Трофей мажора (СИ)

Глава 48

Напрыгиваю на одного из них сзади, и получаю удар… удар, перед которым я вспышкой увидела перекошенное ненавистью лицо Антона, его стремящийся вперед «разгневанный» кулак, и …

Будем считать, что я спасла Илью от еще одного болезненного синяка.

Боже мой, как болит голова… Почему так темно? Хочу пить…

Сильный шум в ушах оглушает, и даже, звучит подобие музыки. Вертолеты летают.

— Ммм…

Ощущения странные, будто мне лицо бульдозером переехали.

Поднимаю руку, силюсь нащупать.

Что это? И впрямь бульдозер?

— Не трогай, — рядом звучит знакомый арктический голос. Теплое дыхание касается кожи.

Отнимает мои ладони от лица, и по пальцам тут же скользят мягкие поцелуи.

— Придурок… — все, что в состоянии еще прошептать.

Я боюсь открыть глаза. Мне кажется, я его больше не люблю. Я его убью.

— Выпей, — Антон приподнимает мою голову, и вливает мне в рот какую-то горькую жижу.

Давлюсь и выплевываю.

— Это обезболивающее, — резюмирует придурок.

А то я не поняла.

Большего придурка я в жизни не встречала. Клянусь, он переплюнул всех.

Я так зла…

Он отстает от меня, после того, как я выпиваю все, до единой капли. А еще он прикладывает к моему лицу что-то холодное.

Минут через десять прихожу в себя. Темнота отступает. Молчание не может быть вечным. Мне следует напомнить ему, что он…

Придурок.

Понимаю, слово придурок прозвучало уже четыре… нет. Пять раз.

Но я же не виновата, что он придурок!

Ладно, пусть шесть будет его счастливым числом. Где я нахожусь? Втягиваю кислород, и по возникшим ассоциациям, что в доме существует еда, а точнее — выпечка, понимаю, что я дома. На своей кухне. Это все ванилин. Я им закупилась сполна, и его ароматы создают приятную иллюзию. Хотела к приезду отца испечь фирменный кекс.

Нащупываю рукой спинку софы и неловко приподнимаюсь.

— Глаза открыть не сможешь?

Интересный вопрос. А главное — своевременный. Я как раз собиралась разлепить сжатые в тиски веки. Нет, я хотела сказать — веко. Одно — определенно открылось. Второе — где-то на грани.

Гляжу на этого приду… сегодня не буду больше применять к нему определение его жизненной позиции и общественного поведения. Я все еще не отстала от этикета.

Гляжу на Антона одним глазом. Со второго слезы бегут. Неконтролируемо.

Вы посмотрите на него.

Король грустинку словил.

Весь помятый, кровоподтеки на брови, губе, небольшие синяки на скуле и предплечье… возможно еще где-то, но мне не все обозримо в данном случае. Я только правой стороной смотрю.

Зато у него обе стороны зрения в порядке! Ни один глаз не пострадал! Его лицо еще краше стало! Брутальнее, блин…

Вновь подношу руку к своему отечному недоразумению. Боже мой, боже…

Встаю и направляюсь к зеркалу в прихожей.

— Может… не надо? — бубнит издалека.

— Отвали.

— НеМалявка…

Мой истошный вой прерывает его последние в жизни слова. Несусь обратно, небольшим зизгзагом заруливая к плите и хватая сквородку. Чуть не поскальзываюсь на чем-то…маленьком, круглом, и хрустящем. Вниз гляжу, а там пельмени рассыпаны. Замороженные.

— Что за черт? — застываю со сковородой в руках. Оглядываюсь.

— Я льда не нашел…

— И??!

— И только пельмени были в морозилке, — показывает полотенце, завязанное в подобие небольшого мешочка, в котором по-видимому находятся несколько льдинок-пельмешек.

— А целиком пакет нельзя было приложить? Моему глазу и так бы зашло! Он не избалованный! Зачем нужно было потрошить несчастных?

