Тени

Глава 71

У Трэза не было воспоминаний о собственном рождении.

Но когда он подошел к двери смотровой комнаты, ему казалось, что это в чем-то напоминало тот опыт. После долгих часов боли, за которой неотступно следовало экзистенциальное истощение, он положил ладонь на приоткрытую панель, осознавая, что даже если бы между ним и тем, что ждало его по другую сторону, не стояла физическая преграда, для того, чтобы выйти, ему бы все равно потребовался толчок, усилие, которое бы помогло ему вырваться из временной капсулы, в которой он застрял.

Несколько жизней прошло с тех пор, как он спустился в клинику с Селеной на руках… с тех пор и до этого момента.

Несколько жизней.

И, как и младенец желал покинуть чрево матери, так и он не мог оставаться здесь.

Он должен исполнить последний долг, хотя сил у него совсем не осталось.

— Селена… — прошептал он.

Ее имя, слетевшее с его пересохших губ, стало ключом к великому выходу… и вот он ступил в мир, такой же новый для него, каким был при рождении.

Он был таким же неподготовленным к жизни, как и младенец.

И, как было при рождении… его ждал айЭм.

Брат вскинул голову так быстро, что ударился головой о бетонную стену, к которой прислонился спиной.

— Привет…

Темный взгляд прошелся по нему, и Трэз посмотрел на себя. Черные брюки были в его крови, воске и марлевых нитках. Грудь была изрезана. Свободная рука покрыта той же смесью, что и штаны.

— Соль, — сказал Трэз. — Нам нужна соль…

Его голос напоминал звучание сломанного кларнета. С другой стороны, он много часов проговорил со своей королевой. Столько молитв, и странно, что он все помнил… хотя он никогда не говорил и не слышал их на диалекте Теней…

Что он делает в коридоре?

Когда айЭм протянул черный бархатный мешок, он вспомнил.

Да, точно.

С легкостью он позволил телу рухнуть на пол, колени приняли на себя должно быть сильный удар, который он не заметил.

Запрокинув голову, он подался грудью вперед, сетка ран, которые он нанес себе, раскрылась еще больше, закровоточив по новой.

— Готов? — спросил айЭм, нависая над ним.

Он издал какой-то звук, который мог означать и «да», и «нет», и… что угодно. Но его поза говорила за себя.

Дыхание с шумом вырвалось из его горла, когда соль с шипением посыпалась из мешка на его ключицы. Поток сопровождался жгучей болью, настолько сильной, что сердце застыло за ребрами, а легкие охватила судорога… и, тем не менее, он покорно терпел ощущения, говоря себе, что это — дань Селене.

Он будет вечно носить метки, сделанные для нее.

Именно это происходило во время бракосочетания… только в его случае, любимая покинула его. И было логично, что вместо величайшей радости, он чувствовал сокрушительную скорбь; вместо того, чтобы стать одним целым, он был обречен провести вечность без нее.

Когда в мешке закончилась соль, он остался на месте, из выбора и по необходимости. Необходимость заключалась в том, что мускулы его спины и плеч задеревенели, может, из солидарности к его женщине, но скорее всего потому, что он провел в сгорбленном положении последние десять часов… или пятнадцать? А что до выбора? Как бы он ни ненавидел ритуалы, которые громко кричали в его голове «ОНА УМЕРЛА», он не хотел, чтобы они заканчивались.

Каждое ушедшее мгновение, каждая минута новой реальности была шагом от Селены. И каждый из маленьких шагов, если выстроить их в ряд, скоро превратится в ночи, которые станут неделями и месяцами… и уходящее время было мерилом его потери.

Оно уводило его от Селены.

Пока он заботился о ней перед последней дорогой, часть его разума проигрывала события с самого начала. С того момента, как фигура в черной мантии появилась перед ним в клубе, и он поднял Селену с ярко-зеленой травы на Другой Стороне, до мгновения, как они впервые сражались за ее жизнь здесь, в клинике. И до мгновения, когда она рухнула в спальне айЭма.

