В джунглях Юга

Глава VII МОЯ НОВАЯ СЕМЬЯ

— Вставай, приехали! Пора в дом, Ан!

Ко тряс меня за плечо. Я протер глаза, еще ничего не понимая спросонок, и вспомнил, что всю ночь проспал в лодке продавца змей.

Маленькая бедная хижина стояла под белокорым каепутовым деревом, чуть подрумяненным зарей. Вокруг росли деревья аноны[23] с густой темно-зеленой листвой, за ними простиралось ровное поле, и далеко впереди виден был один только дикий сахарный тростник. Над широким двором летали большие коричневые бабочки. В углу сушилась на шестах кожа удава и еще какой-то большой змеи. Утренний ветерок легонько шевелил сухую кожу, и казалось, что змеи ожили и обвиваются вокруг шестов.

Луок с радостным лаем прыгнул с лодки прямо во двор. Из хижины вышла высокая худощавая женщина с закрученными в узел на затылке волосами. Она наклонилась приласкать собаку, но, увидев меня, тут же оставила ее.

— Чей это мальчик?

Ко как раз протягивал мне руку, помогая выбраться на берег. Он оглянулся на мать и улыбнулся:

— Теперь он наш, мама!

— Я взял его в приемные сыновья. Ну, жена, веди его в дом, — откликнулся из лодки продавец змей, пряча весла под навес.

Женщина, ласково улыбаясь, смотрела на меня. Не зная, что сказать, я смущенно опустил голову и поздоровался.

Когда-то Тяна, моего приемного отца, в его родном селе знали как тихого, работящего парня. Осиротев, он десятилетним мальчишкой начал работать у помещика. К тридцати годам он все еще оставался батраком. Тян был парнем недюжинной силы — самого свирепого буйвола мог пригнуть за рога к земле.

— Ты ведь до сих пор еще долг своих родителей не отработал. Вот поработай на меня ровно двадцать лет, дам тебе тогда немного земли. Дом поставишь, и поле свое будет — сможешь сам себя прокормить да и женишься тогда, — твердил ему помещик.

Как только наступил этот срок, Тян напомнил помещику его обещание.

— Что, жениться захотелось? — расхохотался тот. — Да найдется ли такая, что пойдет за тебя?

— Уже есть, хозяин! — обрадованно ответил Тян.

— Небось калека или уродина какая?

— Нет, хозяин…

— Ну ладно… — Помещик подумал немного. — Приведи ее сюда, посмотрю сначала…

Тян греб целую ночь, чтобы добраться до дома своей невесты, она тоже была бедная сирота и жила у тетки.

Когда перед старым помещиком склонилась в почтительном поклоне красивая, статная девушка, он от изумления долго сидел молча. Тян и его невеста, испугавшись, что они чем-то прогневили хозяина, тихонько попятились было из комнаты. Но помещик очнулся и подозвал Тяна к себе:

— Скажи ей, пусть остается здесь. Я пошлю человека, чтобы переговорил с ее теткой… Ну, а с женитьбой… не спеши. Отправляйся пока на пастбище, там двадцать буйволов, будешь за ними ходить вместо Ба, а он пусть возвращается сюда.

Прошло полмесяца, Тян все пас буйволов и жил в караульной вышке на сваях посреди поля. Он с тревогой смотрел в сторону хозяйского дома. За двадцать лет Тян хорошо узнал помещика и теперь ничуть не сомневался относительно его намерений. Сколько молодых женщин было загублено и опозорено в помещичьем доме!

Однажды среди ночи Тян проснулся от какого-то стука. Решив, что забрался вор, он схватил косарь и выскочил.

— Тян, беда! — услышал он голос своего друга Ба.

Оказывается, отправив Тяна, помещик сразу же позвал его невесту и стал уговаривать быть покладистой.

— Только кивни головой — и тут же станешь третьей женой, — обещал он.