Вздыхает. Плечами дергает.

Подхожу, силясь возобновить тот пыл, с которым я мчалась к нему.

— Пошел вон! — вкладываю в эту фразу всю свою душу. Ее отбитые, но еще не сломленные остатки.

— Не простишь? — спрашивает он, невинно хлопая своими безумно красивыми длинными ресницами.

Почему меня такими Бог не наделил? Зачем парню такие пушистики?! Невероятная несправедливость.

— А ты раскаялся?

— Нет.

— Тогда, как я могу тебя простить? — опускаю сковородку и озадаченно гляжу на него, шумно дыша. Чувствую, у меня даже ноздри дергаются. Ноздри тоже психуют. Я огнедышащий дракон.

— Ты же в меня влюблена, — отвечает нагло.

— Ну все! — сковородку поднимаю и замахиваюсь. Со всей силы.

— Ааа, нога, — кричит, скривившись, хватаясь за коленку. — Мммм…мм….

— Что с ногой? — подвисаю жалостливо.

— Вообще двигаться не могу… возможно… перелом.

— Бедный мой! А скорую почему не вызвал?!

— Зачем? Я справлюсь, — заявляет самоуверенно, внимательно вглядываясь в мое лицо и немного расслабляясь. — Я сильный. Срастется.

Кто бы сомневался. Непобедимый наш.

— Ты хотя бы немного раскаиваешься?! — сажусь рядом, сковородку кладу на колени, так, «на всякий случай». — Ну … хотя бы капелюшечку?

— Нет.

— Тебе меня не жалко?! — восклицаю возмущенно и слегка отчаянно.

— Я тебе, безусловно, сочувствую, — заявляет этот гад. — Вечно ты смелость проявляешь, где не надо. Маленькая дурочка.

— Я сейчас не совсем поняла… ты меня жалеешь, или оскорбляешь?

Молчит. По взгляду вижу — второй вариант. Какая может быть жалость от этого бесчувственного кирпичика?

— Не надо было себя так вести.

— Я еще по-твоему и виновата во всем?! Ты совсем оборзел?

— Ты меня спровоцировала.

— Значит, признаешь?

— Что?

— Что приревновал… и поэтому избил Илью.

— Нет.

— Как это «Нет»?! Ты же сам говоришь, что спровоцировала тебя!

— Да.

— Что да?!

— Спровоцировала.

— Антон, — теряю терпение. — Ты почему на Илью накинулся?

— Потому что спровоцировала, — продолжает повторять одно и тоже. Чертов попугай.

— Чем?

— Своим нехорошим поведением.

Вскакиваю на ноги, сковородку отшвыриваю в стену. Раздается громкий треск. Я дергаюсь, а этот чурбан даже не вздрагивает.

— А ты чего распсиховалась опять?

— Признайся, что приревновал! — ору и голос срывается. Истошный визг переходит в хрип.

Он делает из меня истеричку. Сидит, надменно улыбается одним уголком губ. Мимолетная грусть в его глазах безвозвратно канула в Лету.

— Тебе бы этого очень хотелось, но нет, я тебя не ревновал. Просто расстроился, что игра зашла в тупик.

В тупик. Теперь это так называется? Ха-ха.

Для кого как. Но моя победа теперь с привкусом горести. И синевы на лице.

— Ааааа, — отхожу к плите, ставлю чайник. Обреченно беру веник и совок, и начинаю смахивать последнюю еду в доме. — Посмотри, что ты со мной сделал! — на глаз тычу. Подобие глаза. — Мое лицо похоже на расплывшуюся в духовке булочку… поджаренную…

— Самоиронии тебе не отнимать, — встает, тянет ко мне свои ручища. Обнять наровит. — Знаешь, я бы не отказался от такой сладкой булочки. Очень аппетитно.

— Ты…

— Дай угадаю, — обнимает, голову мне на плечо кладет. Я тут же веник и совок роняю. — Я — придурок?