Проводив ее, он первым дело рванет наверх, чтобы посмотреть, куда именно упали ее колени на том ковре.

— Скажи Фритцу, чтобы не пылесосил, — выпалил он.

— Что?

Он заставил себя поднять голову и открыть глаза.

— Скажи Фритцу… что нельзя пылесосить твою комнату.

— Ладно. — Слово было сказано, словно айЭм обращался к съехавшему с катушек парню, собиравшемуся спрыгнуть с крыши.

Трэз опустил взгляд на грудь. Кожу покрывали мелкие гранулы, местами белые, некоторые окрасились в розовый или красный от его крови.

Он надеялся, что доджен не упорствовал с выполнением своих обязанностей этой ночью. Ему нужно помнить, где именно все произошло. Он должен… помнить дорогу вниз, в клинику; где стояло кресло возле экзаменационного стола; что он говорил ей. Как выглядела игла. Как… все произошло.

И не из какого-то болезненного восхищения. Скорее желание не упустить ни одну деталь.

Ни одно воспоминание.

Пытаясь встать на ноги, он забормотал:

— Нужно возвести…

— Все сделано.

Трэз покачал головой, махнув рукой.

— Нет, послушай. Мне нужен топор… или пила…

— Трэз, ты меня слышишь?

… — еще нужен бензин или керосин…

— Так, дай мне это.

— Что? — когда брат аккуратно схватил его правую руку, Трэз, нахмурившись, опустил взгляд. Он все еще держал кинжал в руке.

— А.

Он приказал ладони расслабиться.

Ничего не произошло, и он попытался сильнее.

— Я не могу отпустить его.

— Переверни руку. — айЭм разогнул его пальцы, один за другим. — Вот так.

Когда мужчина засунул оружие за пояс, Трэз попытался включить мозги.

— Но он может пригодиться для…

— Братья и их женщины позаботились о костре.

Трэз моргнул.

— Правда?

— Они возводили его последние три часа. Все готово.

Покачнувшись на ногах, он закрыл глаза и прошептал:

— Я перед ними в неоплатном долгу.

***

— Вот, надень куртку, ты, наверное, замерз.

Рейдж опустил взгляд на свою Мэри.

— Что, прости? Что ты сказала?

Она протянула парку.

— Рэйдж, здесь тридцать два градуса. А на тебе одна майка.

Он, конечно, верил ей на слово, но все-таки посмотрел на голые руки.

— О. Наверное, ты права.

— Я помогу надеть ее.

Он понимал, что она обращалась с ним, как с ребенком, но почему-то его это не тревожило. И когда она засунул его руку в рукав и завернула его тело в куртку, он позволил ей делать все, что она захочет.

В куртке. Без куртки.

Плевать.

Его взгляд переместился к костру. Он получился выше, чем Рейдж ожидал, возвышаясь подобно небольшому дому над лужайкой, расположенной позади садов и бассейна. Им пришлось построить что-то вроде лестницы, чтобы можно было добраться до верхнего уровня, и, после обсуждения и следуя совету Ривенджа, они облили основание бензином.

Как и все остальные, он стоял против ветра.

Собралась приличная толпа, подумал он. Все домочадцы. Прислуга. Также все Избранные.

— Я принесла тебе перчатки, — сказала его Мэри.

Когда она потянулась к его руке, Рейдж покачал головой.

— Я залью их кровью.

— Неважно. Ты уже обморозился.

— Настолько холодно? — Секунду, она же только что сказала температуру.

— Да, — прошептала Мэри. — Холодно не по сезону.

— Так и должно быть. Не думаю, что теплая погода была бы… это было бы не… думаю, нам тоже должно быть больно.

Поэтому он предпочел бы остаться без парки. Но он не мог отказать своей шеллан…

Краем глаза он уловил белую вспышку.

