Мартелии*

Истории моей смерти
[1919]




27 ст. ст. Январь 1918 год.

Гнилой Угол

Хай-шин-вей

Комната Таланы Сольвейг

Сос


ВЕНЕДИКТ МАРТ

ЭДГАРУ ВЕНЕДИКТОВИЧУ

МАРТУ

моему первенцу покойному

сыну.


Жених черный

Я зимой на кладбище поймал Ворона.

Он прожил со мной до весны.

* * *

На исходе Марта я купил два обручальных кольца. –

Одно я привязал к крылу черному, – другое – проглотил – в сердце.

Я обручился с Вороном.

Скорбно поцеловал его мигающие глаза. И он отлетел от меня на исходе Марта.

* * *

…Солнце будет играть у крыла черного.

Луч солнца раздробится на золотом кольце…

И луна! и звезды!

Не тронут черви в сердце трупа кольца.

– Минуют черви.

Щель

Посвящаю Серафиме Захарьевне Лесохиной – жене моей.

27 ст. ст. Январь 1918 год.


Было так тесно, так тесно! Смерть приплюснула меня. Доски были ароматны… но так угрюмы, так строги! Было безысходно темно в гробу. И я стиснул веки до нервов.

И долго я тосковал в буднях зимы и смерти.

Весной приползли черви. Остановились в гробу.

Я был так рад, тронут визитом живых! Ведь я отвык от жизни!.. Последние гости, черви – они изласкали меня до костей.

…Толпы червей разнесли меня в Бессмертье!

И в смерти – щель!

Я скрылся в траве. – Прорвался травой…

– Знаете о чем шептали те травы! –

– «Подайте коровьи желудки – Март хочет снова к человеку!»…

Слезы черные

Драгоценному Николаю Варфоломееву.

27 ст. ст. Январь 1918 год.


Я растерзал ночь. Черные клочья я расшвырял по углам комнаты…

– Но за окном!!!: –

Она давилась в стекла!

Упорная мгла просочилась черной кровью в стекла!.. У подоконника – на полу запекалась. Черное пятно – лужа мглы!

Я смыл и это пятно: – Смыл лучами свечи. Поставил свечу на подоконник!

Язык желтый лизал фитиль и мглу заоконную.

Трепетали в углах скомканные клочья ночи.

Уязвленно и пытливо моргали углы комнаты…

Вдруг раскрылась дверь.

Вошла тусклая Пустыня…

Как шлейф шуршал песок у порога.

Пустыня раздвинула ребра мои и простерлась в сердце моем.

Как шлейф шуршало сердце в песках…

Я угорел Пустыней: –

– Все морщины тревожно собрались на лице моем. Глаза насторожились косо. Веками стряхнул слезы. Стиснул губы.

Зубами врезался в сердце!

* * *

– Довольно!!!: –

И я из флакона выплеснул чернила в лицо зеркала!

– Черный ответ.

* * *

– На, Зеркало… Возьми эти клочья и вытри черные слезы.

Стекало и запекалось.

Обряд на полуночи

Канеда-сану.

27 ст. ст. Январь 1918.


Звезды зябли на сучьях осенней мглы.

Продрогли звезды и мигали. –

Качались во мгле…

По земле – внизу шарил ветер в засохшем…

Камень скатился в откос и – как вкопанный, – стоит внизу. –

К нему подползают волны, омывают, причесывают его мох.

Камень не хочет ласки и в брызги дробит волны.

* * *

Какой-то человек прошелся по берегу…

Он стеком водит по волне, бороздит, – язвит ее…

Морщинится волна…

…Вдруг человек чиркнул спичку, взглянул на часы, надел монокль на левый глаз и пошел в море.

* * *

И – утонул в нем.

…Монокль скатился с его глаза.

Какая-то рыба клюнула часы и стала играть у лица его…

Визитку царапали крабы…


154

29 Января 1918 года.

Скорбь новоселья

Очерк чрезвычайного квартиранта

Варваре Статьевой.

Я вошел в новую комнату.

Серафима – жена моя, – сказала, – что ночь… темно.

Пусть так!..

Но ведь Март начинает ночью.

* * *

Новоселье справлю как-нибудь в сумерки: –

Жену отправлю в кинематограф и тихонько, втихомолку, справлю новоселье…

А если кто-нибудь войдет в те сумерки я крикну, сквозь зубы:

– «Крючок, мне помешали!»

– «Веревка, ты очень длинна!»

– «Петля, ты слишком послушна!»

Пришедшему суну руку и выжму улыбку:

«– Здравствуйте, почему вы вошли в сумерки?.. Разве так можно! – Надо вечером, когда зажигают лампы, когда ноги над полом… Давайте, впрочем, повесим на крючок веревку, просунем в петлю сумерки и чиркнем спичку…»

* * *

Когда он уйдет я буду читать хрестоматию какую-нибудь…читать… пока не заплачу… заплачу… заплачу, а, может быть, пойду в кафе или в церковь…

Или все-таки повешусь, несмотря на то что ночь.

Горбатый любовник

Глубоко-много-щедро любимому моему Шурочке Левитану.

Она жадно целовала его горб и рдяные ее волосы осыпались на его плечи и шею.

Он скорченно улыбался в подушку. Зажмурил глаза пристально и скорбно. А губы дрожали и сохли.

Она грудью льнула к его коленям и багровые волосы ее осыпали его ноги и живот.

Он улыбался и улыбка сводила лицо.

Она шептала бредно безумные слова ласкала чадно урода. Он моргал, четко вслушиваясь в бред ее.

Она отдалась ему…

…Он покинул ее пышное тело, насытившись… и горбом оттолкнул ее грудь.

Задремал усталый горбатый.

А она металась в желании… Прильнула к спящему.

Вздрогнул и снова горбом оттолкнул ее грудь.

Женщина слезами смочила его горб…

Вдруг вскочила; быстро оделась.

Накинула боа и подошла к спящему.

Нагнулась – поцеловать прощально любовника… Но вдруг вскочила и со злобой каблучком ударила его в горб.

«– Прощай!.. Я разлюбила ваш горб!.. Никогда больше не ласкать его… Пусть ваш горб лижет собака!!!»

– Горбатый натянул простыню на горб, сжал губы, заморгал и умер… причем съежился насквозь.

…Осенью черви дырявили его гроб. А на крест спадали рдяные, багровые листья клена.

Звезды и цифры

Эту Мартелию Валентине Михайловне Балицкой дарует Автор.

 Считайте звезды!

Если Вам больно, –

Если тебе одиноко, –

Забудься в звездах

И цифрах!

 Если вдруг,

Спадет звезда, –

Сердце вздрогнет –

И зрачки задрожат

– Не считайте, –

Пропустите падшую звезду!

 Когда устанете, –

задерните веки –

  усните!

 В снах нет

Звезд!

– В снах не нужны цифры!

 Там не одиноко:

– Всегда есть – Другой

 Там – боль –

из яви, от тела.

Загрузка...