— У тебя же нога болела! — гаркаю и отпихиваю его. — Ты двигаться не мог!

— Я крепкий парень. Меня не сломить, — отзывается важно, но руки от меня не убирает.

Наклоняется. В шею нежно целует. Вздыхает. Липнет ко мне огромная глыба. Высокий и большой. И пахнет вкусно. До неприличия вкусно.

— Помнишь про уговор? Тебя здесь быть не должно…

— Какой уговор? — голову поднимает, брови удивленно вздергивает. Лицо до жути невозмутимо. — Не помню, — заявляет нагло.

— Ааа, у тебя не только нога сломана, у тебя еще и проблемы с памятью, да?

— Представляешь, отшибло.

Кивает. Сама серьёзность. Дайте этому парню Оскар.

Но я это так не оставлю. Он выполнит все мои условия.

— А где Ильюшка? — опять пихаю Антона, в этот раз он отшагивает и его взгляд мгновенно мрачнеет.

— Ильюшка?! Тебя сейчас интересует этот мудак?!

— Ты его избил! Ему, может, плохо!

— Чтобы больше о нем не заикалась, поняла?! — он напряжен. Ладони в кулаках сжимает и отворачивается.

— Не поняла, — огрызаюсь.

Направляюсь к выходу. Накидываю на плечи теплую кофту. На улице прохладно, уже вечер.

— Никуда ты не пойдёшь!

Вырываюсь. Нашелся мне тут командир. К дверям шагаю. Кеды достаю.

— В порядке твой Мудак! — орет и дергает меня за плечо. К себе разворачивает. — У меня дома он!

— У тебя дома? — ошарашенно интересуюсь. — А что он там делает?

— Празднует, мля! Ты что, не слышишь?

— Не слышу? — переспрашиваю. Отхожу, двери отворяю, ухо подставляю… музыка гундит на весь район. А еще дождик — Кап. Кап. Кап. — Я думала это в моей голове… из-за удара… он… — захлопываю дверь. — Празднует? Он в порядке, значит… он… не заходил ко мне? Не переживает за меня? Это странно…

— Заходил, я его еле спровадил. Сказал, если опять зайдет — морду ему набью еще раз. Теперь он дергает Макса каждые десять минут, чтобы тот забегал — проверял.

— Ну… морду он тебе тоже неплохо так набил, — ставлю его на место. Ибо нефиг.

— Шрамы украшают мужчину, — самодовольно гласит это при… ду… не могу удержаться. Этот придурок. — По-моему, я стал еще краше.

Индюк. И даже ведь не поспоришь.

Пялюсь на него. Что бы такое сказать, чтобы сбить с лица самодовольную ухмылку?

— А ты почему не празднуешь? Нечего праздновать, да? — радостно кидаю в его напыщенное лицо. — Проиграл, бедняжечка. Стыдно, наверное, появляться при всех?

Очевидно, я попала четко в цель. Ухмылка сползает. Стоит скалится. Начинает сопеть. Похож на маленького обиженного ребеночка. Маленького обиженного дьяволенка с внешностью Греческого Бога.

— А ты пойдешь? — дверь отворяется, на пороге — Макс. — Уж тебе точно есть что отметить.

Поворачиваюсь.

— Нежная, — приветственно кивает мне, голову на бок склоняет, пробегаясь по мне насмешливым взглядом. Ни капли жалости или лояльности. Скажи мне кто твой друг… и… вот они два друга придурка.

И что это еще за новая «кличка?». Антон горло прочищает.

— Макс, заткнись.

— Алладин, — приподнимаю подбородок и киваю Максу в ответ, наблюдая, как он сваливает на пол несколько пакетов, полных вещей. — Вечеринка в самом разгаре?

— Ага, — усмехается. — Пойдем?

— Никуда она не пойдет.

