькой усмешкой согласилась Тайя. — Непорочность не имеет к Силе никакого отношения. Никогда не задумывалась, почему девушки в Ордене так быстро и в совершенстве овладевают воинскими и магическими науками, если учесть, как поздно они начинают обучение?

Моя голова отрицательно помоталась из стороны в сторону. Действительно, а почему?

— Я долго думала над этим. Времени было более чем достаточно. — Еще одна безрадостная улыбка. — Способности искусственно усиливают, для действенности заклинания замыкая во время посвящения всю имеющуюся Силу на условие. И очень немногие знают, что это совсем не девственность, а…

— Материнство, — догадалась я.

Мийя за время долгого рассказа успела наесться и благополучно заснуть, положив голову на колени матери.

— Я не сожалею. — Женщина нежно провела рукой по детской щеке, заправив выбившуюся прядку за маленькое розовое ушко. — Ни о чем.

Рождение внучки не смягчило суровых родителей мужа, а, наоборот, еще больше настроило против невестки. Послеродовая горячка вкупе с утратой Силы чуть не стоила молодой женщине жизни. Но она выжила. Ради дочери, ради любимого мужа. Тот же во время нечастых наездов домой ничего не замечал, а может, не хотел замечать. А однажды он и вовсе не вернулся, сложив свою буйную голову где-то в Разделяющих горах. Тут родственнички как с цепи сорвались, обвиняя невестку во всех грехах, вплоть до наведения порчи и сведения супруга в могилу.

Чтобы скрыть позор, ее решили упечь в монастырь, а девочку, если повезет, отдать в Орден — хотя бы роду польза! Тут-то Тайе и подвернулся перекати-поле Дим, наемник, собирающийся отойти от дел. Он как раз подыскивал хорошую хозяйку с приданым, видя себя в мечтах владельцем постоялого двора на каком-нибудь шумном тракте. Доведенная до отчаяния женщина в страхе перед разлукой с дочерью предложила ему собственное тело и то, что удалось скопить за эти годы, тайно практикуя Исцеление. А также перспективу обрести зажиточных родственников, которые поспособствуют исполнению его мечты. Мужик, не подумав упускать шанс, что подарила судьба, той же ночью выкрал мать с дочерью из замка. И их жизнь превратилась в ад. Ночлег в таких клоповниках, которыми побрезговали бы даже городские нищие, сдерживаемые до ломоты в зубах крики боли каждую ночь, чтобы не разбудить дочь. Горькие слезы унижения и мучительный голод. Голод в глазах ребенка, переносившийся куда болезненнее, чем собственный.