Девушка упала в ноги, умоляла отпустить, не позорить. От уговоров помещик перешел к угрозам и побоям, стегал кнутом, но так ничего и не добился. Тогда он запер девушку в пустом сарае, без еды, бросив ей только кувшин с водой и настрого запретив слугам приближаться туда. Один только Ба каждый день тайком совал в щель под дверью немного вареного риса. Несчастная девушка плакала все ночи напролет. Однажды вечером она вдруг услышала доносящуюся с реки песню:

Она закрыла лицо руками и зарыдала. Теперь только смерть, думала она, могла помочь ей сохранить верность. Она отодвинула сломанную доску в стене сарая и просунула в отверстие руку, стараясь дотянуться до веревки, которую кто-то случайно оставил снаружи…

Ба ночевал неподалеку, в другом сарае. Жалость просто разрывала его сердце, но чем он мог помочь! Иногда ночью он выходил и подолгу стоял, слушая, как несчастная плачет. В этот раз он тоже вышел и вдруг увидел дрожащую руку, шарившую по земле в поисках веревки. Тогда он, отшвырнув веревку подальше, забыл все угрозы помещика и побежал в поле к Тяну…

Когда Тян и Ба вместе прибежали к сараю, на их стук никто не отозвался.

На грохот сорванного замка примчались собаки, но, увидев своих, лаять не стали. Тян толкнул дверь внутрь и споткнулся о бесчувственное тело на полу. Он поднял невесту на руки и вынес из сарая.

— Мы пропали! Хозяин идет! — крикнул Ба.

Из дома уже выбежал хозяин с палкой в руках:

— Оставь ее!

— Хозяин, пожалейте нас…

Помещик взвизгнул от злости и принялся избивать Тяна палкой. Тян пытался было закрыть собой тело невесты и упал под ударами на землю. Но он успел выхватить из-за пояса косарь и обернулся к помещику. Тот с криком побежал к дому.

Тян метнул косарь ему вслед и, подняв невесту на руки, бросился бежать.

Затрещали колотушки и барабаны. Не успел Тян отбежать и ста метров, как его уже схватили. Косарь оставил длинный след на руке помещика. На Тяна одели колодки, избили до полусмерти и приговорили к двадцати годам каторги. Через шесть лет он бежал, забрал свою невесту; они сели на лодку и уехали подальше от этих мест. Они сменили имена и долго скитались в разных краях. Им пришлось испробовать много занятий: они ставили большие глубинные сети, охотились на крокодилов на широком Меконге, собирали арек[24] и кокосы в Бенче, где пальм так много и они растут так густо, что под ними можно пройти целый день и на тебя не упадет ни одного луча солнца. Они батрачили на плодородных землях в Баклиеу на тех, у кого дома буквально ломились от богатства. На полях, обработанных их руками, сплошной стеной, до горизонта, стоял золотой рис, а у них его не было даже на похлебку.

Когда родился Ко, на семью снова посыпались несчастья. Деревенские богатеи, польстившись на красоту жены Тяна, распустили слух, что он коммунист, и хотели отправить его гнить на Пуло-Кондор[25]. Но добрые люди успели предупредить Тяна, и он, посадив жену и сына в лодку, уехал подальше от этих мест.

— Лучше жить в лесу, — плача, говорила его жена.

И каждый день все глубже в чащу джунглей уходила старая дырявая лодка, на которой было все их богатство — серый пес, косарь да несколько корзин с рисовой рассадой…

Они выбрали самое высокое дерево в округе как ориентир для лодки и поставили под ним хижину. Подняли поле, научились многим лесным промыслам. Теперь они жили среди тумана и душных испарений. Но зато здесь они были свободны.

Обо всем этом я постепенно узнавал из отрывочных рассказов моей приемной матери. Они как будто приподнимали завесу времени, и все события и люди отчетливо вставали перед моими глазами.

— Оставайся с нами. Правда, мы бедны, у нас ничего нет. Но, бог даст, твоя жизнь не будет такой тяжелой, как наша, — как-то раз грустно сказала мне она.

Слезы побежали по моему лицу, но я даже не сознавал, что плачу.

— Нужно выгнать колонизаторов и уничтожить жестоких помещиков, тогда кончатся все страдания. Сейчас не то, что раньше. Ведь мы уже добились независимости. А бог нам не поможет, что к нему взывать! — в запальчивости воскликнул я.

Она с испугом и удивлением смотрела на меня. Потом улыбнулась и вытерла с моих щек слезы. Поняла ли она, что я хотел сказать? Ведь я говорил так сбивчиво и путано, торопясь выразить все, что бурлило во мне.