— Я так понял, теперь не тебе решать, — издевается Макс, с наслаждением расходясь в улыбке и наблюдая за его реакцией.

— Антон прав, — приходится признать к собственному негодованию. — Куда я пойду в таком виде? Оком Саурона светить? Пугать народ?

— Похоже кстати, — соглашается Макс. — Да и прелесть оставлять жалко, да? — на Антона глазами указывает.

Начинаем смеяться. Похоже, мы с Максом снова смогли найти общий язык. После этой игры он опять стал ко мне довольно таки дружелюбным. Глядим на Антона, тот в свою очередь кажется очень оскорблённым. Сдергивает с меня кофту и кидает на комод.

— Пойдемте пожрем, — ошарашивает меня. На кухню важно шагает, мы за ним.

— Ваше Величество, что Вы такое говорите? Пойдемте трапезничать… соблюдайте приличия!

— Было бы чем трапезничать, — бубнит сухо.

Это так на него не похоже, он усталый и поникший. Стоит возле дверцы холодильника, заглядывает в святая святых. С надеждой и сомнением. Но там пусто. Гипнотизирует пустые полки.

Так ему и надо. Нефиг было мои пельмешки калечить. И Илью. И меня.

— Вся живность в этом доме сдохла. Почему у тебя никогда нет еды? Одни приправы, — на полочку с ванилином указывает. — Занюхнуть и выбросить. Макс, будь другом, притащи еды.

— Я тебе курьером не нанимался, — спокойно отвечает, на софу садится и ногу на ногу закидывает. — Вещи принес. Достаточно. К тому же еды в твоем доме уже давно нет. Ребята из банды тоже подкатили. А им много времени не надо.

— Зачем? — Антон закрывает холодильник и удивленно таращится на Макса.

— Так большой день, — тот руки разводит, мол, что непонятного. — Непобедимый проиграл. Они хотели глянуть на Ильюху. Уже приняли его в свои ряды. Обряд посвящения не нужен. Я им рассказал про Варвару, мечтают ее тоже заценить.

Я расплываюсь довольной улыбке. Я — звезда. Я — знаменитость.

— Меня тоже примут в ряды байкеров без посвящения? Представляю, как классно буду смотреться за рулем мотоцикла Одна. Стильная и… боевая…

Оба на меня глядят прищурившись. Я опять глупость сморозила.

— Ммм, — отзывается Антон мрачно, наливая чай. — Всем разнес молву, дружище…

— Что ты думал, даже учителя пошли отмечать в ресторан, — продолжает сыпать соль ему на рану. — Только Степка отправился домой, видать, хочет поплакать в тишине. У мужика тяжелый выдался день.

Тоже сажусь пить чай и прислушиваюсь. Ушки навострила. Настроение потихоньку мечется наверх. Интересно, сколько он собирается прятаться у меня? Уверена, он стесняется. Такой позор! Сдерживаю смешок.

— Давайте закажем китайской еды? Я бы не отказалась от рисовых шариков… — предлагаю я. — Антон угощает.

Скашиваю на него голодный глаз. У меня просто денег особо нет. Кредитка отца движется к нулевому балансу. Любые мысли и волнения по этому поводу несмело гоню прочь. Нет, не то чтобы я просто забила. Завтра планирую решить этот вопрос и найти папу. Я за него очень переживаю.

Антон не возражает, вроде. Чай отхлебывает. Задумался.

— Думаю, вечеринка на всю ночь. Большинство затусят у меня дома с ночевкой и в школу не пойдут. Учителя, по-видимому, не против такого расклада. Давайте, и еды закажем, раз малявка хочет, и продуктов пойдемте купим, я сегодня здесь переночую, — сообщает самонадеянно. — Хочу нормально позавтракать утром.

— Кто тебе разрешит? И я не малявка.

Не отвечает. Уходит, затем, возвращается в черном худи с капюшоном на голове. И мне кидает такой же.

Он что, реально думает, что я позволю ему здесь ночевать?