Он повернулся, и дыхание застряло в горле. Трэз вышел через ту же дверь, что и все они — из библиотеки, айЭм шел следом.

Значит, началось похоронное шествие.

Тень нес на руках самое драгоценное, что было для него на земле, шаг за шагом ступая по лужайке туда, где они трудились долгие часы. Без каких-либо разговоров на повинуясь некому групповому мышлению, собравшиеся выстроились в два ряда, формируя коридор для Трэза.

Трэз изменился, в плохом смысле. Как человек, который провел месяц в путешествии, без достаточного количества еды и воды, он усох, представляя изнуренное эхо себя прежнего, его лицо впало, и мужчину окружала аура болезни, хотя он не страдал каким-то конкретным заболеванием.

Когда он прошел мимо, Рейдж задрожал.

Самодельные леса, которые они построили, скрипели, когда Трэз поднимался по ним, но Рейдж не боялся, что ступени развалятся. Они с Тором несколько раз испытали их на прочность.

И они выдержали вес.

Освещенная лунным светом, темная фигура Трэза заслоняла собой часть звезд, светивших в эту ночь, вырезая кусок галактики так, словно какой-то бог покромсал ножницами ткань вселенной.

Склонившись, он положил Селену в центр. Потом какое-то время он стоял на вершине, и Рейдж мог представить, как он поправлял ее. Говорил последнее «прощай».

Хорошо, что этого никто не видел и не слышал. Некоторые вещи, даже в дружественной обстановке, нуждаются в уединении.

Факел, которым они планировали поджечь костер, принесли из Гробницы. Ви смотался в святая святых и взял один из факелов, выставленных в главном коридоре… еще один способ оказать уважение Тени и его утрате. Тор поджег его, когда Трэз наконец выпрямился во весь рост и начал спускаться по лестнице, пламя ожило на вершине рукояти, готовое распространиться дальше, неустрашимое перед холодным ветром.

У основания костра Трэз принял факел, и двое мужчин обмолвились словами. В мерцающем свете огня была видна исполосованная грудь Трэза с затянувшимися ранами, а перед его брюк был испачкан солью, кровью и воском.

Забавно, как порой течение времени можно было оценить не только по часам или календарю: состояние одежды и его плоти говорило о часах, которые он провел, подготавливая тело своей любимой.

А потом Тор вернулся в строй, вставая рядом с Осенью.

Трэз уставился на костер. Посмотрел на его вершину.

Прошло много времени, прежде чем он подошел к углу основания, одному из трех, и, наклонившись…

Пламя вырвалось на свободу словно дикое животное, сорвавшееся с цепи, оно устремилось по следам бензина, находя питание, пожирая его.

Трэз сделал шаг назад, опуская факел и держа его у своего бока, словно мужчина забыл, что пламя на нем не потухло.

айЭм рывком вышел вперед и забрал факел, и как только он отвернулся, Трэз закричал.

Когда белесый дым от горящей древесины, оранжевые искры и языки огня устремились в ночное небо, Трэз в ярости закричал, его торс подался вперед, ноги подогнулись так, словно он приготовился прыгнуть в пламя костра.

Не успев толком сообразить, Рейдж выскочил из линии, бросившись к парню, айЭм этого сделать не мог, держа в руках факел. Сжав в захвате бедра парня, он оторвал Трэза от земли и отошел с ним на добрые десять футов.

И хотя ветер дул со спины, жар все равно был невероятным.

Трэз, казалось, этого не замечал… ни смены положения, ни реальности того, что он мог сгореть, если ветер сменит свое направление.

Он просто кричал навстречу костру, мускулы на ее шее выделялись, грудь вздымалась, и все тело стремилось вперед, удерживаемое железной хваткой Рейджа.

Он не слышал точных слов, но, может, слов и не было.

Порой языка было недостаточно.

Оставалось только кричать.