— Одевайся. Прогуляешься, свежим воздухом подышишь.

— У меня свое есть, я от тебя ничего не приму.

— Там очень холодно. Это не подарок, потом вернешь.

Молча одеваюсь. Глаз прикрываю. Божее, какой аромат. Этот цитрусовый сладкий шедевр. Спасите меня все. Я утопаю в блаженстве.

Это мог бы быть запах моего парня. У меня мурашки.

Выходим из дома, и я погружаюсь в пучину музыки и веселья, исходящую из дома Антона.

— Почему все так радуются, ведь болели за него? — спрашиваю Макса, подставляя лицо холодным каплям дождя. — Наша школа проиграла, что отмечаем?

— Они не то, чтобы радуются. Просто неожиданно и немного приятно, что наш Король потерпел сокрушительное фиаско. Давно пора было сбить с него спесь. Согласна?

И то верно. Мои мысли высказал.

По супермаркету идем с Антоном за руку. Случайно так вышло, я не хотела. Но он взял, а я не сопротивлялась. Сплел наши пальцы воедино и потянул за собой. Будто мы пара. И толстовки у нас одинаковые. Мне так хочется ему сказать, что пора выполнять условия нашего соглашения, но… можно позже? Потому что сейчас мне очень хорошо.

Закидываю в тележку все подряд. Все, что вижу. Денег у мажора немерено, можно себе позволить, раз уж он угощает. Сыр, ветчина, красная рыба, овощи, фрукты, хлеб, йогурт, и пару пачек печенья.

Устала. Уф.

Провожу ладошкой по влажному лбу.

— Это все? — спрашивает, соединив брови на переносице. — Этого мало… Мне на раз.

Плетусь за ним и Максом, пока они продолжают опустошать прилавки. Не могу больше. Хнычу. Этот супермаркет бесконечный. Лабиринт зла. Лабиринт выкачки денег.

— Обезболивающее, наверное, перестает действовать, — пищу жалобно. — Мне что-то нехорошо. Надо было сначала заказать еды, поесть, набраться сил, а потом в магазин идти. У меня живот урчит.

Пока перечисляю все свое негодование, натыкаюсь на его спину. Он оборачивается, пробегает по мне хмурым взглядом.

— Иди сюда, — сгребает в охапку, я даже вскрикнуть не успеваю. Быстро перебрасывает все продукты в тележку Макса, а меня кладет в нашу, пустую. — Какая же ты мелкая…

Лежу, гляжу в потолок, закинув ноги вверх, качусь. Колесики по полу поскрипывают.

Это что сейчас было?

Нависает надо мной довольный. Увеличивает скорость. Смеется. Губу свою пухлую игриво прикусывает. Харизматичный говнюк.

Поворачиваю голову, а рядом тележка с продуктами катится. Макс мне деловито подмигивает.

Ну ладно, что уж… раз я сегодня Королева.

Руку поднимаю, нащупываю в соседней тележке съестное. Подношу к глазам. К глазу.

Фу, сыр с плесенью. Откидываю.

Вторая попытка. Бананы.

Сгодится.

Очищаю один и с аппетитом уплетаю. Так делать нельзя, но сегодня я под защитой мажоров. Тут деньги, тут власть, тут можно есть, не доходя до кассы.

Антон наклоняется и целует меня в лоб. Я глаз распахиваю шире и закашливаюсь, подавившись.

— Вот бы в этой тележке до дома, — озвучиваю еще одно желание.

А вдруг?

— Сделаем, — говорит Антон.

— Опять охраннику приплатишь?

— Угадала.

— Достали вы богатые. Так не интересно… Вот если бы украл… Эх.

— Хочешь быть преступницей?

Не успеваю ничего ответить.

— Эээ, — подъезжаем к кассе. Кассирша испуганно косится на мое лицо. — Как вы так? — спрашивает с ужасом в голосе, и потрясением во взгляде.

Это я на шкурке банана поскользнулась, — сочиняю на ходу, и кладу шкурку на ленту, перегнувшись через прутья тележки. От банана осталась только она. — Упала на собственный кулак. Очнулась, а рядом… — на Антона показываю. — Этот парень… говорит: «Выходи за меня. Я влюбился с первого взгляда». Как думаете, согласиться? Я вот не уверена… По мне, так он не особо хорош собой. Мало того, что страшненький, так еще и слабенький… Сегодня в баскетбол продул, представляете…

Макс слишком довольно ухмыляется.

— Так, тормози, — успокаивает Антон, мгновенно распетушившись. Спину ровнее делает. Насколько это возможно. Прищуривается. — Это кто тут страшненький?

Девушка переводит изумленный взгляд с меня на Антона. Зависает и смущенно улыбается. Выражение ее лица меняется на восхищенный. Этим парнем невозможно не восхититься. Он словно кинозвезда, вышедшая с обложки журнала. Даже в таком виде. Замученном, побитом… Он всегда на высоте.

— Ну и шутки у вас, — она кокетливо откидывает волосы за спину. — Я бы точно согласилась.

Антон ко мне поворачивается всем своим видом показывая: Ну естественно. Вот так и надо на меня реагировать. Ни то, что ты…

Я глаз закатываю.

— Так что? Поедешь до дома в этой тележке или пешком?

— Пешком, — вылезаю и помогаю парням разложить продукты по пакетам. — Я не настолько наглая.

Пока идем до дома, раздается рингтон телефона Макса, и он отлучается на несколько минут поговорить. Мы с Антоном подходим к детской площадке.

Погода ветреная и все еще идет дождь, я накидываю капюшон.

— Антон, ты не можешь оставаться у меня, когда захочешь, потому что есть уговор и… — начинаю с опаской, но он меня перебивает.

— Сказал же, не помню я про уговор, — хмурится.

— Антон, — повышаю голос. — Ты не можешь…

— Не могу.

— Что?

— Я не могу, неМалявка выполнить условия нашего договора.

— Антон! — начинаю заводиться. Тыкаю пальцем ему в грудь. Она у него твердая очень, нужно прекратить так делать, иначе однажды палец сломаю. — Послушай… я не хочу быть твоей временной девушкой. Я не хочу, чтобы со мной играли. Я не хочу быть твоей вещью! И я хочу, чтобы ты передо мной извинился! Я требую!

— Извини, — беззомэционально произносит и вздыхает.

— Ты говоришь совершенно без раскаяния! За что ты извиняешься?

Глядит на меня ошарашенно.

— Ты же сама требовала извиниться.

— А теперь я спрашиваю: За что Ты Извиняешься?!

— НеМалявка… — шепчет он со смешком. — Какая же ты у меня зануда.

Все мои попытки до него достучаться абсолютно бессмысленны, как бы не больно это было признавать. Прикусываю губу. Я в отчаянии. Антон внимательно отслеживает это действие.

— А ты! Бесчувственный кирпич!

— Почему бесчувственный, я чувственный, — шепчет с хрипотцой, наклоняется и тоже прикусывает мою губу.

— Антон! — кричу взбешенно, отпрыгивая от него. — Вот же ты наглый! Ты вообще не можешь ко мне приближаться! И целовать нельзя! И… кусать!

Смеется мерзавец, к себе притягивает.

— Замерзла? — шепчет с нежностью в интонациях. Я замираю.

— Да… но…

Вдох. Выдох. Несколько минут греюсь в его объятиях.

Поднимаю голову.

— Почему ты не можешь выполнить условия нашего договора? Это ведь нечестно! Зачем тогда все… это… устраивалось… знаешь, сколько я сил вложила…

— А ты сможешь?

— Что?

— Держаться от меня подальше?

Сглатываю. Губы облизываю и в его серые холодные глаза смотрю.

— Смогу.

— Не сможешь, — чеканит жестко. — Мы не сможем.

— Тогда давай дружить, — предлагаю неуверенно, нехотя вылезая из его объятий и отступая. Руки в карманы запихиваю.

— Чего?! — хохочет. — Сама поняла, что сказала?

— А что? Будем друзьями, — продолжаю уже с большим энтузиазмом. — Сможешь и дальше наблюдать за моими реакциями, будешь рядом, можешь временно, можешь навсегда. Друзья так делают. Будем поддерживать друг друга и…

— Мы никогда не будем друзьями, — отрезает грубо, в своей манере. Без каких-либо объяснений.

— Антон! — кричу обиженно, топнув ногой. — Ты обязан выполнить условия, а если не хочешь, тогда ты должен…

— Что?

— Признаться! Да. Вот для тебя второй вариант! Скажи спасибо, что я такая добрая! Признайся и…

— В чем?

— В том, что ты меня приревновал!

Отхожу еще дальше. Задыхаюсь. Как же он меня бесит.

Прислушиваюсь к шуму дождя.

Кап. Кап. Кап.

— Признаюсь.

Звучит еле слышно. Так тихо, что кажется нереальным.

— Что? — поворачиваюсь. Не верю своим ушам. Подхожу к нему, голову вскидываю, на носочки привстаю. — А ну ка… повтори…

Молчит. Жевалками играет. Глядит на меня морозящими глазами. И искринки смеха в них прыгают.

Иней и лучики солнца в одном флаконе.

Кап. Кап. Кап.

— Антооон, — тяну жалобно, но требовательно. — Повтории, я не расслышала… мне показалось или…?

— Тебе показалось, у тебя от удара до сих пор шум в ушах, сама говорила. У тебя явные галлюцинации. А еще этот дождь.

— Антоон, я злюсь! — начинаю шипеть на него.

— Я вижу, — с усмешкой сообщает.

— Антооон!

Горло прочищает. Отворачивается. Ладонью по лицу проводит и снова на меня смотрит. Ему явно тяжело все это дается. Но я настойчиво жду, хотя нервы на пределе. Не знаю, чьи больше. Мои или его.

— Признаюсь.

— В чем? — спрашиваю невинным голоском.

— Издеваешься?

— Мне нужны подробности.

Тяжело вздыхает.

— Я тебя приревновал.

— Аааа? — еще глубже в глаза заглядываю. Врезаюсь. Близко. Впритык. Очень впритык. — Чтооо?

— Ты сейчас у меня получишь.

— Аааа?

— Не страдай фигней, — просит.

— Чтооо?

— Приревновал, говорю, — сипит чуть громче.

— Меняяя? — улыбаюсь во все лицо. — Но ты же не умеешь?! — добавляю, как бы крайне растеряно. Получается очень плохо, я от счастья слегка опешила. Меня шатает.

Сердечко бешено стучит. Каждая клеточка тела взрывается от радости.

— Тебя, — признает нахмурено. — Пойдем уже, Макс ждет.

— Подожди, — останавливаю его. Продолжаю глядеть в глаза. — Так почему?

— Что почему? — раздраженно переспрашивает.

— Почему приревновал?

— Малявка, не беси, — начинает рычать.

— Я не малявка!

— НеМалявка, — соглашается.

— Почемуууу, — продолжаю допытывать я.

— Потому.

Коротко и ясно. А главное — по делу.

Надо подтолкнуть его к правде.

— А может… потому что ты… испытываешь ко мне… какие-то… чувства… — набираюсь смелости, губами скольжу по его щеке. Вниз, к шее. Пальчиками в плечи впиваюсь. Флиртую как могу. Чувствую себя немного всемогущей. — Я тебя очаровала, да? Возможно… ты… влюбился… ммм?

Ох уж эта пьянящая эйфория.

— Ммм, — вижу, что его губы начинают дрожать. Улыбку еле сдерживает. — Все возможно, неМалявка…